Текст книги "Скучающие боги"

– Говори.

Зубаха улыбнулся, помолчал немного, закусив губу, и спросил:

– Куда ты идёшь, Ярош, сын Радея – Хранителя врат?

– В Таргиз. Тут один путь.

– И что ты там намерен делать? Хотя не говори, я знаю это лучше тебя. Дуэли, красавицы и жизнь полная возможностей.

– И что?

– А то, что ты идешь в ивовый сад, будучи раскоряжистым пнём. Разворотишь только все своей недовольной рожей. Я тебя знаю много лет. У вашей семьи есть одно замечательное свойство, которое способно погубить всё твоё предприятие. Вы не умеете думать. Вы – мечтатели. Что братец твой, что сестра… Всё от матери пошло. Если бы не Радей, вы бы давно сгинули. Вот он был мужик основательный, крепкий. У него всегда был план на ближайшие несколько лет. И только это вас спасало! Взгляни на себя, ты летишь в город, не глядя под ноги, без припасов и лошади, как обиженный щенок, которого пнули под зад.

Ярош слушал вполуха, выискивая взглядом птицу.

– Что за чушь ты несешь?

– Ну вот скажи, что ты будешь делать, когда придешь в город?

– Это не твоего ума дело! Не хватало, чтобы и там ты бегал следом.

– Конечно, ты не знаешь, – пожал плечами Зубаха. – Наверняка думаешь, что город встретит тебя с распростертыми объятиями. Как-будто ты кому-то там нужен. Вспомни на несколько мгновений опустившихся пьяниц в предместьях. Все они когда-то приходили в город, широко шагая. И где они сейчас? Спят по канавам, гниют и лезут в драку. Нет, город силен. Там таких жуют, как семечки и выплевывают, как шелуху. Я же предлагаю тебе другой подход. Более продуманный и где-то более осторожный. Я предлагаю подойти к этому делу со всей серьезностью, которая выделит тебя из сотен других странствующих голодранцев.

Взгляд Яроша застыл. Он, наконец, понял, куда клонит Зубаха. И это удручало его сердце, потому что он действительно не знал, что ему делать. Наверное, следует навестить Лорема… отец всегда у него останавлявался.

– Так вот послушай меня. Я предлагаю тебе сотрудничество. Симбиоз, если угодно. Там, куда ты идёшь, не шпажкой махать надо, а головой думать. Со шпагой своей чеши в Альдерамин, там она отыщет работу.

Ярош с сомнением посмотрел на него.

– Ну хорошо! Хорошо! Давай иначе! Ты поможешь мне преодолеть Садал-Сууд, после чего я дам тебе нечно крайне ценное, и мы расстанемся. Всё просто! Идет?

Зубаха протянул ему потную ладошку.

– Что такое ценное у тебя может быть? – спросил Ярош, глядя на мясистую и розовую, как у ребенка, руку.

– Я дам тебе совет, – серьезно ответил Зуб.

Ярош усмехнулся. Он даст ему совет, быть может лучше альманах распишет?

– Зачем я нужен тебе по эту сторону горы? Ждешь кого-то?

– Я опасаюсь, что это дурацкое зверье может вернуться со дня на день, – честно ответил он. – И я не хочу оказаться один на один с каким-нибудь заплутавшим вепрем.

– Что будет, если я оставлю тебя здесь? – с гадкой ухмылкой спросил Ярош.

– Что будет…? – Зубаха как-то разочарованно поглядел на него. – Да ничего не будет, кроме того, что ты останешься в дураках.

– Я тебе брата заменить должен? Почему его не взял с собой?

– Если уж ты – пень, так он и вовсе бревно, – устало вздохнул Зубаха. – Я, знаешь ли, тоже хочу лучшей жизни. Не девок мять в подворотнях да вышибать медяки из хамов, а на что-то влиять, понимаешь? Это ты у нас принц в изгнании и, как ни крути, а имя твоё имеет вес. Ни одна бабка не откажет тебе в ночлеге и похлебке, заслышав имя покойного Радея. А вот мой папашка никому не известен и, выходит, проку от него нет никакого. Разве что в предместьях Альдерамина какая шлюха и вспомнит его имя…

Ярош, морщась, поднял глаза на хребет и подумал, что эта дорога будет долгой…

– Когда мы пересечем гору, я пойду на запад, а ты на восток, и больше наши пути не пересекутся.

– Это мудрое решение, Ярош, – улыбнулся он. – Сейчас многое изменилось. Не стоит в такое время брезговать чьей-либо помощью.

Деревья возле хребта, за спиной Зубахи вдруг потемнели, словно их обволакивала злая воля. Стал нарастать знакомый шум.

– Вороньё! – изумленно воскликнул Зуб. – Гляди ка, вернулись!

Над их головами с отвратительным, скрипучим грабом закружили черные птицы. Их было так много, что в какой-то момент им показалось, что наступила ночь.

– Соколики мои! – торжествующе возопил Зубаха. – Добро пожаловать домой! – Видишь?! А за ними идут волки, медведи и кабаны! Гору пересечем, а дальше разойдемся.

Птицы пролетели мимо, к Серому лесу. Среди них Ярош успел заметить и воробьев, галок, гусей и уток, что было странно – последние обычно уже улетали на архипелаг к этому времни.

"Сейчас передохнут и полетят… – решил он".

– Идём! Если хочешь, чтобы я сопроводил тебя, не будем медлить!

Зубаха покряхтел, но перечить не стал. Через пол дня впереди показались низенькие домики да небольшие лодочки деревни Рыбаков.

Всё селение насчитывало не больше десятка домов, некоторые из которых стояли на воде. Повсюду были разбросаны сети и снасти, какие-то доски, стояли остовы лодок и ведра со смолой. Рыбой воняло страшно, казалось даже ветер не в силах разогнать этот тяжелый липкий запах. Деревня находилась у подножия хребта, за которым и брал своё начало Великий тракт. Вверх, на гору, покрытую густой зеленью, вела едва заметная узкая тропка, весело петлявшая между отвесных скал да особо упрямых деревьев. Место было выбрано не случайно. До Тундоры с её богатыми водами было рукой подать, и рыба всегда заплывала в Змейку, словно в длинную тихую заводь. И, если все поселения на берегах большой реки, неизменно становились крупными людскими центрами, то деревня Рыбаков как была маленьким уютным хуторком, так им и оставалась уже на протяжении многих десятков лет. Она снабжала рыбой и водорослями несколько ближайших селений, да паромщик иногда заводил сюда свою тяжелую баржу. На том и жили.

Разрушения здесь были страшные, всё же деревня находилась дальше от Серого леса, и зверья в здешних местах водилось гораздо больше. Слева, на берегу вокруг огромного костра стояли люди, примерно дюжина изодранных и понурых человек. Едва они завидели пришельцев, как тут же поспешили к ним навстречу.

– Вы откуда? Из Крайней? – взволнованно заговорил мужичонка лет тридцати с распухшим от крепкого удара лицом.

– Дубина! Это же господин Ярош, сын старосты! – злостно одернул его крепкий широкоплечий парень с мощными руками, державший здоровенный топор, который недавно явно был в деле. Грудь его была перетянута накрест толстыми кожаными ремнями, крепившимися к массивному поясу металлическими бляхами.

– Мыцлав… – проскрежетал зубами Ярош, вспоминая последнюю с ним встречу.

– Да, мы из Крайней, – вступил в разговор Зубаха. – Идём в Таргиз просить о помощи на восстановление и погребение по наставлению старосты этих мест отца Радея. Прошу каждого оказать содействие и помочь составить список жалоб, а так же предоставить еду и ночлег. Кто тут у вас главный?

– Да, да, конечно, – наперебой затараторили мужики.

– Главный на костре вон горит, – спокойно ответил Мыцлав. – Пока не выберут нового, я тут за всё отвечаю. Имя моё вам должно быть известно, а тебя как величать? – кивнул он на Зубаху.

– Зови меня Велет, – быстро нашелся Зубаха. – Рассказывайте, что тут у вас произошло, как гон пережили?

– Я же говорил, что это был гон, – зашумели в толпе.

– А они не от Зверя? – очень громко и как-то странно спросил мужичок с лицом, перекошенным какой-то болезнью. – Ежели от Зверя, то их надобно убить, порвать и сжечь! Они несут вести! Вести дурные несут к нам. Нам… Нам… Нам, бедным рыбакам, живущим. Как нам узнать, нет ли с ними беды?! Лихо! Не идёт ли по пятам за ними лихо?

Человек был явно болен душевно, его взгляд за время этих слов так и не смог сфокусироваться на чём-либо, а руки дрожали и судорожно хватались за рубаху. Во рту у него белел один единственный зуб, от чего его голос был скрипуч и шепеляв до отвращения.

– Тише ты, Юрошка, тише, – Мыцлав крепко прижал его рукой с топором к себе. – С ними нет лиха, ты же видишь.

– А ну как оно прячется? Укрывается? Выжидает. Лихо боится нас, когда много. Но не струсит, когда мы один.

Мыцлав кивнул какому-то человеку, тот сразу подхватил Юрошку под руки и уволок в один из домов, откуда послышались злостное шипение и ругань.

В деревне Рыбаков не было стен и волна зверья, не встретив преград, прокатилась по селению мощным вихрем. Людей тут погибло гораздо больше, чем в Крайней, основная масса уцелевших выжила лишь благодаря своим лодкам, на которых они отплыли подальше от берега. Те же, кто остался почти все погибли, за исключением нескольких человек, успевших укрыться в погребах. Когда всё началось, старики в деревне быстро сообразили, что к чему и начали призывать народ садиться в лодки и плыть на середину Змейки, однако мало кто их послушался. Мужики резонно решили, что справятся со зверьём сами и не придали этим угрозам особого значения. Женщины на всякий случай собрали немного еды и погрузили деток на воду. Но не всех… Лодок в деревне было всего пять штук, в каждую влезало по шесть человек , но среди них была и принадлежавшая старейшине. Это была большая крепкая шлюпка, в которую поместилась бы половина деревни. Но, когда всё действительно началось, когда вороны уже клевали тела убитых, и по деревне носились дикие собаки и вепри, а люди побежали к лодкам, оказалось, что почтенный Войцех давно уже отплыл и что есть мочи работает веслами прочь от берега. Тут то и поняли, что мест на всех не хватит… Дети с матерьми были уже погружены, некоторые даже, сами взявшись за весла и уже были далеко. Погрузились, кто успел, с драками и криками – жить хотелось всем. Отплыли на середину реки, там паника понемногу спала, стали помогать тем, кто оказался за бортом, держали их, кидали веревки, те подплывали, цеплялись за лодки да так и оставались.

Все смотрели на деревню, а там творилось невообразимое… Людей съедали заживо, женщины, кто остался, кричали и визжали нечеловеческими, какими-то потусторонними, истошными голосами. Один мужик, его звали Волько, до последнего махал топором и отбивался от ошалевшего зверья, валившего в избу, где сидела его семья. Но вскоре его топор затих под ударом огромного вепря, который чуть не снес и сам дом. Семья его выжила, отец дал им было достаточно времени, чтобы надежно укрыться. Им повезло, это были единственные, кто выжил на берегу, не считая чудом уцелевшей козы. Затем всё разом стихло, звери не стали праздновать победу, и скрылись, тогда-то люди и обратили внимание, что шлюпка, на которой уплыл старейшина, стояла на мели, сильно накренившись и накрепко засев в подводном песчаном острове. Об этой отмели знал каждый житель деревни, но, конечно, не старейшина. Он уже понял, что с ним сделают, и только поскуливал, метаясь, как загнанная собачонка от борта к борту. Его решили пока не трогать. Лодки спокойно вернулись на берег, люди начали искать уцелевших и оплакивать умерших. Здесь-то и начала зарождаться настоящая злоба, ибо теперь каждому стало ясно, что не уплыви тот шлюп, живых было бы гораздо больше. Всё чаще люди кидали ненавистные взгляды на середину реки, где трусливый старейшина без устали пытался снять с мели свою посудину. И вот момент настал. Взяли рыбаки топоры да рогатины и поплыли, без труда его скрутили и доставили на берег. Не долго думая, решили сжечь заживо вместе с телами умерших, но перед этим увлеченно и всей деревней били. Даже выискались женщина, что следила, дабы не убить, а лишь покалечить да чтоб в сознании был. Нашли, в общем, козла отпущения и сложили на него все грехи, перед тем как расправиться.

Человек был изуродован страшно, вопил и молил сперва о пощаде, а после и о смерти, трудно было отыскать хоть одну целую кость в его мятом теле и, когда швырнули его в яму да уложили поверх тела, он будто выдохнул от облегчения. Во всяком случае, пока горел огонь, он не издал уже ни звука.

После чего, с чувством свершенной справедливости жители деревни Рыбаков начали тихонько восстанавливать быт.

Ярош и Зубаха слушали рассказ, не перебивая, и бледнели все больше. Их усадили в доме старосты за большой стол, поставили еду и спокойно, пока те ели, вели повествование о том, как именно был умервщлен почтенный Войцех, не скрывая красочных подробностей. Причем жители, которые, казалось всей деревней были тут, кто в доме, кто торчал в окне, толпился за открытой дверью, кивали и похлопывали один другого по спине, награждая одобрительными овациями того, кто наносил тот или иной удар, позвучавший в рассказе. Эти люди гордились совершенным и этим были страшны, даже циничному Зубахе и смелому Ярошу было не по себе в окружении таких палачей. В них чувствовалась уверенность, и ощущение праведности и законности этой казни делало их опасными. Они разделили грех убийства между всем выжившими так, что каждый мог обвинить другого в случае, если им придется держать ответ.

День угасал и на деревню лег приятный золотой закат, облачив сельскую провинциальность этого места. Лодки лениво покачивались на волнах, ветерок трепал развешенную для завяливания рыбу, блеяла, не переставая, коза, получившая имя Шальная, ибо после гона, что-то в её козлиных мозгах сломалось. Зубаха и Ярош остались наедине с Мыцлавом, который и вёл весь сказ.

– Ну, и что ты думаешь об этом? – спросил он, тяжело взглянув Ярошу в глаза.

Тот вздрогнул, но тут же мысленно отругал себя за это. Он взглянул на здоровяка.

"Ну вылитый Овидий… Кажется, даже ещё крепче".

Он хорошо помнил, как этот детина потешался над ним, завоевывая уважение рыбожоров. И сейчас, после гона, после казни, он не выглядел потерянным. Радей на его месте погряз бы в крепких думах на несколько дней, а этот сидит и в ус не дует.

– Он получил по заслугам, – ответил Ярош. – Он был дрянной человек, этот Войцех. Его стараниями погибло много хороших людей.

Ярош старался говорить взвешенно, с оглядкой. Он испытывал неясный страх перед Мыцлавом, хотя подозревал, что в честном бою тому не одолеть. Однако уверенность, которая была в его взгляде, сокрушила, похоже, не одну стену… Он это чувствовал.

– Ну а способ?

– Способ?

– Да. То, как мы его убили, не тревожит тебя?

"Тревожит… Какое прекрасное слово, – подумал Ярош. – Теперь я могу за него уцепиться и повернуть беседу в другое русло"!

– Меня ничего не тревожит, – твердо сказал он и даже осмелился заглянуть в глаза Мыцлаву. – Моей заботой сейчас является восстановление наших деревень после гона.

Здоровяк как-то разочарованно поглядел на него, пожевал губу и встал.

– Вы можете спать здесь, всё равно этот дом теперь пустует. Наши, конечно, тут всё уже растащили, но лавка вон есть, правда одна. Завтра по утру мы составим ваш список жалоб, кому чего нужно.

– Спасибо, добрый человек! – премерзко пропищал Зубаха. – Такая беда – дело общее, и с ней нужно биться всем миром!

Мыцлав кивнул и пошёл из дома, однако в самых дверях он задержался, явно о чем-то размышляя, затем спросил, не оборачиваясь:

– Что бы сказал твой отец на всё это?

– Он бы не понял вас… – помедлив, ответил Ярош.

Он ушёл, оставив, наконец, их одних. Направился тяжелыми, медленными шагами к своему дому, напевая низким голосом что-то себе под нос. Несколько минут они сидели в тишине, прислушиваясь к удаляющимся шагам.

– Что думаешь, Зуб? – тихо спросил Ярош.

– Думаю, что очень здорово придумали по поводу сбора жалоб, так мы сможем до самого Таргиза добраться, даром питаясь и ночуя, – ответил Зубаха, устраивая себе лежанку на лавке, возле печи.

– Я не об этом! Что ты думаешь об этих людях? Об их самосуде?

– Люди, как люди… Кто не успел сбежать, пусть будет съеден! Надо же было на ком-то выместить злость, в конце концов. В Крайней на нас, здесь на Войцехе, – пожал плечами он. – Надо бы ещё придумать, как бы деньги с них получать…

Зубаха в задумчивости сел на лавку.

– Я знаю, этого Мыцлава. Повздорили мы с ним накануне, не нравится он мне… Заметил, что у нас не было ни вепрей ни собак? Только вороньё, крысы да один волк.

– Так, чем дальше от мертвого леса, тем больше животины среди деревьев.

– Что же творится близ Лайского леса…

Он подошел к окну и поглядел вдаль. Речка вилась меж холмов почти до самого горизонта, вливаясь там в Тундору. Она была не так спокойна, как их заводь, но в отражении все же можно было разглядеть звезды. Небесная рана уже на треть вылезла из земли и была похожа в эту минуту на раскрытую пасть песчаного дракона. С севера, из-за хребта наползали черные тучи, укрывая небо и нагоняя на землю тьму.

"Будет дождь… – подумал Ярош". А ещё он вдруг заметил, что осень в этом году выдалась очень сухой. Дождей почти не было, хотя обычно к этому времени все дороги размыты, а заводь затапливает песчаный берег у их деревни, где кто-то черный утащил людей под воды.

– Придумал! Мы будем брать деньги якобы на личные нужды! Мол, всё, конечно, восстановим, но вот если кому, что нужно особое, тогда милости прошу, доплати!

Ярош посмотрел налево, туда, где царапаясь о горную гряду, наползала на их долину туча.

– Интересно, какая ситуация в Таргизе?

– Надеюсь, тоже плачевная, – сказал Зубаха, отворачиваясь к стенке. – Везде, где рыдания да стенания, люди доверчивее и сговорчивее. Я думаю, мы все это сможем вывернуть себе на пользу.

– Сволочь ты! – с презрением процедил Ярош.

– О, ещё какая, – нахально усмехнулся Зубаха.

В этот момент под окном что-то хрустнуло и в проеме мелькнуло испуганное лицо ребенка.

– Лови его! – громко зашипел Зубаха. – Он же всё слышал!

Ярош быстро метнулся за дверь и чуть было не сшиб мальчонку, быстро схватил его и, зажав рот, втащил в дом, тот едва успел крикнуть. Ему было лет восемь, на нём мешком висела грязная белая льняная рубаха, а на ногах драные штаны цвета стали. От него несло рыбой, как от всех, кто здесь жил. На лице, спрятанном под пышными золотыми кудрями, совершенно по-волчьи смотрели на людей колючие зеленые глаза. Ярош держал его, крепко зажимая рот, он вырывался, но не мог справиться со взрослым человеком.

– Проклятье! Ну и что же нам с тобой делать? – с жадностью, глядя прямо в глаза, спросил Зубаха. – Ты ведь, гаденыш, выдашь нас в ту же секунду, как мы тебя отпустим.

Мальчик неистово замотал головой и отрицательно замычал. Ярош чувствовал, как он дрожит всем телом.

– Выдашь. Мы оба это знаем… Но вот что же нам с тобой делать? Ярош, а ведь придётся его убить.

Пленник, что есть мочи замычал и забился, как ягненок в руках охотника. Ярошу потребовалось много сил, чтобы его успокоить, в конце концов, он просто повалил его на пол и прижал всем телом.

– Я не буду его убивать! – жестко ответил он. – Это же ребенок! Мы свяжем его, сунем в рот кляп и спокойно уйдём, пока все спят.

– Нет, это слишком опасно, видел этих хамов с топорами. Одно слово этого засранца, и нас забьют всей деревней. Просто. Сделай это… Тело кинем в подвал и уйдем поскорее.

– Я не буду убивать его! – с нажимом повторил Ярош.

– Ну и хрен с тобой! – быстро сказал Зубаха и с большим размахом попытался раздавить голову мальчика ногой, но Ярош успел увести его от удара. Тот вырвался и побежал, крича на ходу.

– Ах ты! Чертов бес! – только и успел ругнуться Зубаха, и они побежали со всех ног прочь к мощеному булыжником тракту, а в другую сторону, по деревне, крича и плача во весь голос, бежал напуганный мальчик.

Когда они пересекли последний шаткий забор и вырвались на тропу, Ярош обернулся: в хижинах зажигались огни, люди, словно сонные мухи, выходили на пороги, кто с лампадкой, кто с ножом. Очень скоро они сообразили в чем дело и пустились вдогонку. Вперед всех выскочил Мыцлав с огромным и страшным топорищем. Он злорадно улыбнулся и тоже бросился вслед.

Вся деревня поднялась на ноги и с криками потекла ко взгорью, а позади дико блеяла Шальная, которой, видимо, вновь мерещилось, что начался гон.

Тракт круто поднимался в гору, петляя между отвесных скал. Для Яроша этот подъем не был большой проблемой, но вот Зубаха начинал выдыхаться, а позади, всего в нескольких десятках метров, за ними бежали люди. Приведя на вершину, дорога довольно полого устремлялась вперед, прямая как стрела. По обеим её сторонам высился густой и старый лес, в котором легко можно было затеряться, если бы те, кто гнался за ними не были так близко. Однако, попытаться всё же стоило.

Ярош, не долго думая, свернул с дороги, нырнув в сплетение пышных елей да высоких оврагов, Зубаха тут же последовал за ним, падая и создавая много шума, совсем не понимая, что сейчас нужно затаиться и молчать.

"Вот бы ты кость себе сломал!" – со злостью подумал Ярош, оборачиваясь.

Справа показалось большое мшистое бревно, укрытое еловыми лапами. Ярош быстро нырнул за него и вжался всем телом в холодную осеннюю гниль. Прекрасный кунтуш тут же пропитался влагой и морозной хваткой вцепился ему в бок. Но это было куда менее страшно, чем дюжина разъренных рыбаков.

Зубаха же, как раненый лось, продирался сквозь лес. Он видел, где укрылся Ярош и ломился туда. Он хватался за ветви и ломал их, полз на четвереньках и прыгал как лягушка через камни. Казалось, это продолжалось вечность. В любую секунду на тракт мог выбежать Мыцлав со своими людьми и заметить их, но судьба распорядилась иначе. Зубаха упал, запутавшись в корнях. До укрытия ему не хватило всего пары метров.

– Замри! – со всей злостью прошипел Ярош.

Зубаха, кажется, услышал его. Он уткнулся лицом в землю и стал переводить дух.

Спустя мгновенье, на дорогу выбежал Мыцлав, а за ним ещё пятеро человек. Остальные – кто кубарем, кто бегом ещё свергались с горы, громко крича и потрясая оружием.

– Тихо! – прокричал здоровяк, осаждая людей. – Они где-то здесь!

Зубаха, испуганно поднял голову, но встретившись с гневным взглядом Яроша, опять приник к земле.

– Эй! – взревел Мыцлав. – Ярош – сын Радея! Давай поговорим! Ничего пока не произошло!

Он жестом указал людям медленно продвигаться вглубь леса по обеим сторонам дороги. Селяне, под его жестом, злорадно съежились, и медленно побрели, тихо ступая по влажному мху.

– Выйдешь, аль нет?! – вновь закричал он. – Мы вас найдем – хуже будет! Мальчик сказал, твой друг хотел убить его! Не ты! Тебе мы ничего не сделаем, ты – сын своего отца, а Радея тут все уважают! А вот дружок твой должен держать ответ!

Говорил он как разбойник с большой дороги. Уверенный в том, что будет. В нем чувствовалась сила, которая шла не от рук, а от сердца. Этот человек, действительно, пробьет любую стену. А ещё Ярош вдруг подумал, что он хороший. Что при иных обстоятельствах, они могли бы стать друзьями. Странное, неясное чувство какого-то родства с тем, кто хочет тебя убить. Но Ярош поступил бы так же на его месте. Что-то действительно роднило их, словно Мыцлав тоже искал себя или бежал от чего-то. Ярош подумал, что они вместе могли бы пойти, только не в Таргиз, наверное, а в Альдерамин или Халборд. Да… при иных обстоятельствах, всё могло бы сложиться по-другому.

Он положил руку на эфес меча и взглянул в небо. Иволги там не было, наверное, летает себе на невообразимой высоте и знать не знает о том, что творится внизу. Деваться некуда, позорное бегство на глазах у этих хамов было бесчестно и от того невозможно. Одолеть здесь нужно было только Мыцлава, остальные разбегутся в страхе, а, кто отстанется, не будет угрозой. Он знал их всех, едва не поименно – простая рыбацкая пьянь. Меч быстрее топора, и он обучен драться с тяжелым противником, однако и Мыцлав держит его уверенно и точно знает, как им пользоваться.

"Ладно… Чему быть – того не миновать!" – со вздохом подумал он.

Он решил только ранить людей, и не убивать ни в коем случае. Бить по ногам, чтобы не смогли преследовать. Ему не хотелось оставлять за собой кровавый след. В конце концов здесь остаются его сестра и брат, которые могут стать жертвами мести какого-нибудь пропахшего рыбой забулдыги.

Он поднялся на ноги и отошел немного, выйдя на поляну с твердой почвой, за которой был обрыв, где смердела Угольная яма с её мрачными серыми просторами.

– Ярош! Ярош! Не бросай! – взмолился Зубаха, думая, что тот уходит.

Он на четвереньках подполз к нему и спрятался за ногами.

– Они здесь! – прокричал прогорклым голосом мужичок с большой рогатиной для ловли рыбы.

Все обернулись на голос, и Мыцлав, который до сих пор стоял на дороге, тоже.

– Ха! – радостно воскликнул он и стал приближаться.

Они окружили их нестройным полукругом. Их было семеро, во главе со здоровяком. Ярош читал в их глазах страх и неуверенность. Он знал, как выглядит: высокий, пружинистый и сильный, отлично владеющий своим мечом. На лице не было страха, только решительность – так учил его мастер по клинкам.

"Хорош тот бой, который не состоялся…" – говаривал он.

Рыбожоры жались к Мыцлаву, предоставляя действовать ему. И верно, если бы не этот громила, он прошел бы сквозь них, как нож сквозь шкуру. Рогатина, топоры, один тесак да дубины – смех, а не бой. Понадобится меньше минуты, чтобы серый клинок, покрытый рунами и обвитый по рукояти плотной кожей, сделал свое дело. Он наполнялся уверенностью, глядя на этот сброд, до тех пор, пока Мыцлав, подходя, легким движением огромного топора не запустил лежавшую на земле шишку прямиком ему в грудь.

Вот он был опасен. Топор в его могучей руке, казалось, совсем не имел веса. Он держал его уверенно, неполным хватом так, чтобы не просто рубить, но и парировать удары. Глаза смотрели спокойно, безучастно, как отец смотрит на глупые капризы дитя, уверенный, что, один черт, всё будет так, как он скажет.

– Некуда бежать… – пробасил он, облокатившись на топор, словно на клюку. Мы вас приняли за гостей. А вы на ребенка…

– Это вышло случайно! – выкрикнул Зубаха.

Он терял самообладание, его взгляд метался от одного мужика к другому.

"Трусливая собака! – со вздохом подумал Ярош.

Мыцлав на него даже не взглянул. Он внимательно изучал Яроша. Его взгляд, не спеша, шарил по нему, словно рука, отыскивающая тайник. Он глядел на ноги, не дрожат ли те, смотрел на кисть обвитую вкруг рукояти, покрытую грязью, на которой белели костяшки пальцев. Посмотрел на покрытую узорами сумку с рукавицей для Иволги. Он глядел равнодушно и, казалось, даже скучал.

– А ведь я помню нашу встречу с тобой накануне, Ярош, сын Радея. Я помню, как свысока ты смотрел на меня. А потом растянулся в рыбьих потрохах. Где ж сейчас твоя птица? Не хочет помочь?

Кто-то из мужиков довольно хмыкнул и липко сплюнул наземь. Другой хлопнул его по спине и заржал.

– Как же вы мне противны, – тихо проговорил Ярош, закрыв от отвращения глаза.

– Что ж тебе мы такое сделали? – спросил Мыцлав.

Знакомая и такая родная ярость клокотала в закрытых глазах Яроша, но он не позволял ей вырваться наружу.

– Отпусти нас. Ничего плохого не случилось. Нам с тобой не нужно драться. Я порублю из вас половину прежде, чем паду.

– Не надо половины, – спокойно сказал здоровяк, – ты бейся со мной. А лучше иди домой, к отцу, вложи ему в руки розги и спусти штаны.

Ближайший из рыбаков вновь заржал глубоким, гортанным голосом, от которого мурашки отвращения пробежали по телу Яроша.

Он резким движением выхватил меч и, сделав два молниеносных шага, ударил гардой, как кастетом, прямо в рожу наглецу. Заждавшийся металл глубоко вошел в опухшее лицо. Губы лопнули, нос свернуло набок, и рука с упоением почувствовала, как проломились под ударом зубы. Рыбак застыл с перекошенной рожей, а потом завизжал, как свинья. Он схватился за челюсть, но она как-то странно смялась. Визг перешел в глубокий булькающий вой.

Ярош отскочил назад, приготовившись к нападению, но с удивлением увидел, что Мыцлав едва успел поднять топор и оценить ситуацию. Про остальных и говорить было нечего – все, как один, застыли с изумленными лицами.

"Не так уж ты и быстр…" – с удовлетворением подумал он.

– Ах ты гад! – взревел один из рыбаков и кинуся на Яроша.

Он легко парировал атаку и красивым пинком проводил рыбожора в лужу.

В этот момент слева, далеко за колючими кустами раздался скрипучий хруст падающего дерева. Что-то крупное заворочалось там и поднялось. По небу промчались испуганные птицы. Существо недовльно рыкнуло раз, другой и неожиданно взревело так, что поднялся ветер. Лица рыбожоров враз побледнели, они побросали оружие и пустились наутек. Все, кроме Мыцлава. Тот стоял спокойно и с интересном пытался проникнуть взглядом сквозь деревья. Топор он держал наготове.

– Велес! – пораженно прошептал он.

На поляну из кустов, словно повинуясь его команде, тяжело выпрыгнул огромный черный медведь. В холке он был намного выше любого из людей, а на морде темнел страшный шрам, уродливыми буграми спускавшийся к шее.

Этот был тот самый медведь.

Его глаза тут же нашли Яроша. Тяжелая шерсть, черной клокастой горой вздыбилась на шее. Он взревел, черня мир вокруг.

Мыцлав дрогнул, увидев это сияние, и отступил, мотая головой, словно не веря в то, что видит.

– Черный зверь! Истовой злобой наполненный…

Внезапно с неба на лес обрушился дождь, в одно мгновенье вымочив всё вокруг и заполнив слух шумом в остервенении бьющихся о землю капель.

Огромная масса ненависти, заточенная в медвежей шкуре двинулась на людей. Его лапы глубоко давили землю, терзая её крепкими, блестящими от воды когтями.

– Он за тобой пришёл… – прокричал Мыцлав, но его уже никто не улышал…

– Прыгаем! – вдруг завопил Зубаха, выводя Яроша из оцепенения и увлекая за собой в обрыв.

И они прыгнули, медведь, не мешкая, сорвался следом. Они кубарем катились по крутой стене обрыва, больно ударяясь об острые камни и жесткие корни. Медведь свергался следом, фыркая и яростно перебирая лапами. Когда через несколько мгновений они достигли дна, Ярош окончательно пришёл в себя. Они свалились в Угольную яму, дно которой, словно застывшим жиром, было укрыто вечным желтовато-серым смогом. Вонючим, словно тухлые яйца.

Медведь свалился всего в десятке метров от них. Его лапы не выдержали уклона, и огромная туша повалилась на спину. Он яростно ревел и рвался, круша всё вокруг.

– Там шахта! – крикнул Зубаха.

Не мешкая, они ринулись к ней и юркнули во тьму. Стены за их спинами дрогнули от страшного удара, огромная когтистая лапища едва не подрала их, но всё же ей не достало длины. Мощные балки и тяжелые бревна, удерживающие вход шахты, остановили зверя. Велес кричал, рвался внутрь, но ничего поделать не мог.

– Что будем делать? – срываясь на визг, прокричал Зубаха.

Ярош в гневе схватил его за грудки и прижал к стене.

– Если бы не ты, поганая рожа, ничего бы этого не случилось!

Зубаха застыл, испуганно глядя в глаза.

– Прости!

Как же хотелось удавить его. Сжать, поломать и разрезать его гнилое тело! А затем бросить на съедение медведю. Да только тому не Зубаха нужен.