Текст книги "Платформа"

Я жил в стране умеренного социализма, где обладание материальными благами неукоснительно охраняется законом, а банковская система защищена могущественными государственными гарантиями. Мне не грозили ни растрата, ни злостное банкротство, если, конечно, я не стану выходить за рамки законности. Короче, мне больше не о чем было особенно беспокоиться. Впрочем, я и прежде ни о чем особенно не беспокоился: учился серьезно, хотя блистать не блистал, по окончании института сразу устроился в государственный сектор. Это было в начале восьмидесятых, в эпоху модернизации социализма, когда руководимая незабвенным Жаком Лангом[1]1
  Жак Ланг — министр культуры Франции (1981–1986 и 1988–1993).


[Закрыть] культура купалась в роскоши и славе; при приеме на работу мне положили весьма приличную зарплату. А потом я состарился, наблюдая без волнения за чередой политических перемен. Я всегда держался вежливо и учтиво, меня ценили коллеги и начальство, однако темпераментом я обладал сдержанным и обзавестись настоящими друзьями не сумел. На Лизьё и окрестности стремительно опускалась ночь. Почему я никогда не отдавался работе страстно, как Мари-Жанна? Почему я вообще ничего в жизни не делал со страстью?

Последующие несколько недель не принесли мне ответа, а утром двадцать третьего декабря я взял такси и отправился в аэропорт.

3

И вот теперь я как дурак стоял один в нескольких метрах от окошечка “Нувель фронтьер”. Субботнее утро, праздники; аэропорт Руасси, естественно, битком набит. Жители Западной Европы, как только выдается у них несколько свободных дней, разом устремляются на другой конец света, облетают пол земного шара – словом, ведут себя так, будто из тюрьмы сбежали. Я их не осуждаю; я сам собираюсь поступить точно так же.

Мои мечты банальны. Как и прочих европейцев, меня тянет путешествовать. Занятие это сопряжено с трудностями: языковой барьер, плохая организация общественного транспорта, страх, что тебя облапошат или обкрадут: если называть вещи своими именами, меня тянет заниматься туризмом. Мечты уж какие есть, такие есть; по мне, лучше всего было бы постоянно чередовать “Увлекательные маршруты”, “Красочный отдых” и “Наслаждения на выбор”, обозначенные в названиях трех каталогов “Нувель фронтьер”.

Я остановился на “Увлекательных маршрутах”, но еще долго колебался между “Ромом и сальсой” (маршрут CUB СО 033, 16 дней 114 ночей, проживание в двухместном номере 11250 фр., доплата за одноместный 1350 фр.) и “Тропиком Тай” (маршрут ТНА СА обб, 15 дней ⁄ 13 ночей, проживание в двухместном номере 9950 фр., доплата за одноместный 1175 фр.). Вообще-то Таиланд привлекал меня больше, но и Куба имела свои преимущества как одна из последних стран, где сохранилось коммунистическое правление, причем, скорее всего, ненадолго: в отживающем режиме есть некая политическая экзотика. В конце концов я все-таки выбрал Таиланд. Надо признать, что неискушенному человеку трудно устоять перед умело составленным текстом рекламной брошюры:

Организованный маршрут с капелькой приключений: от бамбуковых зарослей на реке Квай к острову Самуй и далее – через бесподобный перешеек Кра к островам Пхукет и Пхи-Пхи. Время прохлаждаться в жарких тропиках.

Ровно в восемь тридцать утра Жак Майо, хлопнув дверью своего дома на бульваре Бланки в XIII округе, садится на мотороллер и пересекает Париж с востока на запад. Конечная цель: офис “Нувель фронтьер” на бульваре Гренель. Раз в два дня моторизованный хозяин “Нувель фронтьер” в неизменном фантастически пестром галстуке наведывается в три-четыре своих агентства: “Привожу свежие каталоги, забираю почту, проверяю, так сказать, температуру”, – поясняет он. Визиты эти подстегивают работников: “В последующие дни агентства увеличивают оборот”, – говорит Майо с улыбкой. Очарованная им журналистка из “Капиталя” в своей статье не скрывает удивления: кто мог предвидеть в 1967 году, что основанную кучкой оппозиционных студентов маленькую ассоциацию ждет такой взлет? Конечно, не толпы демонстрантов, проходивших в мае 68-го мимо первой конторы “Нувель фронтьер” на площади Данфер-Рошро в Париже. “Мы оказались в нужном месте – прямо перед телекамерами”, – вспоминает Жак Майо, в прошлом бойскаут, левый католик и член Национального студенческого союза. Такой получилась первая рекламная акция фирмы, название которой позаимствовали из речи Джона Кеннеди о “новых рубежах” Америки.

Будучи убежденным либералом, Жак Майо в свое время успешно боролся против “Эр Франс” за демонополизацию воздушного транспорта. Экономические журналы пристально следили за развитием его компании, ставшей за тридцать с небольшим лет крупнейшей в туристическом бизнесе Франции. “Нувель фронтьер”, родившаяся одновременно с цивилизацией досуга, олицетворяла, вместе с FNAC и Club Med, новое лицо современного капитализма. В 2000 году индустрия туризма впервые вышла на первое место по обороту, опередив все другие отрасли мировой экономики. Избранный мною маршрут “Тропик Тай”, хотя и не требовал специальной физической подготовки, принадлежал к разряду “приключенческих” и предлагал различные варианты проживания (простое, стандартное, первой категории); число участников ограничивалось двадцатью, дабы обеспечить сплоченность коллектива. К окошечку подошли две очаровательные негритянки с рюкзаками за спиной, и я стал надеяться, что они тоже выбрали “Тропик Тай”; с тем я опустил глаза и пошел получать билет и путевку. Перелет продолжался немногим более одиннадцати часов.

В наши дни путешествовать на самолете любой компании, независимо от направления, – значит подвергаться бесчисленным унижениям в течение всего полета. Вы вынуждены сидеть, скрючившись на смехотворно маленьком пространстве, откуда невозможно выбраться, не потревожив соседей по ряду, а стюардессы с фальшивыми улыбками сразу огорошивают вас чередой запретов. Когда вы еще только ступили на борт самолета, первое, что они сделают, – завладеют вашими личными вещами и запихнут их на багажные полки: теперь вы ни под каким предлогом не получите их до самого приземления. Девицы эти будут придираться к вам всю дорогу, запрещать всякое передвижение и вообще какое-либо действие, кроме предписанных распорядком: дегустация газировок, просмотр американских видеофильмов, покупка товаров duty-free. Постоянное ощущение опасности подпитывается проносящимися в уме картинами авиакатастроф, а вынужденная неподвижность в замкнутом пространстве вызывает сильнейшие стрессы: во время некоторых дальних перелетов были даже случаи смерти пассажиров от сердечного приступа. Экипаж со своей стороны исхитряется доводить стрессовое состояние до критической точки, не позволяя вам бороться с ним привычными средствами: вам не дают курить, читать, а в последнее время все чаще и чаще – пить. Хорошо еще, эти мерзавки вас не обыскивают, а потому, как опытный пассажир, я смог запастись необходимым для выживания набором: таблетки Nicopatch по двадцать одному миллиграмму, пачка снотворного, бутылочка “Южного комфорта”. Когда мы пролетали над бывшей Восточной Германией, я забылся глубоким сном.

Меня разбудило ощущение тяжести на плече и чье-то жаркое дыхание. Без лишних церемоний я водворил своего соседа слева на место, он тихо заворчал, но глаз не открыл. Это был могучий детина лет тридцати с остриженными под горшок светло-каштановыми волосами; наружность его не показалась мне неприятной или нахальной. Было даже что-то трогательное в том, как он закутался в предоставленное авиакомпанией нежно-голубое одеяло, положив на колени свои мозолистые ручищи. Я подобрал с полу книжонку, которую он уронил: паршивый английский бестселлер некоего Фредерика Форсайта. Я читал одно творение этого кретина, сплошь состоящее из дифирамбов Маргарет Тэтчер и страшилок о Советском Союзе, именуемом империей зла. Интересно, чем пробавляется он теперь, после падения берлинской стены. Я полистал новейший опус: похоже, роль злодеев отводилась здесь всяким красно-коричневым и сербским националистам – человек шагал в ногу со временем. Что касается его любимого героя, зануды Джейсона Монка, то он вернулся на службу в ЦРУ, заключившим временный союз с чеченской мафией. Ну и ну, подумал я, кладя романчик соседу на колени, хорошеньких же нравственных принципов придерживаются популярные авторы, пишущие на английском! В качестве закладки сосед использовал сложенный втрое листок бумаги, в котором я узнал путевку “Нувель фронтьер” – итак, я познакомился с первым своим попутчиком. Он мне нравился: славный парень и наверняка куда менее эгоцентричный и нервозный, чем я. Я взглянул на экран, где сообщались сведения о полете: вероятно, мы уже миновали Чечню, если вообще над ней пролетали; температура за бортом – минус 53 °C, высота полета – 10 143 метра, местное время – 00:27. Потом цифры на экране сменились картой: мы вошли в воздушное пространство Афганистана. За окном, разумеется, ничего, кроме тьмы кромешной. В любом случае талибы, наверное, уже спали, маринуясь в своей грязи. “Спокойной ночи, талибы, спокойной ночи… Хороших вам снов…” – пробормотал я и проглотил вторую таблетку снотворного.

4

Самолет приземлился около пяти утра в аэропорту Донг-Мыанг. Я с трудом продрал глаза. Мой сосед слева уже встал и топтался в очереди на выход. В коридоре по дороге в зал прибытия я быстро потерял его из виду. Ноги у меня были ватные, язык не ворочался, в ушах стоял отчаянный гул.

Едва автоматические двери выпустили меня наружу, я словно попал в чей-то большой жаркий рот. Градусов тридцать пять, не меньше. Жара в Бангкоке особенная, масляная, наверное, из-за сильно загрязненного воздуха; проведя некоторое время на улице, вы каждый раз удивляетесь, что не покрыты тонкой пленкой гари. Первые тридцать секунд я не мог дышать. Я старался не отстать от нашей сопровождающей, которую и разглядеть как следует не успел, заметил только, что она сдержанна и воспитанна – впрочем, многие тайки производят именно такое впечатление. Рюкзак фирмы “Лау Про Гималайа Треккинг” резал мне плечи – это был самый дорогой, какой я смог найти в “Бывалом туристе”: с пожизненной гарантией. Внушительная штука: стального цвета, с карабинами, особыми фирменными липучками, молниями, функционирующими при температуре минус 65 °C. Содержимое его, увы, было куда скромней: несколько пар шорт, несколько футболок, плавки, специальные ботинки для ходьбы по кораллам (125 фр. в “Бывалом туристе”), несессер со всеми необходимыми лекарствами, какие рекомендует путеводитель “Рутар”, портативная видеокамера JVC HRD-9600 MS с батарейками и запасными кассетами и два американских бестселлера, купленных в аэропорту наугад.

Автобус “Нувель фронтьер” стоял метрах в ста от входа. Внутри могучего шестидесятичетырехместного “Мерседеса М-800” в полную силу работали кондиционеры – входя в него, вы словно попадали в морозильную камеру. Я устроился у окна слева, в середине салона: я видел еще десяток пассажиров, в том числе и соседа по самолету. Рядом со мной никто не сел – похоже, свою первую возможность слиться с коллективом я упустил, зато приобрел все шансы схлопотать хорошенький насморк.

Еще не рассвело, но все шесть рядов автомагистрали, ведущей в Бангкок, уже были запружены автомобилями. По обочинам высотки из стекла и стали чередовались кое-где с массивными бетонными сооружениями в духе советской архитектуры. Банки, отели, офисы компаний, продающих электротехнику, преимущественно японскую. После поворота на Чату-чак магистраль вознеслась над сетью дорог, опоясывающих центр города. На пустырях между светящимися отелями глаз начинал различать скопления домишек, крытых железом. В освещенных неоном ларьках на колесах предлагали суп и рис, дымились жестяные котелки. При выезде на Нью-Петчабури-роуд автобус слегка сбавил скорость. Мы увидели фантасмагорические очертания дорожной развязки, асфальтовые спирали которой, озаренные рядами прожекторов из аэропорта, казалось, висели в небе; описав длинную дугу, автобус снова выехал на скоростную магистраль.

Бангкокский “Палас отель” принадлежал к сети гостиниц, близких к компании “Меркурий”, и придерживался тех же принципов в отношении питания и качества обслуживания – все это я почерпнул из брошюры, которую подобрал в холле, ожидая, пока ситуация немного прояснится. Было начало седьмого утра – полночь в Париже, подумалось мне без всякой связи, – но вокруг уже царило оживление и ресторан открылся для завтрака. Я сел на банкетку, у меня по-прежнему кружилась голова, адски шумело в ушах, и к тому же начинало подташнивать. По выжидательным позам некоторых людей я угадал в них членов нашей группы. Тут были две девицы лет по двадцать пять, такие фифочки, впрочем, неплохо сложенные и смотревшие на все с презрением. В отличие от них чета пенсионеров – он из породы живчиков, она поунылее – с восхищением взирала на внутреннее убранство отеля, состоящее из зеркал, позолоты и люстр. В первые часы жизни коллектива общение в нем носит, как правило, фатический характер, то есть сводится к установлению контактов; этой стадии свойственны употребление банальных фраз и слабая эмоциональная вовлеченность. Как утверждают Эдмундс и Уайт[2]2
  Sightseeing Tours: a sociological approach, Annals of Tourism Research, vol. 23, p. 213–227,1998. (Прим, авт.)


[Закрыть], формирование мини-групп отчетливо заметно лишь на первой экскурсии или во время первого совместного приема пищи.

Я вздрогнул, чувствуя, что теряю сознание; чтобы как-то приободриться, закурил: снотворное оказалось слишком сильным, я от него был сам не свой; впрочем, мои предыдущие перестали на меня действовать – положение складывалось безвыходное. Чета пенсионеров топталась на месте, медленно поворачиваясь по кругу, супруг, как по мне, слегка хорохорился; не находя, кому бы конкретно улыбнуться, они обводили улыбкой весь окружающий мир. В прежней жизни они, наверно, были мелкими торговцами – ничего другого не придумаешь. Услышав свое имя, члены нашей группы поочередно подходили к сопровождающей, получали ключи, поднимались в номера – словом, рассеивались. Мы могли позавтракать прямо сейчас, напоминала тайка звонким поставленным голосом, могли отдохнуть – по желанию. Так или иначе, в четырнадцать часов – прогулка по кхлонгам[3]3
  Кхлонги — улицы-каналы в Бангкоке и некоторых других городах Таиланда.


[Закрыть], встреча в холле.

Широкое окно моего номера выходило на скоростную магистраль. В половине седьмого утра движение по ней было интенсивным, однако сквозь двойное стекло до меня доносился только слабый гул. Фонари уже погасли, а сталь и стекло еще не засверкали дневным солнцем – город сейчас был равномерно сер. Я заказал дежурному двойной эспрессо и заглотал его с эффералганом, долипраном и двойной дозой оциллококцинума, затем лег и попытался закрыть глаза.

Неясные формы с назойливым жужжанием медленно двигались в замкнутом пространстве; может, это были землеройные машины, а может, гигантские насекомые. Поодаль стоял человек в белом тюрбане и белых шароварах; в руках он держал короткую турецкую саблю и с большой осторожностью проверял остроту клинка. Вдруг воздух сделался красным и вязким, почти жидким; прямо перед глазами у меня потекли капельки конденсата, и я понял, что вижу всю сцену через стекло. Человек лежал теперь на земле, придавленный невидимой силой. Машины – несколько экскаваторов и маленький гусеничный бульдозер – сгрудились вокруг него. Экскаваторы дружно взмахнули шарнирными лапами и разом обрушили ковши на человека, разрубив его тело на семь или восемь частей; голова же дьявольским образом продолжала жить, бородатое лицо кривилось недоброй усмешкой. Тогда вперед подался бульдозер и раздавил ее, как яйцо; мозг вперемешку с раздробленными костями брызнул на стекло в нескольких сантиметрах от моего лица.

5

Туризм – как поиск смысла – с характерным для него игровым общением и образами, которые он порождает, есть способ постепенного кодированного и нетравмирующего постижения внешней чужеродной реальности.

Рашид Амиру

Проснулся я около полудня, в комнате глухо жужжал кондиционер, голова болела немного меньше. Лежа поперек широченной кровати king size, я думал о предстоящем маршруте и о том, как все сложится. Бесформенная пока еще группа превратится в живое человеческое сообщество; сегодня во второй половине дня мне надо будет начать определяться, а прямо сейчас уже выбрать шорты для прогулки по кхлонгам. Я остановился на модели из синей джинсовой ткани, средней длины, не слишком облегающей, и футболке Radiohead; затем сунул в рюкзак кое-какие вещицы. В ванной я с отвращением осмотрел свое отражение в зеркале: натянутое, скованное лицо бюрократа трагически контрастировало с выбранной одеждой; я выглядел ровно тем, кем был на самом деле: сорокалетним чиновником, на период каникул рядящимся под юнца. Тьфу! Я подошел к окну и раздвинул шторы. С двадцать седьмого этажа открывался поразительный вид. Налево меловой скалой, разлинованной черными горизонтальными полосками окон, наполовину скрытых балконами, высилась громада отеля “Мариотт”. Солнце стояло в зените, контрастно подчеркивая плоскости и грани. Прямо передо мной сверкало бесчисленными бликами хитроумное сооружение из конусов и пирамид голубоватого стекла. На горизонте ярусами ступенчатой пирамиды громоздились гигантские бетонные кубы отеля “Гран Плаза Президент”. Справа, за трепещущей зеленой гладью парка Лумпхини, выступали, словно части охряной цитадели, угловые башни “Дусит Тхани”. И сверху – идеально голубое небо. Я медленно выпил “Сингха Голд”, размышляя о том, что все уходит безвозвратно.

Внизу в холле сопровождающая проводила перекличку, раздавая талоны на завтрак. Так я узнал, что двух вертихвосток зовут Бабетт и Леа. У Бабетт были светлые вьющиеся волосы: не то чтобы вьющиеся от природы – скорее завитые; еще у мерзавки была красивая грудь, отчетливо видная сквозь прозрачную ткань блузки с этническим принтом, полагаю, от “Труа Сюис”. Брюки той же материи отличались такой же прозрачностью, сквозь них отчетливо просвечивали белые кружева трусиков. У черноволосой, тоненькой, как нитка, Леа плоская грудь компенсировалась выпуклостью ягодиц, подчеркнутой черными велосипедками, и агрессивно торчащими под канареечным топом сосками. На щелке пупка блестел малюсенький бриллиант. Я внимательно изучил обеих шлюшек с тем, чтобы позабыть о них навсегда.

Раздача талонов продолжалась. Сон – так звали гидшу – выкликала всех по именам, меня от этого с души воротило. Твою мать, мы ж не в детском саду. Я было обрадовался, когда она назвала пенсионеров по фамилии: “месье и мадам Лоближуа”, однако она тут же с лучезарной улыбкой добавила: “Жозетт и Рене”. Невероятно, но факт. “Меня зовут Рене”, – подтвердил супруг, не обращаясь ни к кому конкретно. “Вот не повезло”, – буркнул я. Жена бросила на него усталый взгляд, который следовало понимать как: “Замолчи, Рене, ты всех раздражаешь”. Я вдруг сообразил, кого он мне напоминает: господина Плюса из рекламы печенья “Бальзен”. Может, это он и был? Я обратился к его жене: не доводилось ли им в прошлом сниматься на вторых ролях? Нет, никогда; оказалось, они колбасники. Да, похоже, между прочим. Итак, весельчак наш держал некогда колбасную лавку (в Кламаре, уточнила супруга), скромный магазинчик, где отовариваются лишь бедняки, перед которыми он и щеголял своими пируэтами и остротами.

Затем следовали еще две супружеские пары, невыразительные внешне и, вероятно, как-то связанные между собой. Может, уже отдыхали вместе? Или познакомились за брекфастом'? На этой стадии путешествия не разберешь. Первая пара была наиболее несимпатичной. Супруг слегка напоминал Антуана Вештера[4]4
  Антуан Вештер — один из лидеров французского движения защитников окружающей среды.


[Закрыть] в молодости, если такое можно вообразить, но только шатен и с аккуратно подстриженной бородкой; в сущности, он напоминал не столько Антуана Вештера, сколько Робин Гуда, хотя чувствовалось в нем и что-то швейцарское или, вернее сказать, что-то отсылающее к Юрскому региону. Одним словом, никого он не напоминал – просто обыкновенный кретин. Не говоря уже о жене: серьезная, в комбинезончике, добропорядочная молочница. Наверняка эти двое уже произвели на свет себе подобных, подумал я; оставили, небось, ребеночка у бабушки с дедушкой где-нибудь в Лон-ле-Сонье. Вторая пара, постарше, не производила столь глубокого впечатления безмятежности. Он, тощий, усатый, нервный, представился мне как натуропат и, видя мое невежество, пояснил, что врачует травами и другими натуральными, по возможности, средствами. Она, невысокая, сухонькая, работала в социальной сфере, занималась в Эльзасе трудоустройством лиц, имеющих судимость; вид у обоих был такой, будто они не трахались уже лет тридцать. Супруг, похоже, расположился побеседовать со мной о пользе натуральных препаратов; почувствовав, что не вынесу продолжения разговора, я отошел и присел на ближайшую банкетку. Отсюда мне были не слишком хорошо видны оставшиеся участники группы, наполовину скрытые за четой колбасников; мужчина по имени Робер – пятидесятилетний жлоб с необъяснимо суровым выражением глаз; затем женщина таких же лет с обрамленным черными кудрями недобрым, умным и одновременно вялым лицом – она звалась Жозианой; и, наконец, женщина помоложе, лет двадцати семи, не больше, незаметная – она с собачьей покорностью следовала за Жозианой и именовалась Валери. Ладно, разберемся по ходу дела, время есть, мрачно бухтел я себе под нос по дороге к автобусу. Я заметил, что Сон, не отрываясь, смотрит на список пассажиров. Лицо ее напряглось, губы непроизвольно шептали какие-то слова, в них угадывалось смятение, чуть ли не страх. Вместе с ней нас было тринадцать; таиландцы в некоторых отношениях очень суеверны, больше даже, чем китайцы; в нумерации этажей и домов им случается перескакивать с двенадцатого на четырнадцатый, лишь бы избежать числа тринадцать. Я сел на левую сторону в центре салона. Во время групповых поездок экскурсанты, как правило, осваиваются очень быстро: для спокойствия важно только пораньше занять место и держаться его, можно даже положить на него какие-нибудь свои вещи – словом, обжить.

Учитывая, что автобус был на три четверти пуст, я немало удивился, когда Валери села рядом со мной. Двумя рядами дальше Бабетт и Леа насмешливо зашушукались. Заткнитесь, сучки. Я исподволь разглядывал соседку: длинные темные волосы, лицо – не знаю, как и сказать, – неброское, в общем; не красавица и не дурнушка. Я напряг свои мыслительные способности и промямлил: “Вам не слишком жарко?” – “Нет, нет, в автобусе нормально”, – ответила она быстро и без улыбки, но испытав видимое облегчение от того, что я начал разговор. А между тем глупее вопроса и придумать невозможно: в автобусе на самом деле стоял чудовищный холод. “Вы уже бывали в Таиланде?” – спросила она, умело поддержав беседу. “Да, один раз”. Она замерла в ожидании, приготовясь выслушать интересный рассказ. Рассказать ей о моей первой поездке? Лучше не сейчас, потом как-нибудь. “Было хорошо…” – выдавил я из себя наконец, стараясь компенсировать банальность фразы задушевностью тона. Она удовлетворенно кивнула. Тут я сообразил, что девушка эта нисколько не зависела от Жозианы; покорность была ее натурой, и, может, она как раз искала себе нового хозяина; может, Жозиана ей надоела – та, кстати, сидела впереди, через два ряда от нас, с остервенением листала “Рутар” и злобно поглядывала в нашу сторону. Просто песня!

Сразу за причалом Пэйаб лодка свернула направо в Кхлонг-Самсен, и мы попали в совершенно иной мир. Люди жили здесь так же, как и сто лет назад. Вдоль канала стояли на сваях домишки из тика; под навесами сушилось белье. Некоторые женщины подходили к окнам, чтобы на нас поглазеть, другие, увидев нас, отрывались от стирки. Между сваями барахтались в воде ребятишки, они махали нам руками. Повсюду буйствовала растительность, пирога наша продиралась сквозь заросли водяных лилий и лотосов; повсюду бурлила жизнь. Любое свободное пространство на земле, в воздухе или воде мгновенно заполнялось ящерицами, бабочками, карпами. Хотя приехали мы, как сообщила Сон, в разгар сухого сезона, атмосфера была безнадежно перенасыщена влагой.

Валери сидела рядом со мной, от нее веяло глубочайшим покоем. Она махала рукой старикам, курившим трубку на балконе, купающейся ребятне, стирающим женщинам, а те отвечали на ее приветствия. Наши швейцарские экологи тоже расслабились, и даже натуропаты выглядели более умиротворенными. Нас окружали лишь тихие звуки да улыбки. Валери повернулась ко мне. Я чуть было не взял ее за руку, но удержался, сам не знаю почему. Лодка замерла: на короткое мгновение мы погрузились в вечность счастливого дня; Леа с Бабетт и те смолкли. Они ловили кайф, как потом, уже на пристани, объяснила Леа.

Во время осмотра храма Утренней Зари я подумал, что надо бы найти открытую аптеку и купить виагру. На обратном пути я узнал, что Валери родом из Бретани – ее родители владели раньше фермой в Трегорруа; сам же я не находил, что ей сказать. У нее было умненькое личико, но мне не хотелось вести умных разговоров. Мне нравился ее нежный голос, мелкое католическое рвение, движение ее губ, когда она говорила; я представлял себе, как горячо у нее во рту и как она с готовностью глотает сперму любящего друга. “Сегодня было хорошо…” – пробормотал я наконец от безысходности. Я отвык от людей – слишком долго жил в одиночестве – и теперь не знал, как подступиться. “Да, хорошо…” – согласилась она без претензий – славная девушка. Тем не менее, когда автобус подъехал к отелю, я ринулся в бар.

После трех коктейлей я пожалел о своем поведении на экскурсии и вышел пройтись по холлу. Было семь часов вечера, из нашей группы никто еще не спустился. За четыреста бат желающие могли получить ужин с “традиционными тайскими танцами” – встреча была назначена на восемь. Валери, конечно, пойдет. Лично я уже имел некоторое представление о традиционных тайских танцах, поскольку три года назад совершил тур “Классический Таиланд, от «Розы Севера» до «Города Ангелов»”, организованный фирмой “Куони”. Неплохой, между прочим, тур, только дороговатый и жуть какой культурный: все участники с высшим образованием. От них не ускользало ничего: ни тридцать две позы Будды в Раттанакосине, ни различия между тайско-бирманским, тайско-кхмерским и собственно тайским стилями. Без “Синего гида” я постоянно чувствовал себя нелепо и вернулся из поездки измученным. Между тем я начинал ощущать настоятельное желание потрахаться. В нарастающей нерешительности я кружил по холлу и вдруг увидел надпись Health Club с указателем на нижний этаж.

Помимо красных неоновых светильников вход обрамляла гирлянда разноцветных лампочек. Со светящегося белого панно три сирены в бикини со слегка неправдоподобной грудью протягивали потенциальному клиенту бокалы шампанского; на заднем плане вырисовывалась крайне стилизованная Эйфелева башня – словом, концепция интерьера здесь несколько отличалась от пространства форм в отелях “Меркурий”. Я вошел в бар и заказал бурбон. За стеклом дюжина девиц повернули головы в мою сторону, некоторые завлекающе улыбались, некоторые – нет. Из клиентов я был один. Несмотря на малые размеры заведения, девушки носили круглые бляшки с номерами. Я сразу выбрал номер семь: во-первых, она была миленькой, во-вторых, не выглядела ни чрезмерно увлеченной телевизионной программой, ни погруженной в болтовню с подружкой. Услышав, что ее вызвали, она поднялась, явно довольная. Я угостил ее в баре кока-колой, и мы пошли в комнату. Ее звали Оон, во всяком случае, так я расслышал; приехала она из деревушки поблизости от Чиангмая на севере страны. Ей было девятнадцать.

Мы приняли пенную ванну, после чего я не вытираясь распластался на матрасе, чувствуя, что не пожалею о своем выборе. Оон двигалась великолепно, гибко; и мыльной пены сделала ровно сколько нужно. Сначала она ласкала грудью мои ягодицы; это была ее собственная выдумка, другие так не делали. Ее хорошо намыленная киска жесткой щеточкой терлась о мои икры. Член сразу же встал, я даже удивился; когда она перевернула меня и стала гладить его ногой, я уже думал: конец. Но, резко напружив отводящие мышцы бедер, ценой огромных усилий все-таки сдержался.

Она села на меня верхом; я воображал, что меня хватит надолго, но просчитался. Она, хоть и была совсем молоденькой, киской своей пользоваться умела. Начала она очень нежно, лишь чуть-чуть сдавливая головку, затем опустилась на несколько сантиметров и зажала меня посильней.

– О-о! Оон! О! О! – закричал я.

Она рассмеялась, наслаждаясь своей властью надо мной, опустилась пониже, стенки влагалища сжимались медленно и сильно; при этом она смотрела мне прямо в глаза и улыбалась. Я кончил задолго до того, как она добралась до основания члена.

Потом мы немного полежали на кровати, обнявшись, и поболтали; она, похоже, не спешила возвращаться в бар. Клиентов у нее было мало; в этом отеле обычно селились люди немолодые, непримечательные и ко всему охладевшие. Часто останавливались и французы, но мало кто из них ценил body massage. Те, которые ей встречались, были вполне милы, но в основном она имела дело с немцами и австралийцами. Иногда с японцами; японцев она не любила: они со странностями, им обязательно хочется либо бить тебя, либо связывать, а то еще сядут и онанируют, глядя на твои туфли; неинтересно, короче, нисколько.

А как я ей понравился? Неплохо, только она надеялась, что я дольше продержусь. “Much need…” – добавила она, легонько потряхивая пальцами мой пресыщенный член. А в остальном я произвел на нее приятное впечатление. “You look quiet…” – сказала она. Тут она немного ошибалась; впрочем, она и вправду меня успокоила. Я дал ей три тысячи бат: цена, по моим воспоминаниям, приличная. По ее реакции я понял, что цена действительно приличная. “Кхоп кхун кха!” – воскликнула она, улыбаясь во весь рот, и поднесла сложенные ладони ко лбу. Потом проводила меня к выходу, держа за руку; в дверях мы расцеловались в щеки.

Поднимаясь по лестнице, я нос к носу столкнулся с Жозианой, в нерешительности стоявшей на верхней ступеньке. Она нарядилась в черную вечернюю тунику с золотой каймой, но привлекательней от этого не стала. Повернув ко мне умное сальное лицо, она смотрела на меня, не мигая. Я заметил, что она и голову помыла. Никто не назвал бы ее дурнушкой; если хотите, она была даже хороша собой – мне очень нравились ливанки того же типа, – но глаза неизменно оставались злыми. Ее легко можно было вообразить спорящей о политике, а вот сострадающей – нет. Мне нечего было ей сказать. Я опустил голову. Вероятно немного смутившись, она заговорила первая: “Там что-нибудь интересное внизу?” Она раздражала меня до такой степени, что я чуть не брякнул: “Бар со шлюхами”, но потом все-таки соврал, так проще: “Нет, нет, не знаю, что-то вроде салона красоты…” – “Вы не пошли на ужин-концерт”, – не отставала эта гадина. “Вы тоже…” – парировал я. Она помедлила с ответом, жеманно выдержала паузу. “Ах, знаете, я не любительница таких вещей… – продолжала она, поведя рукой на манер расиновской героини. – Это как-то для туристов…” Что она хотела этим сказать? Тут все для туристов. Я снова еле сдержался, чтобы не съездить ей кулаком по роже. Она стояла по центру лестницы и загораживала мне проход; пришлось набраться терпения. Автор пламенных посланий святой Иероним проявлял, когда требовали обстоятельства, христианское смирение и оттого был произведен в святые и великие учителя Церкви.