Текст книги "Владычица морей"

Глава 10. Американец

Адвокат из Пенсильвании Вильям Рид был назначен в Китай в звании чрезвычайного посла и полномочного министра… менее чем через неделю после прихода к власти президента Бьюкэнэна… В инструкциях, данных ему, содержался ответ на амбиции американцев, желавших приобрести новые территории за счет Китайской империи…

Деккеот Тэйлор. Американцы в Восточной Азии

У ворот особняка, в котором останавливался посол Рид, приезжая в Макао, стояли солдаты морской пехоты, с ружьями и с револьверами у пояса. У хозяина дома, магната американской торговли в Китае, две собственные пушки стоят у ворот и две в саду.

– Посол Рид дома? – спросил Путятин.

– Да, сэр.

Маринеры с карабинами пропустили послов в ворота. Путятин тут свой человек, они с Ридом запросто ходят друг к другу. Никто не пошел доложить о приходе Путятина и Элгина. И никто их не сопровождал.

В сумерках в комнатах нижнего этажа было темно.

– Мальчики, эу… – закричал Путятин, как у себя на корабле. – Кто тут есть? Я пришел с послом Англии.

В анфиладе комнат послышался чей-то голос, там произошла короткая перебранка, хлопнула балконная дверь.

Шаги здоровенных ног раздались по мрамору, и вошел рослый американец. Он положил свою шляпу на пол около стула и хлопнул обоих послов по рукам. Элгин и Путятин были приглашены в кабинет и усажены в кресла, обитые зеленой кожей с отделкой под серебро, как ковбойские седла.

Переговорили о том о сем, как всегда при встрече, Путятин замолчал, ожидая, что будет дальше, как братья поведут себя друг с другом.

Канонерка Элгина стоит с поднятыми парами, и, судя по этому, посол не хочет задерживаться. Срочные дела призывают его после осмотра войск и кораблей в дельте Кантонской реки поскорей вернуться в свою штаб-квартиру в Гонконге.

Что же мне теперь остается? Пожелать им успеха? Конечно, как-то неудобно отмалчиваться, это только себе на вред; я смолчу, а потом будут ко мне претензии в неискренности. Элгин человек приличный, известного рода. У них сейчас есть стремление жить с нами в мире, не упуская своего, действовать сообща, и я не должен этим пренебрегать. Нельзя обнаружить, что понимаю суть их политики. Переборю себя, притворюсь, что ни о чем не догадываюсь.

Да и пусть англичане идут на Кантон. Пусть сунутся. Да и мандаринов надо потрясти. Потряс Перри японцев, и те сразу уступили и опомнились и ему же благодарны. Что же делать, как поступать иначе? И мандарины должны опамятовать. Пора тряхнуть и самого Сына Неба, будь он неладен. Он, как священный бык, улегся на своих наложницах. Англичане спесь с него собьют, им только взяться. Путятин намерен помочь Китаю другими средствами. Это его цель. Но мы сами живем в Европе, зависимы и связаны интересами и всеми своими привычками с великими державами по всем статьям. Муравьев как-то хочет урезонить европейцев по-своему. Упрекал Путятина, мол, что это у вас за мания – всех учить, когда вот-вот тем, кого вы просвещаете, дадут оружие в руки и укажут на нас как на злейших врагов.

Элгин пошел с американцем в открытую, стал упрекать Рида, что его соотечественники, торгуя с Кантоном, вымогают у Е остров, обещая за это деньги и шпионя в пользу мандаринов, что все это походит на предательство, коммерсанты пренебрегают новыми принципами политики президента Бьюкэнэна.

– Откуда вам известно, что американцы шпионят?

– От надежных и верных людей.

– Это неприлично.

– Так все делают. Разве у вас в суде этого не знают? Ваши бизнесмены предлагают Е двести тысяч за остров и хотят построить на нем город.

– Это их частное дело.

– Посол великой державы отвечает за посягательства своих дельцов на чужие территории. Неприкасаемость границ устанавливается договорами. Вы заинтересованы в развитии Китая, в торговле, и это естественно. Зачем же вы сюда прибыли, представитель коммерческого государства? Ведь у вас в Штатах торговцы являются самым почетным классом общества, а вы с президентом обязаны защищать их интересы.

Рид долго уклонялся от прямого ответа. Помянул, что на днях напишет Е письмо, в котором решительно попросит встречи. Тогда поговорит с китайским губернатором, выяснит, как все представляется самим китайцам.

Наконец Рид решительно заявил, что не примет никакого участия в общих действиях морских держав против Китая. У него нет для этого полномочий и нет желания.

Словно в подтверждение своих слов и показывая, что день закончился и что он устал от разговоров, Рид растянулся поперек дивана и закинул свои длинные ноги на столик с газетами. Лучшего ответа лорду не придумаешь.

Элгин знал о существовании разных демократических замашек и привыкал ко всему. Он не обращал внимания на появившиеся на столе ноги и продолжал про свое. Сказал, что попытка американцев совершить спекуляцию и вбить клин между Штатами и Великобританией обречена на провал.

– Это лишь ускорит наши действия. Имена американских шпионов известны, как и содержание посланных ими бумаг. Я приказал флоту идти под стены Кантона и занимать все острова. У вас еще есть возможность действовать вместе с нами миролюбивыми средствами.

– Зачем мы с вами, граф Путятин, будем таскать для них каштаны из огня? – сказал Рид.

Элгин расхохотался.

– Благородная политика вашего нового президента стара. Ваш предшественник точно так же устранялся от вмешательства в китайские дела и ловил рыбу в мутной воде, когда произошел инцидент в прошлом году. Американцы отказались поддержать нас. А кончилось тем, что, когда мы ушли из Кантона и военные действия прекратились, ваши коммерсанты стали испытывать издевательства и придирки китайцев. Вы струсили и покорились… Вам пришлось посылать военный флот для эвакуации ваших граждан из американских блоков в пригородах Кантона. Что я вам буду рассказывать! Стреляли же китайцы по вашим кораблям, вывозившим коммерсантов с семьями, а коммодор Армстронг отдал приказ палить и снес с лица земли земли Барьер-форт. Суньтесь со своим письмом к маршалу Е, он даст вам щелчок по носу. Он прекрасно понимает, что своей гигантской «Манитобой» вы его не напугаете, она не пройдет по реке. Кантон недосягаем для нее – по пословице: близок локоть, да не укусишь.

Элгин говорил грубо, сидя на ковбойском седле кожаного кресла, как ковбой с ковбоем, показывая, что игра в американский демократизм дешево стоит и при случае бьет самих же американцев. Грубости и скотства пастухов из прерий и убийц индейцев, ставших адвокатами и получивших образование в сомнительных американских университетах, набраться нетрудно. Плохое перенимается легко, была бы охота.

Путятин понимал, что теперь у Элгина вся надежда будет на него. Станет убеждать меня ради гуманности действовать заодно с ним и с французом и послать китайцам ультиматум от имени послов всех держав.

Рид, казалось, смягчился. Он слегка зевнул и, чуть потягиваясь, сказал:

– Приходите сюда ко мне завтра. С утра обсудим серьезно ваши претензии, мистер Элгин.

«Мистер», и все тут! Но Элгина не проймешь. Он сам на демократии собаку съел и в парламенте, и на выборных митингах.

– Мои претензии элементарны, – сказал Элгин. Он добавил, что сегодня идет в Гонконг. Простились с Ридом любезно, даже с оттенком братской привязанности.

– Я надеюсь прийти сюда в ближайшее время и прожить в Макао несколько дней… Останетесь ли вы здесь или возвратитесь в свою плавучую резиденцию? Барон Гро на днях будет в Макао, он хотел бы обосновать здесь свою штаб-квартиру.

– У вас в Сибири в это время холодная погода? – спросил американец у Путятина.

Послы зашли по дороге на пристань в португальский дворец Евфимия Васильевича. Темные деревья теснее обступили дом со всех сторон.

– При отказе Рида действовать с нами сообща у меня нет иного выхода, как готовиться к бомбардировке Кантона, как это ни отвратительно. Все, что предстоит, нам придется брать на себя. Не правда ли?

Путятин смолчал.

– Не так ли? – с жаром воскликнул Элгин. – Нет иной возможности, вы это видите?

– Да, я вижу, – ответил Путятин. – Я… Понимаю ваши доводы, что у вас нет иного выхода и нет средств убедить правительство Китая.

Путятин сам не смог бы объяснить, как все это у него вырвалось. Как все получилось? От желания закончить разговор или схитрил? Словно пожаловался от души. Элгин мог понять его по-своему.

– Я… вполне поддерживаю ваши доводы в пользу решительных действий, – сказал Евфимий Васильевич, чувствуя, что его несло и дальше по инерции. Да и пусть Элгин воюет, если ему хочется, не буду я его без конца отговаривать. Он сам знает, чего хочет.

Вот Муравьев не советовал идти туда, где англичане; то ли дело в Японии, где я чувствовал себя свободно, там, без осуждающих нас западных европейцев, действовал от души, с чистым сердцем.

– Смелый он человек, пойдет с несколькими тысячами на Кантон и на весь Китай, – говорил Путятин, возвращаясь с пристани с Николаем Матвеевичем, когда английские канонерки ушли.

– Китайцы, если захотят, могут собрать в Гуаньдуне и противопоставить ему армию в триста тысяч, но они войны не хотят.

Путятин старался уверить себя, что он остался тверд при переговорах с Элгином, действовал независимо. А Элгин так благодарил… за что бы? Может, ему кажется, что настоял на своем, доказал свою правоту, уверил меня, добился моего согласия. Может быть, и впрямь, сам того не ведая, я поддался и попал впросак…

– Когда вы, Николай Матвеевич, успели сойтись с молодым Вунгом? – спросил Путятин. Он заметил, как любезно Чихачев попрощался с китайцем у трапа. – Нашли с кем откровенничать! Вы будете осторожны с Вунгом. Это человек молодой, образованный, вышколенный англичанами, который знает, что говорит и что делает. Не усматривайте в нем союзника. Это вам не лавочник на Амуре, который возит на продажу ханыпин и спаивает гиляков, не судите о нем по вашим малограмотным торгашам-приятелям.

Чихачев сказал, что Вунг говорил с ним о Мингах.

– Да? Так это они сами же тут и состряпали! Значит, по Кантону, дорогой мой, пущен слух о намерении Англии восстановить на троне династию китайского происхождения… Китайцы есть разные. Найдутся такие, что подхватят и понесут во все концы.

Глава 11. Тоска по дому

«Я желал бы вам обрести крылья и прилететь ко мне, хотя бы на несколько часов, – писал своей жене сэр Джеймс, – мы могли бы бродить по этим огромным апартаментам… Могли бы выйти на террасу, которая, как висячие сады древних, окружает здание, и прогуляться по ней, как по тропинке в первобытном тропическом лесу, рассаженном моим предшественником не слишком узкой полосой и обнесенном высокой защитной стеной, охраняемой часовыми. Утром я мог бы показать вам вид на гавань Гонконга, которая, как цветная гряда, в сплошной массе флагов всех наций мира.

Кроме европейских и американских судов стоит более трехсот китайских джонок, все они считаются принадлежащими торговцам и вооружены артиллерийскими орудиями от двух до десяти, как считается – для защиты от пиратов, которых в этих морях множество. Но по крайней мере треть этих кораблей принадлежит самим пиратам. Все туземные суда с росписями на бортах, изображающими глаза рыб или пасти драконов. На их мачтах полощется множество цветных значков, нечто вроде вымпелов».

Сухопутная резиденция Элгина, бывшая штаб-квартира генерала, отбывшего в Индию, настоящая цитадель, твердыня. Чем спокойней и уверенней чувствуешь себя в больших комнатах резиденции, напоминающей замок, тем тревожней на душе и тем сильней охватывает тоска по дому.

В Лондоне сейчас суета. На улицах тесно от экипажей. В церквях полно народу. Из Вестминстерского собора после службы долго движется густая черная толпа, так что кажется, ей нет конца, и невероятно, как могло поместиться такое множество народа. А собор все льет и льет черные потоки людей, заполняя окрестные улицы.

В магазинах расхватываются новинки мод для взрослых и детей, раскупаются игрушки, фрукты и лакомства. Дома все подготавливают друг другу подарки, пишут стихи. Вспоминают об отце, читают его письма и целуют его красные с золотом китайские поздравительные картинки с родительскими благословениями. В комнатах много живой зелени, цветов и огней. Это бывает тем приятнее, когда на улице падает снег. Открываются большие коробки из магазинов детских забав. Скоро на елках зажгутся разноцветные свечи, на детских праздниках вспыхнут фейерверки и бенгальские огни.

Джеймс послал жене наборы фарфора, лака, шелка и небольшой берилл в ажурном золоте, подобие камня из коллекции жены императора Китая, а детям ящички с китайскими конфетами, с новогодними хлопушками. Дома на елке будет настоящий Китай.

Джеймс сел за большой стол в высокой прохладной комнате у окна с видом на стену и свежей, только что политой, вьющейся зеленью. Вошел Олифант и доложил, что у ворот замка несколько китайцев настоятельно просят, чтобы «басада»[44]44
  «Басада» – «посол».


[Закрыть] и генерал намбер ван[45]45
  Генерал намбер ван – генерал номер один (англ.).


[Закрыть] поговорил с ними. Объяснили переводчику, что могут говорить только с послом королевы и не хотят иметь дело с китайцем, выступающим от имени англичан. Ищут защиты и справедливости, согласны ждать сколько угодно, уйти не могут. Лучше смерть от голода, чем возвращение и мучительные пытки.

– Сколько их? – спросил Элгин.

– Пять человек. Мне кажется, они просили вчера капитана остановить наш пароход.

Элгин вспомнил, что на переходе из Макао какие-то китайцы, спеша к канонерке на лодке, что-то кричали. Матросы готовы были обдать их струей из шланга.

– Пусть их проведут в приемную. Выйдите к ним в сопровождении офицеров и переводчика. Примите жалобу. Вызовите капитана Смита. Когда вы будете разговаривать с ними, я выйду и присоединюсь как частное лицо. Мне интересно знать, в чем дело и что это за люди.

– Бедные простые люди, крестьяне, сэр. Может быть, рыбаки. Они могут быть представителями общин с занятых нами островов.

Олифант встретил китайцев в приемной с колоннадой, похожей на зал для балов и торжеств. Вошли обычные крестьяне, очень смуглые, в косах и синей дабовой[46]46
  Дабовая – от даба, крепкая материя из хлопка.


[Закрыть] одежде, какую носит все трудовое население Поднебесной. Пожилой крестьянин в коленопреклонении подал бумагу Олифанту, которого, видимо, принимал за посла. Все пришедшие опустились на колени. Переводчик, молодой китаец с гладким сытым лицом, чуть полноватый, в шелковой кофте и в белых шелковых штанах с такой же юбкой, принял поданную бумагу, начал читать и вздрогнул испуганно. Он умолк, едва раскрыв рот.

– Что такое? – спросил Олифант. Китаец смущенно молчал.

– Вызовите капитана Смита! – велел Элгин, выходя из группы окружавших его офицеров.

Быстро вошел Смит. Он выслушал приказание. Шагнул к переводчику и неожиданно высоким голосом что-то резко сказал ему по-китайски. Переводчик испугался и отпрянул, держа жалобу в протянутой руке. Смит сжал оба кулака, взвизгнул еще яростней, лицо его обезобразилось. Он взял бумагу и стал переводить, читая вслух.

– Лист первый… Правления Сан-фян 7-го года. Китайских крестьян просьба. Лист второй: высокому послу королевы и господам высоким властям западного города Гонконга провинции Гуандунь, кланяемся до земли, прося защиты во имя справедливости…

Случай был из ряда вон выходящий.

– Представьте им меня, – велел посол. Преступники, на которых жаловались крестьяне, действовали необычайно изобретательно, они так приспособились к новым порядкам, что именем британской королевы успешно обирали население. Воспользовавшись, что англичане не касались деревенской жизни, не создавали администрации в селениях на островах, близ которых стояли военные корабли, грамотные преступники из Гонконга сбили шайку и объявили, что ныне вводятся новые английские налоги и что сбор поручен им. Крестьяне были обязаны под страхом пыток и смерти вносить цену доли урожая для британской короны. На одной из заброшенных ферм открыли контору, названную «Чертог мира и патриотизма», или «Британская Королевская контора государственных налогов для счастья и охраны народа». Хлеба стояли зрелые, но никто не смел косить, если не внес в «Чертог мира» стоимости части урожая и не получил квитанции. Для этого от имени британской короны по деревням ездят якобы назначенные послом королевы особые люди, облеченные полномочиями конфисковывать имущество, наказывать и даже казнить, если будут непослушания.

Стоило англичанам занять острова, на которых много деревень, как поборы с крестьян прекратились. Никто больше не обязывал их платить в китайскую казну за право работать или ездить в Гонконг торговать. У людей появились микроскопические излишки… Немедленно нашлись мошенники.

– И все это нашим именем; именем их собственных злейших врагов! – не удержался и воскликнул сэр Джеймс.

Он еще раз попросил перечесть жалобу и выслушал устные дополнения пострадавших. Несмотря на весь ужас злодеяний, о которых сообщалось, все вместе это составляло такой курьез, что, когда один из крестьян перечислил ухищрения «Патриотов ради мира и справедливости», все присутствующие расхохотались. Понимая весь комизм своего положения, смеялись и сами крестьяне, а их седой вожак и смеялся, и горько плакал, стоя на коленях.

Крестьяне ушли с офицером. Им велено было ждать.

– Откуда жители островов знают обо мне? – спросил Элгин.

– Какой бы ни был бедный рыбак или земледелец и как бы ни был он темен и суеверен, а каждый интересуется новостями политики и коммерции, ходом морской торговли, способами преследования пиратов и разными другими сведениями, доступными его пониманию. Это воспитано в здешних китайцах самой жизнью. Как крестьян их всегда занимает вопрос, что делается у царя в Пекине, которому они платят подать, войска которого приходится им кормить… Все они политики своего рода.

– Крестьяне усомнились в правдоподобии оснований для сбора с них налогов. Расчетливо и обдуманно решили они добиваться правды. Судя по жалобе, ее составлял опытный адвокат. Крестьянам уже известно, что посол королевы прибыл, облеченный полномочиями действовать милосердно. Они утверждают, что и англичане грабят в деревнях, но что китайские дельцы решили это упорядочить и организовать правильное предприятие, заложив под него прогрессивную идею мира и патриотизма, угрожая всем именем королевы, флагом Великобритании и милосердием посла…

– Мое милосердие! – вскричал Элгин.

Разбор дела поручен Смиту.

– Спешите, капитан. Благодарю вас. Оправдайте надежды простых людей! – сумрачно добавил посол. – Отправляйтесь с ними вместе.

– Но мне сначала надо в портретную.

– Что это за портретная?

– Мастерская, где работают три брата-китайца. Один фотографирует, другой раскрашивает фотографии… А третий… Туда сходятся все дороги…

…Ультиматум Элгина был составлен. В нем не было угрозы занять Хонан и весьма деликатно упоминалось лишь о том, что Хонан будет удерживаться вооруженными силами Великобритании до тех пор, пока имперский уполномоченный не согласится на все предъявленные требования. Ультиматум обсуждался с сэром Боурингом и с французским послом – бароном Гро.

…По возвращении Элгина из Макао события развивались с чрезвычайной быстротой. Первого декабря в Гонконг из Индии прибыл корабль «Аделаида», на нем двадцать офицеров и пятьсот семь рядовых. Четвертого декабря возвратился «Ассистенс» и доставил сто пятьдесят солдат 59-го полка и триста маринеров, оставленных лордом Элгином «позади». За время их отсутствия только пятьсот «бравых» сохранили вид могущества колонии перед лицом трехсотмиллионного Китая. Е пальцем не пошевелил, чтобы воспользоваться своим преимуществом. Он стих. Блокада реки и прекращение торговли уже не вызвали его враждебных действий. Давно из Кантона не доставляют новые листовки с призывами убивать варваров и с обещаниями за голову каждого платить.

Теперь у Элгина собралось пять тысяч человек. По улицам Гонконга маршировали английские и французские солдаты в синих, красных и голубых мундирах. Целыми днями за городом шли учения, стреляли из пушек и ружей. Вечерами для рядовых и для команд кораблей устраивались на берегу праздники, развлечения и угощения. Гремели духовые оркестры.

Элгин снова ходил на корабле в Макао, встречался там с бароном Гро и с Путятиным и опять спорил с Вильямом Ридом, упрекая его в нерешительности и уверяя, что рано или поздно американцы встанут на тот же путь, по которому шли в Китай до выборов нового президента, и что надо действовать сообща.

Барон Гро избрал Макао своей резиденцией и базой флота, его моряки как верующие католики могли утолять здесь давно томившую их жажду веры. Команды постоянно съезжают на берег и подолгу бывают в соборах. Макао забит французскими моряками, а в гавани полно французских военных кораблей.

Возвратившись в Гонконг, Элгин снова совещался с сэром Джоном Боурингом. В Кантоне делают вид, что поскольку нет никаких официальных извещений о прибытии нового посла Великобритании, то его и нет на самом деле, и нечего беспокоиться. Конечно, там не могли не знать, как посол пришел, как палили пушки, салютуя ему, как потом ушел он в Индию, как снова вернулся и снова палили пушки, как устраивал он балы после тайфуна, а потом опять ушел в Испанию[47]47
  …в Испанию… – То есть в Манилу.


[Закрыть] и опять вернулся. Словом, деятельность посла Элгина могла выглядеть в глазах китайцев в самом непривлекательном виде. Е и его советники не могли не объяснить эту неопределенность в поведении нового посла тем, что англичане слабы и трусливы. «Варвары храбры и сильны, – как уже писал Е в листовках, – только на своих дьявольских кораблях». «На суше они бессильны». «В прошлом году им удалось подойти к Кантону, они даже пробили в одном месте стену города и вошли в пролом, но через несколько часов, совершив грабежи, насилия и убийства, трусливо бежали».

Словом, пропагандистская команда наемных мудрецов Е сейчас вовсю работает в Кантоне.

– Да, но просто так… – Сэр Джон развел руками в воздухе. – Посылать ультиматум нельзя, придется соблюсти церемонии.

Речь пошла о вручении Е Минь Женю верительных грамот.

– Мне надоело с ним чин-чин[48]48
  Чин-чин – болтать попусту.


[Закрыть]. Я не хочу разводить много пиджин[49]49
  Пиджин – дело.


[Закрыть].

– И вы, сэр, заговорили по-кантонски?

Боуринг сказал, что вручение грамот берет на себя, как и полагается.

– В Европе каждая держава имеет своих послов во всех странах. В любой стране, если вы хотите объявить войну, можно вызвать посла другой страны и передать ему ноту с рук на руки. Такое удобство! Приятно вспомнить! Или, при надобности, отправить с чрезвычайными полномочиями своего министра. А кто вы для Е? Он скажет: «Я его не знаю, кто он такой!» Формально вы ему не представлены.

– Да… Он же не пускает меня в Кантон.

– Мы не можем ни единым словом унизить Е Минь Женя, подготавливая военные действия. Мы, сохранив величайшую вежливость, последуем благоразумным путем. Е увидит наше миролюбие.

Элгин не мог не согласиться. Он желал бы не терять времени.

На том расстались. Через несколько минут Боуринг возвратился с расстроенным видом.

– Меня тревожит совесть, – сказал он и уселся в глубокое кресло. У него дергалось лицо, как у нервнобольного. – Я принял участие в судьбе бежавшего в Гонконг писателя Ашунга. Ему грозит виселица. Ашунг задержан, когда передавал секретные сведения для переправки в Кантон известному By, которого мы знаем под именем Хоква.

Элгин знал, что Хоква возглавляет кантонскую корпорацию компрадоров. Он частный доверенный Е.

– Мне было сказано, что мы не казним китайских уголовных преступников, а, не пачкая рук, передаем их в Кантон?

– Да, в этом с Е у нас полное согласие. Уголовных преступни-ков-китайцев мы сами не казним. В Кантоне казни исполняют охотно и привычно. В этом Китай обещает светлое будущее своим соседям и обменяется с ними подобными обычаями. У них нет понятия, что честный человек может эмигрировать из убеждений. Они не верят в убеждения, но верят в выгоду и мошенничество.

– В случае с Ашунгом такое наказание означало бы пустить рыбу в воду.

– Он под арестом, и ему грозит виселица Я питал большие надежды на него, предполагал, что из Ашунга получится китайский Герцен, и мы предоставили ему политическое убежище, зная его сочинения, в которых он разжигал ненависть против иностранцев, вторгающихся в Китай, в том числе и против нас. Мне показалось, что это первые шаги к обновлению ветхой архаической литературы. У Ашунга замечались зачатки новых идей. Он горячо ратовал за возрождение Китая. Я предоставил ему все возможности, хотя правило не кормить эмигрантов нами соблюдалось. О его благополучии позаботилась корпорация гонконгских компрадоров. Но вместо того, чтобы стать китайским мыслителем в эмиграции, он в конце концов стал шпионом Е, своего же врага.

– Да, я слышал.

– Китайцы охотно эмигрируют ради заработка, – с сожалением сказал Боуринг, – но еще не готовы, чтобы стать нигилистами.

– Вы хотите отправить Ашунга в Кантон с верительными грамотами?

– Мы возвратим Ашунга тому, кто стал его хозяином. Общественное мнение кантонских китайцев пустится в домыслы. Они склонны к размышлениям и рассматривают разные явления с разных сторон. Ашунга надо отправить с честью и помпой.

– А если Е казнит мыслителя?

Между тем Смит уже прибыл по вызову. Ему все объяснили.

Брюс и Лоуренс Олифант внесли экземпляры ультиматума. Документ, предназначенный для отправки в Кантон, был развернут перед послом. На толстой китайской бумаге высшего сорта, похожей на шелковую ткань, каллиграфически написаны столбцы иероглифов. Свиток ультиматума будет положен в круглый футляр со шнурками и золотыми кистями и переправлен адмиралу на эскадру для передачи в Кантон на имя Е.

Боуринг сказал, что верительные грамоты, рекомендующие как чрезвычайных послов и полномочных министров графа Элгина и барона Гро, будут готовы к утру следующего дня.

Смит пришел в тюрьму при гарнизоне. В камере сидели на корточках трое китайцев, играя в кости.

– Morning, мистер Ашунг, – обратился к одному из них Смит. – Come with mе[50]50
  Morning… Come with mе. – Доброе утро… Идемте со мною (англ.).


[Закрыть].

Нестарый серьезный китаец хорошего сложения, в коротких английских усиках, обвел глазами камеру и своих товарищей по несчастью, словно прощаясь. Этот джентльмен и писатель сидел с простолюдинами и нашел с ними общий язык. С часу на час он ожидал суда и немедленного исполнения приговора.

– Вы больше не вернетесь в эту камеру, – подтвердил Смит, догадываясь о его состоянии и подбавляя масла в огонь, как это умеют делать люди его профессии.

Капитан и шпион вышли из тюрьмы и прошли по аллее в штаб-квартиру посла. В отдельной комнате, где не было никаких картин и лишних предметов, Смит объяснил Ашунгу суть поручения, которое на него возлагается. Как известный человек пера и персона высокого интеллектуализма, а также как шпион китайского правительства, которому Е Минь Жень не может не верить, он должен отправляться в Кантон и явиться в ямынь с дипломатическим поручением, чтобы лично в руки вице-короля вручить верительные грамоты западных послов в Китае, в виде писем сэра Джона Боуринга.

Вместо виселицы! Освобождение и почетная должность! Кстати, Е должен немалые деньги Ашунгу. Возбуждая читателей против иностранцев своими сочинениями, Ашунг всегда признавал достоинства британских политиков. Постоянные подозрения, что собственное правительство отрежет ему голову, не покидало его и при известии о предоставлении свободы.

Когда-то, живя в Гуандуне, молодой Ашунг написал трактат против англичан. Поскольку он касался в нем государственных вопросов, без разрешения власти и без согласования с руководством, чиновники, узнав, чем занимается Ашунг, испугались за себя и вознамерились отобрать его бумаги и, конечно, срубили бы автору голову. Дело ясное, даже патриотические литературные сочинения не должны касаться важных аспектов политики и обнаруживать самостоятельность мышления. Благоразумные доводы в защиту собственного государства и народа, до которых не додумались высшие лица провинции, как и персоны в самом пекинском правительстве, являются дерзким и грубым разоблачением их неспособности заниматься делом, у которого они стоят, ради которого им все сходит с рук и разрешается глупеть.

У Ашунга были друзья, в том числе в ямыне. Он вовремя был предупрежден, сжег бумаги, а сам бежал в Гонконг, где заново начал свой трактат против англичан, располагая теперь множеством фактов, до того неизвестных ему. Англичане вызывали в нем чувство благодарности тем, что они не вмешивались в его жизнь. Ашунг установил самые широкие знакомства с китайцами и европейцами и не проявлял никакого намерения совать нос не в свое дело. Так он начал свой трактат заново со всей силой нового гнева против извечных противников. Как счастлив китаец, когда он может рассуждать о своей стране! Китай велик не только размерами, но и силой своих умов и общительностью граждан. Каждый найдет себе в таком великом народе единомышленников.

Богатые меценаты помогали Ашунгу в Гонконге. Писатель жил под охраной британского флага и коммерции. Он стал писать стихи и поэмы. Он изучил английский язык и пытался писать в европейском стиле. К нему приходили соотечественники и просили его в красивых выражениях составить для них письма к родителям в Китай. Так он жил в Гонконге, все более прославляясь.

Но уж такова судьба каждого в изгнании! Постепенно Ашунг втянулся в переписку сначала со своими друзьями, а потом как-то неожиданно и приятно был признан самим китайским правительством и даже кантонским вице-губернатором. Англичане спасли Ашунга от гибели, но кормить его действительно не могли. Еда для иностранцев у них на особом учете. Письма, которые составлял Ашунг, содержали не только слова любви к родителям, но и шпионские сведения. Если так случалось, то за работу ему платили дороже. Потом все выяснилось и пошло как по маслу. Ашунг сам стал писать в Заднюю Приемную ямыня. Англичане вскоре узнали, но некоторое время мирились с положением, как они всегда это делают, не желая подавлять интеллектуализм. Но когда началась подготовка к войне, то пришлось шутки отбросить в сторону. Смит поймал Ашунга при передаче письма, посадил в крепость, показал ему копии доносов, отправленных им в кантонский ямынь, виселица была обещана, а теперь так же быстро судьба писателя переменилась. Теперь он исполняет поручение шпиона шпионов Смита? Или это почетная обязанность гуманиста, одного из самых уважаемых в китайской общине Гонконга?

А когда он выходил из камеры, то осведомился, стараясь сохранить спокойствие, нужно ли взять с собой некоторые вещи. Смит ответил, что нет надобности. «На вас будет надета совсем другая одежда». После этого у Ашунга нашлось достаточно воли, чтобы как ни в чем не бывало идти по аллее в штаб.

Элгин и Боуринг решили, что Ашунг пойдет на канонерке «Дрейк». Письма, свидетельствующие личности, положения и титулы графа Элгина и барона Гро, были приготовлены. На той же канонерке посылались листовки на китайском языке для передачи командующему эскадрой.