Текст книги "Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры"

Стоило Софье перестать каждые десять минут мять руками тряпичный радостный мячик, как офис менял свой цвет. Снова серыми и неприветливыми становились лица, снова возникало ощущение, что на этой офисной планете она – инопланетянка, зеленый человечек с рожками вместо ушей.

Под конец рабочего дня в буфете Софья столкнулась с сотрудником, которого она не знала, но лицо показалось ей смутно знакомым. Где она встречала его раньше – на общем собрании, в столовой, в очереди за ключами на вахте? Нет-нет, где-то в совсем других обстоятельствах. Парень носил дорогой серый костюм в тонкую полоску, белую рубашку и неплохой галстук. На безымянном пальце – обручальное кольцо, на мизинце другое, серебряное, из кармана торчал ежедневник. От него веяло таким холодом, что Софья почувствовала – между ней и этим миром все еще есть преграда. Он отхлебывал кофе и говорил в блестящую черную трубку, похожую на панцирь огромного насекомого:

– Солнышко, у меня много работы. Нет, я не могу забрать Костика. Обещаю, в следующий раз. Я в зоопарк его свожу в выходные, честное слово.

Он опустил телефон, их глаза на мгновение встретились. Усталые, серые глаза и выглаженный костюм – вместе они идеально вписывались в офисные стены. Софья сразу вспомнила, где видела его раньше. Это он требовал бант, когда она заворачивала игрушечную машинку и представляла себе хохочущего карапуза. И сразу же поднялась внутри горячая волна, и она почувствовала ответное тепло, как если бы их вдруг соединил невидимый инфракрасный луч.

– Ваш сын, наверное, очень любит игрушечные машинки? – спросила она.

Парень молча кивнул, поправил галстук.

– Купите ему сегодня еще одну.

Он нахмурился, будто хотел сказать: «Не ваше дело», – но потом передумал, словно тоже почувствовал связывающий их лучик, и произнес:

– Да, пожалуй, куплю.

Вокруг Софьи треснула и рассыпалась в прах еще одна, очередная оболочка, ей померещился хруст. Сотрудники офиса, закованные в костюмы, как в панцирь, задушенные галстуками, носящие бледные, будто инеем покрытые лица, и покупатели в отделе упаковки – те, кто смущенно улыбается, кто несет с собой искренние и теплые чувства, чтобы запаковать их в синие банты и розовую бумагу, – это одни и те же люди.

Это сам офис – невидимый дирижер послушного оркестра – заставляет их играть фальшивую, вымученную ноту. Они злятся и срываются друг на друге, они иногда ненавидят себя и всех вокруг, мир становится для них враждебным и чужим, как недавно для Софьи, и они верят, что за свое существование нужно все время бороться. А все потому, что они себя не слышат. Их заглушает махина отлаженного, хромированного офисного колеса, ни на мгновение не дает им побыть в тишине, чтобы вдруг случайно они не посмели выбиться из общего стройного хора. Некоторые из них играют чужую мелодию так долго, что уже никогда не услышат тихий голос собственного сердца. Его звучание искажается, и тогда кажется, что бравурный деловой марш – и есть истинная родная нота, а значит, нет в мире внутренней радости, а есть только холод и одиночество. И чтобы не было мучительно пусто от того, что нет с миром настоящего резонанса, хитрая офисная машина подменяет его фальшивым мажорным вальсом – командообразованием и корпоративными вечеринками. Тогда каждый на мгновение чувствует себя частью чего-то целого и важного, но уже в следующий миг остро ощущает внутри пустоту и тут же стремится заглушить ее бутылкой водки или телевизионным сериалом. От этих мыслей у Софьи сводило скулы и подступал комок к горлу.

Забыть голос своего сердца, испытать однажды, каково это – когда весь мир входит в резонанс с твоей внутренней стрункой, когда все вокруг откликается и поет вместе с тобой, и забыть настоящую сладость жизни, какую не заменит никакой на свете торт, – что может быть страшнее?

Сколько их – потерявшихся, марширующих, напевающих себе под нос все подряд или навсегда замолчавших в бесплодной попытке услышать свою родную ноту?

На Софью вдруг накатилась такая черная волна, что она судорожно сжала в руке тряпичный мячик, чуть не порвала открытку. Сжала и сказала сама себе:

«Больше всего на свете я люблю делать открытки».

Она представила, как берет в руки ножницы, и льется по рукам, преломляется, как луч солнца сквозь цветное стекло, волшебный поток… и тогда весь мир становится ею, и она становится всем миром. Вот он – момент, ради которого стоит не просто жить – совершать безумства.

Софья ушла с работы в половине шестого, еще до конца рабочего дня. Дома отказалась от ужина, только прихватила, не удержалась, два пирожка прямо из сковородки, и бегом поднялась в мансарду. Отец посмотрел на нее обеспокоенно, мама руку на лоб положила – уж не заболела ли?

– Хочу дома поработать, папа, – пробормотала она, но он, кажется, не поверил.

Стол был пуст, как взлетное поле аэродрома. Какая же она дура, она все выкинула! Ничего страшного, сейчас она что-нибудь придумает. На стол полетели конверты от старых пластинок, журналы, конфеты (пригодятся фантики), она достала из ящика старые карандаши, офисный клей, а где же ножницы? Она нашла их под столом.

Софья подняла ножницы бережно, как ребенок берет в руки любимую куклу. Что с ними? Ручки совсем почернели, только бабочки выделялись теперь еще сильнее крошечными светлячками.

Сейчас бы увидеться с Надеждой Петровной, рассказать ей все, поделиться – только она ее сможет понять. Софья принялась вырезать нарисованную радугу из конверта от пластинки. Она перебирала карандаши, вырезала картинки из журналов, рисовала и клеила, но ничего не получалось. Не возвращался в руки поток, не бежал больше по пальцам, мертвыми оставались горы вырезок и картонные листы. Через два часа у нее руку сводило судорогой от ножниц, но она все никак не решилась их выпустить.

Неужели Меркабур отвернулся от нее? Не простил предательства, поверил, что она на самом деле хотела его забыть?

В отчаянии Софья взяла с полки альбом. Она прикладывала к щекам страницы с белыми колоннами, водила по ним пальцами, вдыхала запах красок и клея, обнимала альбом и прижимала к себе, но он не отзывался.

Она больше не скрапбукер, и у нее нет больше хранителей?

Неужели она теперь всего лишь инструмент офисного оркестра? Она уронила голову на руки и по-детски шумно, навзрыд расплакалась.

* * *

– У меня не получилось найти вашу дочь, – тихо сказала Софья.

Огромная луна смотрела на нее круглым глазом, протягивала, как длинную руку, дорожку света по гладкой поверхности спокойного моря.

Софья только что вытерла слезы облегчения и крепко обняла Надежду Петровну. Как все-таки хорошо с ней рядом!

– Что с тобой случилось? Я уже почти совсем перестала тебя чувствовать, мы боялись, что скоро нам придется переехать в другой альбом, – озабоченно спросила та.

– Я и сама думала, что я больше не скрапбукер, – на глаза снова навернулись слезы. – Если бы не ваша открытка с каруселью. Она удивительная. Это ведь не просто компас, если повернуть круг ножницами против его нормального хода, так, чтобы ракета оказалась в море…

– Да, – улыбнулась Надежда Петровна. – Моя карусель – особенная, больше ни у кого такой нет. У нее есть и другие секреты.

Они сидели все на той же скамейке, аллею позади них освещали фонари, и, несмотря на глухую ночь, откуда-то по-прежнему доносилась мелодия карусели-шарманки. Фигуру Надежды Петровны окружало ровное золотистое сияние, как у святых на иконах.

– Вы светитесь почти целиком, – прошептала Софья.

– Меня забирает Меркабур, – она грустно улыбнулась.

– Я вас больше не увижу? – испуганно спросила Софья.

– Увидишь. Просто скоро я потеряю последнюю возможность когда-нибудь вернуться. Но не будем об этом. Что с тобой приключилось?

Софья рассказала обо всем, что произошло во время тренинга, только не сказала, зачем сделала ту открытку, чтобы они не почувствовали себя виноватыми. Вместо этого она попыталась описать все свои ощущения – коллектив против Лилечки, и как давили на нее с двух сторон чужая боль и ненависть, словно по ней проехались два танка подряд.

– Бедная девочка. – Надежда Петровна обняла ее еще раз. – Дело ведь не в скрапбукинге и не в Меркабуре. Ты умеешь чувствовать чужие эмоции, как свои собственные, я поняла это еще тогда, когда увидела тебя маленькой девочкой. Ты умеешь сопереживать. Это очень важная способность для скрапбукера, она усиливается по мере общения с Меркабуром, но ты ведь чувствовала это и раньше, не так ли?

– Мои чувства – это одно! Но что значит – дело не в скрапбукинге?! Ведь если бы не открытка, ничего бы этого не было!

– Открытка в данном случае – всего лишь катализатор. Все это было и раньше, и страдания влюбленной женщины, и тихие насмешки коллектива – ты же не думаешь, что никто не замечал ее увлечения?

– Но она не мучилась раньше до такой степени! Они же все, все не просто смеялись – они тыкали в нее пальцами, они ее унижали, все вместе, одновременно, как сапогами по больному месту, и ни капельки сочувствия! Даже от того человека, в которого она так влюблена. Если бы директор дал им в руки камни, они бы ее забили до смерти. Они же не подростки, не дети, взрослые люди, а ведут себя как… не знаю кто.

– Скрапбукер всегда ходит как по лезвию бритвы, я тебе уже говорила. Привыкай к тому, что из-за открыток будут обостряться конфликты, взрываться эмоции, что любая вялотекущая проблема может превратиться в такую, которую нужно решать немедленно. Сильная открытка – это и катализатор, и эпицентр землетрясения сразу. Место взрыва, последняя капля, точка, в которой внезапно сходятся все линии.

– Почему все так сложно? Я думала, это будет легко, как будто я – волшебная фея, и в руках у меня волшебная палочка.

– Никто не обещал, что это будет просто, – вздохнула Надежда Петровна. – Все это не так страшно, как кажется. Ты привыкнешь. Главное – нужно держать баланс, крепко стоять на ногах. У тебя должна быть зацепка в реальном мире – что-то, чего не хочется бросать ни за что на свете, и зацепка в Меркабуре – то же самое, что-то, ради чего ты готова быть кратером извергающегося вулкана, не только что эпицентром землетрясения.

– Мне кажется, меня совсем ничто не держит ни в том, ни в другом мире, – покачала головой Софья. – Может быть, мне и вправду заключить контракт?

Надежда Петровна резко замотала головой, как будто хотела сказать так много и сразу, что не могла все это выразить словами.

– Подумай хорошенько, если у тебя нет зацепок, тогда как же ты ухитрялась держаться до сих пор?

– Меня каждый раз спасает Магрин. Хотя вы и полагаете, что его следует остерегаться, но без него я бы уже давно потеряла связь с одним из миров.

Софья рассказала про открытку с тряпичным шариком, сотканным из детской радости. Надежда Петровна все время переглядывалась с мужем, пока слушала эту историю, потом спросила:

– Он не написал, кто автор этой открытки с мячиком? – Софье показалось, или ее голос чуть заметно напрягся?

– Нет. Я не знаю.

Надежда Петровна погрузилась в свои мысли, перебирая в руках носовой платок, которым недавно вытирала Софье слезы.

– Так странно, – задумалась Софья. – Почему тогда, в розовых очках, люди казались мне не такими, как под действием этого мячика? В тот раз, в розовых очках, мне представлялось, что наш инженер – повар и делает пиццу, а теперь я подумала, что из него бы вышел отличный ветеринар.

– А ты что больше любишь, собак и кошек или пиццу?

– К домашним животным я как-то равнодушна, а вот пиццу, если вегетарианскую, то очень люблю, – призналась Софья.

– Я думаю, открытка Магрина дала тебе прикоснуться к чему-то сокровенному в других людях. Нужно было что-то совершенно настоящее, глубокое, искреннее, что тронуло бы тебя настолько сильно, чтобы ты захотела вернуться в Меркабур.

– А очки?

– Это же «розовые очки»! Само их название говорит о том, что видишь мир в искаженно-радостном свете. Любишь пиццу? Твой подчиненный превращается в повара. Нравится балет? Девушка из твоего отдела начинает танцевать. Как пришло в голову сделать тебе такую открытку?

– Так, – Софья пожала плечами. – Настроение было плохое.

– Если бы это был заказ, я бы решила, что кто-то нарочно дал его тебе, в надежде, что ты останешься в Меркабуре, – задумалась Надежда Петровна.

Софья вздрогнула, но ничего не ответила. Потом подумала и сказала:

– Меня бы все равно утащило, раз меня ничто не держит. Не эта открытка, так другая. Если бы не Магрин…

– А как он с тобой работает? – поинтересовалась ее собеседница.

– Когда меня утягивало в Меркабур, Магрин на меня… просто физически воздействовал.

Надежда Петровна с любопытством глянула на нее, но ничего не сказала. Лунная дорожка и фонари играли тенями, и выражение ее лица трудно было разобрать. Софья вздохнула и продолжила:

– А когда я захотела избавиться от Меркабура, Магрин прислал мне открытку с мячиком. Как ни крути, выходит, он меня спас. И наверное, он прав, что мне сейчас без контракта никак нельзя. Или лучше забыть совсем про Меркабур.

– Ты ведь мне не поверишь, если я просто скажу тебе: «Не подписывай»?

Софья покачала головой.

– У нас сегодня еще есть время, – Надежда Петровна посмотрела по сторонам. – Я расскажу тебе кое-что, о чем я не рассказывала никому, кроме Кеши.

Иннокентий Семенович поправил очки, грустно улыбнулся и произнес:

– Один несу тяжкий груз ее признаний.

Лунная дорожка играла на тихих волнах, дул чуть заметный теплый ветерок, принося знакомую мелодию, погода не собиралась портиться, как в их прошлые встречи.

– Когда я была в твоем возрасте, я подписала подобный контракт.

– С Магриным? – удивилась Софья. – Сколько же ему лет?

– С его отцом, Евгением. Он передал Эмилю свое дело по наследству. Я была молода, а в советские времена таким, как Магрин, легче было манипулировать нами, скрапбукерами. Даже джинсы тогда были пределом мечтаний, а он мог достать все что угодно. Это сейчас в жизни помимо скрапа столько возможностей, что не каждый соглашается, а тогда редко кто отказывался от контракта и всех связанных с ним привилегий. Поначалу все шло просто замечательно. Я получала конверты с заказами и такие же конверты отдавала ему обратно, с готовыми открытками. Открытки раньше было делать гораздо интереснее, чем сейчас. Не было всех этих готовых наборов, фигурных ножниц, штампов, украшений, ленточек, и чего только мы не придумывали! Чтобы сделать красивый отпечаток, использовали вместо штампа кочерыжку от капусты, например, макали ее в краски или чернила. Часто пользовались обертками от шоколада, вырезали картинки из обычных открыток, в ход шли популярные тогда карманные календарики, марки, новогодние гирлянды. Массу интересных деталей можно было добыть из старых школьных учебников. А достать пачку бархатной бумаги – уже счастье, – она мечтательно улыбнулась.

– Я тоже делаю открытки из чего попало. Даже из коробок от обуви, правда, моя мама покупает обувь таких фирм, какие немало платят дизайнерам за коробки, – вставила Софья.

– Потом родилась дочь, – продолжала Надежда Петровна. – С ней было много хлопот, я перешла на минимум заказов. Но отказаться совсем нельзя даже во время декрета, по контракту скрапбукер обязан выполнять не меньше двух заказов в месяц. Однажды на улице ко мне подошла женщина, очень худая, нервная, в темных очках. Она была вся такая несчастная, какая-то замученная, рядом стоять и то было больно. Женщина сунула мне под нос открытку, одну из моих старых работ, с признанием в любви, и сказала: «Я нашла тебя. Это все из-за тебя!» Оказалось, она вышла замуж за нелюбимого человека. Он ухаживал за ней несколько месяцев, и она каждый раз ему отказывала. Потом он пришел к ней с моей открыткой, и тогда она решила, что тоже его любит, и согласилась выйти за него замуж. Свадьбу сыграли очень быстро, уже через месяц она поняла, что это была ошибка, но оказалось слишком поздно. Во-первых, у нее были очень консервативные родители, и они не приняли бы ее обратно, во-вторых, она уже ждала ребенка. А потом он начал ее изводить ревностью. Сначала просто упреками, потом стал избивать. Она тогда сняла очки, и я увидела синяк у нее под глазом. Я никогда не забуду ее лица. И ее состояние… только краешком сознания к нему прикоснуться – вечный страх, за себя, за ребенка, некуда спрятаться, некуда бежать – мне чуть не стало плохо прямо на улице.

– Неужели можно сделать такую открытку, чтобы насильно влюбить кого-то в себя до такой степени, чтобы женщина согласилась выйти замуж за нелюбимого человека?

– Я до сих пор не знаю, было ли все дело в моей открытке или нет, – покачала головой Надежда Петровна. – Обычно открытка перестает действовать, стоит только убрать ее с глаз подальше. Но если она, например, повесила ее на стенку возле кровати и любовалась ею каждый день… а она могла так сделать, если в первый момент открытка ей понравилась. Тогда я не думала об осторожности, выполняла каждый заказ так, чтобы он как можно лучше соответствовал пожеланиям клиента. Потом я старалась придумать какую-нибудь защиту, что-то вроде предохранителя. Но хуже всего было не это.

– Что же может быть хуже?

– Она на коленях умоляла меня сделать другую открытку. Такую, чтобы он добровольно согласился на развод – разменять жилплощадь, платить алименты, и самое главное – чтобы оставил их с ребенком в покое. А я ничем не могла помочь.

– А что будет, если нарушить условия контракта?

– Смотря какие условия. Я попыталась выяснить, какие решения обычно принимает комиссия в похожих случаях, Сделать открытку, которая противоречит желаниям клиента… Довольно серьезное нарушение. Несколько месяцев в Меркабуре и крупный денежный штраф. А дочь была тогда совсем еще крохой, я не могла ее оставить, кормила грудью.

– Вы могли отправить ту женщину к Магрину. Вы могли заказать для нее открытку, вам ведь полагались бонусные открытки по контракту?

– Открытка тогда стоила или очень больших денег, или серьезных услуг. Ей нечего было предложить Магрину. Из свободных скрапбукеров, не на контракте, я знала только Марту, но она уже не делала тогда открыток. Бонусные открытки можно заказывать только для себя или членов своей семьи. И я ничем не могла помочь. Советовала ей пойти в милицию и подать на него заявление, развестись через суд, уехать в другой город, найти психолога, обещала помочь деньгами. Она не взяла у меня ни копейки, только сказала напоследок: «Ведьма! Таких, как ты, надо сжигать на костре». Сказать, что я была шокирована, – ничего не сказать. До того момента я была уверена, что делаю хорошее, доброе дело, помогаю людям. И только тогда я поняла, в какой ловушке оказалась. Я не могла ни бросить Меркабур совсем, ни уйти в него навсегда – контракт крепко держал мой баланс. А на руках у меня была еще и маленькая дочь. С тех пор я начала потихоньку собирать сведения о заказчиках. Это было трудно, Магрин тщательно скрывал все, связанное с клиентами. Но со временем я отыскала нужные ходы, научилась находить получателей открыток. Когда я обнаружила, что многим людям мои работы помогали изменить свою жизнь к лучшему, мне стало гораздо легче. В моей квартире есть два альбома – белый альбом и черный альбом. В белом альбоме я сохраняла информацию о тех, кому мои открытки помогли, чью жизнь они сделали лучше, или о тех, для кого они оказались лишь мимолетной шуткой. Черный альбом я начала с записи о той несчастной женщине. Я решила, что, когда моя дочь станет взрослой и самостоятельной, я выберу из своего черного альбома тех, кто пострадал больше всего, и попробую им помочь – сделаю для них хорошие открытки и приму то наказание, какое определит комиссия. После этого я хотела расторгнуть договор…

– Тогда вам пришлось бы отказаться от ножниц.

– Да, я надеялась, что смогу это сделать. Дочь выросла, она живет отдельно, но я до сих пор не готова. Скрапбукинг слишком много значит для меня, и дело даже не в деньгах. Иногда я думала, что мне легче будет остаться в Меркабуре, чем больше никогда не брать в руки ножницы. Наверное, я понимала это с самого начала, потому что пообещала себе, что моя дочь ни за что не станет скрапбукером. Я не хотела для нее такой жизни, как моя. Поэтому я никогда не занималась скрапом дома. Организация купила мне квартиру-мастерскую, где ты уже побывала. Дочь думала, что я работаю бухгалтером, каждое утро я уходила в ту квартиру, как на работу.

– Она до сих пор совсем ничего не знает?

– Может быть, теперь, когда мы пропали, она о чем-то догадывается? Однажды, когда она была совсем маленькой, она сделала что-то очень похожее на открытку. Хулиганы во дворе дразнили очкарика, и она устроила так, что у них всех «выросли» нарисованные усы, и целую неделю их ничем нельзя было отмыть. Не знаю, помнит ли она этот случай. Магрин, конечно, узнал об этом. Он знает обо всем, что творится в Меркабуре. Он дал мне ножницы для нее. Я отказалась отдавать их дочке, контракт не обязывает это делать. Он ответил, что раз ножницы у меня в руках, то я должна отдать их кому угодно, у кого есть дар. Тогда я нашла тебя.

Софья молчала. Плеск волн стал громче, он заглушал мелодию карусели, половинка луны спряталась за облаком, ехидно подмигивала с неба.

– Софья. – Надежда Петровна взяла ее за руку. – Прости меня. Пойми, я была молодая, я не все понимала. Если у тебя есть дар, рано или поздно ты получишь в руки ножницы. И рано или поздно такие как Магрин находят тебя. Теперь я знаю, потому что чувствую, что моя дочь тоже стала скрапбукером. Здесь, в Меркабуре, чувства так обостряются… как будто с той стороны, в реальном мире, кто-то набивает точки и тире на телеграфе, а я получаю их здесь, но могу расшифровать только половину. Ты не держишь на меня обиду?

– Я не знаю, – покачала головой Софья. – Если бы вы спросили меня тогда, когда я делала свои первые открытки, я бы вас благодарила. Потом, после той истории во «Дворце связи», а особенно после случая с тренингом, я бы вас возненавидела. Но теперь я не знаю. Наверное, это просто жизнь, вы правы, рано или поздно происходит то, что должно произойти.

– Софья… Мне кажется, открытку с мячиком сделала для тебя моя дочь. Мне так подсказывает интуиция. И она сейчас тоже на грани, и тоже мечется, не понимает, что ей делать с даром, как все начинающие скрапбукеры. Я сделала все неправильно. Не нужно было защищать ее от этого. Я должна быть сейчас рядом с ней, помочь ей разобраться во всем, но я отказалась, отдала ножницы тебе – и вот я теперь рядом с тобой. И ты для меня теперь – тоже как дочь.

Софья молчала. Море снова стало гладким, она разглядывала лунную дорожку и гальку у себя под ногами. В глазах у Надежды Петровны стояли слезы. А может быть, это свет фонарей так падал на лицо. Софья чувствовала – надо сказать что-то важное, что говорят только самым близким людям, которым прощают все на свете. Но вместо этого она спросила:

– Как вы оказались в Меркабуре? Почему контракт не защитил вас?

– Идея с альбомами, которые я тщательно вела много лет, оказалась глупостью. Когда я поняла, в чем дело, я не знала, как мне быть дальше. Между белым и черным альбомом тоже всегда сохранялся баланс. В них было всегда одинаковое количество записей. Поначалу мне так не казалось, но потом я поняла, что делаю некоторые записи неправильно. Например, человека выгнали с работы, я его записываю в черный альбом, а он нашел себе другую, еще лучше. Или как с той женщиной – она ведь вышла замуж, свадьба – это счастливое событие, а вон как все вышло. Приходилось отслеживать судьбу клиентов месяцами, годами, прежде чем я поняла, что между черным и белым альбомом держится баланс.

– Так, может быть, контракт не так уж плох? – спросила Софья, все еще разглядывая круглую гальку у себя под ногами. – Вы же сами сказали – открытка работает катализатором. Может быть, все эти события рано или поздно все равно случились бы с адресатами открыток?

– Да, я думала и об этом тоже. Пока не столкнулась с одной очень особенной открыткой. Ее получателем был мальчик, совсем юный, ему было двенадцать лет – немного моложе твоего знакомого Семена. Для него был заказ на открытку-приключение, ко дню рождения. Это такая штуковина, вроде компьютерной игры, в которой принимаешь участие. Например, можно побыть суперменом или полетать на драконе. Только эта игра очень короткая, потому что в Меркабуре нельзя бывать слишком долго, но зато весьма и весьма реалистичная.

«Да уж», – подумала Софья. Трудно было поверить, что мир вокруг – ненастоящий. Запах моря пьянил голову, а при такой луне – только в любви признаваться.

– Потом мальчик пропал без вести. Его родители сходили с ума, он был единственным ребенком, причем поздним, они его боготворили. Я представилась учительницей мальчика и пришла к его родителям, выразить сочувствие. Увидела у него на столе открытку и обнаружила, что ее немного подправили. Самую малость. Вместо пяти минут приключения – бесконечный цикл в образе человека-паука. И я даже не могла рассказать его родителям, что прямо перед ними – вход в мир, где сейчас находится их мальчик! Правда, запертый вход – на открытку поставили защиту, чтобы никто не мог уйти вслед за ним. Такая нелепость! Я до сих пор не понимаю, как я сразу не догадалась, что он – тоже скрапбукер, причем очень талантливый. Но почему моя открытка сработала именно так, если она должна была выбрасывать обратно ровно через пять минут?

– И почему же?

– Я пошла к Магрину. Он сказал, что мальчик подписал контракт и совершил какой-то серьезный проступок. Так я узнала, каким способом наказывают тех, кто нарушил условия контракта: одних скрапбукеров – руками других. Я спросила, как долго мальчик будет там оставаться. Магрин сказал, что до особого решения комиссии, и потребовал, чтобы я не вмешивалась не в свое дело и забыла про этот случай. Я, конечно, не могла забыть. То, что я смогла выяснить об «особых решениях комиссии», повергло меня в ужас. Чаще всего никаких решений не следовало, люди оставались в Меркабуре навсегда. Он же был совсем пацан, наверное, влюбился в девчонку или хотел получить хорошую оценку, да мало ли соблазнов у ребенка! Но Магрин ни для кого не делает исключений. Он говорит: такие правила, и все тут.

Улыбчивые морщинки у глаз Надежды Петровны погрустнели, она махнула рукой, потом вытерла одинокую слезинку со щеки.

– Но ведь этот мальчик был несовершеннолетним! – возмутилась Софья. – Как он мог что-то подписать сам?

– Контракт подписывается в Меркабуре. Государственные законы здесь не действуют. Я стала искать способ вернуть его оттуда. Много времени проводила в библиотеках, перерыла весь Интернет, разговаривала с очень многими людьми, изучила полную версию Кодекса вдоль и поперек. Один человек мне сказал, что в Ницце, в городском музее хранится уникальная старинная открытка, которая может мне помочь. Мы приехали в Ниццу, и я нашла ее – старую желтую карточку с бумажной дверью. Я заказала у знакомой открытку для смотрителя музея, и карточка оказалась у нас. В самом деле, открытка – уникальная. Можно открыть дверь и попасть в любой из миров Меркабура, главное, правильно настроиться. Я нашла мальчика, я обещала помочь ему. Он не хотел разговаривать со мной, обиженный подросток, ненавидящий весь мир, который не дал ему играть по его правилам. Мы провели целую неделю в городских архивах, искали, как воспользоваться открыткой с дверью, чтобы вернуть человека, и, наконец, нашли. Хорошо, что Кеша свободно владеет французским, он мне очень помог. Оказалось, все очень просто. Надо было выбрать яркий, солнечный день, в который совсем не хочется расставаться с этим миром, крепко взять за руку любимого человека, чтобы постоянно чувствовать его живое тепло, и «пройти» в эту дверь. Мы выбрали пляж. Лежали на солнышке, загорали, пили коктейли, Кеша читал любимый журнал. Потом мы взялись за руки, я открыла открытку, нашла мальчишку, схватила его в охапку. Это были очень необычные ощущения, я физически видела границу двух миров. Одна моя рука – там, в Меркабуре, держит упрямого подростка, тащит его наружу, а другая – сжимает Кешину ладонь, и там, снаружи, все залито солнечным светом. Мне так хотелось вернуться к этому свету, я тянула его изо всех сил. Но когда парень до конца поверил в то, что происходит, то дотянулся до Кеши и бросил его внутрь, а сам исчез снаружи. Дверь захлопнулась, мы остались в Меркабуре.

– Вот козел! – Софья не сдержалась.

– Я не обижаюсь на него. Я его прекрасно понимаю. Подростку сидеть в крохотном мирке однообразного, монотонного приключения – это же с ума можно сойти. Да он, наверное, до конца жизни будет ненавидеть комиксы. Слава богу, Меркабур над нами сжалился, наверное, мои способности подействовали, но этот мир – вечная летняя Ницца – не так уж и плох.

Ницца – так вот они где. Интересно, настоящая Ницца – такая же? Луна поменяла цвет от ярко-желтого к бледно-синеватому. Вдали, на горизонте, родилась бледная серая полоска рассвета.

– Софья, тебе пора, – сказала Надежда Петровна.

– Я хочу попробовать, – произнесла Софья и, наконец, посмотрела на своих хранителей. – Где мне сейчас найти эту открытку? Может быть, у меня получится вернуть вас?

– Нет. Лучше даже и не пытайся, – поспешила ответить Надежда Петровна. – Мы уже один раз попробовали, это оказалось слишком рискованно.

– Тогда я хотя бы найду вашу дочь и буду посредником между ней и вами.

Надежда Петровна улыбнулась сквозь слезы, взяла руку Софьи и легонько сжала ее.

– Таких благодарных хранителей ты не найдешь во всем мире, – добавил Иннокентий Семенович, который все это время молчал.

Софья потянулась к Надежде Петровне, хотела ее обнять, но перед глазами все вдруг померкло. Едва она сообразила, что ее выкинуло из альбома, как увидела красное, разъяренное лицо отца.

– Что у тебя с лицом? – кричал он. – Что ты тут делаешь?

Софья понятия не имела, как она выглядит после часа, проведенного в Меркабуре. Но, очевидно, не самым лучшим образом. Почему отец в мансарде? Он же никогда сюда не поднимается?

– Ты выглядишь как наркоманка. Мне сегодня звонила сотрудница из твоего отдела, сказала, ты странно себя ведешь.

«Ванда! Вот стерва», – подумала Софья, но ответить ничего не успела.

– Завтра же поедем к Аркадию Петровичу. А всю эту ерунду, – он показал пальцем на стол. – Я сейчас же заберу.

Софья замерла, не в силах пошевелиться. Надо встать, надо возразить ему, надо убедить его. Вместо этого она со слезами на глазах смотрела, как он сметает со стола в мусорный пакет альбом с хранителями и открытку с каруселью. Вскочить бы сейчас, оттолкнуть его, так, чтобы он упал и ударился посильнее! Но она сидела как прикованная.