Текст книги "Скучающие боги"

Только много после, когда волнение чуть подутихло, Растимир заметил тех, кого не обуяла всеобщая радость. Несколько людей и иересеев не тронулись с места. Они сидели угрюмыми темными пятнами, посреди светлого ликования. А ещё из таверны исчезли все карлы.

– Мы очень устали с дороги, – проговорил Пангур, обращаясь к Бариварду.

– Ти-и-ихо! – загремел тот. – Сыну Ласточки надобен отдых!

– Завтра поговорим, – улыбнулся ему старик. – Спасибо!

Приложив немалые усилия, они выбрались из окружавшей их толпы и поднявшись на второй этаж, он напоследок окинул взглядом таверну.

– Неужели все они действительно рады меня видеть?

– Они рады видеть сына Ласточки, – ответила Алиса. – Будут ли они рады тебе – покажет время.

– Я и представить себе не мог, что увижу все это. Отец всегда говорил, что первородных очень мало, и они прячутся по лесам и болотам. А тут все они. В одном месте. И нет никакой вражды. Я и половины из них не знаю. В книге Эмира так мало знаний.

– Перестань, Растимир. Это не вежливо! – сказала Алиса.

– Что не вежливо? – удивился он.

– Ты говоришь о них, как о растениях из книжки по ботанике. Как о разновидностях рыб в водоеме. Это не правильно! Они не предмет для исследования и описания. Разве ты когда-нибудь слышал об описании людей? Об их классификациях? Есть люди добрые, есть злые, скучные, храбрые, трудолюбивые, красивые, умные и лживые. Никогда, рассказывая о своих друзьях, ты не заговоришь о длине их рук и прочности зубов, о том, к какому подвиду они относятся – к блондинам или к рыжим. Ибо это будет звучать странно. И ты судишь так, потому что считаешь, что у человека есть душа, а у растения и зверя её нет. Это не правильно. Нет для Бариварда худшего оскорбления, чем когда кто-нибудь из людей спросит его о повадках земляных троллей в дикой природе. Глядя на иересеев ты, конечно, можешь определить, в кого они обращаются, как например, завидев клещи и молот у человека, сможешь предположить, что он кузнец. Не стоит смотреть на них, как на диковинку, которую непременно нужно изучить.

– Я просто привык, что они в книгах, – пробормотал он и, тут же напоровшись на разочарованный взгляд Алисы, поправился. – Привык, что этот мир существует только в книгах. Тролль живет в лесу или в скалах. От того и зовется земляным или каменным. Никогда до этого момента я и представить себе не мог, что тролль может стоять за барной стойкой и раздавать комплименты. Понимаешь?

– Алиса, я думаю, молодой человек прав, – заступился за него Пангур. – Дай ему время освоиться. Не будет преувеличением сказать, что Растимир рожден, чтобы стать частью обоих миров.

– Хм, – улыбнулась Алиса. – Я всего лишь указала на небольшой аспект в его мышлении.

– А в книге Эмира из Халборда, которая неожиданно послужила началом столь занимательной дискуссии, довольно много знаний, – ответил старик. – Много для человека, который никогда не бывал в Бариварде. Много знаний да мало смысла. Как в тех легендах, которые говорят, будто человек здесь появился для того, чтобы что-то узреть, понять или прочувствовать.

– А для чего же? – осторожно спросил Растимир, чувствуя, что сейчас может заглянуть за завесу великой тайны.

– В мире зверя считают, что мы сюда помещены скуки ради, какими-то высшими существами. И говорят это так, словно знают, кто они такие есть на самом деле.

– Скучающими… Богами? – неуверенно произнес он, а потом дерзкая мысль пришла ему в голову. – А кто такой седьмой корд?

Пангур и Алиса переглянулись.

– Это тайна. И для нас тоже.

– А как же все эти врата? Туман… Ведь это все наполнено огромным смыслом.

– Не большим, чем для кучки муравьев, которых малец насобирал и посадил в банку, чтобы развлечься. Выложил для них лабиринт, насыпал горку из песка, может даже сделал ручеек, а потом забросил, потому что матушка увлекла его домой. – Пангур улыбнулся. – Муравьи продолжат до конца своих дней бродить новыми тропами и никогда никуда не денутся из своей банки. Вероятно, через какое-то время они станут искать смысл во всем происходящем с ними. Но врядли. Они же всего лишь муравьи. У них нет столь пытливого ума, как у человека…

В эту ночь Растимир не сомкнул глаз почти до самого утра. Ему не давало покоя увиденное. Комната, в которой он пребывал была на втором этаже и скорее была деревянной ширмой, чем действительным местом отдыха. Несколько раз он порывался выйти наружу и просто понаблюдать за происходящим, завести беседу с Баривардом и пропустить с ним по кружечке чего-нибудь или попробовать подняться выше и взглянуть, кто обитает там. Шум и разговоры снаружи не стихали. Казалось, никто и не собирался расходиться, несмотря на поздний час. Он собирался выйти, но так и не решился, а вскоре его захватил сон.

Через два дня они должны будут покинуть Баривард. Теперь их путь лежит на острова туманов – единственное место на материке, где шла вековая вражда между человеком и зверем. Земля колоссов и охотников за ними. Земля легенд и суровых нравов.

Глава 29. Беримир и Анней. Золотое море.

Беримир и Анней сидели в небольшом шатре, закрепленном на огромном вуле – кожистом создании, с большой, мягкой водянистой подушкой на спине – идеальном средстве передвижения по пустыне. Они кутались в одеяла и пледы, в изобилии лежавшие кругом. Через пару недель пути, погода станет значительно теплее, а после и вовсе жаркой. Там, в глубине Золотого моря, никогда не видели снега. Там частично жили те, кто постиг четвертые врата – закрытые, нелюдимые люди, которые при этом выглядели очень счастливыми.

Пробка Хмельного Повельского со звонким хлопком выскочила из бутыли и затерялась в складках бесчисленных тканей.

– Думал ли ты, Отступник, – проговорила Анней, подставляя бокал, – что мы будем с тобой вот так, глядеть на восход и рука об руку отправляться в пустыню искать неведомо что, по заказу черт знает кого?

Анней, сидела с закрытыми глазами и наслаждалась ощущением начала предстоящего путешествия. Она совсем перестала быть цыганкой, из-за чего Беримиру иногда казалось, что тот образ был выбран ею специально, чтобы разыскать его. Сейчас на ней был легкий полушубок, тесная на вид черная юбка и теплые унты. Весь немалый арсенал клинков, включая её коготь, лежал неподалеку, чему Беримир удивленно обрадовался.

– А ведь ты мне нравишься.

– Что?

– Нравишься, какая ты есть.

– Не то время ты выбрал для признания в любви, Отступник.

– Это не в любви признание, а в том, что ты действительно мне нравишься.

– Ох, Беримир, Беримир… – вздохнула она. – Чем больше тебя узнаю, тем яснее понимаю, что глупый ты. И что был ты случайным звеном в революции.

– Не говори так.

– Цыганка всегда говорит, что думает. Нет, интриги это не твое. Заговоры, манипуляции и стратегии… Все это не для тебя.

– А что для меня?

– Ты – пёс. Хороший, верный, сильный пес. Такой, которого бросают на медведя, а потом хоронят на семейном кладбище. В том твоя сила, чтобы служить. Вот только ни один ещё пес не вошел в историю.

– А тебе непременно в историю войти хочется?

– Нет, мне хочется на нее влиять.

Вул зашевелился, покачнулся и двинулся. Кругом засвистели нагайки, закричали погонщики.

– Что ж… – улыбнулась цыганка. – Учитель двинулся, и я ему вослед.

Глава 30. Колонна шла на войну.

Погода стояла стылая. За ночь на брусчатке появилась тонкая ледяная корка. Стоял утренний туман, медленно растворяющий в себе первый снег, колючими хлопьями падающий с неба. Ветра не было. Где-то надрывалась в прогорклом лае дохлая собака, да изредка кричал ворон. Огромная колонна серых, невыспавшихся солдат угрюмо тянулась вдоль крепостной стены. Мелькали ружья, знамена, блестели на морозе фляжки и сабли на ремнях. Иногда тоскливую тишину прорезал зычный голос офицеров, строивших свои отряды, но их слушали только для виду. Солдаты прощались с родными. Тихо шелестел шепот самых важных и таких ненасытных последних слов. Матери тихонько плакали, отцы давали напутствия, положив руки на плечи. Из города уходили почти все мужчины, способные к бою. Сироты, которых так славно нанимали в обозы и знаменосцы, молча стояли и с завистью смотрели на прощания вокруг.

Ярош сидел на деревянных ящиках у невесть какого дома, рядом с неизвестно каким проулочком, выходящим на черт знает какую улицу. Перед ним стояла Тиса, обхватив его за шею и осторожно поглаживая по спине.

– Береги себя, слышишь? – шептала она. – И Домира береги. Я буду жать вашего возвращения. Вот тебе первое письмо от меня. Только открой его на закате, а после сразу ложись отдыхать.

– Вот же дуреха, я ведь еще не ушел.

– Ты уже ушел, – еле слышно проговорила она. – Ведь сегодня ты уже не вернешься.

Ярош посмотрел на Домира. Тот стоял и плакал, совсем как обычный ребенок. От былой отваги и бравады не осталось и следа. Ему что-то тихо говорил отец – старый и сгорбленный, в дырявой шапке и разных сапогах. Почтенный Брон с улицы Королей.

Над Домиром развевалось знамя. Клинок, заключенный в каменную арку на буром фоне.

«Вот и пригодилось…» – подумал Ярош.

Лорем отправил с ними двенадцать человек. Все были набраны лично им и отданы в подчинение Ярошу. Итого, вместе со знаменосцем, он командовал тринадцатью. Чертовой дюжиной. Отряд для особых поручений. В суматохе сборов никто не стал задавать лишних вопросов. Сам же Ярош формально подчинялся кому-то вышестоящему, но даже не знал кому.

Гулко и одиноко ударил колокол, очернив небо стаями ворон. Колонна зашумела и стала нехотя собираться в боевой порядок. Если верить словам архонта, в поход к Лайскому лесу выступает сейчас сто девяносто тысяч душ, не считая обозных, вспомогательных, инженерных и прочих.

Где-то в хвосте, среди провизии и мастеров были медики, в числе которых шла Велена. Ярош так и не нашел в себе сил показаться ей на глаза.

– Возвращайся! Слышишь?! – заплакала Тиса.

– Со мной моя птица и этот воин, – он кивнул на Домира.

Его отряд занял свое место в рядах. Ярош напоследок подошел к отцу Домира.

– Я позабочусь о нем!

Брон, пьяный, с выплаканными глазами только махнул рукой и сел прямо в грязь, прислонившись спиной к сломанной телеге, он в отчаянии стянул с головы шапку.

Из провинции Скоубрук пришли тревожные вести. Пали несколько фортов в глубине леса. Многие селения подверглись нападениям. Большой поток людей, бегущих от жестокости, хлынул в Дол-Альдерамин и Халборд. Люди, укрывшиеся в городах, говорили, что на них напала нежить.

Солнце холодными острыми лучами пронизывало туман. Батюшки скорбно махали кадилами, навевая тоску и страх. Беспорядочный топот тысяч замерзших ног заполнил улицы.

Колонна пошла на войну.