Текст книги "В летаргию и обратно"

Спустя шесть часов

– Ох, Кирюшка… Почему мне так без него плохо?

– Зачем тогда к нему пошла?

– Не знаю… Одиноко было… Тоскливо… И-ик!

– А теперь – в-весело и радостно?

– …Но правду я все-таки узнала… Официант, еще пива!

– Все-таки в «Докере» пиво классное.

– А мы в «Докере»?

– Да, вроде… Если память мне не изменяет… Мы здесь.

– Вот черт.

– Что? И-ик!

– Вон мой босс… И-ик!.. Хи-хи-хи…

– Какой еще босс?

– Ну, тот, этот, как его… Виктор. Если я все еще в агентстве работаю.

– Да вроде работаешь. А он ничего такой… И-ик!

– Знакомьтесь: Виктор, мой великий директор. Кира – моя прекрасная подр-р-Ук! – уга.

– А что ты здесь делаешь?

– Я?…

– Да.

– Пью.

– Вот совпадение-то… Я тоже.

– У меня внутри тоска и дерьмо… А мы тут с подругой… и-ик!.. отмечаем пятницу, ее возможные похороны и паршивую жизнь.

– А что, она умерла?…

– Нет. Жива вроде. Вот стоит…

– Значит, у нее кто-кто умер-р-р?…

– Да нет же. Она работает в похоронном бюро. Клиент – и-ик!.. – умер.

– Вот совпадение-то какое. У меня, правда, никто пока не умер… Но я тоже пью из-за паршивой жизни.

– Ребят, вы тут поговорите, я пойду… э-э-э… ну это… носик попудрю.

– Ага.

– Потанцуем?…

– Мы?

– Да.

– Здесь?

– Да.

– Ну…

– А что, я плохой кавалер?

– Ну, давай. Только… и-ик!.. у меня голова кружится.

Мы посреди зала. Бенд играет медленный соул. Больше никто не танцует. У меня перед глазами все сливается воедино. Есть только лицо Виктора. Это лицо желтым блином склоняется ко мне все ниже.

– Можно, я тебя обниму?

– Да…

– О ком тоскуешь? Обо мне?

– Нет. Ты его не знаешь… И-ик!

– А я жизнь свою хороню.

– Ну и ду-Ур! – рак!..

– С-согласен.

Парфюм Виктора в накуренном пабе приятно щекочет ноздри. В офисе я его не люблю – слишком резкий. А сейчас вроде ничего.

– Ты красивая девушка… Ты знаешь, что давно мне нравишься?…

– Да. Ты мне тоже. Спаси-ик! – бо

– Но ты – не моя.

– Да.

– Если бы мы только раньше встретились…

– Да… Года на три.

– Нет, лучше на десять. На десять.

Мелодия смолкает, но мы остаемся покачиваться в обнимку. Стоим одни в зале среди барных стульев, все остальные посетители сидят. Я фокусирую взгляд: оказывается, их, посетителей, много.

– Так ты знаешь, что я тебя люблю?

– Да.

– Знаешь, да?

– Да… и-ик!.. я чувствую…

– Ты очень красивая девушка. И… и… эт-то… Очень умная.

– Ты тоже.

– Я тебя ценю… И-ик! И люблю. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю?… А ты меня – нет…

– У меня есть другой…

– У тебя никого нет… Ты – д-дурочка. Никого у тебя нет.

– Нет… Он, видите ли, считает, что я ег-гго недостойна. Не его ур-р!ровня… Мелкая.

– И он – идиот, раз так считает… Ты – золотко… И я тебя люблю.

– Да, он – идиот.

– Плюнь и разотри.

– Ч-чт-то?

– Плюнь и разотри. На него. Я тебя люблю, и это главное.

– Не могу, сп-а-асибо. Я его ненавижу и люблю.

– А-а… Альтер-эго.

– Чт-то-о? И-ик!

– Альтер-эго. Когда мозгами хочешь одного, а руками… или чем там… делаешь совершенно другое. Напри-ик! – мер, хочешь бросить и забыть, вместо этого – думаешь и звонишь… И-ик!.. И-ик!.. Боже, как я тебя люблю…

– А у тебя это бывает?

– Что?…

– Альтер-эго?

– Да. Ненавижу ее, боюсь, хочу бросить – да. И она – беременна… И-ик!.. То-о-олько… Тоолько… Тс-с!.. Никому ни слова…

– Дарья беременна?… От тебя?… А как же…? Ты же… э-э-э…

Вместо ответа Виктор прикрывает глаза и замолкает. Я ищу глазами Киру. Она сидит в глубине зала, покусывает дольку лимона и пытается флиртовать с грузным коротко стриженым блондином. Пора убираться. Глупый вечер. Глупая встреча.

Ночью меня преследуют огромные чудовища. Они клацают мощными челюстями, в которых фосфоресцируют огромные зубы, таращат глаза, похожие на лампы светофора, и бьют хвостами оземь.

«Мы – альтер-эго… И-ик!.. Альтер… Альтер… Иди к нам… Мы здесь – и-к! Дарья – беременна… Антон тебя не хочет. Антон хочет Дарью… А-а-а… Ох!.. Альтер-эго, альтер-эго!.. Я люблю тебя, альтер-эго, ты знаешь? Ты умная… И-ик!.. Ох-ох-ох… Где Кира? Хочешь одного, а делаешь другое… Клац-клац-клац!.. И-ик!.. Позовите Киру! Антон хочет Дарью… Пора домой… Да. Хочешь одного, а д-д-делаешь дру-угое… Виктор хоронит жизнь (смотрите, сколько гробов), потому… что Дарья беременна… И-ик…»

Понедельник, 13 сентября: День, когда я поняла, что все пособия по успеху надо сжечь

– Алло, Лана? – голос в трубке звучит как сдержанный рык. Узнаю: это мой клиент по бытовой технике. Причем Сам Товарищ Директор компании. Вечно мною недовольный.

– Да, это Лана. Слушаю вас. Доброе утро.

– Как так получилось, что мы потратили полмиллиона на кампанию, а наши продажи совершенно не увеличиваются? Со-вер-шенно. – Голос Товарища Директора похож на вулкан, который уже проснулся, но пока еще не извергается. Хотя вот-вот начнет – затевать эвакуацию в самый раз.

Я в ступоре. Обычно это редкость, но с этим клиентом общение у меня чаще всего не задается. Его излюбленная манера не говорить со мной, а клокотать – с надрывом, претензией и скрытой угрозой в голосе. Вот и сейчас чувствуется, что он сорвется пустится в крик: голос сдавливает сильное недовольство и раздражение, отчего звучит, как вода в протекающем бачке унитаза – раздражающим гулом: «Пш-шш-ш-ш…».

Однажды Товарищ Директор на встрече сказал: «Чтобы быть консультантом по пиару, требуются только две вещи – седые волосы и геморрой. Первое помогает выглядеть солидно, а второе – обеспокоенно». Ему казалось, что он удачно пошутил. А у меня не осталось иллюзий: для этого клиента я всегда буду молодой (читай: неумной и неопытной) девицей, которой, раз не нажит геморрой, наплевать на его товар. Это свое отношение он демонстрирует всякий раз, говоря со мной.

– Позвольте не согласиться. Из полученного нами отчета мы видим, что рост продаж есть, хоть и действительно очень маленький. Во-вторых, есть такое понятие, как кумулятивный эффект от рекламы. Это когда…

– Я знаю, что такое этот ваш кумуляти… Кумуля… Эффект!.. – рявкнул Товарищ Директор. Я невольно отбросила руку с трубкой телефона от своего уха.

Ну, наконец-то. Бачок с водой наполнился и его спустили: «Пш-шшшиии-и-и-и-ии-к!..». Вулкан начал извержение. Ассистент Миша, сидящий сразу за мной, напрягся и застыл в неудобной позе, уловив вибрацию в телефоне. В моей команде это была его рекламная кампания. Теперь он смотрит на меня, не мигая, понимая, что громогласная трубка относится к нему в полной мере.

– Позвольте напомнить, агентство предложило пять креативных идей, но вы настояли на собственной. Кроме того, во время кампании мы неоднократно акцентировали ваше внимание на том, что концепция кампании была простая, без изюминки. Похоже, она оказалась слишком простой, чтобы привлечь внимание потребителей.

Пока я все это говорю, думаю: все книги по достижению успеха надо сжечь. Толку от них никакого. Все эти гуру постоянно эксплуатируют тему реализации себя, успешных продаж своих услуг и идей и заработка больших денег только для того, чтобы хорошо продаваться самим и заработать свои миллионные гонорары. И все как один твердят: вы должны быть на шаг впереди желаний клиента, вы должны холить и лелеять своих клиентов, ваша мотивация (хотеть горбатиться на клиента быстрее, сильнее, выше) заключается в том, чтобы через успех клиента зарабатывать и себе больше денег. Вы должны, должны, должны…

Унифицированный набор мечтаний и целей («Ты должен хотеть вот этого…»). Унифицированные советы, как их добиться («Чтобы добиться этого, ты должен делать вот так…»: должна мыслить нестандартно;. должна уметь убеждать и увлекать других своими идеями; должна уметь продавать свои и чужие идеи). И будет мне унифицированное счастье – в виде довольных клиентов, хороших продаж и большого дохода. От этого я должна испытывать душевный оргазм.

Почему никто не говорит, что пора притормозить? Послать к черту вредных клиентов, совершенно серьезно отнеся их к разряду вампиров-кровопийц? Ведь заработков от них, как правило, немного, а кишки они потрошат с истинным садистским удовольствием. Вообще многие отношения «клиент – агентство» (или шире: «заказчик – подрядчик») напоминают классические отношения «садист – мазохист»: директор компании-клиента думает, что он дока не только в управлении своим бизнесом, но и профи во всех сферах, особенно в рекламе. Вот только неясно, зачем ему в таком случае агентство.

Трубка прокричала мне в ухо, что предложенные агентством идеи могли придумать только те, кто совершенно не понимает специфику их бизнеса. Только полные лузеры и чокнутые наркоманы.

– Почему не сработала реклама на радио? – негодовала трубка. – Вы ведь говорили, что…

Я снова отстранила вулкан от уха, чтобы не слушать извергающегося потока ругательств. Клиент разошелся не на шутку. Напряжение нарастает.

В открытых дверях возникает фигура Виктора. Он теребит переносицу указательным пальцем и недовольно морщится. Через секунду рядом с ним вырастает фигура его тени-двойника Дарьи (у которой, особенно если об этом знаешь, уже начинает просматриваться округлый животик). «Чокнутые наркоманы» относится лично к ней, так как именно она придумала четыре из пяти идей для этого клиента.

– Делай что хочешь, – говорит мне Виктор мрачно. – Главное – не потерять его. Он платит деньги, а нам в нашем положении разбрасываться клиентами нельзя. Поняла?! – взвизгнул он, направляя теперь уже взгляд на Дарью. Та опустила голову, чтобы не встречаться взглядом с разозлившимся Виктором.

– Опросы показывают, что потребителя как раз не зацепило выбранное сообщение кампании – они его просто не помнят, ведь радио, на котором был размещен ролик, имеет огромную аудиторию…

– Радио имеет не аудиторию, а рекламодателя, милочка! – взвизгнул клиент-Директор. – Имеет самым наглым способом! И я буду требовать компенсации потраченных средств через суд.

В тех же книгах по успехологии рекомендуется: чтобы моментально почувствовать себя спокойно, представьте себя в расслабляющей обстановке. Например, что вы на море. Качаетесь на волнах на роскошной яхте. Или смотрите на закат. Или на рассвет. Или еще куда-нибудь смотрите, главное, чтобы образ агрессора померк. А я бы лучше в клиента-агрессора выстрелила. Точечно – всего один выстрел. Чуть выше надбровных дуг. Строго посередине.

Именно это я сейчас и визуализирую, слушая трубку. Но получается у меня слабо, так как Миша принес мне стакан воды и виновато-сочувственно ловит мой взгляд.

– Я хочу, чтобы юристы агентства составили акт претензии на радиокомпанию.

Наконец-то. Клиент начал выдыхаться. Самая опасная фаза конфликта пройдена. Теперь Товарищ Директор способен выражать свои пожелания более или менее связно (скорее менее связно, так как все еще звучит чушь, хоть уже и без прежнего рычания в голосе).

Что мы в претензии напишем, думаю я между тем? Уважаемая радиокомпания! У нашего клиента есть к вам претензия: рекламная кампания на вашей станции получилась бракованной. В чем брак, спрашиваете? Нет, не в том, что рекламные объявления глупо сотрясали эфир целый месяц, а в том, что они перестали радовать клиента. Хоть месяц назад он сам все это придумал и пищал от восторга…

Я вежливо пообещала помочь сделать все возможное, чтобы «отжать» радио, пожелала Товарищу Директору удачного дня и повесила трубку.

* * *

Визуализации-коллажи своих мечтаний, которым эти «гуру» обучают на страницах своих книг, тоже не работают. Вернее сказать, работают не так, как я думала: такие коллажи-«мечты» (все мои вырезанные из журналов дипломы, красные машины, домики под пальмами и красавцы блондины модельной внешности) только тем и ценны для меня, что развлекают в те периоды, когда я не дружу с реальностью.

Опираясь на такие навязанные книжные «мечты», я, получается, отказываюсь увидеть реальность и честно признать: Лана – ты идиотка, гордо носящая толстую повязку на глазах. Очнись! Придумывая новую «грезу-мечту» в виде домика под пальмами или яхты, ты просто даешь себе очередную отсрочку.

Отсрочку, чтобы не смотреть реальности в глаза.

Да, у тебя более чем пресная жизнь, и чего-то действительно значимого для тебя в ней происходит очень мало. Ты живешь одна, и на личном фронте у тебя полный штиль. Ты не любишь свою работу, потому что кроме мигрени из-за стрессов она тебе уже давно ничего не приносит. Ты устаешь от шума и нервотрепки так сильно, что иногда хочется буквально забиться под кровать, спрятаться, чтобы тебя никто не нашел и, главное, оставил в покое. Ты настолько не поспеваешь за современным ритмом, что теряешь ощущение себя и уже не понимаешь, что для тебя важно, а что нет.

Но реальность такова: ГЛЯНЦЕВЫЕ «МЕЧТЫ», НАВЯЗАННЫЕ ВСЕМИ ГУРУ МИРА в своих книгах, – НЕ ТВОИ! Они тебе тоже не нравятся! Да и не нужны.

И пока ты, Лана, будешь придумывать себе стандартные «мечты» по типовым штампованным книгам, ничего в твоей пресной жизни не изменится.

(Чтобы получить самой себе очередную отсрочку, необязательно придумывать шаблонные хотения вроде красной машины, яхты и тому подобного. С таким же успехом я могу решить для себя: «как только мне на плечо жирно какнет птичка, у меня сразу все резко изменится – и я наконец заживу!»)

Вот ведь почему не работают внушения-аффирмации?

Не потому ли, что я не верю в то, что внушают мне эти «чудо-книги»? Если я не верю, что буду жить в доме под пальмами с красавцем блондином, то хоть кол на голове теши, хоть свечи у церковного алтаря ставь, хоть на одной ножке вокруг костра под танец шаманов Севера пляши – ничего не поможет.

Не потому ли, что этот глянцевый блондин и пальмы лично мне не нужны?

«Я научу вас, как все это поиметь в вашей жизни. Ведь все же хотят машину, дом и заботливого мужчину, правда?…» – самоуверенно утверждают эти «гуру» со страниц своих книг или динамиков компьютеров.

Не правда. Кто сказал, что я ДОЛЖНА мечтать о доме, затерянном среди пальм, машине, белозубом красавце, дипломе, престижной должности?

Я ничего не должна.

И за пропаганду шаблонных и банальных «мечтаний» эти книги тем более надо сжечь!

Да, я хочу вовсе не домик и машину. Я, Лана Косьмач, хочу жить, никуда не торопясь, не летя сломя голову на неважную для меня встречу, не перехватывать безвкусную пищу на бегу, не получать сто пятьдесят ежедневных спамных сообщений на свою почту, не довольствоваться парочкой дней отпуска в году, которые я провожу на стандартных курортах (ведь прочувствовать, чего самой хочется, в этой гонке просто нет времени).

Я хочу жить медленно. Жить в покое, не торопясь. Знать, что все придет в свое время. Если не хочу достигать – знать, что имею полное право этого не делать. Знать, что не в ответе за все. Что мир крутится сам собой и не останавливается без меня, без моих потуг достичь не своих (а штампованных шаблонных) целей.

В путешествиях я не хочу стандартных фото с Эйфелевой башней, статуей Свободы или Саградой Фамильей. Мне лучше посетить меньше, но вдумчиво, без гонок с фотоаппаратом. Лучше неизвестное, но – мое, чем модное, людное и шумное. Лучше я не спеша и с наслаждением осмотрю два зала небольшой галереи, чем проведу три часа в очереди за Джокондой или Венерой Милосской.

Если гуляю, то без цели – просто гуляю. Если кто-то будет говорить мне, что я остановилась и начала отставать, – уступаю им дорогу в гонке, ведь я в ней, в этой жизненной гонке, не участвую. Если пью кофе, то чувствую его вкус и аромат, а не сосу соломинку одноразовой чашки из «Макдональдса». Если ем, то понимаю, что ем, а не лихорадочно выдумываю одновременно с пресным жеванием никому не нужную рекламную кампанию. Если читаю – то только то, что сама хочу, а не то, что модно. Больше не хочу лишать себя удовольствия составлять свою точку зрения и не выдаю за собственную чужую, прочитанную в отзывах и комментариях!..

Не хочу планировать жизнь – ХОЧУ ЕЕ ПРОЖИВАТЬ.

Отныне у меня нет непродуктивного времени – я не бездельничаю, Я НАБЛЮДАЮ. НАКАПЛИВАЮ энергию и эмоции.

Не хочу волноваться, как я выгляжу в глазах других – работодателей, коллег, приятелей, знакомых, а также самых близких – отца, Киры, Антона (черт, тут следует зачеркнуть. Или взять в кавычки и писать с маленькой буквы: «антон» – как имя нарицательное, просто обозначение эфемерного любимого парня, которого когда-нибудь встречу). Не хочу переживать, нравлюсь я им или нет. До сих пор я тратила колоссальную энергию, чтобы им нравиться. Быть лучшей в глазах работодателя, авторитетом для коллег, правильной – для друзей и близких. И сил не оставалось на то, чтобы просто быть собой. Чтобы УСЛЫШАТЬ СЕБЯ. Понять, чего же именно МНЕ хочется. Теперь – все, пора расслабиться, пусть они сами решают, нравлюсь я им или нет, – это их полное право.

Мне нужны не яхты-пальмы-кадиллаки-и-денежные-довольные-клиенты, а нужен покой. Без идиотских стрессов и ненужных тревог, пожирающих меня заживо. Нужно, чтобы чувства были обострены и на важное хватало энергии. А это все – эмоции (настоящие), вкус, желания и силы их исполнять – ПРИХОДИТ ИЗ ПОКОЯ. Из моего собственного покоя – так я очень явственно сейчас это ощущаю. Даже если для всех (вроде Антона) это выглядит как непродуктивный простой и топтание на месте.

Долой клиентов-порше-виллы!

Да здравствует МОЯ МЕДЛЕННАЯ ЖИЗНЬ!

Вот этого я действительно хочу.

Стоп. Стоп-стоп-стоп.

Стоп!..

Я нащупала свои первые «хочу»? Те, опираясь на которые, можно строить СВОЮ жизнь?…

Я лихорадочно ищу в сумке свой яркий желтый блокнот, заполненный до этого лишь «не хочу», и начинаю записывать все то, о чем только что размышляла.

Покой.

Нет – пожирающим стрессам.

В топку – стремление понравиться другим.

Да – вкусу к тому, что делаю. Ем и пью. Читаю и смотрю. Познаю.

Да – неспешности.

Йес наблюдениям – за собой и окружающим миром.

Напоследок мне приходит в голову, что, если цель у меня так и не выкристаллизуется, – это не смертельно. Я не могу ее выкристаллизовывать под взведенным курком необходимости!

Понедельник, 11 октября: День накануне конца света

Если у меня высокий каблук и броский макияж, значит мне внутри неуютно. Чем хуже настроение, тем лучше я выгляжу. Чем прямее спина, тем дерьмовей внутри. Я это заметила случайно, но работает это правило безотказно. (Махровая парализующая депрессия не в счет.)

Сейчас в свой обеденный перерыв я вышла из агентства и иду в наше с Кирой кафе в Пассаже на Крещатике: вышагиваю по улице с гордо поднятой головой, как королева. Кошачьи глаза, каблук одиннадцать сантиметров.

Кира меня уже ждет. Сидит чернее тучи, грызет наманикюренные ногти. Тоже, к слову, отлично выглядит. Значит – беда.

– Жизнь – отстой? – спрашиваю вместо приветствия.

– Привет. Это точно.

– Серьезно, что случилось?

– Да так, ничего особенного. Надоело все. Знаешь, я столько времени провожу в царстве мертвых, что иногда кажется, вот-вот наступит конец света.

В отличие от большинства предпринимателей, сколотивших свой бизнес в Украине вскоре после распада Союза в середине девяностых и ведущих его до сих пор (первое поколение бизнесменов, так сказать), Кира свое похоронное бюро унаследовала от отца. Восемь лет назад ее отец сам стал клиентом бюро, а Кире, тогда выпускнице факультета психологии, пришлось постигать премудрости отцовского дела сразу на практике. Самостоятельно она, конечно, могилы не копает (для черной работы у нее есть штат и подрядчики), больше сосредоточилась на снятии стресса у оставшихся в живых родственников (чтобы больше зарабатывать, Кира любит оказывать услуги «класса премиум», как она сама говорит, – среди ее клиентов немало известных и обеспеченных), но она действительно отлично знает все городские кладбища, гробовщиков, катафалки и оркестры, может запросто перечислить всех недавних (известных) покойников, знает сплетни, которыми у нее в офисе обменивались члены семьи усопшего, в курсе распрей детей по наследству богатых папенек; свою диссертацию писала, просиживая вечерами в мягком, обитом бархатом гробу – их образцы у нее в офисе периодически сменяются, однако же стоят всегда. («Боже, какой комфортный был вот тот, предыдущий… Не гроб, а трон, ей богу. Себе бы такой, честное слово. Но – вчера купили. Хотя модель я помню отлично».) Из-за личного знакомства с известными скульпторами и архитекторами города (первые, как известно, тоже чаще всего работают с мертвыми – посмертные маски, надгробные памятники, погрудные бюсты, вторые же, чтобы подзаработать, наряду со строительством торговых центров строят и фамильные склепы с родовыми усыпальницами) считается полубогемной девушкой.

Теперь вот подруга хандрит. Сидит за столиком, подогнув под себя ноги, отчего из-за своего небольшого роста кажется совсем крохотной – девочкой-подростком. Ее короткий рыжий ежик волос топорщится сегодня по-особому. Уже издали видно, как тщательно смазана гелем и поставлена торчком каждая прядь. На напомаженных блестящих волосах играет солнечный зайчик, падающий из окна. Кира вполоборота смотрит в окно и, задумавшись, шевелит губами. Ее лоб тоже движется, и это особенно заметно на ярком дневном свету, заливающем этот угол кафе; задумчиво двигаются брови, отчего покачивается и отблескивает серьга в левой брови.

Говорить о конце света в 2012 году модно. Весь мир об этом говорит – об окончании календаря майя и предстоящем светопреставлении в декабре. Но я чувствую: у Киры все серьезно, и это не имеет никакого отношения к майя.

– Мы сегодня полдня в офисе спорили о приближающейся магической цифре 20.12.2012, – словно прочитав мои мысли, говорит Кира. – И ч-что ты думаешь? Среди нас нашлись вполне здравомыслящие люди с двумя высшими образованиями, которые считают, что комета действительно упадет на Землю и жить нам всем тут осталось с гулькин нос.

– Используют предлог «конец света», только чтобы не работать, – говорю я.

– Наверное. Но знаешь, что? К-конец света в твоей жизни почти наступил, в моей тоже ничего интересного не происходит, поэтому давай это как-то отметим, а то тоска смертная.

– Как, например? Махнем в Мексику? Так там сейчас отели уже так цены взвинтили… Для нас – конец света, а для них – пиар-повод и куча туристов…

– Да…

Мы помолчали.

– Все-таки не жизнь – бессмыслица какая-то, – говорит Кира.

– Это да… Я что-то могу для тебя сделать? – спрашиваю, чтобы как-то поддержать подругу. – Нет, серьезно. Мексика – это банально. Да и дорого. Но куда-нибудь поближе махнуть – почему бы и нет?… На выходные, например. В октябре или ноябре, чтобы не оттягивать.

Где-то дальше по Крещатику громко взвывает сирена машины, но звук оглушает даже здесь, в кафе. Официант приносит нам кофе и не спеша расставляет чашки. Сирена, не умолкая, бьет по ушам.

– …Сижу сегодня у себя, сеанс с клиенткой, вдова, – между тем меняет тему Кира. Чтобы ее расслышать, из-за шума мне приходится напрягать слух. – Ко мне ее родственники направили, мол, горюет сильно, поведение странное, смеется невпопад и плачет, мол, посмотрите, доктор, шок у нее… Смотрю, а вдова-то и не горюет вовсе. Вернее, в расстройстве, только совсем не из-за мужа. Наоборот, радуется, что тот умер – свободна она теперь. По рассказам, давно их ничего не связывало, дети выросли, у обоих отношения на стороне и желание развязки… Унаследовала огромный дом, пару внедорожников и еще так, по мелочи, включая кредитные долги. Облегчение после смерти – да, но страдает моя вдовушка действительно – как раз из-за свалившихся долгов и отсутствия денег. Никто не знал, как у них в-все было, поэтому, во-первых, приходится ей теперь перед всеми горе изображать, а во-вторых, соображать, где деньги взять, чтобы рассчитаться. Сидит на кушетке, рассказывает, а я все время думаю, вот черт побери-то! Как же все надоело. Тоска тоской. Бросить все хочу, уехать в Рим… Или – о! – Лондон, где жизнь б-бурлит, нет клиентов с их проблемами и похоронных маршей.

Рим Римом, но «Лондон» в устах Киры – это своеобразное кодовое слово. Когда она начинает «хотеть в Лондон», значит, ей нужен отпуск, чтобы встряхнуться от жесткой повседневности. А хочет она туда примерно раз в полгода. Очередной шестимесячный срок, по-видимому, уже истекает. О Лондоне я слышу регулярно, однако же за много лет нашей дружбы не помню, чтобы Кира там побывала.

– Если мир в декабре действительно рухнет и нам всем уже нечего терять, значит самое время исполнять мечты, дорогая, – моментально соображаю я. – Мексика – не Мексика, в Риме лично я недавно побывала, а вот в Лондон действительно пора. Переключишься, подзарядишься энергией большого города…

Сирена все не смолкает, более того, к ней присоединились клаксоны других авто. Грохот на Крещатике нарастает («…Все-таки интересно, чем может вдохновлять большой город?…» – думаю я между тем.) С перекрестка доносится требовательный свисток патрульного.

У Киры звонит телефон.

– Привет, Рома. Как вы там? Покушали? Ел нормально?… Да-да. Ясно. Молодцы. Давно уснул? Ага… Ясно. Что-что? Нет, не думаю… Хорошо, молодец. Вы покакали? Успешно? Так-так… Ага. Сегодня сильно капризничал? Ну, посади его еще на горшок – как проснется, обязательно должен покакать. Хорошо? Нет, сегодня я задерживаться не должна, вечером сразу домой. Да-да… Окей, звони, если что. И позвони, когда п-проснется, поест и покакает, ладно?…

Это был «нянь», как называет его Кира. Полтора года назад она усыновила мальчика. Тогда Егорке было всего пару месяцев, Кира, как его увидела, сразу очень к нему привязалась. Еще два месяца она безостановочно и взахлеб рассказывала мне о малыше, а затем вдруг объявила, что официально стала его матерью – усыновила. Это был ребенок ее клиентки. Вернее, у клиентки, известной в городе строгой бизнес-дамы, семнадцатилетняя дочь еще до окончания школы родила ребенка («Ох уж мне эта «золотая молодежь»! – театрально сокрушалась дама. – Никогда б не подумала, что моя – и тоже… Ну это…».) От мальчика было решено отказаться и дело замять, чтобы не просочилось в прессу, однако после этого и дама, и дочь проходили у Киры курс терапии. Кира же разыскала малыша, и Егор таки обрел мать.

Егор, хоть и родился недоношенным, отличался крепким здоровьем и смекалкой не по годам. И чем дальше, тем все больше становился похожим на Киру: вскоре волосы его приобрели такой же оттенок, как у Киры, перестали пушиться, как у большинства детей, и стали топорщиться, как у подруги. Глаза были такими же огромными и голубыми, как у нее, и если бы ему сделать пирсинг на маленькой бровке («Не смей так шутить, Лана!»), сходство было бы просто ошеломительным.

Кира обожает Егора. Часто признается, что именно он не оставляет места для уныния.

– Попробуй тут похандрить, когда возвращаешься домой, а тебя ждут вопросы: «Мамочка, а у козочки детки кто – козюльки?… А когда ты мне родишь братика?… Почему муха умеет летать, а я – нет?… Смотри, я в варенье дырочку языком сделал!..»

Роман младше Киры всего на шесть лет, он няня нетипичная в наших широтах – в подавляющем большинстве парни в сиделки не идут. Где она его откопала, подруга до сих пор не признается и отшучивается, но говорит, что он любит детей и для нее незаменимый помощник. Сам себя Роман всегда именует не иначе как «Роман, инженер-гидротехник и любитель детей» и иногда уточняет, что гидротехник он по образованию – несколько лет назад окончил университет по этой специальности, а любитель детей – по призванию. Он был с Егором с его первых месяцев, когда Кира просиживала в офисе допоздна и работала по выходным, поэтому они хоть и договорились, что «это – мама, а это – дядя Рома, нянь и кормилиц», первое слово Егора услышал именно Роман, и звучало оно как «тата». Что немало озадачило Киру.

– Папа Ома, мой комиц, – часто впоследствии называл няня Егор. «Тата» у него вполне органично перешло в «папа».

Сейчас, по-видимому, радости от сына Кире уже не хватает, потому что даже после звонка няня она остается задумчивой и невеселой. В своем типично «лондонском» настроении.

Не хочется, но пора расходиться по офисам – обеденная пауза заканчивается. Кира остается рассчитаться с официантом, я ухожу «попудрить нос». Закрываю за собой дверь в кабинку и стаскиваю колготки. И тут в кармане начинает вибрировать мобильный.

Это Антон (почти два месяца прошло после той нашей последней ночи).

– Привет, – произносит он будничным голосом.

– Привет… – я чуть ли не роняют свой телефон в унитаз. Чтобы этого не случилось, приходится проявлять чудеса эквилибристики.

Больше Антон ничего не говорит – молчит. Молчу и я, так и замерев в дурацкой позе: в одной (дрожащей) руке телефон, другая держится за приподнятую юбку. Колготки наполовину спущены.

– Я не вовремя?… – наконец нарушает молчание Антон, он говорит чуть более хрипло, чем обычно. По длинной паузе и осипшему голосу догадываюсь: волнуется.

– Нет-нет, все нормально… Я слушаю.

– Как ты? – произносит он так просто, словно просит меня купить хлеба по дороге домой. – Лана…

Телефон все-таки совершает предательское па – выскальзывает из моих трясущихся рук и с грохотом падает на кафельный пол туалетной комнаты. Японский бог! Слава тебе, что на пол, а не в очко!.. От телефона отлетает крышка, вываливается батарея, и обе эти запчасти приземляются рядом с корпусом. Теперь прямо передо мной лежат три детали, которые раньше составляли сотовый. Я сгребаю их в кучу и запихиваю в карман. Что именно произнес Антон после слова «Лана», для меня так и остается загадкой. Я готова взреветь от ярости.

Чертыхаясь, продолжаю начатое. Закончив и обернувшись, чтобы слить воду, замечаю, что на бачке лежит… чей-то мобильный. Поверх кожаного чехла лоснится корпус модно-противного цвета «фуксия», по периметру трубки россыпь страз. Моя фантазия мгновенно рисует тонконогую девицу с наклеенными ногтями и ресницами, всегда озабоченную впечатлением, которое она производит на окружающих, особенно на мужчин. Вероятно, эта девочка забыла телефон, когда посетила кабинку до меня.

Вдруг и этот телефон начинает вибрировать. Я вздрагиваю и удивленно таращусь на него, и, как уже бывало, на мгновение у меня мелькает нелепая мысль: неужели Антон?…

С каждой секундой звонок фуксиевого монстра звучит все громче и громче, а я, невольно шикая на предателя так, будто он может замолкнуть, лихорадочно жму на все подряд его сенсорные кнопки. Пусть я буду воровкой, но возвращать найденыша его владелице мне вовсе не хочется, это – мой трофей. Компенсация за только что разбитый собственный. Чтобы отключить добычу, мне приходится сильно стукнуть ею об стену – от этого враз отваливается крышка. Я быстро достаю батарею, и только тогда фуксиевый монстр смолкает.

Открыв кабинку, с непроницаемым лицом выхожу из туалетной комнаты. Мою руки, не слишком вежливо втиснувшись меж двух девиц, ожидающих очереди. Девицы с ресницами, как у буренки, среди них нет, поэтому спокойно прохожу по коридору и возвращаюсь в зал.