Текст книги "Владычица морей"

«Так что если они окажутся одни и резню устроят в Кантоне, то я и буду виноват?» – думал тем временем Путятин.

После обеда в круглой комнате красного мрамора послы остались с глазу на глаз.

– Я люблю Макао, – сказал Элгин, – за его атмосферу истории, за его конвент и за парк Камоэнса, за улицы среди гор, за нарядный фронт старинных зданий над линией моря. Португальцы воздвигали здесь памятники эпохи, когда Гонконг был голой скалой.

Наедине послы стали откровенней. Дипломатическая тема тяготила их своим однообразием. Иногда разговор опускался до цинизма.

– По виду молодой дамы можно узнать, есть ли у нее любовник, – сказал Путятин, – и довольна ли им она.

Этим замечанием он задел Джеймса. При встречах с Энн он замечал, что она довольна и чувствует себя выше окружающих. Ему опять вспомнились рассказы о нравах колониальной молодежи. Но это как-то смутно представлялось до сих пор. Путятин яснее все выложил. Конечно, увлечение возвышает и придает прелести.

Когда Боуринг уговаривал посла спасти свой престиж, он настоятельно напоминал, что многие великие морские экспедиции знаменитых путешественников внезапно меняли курс и шли в эту испанскую колонию. Там есть все, для того чтобы отдохнуть страннику, которому каждый день грозит опасность.

Побывав в Маниле, Джеймс понял, что родовые аристократки колониальной Испании не могут не привлекать великих мореплавателей и коммодоров, побуждая их менять курс своих армад.

Оказалось, что и Путятин бывал в Маниле и тоже под таким же предлогом, как Элгин. Он не желал стоять в Нагасаки и ожидать ответа от японского правительства из столицы на свои предложения, поступаться престижем посла великой империи.

У Джеймса с Путятиным в Маниле оказались общие знакомые. Ясно, Путятин весьма порядочный человек. Он без предрассудков, ясно выражает свое мнение о том, про что редко говорят.

– Когда едешь по железной дороге в Лондон, то думаешь не о пейзажах за окном, а перечитываешь названия станций и ждешь конечную, – сказал Элгин.

Если у Евфимия Васильевича было увлечение в Маниле, то уже забытое за заботами. Влюбчив ли он? Что-то придавало ему энергии, как паровой машине, мощность которой исчисляется лошадиными силами. Не зря дан ему Коммодорский крест за Грецию. У людей, горячо верующих, как Путятин, сила обнаруживается когда надо и не впустую.

Путятин имел в виду не только леди, когда говорил, как много объясняет внешний вид. По Пальмерстону заметно, что у него есть любовница – Франция, и Элгин здесь, по привычке их государственных людей, ухаживает за француженкой в лице барона Гро, чтобы дипломатическими средствами соблазнить ее кинуться с собой вместе в пекло кантонской битвы. И по даме все заметно, и по государственному деятелю, и по его послу Элгину.

Прибыл капитан Смит. Фредерик Брюс вошел с ним.

Элгин рекомендовал офицера и сказал, что в будущем намерен его послать на реку Янцзы, по следу миссионеров. Пока Смит нужен здесь, придется переводить бумаги, которые возьмем в Кантоне в архиве вице-короля Е. Ни тени смущения не заметно на лице Путятина, словно все это его не касалось.

На сегодняшнем обеде Смит не присутствовал. Офицеры высокой значительности, как полагал Элгин, не должны быть свидетелями честных переговоров порядочных людей.

Смит, несколько озабоченный откровенностью Элгина про проникновение в архив Е, тоже глянул на Путятина, желая видеть конфуз на его физиономии. Брюс довольно сумрачен и недоволен словами брата. Путятин, при всей его святости, как полагал Смит, играет надвое. Обольщаться нельзя. И нельзя открывать свои намерения для выведывания мнений и вербовки мнимого союзника. Риск очевиден. Будь Смит на обеде, он перечитал бы по-своему мнения всех его участников и постарался бы разгадать то, что скрывается под выражениями лиц.

Но такие офицеры, как он, не нужны там, куда их не просят.

Элгин предложил Путятину ознакомиться с секретными донесениями шпионов из дворца Е. Сказал, что и впредь вся его переписка с кантонским начальством будет пересылаться послу Путятину. Желал бы обсудить с Евфимием Васильевичем ультиматум, который подготавливается и скоро будет послан губернатору Е.

Сэр Джеймс тронул Евфимия Васильевича Редко среди них попадаются такие прямые и откровенные натуры, тем более надо быть с ним настороже, как и они с нами.

Трогательно весьма! Дружественности своей к Китаю и преданности соседству Путятин верен. Своими убеждениями и привязанностями не поступится. Но не надо обнаруживать. Откровенность может подвести. Лгать перед лицом умного и честного посла морской державы, Властительницы морей никак нельзя. Русский посол не лжет. И нельзя представиться колеблющимся, неуверенным. Поэтому нельзя уклониться и не поддержать выраженного радушия; посол императорской России не может колебаться. Так, правду не скажешь и лгать нельзя, на притворство не пустишься, не позволяет достоинство. Придется действовать дипломатически?

Элгин сказал, что, готовя ультиматум, изложит в нем грубые требования, и отозвался о себе и о своих делах с упреком, как они умеют.

– Жаль угрожать войной. Не будет отступления.

Все это хорошая манера при опасной игре, которую они затевают. Путятин не отвечает прямо, хотя ему прямо все изложено и откровенно. Сам Элгин дипломат высшей пробы. Лучше, если дурного впечатления у него не останется. Не надо, чтобы тень, хоть малая, промелькнула между ними. Конечно, он сам в таком же положении, как и я, все послы в Китае озабочены мандаринами, а заодно и Тайпин-Ваном. Элгину надо так подготовить все действия, чтобы потом и здесь, и в парламенте очевидно было, что иначе поступить не мог. Тогда он смело может решиться на кровопролитие, оправдывая себя. Но он и не скрывает этого. Не приходит ли ему в голову соединиться еще и с мятежниками. Мнение Элгина по этой части Путятину хотелось бы знать. Элгин предложил Путятину действовать соединенными силами всем четырем державам вместе. Тогда можно будет избежать кровопролития. Как обухом по голове!

– Против Китая?

– Да, против Китая. Надо отдать справедливость Маниле, – переменил тему разговора Элгин. Воспоминания останутся у него на всю жизнь. Хотя временами Джеймс попадал в неприятное положение. Он много читал про испанцев и бывал в Испании, но и не представлял себе нравы в ее колониях. Всегда и в любых обстоятельствах, как и каждый женатый мужчина, он помнил свою семью. Катти Сарк помнилась ему даже в Маниле… Это естественно. Как возмутилась прелестная испанка, когда ей стало известно, что он ведет не дневник, а вместо этого пишет письма жене в Лондон, в которых излагает все свои приключения. Очаровательная молоденькая аристократка долго сдерживалась, гордость и воспитание не позволяли ей прибегнуть к откровенности. Но темперамент взял свое, она не выдержала и обрушилась на лорда так, как будто это был провинившийся мальчишка. «Ах, эти женатые мужчины! – избоченясь, воскликнула она с гордой усмешкой. – Верно говорят про вас: “Хоть через труп, но к жене…”»

Путятин моложав не по годам. Хотя на десять лет старше Элгина, но они говорили, как сверстники. Смит уже давно ушел. Разговор о тайнах кантонского ямыня закончился. Элгин подозревал, что Смит неравнодушен к Энн. Может быть, это естественно. Ведь он молодой человек. Не может быть влюблен лишь в свою профессию… Мадонны Макао напоминали грешному скитальцу колониальных полудев и балы на военных кораблях.

Пили вино и говорили. Путятин чувствовал себя с англичанами не по себе. Прежде этого не было. С ними все не так, как с японцами. В Японии был он стариком, законоучителем, талант его проявлялся со всей мудростью. В его возрасте, повсюду в Азии, человек пользуется уважением. Считается, что жизнь идет к концу. С англичанами Евфимий Васильевич чувствовал себя молодым человеком, молодым конем, которого гоняют на корде по ипподрому. Мускулы его просили движения и дела, от ударов бича над головой он готов был к скачке с барьерами, где можно в любой миг засечь ногу. Но боже спаси зазеваться или, напротив, почувствовать себя в чужой власти или под влиянием этих жокеев. Элгин явно клонил к тому, что сильные европейские державы должны быть союзниками в их азиатской политике, это естественно; Европа может надеяться на Россию как на каменную стену и рухнет без нее, если в будущем Азия начнет большую войну…

Глава 9. Воспоминания о Камоэнсе

 
Кованые ворота ведут в застенный парк
Великого Сената Макао…
 

Марк Брайзер и Шенн Деви. Viva Макао

Настоящий моряк насквозь прокурен. Табак укрепляет нервы, помогает сохранять спокойствие во время опасности, сушит и способствует выработке характера, делает курящих жесткими и стойкими. Некурящий нежен, как молоко, и кажется слабым. Морской ветер никогда не бывает причиной заболевания; табак избавляет от насморка, даже в гнилой Европе.

Молодые люди курили, стоя кругом во внутреннем дворике патио, окруженном крыльями дворца, под разросшимися деревьями индийской смоковницы, и обменивались мнениями о качестве табаков и сигар. Чихачев достал табакерку и угостил желающих крепкой маньчжурской листовухой, которую научился курить на стыке азиатского и русского табачных миров, на грани родной махорки.

Мистер Эдуард Вунг, молодой переводчик в безукоризненном сюртуке по сезону и в шляпе, внимательно слушал и молчал. К нему никто не обращался, как к человеку второго сорта. Он знал свое место и умел быть незаметным. Николай Матвеевич все время чувствовал его присутствие. Странно, что именно он имел влияние на Чихачева, как самая привлекательная фигура. Предложено было пойти в город и посмотреть памятные места.

– На форт, господа, где триста лет тому назад служил рядовым солдатом и писал свои элегии, сонеты и сатиры великий португальский поэт Луис де Камоэнс, – сказал лейтенант Артур. – Пожалуйста, вы с нами, – обратился он к Вунгу.

Когда-то в юности Николай Матвеевич Чихачев читал Камоэнса по-французски, получив маленькую книжонку из рук своего знаменитого дяди, великого географа и ученого, издававшего свои труды про Алтай в Париже. Однако вряд ли кто-нибудь из здесь присутствующих знал Камоэнса лучше Николая. Моряк, как не раз убеждался Чихачев, получает и пополняет свое образование, как и актер, который узнает имена королей, их жен и возлюбленных, а также полководцев, великих деятелей и мыслителей разных эпох, события разных времен, идеи поколений, изучает множество характеров, обретает интерес к мифам и приучается свободно и кстати упоминать их имена из заученных ролей, у него составляется история человечества и культуры, вырабатывается отличный язык и манеры, а в умении вести себя в обществе он не уступит аристократам. Так говорил морским кадетам артист Александрийского театра Каратыгин, по повелению покойного государя преподававший дикцию в Морском кадетском корпусе. Актер, играя в пьесах великих писателей, становится образованным человеком. Так же, как, играя произведения плохих авторов или в плохих переводах, он теряет и то свое, последнее, что имеет, приучается мыслить пошло и бедно, как сам актер.

Моряк учится в портах и в городах, в которых бывает. У него развивается интерес к иностранным языкам. По памятникам, дворцам и памятным дням он узнает мир, события прошлого и новые имена, а потом тянется к книгам, читая про все, что удалось схватить ему краем уха. Много пользы получает он от встреч с молодыми женщинами, которые оказываются не только соблазнительными, развивая в нем рвение и энергию, но и наблюдательными и по-своему образованными, охотно делятся всем, что сами знают, с приятным молодым человеком, который, покинув ее страну, станет опять обреченным на вечные опасности. Встречи сверстников и сверстниц во всех портах и одинаковы, и ни одна не походит на другую.

По газетам и по деятельности полиции, а также по торговле, бушующей во всем мире, когда каждый дом в каждом городе представляет собой торговую лавку, моряк составляет представление о политическом и общественном развитии народов разных стран. Теперь многим захочется почитать про Макао и Камоэнса, а дальше и про Васко де Гама и Марко Поло.

Видимо, все молодые люди, шагающие по старинной улице португальского города, что-то слыхали про Камоэнса, и английская, и русская версии о нем сходятся. Англичане, видимо, больше знают, у них не только в Лондоне, но и в колониях обо всем на свете издаются дельными людьми брошюры и книги, дешевые справочники, из которых всегда можно выхватить что-то полезное для себя и при случае произвести впечатление в обществе.

…А для Николая Матвеевича годы, проведенные в самых гнилых туманах и при вечных ветрах, на шлюпках и туземных лодках, а зимами на собачьих нартах или на лыжах, в разъездах по льду и в снегах, про которые если рассказывать – никто не поверит, с ночлегами в жарких, дымных и тесных юртах и фанзах, с опасностями, с жизнью впроголодь, когда приходилось радоваться пластине собачьей юколы, выменянной у гиляка, – были (во что тоже никто не поверит) самыми лучшими и счастливыми в жизни. Чем? Он сам себе удивляется, как все снес и что оказывается в силах человеческих. Никогда и нигде в другом месте не познал бы себя, на что способен, силы его не пробудились бы; откуда что взялось. Мало сказать, что были тяготы и голод. В те ранние годы, конечно, как теперь может показаться, легко все и просто. Наламывал себе ноги в ходьбе на широких коротких лыжах, подшитых шкурой, он-то, сын богатых родителей! Он не знал бы своих сил, если бы там не жил.

Вспоминал это не в упрек красоте Макао и не в укор англичанам; на эскадре Сеймура были свои труженики, исследователи Канады и знаменитые арктические капитаны, в их числе Пим.

Красивей местностей, чем там у нас, где прошли юные годы, Николай нигде не видал. Стылый лес, ночь, снега горят, луна большая, сопки над Амгунью, далеко собаки лают, и люди едут, говорят – каждое слово слышно отчетливо за несколько верст, тишина хрустальная, смотришь – и не веришь глазам и ушам, что такие чудеса на белом свете.

Макао, конечно, город необыкновенный. Таких и в Европе нет. Но, боже, куда нас занесло! На юг Китая, в португальскую колонию. Подумаешь: не лишку ли мы хватили, махнули так далеко, нет же у нас здесь никаких интересов? Путятин, видно, полагает, что со временем явятся. Не схожи ли мы с французами, которые толкуют в Китае о распространении веры, а, по сути, делается все из-за престижа императора Наполеона III, который желает прославиться как великий завоеватель. Практических интересов у французов здесь немного, а у нас нет никаких.

Город с черепичными кровлями и садами начал опускаться у ног офицеров, подымавшихся по ступеням на холм. Сдвоенные башни католических соборов становились выше и виднее, даже ближе, открылся величественный фасад сгоревшего когда-то храма иезуитов. Как огромные красные ворота, стоял он среди груды развалин. Красота захватывала, и самолюбивые воспоминания Николая снесло, угас оттенок обиды, который есть у каждого из наших изможденных в труде ради столицы, где его знать не хотят и цели его не понимают.

Открывалась панорама города, который уместился на полуострове не более двух верст в длину и был отрезан от материкового Китая напрочь изолирующим иностранцев навечно водным каналом, прорытым через перешеек. А они перешли и рвутся далеко в глубь Китая. С обеих сторон полуострова моря и островки, а за морями опять сопки. Макао, как гнездо художников и мастеров каменной кладки, как академия или как шкатулка с драгоценностями.

Россия по сравнению с этим торговым и антикварным миром представляется где-то наверху, в холоде, огромным монастырем, в котором все на военный лад, и велено всем хвалить тех, что наверху, от земли до неба, и всем коситься друг на друга…

Что думал Камоэнс, всходя вот так же по этим вековечным каменным ступеням длинной лестницы на форт, господствующий над морем, глядя вдаль на открывающиеся все новые бесконечные поля вод в пятнах ветров и затиший? Горы и в самом городе Макао и на соседних островах, как и главы церквей и соборов, отсюда кажутся еще выше, ветер свежее и уж не доносится с улиц и базаров и от плавучих кварталов запахов жареной рыбы и бобового масла. Видны кварталы лачуг на лодках в крапинках живых цветников, каждый бедняк утешает свой взор садиком в маленьком ящике.

Наверху, под облупленным основанием тучной башни форта подымается и вытягивается толстый черный ствол огромной пушки, он стоит жерлом ввысь над Макао и становится длинней всего города.

Поднялись на площадку с небольшой сигнальной пушкой, где над кручей стоял часовой-негр.

Артур и Форсайт заговорили по-французски с португальским офицером, извиняясь за визит, и просили позволения осмотреть исторические достопримечательности. Сказали о разрешении, данном вице-губернатором Макао.

Португалец с яркими черными глазами, любезно улыбаясь, сказал, что он извещен, ждал гостей, очень рад и предоставит возможность осмотреть все, что окажется интересным.

Его познакомили с капитаном русского парохода. Подошел британский лейтенант небольшого роста и заговорил по-португальски. Дежурный офицер ответил любезностями и перешел на английский.

Все вздохнули свободно и дали волю чувствам. Николай совсем успокоился и отлетел мыслями, как птица над морем. Он невольно насторожился, уловив на себе взгляд Вунга, который тот спокойно отвел.

По дороге Вунг отвечал только, когда к нему обращались. Он всегда вежлив и всегда под рукой. Никогда не заговаривает первый и умеет сохранять вид бесстрастного безразличия ко всему, что слышит и видит. Все, о чем говорят, его не касается, пока к нему не обратятся. Отличная китайская школа. Несмотря на ранние годы, в нем виден опыт многих поколений и собственное умение владеть собой.

Вид на море и на город был так хорош, что все невольно обратились к мистеру Вунгу, желая услышать от него что-то особенное, сокровища наблюдений подлинного знатока, чье европейское воспитание и умение изложить свои мысли по-английски не вызывают сомнений.

– Вы видите множество островов вокруг Макао в море и дальше по всему Зеву Тигра, дракона Кантонской реки, – заговорил Вунг, – вглядитесь в эти островки и острова, в эти округлые горы, они похожи на живых существ со спрятанными головами, со складками тел и сложенными лапами. Пасти в скалах… Вы знаете, по народному поверью, это спящие в море драконы, охраняющие входы в реку Перлов.

Русские первыми захлопали в ладоши, и раздались всеобщие аплодисменты. Сразу же оборвались, как по команде, как у англичан в театре.

Капрал-негр на ломаном английском сказал Мартынову, что американцы за осмотр форта всегда предлагают деньги, но этого делать не надо.

– Взгляните на север, – продолжал Вунт, – там внизу площадка у самой канавы границы. Она вытоптана копытами рысаков, похожа на луг, выжженный солнцем. В Макао очень рано были заведены бега. Испанцы пришли в Мексику со своими лошадьми, португальцы в Макао также сводили со своих кораблей породистых скакунов. Скачки и бега были их страстью. Они, конечно, не знали, что в Китае, в отдаленных областях, разводятся прекрасные породы лошадей. Из Гонконга в Макао приезжали понтирующие игроки. Ставки делались здесь на лошадей, выигрывались и проигрывались целые состояния. Но теперь, как вы знаете, на Виктории есть площадка ипподрома, а конюшни Гонконга в рекомендациях не нуждаются.

Офицер провел гостей во внутренний дворик форта, показал казематы, в которых живут солдаты. Там же артиллерийские орудия. Артур и офицеры обсуждали угол обстрела из амбразур.

Выйдя из форта, Чихачев набивал свою раскуренную трубку, закладывая маньчжурские листья поверх огня, и опять уловил на себе беглый взгляд Вунга, словно по лицу его что-то пробежало. Вунг явно интересовался им. Чихачев понял, что должен облегчить молодому джентльмену его задачу.

Вошли в башню форта. Там висели большие корзины разных форм, плетенные из морской травы. Офицер сказал, что это сигнальные китайские знаки, которые приняты в Макао португальцами, поскольку понятны всем морякам и населению. Корзины поднимаются на штоках, оповещая население о приближающихся тайфунах. Вдоль побережья у китайцев, у португальцев и у англичан существует согласная система сигнального оповещения об опасностях, которая действует даже во время войн. Служба моря и спасения на воде рыбаков и матросов продолжается, как и служба предсказания ветров и тайфунов.

Дух Камоэнса витал и над башней, и над городом, он чувствовался на стволе гигантской крепостной пушки. Англичане быстро освоились, всюду ходили и лазали, забирались по лестницам, рисовали виды и чертили планы. Корреспондент «Таймс» Вингров Кук вынул увесистую записную книжку и присел на каменную плиту.

– I assume it was a Chinese girl-slave to whom some of Camoens’s loveliest sonnets were addressed[43]43
  I assume it was a Chinese girl-slave to whom some of Camotns’s loveliest sonnets were addressed. – Я полагаю, что это была китайская девочка-рабыня, к которой адресовал свои любовные сонеты Камоэнс (англ.).


[Закрыть], – провозгласил коренастый артиллерист с «Дрейка».

– О, Alma mihna gentil… – выбрасывая руки ко всему божьему миру неба и моря, запел с итальянским темпераментом лейтенант Форсайт. Артур забрался по трапу на вершину башни, укрепился там, достал планшет и стал рисовать.

Кое-что на форте могло сохраниться со времен Камоэнса, хотя времени прошло много и переделки были. Но сейчас хотелось верить, что здесь все так было всегда. Может быть, не только форт, но и многие здания Макао стоят с тех пор, когда бедный солдат писал здесь поэму о Лузусе, брате Вакха, которого португальцы считают своим родоначальником. Он писал о Васко де Гама, о походах и плаваниях по морям далекого Востока. Как и теперь, косили людей холера и чума. Поэт умер в эпидемию, оставив человечеству великую поэму.

На обратном пути Вунг рассказывал, что на набережной растут редкие деревья, она обсажена индийскими фигами. В древние времена индусы вывезли побеги банианы в Персию и высадили у дворца Бандар, там они необычайно разрослись на новой почве и вывелся новый вид. Эти деревья завезены португальцами.

Остановились у развалин собора.

– Когда иезуиты были изгнаны из Макао, они, не смея увезти с собой добытые здесь богатства, зарыли их под храмом и под зданием своего колледжа Джентльмены удачи искали эти сокровища, пока пожар не уничтожил зданий. Вы видите сохранившийся фасад собора Святого Петра, статуи и гигантскую лестницу… Под каменной плитой хранятся кости святого Франциска.

Вунг поддерживал разговоры и отвечал на расспросы, но, как только речь заходила о политике, он замечательно, умело и вежливо выходил из разговора, пока не помянули про династию Мингов, при которой была основана колония.

– Это была настоящая китайская династия! – горячо воскликнул Вунг. – Минги не монголы и не маньчжуры. Сто лет португальцы обладали монопольным правом торговли в Китае. Европейские державы, испытывая интерес к Китаю, желали своей доли в торговле. Минги поняли вред монополий и пожелали открыть страну. Но им это не удалось. Трон захватили маньчжуры, их император Кхан-Си лишь частично осуществил замысел Мингов, открыл страну для кораблей всех наций. Сейчас в Кантоне распространен слух, – неожиданно сказал молодой Вунг, – что посол королевы, граф Элгин, привез с собой потомка династии Мингов и что англичане желают свергнуть маньчжур и посадить на трон в Пекине законного наследника.

Чихачев шел и думал, что британцы день у Камоэнса провели не зря. Они рисовали, вычерчивали и фотографировали, сняли планы с обозначением казарм и укреплений и обозначили все корабли в гавани.

При случае, может быть, им понадобится занять Макао, хотя бы на время войны с Китаем На старые съемки и чертежи не полагаются, им надо знать достоверно, как все обстоит сегодня.

А вот другой вопрос: зачем мы здесь? Ведь у нас свои дела не доделаны, хуже того, не начаты как следует. Если тут у европейцев идет вражда с китайцами, то у нас на севере нет ничего подобного. Если кто и раздерется с лавочником, то это драки своих. Бывает же, что и брат с братом, и муж с женой дерутся. Это не конфликт между государствами.

Вон виден и наш пароход. Чихачев одел своих матросов сообразно климату южных морей. Рослые и загорелые, они в светлых рубашках с короткими рукавами, в панталонах из хлопка и в панамских шляпах. Часовые с карабинами в руках и белых гетрах переминаются с ноги на ногу, как породистые скакуны с забинтованными лодыжками перед взятием барьеров.

– Вы говорите по-китайски? – вежливо осведомился Вунг, идя рядом с Чихачевым.

– Нет… – ответил Николай, – к сожалению…

– Мой папа говорит по-русски. Он до сих пор помнит встречи в молодости и скучает. Говорит мне, ах, сын, этого забыть нельзя. Папа всегда рад встрече с вами.

– Я служил на севере, – заговорил Чихачев, – встречался с китайцами, они приезжают к нам торговать. Выучил немного китайских слов.

Глаза Вунга несколько раз прочертили острые линии, промелькнув из угла в угол по прорезям.

– Ах, да, да! – как бы что-то вспомнив, воскликнул он. – Вы знаете, мой папа всегда говорит, что он охотно взял бы на воспитание русского мальчика, он так мечтает об этом.

«За коим лешим понесло сюда Евфимия Васильевича?» – опять подумал Чихачев.

Может быть, Вунг испытывал неловкое чувство? Не казалось ли ему, что капитан русского корабля смотрит с упреком, словно хочет спросить: как же вы, мистер Вунг, китаец, получивший хорошее воспитание, служите англичанам и помогаете им в войне против Китая? Невольно и сам с недоверием поглядываешь на того, кто про тебя так думает. Вунг не мог не предположить, что Чихачев принимает его за предателя.

«А что же делать? – мог бы ответить Вунг. – Как поступить иначе? Что вы нам посоветуете? Что вы, русские, можете предложить нам взамен, – вы же наши соседи!»

Как знать, может быть, надеется, что когда-нибудь весь Китай будет подобием Гонконга, станет его учеником, позврослеет, возьмет с него пример и начнет свою новую историю.

«Почему вы такой серьезный молодой человек?» – читал Вунг вопрос в глазах русского капитана.

– Китай пройдет своим путем. Он еще долго будет учиться. Он возьмет лучшие примеры там, где возможно.

– Тайпины уничтожают власть Цинов? – спросил Чихачев.

Вунг дернул головой, словно его кольнули под скулу. Его глаза опять пробежали по прорезям из угла в угол.

– Тайпинги! Они разбили древнейшую фарфоровую башню, сооруженную при китайской династии, а вместо нее возводят дворец, который снаружи и внутри отделан американскими побрякушками. Как вам это нравится? Что за разрушение старого и воздвижение нового мира, когда безвкусица и безграмотность заявляют свои претензии? Глава народного движения рекомендует себя небесным братом Христа! Цветные зеркала! Хе… Эу! Кровожадный Хун с умом младенца!

– Я очень благодарен вам за ваши рассказы, – сказал Чихачев.

– We are looking after you, – ответил Вунг.

Можно понять, что Эдуард Вунг сказал: «Мы следим за вами», но Николай вспомнил, что, кажется, эта фраза означает: «Мы заботимся о вас».

Проходили мимо здания сената. За кованой решеткой железных ворот виден был сад со статуями на заднем фоне вдоль низкой стены с пилястрами.

Артур показывал тетради и альбомы с набросками планов укреплений, военных бараков и батарей Макао, с цифрами возможного количества португальских солдат и американских маринеров, охраняющих временную резиденцию посла Штатов. Форсайт заметил неточности и упущения.

Они, не стесняясь присутствием окружающих, негромко обменивались мнениями. Чихачев подумал, что Вунг попал ему не в бровь, а в глаз. Спросил: «Говорите ли вы по-китайски?»