Текст книги "Скучающие боги"

– Да. Отец.

Он проснулся от сильной, пульсирующей боли в затылке. Рядом сидела та самая девушка. Сидела и тревожно глядела на него своими колкими черными глазками. У нее было необыкновенно красивое лицо. Маленький рот, чуть припухлые губы и глаза, столь добрые и чистые, какие только бывают у бездомных собак, заглядывающих прямо в сердце. В них было смирение, покорство судьбе, но оно было там, позади, далеко в глубине. А здесь, на краю, почти у самых ресниц были жалость и боль. Она едва не плакала, глядя на него.

– Вот ведь дура, – с усталой грустью пробормотал Ярош.

– Вы очнулись, господин? О, как я за вас тревожилась, – голос этой девушки был мягок и слаб. Похоже, она не спала всю ночь, сидя возле кровати.

Ярош, сморщившись, поднялся. Девушка тут же подхватила его под руку и помогла. Её осторожные прикосновения пробудили волну дрожи, пробежавшую по всему телу. Он сбросил тяжелые после сна ноги на пол и попытался вспомнить, что было.

Он был в маленькой комнатушке, которая сумела вместить в себя лишь одну кровать, тумбу да стул. На гнилом полу, в ворохе соломы, лежали его нож и меч. Над кроватью, на деревянной стене, горела на небольшой полочке свеча, озаряя желтым пламенем лики пяти мучеников.

«Кажется, я уже просыпался в похожем месте…» – с усмешкой подумал он.

За стеной вдруг кто-то застонал, и послышались торопливые шаги.

– Что там? – спросил Ярош.

– Там Яришка, – тихо молвила девушка.

– А почто так стонет? – безразлично спросил он.

– Ваша птица вырвала ему глаза.

– Как вырвала? – опешил Ярош. – Оба?

– Да, господин, – ответила она. – Мы даем ему корень хлада, чтобы уменьшить боль, но больше ничего сделать не можем.

Вновь послышались шаги. Кто-то возле Яришки тяжело поднялся и прошел узким коридором к двери в их комнатушку. На миг в дверном проеме показалась черная, беззубая бабья рожа с растрепанными волосами. Шаги удалились и стихли. Вновь взвыл Яришка, и тут же ответом ему был грозный шепот:

– Заткнись, собака, опалая! Сейчас ты должен молчать!

Девушка опустила глаза и тихонько заплакала.

Шаги вновь привели мерзкую рожу к ним в комнату. На этот раз клокастые, жирные волосы были спрятаны под синей вязаной шапкой. Туловище бабы, по счастью укрытое ворохом одежд, едва ввалилось в дверной проем, застряв на половине. Она была толстая, она воняла, ее лицо озаряла улыбка, состоящая из гнилых пней и нескольких неприятно желтых зубов. В ее чертах лица слегка угадывалась та необычайная красота, что была в девушке. Тот же небольшой рот, скулы, брови – но не глаза. Они были мелкие, плутовские. Глаза человека, что давным-давно променял душу на плоть, кровь и вино. Все прекрасное, что было в дочери, было страшным образом искаверкано в ее матери.

– Мир вам, милостивый господин! – прошамкало это чудовище. – Как вы себя ощущаете? Как головушка, не болит ли? Я могу поднести вам корень хлада. Вы уж простите моего сына. Дурак он необученный. От того и не распознал сразу хорошего человека и преступление то совершил только со страху, – её несло. Слова лились, как у глупца пред выданьем – быстро и непродуманно. – Вы уж простите его. Мы люди простые. Для нас за счастье будет, если такой господин, как вы, в наш дом войдет, разделит с нами хлеб да рюмашечку. Живем мы не богато, но законы чтим свято и притязаний ни на что не имеем. Мы господ уважаем, и место свое знаем! Ну, а коли моя дочурка понравилась такому светлому и статному господину, и он захочет ее попробовать, то мы со скорбью делу такому свершиться позволим и слова худого не скажем. Хотите, возьмите её прямо сейчас? Прямо здесь! Только это, знаете ли, не бесплатно будет. Не сочтите меня за какую стряху продажную, что свою дочь на такое дело наводит, но птица ваша, сущий демон, сына моего покалечила. Света белого он больше не увидит и обузой нам теперь станет, потому и согласны мы на дела такие. Вы к ней приглядитесь и простите, что ночью вам отказала, милостивый господин. Она у меня хорошая, она у меня пригожая! И, знаете ли, ещё девушка!

Гадкий рот закрылся, расплывшись в подобострастной улыбке. В глазах вспыхнул жадный огонь, а руки услужливо протянули невесть откуда взявшееся, аккуратно сложенное белье.

Девушка, сидя на стуле, зажмурилась от стыда и страха. Мать несильно, но грубо пнула ее ногой.

– Да, господин, – сквозь слезы проговорила она, – вы можете взять меня прямо сейчас. Прямо здесь.

Ярош вскочил. Подхватил мечи и, злостно отпихнув мерзкую бабу, выбежал из дома прочь.

– Вы мне сына покалечили! Господин! Кто нас теперь прокормит?! – заорала ему вслед она. – Не хорошо оно как-то!

Орать у нее получалось куда лучше, чем лебезить. Можно сказать, она делала это мастерски. Голос сразу обрел силу, оброс хамскими нотками.

У дверей, кутаясь в овечий кафтан, его поджидал Домирка.

– Постойте, господин! – окрикнул он.

– Ты что здесь делаешь? – воскликнул Ярош.

– Я ваш оруженосец, если помните.

Парень смотрел на Яроша недобро, если не сказать враждебно.

– Волком смотришь… – с неприязнью произнес Ярош.

Из дома раздался крик девушки и страшная брань чудовища. Домир тревожно заглянул внутрь.

– Вы должны вмешаться, господин, – неуверенно проговорил он. – Её бьют по вашей вине.

Ярош вздохнул. Парень был, конечно, прав, но идти туда ему совсем не хотелось. Кругом стояла все та же стылая осень. Все предместья одним своим видом напоминали старого оборванного монаха, невесть откуда забредшего в эти края. Его лохмотья тряпок колыхались на морозном ветру, пробираясь сквозь дыры и неприятно морозя душу.

– Не трожь ее, морда! – прорычал он, вернувшись в комнату. – Вот твои деньги!

Он кинул тяжелый мешок, набитый медными резаными да серебряными кунами. Денег было достаточно, чтобы купить ещё одну такую халупу. Куда больше, чем рассчитывала получить мать девушки.

Глаза чудовища, которое в этот момент нависало над бедной дочерью с зажатой в кулаке толстой тряпкой, уставились на Яроша. Взгляд был наглый, тяжелый. Затем она подняла мешочек, раскрыла, оценила сумму, что в нем таилась, и успокоилась. Плечи ее опали, а голова медленно склонилась в благодарственном поклоне.

– Спасибо, милостивый господин, – прошамкала она. – Едва ли здесь хватит, чтобы покрыть все наши убытки, но первое время мы протянем.

Ярош уже собрался было уйти, но взгляд его зацепился за девушку. Она сидела на полу, закрыв лицо руками, и ревела навзрыд.

– Я хочу, чтобы она приходила ко мне два раза в неделю и приносила то, что ты печешь! Ясно?

Грязная рожа вновь склонилась в согласном поклоне.

– И, если увижу на ней хоть царапину, – убью!

Рожа не дрогнула. Угрозы она слышать привыкла.

На улице его вновь встретил Домир.

– Вы хорошее дело сделали, господин, – сказал он. – Ее теперь беречь будут для вас.

– Зачем пришел? – устало спросил Ярош.

– Господин Лорем меня приставил к вам, чтобы вы глупостей не наделали.

– Чего ему до меня?

– Я не знаю, – честно ответил он. – Он очень любил вашего отца. Они были близки, вот и беспокоится. Он просил вам кое-что показать прежде, чем мы вернемся в гостиницу.

– Что ещё? – с неприязнью спросил он. После сальных простыней халупы, где он проснулся, ему нестерпимо хотелось вымыть все свое тело.

– Пойдемте, здесь недалеко. Это не займет много времени.

Домирка подхватил его под локоть и стал увлекать в сторону, вглубь предместий.

– Смотрите, вон ваша птица! – он указал рукой на острие крыши одной из часовенок, где сидела его соколица. – Она вырвала глаза тому парню! Ох, как он кричал. Она появилась из ниоткуда, как молния опустилась из туч и повалила его на спину. Не успокоилась, пока не выклевала ему глаза, била его и била, рвала когтями. Знамо дело, вас стережет. Откуда у вас такая птица, господин?

Ярош посмотрел на нее, вспоминая, как она разговаривала с лесными духами в их святилище, и поежился. Внизу, у подножия часовни, бегали дети и старый, исхудалый монах. Они кидали в нее камни и палки, стараясь прогнать, но Иволга не удостаивала их даже взглядом.

– Ее подарил отец, когда мне исполнилось двенадцать.

– Ещё совсем молодая, но какая-то странная. В ней течет древняя кровь?

– Не знаю, – честно признался он.

– А как ее зовут?

– Иволга.

– Смотрите, улетает! – вскричал Домирка.

Птица расправила огромные крылья и воспарила в небо, быстро скрывшись в низких тучах.

– Куда мы идём, Домир?

– Здесь недалеко, на зеленом уступочке. Там рынок, вы, наверное, знаете.

– Знаю, – согласился Ярош.

Рынок был не рынком, а скорее развалом. Здесь торговали всем, что попало под руку: от скоб и ржавых подков, до украшений и плененных первородных. Здесь останавливались бродячие торговцы, и всегда было на что посмотреть.

– Когда наш милостивый архонт объявил о начале войны и начал собирать отряды для похода в Лайский лес, здесь особо выросла торговля первородными, – заговорил Домир, едва они подошли к площади, на которой был рынок. – И все бы ничего. Здесь продавали их и раньше. Но теперь среди рысек и лесных волов стали продавать и разумных.

– Как это? – не поверил Ярош. – Это же прямое нарушение одного из самых главных уставов Конкордата. Это строго запрещено всюду и карается смертью.

– Вот именно, господин, – обеспокоенно проговорил Домир, выглядывая из-за старых бочек. – Здесь продавали лесную нимфу! И её купили. Очень быстро. Быстрее, чем поспела стража.

– Брешешь! Нимфу невозможно пленить, – вспомнив книги брата, заявил Ярош.

– Оказывается, возможно, – ответил парень. – С тех пор, как на севере встали лагерем исследователи, очень многие вещи оказались возможными.

– Все равно не поверю, пока сам не увижу.

– За этим мы сюда и пришли, – возбужденно сказал Домир. – Нимфу нашли несколько дней назад в городских стоках культурного района. Она уже угасла. А сегодня прошел слух, что один из местных торговцев предлагает новый товар, коего еще не видывал Таргиз. Видите, сколько народу собралось.

На площади, и правда, было необыкновенно людно. И ее заполнили не оборванцы из предместий, а вполне себе состоятельные жители города. Они морщились, переминаясь в грязи и кутаясь в теплые одежды. Площадь негромко гудела в ожидании, и всякий норовил протиснуться поближе к одной невзрачной палатке, что стояла незаметной среди прочих.

– Пойдем поближе, – уверенно сказал Ярош. И они подошли к толпе.

– А вы раньше встречали разумных первородных? – спросил его Домир.

– Было дело, – признался он, вспомнив Мору с ее мерзким дитем.

– И кто это был?

– Мора.

– А кто она такая, эта Мора? – не унимался парень. – Никогда не слыхивал о таких существах.

– Твое счастье, – небрежно ответил Ярош. – Смотри, что-то начинается.

Он уже позабыл о неприятных ощущениях в голове, о том, что хотел поскорее залезть в горячую воду и смыть с себя все воспоминания о доме, в котором провел ночь. Теперь он хотел увидеть нимфу собственными глазами. Толпа богато одетых людей подтверждала слова Домира, в которые верилось с трудом. Все кругом только и говорили о ней. Обсуждали ее внешность и запах, и то, что они бы с ней сделали, окажись нимфа в их власти. Конечно, большинство желали ее плоть, ведь нимфы были человекоподобны. Они имели облик прекрасных девушек, величиной с десятилетнего ребенка, но полностью развитых физически. Едва ли не в каждой похабной кабацкой истории, унижающей лес, фигурировали нимфы и мужчины. И последние непременно грязно и жестоко унижали первых.

Тяжелая ткань палатки откинулась, пролив на людей теплый желтый свет, и на пороге появился человек со смуглой кожей и черными, как смоль волосами. За его спиной стояли несколько крепких смуглолицых мужчин, держащих руки на эфесах тяжелых кривых клинков. Мужчина сжимал в руках увесистые песочные часы.

– Покуда течь песок в этих часах, – выкрикнул он, вознеся их над головой, – я буду слушать цена! Песок на дне – товар продан!

Мужчины за его спиной вытащили на порог клеть, укрытую плотной тканью. Из под ткани лился на грязную землю приятный голубой свет. Внутри что-то неистово металось.

– Торги! – проревел смуглолицый и перевернул часы.

В тот же момент ткань была скинута и перед жадными взорами предстала нимфа.

Существо было мужского рода, что вызвало негодование у некоторых людей. Все его, словно невесомое, тело покрывали узоры, светящиеся белым. Он парил в воздухе, постоянно ударяясь о холодные прутья. Крылья его были словно сотканы из самого света. Невозможно было определить их форму и размер. Лицо, очень красивое, с маленьким подбородком и ртом и миндалевидными, раскосыми глазами больше походило на женское. На голове нимфы были такие же, как и вся его кожа, синие волосы, неподвижными кудрявыми локонами уходящие к затылку. Тонкие руки были сцеплены за спиной тугой веревкой, черным бельмом, выделяющейся на его теле. Пальцы на руках были отсечены.

Толпа ахнула и стала наседать в стремлении разглядеть товар. Стали раздаваться первые суммы.

– За половина цена отдам и это! – прокричал торговец.

Один из его слуг вывалил из мешка рядом с клеткой мертвую нимфу. Свечения на ее теле не было. Она уже начала разлагаться. Некогда прекрасное лицо было изуродовано, а в области живота зияла дыра, словно там копались огромным ножом.

Ярош заметил, что некоторые люди, увидев это, отвернулись и стали покидать площадь.

Нимфа в клетке, едва завидев трупик, сникла. Свечение поугасло, а попытки вырваться стали не такими рьяными. Похоже, она примирилась с тем, что ее ждет.

– Мы должны что-то сделать, господин! – затряс завороженного Яроша за рукав Домирка. – Слышите! Ведь они убьют и его!

Песка в часах оставалась лишь пятая часть.

– Это не наше дело, – растерянно проговорил Ярош. – Нужно отсюда уходить, пока не подоспела стража.

Он развернулся и пошел прочь с площади, увлекая за собой парня.

– Трус! – вырываясь, прошипел вслед ему Домир и бросился в толпу. – Предатель и трус!

Увидев его, бегущего среди людей, Ярошу вновь показалось, что это Растимир. Такой же нескладный, отчаянный и наивный. Он так смело бросился на помощь. Совсем как его брат. Или отец.

– Стража! – заорал в гуще людей Домир. – Здесь стража!

Толпа заволновалась. Люди стали озираться по сторонам. Каждый из них знал, чем закончится для них поимка, и потому мешкать никто не стал. Люди бросились врассыпную, не жалея одежд. Торговец, видя это, выхватил клинок и, вонзив его в тело мертвой нимфы, втащил ее в палатку.

– Хватайте клеть! – крикнул он стражам.

В этот момент несколько напуганных людей влетели в шатер, снеся и их и клетку с нимфой. Та накренилась, и дно у нее не выдержало и со скрипом отстало от прутьев, образовав небольшую щель. Нимфа тут же рванулась к свободе, но застряла. Руки были по-прежнему скованы за спиной и не позволяли выбраться, но тут из толпы вылетел Домирка и с отчаянным воплем прыгнул всем телом на верхний конец клетки. Она скрежетнула вновь и нимфа вырвалась на свободу, взвилась в небо, но далеко улететь не смогла. От оков на ее руках до деревянного помоста, на котором стояла клеть, протянулась тоненькая серебряная цепь. Она дернулась так сильно, что маленькие ручки провернулись в суставах и нимфа, громко вскрикнув от боли, безвольно упала в грязь, прямо к ногам Яроша. Цепь, оборванным шнурком упала рядом.

– Забери нимфа! – вне себя заорал торговец, выталкивая одного за другим из палатки стражей.

Стражи ринулись к ней, злобно поглядывая на Яроша. Домирка тем временем уже успел убежать и затеряться в толпе.

– Лети! – громко прошептал он нимфе, которая начала приходить в себя.

Стражи, завидев это, прибавили ходу.

– Лети! – крикнул он уже громче. – Да лети же! Спасайся!

Рука сама выхватила меч, который неожиданно воссиял золотыми рунами, и вонзила его прямо в лицо первому стражу. Ярош не успел испугаться, его телом завладели инстинкты. Меч завертелся над головой и за спиной с невообразимой легкостью и точностью. Он сделал шаг вперед, навстречу второму стражу, который испугавшись, упал в грязь и скользил навстречу. Острие клинка точно и красиво вспороло ему шею и щеку. В сторону брызнула кровь. Страж схватился за горло, но слишком сильно, и сломал надрезанные сталью кости челюсти. Раздался вой, но он был уже за спиной Яроша. Перед ним стоял последний смуглолицый охранник. Он размахивал перед собой кривым мечом, и в его глазах страха не было. Ярош не стал ждать, он ударил первым. Сталь с оглушительным звоном ударилась о сталь. Затем ещё и ещё. Страж парировал удары умело, но для контратаки момент найти не мог. Он упал, быстро вскочил, опрокинул стоящие на земле ящики, прокричал что-то на неизвестном наречии. Схватил замешкавшуюся старуху и бросил ее на врага. Ярош этого даже не замечал. Его обуревала жажда крови, но ум при этом был удивительно холоден и спокоен. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего взмаха мечом. Страж закричал своему хозяину, но тот, видя, как оборачивается дело, уже скрылся. Тогда он посмотрел на соперника, и в этом взгляде мелькнула безысходность, и Ярош понял – момент настал. Он быстро и сильно прыгнул вперед, легко откидывая выставленный для защиты меч, и ударил его коленом в пах. Смуглолицый опустился перед ним на колени. Его меч со звоном отлетел далеко и бряцнул где-то за палатками.

– Нет! – вскричал где-то Домир.

– Нэ надо! – с сильным акцентом прохрипел страж.

Но Ярош сделал то, чего жаждало его сердце в тот момент. Он резко развернулся и присел, выкинув руку с мечом. Сталь, преодолев сопротивление человеческих костей, описала полукруг и замерла. Страж, роняя голову, грузно свалился на землю.

Домир с ужасом глядел на господина, не веря в то, что видит. Несколько людей, подбежали к нимфе и попытались забрать ее, но грозный крик Иволги заставил их бросить эту затею. Птица сверзлась с небес и, осторожно подхватив вскрикнувшую от боли нимфу, вознеслась обратно, скрывшись из виду.

– Мясник! – заорала какая-то баба. – Мясник! Убирайся вон! Убийца!

Ярош оглядел поле боя. Три обезображенных трупа лежали на земле. Испуганные люди в панике вжимались в стены и дикими от страха глазами взирали на него. Меч угас и стал заметно тяжелее. Он обернулся на последнего убитого. Тот лежал ничком. Руки его, со страшно скрюченными пальцами, были согнуты в локтях и смотрели в небо, а половина черепа, с желтым мозгом внутри, словно чаша с супом стояла в грязи.

– Идем! – крикнул Домир. – Уходим отсюда, скорее!

– Мясник! – кричали ему вслед. – Чтоб ты сгинул, проклятый!

Они бежали через предместья. Сквозь бесконечную череду бараков и хибар, серых лиц и рычащих псов. Домир уверенно сворачивал в тесных переулках, огибал церквушки и перепрыгивал через низкие заборы. Погони за ними не было. Да и кому гнаться? Все благородные уже давно попрятались за стены, а местные не станут вмешиваться в дела господ.

Остановились лишь тогда, когда площадь скрылась за высокой стеной Таргиза. Главные ворота и, пролегающий, рядом путь монорельса остались с той стороны. Перед ними, через несколько сотен метров начинался лагерь исследователей, раскинувшийся едва ли не до самого Золотого моря. Здесь было трое врат, ведущих за стену, ещё четверо было по другую сторону.

– Ты знаешь, как нам теперь незаметно попасть в город? – отдышавшись, спросил Ярош.

– Знаю! – ответил Домир. – Мы просто войдем через эти ворота.

Он указал рукой на ближайшие врата, которые лениво охраняли солдаты.

– Чтобы нас начали искать, должно пройти время. Пока разберутся, что произошло, пока найдут виновного, пока сообщат по всем постам… Это дело нескольких часов. Так что, господин Ярош, сделайте господский вид и идемте скорее в Леса.

Ярош открыл было рот, чтобы возразить, но не нашелся, что ответить. Парень был прав.

До гостиницы они добрались без промедлений. Казалось, здесь и не знали о том, что случилось. Лорем встретил их взволнованным взглядом. Тут же закрыл двери и проводил всех в подвал, в ту комнату, откуда накануне вечером выбежал раздосадованный Ярош.

– Рассказывай! – приказал он Домирке, едва усевшись за стол.

Парень рассказал все бойко и уверенно, не упустив ни одной детали, однако особо отметил то, что Ярош мог и не убивать последнего стража, но все таки сделал это.

– Значит, вторая нимфа выжила, – произнес Лорем, улыбаясь. – Это хорошо. Её подхватила твоя птица. Это тоже хорошо.

– Что в этом хорошего? – спросил Ярош.

– Твоя птица не так проста. Обычный сокол никогда бы так не сделал. Куда вернее, если бы он добил столь легкую добычу.

Лорем в задумчивости стал постукивать себя по кожаному наморднику. Взгляд его замер в одной точке. Домир сел в углу на пол и прислонил голову к стене. Сейчас, когда миновала опасность, и нет больше никаких поручений, он позволил себе отдохнуть, и было заметно, что увиденное не прошло для его сознания бесследно. Он был прекрасным служкой, он умел незаметно следить за людьми, знал город и предместья, разбирался в местных порядках. Он был храбр и честен, грезил о лучшей жизни. Он мог дать отпор уличным негодяям, как словесный, так и физический, не боялся пьяной брани и громких угроз, но видеть смерть его глаза не привыкли.

Ярош вдруг ощутил неуместное желание подойти и положить ему руку на плечо. Маленький жест, призванный успокоить и приободрить человека. Такой нелепый в его, Яроша, мире, он был столь обыкновенным для его отца и сестры. Растимир всегда тушевался, когда отец проявлял нежность, он в своем горделивом мальчишестве считал себя взрослым для таких вещей, совсем не осознавая, что ещё просто не дорос до этого.

– Послушай, Ярош, – начал, вырывая его из раздумий, Лорем. – Путь на турнир тебе теперь заказан. Слишком многие из тех, кто придут туда в качестве публики, были на той площади и непременно тебя узнают. Я сожалею.

Он совсем искренне вздохнул, не поднимая глаз.

– Я понимаю, Лорем, – спокойно ответил он, и немного подумав, добавил, – Зачем ты показал мне это?

– Я хотел убедиться, что ты действительно не тот человек, которым я ожидал тебя увидеть. Я хотел знать, как ты поступишь, увидев нечто подобное.

– И что? Ты доволен?

– Вполне.

Ярош вновь ощутил себя мальчишкой, посреди взрослой игры.

– Прежде, чем мы расстанемся, я хочу рассказать тебе, чем занимался твой отец. После я держать тебя не буду. Ступай на все четыре стороны. Город тебе придется покинуть, хотя бы на время.

Лорем по своему обыкновению откинулся на спинку стула, сложил руки на необъятном животе и заговорил.

– Радей из Крайней, хранитель врат и слуга конкордата. Таким его знали немногие, а те, кто знал, не всегда понимали, что означают эти слова. Он был на службе у зверя, следил, чтобы люди не нарушали их законов. Он оберегал лес и его детей. Таких, как он, не много, и все они разбросаны по разным частям материка. Здесь, в Таргизе, люди давно перешли черту. Ты знал, что есть рынки, где торгуют шкурами первородных? Их мясом и когтями, клыками и глазами. Не говоря уж о рунных камнях и прочих артефактах. Иногда, не часто, но все же… Мы узнаем о пленении существ разумных, об опытах над ними и пытках. Их отлавливают где-то в глубинах Лайского леса, доставляют морем сюда, минуя Халборд. От несчастных созданий не остается ничего. Каждый кусочек их тела исследуется до тех пор, пока не превращается в отвратительную массу, не пригодную больше ни для чего. И каждый кусочек на шаг приближает нас – людей к пониманию и познанию их мира. Архонт давно перестал скрывать, что видит в первородных чистейших врагов. Главных врагов нашей расы. Потому неудивительно, что совершаются такие преступления. Совсем недавно они узнали что-то такое, что вселило в них уверенность в победе над лесом. Дело осталось за малым – найти повод для начала войны. И они подстроили этот нелепый фарс с гибелью экспедиции и нападением корда. Теперь заводы чернят небо, солдаты вооружаются и готовятся в поход. Быть войне. Мы давно это понимали. Твой отец был связным между миром людским и лесным, он спасал первородных, попавших в беду и всеми силами мешал их познанию. Он считал, что люди не должны вмешиваться в их мир, как они не вмешиваются в наш. Чти его память и помни дело его. Я не прошу тебя следовать по его стопам, но хотя бы знать его ты должен. Знать его настоящего! Мы спасли десятки созданий. Мы никак не называемся и ничем не связаны. Единственное, что нас объединяет – это символ астролябии. По большому счету это все, что я могу тебе рассказать. Я лишь прошу тебя содержать это в строжайшем секрете. Это крайне важно, Ярош!

Ярош слушал, не перебивая. Картина в его голове складывалась. Странные поручения в городе, любовь и уважение к лесу и даже то, почему именно Растимир должен был стать его приемником, а он всего лишь головой деревни.

– Я… Я не знаю, что сказать, – признал он.

– Да, таков был твой отец, – с робкой улыбкой произнес Лорем. – Собственно говоря, именно он и создал все это. Когда он встал на службу к зверю, в его обязанности не входило столь радикальных мер. Он должен был по мере сил следить за тем, чтобы человек не переходил черту. Но мера сил у всех разная.

– Он умер, спасая нас, – проговорил Ярош.

Он почувствовал, как волна раскаяния ворвалась в его сердце.

– Как это было? – осторожно спросил Лорем.

Домир, боясь пошевелиться, сидел в углу и во все глаза смотрел на Яроша.

– Когда начался гон, мы с ним спорили, – начал Ярош. – Последние слова, которые он от меня услышал, были о том, что плевал я на все его дела и планы насчет меня. А потом появился огромный медведь. У него была черная аура. Я никогда раньше такого не видел. Он убил отца и с тех пор гонится за мной, только я давно его не видел, видать не смог забраться за эти стены.

Лорем внимательно поглядел на Яроша. Было видно, что эти слова его крепко озадачили.

– А как ты знаешь, что он гонится за тобой? Ты встречал его ещё? – спросил он.

– Да, после того я видел его дважды. Первый раз он загнал нас в шахты, где обитала Мора, другой раз я его не видел – лишь слышал. Он прошел совсем близко, ночью, а на утро я обнаружил огромные медвежьи следы. Тогда я ещё думал, что это Велес, но существо в лесу сказало, что это кто-то другой и в нашем языке у него нет имени.

– Постой, постой…

Лорем зажмурился и замахал перед собой ладонью.

– Как Мора? Они не обитают там! Их владения за Халбордом, куда ссылают катаржан. И что за существо в лесу? Где это было? Расскажи все по порядку.

Ярош рассказал. Не утаил ни одной детали. Рассказал про Велену, про Зубаху и Мыцлава, про Богдана и то, что он видел в лесу. Про старуху на повозке, запряженную карлами…

На этих словах Лорем вскочил.

– Как старуху?! Опиши ее, как можно подробнее! – потребовал он.

– Старая, низенькая. В шляпе. Я не стал на нее долго смотреть, спрятался за камнем. Она карлов своих хлестала плетью и ругалась на незнакомом языке, а когда повозка выбралась на дорогу, затянула какую-то песнь.

Лорем выглядел испуганным. Он стоял напротив Яроша, зажимая рот рукой. Глаза беспокойно ворочались из стороны в сторону.

– Этого не может быть… – тихо молвил он, усаживаясь на место.

– Кто она? – спросил Ярош.

– Позже… Расскажи, пожалуйста, что было дальше.

Ярош не стал спорить и продолжил рассказ. Когда он кончил, повисла тишина. Лорем пребывал в глубочайшей задумчивости.

– Когда я дрался на рынке, на моем клинке появились руны, и он стал намного легче, чем был до этого.

Трактирщик вырвался из задумчивости.

– Покажи, – попросил он.

– Сейчас на клинке ничего нет, – проговорил Ярош, извлекая из ножен свой меч, – сталь как сталь.

Он положил его на стол. Домирка тут же возник рядом. Клинок чернел запекшейся кровью.

– Прости, я не успел обтереть его, – покаялся Ярош, но Лорем не обратил на это внимания.

Он встал, подошел к стеллажам и, сунув руку куда-то за них, извлек оттуда небольшую связку рунных камней. Выбрал один и положил его рядом с мечом.

Ничего не произошло.

– Хм, – в задумчивости произнес он, перебирая камни, – этот не подходит… Может, этот?

Он взял другой, отличавшийся от первого только руной, высеченной на нем.

– Тоже нет… Этот?

Третий камень тоже не сотворил ничего.

Лорем медленно, о чем-то размышляя, убрал и его.

– Что должно произойти? – спросил Ярош.

– Один из камней должен пробудить то, что наложено на твой меч. Все простые руны я попробовал. Остались сложные… – он в нерешительности перебирал руками камни, словно опасаясь чего-то.

– Что не так со сложными рунами?

– Некоторые из них наделяют предмет, на который они наложены, очень сильными свойствами. Весьма и весьма сильными! – повторил он.

– Давай попробуем эту, – он осторожно положил на стол камень. Поверхность его сияла холодным синим пламенем.

Снова ничего не произошло.

– Тогда эту…

Вновь тишина.

– Осталась последняя. Других у меня нет.

Он показал Ярошу камень, светившийся золотым. Свет его словно пробивался сквозь тяжелые тучи. Он мерцал неровно, сполохами.

Камень лег на стол, и клинок воссиял, как тогда, на площади. На его стали, помимо рун, высеченных мастером, появились золотые. Ярош видел такие впервые.

– Что они значат? – спросил он.

– Если в двух словах, то – голод, – ответил Лорем.

– Какой еще голод?

– Голод по людским душам.

– Что это значит?

– Это означает, что, когда ты будешь использовать этот меч против обычного зверья, у тебя в руках будет самый обыкновенный клинок, но, если ты направишь его на человека, он обретет свойства, о которых ты говорил.

– А, если им убить первородного? – спросил Ярош.

– Кто знает, – пожал плечами Лорем, – результат может быть самым непредсказуемым. Ярош, послушай меня. Ты был свидетелем гона, ты невредимым прошел через обитель Моры, скрылся от медведя и старухи. Тебя пощадили лесные духи, твой меч обрел удивительные свойства, а твоя птица далеко не так проста, как кажется. Скажи мне, мой мальчик, веришь ли ты в Путь?

Лорем пристально посмотрел на него, совсем не ожидая ответа.

– Не говори ничего. В этом доме ты пока в безопасности. Иди в свою комнату, отдыхай. Твоя птица тебя уже заждалась. Но, прежде, я хочу попросить тебя об одной услуге…

– Я слушаю тебя, Лорем, – почтительно произнес он.

– Через некоторое время к нам пожалуют гости. Будет… Будет небольшой совет, я полагаю, – он задумчиво отвел глаза в сторону. – Но мне потребуется твой меч на случай непредвиденных обстоятельств. Могу ли я рассчитывать на него?

– Да! – твердо ответил Ярош.

Лорем благодарственно кивнул.

Уже в дверях Ярош остановился.

– Кто такой этот Ранбир Редди?

– Тот, чьих слуг ты сегодня убил, – ответил Лорем.

Глава 25. Каналы и совет.

– Ну вот. Пришли, – неохотно проговорил Беримир, глядя на черный провал в стене, откуда смердящим потоком лились нечистоты.

Они подошли к одному из выходов городских каналов, со стороны Золотого моря. Здесь было относительно безопасно и безлюдно. Сам вход был надежно укрыт густыми ивами, пробившими путь к свету сквозь отвалившиеся от стеновой кладки валуны. Сточные воды сливались в дыру в земле и уносились в неизвестном направлении, где-то под землей наверняка достигая вод Тундоры. Отсюда открывался неплохой вид на лагерь исследователей, раскинувшийся широким полумесяцем по берегам пустыни.