Текст книги "В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь"

Самовар и квас как факторы большой политики

Сотрудник болгарской газеты, в свою очередь, подумал, что ему отвечать относительно отсутствия самоваров в болгарской гостинице, и сказал:

– Видите ли, русские самовары, по моему мнению, оттого в Болгарии не приживаются, что здесь вообще мало чаю пьют, и есть семьи, которые совсем не знают чаю.

– Да что вы! – удивился Николай Иванович. – Так что же они пьют?

– Кофе, пиво, шипучую воду, простую ключевую воду с вареньем. Наконец, состоятельные классы – вино. Мы имеем прекрасное вино.

– Как во Франции и в Германии?

– Да, как во Франции и в Германии, ваше превосходительство.

– Так какое же это русское влияние! Какой же это поворот к русскому, о котором кричат газеты! – воскликнул Николай Иванович. – По-моему, уж подражать так подражать! Сливаться так уж сливаться во всем, даже в мелочах. Да чай и самовары я считаю даже и не мелочью. За самоваром обыкновенно у нас на Руси собирается вся семья, к самовару приглашают добрых знакомых и приятелей. Самовар располагает к общению, за чаем человек делается добрее, любезнее и тут зарождаются лучшие мысли и намерения. Вы меня поняли?

– Отлично понял, ваше превосходительство, – кивнул сотрудник болгарской газеты. – И совершенно с вами согласен. Это вполне верно с вашей стороны. Так, по всем вероятиям, и будет в Болгарии, когда эта младшая славянская сестра совсем сольется духом со своей старшей сестрой. Но ведь у нас пока только еще началось сближение.

– Пора, пора… – покачал головой Николай Иванович. – Давно пора. И если вы пишете в болгарских газетах, то я советовал бы вам поскорей написать самую громоносную статью о самоварах, где вы должны настаивать, чтобы каждая гостиница Болгарии выписала бы из России не менее трех самоваров.

– Постараюсь, – с улыбкой поклонился сотрудник болгарской газеты, сделал маленькую паузу и продолжал: – Но я хотел бы вас спросить: какого мнения вы держитесь относительно политического состояния Болгарии в настоящее время?

– Политического? – протянул Николай Иванович и не знал, что отвечать. – Политика, знаете, темное дело… Политика – это такая вещь… Впрочем, все это похвально, что вы теперь делаете, похвально…

– Ну а что говорят о нас у вас в высших сферах?

– Да что говорят… Ничего не говорят. А o самоварах– то вы подумайте. Ах да… – спохватился Николай Иванович. – А квас? А кислые щи у вас есть в Болгарии? Я ведь вот только сегодня утром приехал и не успел еще ни с чем ознакомиться.

– Нет, квасу и кислых щей у нас не делают, – отвечал сотрудник.

– Странно, по меньшей мере странно! Ведь сближение– то начинается с мелочей. Да такие славянские напитки вовсе и не мелочи. Это ведь вас турецкое иго отучило. Сначала турецкое иго, а потом Батенберг, Стамбулов со своим западничеством. Скажите, стало быть, у вас здесь в ресторанах нельзя и ботвиньи потребовать? Вы знаете, что такое ботвинья?

– О да… Я жил в России. Я учился в Одессе, слушал там лекции в университете и много раз ел ботвинью.

– Так неужели здесь нельзя получить ботвиньи? – еще раз спросил Николай Иванович.

– Нельзя. Здесь венская кухня. Наши болгарские повара также учились у венцев. А главное, здесь квасу нет.

– Но отчего же после такого поворота ко всему русскому вы не выпишете из Москвы хорошего квасовара, хоть только для Софии? Он и научил бы ваших болгар квасоварению.

Сотрудник пожал плечами:

– Как вам сказать?.. Действительно, у нас многого еще не хватает.

– А вы укажите в газетах. Вот вам и еще сюжет для громоносной статьи – квас. Конечно, это дело городской думы. Прямо требуйте у думы, чтобы был выписан из Москвы квасовар для городского хозяйства. Пусть город устроит школу квасоварения. Ведь у вас, я думаю, если уж такой антагонизм существует, то и селянки на сковородке получить в трактире нельзя?

– Нельзя, – покачал головой сотрудник.

– Так вот вместе с квасоваром выпишите и хорошего русского повара из какого-нибудь московского трактира. Он научит, как и ботвинью стряпать, как и расстегаи делать, как селянки мастерить. Так вот, я все сказал.

И Николай Иванович умолк.

– Виноват, ваше превосходительство… Вы мне еще не изволили высказать вашего взгляда относительно перемены нашей внутренней и внешней политики… относительно нашего поворота… – снова обратился к нему сотрудник.

– Как не высказал? Я все высказал. Я сказал: это похвально…

– Ну а в петербургских высших сферах как? Положим, может быть, это дипломатическая тайна, но я попросил бы вас сообщить мне хоть кое-что в пределах возможности.

Произнесенное слово «тайна» позволило ухватиться за него Николаю Ивановичу, и он заговорил:

– Нет, это тайна, гробовая тайна, и вы об этом не просите! Я все сказал. Я дал вам два сюжета для передовых статей: самовар – раз и квас – два. Ах да… Как у вас здесь в Софии насчет бань? Есть ли хорошие русские бани?

– Баня у нас турецкая. Она перед вашими окнами. Но в нее ходят и болгары, и болгарки, – отвечал сотрудник.

– Ах да, да… То-то я видел в окнах голые красные тела. Но ведь эта баня, я думаю, для простого народа, иначе неужели бы полированный человек стал отираться полотенцем около незанавешенного окна! И наконец, это баня турецкая, а я про русскую баню спрашиваю: с каменкой и полком для паренья.

– Такой русской бани нет.

– А еще толкуете о том, что сделали полный поворот ко всему русскому! – процедил сквозь зубы Николай Иванович, покачал головой и наставительно заметил: – Скорей нужно завести в Софии русскую баню на московский манер, и она будет служить образцом для бань других болгарских городов. И вот вам третья громоносная передовая статья: русская баня. Ну, уж теперь, кажется, все… Вам чаю стакан не прикажете ли? – предложил он сотруднику болгарской газеты.

– Нет, благодарю вас… Я тороплюсь в редакцию. Нужно написать, нужно послать в типографию, – отвечал тот, встал, переминался и, наконец, снова обратился с Николаю Ивановичу: – Еще один, может быть, нескромный вопрос. Вы с какими целями посетили нашу столицу, ваше превосходительство?

– Я? Просто из любопытства, чтобы видеть славянские земли. Я и жена туристы и пробираемся в Константинополь.

– Туристы? В Константинополь? А вы не командированы каким-либо русским министерством?

– Нет-нет. По собственному желанию.

– Может быть, это тоже тайна, которую вы, как дипломат, не вправе сообщить?

– Нет-нет. То есть, конечно, я путешествую с известными целями, но… Нет-нет! – И Николай Иванович махнул рукой.

– В таком случае не смею вас, ваше превосходительство, утруждать больше своим присутствием. Честь имею кланяться и поблагодарить за сообщения.

И сотрудник болгарской газеты поклонился, Николай Иванович подал ему руку, подала и Глафира Семеновна.

Николай Иванович вышел его проводить в коридор и кричал ему вслед:

– Так не забудьте сюжеты для передовых статей-то! Самовар, квас и баня! Русская баня на московский манер!

Осмотр Софии

Николай Иванович вернулся из коридора в комнату и торжествующе сказал жене:

– Каково! Нет, в самом деле, должно быть, я очень похож на статского генерала!

– Да ведь сам же ты аттестовал себя коридорному превосходительством, – отвечала Глафира Семеновна.

– Э, матушка, другой сколько угодно аттестуйся, но ничего не выйдет. А у меня есть даже во взгляде что-то такое превосходительное. Коридорный с первого раза спросил меня, не превосходительство ли я. Да и не в одной Софии. В Белграде тоже.

И Николай Иванович, заложа руку за борт пиджака, и приподняв голову, и хмуря брови, стал позировать перед зеркалом.

– Лакеи и швейцары и мальчишек величают превосходительством, если им хорошо на чай дают, – сказала Глафира Семеновна.

– Однако я здешнему коридорному еще ни копейки не дал. И наконец, ведь не один коридорный. Вот сейчас был человек образованный, писатель, а как он меня величал превосходительством-то!

– Зато как нехорошо будет, если узнают, что ты наврал!

– А что такое? Голову за это не снимут.

– Неприятно будет, скажут: самозванец.

– Поди ты! Как узнать? Никто не узнает.

– Да ведь паспорт-то твой на болгарской границе записывали. Там ведь есть наше звание.

– Это в Цариброде-то? А Цариброд отсюда верст триста. Никто не узнает, если я буду себя держать по-генеральски. А я буду себя так держать, – проговорил Николай Иванович и позвонил.

Вбежал коридорный.

– Слушайте, Франц… – обратился к нему Николай Иванович. – Херензи… Нам мало этой комнаты. Вениг… Нам нужно еще комнату. Нох ейн циммер… Мне нужна приемная. Вы видите, ко мне начинают ходить посетители и мне негде их принять. Вы поняли?

– Разбирам, экселенц, – поклонился коридорный. – Оште едина одая?

– Не свободна ли у вас рядом комната? Тогда можно отворить вот эту дверь, – указал Николай Иванович на дверь.

– Има комната, има…

– Что ты затеваешь? – спросила Глафира Семеновна. – Куда нам?..

– Не твое дело. Ну, так отворите эту комнату, Франц. Я ее беру… Это будет мой кабинет!

Николай Иванович вышел с Францем в коридор. Через некоторое время Глафира Семеновна увидала, как из соседнего номера распахнулась в их комнату дверь, а на пороге стояли коридорный и ее муж, и последний говорил:

– Комната небольшая, всего стоит три лева в сутки, но нам так будет куда удобнее!

– Брось, Николай. Что ты затеваешь? – сказала Глафира Семеновна.

– Ах, оставь, пожалуйста! Ну что тебе за забота? А теперь, – обратился Николай Иванович к коридорному, – хороший фаэтон нам. Мы едем кататься по городу. Шпацирен… Да чтобы лошади были хорошие, добры кони.

– Има, има, господине, – поклонился коридорный и исчез исполнять приказ.

– Одевайся, Глафира Семеновна, и едем осматривать город, – обратился Николай Иванович к жене. – Я даже потребую из гостиницы человека себе на козлы. Пусть едет тот молодец, который вчера встретил нас на железной дороге. Он расторопный малый, говорит немножко по-русски и может служить нам как чичероне. Только уж ты одевайся понаряднее, – прибавил он.

– Чудишь ты, кажется, – покачала головой Глафира Семеновна и стала одеваться.

Через несколько времени супруги неслись в фаэтоне по Витошкой улице. На козлах сидел вчерашний малый в фуражке с надписью «Метрополь», оборачивался к супругам и называл им здания, мимо которых они проезжали.

– Вы нам, братушка, покажите дом Стамбулова, то место, где он был убит, и тот клуб, из которого он ехал перед смертью, – велел ему Николай Иванович.

– Все покажу, ваше превосходительство. Даже и могилу его покажу, – отвечал малый. – Я еще недавно сопровождал по городу одного генерала. Теперь мы едем по Витошкой улице. Это самая большая улица в Софии. Вот вдали церковь – это наш кафедральный собор… Собор краля Стефана.

– Ах, какой невзрачный! – вырвалось у Глафиры Семеновны.

– Внутри мы его осмотрим потом. За пятьдесят стотинки дьяк нам всегда его отворит. А теперь будем смотреть улицы и дома, – продолжал малый. – Вот черкова[45]45
  Церковь (болг.).


[Закрыть]Свети Спас. А улица эта, что идет мимо, называется Соборна улица.

– Так и по-болгарски называется? – спросил Николай Иванович.

– Так и по-болгарски… В Софьи има и Московская улица. Там дом русского консульства. Вот налево наш Пассаж… Прямо – Дондуковски бульвар… Но мы поедем к княжью дворцу.

И через несколько минут фаэтон подъехал к довольно красивому двухэтажному зданию княжеского дворца, около которого ходили часовые солдаты.

– Прежде был это турецкий конак и жил тут турецкий паша, а потом во дворец княжий его перестроили. Два миллиона левов стоило, – рассказывал с козел малый.

– Ну, особого великолепия дворец-то ваш не представляет, – заметила Глафира Семеновна. – У нас есть и частные дома лучше его. Могли бы своему князю получше выстроить и побольше.

– Деньги мало, государыня, – послышался ответ. – А вот улица Славянска, улица Аксаковска… А вот сад княжий…

Ехали бульваром.

– Это что за дворец? Не Стамбулова ли дом? – спросил малого Николай Иванович.

– Не, господине ваше превосходительство. Это Национальный Болгарски банк.

– Болгарский банк? Стой, стой! Я зайду в банк. Мне нужно разменять сербские бумажки, сербские кредитные билеты.

– И еще есть банк. Отомански банк, ваше превосходительство.

– Это значит турецкий, что ли?

– Туркски, туркски.

– Ну зачем же нам туркский! Там ведь и конторщики турки. Лучше уж нам с братьями-славянами иметь дело. Сами мы славяне – славянам должны и ворожить. Остановись, братушка. Посмотрим, какой такой славянский банк.

Фаэтон остановился около шикарного подъезда со швейцаром. Николай Иванович и Глафира Семеновна вышли из фаэтона и направились в подъезд.

– Полагаю, что уж болгары-то должны разменять сербские бумажки. Ведь серб болгарину самым близким славянским братом доводится, – говорил Николай Иванович жене.

София строится

Зала Болгарского банка была изрядно большая, устроенная на европейский манер, три стены которой были отгорожены проволочными решетками с нумерованными окнами, и за решетками сидели у конторок пожилые и молодые, лысые и с богатой шевелюрой конторщики. Четвертая стена была занята диванами для ожидающей публики, а посредине стоял большой стол для счета денег и написания бланков, которые лежали тут же. Около каждого окна в решетке стояли также маленькие столики. Конторщики или возились с книгами, или с пером за ухом разговаривали с немногочисленной публикой. Николай Иванович выбрал конторщика посолиднее и подошел к нему.

– Говорите по-русски? – обратился он к нему.

– Сколько угодно. Я из Москвы, – отвечал конторщик.

– Русский? Как это приятно! Я из Петербурга.

– Нет, я болгарин, но служил в России. Что прикажете?

– А вот я желал бы разменять эти сербские бумажки на болгарские деньги. – И Николай Иванович протянул конторщику пачку сербских кредитных билетов.

– Не меняем, – отрицательно покачал головой конторщик.

– То есть как это? Совсем не занимаетесь разменом кредитных билетов?

– Русских, французских, австрийских и других – сколько угодно, но с сербскими операций не делаем.

– Вот это забавно! Государство бок о бок, такое же славянское, а вы от его денежных билетов отвертываетесь.

– Курс очень низок. К тому же они ходят только внутри страны.

– Как меня жид-то надул в Белграде! – обратился Николай Иванович к жене и покачал головой.

– В Белграде они отлично ходят, – сказал конторщик.

– Ну, нет-с. Уж если на откровенности пошло, то у меня их не взяли в Белграде на железной дороге за билеты.

– Железнодорожные билеты Восточной дороги везде продаются только на золото.

Николай Иванович был в недоумении.

– Гм… Ну братья-славяне! Даже свои славянские бумажки не хотят менять! – проговорил Николай Иванович. – Но неужели они так и должны у меня пропасть? У меня на триста динаров. Отсюда мы едем в Константинополь.

– Обратитесь к евреям менялам. Может быть, они вам их и разменяют. Но предупреждаю, вам много потерять придется, – улыбнулся конторщик.

– Ловко! Хорошее воспоминание мы увезем о сербских братушках! Ваши-то болгарские кредитки хорошо ли ходят?

– У нас только золото и серебро.

– Тогда позвольте мне на сто рублей болгарского золота и серебра.

И Николай Иванович протянул конторщику сто рублей.

– При объявлении, при объявлении потрудитесь подать, – отстранил от себя конторщик сторублевый билет и тут же подал бланк.

Николай Иванович взял бланк, заглянул в него и сказал конторщику:

– Да тут у вас по-болгарски…

– Пишите по-русски, все равно. «Представляя русский кредитный билет в сто рублей, прошу мне выдать по курсу в левах золотом…»

– Ну хорошо. Ведь вот нигде за границей этого нет, чтобы объявления писать. Приносишь в банк сторублевую бумажку и сейчас тебе: «Пожалуйте, раз, два, три»…

– Ну что делать! У нас немножко бумажное царство. У вас же, русских, учились.

Объявление подано, деньги разменены, и супруги Ивановы выходили из банка.

– Нет, каковы сербские братушки! Какими деньгами наградили! Только жиды их и берут, – говорил Николай Иванович. – Придется и здесь жида менялу искать.

Они сели в фаэтон и поехали.

– Куда теперь везешь? – спросил Николай Иванович сидевшего на козлах чичероне в фуражке с надписью «Метрополь».

– Проедемся по Дондуковскому бульвару и дом Стамбулова поедем смотреть, – был ответ.

– А! Ладно! Ладно.

Тянулась улица, обсаженная только еще начинавшими приживаться деревцами. Направо пустырь, далее невзрачный домишко, опять пустырь, стройка. Налево – то же самое. Вообще строящихся домов довольно много. В некоторых местах еще только копают рвы под фундаменты.

– Кто тут строится? – кивнул Николай Иванович на одно угловое место на какой-то улице.

– Бывший министр Ухтумов дом себе строит, – был ответ с козел.

Проехали сажень пятьдесят.

– А это подо что роют? – спросил опять Николай Иванович.

– Тут будет театр.

– А теперь разве у вас нет театра?

– Есть, но очень маленький, в Славянской Беседе.

– А что это за Славянская Беседа такая?

– Ферейн и клуб.

– А попасть туда нам можно?

– Еще бы вам-то нельзя, ваше превосходительство! Там генералов любят.

Николай Иванович гордо погладил бороду и поправил свой цилиндр, накренив его набекрень.

– Непременно сегодня поедем туда.

Проехали еще саженей пятьдесят. Площадь. На площади стройка.

– Тут что строится?

– Новый кафедральный собор будет.

– А там что такое?

– Бывший министр Канакалов дом себе строит. А вон там по улице фундамент делают, так это большой купец один… Он овечьими шкурами торгует.

– Сколько стройки-то! Сколько улиц пустынных раскинуто! Большой красивый город София будет, – обратился Николай Иванович к жене.

– Улита едет, когда-то еще приедет, – отвечала та.

– Не находишь ли ты, что София немножко смахивает на Царское Село?

– Пожалуй. Но там все-таки куда больше построек.

– Бани, господин ваше превосходительство, у нас строятся, большие серные бани, – рассказывал с козел чичероне. – Серные бани будут и большая гостильница при них. Курорт… Для лечения, – прибавил он.

Выехали совсем на пустынную улицу, свернули за угол. Среди пустыря направо и пустыря налево стоял двухэтажный небольшой белый домик без всяких украшений, но с подъездом под навесом и с балконом во втором этаже. С балкона свешивались два траурных флага – черный с белым.

– Вот дом Стамбулова, – указал с козел чичероне.

– Этот-то? – вырвалось у Глафиры Семеновны. – Да не может быть!

– Действительно, маловат и скромноват, – согласился Николай Иванович. – У нас даже в провинции богатые купцы куда шире живут. А тут такой большой болгарский человек и в таком маленьком доме жил! Я думал, что у Стамбулова, который всей Болгарией ворочал, дворец был. Скромно, скромно жил Стамбулов! И около дома ни садика, ни двора приличного.

Очутились на углу бульвара. Фаэтон остановился.

– А вот здесь на углу был изранен Стамбулов, – сказал с козел чичероне. – В голову, в руки, в плечи… Пять докторов его лечили – вылечить не могли. А клуб, из которого он ехал домой, недалеко отсюда. Прикажете, ваше превосходительство, к клубу ехать? – спросил он.

– Ну что тут! Вези теперь в собор. Нужно в собор войти. А потом в самый лучший ресторан, – отдал приказ Николай Иванович.

Фаэтон помчался.

Самое что ни на есть болгаристое, да из болгаристых поболгаристее

Был час пятый дня, когда супруги Ивановы осмотрели внутренность собора Святого краля Стефана и побывали в старинной церкви Свети Спас. Выходя из церкви Свети Спас, Николай Иванович говорил жене:

– Церкви старинные, а никаких древностей – вот что удивительно. Всего три-четыре иконы древнего письма, а остальное все новейшее.

– Да, да… И к тому же как все плохо содержится, – подтвердила супруга. – Ты заметил в соборе? Даже пол деревянный не сплочен, а со щелями; настоящего отопления нет, а стоят переносные чугунки с простыми железными трубами, проведенными в окна. Не из особенно ревностных братья-славяне к своим храмам, – прибавила она.

– Есть что-нибудь еще осматривать? – обратился Николай Иванович к своему чичероне.

– На могилу Стамбулова можно съездить.

– А это далеко?

– Полчаса езды.

– Брось ты. Что нам на могилу Стамбулова ездить! – перебила их Глафира Семеновна. – Дом его видели, то место, где он был убит, видели – с нас и довольно.

– Княжескую печатницу можно посмотреть, мадам ваше превосходительство, – предложил проводник.

– Ну ее! Какой тут интерес!

– Садитесь, мадам. Памятник Александру II вы еще не видали и памятник нашим русским лекарям, которые погибли в войну за болгарское освобождение.

– Вот это дело другое. Туда нас свезите. А потом в самый лучший ресторан. Я уж есть начинаю хотеть.

Фаэтон помчался. Опять пустыри, между старых домишков, вросших в землю, опять начинающие строиться дома, но на улицах везде видно движение: ребятишки играют в какую-то игру, швыряя в чурку палками, бродят солдаты попарно и в одиночку, проезжают с возами болгарские крестьяне в овчинных куртках и шапках и везут то бочки, то сено, то солому, то мясо. По дороге попадались кофейни и пивницы, и в них народ.

– Положительно болгарская София не похожа на своего сербского брата Белград, – решил Николай Иванович.

– Ну а женского-то элемента и здесь на улицах не много. Простые женщины есть, а из интеллигенции, на ком бы можно было наряды посмотреть, я совсем мало вижу, – отвечала Глафира Семеновна.

– Однако мы видели десятка полтора дам.

– Да, и только в фаэтонах, куда-то спешащих, а прогуливающихся никого.

Но вот осмотрены и памятники – очень скромный освободителю Болгарии Александру II и очень удачный по замыслу – врачам, погибшим в последнюю войну за освобождение Болгарии. Последний памятник был воздвигнут в обширном сквере и состоял из пирамиды, составленной из множества скрепленных между собой как бы отдельных камней, помещающейся на довольно высоком пьедестале. На каждом камне фамилия врача, и таким образом пирамида вся испестрена именами.

– Древнюю мечеть еще можно осмотреть – Софья Джамизи, – предложил проводник. – Очень древняя, ваше превосходительство, так что боятся, чтобы не развалилась. Мы мимо нее проезжали. Она заколочена, но все-таки войти в нее можно.

– Хочешь, Глаша? – спросил жену Николай Иванович.

– Ну вот! Что я там забыла? Еще обвалится и задавит нас. Поедем лучше в ресторан обедать.

– Княжий менажери есть с зверями в княжем саду, – придумывал проводник достопримечательности.

– Обедать, обедать, – стояла на своем Глафира Семеновна – Какой здесь есть лучший ресторан в Софии?

– Ресторан Панахова, ресторан «Чарвен рак»[46]46
  «Красный рак» (болг.).


[Закрыть].

– Ну, вот в «Чарвен рак» нас и везите.

Лошади опять помчали фаэтон.

Вот и ресторан «Чарвен рак» в Торговой улице. Вход невзрачный, с переулка, но лестница каменная, напоминающая петербургские лестницы в небольших домах. В первом этаже вход в кафе и в пивницу, во втором – в комнаты ресторана.

Супруги Ивановы вошли в коридор с вешалками. Их встретил черномазый и усатый малый в потертом пиджаке, без белья, вместо которого виднелась на груди и на шее синяя гарусная фуфайка, с медной бляхой на пиджаке с надписью Portier. Черномазый малый снял с супругов верхнюю одежду и провел в столовые комнаты. Столовых комнат было две – обе большие. Они были чистые, светлые, с маленькими столиками у окон и посередине и имели стены, оклеенные пестрыми обоями, не то в китайском, не то в японском вкусе, и поверх обоев были убраны дешевыми бумажными японскими веерами, а между вееров висело несколько блюд и тарелок, тоже расписанных в китайско-японском стиле. Публики было в ресторане немного. За столиками сидели только три компании мужчин, уже отобедавших, пивших кофе и вино и куривших. В одной компании был офицер. Разговор за столиками шел по-болгарски. Супруги тоже выбрали себе столик у окна и уселись за ним. К ним подбежал слуга в пиджаке и зеленом переднике, подал им карту и по-немецки спросил у них, что им угодно выбрать.

– Брат-славянин или немец? – в упор задал ему вопрос Николай Иванович.

– Аз словенски…

– Ну, так и будем говорить по-словянски. Мы хотим обедать. Два обеда.

– Вот карта, господине.

– А, у вас по выбору! Ну, добре. Будем смотреть карту.

– Не рассматривай, не рассматривай, – остановила мужа Глафира Семеновна. – Мне бульон и бифштекс. Только, пожалуйста, не из баранины и не на деревянном масле, – обратилась она к слуге.

– Глаша, Глаша. Ты забываешь, что это Болгария, а не Сербия. Тут деревянное масло и баранина не в почете, – заметил Николай Иванович.

– Ну, так бульон с рисом, бифштекс с картофелем и мороженое. Поняли?

– Разумевам на добре, мадам, – поклонился слуга.

– А мне что-нибудь болгарское, – сказал Николай Иванович. – Самое что ни на есть болгаристое, да из болгаристых-то поболгаристее. Хочу пробовать вашу кухню.

– Заповедайте, имам добр готовач[47]47
  Извольте, у нас хороший повар (болг.).


[Закрыть].

– Так вот, братушка, принеси мне по своему выбору. Что хочешь, того и принеси.

– Говеждо расол соус от лук, сармо от лозов листне и пиле печено с зеле.

– Самые распроболгарские блюда это будут?

– Да, господине. Добр обид.

– Ну, так тащи. Или нет! Стой! Бутылку чарино вино.

– И сифон сельтерской воды, – прибавила Глафира Семеновна. – Есть ли у вас?

– Все есте, мадам, – отвечал слуга и побежал исполнять требуемое.

– Ты все забываешь, душечка, что это София, а не Белград. Конечно же здесь все есть, – сказал жене Николай Иванович.

Слуга прибежал обратно и нес на подносе маленькую бутылочку и рюмки, коробку сардин и белый хлеб на тарелке и, поставив все это, сказал:

– Русска ракия… Водка и закуска…

Николай Иванович взглянул на бутылку, увидал ярлык завода Смирнова в Москве и умилился.

– Вот за это спасибо! Вот за это мерси! – воскликнул он. – С русской пограничной станции Границы этого добра не видал. Глаша! Каково? Русская водка. Вот это истинные братья-славяне, настоящие братья, если поддерживают нашу русскую коммерцию.

И он, налив себе рюмку водки, с наслаждением ее выпил и стал закусывать сардинкой.