Текст книги "Владычица морей"

Объявления китайских фирм на китайском языке занимают за последние годы целые полосы в британских газетах Гонконга и дают огромный доход владельцам. В типографии «Чайна стар» отпечатаны листовки, предупреждающие население о том, что остров Хонан на днях будет занят английскими войсками, которые прибывают с самыми миролюбивыми целями. И все прочее, как всегда в таких случаях. Что имущество населения останется в неприкосновенности, придут друзья и покровители, торговля будет продолжаться и тем, кто работает на другой стороне реки в Кантоне, можно будет, как и прежде, ездить с острова Хонан.

Небольшой печатный станок уже отправлен на эскадру и установлен на линейном корабле адмирала Сеймура. Там имеется китайский наборщик и ящики со шрифтом. На канонерке «Дрейк» идет в распоряжение адмирала для составления новых листовок, когда это потребуется, Эдуард Вунг. Он может быть не только переводчиком, но и прекрасным автором и редактором текстов, он знает, как вежливо и благоразумно обратиться к китайскому населению, чтобы простые люди, прочитав обращение британского командования, вздрогнули от значительности новостей, испытав смешанные чувства, и удержались бы от сопротивления парням с дьявольских кораблей, когда те явятся со своими мирными намерениями.

Ашунг был переодет в новое китайское платье, снабжен деньгами, с верительными грамотами в футлярах отправился в Кантон.

Через два дня после вручения грамот из-за острова, напротив западной окраины Кантона, вышел маленький пароход под флагом мира. Он двигался вниз по реке мимо стен Кантона в сопровождении французской канонерки «Дракон», державшейся на небольшом расстоянии.

Как было заранее условлено, с десяти часов утра мандаринская джонка, стоя среди реки на якоре, ожидала. Пароход приостановился, и джонке предложили приблизиться. Китайские матросы взялись за тяжелые весла и, стоя, падая на них грудью, толчками погнали свое расписанное драконами судно с мандарином.

Белый флаг of truce[51]51
  Флаг of truce – флаг перемирия (англ.).


[Закрыть], пушки на стенах Кантона и пушки на французской канонерке охраняли миролюбивую встречу.

Переводчики Маркес и Вейд перешли на джонку.

Желающих присутствовать при передаче ультиматума нашлось довольно много. Командир канонерки капитан Байт, командир «Дракона» – Банг, представитель посла господин Дюжен де Белькор, французские и английские офицеры.

Официальная передача документов поручена переводчикам Вейду и Маркесу. Все уселись. Подали чай.

– Я вас давно не видел, Ашунг, – сказал Маркес, – о чем вы сейчас пишете?

– Сейчас я временно прерываю литературную работу. Его превосходительство генерал-губернатор Е Минь Жень возлагает на меня наблюдение за постройкой правительственного здания европейского образца, которое превратит Кантон в современный западный город.

– Как были приняты верительные грамоты?

– О-о! – Ашунг заметил, что ответ даст мандарин пятого класса, уполномоченный принять письма графа Элгина и барона Гро.

Мандарин, в меру толстоватый молодой человек, сказал, что верительные грамоты приняты и граф Элгин и барон Гро признаны как послы Англии и Франции, но не во всем Китае, а лишь в Кантоне.

Капитан джонки потихоньку сообщил Маркесу, что прибывший на его судне мандарин действительно является чиновником пятого класса, что соответствует чину капитана британского флота.

Ультиматумы были переданы. Ашунг на прощание обмолвился со вздохом, что английскому капитану Байту и французскому Бангу не были оказаны достаточные почести, с ними обошлись вежливо и почтительно, но не как с равными, а как с низшими. Оказаны степени вежливости, недостаточные для приема чиновника равного ранга. Китаец был бы оскорблен.

Все уже простились дружески и перешли на пароход, его колеса и винт канонерки заработали, а китайские матросы, наваливаясь на весла грудью, погнали разукрашенную джонку мандарина к стене Кантона.

Глава 12. Ультиматум

Опять Элгин на корабле. Колесный пароход «Фьюриос», с небольшой осадкой, пригодный для прохода по рекам, только что после ремонта. На этот раз для посла постарались: каюта приготовлена из трех отделений, большая, удобная и обставлена со вкусом. Много цветов, как на двухэтажном китайском плашкоуте. Цветы в кадках разной формы. Качки на реках не предвидится. Элгин признается, что охотно перенимает китайские привычки и понемногу сам становится китайцем. Можно понять Майкла Сеймура. Он тоже свыкся здесь за полтора года. В колонии время идет медленно, и кажется, что живешь тут давно. Сеймур не дает балов на корабле и не ищет общества. Он питается «местными продуктами» и вполне обходится связями с китаянками. Ему доставляют на выбор по несколько сразу, и он осматривает их, как ягнят для фермы.

На «Фьюриос» погрузились спутники и сподвижники посла, все, кто мог ему понадобиться и должен быть под рукой. Все заняты, готовятся к самым серьезным событиям, которые когда-либо начинались в этих морях. Все должно быть предусмотрено, проведено и обдумано.

Приближалось Рождество. За минувший год Элгин много плавал и подолгу бывал в одиночестве. У него было время подумать, и он всегда думал о том, что и как предстоит исполнить. И он в конце концов придумал, хотя планы несколько раз исправлялись и каждый раз обдумывались заново. Элгин все же решил то, что ему необходимо. Он составил в уме схему предстоящих дипломатических действий.

Его ультиматум, отправленный в Кантон губернатору Е, выражал лишь небольшую часть намерений, которые наготове. Требования предъявлены скромные, это подчеркивалось. Но в эту скромность завернута была острая бритва или, может быть, шило, которое Е должен был нащупать и почувствовать, что ему грозит, чем это пахнет и что ему сулит близкое будущее. Открывать сразу все карты Элгин не намеревался ни в обращении к своему противнику, ни при обсуждениях предстоящих действий со своими сподвижниками и спутниками. Единственный, кто знал про все замыслы, – родной брат Джеймса, сопровождающий его как дипломатический советник, Фредерик Брюс. Адмирал Сеймур знает лишь то, что написано в ультиматуме, который отправлен в Кантон. Сеймур недоволен всем, что происходит и как составлена диспозиция предстоящих военных действий флота. Он командующий эскадрой, но не брат, и поэтому в подробности не посвящен.

Обмен новостями между Гонконгом и Кантоном происходит непрерывно, с удивительной быстротой. Все становится известно у китайцев прежде, чем на паровые суда приходят официальные сообщения. Содержание листовок, с призывами к населению островов, стало известно в Гонконге в день раздачи их на Хонане, за несколько десятков миль. Среди кантонских китайцев широко распространился слух, что адмирал Майкл Сеймур, который командовал прошлогодним сражением у стен Кантона, ныне якобы сменен. Вместо него командовать будет приехавший генерал. Эти слухи были так назойливы, что даже ко всему привычный адмирал покинул свою эскадру и решил доказать обратное. Стоя на палубе канонерки рядом с генералом Штубензее, он прошел под стенами города, где его все знали, и множество зрителей имели возможность убедиться, что циркулирующие слухи ложны. Сеймур, кажется, неприятен китайцам. До некоторой степени он неприятен Элгину. Но долг превыше всего, и они оба готовятся к предстоящим действиям, сохраняя вид согласия. Сеймур лишь не посвящен в сокровенные тайны.

У Элгина опять есть время подумать о том, что было и что будет, в то время как весь его штаб, идущий на корабле «Фьюриос», занят делом. Посланный в Кантон ультиматум готовился Элгином долго и был тщательно продуман.

«Нижеподписавшийся имеет честь известить имперского уполномоченного Е, губернатора двух Гуаней и пр., что он послал письма доверия, рекомендующие его как чрезвычайного посла Ее величества королевы Великобритании, посланного для переговоров к императору Китая, и далее, что он уполномочен вести переговоры от имени Ее величества и облечен полной силой и доверием, что подтверждается личной подписью королевы и Большой Государственной печатью. Он уполномочен вести переговоры с министром или министрами, которые были бы наделены такой же силой полномочий и власти Е. И. В. Китая, для подписания договоров, конвенций или соглашений, с тем чтобы избежать в будущем непонимания и недоразумений и способствовать развитию торговых отношений между двумя странами».

«Правительство Е. В. королевы Великобритании, назначая это посольство, было воодушевлено лучшими чувствами доброй воли к китайскому народу и правительству… С удовлетворением наблюдались счастливые результаты увеличения удобств и развития коммерческих отношений между Великобританией и Китаем, обеспеченных договором 1842 года. Трудолюбивые подданные Е.В. императора Китая получают все возрастающий возврат выгод за свои товары. Одновременно поступающие в таможню государственные сборы увеличивают богатство китайской империи. Чувство взаимной оценки между китайским народом и иностранцами несомненно. Словом, во всех портах, открытых для иностранной торговли, с сопутствующими ей развитиями коммерческих отношений, происходит процесс, способствующий национальному процветанию Китая».

«У этой благоприятной картины есть одно прискорбное исключение. Повторяющиеся оскорбления иностранцев и отказы честно выполнять условия подписанного договора властями провинции Гуандунь часто за период, о котором идет речь, ввергают в опасность дружественные отношения Китая с договорными державами – Великобританией, Францией и Америкой, которые были принуждены искать угрозами или применением силы восстановления справедливости. Все это продолжалось до тех пор, пока не было нанесено оскорблений британскому флагу, с последующим отказом гарантировать возмещение убытков в целях полюбовного примирения, и при этом произвести встречу представителей обеих стран внутри города Кантона, чтобы показать весь эффект дружественного примирения. Все это принудило офицеров, на обязанности которых было защищать британские интересы, применить насилие против Кантона, так как действия китайских властей, вызывающие все это, несовместимы с гуманностью и правилами ведения войны, принятыми у цивилизованных наций. Пожары и убийства, совершаемые по приказу властей Кантона, вызывали ответные действия возмездия»[52]52
  «У этой благоприятной картины <…> вызывали ответные действия возмездия». – Ультиматумы Элгина и Е приводятся в дословном переводе автора, сделанном по приложениям документов к книге корреспондента «Таймс» Вингров Кука.


[Закрыть].

«Нижеподписавшийся вправе напомнить китайскому представителю, что правительство Е.В. королевы Великобритании, стремясь закончить положение дел, ведущее к плачевным результатам, не ограничивает свои представления, адресуя их лишь местным властям Кантона. В 1819 году виконт Пальмерстон, Е.В. секретарь по иностранным делам, предупредил правительство Пекина о последствиях, которые явятся от невыполнения условий договора. Он писал: “Если китайское правительство удовлетворяется таким положением, то все, что может случиться в будущем между двумя странами и станет неприятным для Китая, ляжет ответственностью на китайское правительство… Пусть китайское правительство помнит, что вина ляжет на него”. И снова в 1854 году сэр Джон Боуринг настаивал перед представителями, посланными для переговоров с ним из Пекина к устью реки Пехо, о гарантиях английским подданным допуска в Кантон. Но эти представления в духе гуманности были не приняты во внимание, и результаты доказывают, что сдержанность английского правительства была неправильно понята. В заключение необходимо сказать, что время увещеваний прошло и что Великобритания не одинока. Неуважение к договорным обязательствам и упорный отказ устранить препятствие обязывают британские власти прибегнуть к оружию. Поступки китайских властей возбудили негодование императора Франции правительством Китая. Правительства Англии и Франции объединены в решимости искать энергичными решительными действиями репараций за убытки в прошлом и добиваться безопасности на будущее».

Элгин поделился своими сокровенными намерениями с Путятиным при последнем посещении Макао, когда знакомил его с подготовленным к отсылке в Кантон ультиматумом Он поделился с одним лишь Путятиным, о котором был высокого мнения. Евфимий Васильевич почему-то некстати ответил, что в Макао был иезуитский монастырь, собор и школа, и все сгорело. Что он хотел сказать? Может, это была крайняя степень честности. Путятина, с его скромными претензиями, Элгин желал бы иметь союзником. Он и его люди производили хорошее впечатление; глядя на адмирала, на его офицеров и команду всегда здоровых матросов «Америки», верилось, что на Россию можно положиться, как на каменную стену.

Элгин скромен в требованиях, которые он предъявлял. Казалось бы так. Настаивал на допуске в Кантон. На переговорах с китайским представителем, который был бы уполномочен для этого императором Поднебесной. Чего, казалось бы, скромнее и проще?

Цель Элгина – получить право держать представительства западных держав в Пекине. Право передвижения по всему Китаю. Право торговли. Но об этом рано говорить в первом ультиматуме. Если Е согласится вести переговоры в застенном Кантоне и запросит у Пекина полномочия на это, то там-то, при выработке нового трактата, предъявлено будет требование о допуске в Пекин. Это будет означать ломку всей политики консервативного китайского правительства и начало новой эры в отношении страны со всем миром. Тут уже трудно будет отпереться, когда уступки сделаны, допуск в Кантон иностранцами получен. При подобных переговорах можно будет говорить со всей силой и требовательностью.

Но к скромным и вежливым настояниям, изложенным в ультиматуме, добавлено еще одно, незначительное на вид, ценой в пенни, копеечное, которое, однако, одним упоминанием подействует на Е и раздразнит его, как испанского быка красное. Написано, что Англия требует возмещения всех убытков, понесенных подданными ее величества, а также теми, кто пользуется покровительством Великобритании. Вот этот малый последний пункт о тех, «кто пользуется покровительством», как наживка на крючке для рыбы. Е вспыхнет и, проявляя вежливость, начнет развивать свой гнев в форме деликатного протеста, за которым так же, как шило, почувствуется скрытая острота ненависти. Как бы то ни было, но Элгин прекрасно понимает, что тут все можно решить лишь войной. Он и намерен воевать, и все готово к этому не зря. Конечно, лучше бы обойтись без войны, если вдруг Е уступит, что не в его характере и чего вообще невозможно ожидать от китайцев, пока им не нанесешь сокрушительный удар. Мирное решение дела было бы приятно парламенту… Поводы для войны окончательно даст сам Е Минь Жень. Вежливый и чуть ли не почтительный ультиматум оставляет для этого удобную возможность.

«Нижеподписавшийся, при этих обстоятельствах, должен заявить, что его долг отчетливо представить Имперскому представителю, что он не может взять на себя ответственность задержания развития враждебных операций против Кантона, пока требования британского правительства не будут безусловно и совершенно приняты, включая свободный доступ британских подданных в город и компенсации… британским подданным… и лицам, пользующимся протекцией… эти скромные требования, а также и те, какие император Франции через его высокого представителя благоизволит представить, должны быть приняты за десять дней, начиная с сегодняшнего двенадцатого декабря, тогда блокада реки будет снята и коммерческое движение на реке возобновлено».

Элгин не хотел резкостей, неприлично в документе напоминать о грозном акте агрессии. Пусть этот упрямый губернатор получит то, что заслуживает, то, чем он сам занимается, к чему он привычен… О занятии Хонана, как и предполагалось, – ни слова, словно остров давно занят нами.

«Но английские войска, в соединении с французскими силами, будут удерживать Хонан и все форты на реке как в качестве гарантии до тех пор, пока условия договора не будут подписаны и все другие вопросы между правительством Великобритании и Китая не будут приведены к согласию, чтобы между нижеподписавшимся и представителем, равным ему по рангу, назначенным императором Китая для переговоров, которые согласятся… не будет ратифицирован суверенами… Напротив, если имперский комиссар встретит эти требования отказом или под уклончивым предлогом… то нижеподписавшийся будет обязан исполнить свой тяжкий и болезненный долг и передать дело в руки морского и военного командования и приказать им произвести с новыми силами и рвением… против Кантона, сохраняя за собой право в этом случае на последующие дополнительные требования к Китаю в той мере, в какой измененные условия это требуют и могут показаться на их взгляд справедливыми». «Нижеподписавшийся… и пр., Элгин и Канкардин»[53]53
  «…Элгин и Канкардин». – Официальный титул сэра Джеймса: «Восьмой граф Элгин и Двенадцатый граф Канкардин».


[Закрыть]. Чего ясней!

Как же все это принял и что почувствовал мудрый и великий государственный деятель, а на досуге некроман, Е Минь Жень?

Сведения об этом, конечно, были запрошены людьми Смита из Задней Приемной ямыня. Но их опередил быстрый ответ самого Е. Посол получил его четырнадцатого декабря.

Чиновники в своих красивых, слегка постеженных халатах по случаю зимнего сезона стояли перед губернатором, запоминая, что он говорит. Никто ничего не записывал, но все запоминалось до единого слова.

Е второй человек в империи, поэтому он завел у себя в ямыне высочайшие капризы. Есть в Поднебесной особые чиновники, которые могут быть названы запоминающими устройствами, людьми совершенной памяти, по сложности своих голов превосходящие паровые машины дьявольских кораблей.

Эти чиновники запоминают все сказанное губернатором Е до единого слова. Такой штат при ямыне в Кантоне существует по примеру дворца Сына Неба.

Выслушав губернатора, каждый из этих чиновников, удалившись, все записывал на память. Потом тексты сверялись. Старший чиновник окончательно все сверял и к назначенному времени представлял Е. Все, как всегда, исполнено добросовестно, но на этот раз Е Минь Жень не сразу подпишет документ.

Приемы варварской дипломатии очень грубы. Это доказывает неразвитость рыжих дьяволов.

Доступ иностранцев в Кантон невозможен. Не только потому, что застенный город имеет значение патриотической священной гордости и что это символ недоступной чистоты и национальной тайны. У Кантона есть романтический оттенок любимого сундука со старой рухлядью, времен утех молодости. В нем масса фабрик и мастерских, банков и магазинов. Кроме того, там вперемежку с роскошью и государственными сокровищами содержится всякая дрянь вроде тюрьмы, где крысы съедают особо опасных связанных преступников и где, кроме этого, много всякой всячины, чего не надо показывать никому, даже самым дружественным торговым представителям из других стран, а упразднить невозможно. Будет недопустимая ломка традиций. Потребуется согласие Пекина. А там скажут: если упразднять, то во всем Китае, а не в одном Кантоне. На решение понадобится много лет. Отказаться от торговли с европейцами также нельзя. Она продолжается столетиями. Обогащает корпорации купцов, дает заработок фабрикам и народу, немалая часть доходов попадает в карман Е и в сокровищницу государственных драгоценностей.

В крысиной тюрьме муки узников устрашают народ. Уничтожить этого нельзя в государстве воров и нищих, иначе не запугаешь население. Элгин пусть видит лишь трудолюбивое население на полях и на фабриках Китая. Из-за традиций нельзя пускать никого и никуда. Народ вполне свободный в Китае, все ездят на базар. Неуступчивость – самое великое достоинство сильной, уважающей себя державы, которая издревле именуется Срединной, так как находится в самой середине мира и служит примером всему человечеству. Как бы вы нас ни уверяли в обратном, а вы с нами ничего не сделаете! В этом суть величия и созданного навеки благоустройства. От пальбы варваров по городкам и деревням страдают и гибнут китайские люди. Но не власть. В стране все остается по-прежнему. Власть крепка. Это доказано при рубке голов тайпинов. У нас людей много. Е сторонник строгих порядков, в этом он настоящий и надежный китаец, полная противоположность Вунгу, который исправно присылает ему деньги, а сам помогает варварам одевать наемные войска из самих же китайцев. Император Франции прислал 900 человек завоевывать Китай. Его солдатам придется нелегко. Вера Е в кантонские стены священна, как вера Франции в 900 пехотинцев с далеко стреляющими ружьями.

В письме Элгин старается быть цивилизованным человеком. Но приемы его очень грубые. Так не составляются бумаги лицами высокого положения.

Чиновники Е, записывающие со слов своего губернатора, не являются секретарями, как чиновники Элгина Они любят свое начальство, каждое его слово ценят на вес мексиканского серебра. Может быть, они перепутали что-нибудь? По сведениям, поступающим из Гонконга, от свидетелей разговоров в мастерской художника и у парикмахеров, сообщается, что посол королевы очень спокоен, но его невозможно остановить.

Е в своем ответе советует послу королевы не отправлять своих солдат на Хонан, потому что жить там в плохих домах им будет неудобно; имеются купеческие склады и лачуги бедноты, а хороших бараков, в которых можно сытно пообедать и выспаться, не имеется. Кроме того, упомянуто, что население там очень свирепо, и приведены исторические примеры, когда, как это подразумевается, качества эти выражались жестокостями. Это о прошлом. Казалось бы, не опасно для Элгина. Никакого требования не предъявлено, нет официального настояния не занимать Хонан. Было бы невежливо просить о том, чем пока не угрожают и о чем не советуются. Посол в своем письме не сообщает, что займет Хонан. Он только объясняет, что занятый Хонан будет удерживаться до капитуляции Пекина. Поэтому в ответе Е нет требования не брать Хонан. Но, по сути дела, составлено очень грозное возражение. Поймет каждый умный человек; совершится резня, и всех варваров уничтожит не власть, а сам народ. Это и есть ответное требование. «И тут же китайская улыбка», – скажет Элгин. Это может его взбесить? Нет, это смягчает. Элгин сам знал, какое место больное и как его задеть, когда сочинял письмо и при этом сам же его писал, и секретари сидели и писали, может быть, даже при нем, хотя посол как лицо доверия, что подтверждается на его полномочиях большой государственной печатью от имени королевы, хочет жить с Китаем в мире.

Вопреки обычаю, Е, досыта накормленный шпионскими сведениями из Гонконга, сам уже, втайне от окружающих, давно стал европейцем и перенял многие варварские, но удобные и приятные привычки. Поэтому он сел за стол, выгнал всех чиновников, сам взял кисть и тушь и занялся правкой документа. Все выверил, кое-что дописал, что-то и вычеркнул, что-то пояснее затуманил, чтобы не дразнить собак. Бумага шла к западным людям, к варварам, и тут шутить нельзя. Все незыблемое достоинство Китая оберегается. Е сам знает, что вокруг него, как и вокруг Небесного Владыки в Пекине, много глупых людей, что все их понятия отжили, все надо давно менять. Е прекрасно все знал, он изучал, интересовался тем, что делается на свете. Он же приставлен для этого. Но если он объявит о перемене своих убеждений и о приверженности новым, идущим из Гонконга в Китай, понятиям, то ему свои же срубят голову, как политически отсталому и коварному предателю… Лучше гибнуть от врага, чем от своих. Китаец в мандаринском ранге – по натуре верный человек, как фазаний петух. Свою горячую приверженность новизне и европеизму Е, в пределах допустимого, выразил, приступив в Кантоне к постройке здания западного типа для местного провинциального правительства. И подтвердил это, пошел еще дальше по пути обновления Китая, назначив проверенного шпиона начальником строительства, который является символом новой жизни.

Е толст, неподвижен, он будет соблюдать китайскую важность и неподвижность имперской величественности до самого последнего момента. Но когда посол, как он обещает, начнет восстанавливать варварскую справедливость, это значит, что Сеймур примется лупить из пушек по ямыню, и последняя бомба, которая пощадит Е, но докажет, что дальнейшее терпение не приносит плодов, губернатор, как рыжий «фулоо», начнет драпать, пустившись во всю прыть так, что его никто не догонит; поступит без предрассудков, чисто по-европейски, как они умеют, кидаясь на своих длинных ногах на врага, как рыси, и быстро, как волки, исчезают, когда опасность очевидна и другой надежды спастись нет. Конечно, такие же правила существуют и в китайской стратегии. В одной из книг по военному обучению командующих содержится 20 правил ведения войны. В том числе есть рекомендация для полководца поспешно спасаться бегством, если положение оказывается безвыходным. Е доказал свое бесстрашие. За свою жизнь он перерубил много голов преступникам и тайпинам ради порядка и неприкосновенности священного сундука императора Поднебесной. Он будет поступать по обстоятельствам.

Изучив, а также исправив текст своего письма к послу королевы, вызвал чиновников, как будто они варварские секретари, сделал указание, велел все переписать, и документ с необычайной быстротой был доставлен на эскадру к Сеймуру, старому знакомцу Е, и его чиновников по тем дракам, которые не раз с ним происходили. При этом было убито и ранено множество людей, сгорели дома, но сам Е, как и Сеймур, оставался невредим, и оба улыбались, как после горячей игры, при этом побежденных не было, а каждый чувствовал себя победителем.

Элгин, получив 14 декабря в своем замке в Гонконге письмо Е, сразу ясно понял, что автор этой конфуцианской эпистолы намеревался сказать. Он без труда расшифровал, что вице-король не предъявляет к нему никаких требований, что он крайне вежлив и так же скромен в своих возражениях, как сам Элгин в своем ультиматуме. Очевидно, что Е не предъявлял требований, но также очевидно, что если не будут приняты во внимание его дружеские предостережения, то ножи будут приставлены к горлу, а все двери по-прежнему окажутся наглухо закрытыми, как и ворота там, где есть стена. Это любезное послание испещрено ненавистью, которая проступает сквозь туманы. Конечно, Е надо отдать справедливость, он не боится смерти! Элгин также давно себя приучил к мысли о неизбежности ее! И он идет на риск, туда, где опасность грозит его жизни. Он может быть убит под стеной Кантона.

«Е, императорский уполномоченный, генерал-губернатор двух Гуаней, вступая в коммуникацию, отвечает. 12 настоящего и получил письмо от посла, высланное в этот же день, и высоко удовлетворен, что ваше превосходство направлен с полномочиями в Кантон».

«На основании договоров коммерческие отношения успешно развиваются… Но в письме… упоминается… что эта приятная картина имеет одно исключение. В течение столетия ваша нация вела торговлю с одним Кантоном, а в четырех других портах ничего подобного не происходило. Они открыты по договорам 42-го и 44-го года».

Первый щелчок по носу, по образцу тех, которые испытал Путятин, Е опровергает каждый довод Элгина, что договора не соблюдаются…

«Кантон действительно… проложил свой путь в торговле… давно учрежденной, и этим разнится от других портов (характером отношений)… но коммерческие взаимосвязи и принципы всюду одинаковые… Не было здесь или где-либо еще оскорблений иностранцев… О допуске в Кантон в марте 1847 года уполномоченный королевы, присланный Девис на этом настаивал, чтобы Кантон был открыт для иностранцев, назначил срок в два года, но из-за жалоб на него иностранных купцов он сам был через год отозван».

Поэтому требование Девиса оказалось несостоятельным, похоже, что так…

«…был заменен уполномоченным Бохемом впоследствии… который прибыл в Гуандунь… и происходила длительная переписка между ним и ныне находящимся в отставке уполномоченным и губернатором Сью… Споры о допуске в Кантон наконец были отброшены и… уполномоченный Бохем выпустил… от имени правительственной конторы в Гонконге, что… губернатор, не разрешает иностранцам выходить в город Кантон. На это я сам, Е, представитель его величества Китая, сообщил в Пекин в памятной записке, что англичане окончательно отбросили вопрос о допуске в Кантон, и имел честь в ответ получить следующий императорский декрет…»

Вот что тут дальше начинается, Элгин не сразу может сообразить. Текст декрета:

«Стены городов, существующие для защиты населения в случае, если события заставят их развалиться, должны быть предусмотрены в лучшем виде. Руководствуйтесь этим. По сведениям из авторитетных английских газет за 1850 год известно существование высочайшего письма английской королевы, которое прибыло в Гонконг, адресованное уполномоченному Бохему: “Мы извещаем обо всем касательно происшедшего в городе Тяньцзине и в пяти портах Китая. Мистер Бохем, как губернатор… он, без сомнения, в этом деле проявил большую проницательность, был осведомлен, что Сью, губернатор двух Гуаней, секретно подготовил меры, в которых Е, губернатор Вантунга, северной провинции, также принимал участие, и они вместе обратились к китайскому правительству, чтобы послать в Пекин секретную экспедицию на солонских судах для обороны города Тяньцзиня”».

Мистер Вейд, переводивший это письмо, присутствовал тут же и как знаток Китая давал пояснения послу. Элгин продолжал чтение перевода. Е, как и каждый мандарин, обладал, конечно, литературным мастерством. У них при сдаче экзаменов на право получения чина обязательно умение сочинять стихи, возможно в таком случае и новеллы. Письмо Е обнаруживало творческие способности автора. Вряд ли император в своем декрете упоминает такие достоинства Е, сведения о которых рассчитаны на западных варваров. Либо все это Е ввернул в императорский декрет для придания веса себе в глазах своих соперников, либо весь этот огромный декрет является каким-то коллашем, мешаниной, которую Е подносил не от своего имени, а якобы от имени императора, который будто бы все это писал для Е. В таком случае, если мы начнем войну, разгромим Кантон, взорвем его стены и нам покажется, что мы поставили врага на колени и опозорили императорский Китай, показав китайскому народу его ничтожество, то на самом деле все это будет очень умело объяснено приближенными императора и самим Сыном Неба в декретах. Просто объявит, что это величайшая ошибка Е, только его одного, он за это будет казнен, а Китай как был, так и останется непобедимым. Тяжелая задача.

«Хотя наши суда хорошо работают в плавании толканием и тягой, чтобы сражаться здесь, Бохем, зная, что приличествует его собственной нации, и будучи хорошо знаком с китайскими обычаями, объяснил визит в порты Китая, как исследование страны, благосостояния его жителей и все остальное… если будем сражаться, то китайцы скажут, что наши люди плохие. Это свидетельство, что Бохем справился удовлетворительно, не нарушая прав».