Текст книги "Барабаны летают в огне"

ОБА ПОСАСЫВАЮТ ТРУБОЧКИ.

Унюхиваю, что с гашишем.

Мы Паоло и Марчелло, а вы кто будете?

Рамон и Хуанитас… и нам с сыном очень приятно… ранящая вас тема, но чем вы «Обществу дегустаторов» досадили?

Ничем… угу… получается, что вы не как мы с сыном – вы случайные жертвы. Вы им ничего не сделали, ничего сделать не собирались, и они вас разрежут, не потому что вы – это вы, а потому что они – это упыри. Для их очередной дегустации кто-то был нужен, и они вас.

Не вас? Но и вы, Рамон, и вы, Хуанитас, должны осознавать, чем и для чего вы обмотаны.

Ну вы и… говорю вам, вы обмотаны! Попробуйте ваши гашишные трубочки рукой изо рта вынуть – не выйдет у вас.

Скотч ощутите, с испугу заверещите, трубочки у вас выпадут…

К скотчу она. ЖИЗНЬ НЕ ЦЕНИТ ОНА.

Бензопила.

Вы не при делах? Дымите гашишем и на бензопилу кладете? В наркотическом опьянении и не такое помыслится. Грядущие перспективы у вас непроглядные, но вам-то они что, вы же в квартире моего сына отсутствуете.

Необлапанная Изельда… не мимолетное увлечение… срочные меры, ветер разборчив, в комнате для слуг заперт натерпевшийся от шавок ирландский волкодав, измененное русло… фабричные трубы… я занырну в Мексиканский залив и повторю путь волны – бессвязность речи у меня, но говорю я за вас.

Мы все в Мангейме, но вы, по-вашему, не в нем.

Вы на празднике спорта в Матаморосе!

На Рамоне коньки, у Хуанитаса клюшка, кому лед? кому лед?! а в павильоне бабочек какое спортивное действо состоится? ну если, включившись, мы увидим себя в истинном свете… с удовольствием!

И это ПАВИЛЬОН БАБОЧЕК?

А где бабочки?

Где зрительские места, где какой-нибудь спорт, где освещение, женщина нас спрашивает, курим ли мы дрянь.

Да, мы курим, курим славно и любая нам желанна.

В палате лордов мы? А про павильон бабочек нам… положа руку на сердце мы скажем, что выкурили не меньше, чем по пригорошне. Про павильон мы слышали, в дальний космос улетевшими. Не оплавившимися! Не зажарившимися!

Сыр на мясе оплавился, а мясо на сыре зажарилось.

Мы курили и сыром. Копченым сыром подкреплялись.

Без мяса.

Рыбу вы едите? Рыбьи кости выбрасываете?

И мы!

А в космос вы кем, поисковиками отправляетесь? Отбор прошли?

У нас космос под боком.

Что-либо отыскать потребуется, СРАЗУ В КОСМОС. Плитка шоколада на тумбочке, и мы, раскурившись, в вертикальном подрыве за ней.

Шоколад мы едим, не надеясь, что он улучшает память – что нам помнить? Младогегельянство, коээфициент прямых затрат, необщительную Кармелу, что наших ухаживаний не приняла? Необщительная и трудноуловимая она девушка.

Перед глазами возникнет, загадочно помолчит и словно струйка гашишного дымка в ничто изойдет.

Мы куда-то за ней кидались, но потом уяснили, что надежнее сидеть и нового явления ждать. Естественно, дурманом как можно сильнее затягиваясь.

Под наши восторженные крики Кармела… мы шлем проклятия! Не Кармела пришла!

Полная, жидкошерстная, ПРИСТУПИВШАЯ К РЫТЬЮ ВОЛЧИЦА – она не могилу себе роет. Копает глубокую нору, чтобы рожать.

Нужда стать матерью была послана ей небом.

В голодные рты скулящих волчат она кого, как не нас?

Тебе я плесну коньяка, а мне бы сейчас капотена… он нормализует давление. Ты коньяком стабилизируй, а для меня коньяк и гашиш сочетание рвотное.

Если и у тебя, то и ты не пей.

Что значит, ты запросто выпьешь и все здесь заблюешь – нет, вы подумайте, какая свинья…

Свинина. Мы идем с тобой в глотку волчатам, и ты поэтому свинину из себя строишь?

Давление, капотен – из-за них… а у тебя от нашей измельченности ради волчат дыхание не перехватывает?

Великая душа! Страха не ведаешь, горечи не знаешь, а я на бензопилу смотрю и горестно мне, что конец. Я еще дури вдунул, но бензопила не размывается, РЕЗКОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ. В павильоне бабочек было темно, а теперь, гляди, сколько яркости.

Высветились качели.

С петлей на шее качаюсь я на качелях, ла-ла-ла, а вдобавок и бензопила.

Это происходит с нами или с нашими физическими оболочками?

Может, с нами, может, с ними, может, не с нами и не с ними…

С ними! Не с чем-то, что наше, а с отцом и сыном Альбертини – врубите бензопилу в человеческую плоть, и из кого кровь брызнет, тот и пропал.

Ну что же вы, ну делайте же, вы делаете! НУ И ИЗ КОГО ЖЕ КРОВЬ?

Я не чувствую, что из меня, пробормотал прикрученный к сыну Паоло. Они не меня, но кого-то они… сына. Со стороны моего Марчелло они наш распил проводят.

Первым бензопилу ощутил, первым и отреагировал.

Я бы его подбодрил, но он так вопит, что мне его не перекричать. Бензопила работает отнюдь не бесшумно, но за его нескончаемым воплем ее почти не слышно.

Голосина у парня не хлипкая. Не в скрипачи мне его – в вокалисты следовало отдать.

Мой сын – оперный певец.

С ума сойдешь от гордости!

Из известных мне мафиози в оперу кто-нибудь ходит? Клаудио Барбильи на бродвейские постановки частый ходок, но он же на мюзиклы… ты, ничтожество, билет в оперу купи! Высокого положения ты добился, но оно высокое в низком, а мой сын в высоком высок! Твой сын вместе с тобой оброк с забегаловок выбивает, а мой в опере, и я… В МЕНЯ!

Бензопила в меня!

Продравшись сквозь сына, до меня добралась!

Об этом ору и не стесняюсь – молча и Гарибальди бы не смог, а он, Гарибальди, он… выход в море… Колумб… случись что с Колумбом, Америку бы открыл Гарибальди… на корабле Гарибальди, и поведение корабля отвратительно, корабль хочет Колумба и без Колумба руля совершенно не слушается, ему, кораблю, вздумалось понырять, корабль выплыл, уже ОСВОБОДИВШИСЬ ОТ КОМАНДЫ, Гарибальди в пучину, но не в ад, а меня в ад, а в ад мне нельзя, я очень плохо переношу жару, меня от преисподней отделяли годы, но дирижер Даркхубер, «Общество дегустаторов», не стоило мне в Мангейм…

Паоло Альбертини в Мангейм не полетел. Разговаривая с ним по телефону, дирижер Даркхубер занялся мифотворчеством, и миф об «Обществе дегустаторов» оказался топовым, для поверившего в него гангстера грозным; того, с кем дирижер имеет беседу сейчас, в стоящем по Гросглокнером замке барона Вошлофера, вероятность попасться этому обществу не отпугнула.

Когда у тебя нет тела, что тебе бензопила? Раздражающе шумящее неудобство, но не угроза, из-за которой отступить ты можешь.

Жить с телом больно, а без тела фривольно – был бы он девушкой, я бы не попытался его подцепить. Хрена лысого мне ДЕВУШКА БЕЗ ТЕЛА нужна.

Я бы и с ним минуты бы не общался, но он же пристал… завтра в Гросклогнере не дирижируйте, выступление вам непременно полагается отменить… а яйца мне по его доброй подсказке себе не сварить и ему не подать?

Ваша невидимость огромную радость вас лицезреть у меня отнимает, сказал дирижер, но отбрасывая формальный подход, мы с вами с глазу на глаз, и по моим представлениям ваше представление мне по имени приведет к более тесной нашей кооперации, расширяющей спектр обоюдных для нас…

Мо.

Мне называть вас Мо?

Не сочтите за труд.

Теша ваше тщеславие, я могу звать вас Большой Мо.

Большой Бо это в сокращении Бо Мо… но я не Бо Мо. Я Во Мо.

А Во у вас…

От имени. Мое имя Вольфганг. А мою фамилию вы из Мо выводите. Начинается она с Мо. А имя у меня Вольфганг.

А после Вольфганга в вашем имени ничего для удвоения…

После Вольфганга у меня в нем Амадей.

Ко мне, к обыкновенному, ЗАЧАСТУЮ УВОЛЬНЯЕМОМУ дирижеру заглянул дух Вольфганга Амадея Моцарта. А что здесь из ряда вон? Я же не симфонию Шуберта исполнять буду. Сыграем мы Моцарта, и у меня Моцарт – закономерно.

Впечатленный его визитом, я бы дирижировал, как никогда, но композитор требует не блеска, а отмены.

Мо сгущает. Я смело выступлю за концерт.

Вы, Мо, вероятно, воспротивитесь, но из-за моего преклонения перед вами я не смогу называть вас иначе, чем Бо Мо. Вам милее Во Мо, но Во Мо, по-моему, не очень. А просто Мо – очень фамильярно. Человек вы большой, композитор еще больший, Бо Мо для вас самое то! Добро на наречение вас Бо Мо вы мне даете?

При жизни я был соткан из амбиций, но умерев, осознал, что В ОТХОЖЕМ МЕСТЕ ИМ МЕСТО. Нет! Бо Мо для меня слишком по-королевски.

Ну и вреднейшего же покойника дьявол мне послал! многие исследователи писали, что характером Моцарт обладал легким, но после смерти, видимо, испортился. Он-то считает, что со смертью в лучшую сторону поменялся, но у меня мнение другое.

Хорошо, Мо, я стану вас называть просто Мо, сказал я. Ваш оголтелый фанат от такого панибратства бы отшатнулся, но я к вам спокоен. Кто из композиторов для меня предпочтительнее, знать хотите?

Промолвив, что это Бетховен, я, наверно, не ошибусь.

БЕТХОВЕН САМА ГЕНИАЛЬНОСТЬ, но и вы, Мо, нотной бумаги отнюдь не бестолковый маратель.

Этим заключением о моих способностях вы мне…

Говорю вам, что Бетховен для меня вас не перевешивает.

Приятно слышать. Но кто-то привлекательней меня для вас есть?

Да, Мо, к сожалению, есть.

Я подразумеваю, в музыкальном плане привлекательней.

Физическую привлекательность мужчины мне… будучи честным, я бы… я бы ее отметил, но не вашу.

И почему же не мою? Я с вами любезничаю, а вы… на каком основании вы меня к страхолюдным относите?!

Я вас не вижу, а что-то изрекать касательно того, кого не видишь…

По портретам мой вид вам известен.

Вы, Мо, на меня не взыщите, но помимо парика передо мной ничего не встает. Что за мерзотнейший писк!

Чего?

Да комар тут пищит!

В поле зрения вы его схватили?

Не вижу… готов поспорить, что он невидимый комар. И невидимый – НЕВИДИМЫЙ НЕВИДИМОГО ДОЛЖЕН ВИДЕТЬ.

Вы подводите меня к пониманию, что если я его не вижу, во мне некий дефект?

А правила существуют? Двум привидениям видеть друг друга положено?

Я не привидение и…

Под привидениями я сейчас объединяю всех, кто хрен знает что. Между собой вы там на подгруппы делитесь, но для меня вы одно. Не обижаетесь, Мо?

У меня не обида, а мысль. Я размышляю, видел ли я кого-то из тех, что не ваши. Размышляю и понимаю, что я, наверное, не различаю – что передо мной был мертвый, я бы ни про кого уверенно не сказал. По мне он к нам еще не перешедший, но с чего я так решил? МЕНЯЮЩИЕ ФОРМУ СГУСТКИ – это не люди, но когда передо мной люди, состоявшиеся ли они мертвецы или только потенциальные, я с твердостью не скажу.

А про сгустки? Про них вы мне хоть что-нибудь скажете?

Меня вполне устраивает, что им не до меня. Лишь бы и в дальнейшем насилие надо мной не чинили.

В покое вас не оставят – тяжелораненными от вас отлетят. Заранее вы о победе не объявляете, но явное преимущество, полагаю, у вас.

Я и не подозревал, что применительно к нашему сражению я в фаворитах хожу. НЕУДЕРЖИМОСТЬ ДЕМОНИЧЕСКИХ ВИХРЕЙ! И вялые взмахи пропылившегося меня. Обострение ситуации в мою пользу пойдет.

Но за вас, Мо, гигантская мощь вашей музыки. Исторгая ее из себя всепоглощающими тучами, вихри или сгустки вы в них засосете и разрядом их в распыл. Без хлопот тогда заживете.

Зависит от занятости.

А у вас, Мо, и на том свете занятий невпроворот?

Композитор и покинув тело, композитор.

А музыку, что вы сочиняете, вы нам через кого-нибудь…

Вам ее не услышать. Сколько опер и симфоний я живым написал, столько и ваши. Мои посмертные произведения, они сугубо для Бога и дьявола. По-вашему, над какой по счету симфонией я сейчас работаю?

Ну мне сложно…

НАД ДВЕСТИ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТОЙ.

Плодотворный вы, творец, Мо. Пишите себе, клепаете, больше время ни на что не выделяете?

Женолюбивый мужчина и покинув тело, женолюбивый мужчина.

Так что же, Мо, у вас и в загробном мире любовные приключения случаются?

Продыха от них нет.

А с кем? И главное, чем? В тамошних женщин чем вы вторгаетесь?

Да нечем мне в них! И некуда. Мы здесь неполноценные, половыми органами не обладающие – исключительно романтика. Но при недостижимости всего прочего даже она затягивает. Съязвить не попытаетесь?

К романтическим увлечениям я отношусь без иронии. РОМАНТИКА ЛУЧШЕ, ЧЕМ НИЧЕГО! Если сложилось, что никакую ну никак не поимеешь, пусть правит бал романтизм. Возвышенно настроенные женские души за вами там, наверно, гурьбой тоскаются?

Нужен я им такой…

Какой?

Без члена в панталонах. Не важно, жива ли женщина, мертва, за мужчиной без мужского достоинства она волочиться не станет. Не хочешь быть в одиночестве, действуй – говори комплименты, восторгайся посылающим тебя голосом, БАРХАТНЫМ ТУМАНОМ мамзелей окутывать я отменный умелец. Не будь у меня этой въевшейся привычки, я бы близко к ним не подходил, но от чего мне не избавиться, от того не избавиться. Когда я не с женщиной, печаль меня гнетет неотступная.

Вы, Мо, как бы умерли. Отсюда и печаль. Впрочем, чего печалиться, раз худшее позади?

Позади у меня огромный успех и куча грудастых любовниц. Я вспоминаю и мне грустно… о музыке побеседуем! Кто тот композитор, чья музыка для тебя интересней моей?

Он венгр.

А точнее?

Из-за расхождения в сроках ваших жизней вы его композиции…

Фамилию мне пожалуйста. Не Ференц Лист?

Бела Барток.

Кто?!

Но я же вас предупреждал, что вы о нем…

Придурь твоя тобою командует! КОРЯВОГО БЕЛУ надо мной ставить! Ополоумел ты, братец!

Ваша базарная лексика вам, Мо, не идет. Что еще за вседозволенность? Хаять меня вы не вправе! И Бартока судить. Он родился через сто лет после вашей смерти, и ознакомиться с его музыкой возможности у вас не было.

Ох, я и обделен, судьбой обманут, деревянный принц с чудесным мандарином, тебе понятно?

«Деревянный принц» и «Чудесный мандарин» – вещи Бартока. До вас они как-то дошли?

Деятельность по прослушиванию достойной музыки я веду активную. Чуть ли не каждый год на концертах бываю. Преимущественно на тех, где что-нибудь мое исполняют.

Завтра в Гросглокнере я вас жду. Оркестру я о присутствии автора не распространюсь, но буду очень стараться, чтобы от их игры вы…

ДА КОГДА ЖЕ У ТЕБЯ ПРОЗРЕНИЕ НАСТУПИТ! Я ему твержу, твержу, а для него основанием не является… чья музыка у вас завтра в программе?

Если вы, Мо, и правда Мо, сороковая симфония Моцарта, она ваша.

Пользуясь несомненным фактом, что она моя, я на нее авторский запрет налагаю! Прежде я этого еще не делал? Засыпанное прахом вечности вы не учитывайте – я про вас спрашиваю. Про сегодня с перспективой на завтра. О раздробленности позитивного, базирующейся на стихии темницы. Вьюги. ОДЕРЖИМОСТИ ВАРВАРСТВОМ. Размеры тайны рассудком не подсчитаешь. Сейчас я снова о вас! Моим авторским запретом я завтрашний концерт уже накрывал?

Мне не вспоминается. И на ваш запрет вы не рассчитывайте. Юридически, Мо, вы кто?

Я…

Ноль вы без палочки.

В правовом поле мне, возможно, на вас не подействовать, но в личностном вы меня послушаетесь. Крупность моей личности чашу весов перетянет. К отмене завтрашнего концерта. Когда вам приказывает подобный колосс, вы в струнку обязаны вытянуться!

Истинному колоссу я бы беспрекословно подчинился, но вам, Мо…

Не дотягиваю! И в чем же перед лучшими образцами у меня отставание?

Заниматься очернительством мне бы, Мо, не хотелось.

Еще какому-то третьесортному дирижеру меня чернить… не желаешь отменять, поменяй! Инструменты у твоих музыкантов. Нельзя допустить, чтобы они играли в Гросглокнере на инструментах, на которых репетировали здесь, в замке барона Вошлофера.

Вы, Мо, прожектер. Неосуществимое толкаете. Всем музыкантам инструменты сменить? Как и у любых художников, у вас случаются заскоки, но если вы думаете, что я стану им следовать, у вас обо мне…

Мы с тобой там, где было совершено немало убийств. БАРОН ВОШЛОФЕР МОЩНО ТУТ РАССЛАБЛЯЛСЯ. Злодейски убиенные им люди встречали смерть, но душа человека бессмертна. А душа того, чье тело прошло через несовместимую с жизнью мясорубку, к тому же яростна и свирепа. Куда-нибудь вселится и мстить! В инструментах твоих музыкантов они.

Вашу мысль о смене вы сделали мне понятной. Что в инструментах находится кто-то посторонний, я по звуку не замечал.

Вы только что это на полном серьезе сказали?

Наверно, на относительном. У души ничего физического и, забравшись в виолончель, ее звук она, пожалуй, не исказит. А звук маракаса?

Ну за маракас я тебе… насмехаться надо мной вздумал?!

На Антильских островах маракас изначально являлся погремушкой ритуальной. Ею гремели, духов ЗАКЛИНАЯ, ОТГОНЯЯ, ПРИВЛЕКАЯ, влияние на внешних духов шло теми духами, что внутри самого маракаса. Прирученными, в маракас заключенными, выглядят они камешками или косточками, но это духи. В маракасе они обосновались, друг к другу притерлись, и тут без консультации с ними к ним еще духи впихиваются. Склочное противоборство, потустороннее дзюдо, раздираемый их бойней маракас былое звучание, по-вашему, сохранит?

Проводимую вами политику я воспринимаю со злостью.

Моя политика к вам исключительно почтительна, и сколько бы вы, Мо, к понижению моей подобострастности меня не тянули, от своего я не отступлюсь и свою политику к вам…

Ваша политика – относиться ко мне, как к МЕРТВЕЦУ-ИДИОТУ!

Не без этого, Мо. А кто виноват? В замке барона Вошлофера происходит неладное, и пребывание здесь привидений, возможно, правда, но залезающие в инстументы духи, что в потоке музыки на слушателей концерта готовы извергнуться… они ядовитыми воздушными струями людей атаковать собираются?

Голодными нарушителями их функционирования в людей они проникнут. Если известных мер не предпринять, здоровье они жадно пожрут. Что необходимо для защиты, не у меня интересуйтесь.

Я полагаю, что никого данным вопросом не побеспокою. На завтрашнюю публику мне не плевать, но я не считаю, что она в опасности. Вы, Мо, из-за тяги к самоутверждению все сочинили. Вам лестно думать, что вы не с тоски поговорить со мной пришли, а первостепенной информацией владея. Сам заронил, сам подхватил и сам уверился… удивительно, Мо, до чего же легко вам себя провести.

С ДОБРОМ Я СЮДА ПРИХОДИЛ. Результат не очень. Навязывать свою волю я вам, господин острослов, не намерен. Уперлись в решимости дирижировать – дирижируйте. И ожидайте прибытия мрачных новостей.

Хорошие новости, Мо, сейчас разве услышишь! Мне из Дюссельдорфа написали, что у сына моего кузена шея раздулась. Тоненькая шейка десятилетнего мальчика, а как у борца стала. Укусил его что ли кто-то? медведь что ли укусил? Ребенка в той семье на дрессировщика думают выучить – перспективным делом считают. Подпускать его к хищникам уже что ли начали? Я бы на них тревожно посматривал. А вы, Мо? Вы бы хлыстом ТИГРА ПО МОРДЕ ЩЕЛКНУЛИ? Если вы отсюда пока не ушли, насчет Сальери мне скажите. Он вас прикончил?

Порой, когда отвалит гений, с меня спадает груз сомнений. Отменяй твой концерт! Ну глупость же в чистом виде. Однако при его неотступном, незамолкающем настаивании слои моего здравомыслия с меня бы сдирались, и я бы, наверно, повелся; какое-то допущение того, что Мо не бредит, вдалеке за лесом виднелось, и дело было за малым – меня к нему приближать, двигать меня к нему с непрошибаемой терпеливостью, сомнения во мне поквакивали, но Мо ретировался, и насилуемой выпью они во мне не заголосили.

Концерт я завтра отыграю. Оккупировавшая инструменты нечисть завтрашнего Моцарта у меня не отнимет.

Нет ее в инструментах. Достоверно известно, что от Моцарта слушателям одно счастье идет.

Убедительно свидетельствуют распросы, проводимые после концертов опросы, в постель, герр Даркхубер, укладывайтесь в постель!

Железная, пружинная, ПОДРЕМАТЬ СГОДИТСЯ.

Кровать мне барон Вошлофер выделил дрянную. Гласности я это предам.

Под раскидистым деревом я кручусь. Хожу вокруг него, глазами по стволу забираясь.

Дошел до верхушки и вбок. По ветвям, по листве, по принуждению. Отвергаю. Меня не заставляют – я по собственному желанию взгляд там держу.

Дерево древнее, но в листьях заметен задор ничем не изъеденной юности.

По ноге. Чем-то я задел по ноге.

Беда. Пила. Я-то не поранился, но с деревом моей пилой я покончу. Столь радующее меня дерево, а я его спилю.

И НЕ СЫСКАТЬ МНЕ, ЧЕМ СЕБЯ ОСТАНОВИТЬ!

А вот они могут попытаться.

Лесники. С ледорубами, дрелью, щипцами. Мясники. Младший из них из моего оркестра, по-моему.

Марчелло Альбертини.

Кто с ним, по сходству между ними я догадался. Папаша его мафиозный. Я бензопилой его пугал, а он кое-чем запасся, и пугаться, похоже, пристало мне.

Но пила не у него, а у меня. Не бензопила, но если лишить его способности сопротивляться, я бы его и такой…

Он гаркнул, чтобы мою пилу я бросил.

По его мнению, я придурок. Если я окажусь перед ними разоруженным, они что, на части меня рвать передумают?

Потеряв голову, я бы ее бросил. В МОЕМ НЫНЕШНЕМ СОСТОЯНИИ УМА я этого не сделаю. Я, разумеется, не выберусь, но безропотно поддающейся спуску мочой я им не сольюсь.

Паоло я ничего не скажу, а Марчелло как-никак мой скрипач, и с ним я попрощаюсь.

Эх, Марчелло, сказал дирижер, поганенький музыкант ты, Марчелло, руку на прощание мне пожмешь?

А вы мою руку пилой не пропорете?

Он тебе по сухожилию, сказал Паоло, и скрипача Альбертини не будет. Остерегайся, сынок!

Ради самой музыки я бы тебя, Марчелло, удалил, но мне, знаете ли, другим дирижерам свинью подложить охота. Пусть и они с тобой и твоим папашей помучаются. К Хорсту Вальбергу бы вас. С вашим сыном, Паоло, он бы ПУСТИЛСЯ ВО ВСЕ ТЯЖКИЕ, а вы бы прилетели и прямо к ним – в спальню. Томный, богемный Хорст удрученно бы завздыхал.

Этот педерастический растлитель у меня бы не вздыхал, а визжал, процедил Паоло.

Дрелью, ледорубом и щипцами вы бы его? – спросил дирижер.

Процесс бы я повел вдумчиво и нарочито замедленно.

Ну и ведите. Хорста Вальберга я вам предоставлю.

А за что мне его – он же с моим Марчелло… он с ним не вступал?

В Мангейме я видел их вместе.

Насчет вашей встречи не брехня? – вперевшись в сына, хмуро осведомился Паоло.

С герром Вальбергом мы всего единожды рядом стояли, ответил Марчелло. Он был на нашем Брамсе и после выступления зашел за кулисы, чтобы нас похвалить. А кого-то и пожурить.

Тебя?

По мне приятней здоровая критика, чем снисходительная улыбка. Ну покритиковал он меня, не умер же никто, да что меня – он и герра Даркхубера в пух и прах раскритиковал.

И вам на орехи досталось? – злорадно усмехнулся Паоло.

Ваш сын не знает, что в том же месяце я съездил к Вальбергу в Мюнхен и, ВЫСИДЕВ В ЗАЛЕ ЕГО ГРИГА, отправился за сцену и смешал Вальберга с дерьмом. Между дирижерами это столь распространено, что и говорить не о чем. Вашему сыну не о них, не о моих взаимоотношениях с Вальбергом бы говорить – о своих бы сказать.

Он мне все скажет, сухо промолвил Паоло. Скажешь, сынок?

Для меня, отец, непостижимо, что ты такое затрагиваешь…

В твою неприкосновенную личную жизнь влезаю?

Гомосексуализмом она не омрачена. Я просто охреневаю, до чего ты допытываешься! Тебе бы, отец, завязать.

Прекратите издевательства над народом! – весело вскричал дирижер. – Убавьте подоходный налог! Освободите политзаключенных! Одновременно выпустите из тюрем и их любовников! Голубков разделять нельзя. Подписываешься, Марчелло?

Ни под чем я…

Час без любимого у тебя за сутки идет?

Вас, герр дирижер, желал убить мой отец, но не я. Ваши профессиональные заслуги для меня кое-что значили, но сейчас я ситуацию переосмыслил и тоже за эститус леталис. За смертельный исход.

Ну естественно, сказал дирижер. Свидетеля надо убрать.

Да хватит вам на вашу выдумку напирать! Чему вы свидетель?

Хорст к тебе с любовью, и ты ему ЛЮБОВЬЮ НА ЛЮБОВЬ. Записку в карман он тебе клал?

Он меня критиковал!

Поругал, а после вновь подошел и записку. Относительно тебя он был амбивалентен – скрипач ему не понравился, а молодой человек вполне. Все, что полагается более опытному партнеру, он взял на себя?

Ни о каком нашем партнерстве никакого разговора и…

А что более опытный гомик на себя взвалить должен? – перебил сына Паоло.

Что конкретно, я, разумеется, не в курсе, сказал дирижер, но на более опытной стороне обычной пары забота об организации, о подготовке…

Это всегда лежит на мужчине! – воскрикнул Паоло. – Ему девятнадцать, ей пятьдесят два, однако квартиру или гостинице не ей, а ему подыскивать.

Герр дирижер, наверно, и о психологической подготовке говорил, промолвил Марчелло. А ты о чем? Девятнадцатилетним ты с бабулькой крутил?

Я В МАФИИ СЕБЕ ПОЛОЖЕНИЕ СОЗДАВАЛ.

Но в свободное время вытаскивал своего дракона и бабульку…

Чтобы обрести положение, я ее! Она являлась женой Рикьярдо «Соседа» Бартуччи, черномазыми в Бронксе застреленного. С чего у него такая кличка, вам интересно?

Ну давай, расскажи, безразлично произнес Марчелло.

Недотепа Бартуччи никогда бы не вошел в семью, если бы не был соседом опаснейшего и потрясающего Дженнаро «Овидия» Карлоне. Нездешний человек! Я помню, как Карлоне деньги из лавочника вытрясал. Концентрация идеальная, но вместе с тем и где-то витает – будто бы поэт, которого мы застали его поэму сочиняющим.

«Сосед» Бартуччи все годы взросления вблизи от Карлоне прожил, но от него не поднабрался – в бизнесе «Сосед» босяк, с бабами у «Соседа» голяк, ПОДСЯДЕТ К КАКОЙ-НИБУДЬ, НАЖРЕТСЯ И УЙДЕТ.

Когда он объявил, что женится, парни ушам не поверили.

За «Соседа» замуж? Вероятно, она кривая, пузатая, столь же выпивающая… а ему ее расхваливай. Деньги на любой каприз выдавай. Брак с «Соседом» для нее, разумеется, ошибка, другого тут не скажешь, отваживания от исправления этой ошибки надлежит проводить обласканностью, задаренностью, в жилище мужчины, что из достоинств соткан, женщина и по водосточной трубе залезет, а «Сосед» и двери распахивал, и на руках внести обещал, но к нему-то чего-то не шли.

Пора бы тебе в ДОСПЕХАХ УТЕХ против трудностей встать, бормотал сопереживающий ему «Овидий» Карлоне.

Характер жизни у нас не развлекательный, кивал «Сосед». Полицейские глаз с нас не спускают, конкуренты из нашей корзинки яйца таскают, мы за ними и отбираем, а полиция за нами и, если мы, отбирая, засветимся, нас упрячут. Мы бойцовые петушки и в своем дворе мы бы всех заклевали, но мы с тобой бойцовые петушки под карательным законодательным топором.

Круглый год, промолвил «Овидий». Но для снятия напряжения у нас есть женщины.

Через мужчин классом повыше мне к ним не протолкаться.

От поклонников она, видимо, отклеилась, при отваливании вывалилась на траекторию «Соседа», волею судеб они сошлись. Разодетая толпа мафиози им рукоплещет. Целующий невесту Рикьярдо «Сосед» Бартуччи испытывает блаженство. Ей тридцать пять и в сравнении с собой десятилетней давности она, конечно, подурнела, но для «Соседа» она ВЕСНА, СОЛНЦЕ ЛЬЮЩАЯ В ГЛАЗА.

Едва познакомившись, он позвал ее под венец, и она согласилась.

Без объяснений.

Спустя месяцев пять у «Соседа» родился первенец.

Гангстерские круги было принялись над ним потешаться, но высказанные «Овидием» доводы подтопление «Соседа» остановило.

Да, сказал «Овидий», ребенок «Соседа» не от «Соседа».

Как раз от соседа! – заржали в толпе.

От соседа, от пожарного, от галантерейщика, не суть дело. «Сосед» женился на женщине, залетевшей не от него, и правильно, что женился.

Ты, «Овидий, что-то мутное нам…

Совершенно прозрачное и понятное я вам говорю. Он на ней женился, но для чего? Чтобы ее от позора избавить? Нет. Чтобы ребенок, которого она нагуляла, ублюдком не проходил? Нет. Он женился на ней для себя. Исходить лишь из собственной выгоды разве не круто?

Вообще-то, круто, но в чем его выгода, нам…

А вы заметили, КАКОЙ У НЕГО ПОСЛЕ ЖЕНИТЬБЫ ПРОГРЕСС? Сколько появилось уверенности, насколько пальцы меньше дрожат, накатывать на кодлу Густаво Хименеса я бы раньше его не отправил, а на днях благословил, и что, у кого-то к нему нарекания? Густаво притих! Уутверждают, что в первые минуты Густаво нагло вальяжничал, но «Сосед» извлек из пистолета патрон и, подойдя к Густаво, мексиканскую челюсть вниз дернул. В пасть лег патрон. Густаво бы выплюнул, однако «Сосед» руку с его подбородка не убрал и рот ему захлопнул. Надо признать, что, женившись, «Сосед» безусловно прибавил.

Утренняя роса для закаливания неоценима, но Рикьярдо «Сосед» Бартуччи укреплялся тем, что по утрам нежился в кровати с женой.

Поваляется, спинку ей погладит и ГОТОВЫМ С ЗЕМЛЕЙ ВСЕ СРАВНЯТЬ на работу выходит.

Что и требуется.

С супругой у него уже трое общих детей, в мафии у него репутация чудовища без страха и упрека, в завидном согласии с женой и собой восемнадцатый год Нью-Йорк он терроризирует.

10

В Бронксе распоясались негры. Джон «Курдонер» наши точки точки захватывает. На «Курдонера» мы «Соседа», и о своей кичливой кликухе «Курдонер» позабудет.

Курдонер – парадный вход.

Встречайте меня, как французского маркиза, отдавайте мне исторически пляшущие под вами территории – плюгавый «Курдонер» еще не знает, кто к нему выехал.

«Сосед»!

«Курдонер»!

ЧЕРНЫЙ ОПЕРЕДИЛ. Сам выстрелил, подручные выстрелов двадцать добавили…

Естественно, что мафия «Курдонеру» ничего не спустила, но супруга «Соседа» теперь вдова.

«Овидий» к ней заезжал, рядом с ней понуро сидел, ты мужа, я друга – если тебе интересно, расстрелявшую его банду мы разгромили.

Расслабленного гуся и щенок покусает, бормотала Алессия.

Но «Курдонер» был настороже! Чтобы к нему подобраться, мы….

Плевать мне на «Курдонера». Вы его мучительно грохнули?

Тут будь спокойна. Жизнь из него по капельке вытекала. За моего друга я все лучшее в мире пыток к нему применил. Настроение у тебя слегка поднялось?

Взбодриться для меня сейчас задача не из легких.

Сейчас ты, конечно, печалься, но потом печаль ты должна развеять. У тебя дети, а им…

Им образование подавай. На какие средства им обучаться?

А «Сосед» ничего не скопил?

Он мне говорил, что доли, определенной ему тобой, ему достает ТОЛЬКО-ТОЛЬКО НА КВАРПЛАТУ.

«Сосед» необъективные данные тебе дал! С нашего предприятия имел он достаточно неплохо – позаботиться о своих детях ему было с чего. Нас всегда могут убить и поэтому среди нас заведено детям на колледж при каждой возможности доллар-другой в копилку класть. Думаю, что и «Сосед» что-то клал. Но его накопления кто-то приглядел. Рассовывая по карманам, хнычется, что их не было.

Ты смеешь обвинять меня, что я на руку нечиста?

Умыкнула ты или нечего умыкать, меня не касается. В память о «Соседе» образование твоих детей на мне – сказал, что проплачу, и выполню неукоснительно.

«Соседу» сказал?

Тебе говорю. С тебя им материнская забота, а с меня колледж. Сквозь плотную облачность уже что-то пробивается? Нероглядной неопределенности поубавилось?

Я потеряла не только кормильца, но и мужчину.

Мужчину в смысле…

НЕЖНОСТИ И СТРАСТИ.

«Сосед» был мне другом, но препятствовать тебе завести кого-то после него я не буду. В кого-нибудь влюбись и для половых и сердечных взаимностей с ним соединись. С моей стороны вопросов не возникнет.

Влюбиться-то да… и чтобы в меня влюбились. В минувшем январе пятьдесят два мне стукнуло. В ком-то разжечь любовь могу я играючи!

Сохранилась ты отменно и в шестидесятилетнем мужчине любовь ты…

Нужен мне старый хрыч! Что мне с его любви, одышливые ухаживания и слюнявые чмоканья?