Текст книги "Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры"

Павлуша немного поклевал за день корма и снова причитал по поводу своей внешности.

– Хромоножка. Уррродец. Хромоножка.

– Павлик, я же тебя все равно люблю, а? – ласково сказала ему Инга, и он ненадолго затих.

Она выглянула в окно – траншея уже тянулась во всю длину трубы. Удивительно, как быстро они работают, как-то не по-российски. Она поежилась и отвернулась. Этот дом уже никогда не будет таким, как прежде. Даже если вернутся родители. От грустных мыслей отвлекла Марта, позвала ужинать.

Тетка поставила перед Ингой тарелку и сказала:

– Послушай, деточка. Раз уж ты вляпалась во все это дело, мне нужно рассказать тебе про открытку с каруселью. Давай, тащи ее сюда.

– Ее Магрин забрал, – угрюмо ответила Инга.

Остаток вечера она собирала по кухне осколки от разбитой тарелки и отскребала от стен яичницу. В ушах эхом гремел вопль тети Марты: «Что ты наделала, дура! Профукать такую открытку!» Причем почему-то обиднее всего было само слово «профукать». Еще чуть-чуть, и Инга снова заплачет. Нет, все-таки надо купить носовых платков, хоть пару десятков.

* * *

Они сидели возле костра у маленького озера. Софья куталась в куртку Магрина, вдыхала его запах, такой особенный, что нельзя было сказать, пахнет ли это одеколоном, или мужским потом, или табачным дымом, этот запах был сплетен из тоненьких нот, едва уловимых, но родных. Лицо Магрина освещала полная луна и всполохи пламени. Озеро излучало умиротворение и спокойствие, как иконы в тихой деревенской церкви. Хотелось впитывать в себя осенний вечер, первое влажное дыхание зимы, шорох пожухлых листьев, потрескивание веток в костре и темно-синюю шапку неба над головой, обсыпанную блестками-звездами. Сосны повсюду распространяли свежий аромат, в котором хотелось купаться, как в ванне. Всю дорогу до озера они молчали, Софья держалась за горячие щеки, от обиды дрожал подбородок. Когда она вышла из машины и спустилась к озеру, то вдруг разом, как в воду нырнула, погрузилась в тихую прелесть вечера, почувствовала все озеро сразу, целиком, и тогда ей стало необыкновенно хорошо. Как будто вернулась в то место, где не была уже бесконечно долго, место, роднее, чем дом, ближе, чем самый близкий человек, место, где стоит только закрыть глаза, как отпускают все тревоги, и незваные слезы облегчения сами катятся из глаз.

– Почему здесь так хорошо? Ты можешь объяснить? – сказала она, наконец, забыв и про щеки, и про застывшую на подбородке холодную слезинку, и про то, что он ее несколько раз ударил.

– Здесь источник природной энергии, место силы. Это очень глубокое озеро, хоть и маленькое на вид. До дна несколько десятков метров – почти пропасть. В озере чистейшая вода, и оно никогда не замерзает.

Софья спустилась вниз, зачерпнула ледяную воду, умылась. Все лицо защипало иголочками, но совсем не такими, как после «розовых очков», это сама свежесть проникала сквозь поры кожи. Она все ждала, что Магрин подойдет сейчас, обнимет ее крепко-крепко, утянет за собой, туда, где безбрежное море соединяется с желто-серым небом в едином порыве сотни маленьких вихрей, и луч солнца на мгновение коснется иссиня-черных буйных волн. Ждала и одновременно боялась. Почему он тогда подошел к ней, почему увел ее в ту гостиницу? Ведь не влюбился же с первого взгляда, Софье уже не пятнадцать лет, чтобы верить в такие глупости.

– Эмиль. – Она поднялась выше, туда, где он уже развел костер. – Эмиль, почему ты… почему мы были вместе в ту ночь?

– Ты помнишь, что было перед этим? – Его взгляд стал мягким и теплым, как кошачье брюшко. Глядя в такие глаза, нельзя ни возмущаться, ни требовать, можно только вздыхать и неотрывно следить за ними.

– «Дворец связи»? – ответила Софья. – При чем тут это? Ерунда какая-то.

– Ты была на грани. Вспомни себя – ты сидела над чашкой чая и смотрела в одну точку, ты вся была в потоке, его можно было почувствовать физически. К тебе даже официант не подходил, боялся, как санинспектора. Я тогда подумал: еще мгновение, и эта девочка растворится, растает, как будто и не было ее никогда.

– Ты хотел меня вернуть?

– В том состоянии ты бы попала далеко не в лучший из миров Меркабура, – ответил он и посмотрел на нее с сочувствием.

Софья отвернулась, потом подняла глаза и спросила:

– Но почему тогда мы были с тобой в постели, а сегодня… в общем, первый способ нравится мне больше.

– Хотел бы я знать, что ты учудила сегодня, как пришло тебе это в голову и куда смотрели твои хранители. Не думай, что бить тебя по щекам доставляет мне удовольствие, но до гостиницы мы бы не успели доехать.

– Почему именно секс, Эмиль?

– Пойми разницу. Вот представь, человека чуть не сшибла машина, остановилась в сантиметре перед носом, у него кратковременный шок, истерика. Его нужно облить холодной водой или дать пощечину, как тебе сегодня. А теперь представь, что человек потерял всю свою семью, и у него тяжелая депрессия. Тут одной пощечиной не отделаешься, нужны методы посильнее.

– Но я не теряла свою семью! Я вообще никого не теряла! – возмутилась Софья.

«Методы посильнее»! Значит, секс для него – это метод. Она насупилась и уткнулась носом в холодные коленки.

– Ты почти потеряла связь с этим миром. Чтобы общаться с Меркабуром и создавать по-настоящему сильные открытки, нужна крепкая зацепка здесь, в реальности. Дети, любимый человек, близкие люди, красивое место, где тебе очень хорошо. Все что угодно, что тебя держит, не отпускает, что зовет вернуться.

– И теперь ты меня здесь держишь? Секс – это метод удержать меня?

Магрин поморщился, отвел взгляд, подкинул веток в костер. Софья прислушивалась к себе: похоже на влюбленность то, что она к нему испытывает? И честно отвечала себе: нет. Влюбиться – это день и ночь думать только об одном человеке, мечтать, чтобы он был рядом, в упор не видеть ни одного недостатка, ревновать к каждой встречной и, как в песне, «краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами». Скорее, она относится к Магрину именно так, как можно относиться к красивому месту, к этому озеру, например. Сюда хочется вернуться, здесь хорошо просто быть, но мир не перевернется с ног на голову, если она никогда больше здесь не появится. Да, в нем звучит родная нота, резонирует с ее собственной внутренней волной, это притягивает, но одновременно и отталкивает, пугает, сводит с ума. Был бы на его месте кто-то другой, не связанный со скрапбукингом, и с такой же родной нотой, и она бы захотела провести с ним рядом всю свою жизнь. Но что-то в Магрине ее останавливало. Ее чувство к нему – подобно мотыльку, который тянется к огню, но сгорает, едва коснувшись пламени. И все же мысль о том, что секс для него – всего лишь метод, неприятно колола, как будто Софья проглотила гвоздь.

– Я не смогу все время присматривать за тобой, Софья. Плохо то, что тебя здесь сейчас ничто не держит. Иначе не случилось бы то, что произошло сегодня. А в тот раз… я вытащил тебя силком. Была бы ты мужчиной, пришлось бы применить более грубые средства. И потом, наш секс – это ведь был не только секс? Ты не могла не почувствовать. – Он улыбнулся и снова посмотрел на Софью таким мягким взглядом, что сердиться на него было невозможно.

– Ты спасаешь так всех скрапбукеров? – все же спросила она и тут же почувствовала, что Магрина это задело.

Он долго молчал, ворошил длинной веткой угольки в костре. Софья подумала, что сейчас расплачется, непонятно отчего. Наконец, он отложил ветку, повернулся к ней и взял за руку. Тепло горячих ладоней проникало в ее холодные пальцы, и по ним словно бежал поток – Меркабур или что-то другое?

– Я знаю, что тебе хотелось бы услышать. Скажу тебе честно – мне было хорошо с тобой. Да, признаю, я с тобой работал, но это была не просто работа. Там, в потоке, ты восхитительна. Твой образ… море, сотни маленьких круговоротов, соленые брызги, я не видел ничего подобного. Правда, мне было хорошо. Я ценю и помню эти моменты.

Софья прислушалась еще раз к ощущениям в кончиках пальцев – он не врал. По крайней мере сейчас он верит в то, что говорит. Она притянула его к себе и наконец-то обняла. Рассыпалась вмиг прочная стена между ними, осколки разлетелись и стали первыми колючими снежинками, мучительной волной спало напряжение, затрещали взволнованные ветки в костре, и слезы все-таки брызнули из глаз.

– А теперь рассказывай, – повелительно сказал он. – Как тебя угораздило сегодня опять вляпаться?

– Я сделала «розовые очки», – ответила она, всхлипывая. – Открытку от депрессии.

– Покажи, – Магрин нахмурился.

Софья неохотно вылезла из его объятий, достала из сумочки открытку, протянула ему. Он сразу же попробовал примерить «очки», покачал головой.

– Софья-Софья… Ты чудо в перьях.

– Эмиль, а почему контракт запрещает делать открытки для себя или по своему желанию?

– Он так устроен, иначе нельзя гарантировать баланс. Представь, что одинокий скрапбукер – это как пилот маленького моторного самолета, от него одного зависит, приземлиться или разбиться. А когда ты подписываешь контракт, ты садишься в огромный «боинг». И если ты делаешь открытку без спроса, это все равно как если бы ты зашла в кабину пилота и начала переключать случайные тумблеры – результат непредсказуемый. Так понятно?

Софья кивнула, хотя чуяла, что есть тут еще какой-то подвох.

– Так что ты решила насчет контракта? – спросил Магрин как бы невзначай.

– Я не знаю.

– Пока тебя здесь ничто не держит, поток постоянно будет пытаться утащить тебя. Соглашайся.

– Зачем? – Она подняла на него глаза. – Может быть, если меня здесь ничто не держит, там мне и в самом деле будет лучше? Может быть, мир Меркабура для меня – родной? Может быть, там я буду счастлива, буду на своем месте? Захочу, и там тоже нарисую озеро, и сосны, и звезды, и костер. Я сама придумаю собственный мир, и в нем будет только то, что я захочу.

– Ты не можешь придумать мир. Можешь его увидеть, почувствовать, пропустить через себя поток и дать ему творить или не дать, но ты не можешь придумать мир. Все уже придумано до тебя.

– Могу. – Она надула щеки и отвернулась. – Неважно, там я – хозяйка мира, а здесь – никто.

– Софья. – Он тяжело вздохнул и повертел в руках открытку. – Когда ты примеряла вот эти очки, тебе хорошо удавалось управлять потоком?

– Отлично.

– Тогда почему мне пришлось тебя опять вытаскивать силком? Только не говори, что ты сознательно хотела уйти в Меркабур там, в холле твоего офиса.

– Откуда ты узнал, что я на грани? – Она обернулась и посмотрела ему в глаза. – Почему ты появляешься всегда так вовремя?

Снежинки кружились над его головой, оседали на ресницах, на плечах и тут же таяли. Он и сам был как грань между мирами, снаружи – холодный воздух и первый снег, а внутри огонь – такой же яркий, как этот костер, и родная нота – в полную силу.

– Скажем так, я всегда чувствую, когда у нас в городе кто-то готов к переходу между мирами, – ответил он.

– И всегда вмешиваешься?

– Когда считаю нужным и когда у меня есть возможность. Послушай, Софья, я не хотел бы на тебя давить. Поверь мне, я много лет работаю с Меркабуром, тебе действительно лучше заключить контракт. Я говорю это не потому, что… – Он оборвал себя на полуслове, подкинул ветку в костер и задумался.

– Так почему? – напомнила она.

– Извини, но я это заберу. – Он поднял вверх «очки», и у Софьи противно засосало под ложечкой. – Тебе нельзя это держать при себе. И вообще… лучше бы ты пока не делала открыток. Займись своим альбомом. Ты ведь давно в него не заглядывала, так?

– Так, – она кивнула, а сама лихорадочно соображала.

Черт, что делать? Джума ждет открытку, наверное, обменная открытка для ее отца уже готова, она ведь обещала. Но рассказать Магрину про Джуму? Да ни за что на свете! Он устроит так, что они с Джумой больше никогда не встретятся, и опять будет настаивать на своем контракте. «Контракт» – слово, которое пахнет металлом и бетоном, хромированными спицами огромного колеса. Даже если это контракт с Магриным. Такой родной, созвучный человек – и холодная, чужая нота в слове «контракт». Странная дисгармония, фальшивый звук плохого синтезатора в симфоническом оркестре. Почему так? Верить ему или нет? Софья привыкла доверять интуиции, но внутренний голос молчал, или же она боялась его услышать.

– Возьми вот эту открытку, – он протянул ей карточку.

– Что это? Карусель… Смешная какая, и фигурки ламинированные.

– Карусель – символ Меркабура. Это традиционная открытка, которой скрапбукеры пользуются сами. Помнишь Кодекс? Открытка для себя – это всегда риск, поэтому обычно ее делают только очень опытные мастера. Карусель – это как компас. Она показывает, в каком направлении ты движешься и насколько близко ты подошла к грани между мирами. Вот смотри, солнце – это Меркабур, а море – наш, реальный мир. В нормальной ситуации в самом низу, на море, должен быть пароход, а вверху – воздушный шар. Это называется «точка нормальности», разные скрапбукеры изображают ее разными картинками, но суть – всегда одна. Когда ты начинаешь делать открытку, работать с потоком, грань между мирами смещается, и кораблики оказываются в небе, а шар опускается к морю. Чем больше повернута карусель относительно точки нормальности, тем сильнее сдвигается грань, тем больше нарушен баланс. Если бы у меня была эта открытка, когда я подошел к тебе там, в офисе, пароход и шар поменялись бы местами – это знак того, что ты готова к переходу, самый опасный момент. Следи за открыткой все время, она тебе поможет.

– Спасибо.

– Я хотел тебе еще кое-что сказать. Ты – начинающий скрапбукер. Да, и не спорь со мной. Когда человек впервые соприкасается с Меркабуром, его сознание очень сильно меняется. Человека просто клинит, бросает из одной крайности в другую. Это трудный процесс. Главное, понимать, что это временно. Я не зря все время говорю про альбом, он поможет тебе легче преодолеть это переходное время. Видишь, я не настаиваю на контракте, – он сделал паузу и очень внимательно посмотрел на Софью. – Но я настаиваю, чтобы ты чаще работала с альбомом. Понимаешь?

Софья набрала полную грудь воздуха. Аромат сосен наполнял ее всю целиком вместе с дыханием озера, с первыми снежинками, с теплым взглядом внимательных серых глаз. Ей вдруг захотелось сохранить этот вечер. Ведь другого такого уже не будет. Она наклонилась, подняла сосновую веточку. Жаль, что нельзя положить в карман снежинку.

– Пообещай, что сделаешь еще одну страницу. Я все равно узнаю, – сказал Магрин.

– Обещаю, – она улыбнулась.

А что еще ей остается, если Джуме нечего отдать? Последняя надежда – Надежда Петровна.

* * *

День в офисе прошел как во сне. Софья с кем-то встречалась, разговаривала, улыбалась, но смотрела на мир из-за привычной толстой скорлупы, не позволяя ни одному человеку или событию потревожить ее внутреннее состояние, звонкое и летящее со вчерашнего вечера.

По дороге домой Софья забежала в лавочку к дяде Саше.

– А, милая барышня. Да вы просто сияете, рядом с вами и люстра не нужна. Ну как, вы уже сделали альбом?

– Да-да, все хорошо, – пробормотала в ответ Софья и углубилась в изучение витрины.

Какое здесь все живое! Разноцветные пуговицы, бусины и шнуры так дышат весельем, что хочется по-детски расхохотаться и пуститься танцевать. Фигурные дыроколы, того и гляди, начнут лязгать зубами, как заправские крокодилы. Скетчи и фоны один за другим навевают романтические мысли. А сколько здесь разных непонятных штуковин! Надо будет как-нибудь прийти отдельно и расспросить как следует дядю Сашу, для чего нужны все эти инструменты. Одних только маркеров под сотню разных видов! Не говоря уже о целой витрине украшений. И сам он – хозяин-распорядитель всех этих сокровищ – как маг-алхимик в волшебной лавке, сидит на своем бархатно-синем табурете, излучает уют и доброе тепло, такой родной, почти как собственный дедушка. Какое все-таки удивительное качество объединяет людей, причастных к скрапбукингу, – они все как родственники, с ними сразу легко и свободно, словно сто лет их знаешь.

– Я гляжу, вы уже познакомились с нашим любимым господином директором? – спросил дядя Саша, когда она расплачивалась.

– Откуда вы знаете?

– Да по глазам видно.

Ничего от него не скроешь! Он, как старушка-соседка на лавочке, – все и про всех знает.

– Дядя Саша! – решилась спросить Софья. – Как вы думаете, контракт с Магриным стоит того, чтобы его подписать?

Он улыбнулся и принялся теребить потрепанный шарфик, как застенчивая первоклассница – подол школьного платья.

– Милая барышня, нашли о чем спросить у скромного продавца. Разве же я разбираюсь в таких вещах? Разве могу я отвечать на такие вопросы?

– А если я очень попрошу? – тихо сказала Софья.

– Спасибо за покупки, приходите к нам еще, – он протянул ей пакет.

Ей показалось или он отрицательно покачал головой? Вот теперь думай-гадай.

– И вам спасибо, – она машинально улыбнулась и помахала ему рукой.

Дома она отказалась от ужина под удобным предлогом – сотрудница на работе угощала по случаю дня рождения, сразу же, не переодевшись, села за рабочий стол у себя в мансарде и вывалила покупки из пакета на стол. Для альбома у нее уже есть одна готовая неопробованная страница, вот она, перед глазами – объемные колонны, жирная чайка с бархатным желтым клювом и нарисованная шарманка. Но она подождет, Софья заглянет к хранителям позже. Она погрузилась в ощущения прошлого вечера. Поток преломлялся сквозь пальцы, как луч солнца – через цветное стекло. Она играла потоком вместе с воспоминаниями, вдыхала аромат сосновой веточки, и ей чудился запах Магрина, словно она опять уткнулась носом в его куртку. И чувствовала – он знает: сейчас она сохраняет воспоминание о нем. Пальцы сжимали ножницы или карандаш, а перед глазами растекалось сотней маленьких вихрей море, а потом рождалось поле хрупких снежинок, и они таяли на поверхности чернильного озера. Это было похоже на сон наяву, она то с головой погружалась в Меркабур, и поток окутывал ее от макушки головы до кончиков пальцев, то выныривала в реальный мир и с удивлением смотрела на маркер или лист бумаги в собственных руках. Время от времени Софья посматривала на открытку с каруселью, удивлялась – в самом деле, работает. Вот она утекает вслед за потоком на ту сторону, и в ответ дергается, переезжает вверх, к солнцу, пароходик. Возвращается назад, смотрит – он уже съехал обратно в бархатно-синее море. Игра с Меркабуром была увлекательнее самой азартной рулетки. Как будто по своей воле то погружаешься в глубокий сон с волшебными сновидениями, то легко просыпаешься, без тяжелого уханья сердца и тревожных мыслей «Где я?», а потом снова ныряешь в то же место сна. Как на качелях в детстве, вверх-вниз, захватывающе, и не хочется останавливаться.

Когда Софья вдоволь наигралась, и страница-воспоминание была готова, она услышала тихую мелодию, какую обычно включают возле кроватки младенца. Сначала она выглянула из окна мансарды, потом отодвинула тумбочку, услышала голоса родителей, прислушалась к разговору внизу и через мгновение удивленно вскинула брови.

– Паш, а что ты больше всего любил в детстве делать? – спрашивала мама.

– Я не помню.

– Я обожала в куклы играть, кормила их пирожками из пластилина, шила им одеждки. Эх, Паш, мне так внуков хочется! Я бы с ними нянчилась.

– Рано еще Софье о детях думать. Пусть сначала карьеру сделает, такую, с которой после декрета назад уже не откатишься. А детей еще успеет родить, сейчас раньше тридцати умные люди и не рожают.

– Не знаю, в карьере ли женское счастье, – вздохнула мама.

– Что за глупости! Для моей дочери – в карьере. Тсс, новости начинаются!

Софья задвинула тумбочку обратно. Они оба думают только о себе – только отец хочет гордиться одними ее успехами, а мама – совсем другими. Откуда-то все еще доносилась едва слышная, но знакомая мелодия. Телевизор? Нет, не похоже. Это где-то здесь, наверху. Сбились настройки в мобильнике? Софья покопалась в бумагах на столе, взгляд сам остановился на странице с выпуклыми колоннами. Это же музыка оттуда, из альбома, из Меркабура! Она накрыла ладонями колонны, звук стал громче, голова закружилась, и спустя долю секунды Софья обнаружила, что снова сидит на знакомой скамейке, только на этот раз солнце светит радостно, по-утреннему, и на набережной – оживленное движение. Бегают спортсмены, гуляют мамочки с колясками, прогуливаются матроны с крошечными лохматыми собачками, влюбленные парочки держатся за руки, кто-то уже плещется в волнах. Если бы она не знала про Меркабур, можно было поверить, что она и в самом деле сидит на берегу моря.

– Софья!

– Надежда Петровна!

Они крепко обнялись, Надежда Петровна разглядывала ее с таким любопытством, словно у нее на лбу открылся третий глаз. Софья обратила внимание, что руки Надежды Петровны теперь светились мягким светом до самых локтей, оставляя в воздухе золотистый след. Иннокентий Семенович смущенно топтался в сторонке и время от времени покашливал.

– Как долго ты не появлялась!

– Я нашла визитки! Все три! Но у меня ничего не вышло.

– Три? – удивилась Надежда Петровна. – Но я оставляла только две. Собственно, только двоим я могу доверять, и поэтому… а кто третий?

Так вот оно в чем дело! А Софья еще думала, почему ей достались эти чудаки для обмена. Наверное, произошла какая-то ошибка.

– Джума, Семен и тетя Шура, – ответила она.

– Джума? Кто это? Расскажи мне все, пожалуйста. Только коротко.

Они уселись на скамейку, и Софья рассказала сначала про Семена и тетю Шуру. Расспросить бы сейчас Надежду Петровну о контракте, но не хотелось снова услышать: «Тебе не надо встречаться с Магриным». Их с Эмилем отношения такие глубокие и личные, не очень-то приятно, когда кто-то судит о них со стороны. В конце концов, она решила подойти к этому вопросу издалека.

– Надежда Петровна, а вы знали, что Семен подписал контракт и все равно не смог бы сделать для меня обменную открытку?

– Когда он успел? – Она нахмурилась. – Бедный мальчик, а я здесь ничего не почувствовала. Конечно, он слишком молод, Магрину нетрудно было его обработать.

Внутри у Софьи что-то заныло, как коленки, если их ободрать об асфальт.

– Софья, девочка моя, если Магрин или кто-то другой когда-нибудь предложит тебе контракт, я тебя умоляю, очень хорошо подумай, прежде чем даже обсуждать это.

– Почему?

– Я когда-нибудь расскажу тебе свою историю, и ты сама все поймешь. А теперь объясни мне, кто такая Джума и где ты нашла визитку?

– Я пришла в ваш подъезд, увидела надпись на стене…

– Это понятно, – она махнула рукой. – Я и не сомневалась, что ты догадаешься. А визитка, она что, была вместе со всеми в почтовом ящике?

– Ну да. Такая ажурная, очень красивая, и цвета яркие. Я еще удивилась – такие разные цвета и так гармонично сочетаются.

– Кого-то мне это напоминает… – задумалась Надежда Петровна. – Что дальше?

Софья рассказала про комнату Джумы и про заказ на «розовые очки».

– Боже мой, Софья, я надеюсь, ты не взяла у нее открытку? – заволновалась ее собеседница.

Софья покачала головой.

– Слава богу! А эти «очки», ты уже их сделала?

– Почти, – соврала она.

– Послушай, не отдавай ей пока ничего. И самое главное, не бери ничего у нее. Очень странно, я знаю всех скрапбукеров в городе, но с такой визиткой? Она или новенькая, или приехала временно, или… или кто-то маскируется. Не нравится мне все это. Вот чувствую, не стоит иметь с ней дело. Тебе самой не кажется, что она слишком хорошо себя ведет? Чересчур положительная? Вообще-то, скрапбукеры обычно довольно капризные люди, и каждый – со своими тараканами в голове.

– Да уж, жениться на скрапбукерше – это был самый рискованный поступок в моей жизни, – вставил Иннокентий Семенович.

– По-моему, она самая нормальная из всех. – Софья пожала плечами. – И потом… вы тоже кажетесь мне вполне нормальной.

– А ты не поддавайся первому впечатлению. – Иннокентий Семенович улыбнулся и обнял жену. – С Надей, между прочим, не соскучишься.

Он добавил еще что-то по-французски, Софья не поняла.

– И все же, поверь моему чутью, не бери ничего из ее рук, – добавила Надежда Петровна. – Я бы не говорила, если бы не беспокоилась за тебя. Будь очень осторожна! А с твоим отцом мы что-нибудь придумаем, я тебе обещаю.

Толстые чайки прохаживались перед ними по берегу, грелись в жарких лучах почти летнего солнца. Мелодия становилась то тише, то громче, то вовсе пропадала в шелесте волн. Карусель! Конечно, никакая это не шарманка, где-то здесь поблизости есть настоящая старинная карусель, она крутится, и эта музыка именно оттуда.

– Мне подарили открытку с каруселью, – сказала Софью.

Надежда Петровна вздрогнула.

– Кто?

– Я… я не знаю. Мне положили ее в почтовый ящик.

– Ты не заметила, в уголке нет моей монограммы? Буквы «Н» и «П», объединенные в одну?

– Да, я тоже обратила на это внимание.

Надежда Петровна и ее муж переглянулись.

– Твои предчувствия тебя не обманули, – вздохнул Иннокентий Семенович.

Надежда Петровна приложила палец к губам, как будто хотела сказать ему: «Тссс!» – но тут же убрала его обратно.

– А что не так с каруселью? Ее тоже не стоило брать? – удивилась Софья. – Она работает как компас, верно? Я заметила, когда делала сегодня страницу.

– Это замечательная открытка. С ней все в порядке, можешь ею пользоваться. – В голосе Надежды Петровны явственно слышалась грустная нотка, и, словно в ответ, небо потихоньку затягивалось облаками, море шумело сильнее.

– Откуда вы знаете про нее?

– Софья, эту открытку я сделала сама, много лет назад, еще до того, как подписала контракт.

– Она не выглядит такой уж старой, – удивилась Софья.

– Реставрация… маленькая хитрость. Контракт не запрещает восстанавливать старые открытки. Я оставила только картон из основы, а вместе с новыми картинками добавила кое-какие скрытые возможности.

– Вы… продали ее? Или подарили?

– У нас есть дочь. Там, в реальном мире. Я не знаю, как и почему попала к тебе открытка, но я оставляла эту открытку специально для своей дочери и очень не хотела, чтобы о ней узнал кто-то еще.

У Софьи вдруг заболело сердце. Грудь пронзила острая, тоскливая боль, и воздух стал неподвижным, обрушился на нее внезапной тяжестью, накрыл мутной, соленой водой. Над морем сгущались тучи. «Это отражение», – внезапно поняла она. Я чувствую боль Надежды Петровны, и она отражается во мне и в обстановке тоже. Она улыбнулась сквозь силу, и тучи сделались реже, расползлись в стороны.

– Хотите, я найду ее? Я отдам ей открытку обратно. Она тоже V. S. скрапбукер?

– Я не знаю, Софья. – Надежда Петровна вдруг стала казаться старше, проступили озабоченные морщинки. – Когда мы оказались здесь, она еще не была скрапбукером. Сейчас я чувствую что-то, отдаленно, но не могу сказать точно.

– Я могу дать ей альбом, она придет сюда, увидится с вами.

– Ни в коем случае! – Она вскочила. – Нельзя! Родным и близким людям нельзя встречаться в Меркабуре, когда они по разные стороны миров. Ее утянет, мигом, и я никогда себе этого не прощу.

– Тогда я отдам ей открытку с каруселью, – настаивала Софья. – И я поговорю с ней или просто понаблюдаю за ней и расскажу вам, как у нее дела.

– Хранители не имеют права просить владельца альбома о чем-то личном.

Небо разгладилось, солнце заиграло на притихших волнах. Толстый полосатый кот вальяжно развалился на соседней скамейке.

– Вы меня не просите. Я сама решила вам помочь. Как ее зовут, где мне ее найти?

Надежда Петровна что-то сказала, но у Софьи вдруг заложило уши.

– Повторите, пожалуйста, я не расслышала.

Надежда Петровна с мужем хором кричали, Софья ничего не слышала, пыталась читать по губам.

– Ничего не получается, – услышала она наконец. – Я же говорю, хранителям в альбоме нельзя говорить о личном. Срабатывает защита. Такие условия…

Иннокентий Семенович произнес несколько непонятных слов, Софья только поняла, что он ругается.

– А написать?

– Бесполезно, ты все равно не увидишь.

– А ваша квартира! – вспомнила Софья. – Я же знаю адрес, я приду туда и буду ждать.

– К сожалению, туда никто не придет. Видишь ли, моя дочь не знает, что я скрапбукер. И об этой квартире она тоже ничего не знает.

– Все равно, как туда войти? Может быть, я найду что-то, какую-то зацепку, фотографию?

Иннокентий Семенович сказала что-то жене, Софья не расслышала. Снова, как в первую их встречу, поднялся ветер, и она поняла, что сейчас ее выбросит из открытки.

– Где ключ от квартиры? – прокричала она.

На этот раз ветер был стремительным, нарастал с ураганной силой, уже и след простыл и чаек, и гуляющих с собачками, только висело над головой тяжелое небо да ухали волны.

Последний порыв ветра плеснул в глаза мелкой пылью, в глазах мучительно защипало, Софья заморгала, принялась тереть их кулаками, а когда открыла их, то увидела перед собой мансарду и открытку с белыми колоннами. В ушах эхом звенела подсказка, которую она успела услышать.

Если найти дочь Надежды Петровны, может быть, взамен она поможет разобраться с отцом? Если она стала скрапбукером?