Текст книги "Скучающие боги"

– Как же это? – чужим голосом проговорил он, а потом что есть мочи закричал. – Да как же это так?!

Глубоко дыша, словно разъяренный медведь он кинулся внутрь. Мора и её дитя мгновенно уставились на него, и Ярош ощутил знакомый приступ страха и помутнения. Он заглянул в дом и увидел, что здоровяк, сделав лишь пару шагов, уже не сопротивляется, а, опустив топор, безропотно идет в объятия твари. Её старые и пустые груди касаются его головы, черные руки медленно и сильно обвиваются вокруг тела, слышится хруст костей, но крика нет. Сегодня мать и её дитя наедятся на славу.

Ярош, собрал остатки воли в кулак и кинулся прочь от дома. Ноги едва слушались, перед глазами стояла белая пелена, но сознание все ещё принадлежало ему. И чем дальше он отходил от дома, тем слабее было подавляющее волю влияние Моры, и тем лучше он себя чувствовал. Отбежав на значительное расстояние, он обернулся. Из двери, медленно и неуклюже выбиралось дитя. Утратив крышу над головой, оно явно чувствовало себя не столь уверенно, зато смогло выпрямиться во весь свой немалый рост. Все же оно было человекоподобным, но в высоту, едва ли не в два раза превышало даже Богдана и более всего походило на деревенское пугало – такое же тощее и страшное. Немного освоившись, оно уставилось на человека немигающим взглядом, вновь лишая его контроля над собственным телом. Ярош успел только подивиться расстоянию, на котором Мора могла подавить его волю. Дитя приближалось, очень неуклюже переставляя тонкие ноги-трости, и не сводило с него своих дурманящих глаз. Вот оно перешагнуло через низенький забор, у которого совсем недавно стояли они с Богданом, вот одним махом преодолело широкую тропу, обхватило руками невысокий серый домик и протиснулось между ним и сараем. Ярош лежал на земле ничком не в силах пошевелиться и смотрел, как неотступно приближается смерть.

– «Вот тебе и новая жизнь, – злобно подумал он, – вот тебе и независимость!»

Тварь подошла вплотную, ухватившись руками за дерево, и склонилась к самому лицу человека. Долго вглядывалась, изучала и принюхивалась, потом рукой грубо повернула его голову и ощупала порванное ухо. Ярош не чувствовал боли и страха, он безразлично ждал, когда наступит его конец, но внезапно черная тень со скоростью молнии обрушилась на дитя. Оно вздрогнуло и быстро замахало руками над головой. Сознание в то же мгновение вернулось к Ярошу. Он лежал у самых ног тощей твари, которая неистово махала руками, отбиваясь от неведомой угрозы.

– Иволга! – радостно прошептал он. – Нашлась!

Почти не различимым на фоне неба был его сокол, он с немыслимой быстротой обрушивался на дитя, вонзая в него свои страшные когти. Ярош всегда в тайне верил, что в этой птице есть примесь древней крови и сейчас, глядя на её сокрушительные, так не свойственные простым орлам, атаки он ликовал. После очередного удара раздался тугой хлопок и душераздирающий вопль – одного глаза у дитя больше не было. Его визг был подобен крику тысячи омерзительно пьяных бордельных шлюх. Высокий, истошный, наглый голосок разрывал тишину ночи. Из дома, куборем вылетела Мора, роняя кусок человеческого тела себе пол ноги, и в панике завертела головой в поисках своего дитя. Ярош не стал больше ждать и глядеть, он кинулся бежать, что было сил по дороге к часовенке, а Иволга сопровождала его, паря высоко в небесах.

У самой часовни он остановился и увидел, как сокол срывается вниз и, широко расставив крылья, планирует к нему. Он немного растерялся, ведь раньше, чтобы призвать её, он подолгу манил птицу куском свежего мяса, а грубая рукавица защищала от острейших когтей. Теперь же она сама летела к нему, и, конечно, ничуть не заботилась об отсутствии защиты. Он все же выставил руку и ощутил, как когти впиваются в плоть, по коже заструилась кровь, но эта боль была ничем в сравнении с тем, что Иволга теперь рядом. Птица как всегда удостоила его коротким суровым взглядом, а когда он попытался накинуть ей на глаза кусочек ткани, закричала и расправила огромные крылья. Что-то в ней явно переменилось, но все же это была та самая Иволга.

Ярош с грустью посмотрел назад, туда, где остались Богдан и Зубаха. Эта часть его жизни была позади, Зубаху не было жаль, а вот здоровяк успел таки зажечь в его сердце искру милосердия. И он искренне скорбел по нему, это был первый хам, который оказался человеком. Но ему нужно было спешить, ведь Мора может броситься вдогонку, да и Велес все ещё бродит где-то рядом.

– Прости, здоровяк… – прошептал он. – Ты был бы мне лучшим спутником.

Лес ответил ему шумом листвы. Деревня по ту сторону теперь была пуста. Их дом скоро пополнит плеяду серых, покосившися памятников людского одиночества.

Он глубоко вздохнул и направлися по тропе, уводящей от часовни в сторону тракта. Теперь ничто не могло отвлечь его от своей цели, и он дал себе зарок никогда больше не делить свой путь с кем-либо.

Теперь его совесть пополнилась ещё одним призраком, который будет напоминать о себе.

Глава 16. Станция 36.

Повозка немилосердно подпрыгивала на кочках и выбоинах, отдаваясь болью в спине и висках. Дорога уже порядком утомила Игора. Вокруг не было ровным счетом ничего интересного, только лес, иногда поле, затем снова лес, за которым шло очередное поле. Интересную беседу завести тоже не удавалось, ведь за ними увязалась эта наглая цыганка, которая сидела сейчас рядом с возницей и весело щебетала ему на ушко. Беримир, как видно, тоже был раздосадован её присутствием и потому всю дорогу угрюмо молчал. Иногда он доставал свой нож, проверял его остроту и убирал обратно. Его лисенок спал, мерно посапывая во сне. Стоило им о чем-то заговорить, как Анней, так звали цыганку, в то же мгновение обращалась к ним всем телом и внимательно слушала. Похоже, это доставляло удовольствие – видеть, как смешно тушуются два взрослых мужчины от одного лишь её взгляда.

Возница громко и с гордостью рассказывал, как он собирается потратить деньги, которые выручит за эту поездку:

– Вот доберемся до станции, и я отправлюсь к своей Ягодке. Она у меня, будто госпожа какая, на скрипке играть изволит. Если бы вы, милсдари, знали, сколько сил я потратил, чтобы раздобыть ей эту скрипку, и теперь её выкуплю и подарю моей девочке, и будет она действительно моей!

– Ты хочешь купить сердце девушки красивым жестом? – вкрадчиво спросила Анней.

– Нет! Что ты?! – смутился парень. – Такая девушка требует особого отношения, и я уже очень многое для неё сделал. Посмотри на эту рубаху! – он взял себя за грудки. – Я в ней уже больше года хожу! Видишь? Изношена до дыр, но я менять её не смею, потому что все для моей Ягодки! Все для неё!

– Может, стоит все же купить пару рубах себе? Глядишь, твоя Ягодка сама придёт, – лукаво усмехнулась Анней. – Девушки хотят быть с мужчиной, а не с голодранцем.

– Да что ты можешь в этом понимать, цыганка, – пренебрежительно протянул он, – девушкам нужны подарки и внимательные жесты! Это у вас все ходят разодетые, точно петухи и думают, будто этого достаточно! У нас все гораздо сложнее!

– Запомни, парень, – она выпрямила спину и откинула с плеч тяжелые локоны, – только женщины наших кровей знают, что такое любовь! Только нам ведомы все самые сокровенные тайны любви и влюбленности!

– Ага, а ещё говорят, что ваши сердца сотканы из предательства и порока! – буркнул возница. – И дети у вас родятся в корзинах, выстланных соломой.

– Много в поле тропинок… – с улыбкой ответила она. – А что ещё ты знаешь о моем народе?

– А ты чавой спрашиваешь? Засмеять меня хочешь? – напрягся парень.

– Ну что ты, соколик, – едва сдерживая улыбку ответила Анней, – наш народ исходил множество троп. И там, где мы всего ближе к лесу, дети действительно рождаются в корзинах. Только дно там выстлано не соломой, а золотой рожью.

– Иди ты! – изумился возница. – Вот те на-а. Стало быть не брешут, что вы со зверем якшаетесь…

Он обернулся к цыганке, неосторожно дернув за одно из поводьев, от чего лошадь едва не угодила в придорожную поросль.

– Не брешут. Так что ещё ты мне скажешь?

– Так эта… – неуверенно начал возница. – Стало быть поговаривают, что вы по лесам голыми бегаете. И беда с тем юношей, кто вас таких завидит. На всю жизнь отпадет охота нормальных баб любить. Вы так, стало быть, души крадете. Правда это?

– А то как же! А что еще?

– Ну… Вы же…

– Ну говори, говори. Не бойся! – подзадорила его Анней.

– Вы же воруете всегда, – тихо продолжил он, – а награбленного с собой никогда нет. Значить есть место, где это оно все и лежит. И сидит там ваш барон. Девы ему пятки лижут, твари лесные дань платят, а мужчины песни поют. Так говорят, стало быть.

– Ещё! – задорно крикнула Анней.

Игор украдкой посмотрел на Беримира, тот сидел, улыбаясь.

– Так эта… Вы ж ни готовить, ни стирать не можете, так и говорят что вы рунные камни оживлять можете!

– Как?! – неподдельно удивилась цыганка.

– Известно как. Вы их в полночь в одно ухо вставляете, а из другого вынимаете. И, если подкрасться и заткнуть вам одно ухо, то так вы и ходите с камнем в башке целый день. Кудахчете и никого не узнаете.

– Ай, правда! – восторженно улыбнулась она.

– А ещё говорят, – разошелся возница, – что у мужиков ваших. У всех, как один стручки маленькие и кольцом загнуты! Они им без надобности, стало быть! Ведь пока через ваши юбки до места доберешься – вся охота отстанет!

Анней с непритворной жалостью посмотрела на возницу.

– А ещё, что ваших девок непременно силой брать надо! А когда дело сделаешь – убить! В рот соломы натолкать, а промеж ног пробку вбить дубовую. Потому как, если семя твое из чернявки вытечет – целый год потом яйца чесаться будут!

Парень весело загоготал.

Игор не сразу понял, что произошло. Беримир вдруг метнулся к Анней и перехватил её руку, в которой уже был сжат кривой кинжал-коготь.

– Успокойся! – прошипел он. – Не надо этого делать!

Возница в испуге обернулся и мгновенно напоролся на яростный взгляд цыганки.

– Вы эта… – замямлил он. – Госпожа, не серчайте. Не со зла я! Дурья башка! Да и не мое ведь это все. Не моё! Так в народе говорят. Шутят так.

Клинок цыганки скользнул под юбки. Ей понадобилось меньше минуты, чтобы прийти в себя.

Беримир сидел угрюмо, исподволь поглядывая на Анней. Возница сел подальше от нее и сосредоточенно стал править клячей. Вновь воцарилась тишина.

Анней вне всяких сомнений получала удовольствие при виде мужской растерянности. Она смотрела на каждого прямо, и не таясь. От былой вспышки гнева, которая едва не стоила глупому парню жизни, не осталось и следа. Игор почему-то побаивался этой женщины. Нет, он не испытывал робости, в ней его привлекала разве что плоть, душа же казалась чернее угля. Он её именно боялся и тихонько радовался, что из всех трех мужчин, он интересовал её меньше прочих. Ещё свежо было воспоминание об их бегстве из деревни Рыбаков, где они впервые встретили её. А ведь она самая настоящая убийца, душегубка. В голове не укладывалось, казалось, она уже и позабыла о том человеке с вилами в затылке. Время от времени он замечал, как смотрит в её сторону Беримир, стоит ей неосторожно или, напротив, умышленно обнажить свою ножку или слишком глубоко склониться. Но его взгляд был наполнен не только алчущим интересом мужчины, в нём было что-то от ребенка, который в нерешительности смотрит на девчушку, совсем не помышляя о низком.

– Просто она не абы какая девушка, другой такой не сыскать! И для неё нужен особый подход! – через некоторое время вновь заговорил возница.

– Иначе и быть не могло, – насмешливо парировала Анней.

– Не слушай ты её, парень! – подал голос Беримир, чтобы скорее разрядить напряжение. – Любишь? – люби! Хочешь что-то сделать? Делай и не задумывайся, и всё у тебя будет хорошо!

«Глупее и придумать нельзя», – укорил он себя в тот же миг, но слова уже слетели с губ.

– Будет так же хорошо, как и у тебя, Беримир – отступник?

Цыганка словно ждала подобной оказии. Она быстро обернулась к ним и с вызовом обратила свой взор на Беримира. Изумруд на её шее попал под лучи вечернего солнца и на миг вспыхнул изнутри красивым зеленовато-золотистым пламенем.

– Не называй меня так! – зло, но обреченно проговорил он.

– Как скажешь, Беримир – отступник! – последнее слово она проговорила особенно четко. – Только скажи мне, есть где-нибудь дверь, за которой ждут тебя?

Он не ответил, да и что он мог сказать? Врать ему не хотелось, говорить правду – тем более.

– Зачем ты едешь с нами, Анней? – спросил он прямо.

Цыганка запустила руку в черные волосы и, лукаво улыбнувшись, спросила:

– Ответь мне, Игор – пришлый, Зверь или человек?

– Зверь, – не задумываясь, сказал он.

– Врёшь! Я умею различить, какой стороне принадлежит сердце людское! Вот его сердце, – она указала пальцем на возницу, – принадлежит человеку, как и твоё! Вы пусты, беспокойны и холодны, а вот он… – она взглянула на Беримира. – Его сердечко бьется ровно, ведь оно другой крови, и мне это нравится!

– Так ты здесь из-за меня? – с ухмылкой спросил Беримир.

– Меня ожидают в Таргизе, а я никак не могла отыскать интересного попутчика… – совершенно искренне ответила Анней.

– И тут случился я, – тихо проговорил он.

– В точку.

Игора в который раз поразили её спокойствие и уверенность, хотя с её внешностью в этом не было ничего удивительного.

«Роковая женщина», – вдруг подумалось ему.

– Прибываем! – громко крикнул насупившийся возница.

Они въехали на станцию. Здесь были все те же знакомые, обитые железом домики, узенькие тропки между ними и ещё более приветливые лица. Примерно на том же месте, что и на станции тридцать семь, находилась гостиница, где они и хотели остановиться на ночь. Расплатившись с возницей и с радостью заметив, что цыганка ушла по своим делам, они с Беримиром поспешили к лавкам, в надежде, что те ещё открыты. Сова удобно устроился на плече и, совсем не страшась людей, осматривал все вокруг своими зелеными глазками. В одной из уже закрытых лавок им удалось купить кусок загрубевшего пирога с яблоками и корицей, чему больше всех обрадовался лисенок. Лавка с оружием, куда так спешил Беримир, была не заперта и находилась не под открытым небом, как остальные, а в отдельном приземистом домике. В ней они обнаружили шесть манекенов, облаченных в легкие доспехи из грубой дубленой кожи, сыромятную броню, стальные доспехи и прочие общедоступные защитные вещи. Между ними располагались колодки с мечами и шпагами, топорами и молотами, кортиками и кинжалами. Это было хорошее, добротное оружие, которое при умелом пользовании могло сослужить добрую службу своему владельцу, но все же это было обычное железо. Лучшие клинки, изготовленные из самых разных металлов и сплавов, находились на стене, за стойкой хозяина лавки. Здесь висело стальное оружие или, как его называли в народе, серое. Такие клинки ковались только в великих городах, да в одной кузне, возле Таргиза. Они были хорошо сбалансированы, имели меньший в сравнении с железным вес и обладали куда большим запасом прочности, однако и цена их была столь же высока, как и их качество. Всего на стене синевато поблескивало четыре серых клинка и один кинжал с кривой рукоятью. Основное пространство было отведено под стрелковое оружие – луки и арбалеты. Был даже старенький, поеденный временем кремниевый пистолет, который уже давно не мог причинить никому вреда, разве что им ударить по затылку. Основными покупателями здесь были охотники, вот и товар был по большей части для их ремесла: короткие и длинные луки, большие и тяжелые арбалеты, а так же стрелы и болты к ним. Ещё были ножи: для выделки, для потрошения, для добивания зверя. Игор даже растерялся при виде такого количества холодного оружия.

– Чего господа изволят? – видя их замешательство, спросил хозяин лавки – небольшой мужичок в годах со смешными усами и крохотным моноклем.

– Я ищу хороший, крепкий нож. Не железный, с копьевидным клинком и дополнительной заточкой на обухе. Небольшая, но прочная гарда и не деревянная рукоять.

– О! Я вижу, вы разбираетесь в ножах, – расплылся в широкой улыбке продавец, – вот только нож, который вы столь тщательно описали, не совсем охотничий, а мы такими вещами не торгуем.

– Но ведь у вас висят клинки, – Беримир кивнул на стену за его спиной, – сдается мне, они тоже не совсем для охоты.

– Дело в том, молодой человек, – продавец устремил взгляд в пустоту, подыскивая слова, – что мечи, специально выкованные для, хм… убийства людей, разрешены для свободной торговли, а вот ножи с тем же назначением запрещены. Таков указ самого архонта и с этим ничего не поделаешь. В такое время живем.

– А как давно вышел такой указ? – подозрительно спросил Беримир. – Ещё полгода назад я мог найти их в любой оружейной лавке.

– Ну, положим, не в любой. Товар все же специфический, – мимолетно заметил продавец. – А указ вышел несколько месяцев как, почти сразу после подавления волнений в Таргизе. Весь товар, не отвечающий новым стандартам, подлежит немедленной продаже властям.

– И по какой же цене? – усмехнулся он.

– Не хочу и вспоминать об этой жалкой сумме, – сокрушенно махнул руками продавец. – Вся эта нелепица стоила мне приличных денег!

– Быть может у вас завалялась парочка ножей, которых нет в учетной книге? – тихо спросил Беримир.

– Таких нет! – быстро ответил хозяин лавки. – Я – честный торговец.

– В этом Разделе на честности далеко не уедешь, мы оба это знаем. Чего ты боишься? – спросил он прямо.

Видно было, что продавца терзали сомнения, он даже закусил губу.

– Вы! – кивнул он на Игора. – Будьте так любезны, заприте дверь, а вы следуйте за мной. Будь они прокляты эти новые законы! Что толку им подчиняться, если они запрещают торговцу торговать?!

С этими словами они скрылись за ширмой справа от прилавка. Игор запер дверь на массивный засов и выглянул в окно. Улочки постепенно пустели, заполняясь вязкой темнотой. Не трезвый фонарщик неуверенной походкой бродил меж фонарями, зажигая в них огни. Там где он прошел, улочка уже светилась приятным теплым светом, создавая романтическое настроение. Здесь он чувствовал себя в безопасности, казалось, чем дальше они отъезжают от Крайней, тем спокойнее мир вокруг. Следов гона видно не было, хотя здесь волна должна была быть ещё сильнее, чем на станции тридцать семь, видимо успели восстановиться, ведь с тех пор минуло уже много дней.

«Интересно, как там сейчас старик? – подумалось вдруг Игору. – Наверное, глушит своего Черного ворона в одиночестве. Чего же он все-таки выглядывал там, на кладбище? Может и не соврал про мертвых? Ведь был же какой-то мертвяк в Крайней, самый настоящий, говорят. Да я и сам его видел… Так почему на кладбище не мог быть? Им там самое место… Очень многое ты утаил от меня, старик!»

Когда он вошёл в комнатушку, в которой уединились Беримир с хозяином, то застал их склонившимися над столом, на котором среди оберточных тряпок лежали ножи. Торговец от неожиданности резко выпрямился и чуть не уронил свой монокль.

– Помилуйте мою душеньку, молодой человек! – воскликнул он, хватаясь рукой за сердце. – Нельзя же так врываться, вас разве не учили элементарным правилам приличия?

– Он пришлый, – мельком заметил Беримир, не отрывая глаз от оружия.

– Ах, вот оно что… – он смерил Игора оценивающим взглядом с ног до головы. – Давненько вы у нас не появлялись. Как поживает Радей? Как его дети?

– Умер, а дети в раздорах, – спокойно ответил Игор.

– Это правда? – он обратился уже к Беримиру. – Правда то, что говорит этот человек?

– Да.

– Святые мученики! – Вновь воскликнул он. – Что же будет с нами и нашими детьми, когда умирают такие люди.

– Сколько просишь за этот нож? – Беримир указал на невзрачный нож с графитово-серым лезвием и черной металлической рукоятью.

– Хороший выбор, – одобрил торговец. – Этот нож будет вашим за триста пятьдесят кун!

– Ты с ума сошел, торгаш?! – Опешил он. – Это же не обсидиановый клинок, чтобы столько стоить. Плачу пятьдесят и не больше!

– Нет, мой скупой друг, я торговаться не намерен! Этот нож найдет своего хозяина, вы можете быть уверены!

– Ну, скинь хоть сотню! – развел руками Беримир.

– Нет! – торговец начал убирать ножи, заматывая их обратно в тряпицы. – Мне показалось, вы пришли с серьезными намерениями, господа. О, как же я ошибся!

Он картинно начал сокрушаться и ворчать по поводу невежественных и нечестных людей, которые жадностью своей погубят этот мир. При этом, однако, не спешил совсем убирать товар, надеясь, по-видимому, все же продать его. Беримир смотрел на это с сожалением. Таких денег у него не было, да и не мог нож столько стоить, пусть и серый. Он мог бы забрать его силой, но это нарушало его принципы. Через несколько минут они уже стояли на улице, а раздосадованный торговец закрывал за их спинами дверь.

– Эти ножи не стоят сожалений, купишь себе другие! В большом городе наверняка с этим проще. Здесь у него нет конкурентов, и поэтому он ломит такие цены. Пойдём лучше в гостиницу, уже совсем стемнело, – предложил Игор и зашагал вниз по дорожке. – Расскажи мне, что же все-таки случилось в Таргизе и почему тебя называют отступником?

– Я бы не хотел вспоминать это, – отмахнулся он.

– А мне показалось, ты хочешь восстановить свое имя… – со вздохом сказал Игор, разглядывая черные очертания опорных башен монорельса и дремлющий поселок у их подножия. – Ты ведь уже не просто проводник для пришлого.

– Хочу, конечно, – обреченно ответил Беримир.

– Не знаю, как сложатся наши судьбы, когда мы войдём в город, но люди будут спрашивать меня о тебе. И что мне им прикажешь отвечать? Я у тебя в огромном долгу, не забывай этого. Без тебя мне не добраться бы даже до сюда. Скорее всего, я бы болтался сейчас с петлёй на шее у тех рыбаков. Так расскажи мне правду, чтобы я мог рассказать её другим.

Беримир помедлил, крутя в руках нож, взятый в доме у Велены, потом со вздохом убрал его в ножны и заговорил.

Как оказалось, революция в Таргизе назревала уже много лет, и её сторонниками были не только рабочие и нищенствующая интеллигенция, но и весьма богатая и могущественная элита, и, конечно, все они преследовали свои цели. Все было готово, был разработан план, подкуплены нужные люди, приготовлено оружие, проведена мощная агитация. Нужен был только толчок, маленький камушек, который запустит лавину. Таким камнем стала расправа над рабочими, на одной из фабрик, которые протестовали против тяжелых условий труда. И началось… Специальные люди стали выкрикивать оскорбления стражникам и подначивать всех вокруг, вызывая негодование, другие направляли эту злобу в нужное русло, а третьи сделали так, чтобы пути назад не было. Все было сделано грамотно и той же ночью тысячи более чем решительно настроенных рабочих собрались под высокими стенами золотой башни в самом центре Таргиза. Однако вся эта толпа уставшего от тяжелой жизни народа была лишь отвлекающим маневром. С другой стороны в это время был осушен целый городской канал, и по его дну продвигалась группа вооруженных людей, несколько сотен человек, чьей задачей было незаметно проникнуть внутрь крепости и открыть главные ворота. Дальше дело уже было за простым людом. Здесь то и начиналась история Беримира– отступника. Он должен был провести этих людей каналами в самое сердце города и указать им путь наверх. И все бы прошло гладко, если бы его не схватили накануне этих событий и не доставили в башню. Как оказалось их предали, и городской страже было хорошо известно и о надвигающихся волнениях и об обходном маневре, и даже о том, кому какая выпала роль в этом действе.

Его привели в пыточную. Уложили на дыбу и скрутили руки-ноги крепкими веревками. Затем в комнату втолкнули троих не знакомых ему людей и стали их умервщлять у него на глазах. Одного за другим. На их крики и мольбы никто не обращал внимания, как не обращали они внимания и на Беримира, растянутого на дыбе. Примерно через пару часов, когда, наконец, замучили второго из троицы, последний, не желая терпеть мучения, прыгнул на колкие инструменты, оборвав тем самым свою жизнь. Стража, пыточных дел мастер и дознаватель с разочарованием посмотрели, как он умер и, наконец, обратились к Беримиру.

– Как вы понимаете, господин Беримир, это была демонстрация того, что вас ожидает, если вы откажетесь нам помогать, – скучным голосом проговорил дознаватель, усаживаясь на стул рядом с дыбой. – Надеюсь, вы осознаете всю серьезность вашего положения.

Беримир дрожал от страха. Он никогда прежде не видел таких зверств. Он не знал, что человек способен вытерпеть такое прежде, чем жизнь оставит его. Он ощутил себя колосом. Одним из бесчетного числа колосьев, колыхающихся по ветру. Их были тысячи и сотни тысяч, одинаковых, золотых. Живых. Только что, на его глазах сорвали и перемололи три таких же, как он колоска. Настал его черед, и Беримир понял, что сделает что угодно, чтобы остаться среди живых.

Он рассказал все, что они хотели знать.

Ему не было задано ни одного вопроса, его просто усадили на стул и заставили смотреть, как пытают, а затем и убивают одного за другим троих ни в чем не повинных человек. Он никогда раньше не испытывал такого страха и был уверен, что четвертым станет он, но у мучителей были на его счет иные планы. Ему предложили выбор: сдать зачинщиков или позволить убить всех, кто будет пробираться тайком по каналу.

– Выбирай, хам! – тихо сказал ему тогда тощий, словно скелет, обтянутый кожей, дознаватель. – Ты назовешь нам имена, и мы тебя отпустим. Тогда ты, возможно, успеешь спасти жизни своих людей. Их смерть нам ни к чему, нам ещё пригодятся рабочие руки. Или можешь остаться здесь, и тогда все они умрут, захлебнувшись в каналах, ведь ты не придёшь им на помощь. Те же из них, кто уцелеет, понесут по городу слух о Беримире-предателе! Ваша революция в любом случае обречена на провал, но только тебе решать, какова будет цена вашего поражения…

Он сделал выбор и назвал имена семи лидеров оппозиции. Их тот час же схватили и, как позже поведал Мыцлав, сожгли на кострах, на глазах у всего города. Другого пути, кроме бегства у него не было, и Беримир покинул город, дав себе слово, больше никогда сюда не возвращаться. Довольно быстро добрался до самого края мира и поселился там в уединении. Слава Беримира-отступника, к счастью, не успела догнать его в пути.

Игор молчал, переваривая услышанное, и размышлял, как бы он поступил на его месте.

– И что ты намерен делать, когда прибудешь в город? – спросил он осторожно.

– Не знаю, – честно признался Беримир. – Найду бывших друзей и постараюсь все им объяснить. Вайда, Борут и Соня… Они моя последняя надежда, они должны меня понять. Хотя бы выслушать.

На утро они вновь собрались в дорогу. Игор был не совсем здоров, потому что прошлый вечер и половину ночи провел в компании местных мужиков и изрядно с ними набрался. Беримир провел эту ночь беспокойно, все время размышляя, что же он действительно будет делать, когда войдет за городские ворота, ведь его там знает каждая собака, особенно в культурном районе. Лисенок, казалось, перенял настроение хозяина и тихонько лежал на плече, поглядывая на прохожих. А вот Анней, судя по всему, провела эту ночь превосходно. Она так и сияла, благоухала и иронизировала пуще прежнего. Её восхитительно зеленые глаза сияли едва ли слабее, чем камень на её прекрасной шее.

– Как твоя ягодка? – спросила она подошедшего возницу, но тот лишь кинул на неё злобный взгляд и взобрался на козлы.

Игор неуклюже ввалился на телегу, следом вскочил и Беримир, подал руку Анней и помог ей подняться. Цыганка, надо сказать, не одобрила этот жест, но неизменная себе лишь что-то съязвила по этому поводу.

– Ну же, парень, расскажи, как все прошло? – донимала она возницу, когда повозка уже тронулась.

– Вот! – он протянул ей смычок. – Тросточку мне лишнюю дали вместе со скрипкой, хотел выкинуть, но больно уж ладно сделана. Приспособлю куда-нибудь.

– А как же твоя ягодка? Уже опробовала инструмент? – едва сдерживая смех, спросила она, крутя в руках смычок.

– А то, как же! Весь вечер вчера бренчала, да только, видать, порченную мне скрипку дали… Не звучит!

Первым расхохотался Беримир, а за ним и остальные. И вот же странное дело – в этот момент, глядя на смеющуюся Анней, Игор сумел разглядеть в ней что-то очень простое и доброе. И тогда он подумал, что если хочешь увидеть в человеке прекрасное – позволь ему рассмеяться.

Глава 17. Туманный гуляка. Капитан Ардал.

Небольшая шлюпка, на которой плыли Растимир и Овидий, твердо и быстро шла по Средиземному бассейну, оставляя за собой белый пенистый шлейф. Ветер наполнял тяжелые паруса, выгибая их широкой дугой. Команда неодобрительно косилась на Ростика и непрестанно крестилась, стоило ему лишь встретиться взглядом с кем-нибудь из них. Слово «урод», произносимое за его спиной, оскорбляло уже не так сильно как прежде, но все-таки больно било по самолюбию.

«Неужели это клеймо на всю жизнь?» – думал про себя он.

Капитан был, наверное, единственным, кто не придавал этому значения и резко пресекал все нападки членов своей команды на Растимира, а тот в свою очередь старался быть незаметным.

Овидий был не очень рад этой поездке, чего даже и не пытался скрыть, просиживая штаны в кают-компаниях и попивая крепкий грог. Велене каким-то образом удалось уговорить его, помочь брату добраться до Халборда. И следующим утром Овидий пришёл к ним в дом и приказал ему собираться, а через пару часов они уже погрузились в лодку и неспешно пошли вверх по Змейке. Из вещей Растимир успел прихватить только клинок своего брата, который он выбрал, когда они отправились в поместье у озера и провиант, заботливо приготовленный Веленой. Благополучно миновали поселок Рыбаков, после чего вышли на открытую воду, где и повстречали шлюпку «Туманный гуляка». Название было в лучших морских традициях, ведь бассейн был столь огромен, что действительно мог сравниться по размерам с настоящим морем. Но к блужданию в тумане это суденышко не имело никакого отношения равно, как и к островитянам. И все бы ничего – на шлюпке Овидий был в своей тарелке, ведь многих матросов он знал лично, ветер им благоприятствовал, морская болезнь почти не терзала их внутренности, но за ними увязалась эта глупая девчонка! Когда они подошли к самому устью Змейки, то увидели её на берегу, оказывается, она целый день бежала вдоль реки и боялась показаться на глаза, а когда поняла, что они сейчас просто уплывут, испугалась и выбралась из укрытия. Оставлять её там одну было опасно, и им пришлось пристать к берегу и взять её с собой. Она всего пугалась и непрестанно жалась поближе к Овидию, а тот с тем же завидным постоянством прогонял её прочь. Амиша тогда прибегала к Растимиру вся в слезах, но вскоре убегала обратно, влекомая непонятной привязанностью. Она откровенно мешала, всюду совала свой нос и докучала бесконечными вопросами всем, кто был на судне. Но уже через пару дней унынье однообразного пути настигло и её, тогда девочка целыми часами могла просто висеть на низких бортах шлюпки, глядя в воду. Овидий стыдился её, всякий раз, когда она прибегала, он мрачнел и становился грознее тучи, громко кричал и топал ногами, прогоняя её будто нашкодившего котенка. Его сильно задевал издевательский смех забулыг-матросов, называвших его муженьком и детоложцем.