Текст книги "«Жизнь, которая вправду была»"

«Его перо живое и умелое»

Редкий случай – поэт рекомендует прозаика для участия в прозаическом семинаре очередного совещания молодых литераторов Северо-Запада. И тем не менее это так.

Сам я прозой как таковой не занимаюсь – разве что выступаю как автор очерков и статей, но как руководитель литературных кружков, в которых почти все пишут стихи и очень мало кто прозу (всё же находится несколько приверженцев прозаических жанров, чаще всего жанра рассказа), слежу за становлением молодых прозаиков.

К таким авторам относится Вячеслав Всеволодов, который у нас в литературном кружке завода «Арсенал» более известен как Вячеслав Ефимов, ответственный секретарь многотиражной газеты «Заводская правда», организатор и редактор литературной страницы, выходящей почти каждые два месяца.

Не стану характеризовать Вячеслава как журналиста, опытного организатора, скажу лишь о его рассказах, которые не раз обсуждались на занятиях нашего кружка. Что отличает эти рассказы? Верность теме Великой Отечественной войны, Победы, героизма, чаще всего – на материале и на примерах истории обороны Ленинграда. Вторая особенность автора в том, что он проявляет редкую для начинающего литератора неуспокоенность, в нем развито чувство самокритики при сохранении верности своей позиции. Чаще всего он идет по пути углубления образов, характеров, причем – максимально лаконичными средствами, не расширяя бесконечно свой текст, как это любят делать не только начинающие, но и опытные профессионалы.

Убежден в том, что участие в форуме молодых литераторов Северо-Запада расширит творческие горизонты Всеволодова, пойдет ему на пользу. А там, глядишь, и начнется долгожданный процесс формирования первой книги прозы*, пусть поначалу и малолистной, но зато яркой и своеобычной, написанной пером живым и умелым.

Такая книга под названием «Рубежный камень» увидела свет в 2013 году в издательстве «Алетейя» через четверть века после кончины автора.

Леонид Хаустов
Страницы литературного дневника

Автобиография 1943 года

Родился я 31 августа 1920 года в городе Нолинске Кировской области в семье сельских учителей.

Детство. Небольшое вятское село Новотроицкое. Двадцать километров от железной дороги. Ветхий бывший поповский дом, где живут учителя. Рядом красного кирпича здание школы. Речка – приток Ветлуги – петляет среди окрестных лесов и полей. Старое и новое причудливо переплетаются в памяти, и тогда она высвечивает и первый трактор на сельской улице, и первый самолёт, увиденный нами, мальчишками, в вятском небе.

В 1930 году семья наша переезжает в Ленинград. Почти каждое лето отец, инженер-геолог берёт меня с собой в экспедиции – были мы с ним и на Южном Урале, и на Украине, и в Подмосковье, и, конечно же, в вятских лесах. Его неуемная тяга к знаниям, учению передалась и мне.

В седьмом классе пробую писать стихи, переводить Гейне. Посещаю ДЛВШ (Дом литературного воспитания школьников). Занимается с нами С. Я. Маршак, приходят к нам Н. С. Тихонов, А. А. Прокофьев. Большое влияние на меня оказали занятия под руководством П. Н. Шубина.

В 1938 году становлюсь студентом Пединститута имени Герцена. Занимаюсь в литературном кружке института под руководством А. П. Крайского. Принимаю участие в работе институтского клуба, сотрудничаю с институтской многотиражкой. Хожу на занятия центральной литературной группы в Дом писателя имени В. В. Маяковского.

В 1940 году появляется первая весомая публикация – стихотворение «Рябина» в журнале «Ленинград», за ней следуют циклы стихов в журналах «Звезда» и «Литературный современник».

Великая Отечественная война. Я на курсах младших лейтенантов Ленинградского фронта. Марши, стрельбы, строевые занятия, ночные тревоги. 5 мая 1942 года пешком направляемся на фронт, в район Невской Дубровки. Несу службу на разных должностях в стрелковом полку. В сентябре 1942 года у переправы через Неву тяжело ранен. Полгода госпиталей, эвакуация на Большую землю. После демобилизации некоторое время живу в родном Новотроицком, работаю педагогом в детском интернате. В сентябре 1943 года через Ладогу возвращаюсь в Ленинград, где работаю по сей день в детском отделе Радиокомитета.

Она была поэтом настоящим

В предисловии к сборнику «Стихи детей», выпущенному Детгизом в 1936 году, С. Я. Маршак писал: «Раскройте ребячьи тетради и вы найдёте самые трогательные лирические стихи, полные чувства природы, полные личных, самых непосредственных переживаний… Вот как прощается с детством одиннадцатилетняя поэтесса:

 
Детство, детство, ты несёшься,
и летят, летят года.
Детство, детство, не вернёшься
ты ко мне уж никогда.»
 

Этой одиннадцатилетней поэтессой была Вера Скворцова.

Вся короткая жизнь её была отдана любимому делу – поэзии. Радостной и полной надежд была Вера в июньскую ночь 1941 года на школьном выпускном вечере. Загорелая и повзрослевшая, работала она на колхозных полях в годы войны. Сдержанной и чуточку замкнутой была она в годы учёбы в Литературном институте имени Горького. А потом – снова родной Ленинград, работа в литературном отделе Ленинградского радио.

Её стихи иногда появлялись на страницах журналов и сборников, печатались в газетах. Её песни звучали по радио и на эстраде. Свою первую книгу она собирала тщательно, не спеша. Она верила, что впереди большая жизнь, в которой всё можно успеть. Но её надеждам не суждено было сбыться. Свой книги Вера так и не увидела – она умерла в сентябре 1955 года.

Перечитываю стихи Веры Скворцовой, разбираю её дорожный блокнот, с которым она никогда не расставалась, и ясно ощущаю свежее и чистое дыхание её поэзии. Наш товарищеский долг сохранить для поэзии её голос. Она была поэтом настоящим. Она была достойна своего поколения.

11 сентября 1955 года

Двойная звезда

Велик и необозрим небосвод нашей русской литературы, всей всесоюзной великой советской литературы, и сияют на нем звезды самой разной величины, создавая свой неповторимый звёздный узор. Украшают наш литературный небосвод и созвездия. Я думаю, что будет совершенно правильным, поэтически точным, если мы скажем, что на небосводе нашей советской литературы сияет немеркнущим удивительным светом созвездие, имя которому – Купала и Колас.

Небо мировой литературы знает примеры таких созвездий. Достаточно назвать навсегда связанные друг с другом имена Гёте и Шиллера. Купала и Колас – это ведь не просто два современника, это два кровных брата, родившихся в один год, это два сердца, воплотившие в себе талант и душу белорусского народа, прошедших свой жизненный путь плечом к плечу и продолжающих идти рядом в бессмертие.

Как и при жизни, у них всё рядом – могилы на кладбище в Минске, чудесные памятники, открытые в Минске, праздники поэзии, посвящённые их девяностолетию. Всё – рядом, всё – вместе.

Если говорить о реальном небе, то можно вспомнить, что у астрономов есть специальный термин, обозначающий подобное явление – ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА. Мне бы очень хотелось перенести этот термин на небосклон нашей советской литературы.

Так пусть же будет вечно сиять немеркнущая двойная звезда, имя которой – Янка Купала и Якуб Колас!

1972

Вклад в дело Победы

Я постоянно думаю о том вкладе в дело Победы, который внесла наша советская поэзия, вся советская литература. Все мы склоняем головы перед памятью тех, кто не вернулся с войны, кто ценой собственной жизни прокладывая путь к Победе. Сколько поэтов, и совсем молодых, и поэтов старших поколений, сложило свои головы на полях сражений от Заполярья до черноморских берегов! В благоговейном молчании склоним мы свои головы перед их бессмертной памятью. Если б они были живы, то были бы здесь, среди нас. Их нет. Но жива их по-солдатски суровая, по-сыновни нежная, по-русски широкая поэзия, завоевавшая поистине всенародное признание. От имени всех их так проникновенно сказал в своём последнем стихотворении, оборванном на полуслове, сын Сибири, защитник Ленинграда Георгий Суворов:

 
Свой добрый век мы прожили как люди
и для людей.
 

И все мы, ныне работающие поэты, с полной мерой ответственности ощущаем себя продолжателями их оборвавшейся поэзии.

1975

Из письма другу детства и дальнему родственнику востоковеду, журналисту-международнику, автору популярных книг о географических открытиях профессору Л. М. Дёмину

«Дорогой мой братанчик![4]4
  Братанчик на старом вятском диалекте означает двоюродный брат, а в более расширенном толковании – родственник одного с тобою колена.


[Закрыть]

Посылаю тебе мой новый сборник. Называется он “Главное в жизни”. Почему такое название? Прочти книжку – поймёшь. Пожелания твои – писать больше, монументальнее упорно не выполняю. Не получаются у меня увесистые кирпичи с романами в стихах. Предпочитаю стихи в восемь – двенадцать строк, а то и четверостишья. Зарифмовать первую попавшуюся газетную передовицу или многотомную историю российскую – дело нехитрое. А попробуй написать умное и поучительное четверостишье, чтобы в нём и поэзия, и философия были! В книжке, которую посылаю тебе, всего одна маленькая поэма. Почти всё остальное – короткие стихи…»

1975

Несколько слов о себе

В единственном каменном здании, как тогда говорилось: «при школе», жили мы вдвоём с матерью в небольшом вятском селе. Там и прошло моё босоногое и прекрасное, как у всех, детство:

 
А зима – так зима: бесконечность.
А весна – так уж это весна!
 

Осенью 1930 года, когда мне исполнилось десять лет, мы переехали к отцу в Ленинград, где в 1938 году я окончил среднюю школу, а затем и Педагогический институт им. Герцена. В 1940 году я стал печататься в ленинградских журналах.

Главным, определяющим в моей жизни была Великая Отечественная война. Я пережил блокадную зиму 1941/42 года. Потом был в армии: служил в одной из самых знаменитых дивизий Ленфронта – ордена Ленина семидесятой. 26 сентября 1942 года у переправы через Неву под Невской Дубровкой получил тяжелое ранение и снова выжил.

Сегодня, вспоминая все это, оглядываясь на прошлое, я вижу, что мне просто здорово повезло. Если к этому добавить, что у меня был замечательный отец, сыгравший в моём становлении первостепенную роль, что с юношеских лет мне была дана возможность в качестве начинающего поэта общаться с такими известными поэтами, как С. Я. Маршак, А. А. Прокофьев, П. Н. Шубин, что ещё до войны девятнадцатилетним студентом я начал печататься в толстых журналах, что судьба дарила мне дружбу со многими интересными людьми: художниками и хлеборобами, математиками и моряками, врачами и музыкантами, – то выходит, что я и в самом деле прожил счастливую жизнь. А если учесть, что, по выражению Льва Толстого, «счастье – любимый труд», то я счастлив вдвойне, так как всю свою жизнь отдал любимому делу: я писал стихи, печатал и читал их людям, переводил поэтов братских республик, писал о стихах, творчески помогал молодым литераторам. А ещё была радость поездить и полетать по нашей стране и по другим странам.

Больше всего я страдал, когда уходили те, кого знал и любил. Отсюда вот это:

 
Мне кажется, я понял лишь сейчас,
куда уходят умершие?
В нас!
 

Должен сказать, что я никогда не жил по принципу: «Найди, где встать», а всегда жил по принципу: «Утверждайся, где стоишь».

Как я сумел вложить себя и свою судьбу в стихи, судить, разумеется, не мне, а тебе, дорогой мой неизвестный друг, мой читатель.

1 января 1976 года

Из письма народному артисту СССР Борису Чиркову

Родной Борис Петрович!

Большое Вам спасибо за привет, переданный мне радиожурналистом Поляковым, делавшим с Вами радиофильм «Максим идёт по Выборгской».

Я прекрасно помню, как Вы приходили к нам на Троицкую (улицу Рубинштейна), когда «Юность Максима» вышла на экраны. Папа очень часто Вас вспоминал и рассказывал о Вас, о Вашем так рано проявившемся таланте. Между прочим, он говорил и о том, что песенку «Крутится-вертится шар голубой…» Вы привезли из Нолинска! Я ведь тоже уроженец Нолинска, хотя его совершенно не помню, так как годовалым ребёнком был увезён на родину моего отца в село Новотроицкое той же Вятской губернии. И только в прошлом году мне всё-таки посчастливилось побывать в Нолинске во время Дней советской литературы в Кировской области.

Борис Петрович! У меня к Вам большая просьба. Я хочу написать поэму об отце. Его нолинский период жизни мне совсем не известен. Особенно, конечно, меня интересует всё, что связано у папы с Вами, будущим Максимом, большевиком. Вообще, как видится Вам образ тогдашнего Ивана Васильевича Хаустова? Скончался он в 1964 году. Даже уйдя на пенсию, он продолжал работать геологом. До конца дней своих оставался Вашим горячим поклонником, каковым являюсь и я. Был у нас в Ленинграде во Дворце культуры имени Горького на «Заговоре императрицы», но пойти за кулисы, естественно, как вятский постеснялся. Очень о том теперь сожалею.

С нетерпением буду ждать письма Вашего об Иване Васильевиче, хотя бы и совсем не большого. Для моей дальнейшей творческой работы это очень важно.

Посылаю Вам свою новую книжку – «Слушая время».

С любовью Леонид Хаустов

3 декабря 1978 года

Ленинград

Творческий процесс и современность

Творческий процесс я понимаю как процесс накапливания и отдачи. Чем больше поэт связан с жизнью, тем больше накапливает он впечатлений, мыслей, чувств. Сидящему сложа руки, трудно надеяться на приход вдохновения. Когда я думаю о Владимире Маяковском, то вижу его широко шагающим по Москве, беседующим с рабочими Кузнецка, а не сидящим в кабинетной тиши. Современность – животворный воздух искусства.

А потом количество накопленного начинает переходить в новое качество: идёт процесс отдачи. Из жизненного и душевного опыта поэта рождаются новые стихи. Когда мы говорим, что поэт должен быть всегда с веком наравне, это относится и к поэтике и к языку. В этой области сейчас делается много нового, интересного, необходимого, чтобы новое отражать ярко, достойно.

Работа поэта постоянна. Она никак не может измеряться часами, проведёнными за письменным столом. Она проходит отнюдь не по принципу: «Чем больше просидишь – тем больше совершишь». Одно мгновение может быть дороже и плодотворнее дней и даже недель, но и это мгновение должно быть напоено современностью.

1960–1980

Читатель знает всё

Поток современной поэзии необозримо широк. И нелегко в нём разобраться даже весьма искушенному знатоку. Издательства не успевают за ним. Не успевает и критика. Но есть читатель. Он знает всё. Он за всем успевает следить. И это не удивительно, потому что читатель этот – многомиллионный советский народ, самый читающий народ в мире. И каждая встреча с читателем, каждое устное выступление поэта перед самыми различными читательскими аудиториями – это, так сказать, дополнительный тираж наших стихов.

1980

Черты биографии и черты поэзии

Моя жизнь мало чем отличается от жизни людей моего поколения. Вот её вехи: деревенское детство, школа, институт, война, послевоенная жизнь. Поэтому давайте отдадим факты из биографии, нужные для анкет, – анкетам. А вот о том, что было особенно важным для рождения стихов, а следовательно, и для их понимания, хотелось бы сказать особо. Здесь важнее не то, где учился, а чему научился, не где служил, а чему служил.

Мои пристрастия и вкусы в течение жизни менялись мало. Как я любил в юности Пушкина и Есенина, так и продолжаю их любить теперь. Только любовь эта стала глубже, осмысленней. Я жил, пожалуй, так: сперва полюбишь, а потом поймёшь, за что. А не наоборот. Одну из своих книг я так и назвал – «Черты биографии», имея в виду главным образом эти внутренние черты, а не внешние, формальные.

Датировка особого значения для меня в силу ряда обстоятельств не имела. Задумывалось стихотворение, писался черновик, отделка шла лет пять, например, а публиковалось стихотворение лет через десять. Бывали, конечно, и исключения. Поэтому, может быть, я не всегда был внимателен к датировкам стихотворений, о чём, впрочем, сейчас порою и жалею – ведь даты эти оказалась верстовыми столбами на пути стихотворения к людям[5]5
  Учитывая эти слова Хаустова, составитель всемерно старался уточнить датировки всех текстов.


[Закрыть]. Если дата публикации, действительно, для меня творческого значения не имеет, то другие даты – от начала работы над произведением и до окончательного его завершения мне теперь, в пору подведения итогов, всё чаще и чаще начинают помогать. Помогают они памяти.

1980

Родные сердцу имена

«Я стою перед тобой на коленях, русская литература», – писал артист Владимир Яхонтов в своей книге «Театр одного актёра». В этих словах как нельзя лучше выражено не только величие русской литературы, но и отношение к ней советского человека.

Да, русская литература – это неисчерпаемый клад, это – неиссякаемый источник, откуда народ черпает силы и вдохновение. Создавалась наша родная литература людьми, чья жизнь – сама песня. Их жизнь, их труд есть подвиг, будь то Пушкин или Лермонтов, Есенин или Маяковский.

Имена этих людей, сотворивших великое чудо – русскую литературу – для нас священны и составляют одно непреходящее понятие: РОДНЫЕ СЕРДЦУ ИМЕНА.

1980

Он нам так много обещал

Проездом оказался я в Москве в один облачный августовский вечер, горестный как-то не по-летнему. Поехал навестить на Ваганьковском кладбище могилу Сергея Есенина. И нашёл рядом другую могилу, совсем не давнюю. На чёрном мраморном обелиске виднелась коричневая эмаль – портрет поэта-фронтовика Алексея Недогонова. До острой боли вспомнилась мне эта могила, когда я прочитал недавно с неослабевающим вниманием книгу Недогонова, выпущенную в свет в издательстве «Советский писатель». В этом сборнике наряду с поэмой «Флаг над сельсоветом» опубликовано пятьдесят НОВЫХ стихотворений Алексея, то есть тех, которые он не успел напечатать. Я и прежде высоко ценил творчество Недогонова, но именно тогда окончательно убедился в том, что это очень самобытный крупный лирический поэт, много обещавший.

Наш ленинградский литератор Георгий Трифонов, большой выдумщик, но в вопросах серьёзных весьма точный и обстоятельный, поведал мне как-то о трагической гибели Недогонова. По какому-то поводу Трифонов был вынужден обратиться в канцелярию Правления Союза писателей СССР (Союза писателей РСФСР тогда ещё не было, и все вопросы решались в одной, высшей, инстанции). Сидит, ждёт какого-то администратора средней руки, вдруг раздаётся очень длительный и какой-то тревожный звонок, а трубку снять некому! Рискнул, снял… Звонок был из отделения милиции: «Ваш писатель попал под трамвай, погиб сразу, медицина не потребовалась…» Вернулся хозяин рабочего стола. Трифонов ему всё и поведал. «Я уйти сейчас не могу. Послать некого! Не в службу, а в дружбу съездите туда, в это отделение, спасите документы, может, какие-нибудь рукописи у Недогонова с собой были. Ну, словом, действуйте, как на фронте!». Трифонов и поехал. Оказалось, что на радостях спешил Алексей домой из издательства, прыгнул на площадку трамвая, сорвался и – прямо под колёса второго вагона!..

На памятнике выбиты золотые буквы:

 
Мы должны учиться у растений,
умирая, снова расцветать.
 

1949–1980

Леонид Хаустов
Из малых родин состоит большая наша Родина

Слово душевного привета

С легкой руки Александра Твардовского вошло в нашу речь понятие – малая родина. Это то место, где ты родился и рос, где впервые увидел солнце, небо, лицо матери своей, где научился говорить на родном языке, где все было впервые. Я часто думал: велика ли она, малая родина, какая она – в целую область, в район, в село ли размером?.. Планы, как в кино, укрупняются, и тогда память заполняет родной дом. Вероятнее всего, малая родина всегда величиной со страну детства. Какой была страна детства для меня?

Родился я 31 августа 1920 года в городе Нолинске Кировской области в семье сельских учителей, но малая моя родина – типичное вятское село Новотроицкое Шебалинского района. Помню… Детство. Двадцать километров от железной дороги – по тем временам расстояние значительное да и сейчас немалое. Ветхий бывший поповский дом, где живут учителя. Рядом красного кирпича здание школы. Первая моя в жизни речка – приток Ветлуги, петляющий среди окрестных лесов и полей. Первый трактор на сельской улице. Первый самолет в небе. Не только для меня они первые – для всей округи. Новые наставали времена.

Необозримо велика и многообразна наша страна. Есть в ее многообразии характерные особенности, присущие только или же преимущественно тому или иному краю. Тут и словарь, и выговор, и особенности фольклора и быта, и народного искусства, и черты характера, и даже юмор.

Родившийся в Кировской области, я навсегда влюбился в вятичей. Из глубины веков дошли до нас и неповторимый говор, и удивительный характер. Вятичи не боялись подшутить, а то и посмеяться над собой. Нравится мне такая прибаутка: «Вятские – хватские, семеро одного не боятся». Это, конечно, шутка, озорство. На самом же деле вятский человек смел и мужествен, силен и умен. Мы по праву гордимся тем, что легендарный полководец Великой Отечественной войны Маршал Советского Союза И. С. Конев – наш земляк, и Л. А. Говоров, Маршал Советского Союза, и К. А. Вершинин, Главный маршал авиации, – тоже наши земляки. А сколько у нас Героев Советского Союза, кавалеров боевых орденов! И нет числа безымянным героям, а лучше сказать – не прославившимся, но славным.

На войне я безошибочно узнавал по выговору своих земляков – а среди них защитников Ленинграда было немало. Один из них – Костя Лебедев – мне запомнился особенно. У него был прекрасный голос (наши земляки вообще очень музыкальны!), но он его не холил, не берег. Пел как умел – себе и другим на радость! Неплохо играл он на гитаре. Вообще из него мог получиться настоящий музыкант. Мы с ним бок о бок воевали под Невской Дубровкой и почти одновременно были ранены. Он своими песнями скрашивал наши госпитальные дни. Палатки стояли прямо на снегу. Сразу переправить нас на Большую землю не было возможности. Товарищам моим да и мне становилось все хуже, и сквозь полузабытье нам слышался высокий голос Кости. Сейчас, спустя многие годы, я так и слышу в его исполнении «Однозвучно звенит колокольчик…», и вновь мне видится санная дорога, почему-то непременно лесная, вятская, дорога на мою малую родину…

Так, видно, мне написано было на роду. После тяжелого ранения и контузии я был эвакуирован на Большую землю и оказался сперва в Невьянске, потом в Кирове и наконец в своем селе Новотроицком, где к тому времени жила в эвакуации моя родительская семья. Отец и мать, как и в детстве моем, учительствовали. Подлечившись немного, работал в школе и я. Ожили картины детства, и я словно сам вернулся в давние детские года. Учительствовал я не просто в школе – в интернате, где было много ленинградских сирот. Земляки мои сражались отважно и жизни на фронтах не жалели[6]6
  Как недавно стало известно, 100 000 кировчан защищали Ленинград!


[Закрыть]. И я, недавний фронтовик, рассказывая ребятам о войне, каюсь, не раз шел в своих рассказах на святую ложь, говоря, что видел или слышал на фронте отца (или об отце) того или иного моего ученика.

Вообще, по следам событий далеко не всегда удавалось мне писать. Вятская тема, одна из важнейших в моем творчестве, растянулась на многие годы и продолжается по сей день, но не всегда в последовательности жизненной, хронологической. Сейчас все больше волнует раннее детство, до которого, конечно, в годы войны было куда ближе. Но тогда между юностью и детством огненной стеной стояла война.

Теперь я прихожу к выводу, что только зрелость сумела все как-то уравновесить, соединить. Стихом я могу сказать все, но все больше и больше зовет к себе проза – ей помогают военные дневники, письма, записные книжки – многие из них уцелели, на счастье, и очень мне сейчас нужны в работе.

…Давно я уже не был в Новотроицком. То дела не пускали, а теперь – здоровье. Но все равно я вижу свою малую родину постоянно – пишу ли о ней стихи, перечитываю ли записные книжки и письма с войны, перебираю ли старые фотографии, слушаю ли пластинку с записью старинных вятских песен… Даже дымковские игрушки, которых немало в моем доме, возвращают меня в страну моего детства, на вятскую землю.

1978–1980