Текст книги "Барабаны летают в огне"

Послушать кантри не заходит? Что, и на час с женой расстаться не может? Штанами для меня мы разживемся и с Баллогоуменом к ним. Побывать в Нью-Джерси и не повидать, нехорошо, я считаю.

Семь деревянных, различных по величине и по форме фаллосов Майлфсон вырезал для жены, которую любил, но трахать не мог.

Я навсегда потерял мужские способности, печально сообщил он супруге, с массажа в гнездо их придя.

Майлфсон задержался. Пытались отыграть обратно, привести его в чувство, высшую категорию воздействия он заказал, от запора устав.

Вдавливание с ударными хлопками сочетать требую, проникновения любые вам позволяю, залезайте и массируйте, лупите и избавляйте; как объяснила ему заведующая, неопытный массажист своим преступным усердием ЗОЛОТОНОСНУЮ ДЛЯ ЭРЕКЦИИ ЖИЛУ ЕМУ ПЕРЕБИЛ.

Восстановление возможно, но я бы, мистер Майфлсон, не надеялась. С какой-нибудь девушкой вы встречаетесь? Даже жена у вас… я бы от вас ушла, но одинаковыми все женщины лишь очень глупым мужчинам кажутся. А вы, мистер Майлфсон, умный? Если вы умный, сами от нее уйдете.

Собираясь уйти, Аарен Майфлсон сквозь капающие слезы глядел на заснувшую в небывалой печали жену и подстудно искал для себя выход. В постели я теперь ничто, думал он, но вне кровати я по-прежнему способен быть мною: заботиться о ней, чтением оклахомских анекдотов веселить, закат нашего брака близится из-за секса, но секс по большому счету механика. А я столяр.

Около девяти утра он сварил ей кофе, и когда жена, ВЗЪЕРОШЕННОЙ ДИВОЙ-ДЕПРЕССИЕЙ, приплелась назад в спальню, она увидела приделанную над кроватью полку со сделанными им за ночь семью фаллосами.

Майлфсон ужасно вымотался, но улыбался. Почувствуешь желание страшнейшее, сказал он жене, номер первый бери. Чуть-чуть станет свербить, пятый или шестой советую. Разберешься, любимая.

Усыхайте девицы, моей маскулинности не поддавшиеся.

Размышляйте бабы-горы, вдоль и поперек мною исползанные.

С плодом моих размышлений тебя ознакомить? – поинтересовался у ерзающего в свежеприобретенных джинсах Эрла направляющий джип к чете Майлфсонов силач Баллогоумен.

СЛЕДОВАЛО ПОЛУЧШЕ ПРИМЕРИВАТЬ, проворчал Эрл. Размышления? Чьи, твои?

Гитару ты, Эрл, забрал, но вы с Перришем в одном мире вращаетесь. А гитара-то ему принадлежит. До него дойдет, что она у тебя, и он нагрянет. В твоих планах гитару ему не отдавать?

Я на «Ястреба» переведу. Продал мне «Ястреб» гитару! Перриш к Ромеро, «Ястреб» в отказ, Перриш снова ко мне, и я на снова на Ромеро. Кто на моем гонораре сэкономил? Дал бы он мне наличные, гитару Перриша я бы увез? Где тормозить, ты помнишь?

Красная оградка, кивнул Баллогоумен. Я бы, Эрл, поел.

Майлфсоны нас покормят.

Ты говорил, что деньги на питание «Ястреб» нам…

Пригодятся!

ЭРЛ СКРАББС К НАМ ПОЖАЛОВАЛ! И силач Баллогоумен осчастливил!

Старый добрых знакомых Джасмин Майлфсон без подобной восторженности приняла. Ее муж, вероятно, поздоровался бы не столь сухо, но дома его не было.

А твой супруг…

Отсутствует.

Не за свечами благоверного послала? – чмокнув Джасмин в серую щеку, спросил Эрл Скраббс.

Романтический ужин устроить? – пробурчала Джасмин. – При свечах посидим, а затем он в меня деревяшками? Ты же, Эрл, знаешь, как у нас обстоит.

Знаю, конечно.

Ну и чего же ты? Не слишком ли жестоко ты шутишь?

Меру я, наверное, перебрал. Если у гостя такие понятия о юморе, гостя полагается под задницу. Но не меня! Баллогоумена выгоняй, а я у вас пообедаю. Мне бы тарелку риса. Я НИЩИЙ АЗИАТ И ЧТО-ТО ИНОЕ МНЕ НЕПРИВЫЧНО.

А силача Баллогоумена мне чем угостить? – слегка ухмыльнувшись, спросила Джасмин.

Он гамбургер в кафе съест. Но угощение твоим будет – доллар на гамбургер подаришь ему ты.

Деньги на еду, официальным голосом промолвил Баллогоумен, у нас свои есть.

Нудный ты, Баллогоумен, ну просто куча мышц примитивная, за стол с нами пойдешь?

К столу нас, по-моему, не звали.

Ты видишь, Джасмин – ну нудный, ну невозможно, пока мы руки моем, на стол накрыть ты успеешь?

Я изловчусь, снисходительно вздохнула Джасмин.

Приятельские отношения Эрла Скраббса с хаммонтонскими мужем и женой завязались на концерте; ТОРЧКОВО ОТЫГРАВ, Эрл сошел в зал, пожал руки всем девятерым слушателям, вы сегодня выложились, а я сегодня с женой, приобнявший его Аарен Майлфсон к чему-то сказал.

С женой бы и выкладывались, нелюбезно проворчал вымотанный выступлением Эрл. Спасибо, что пришли и за билет заплатили, но обнимать меня… вы меня не куда-то там, не для секса втроем планируете?

Я приобнял вас потому, что ваши песни люблю, обиженно сказал Майлфсон. А про секс я вам скажу, что если бы мы втроем и пошли, им лишь двое бы занимались.

Вы и ваша жена? ПРИВЕДЕТЕ МЕНЯ К СЕБЕ и давай-ка, мальчик, в аут?

Ну что вы, господин Скраббс. Задумай мы секс, пару моей жене составил бы не я.

Смотрю, господин поклонник, традиционной моралью вы не скованы. Так что, едем к вам?

Я вас приглашаю, но с моей женой вы спать не будете. Ты, милая, ведь не хочешь с ним спать?

Мне стыдно, процедила она.

Стыдишься, поскольку переспать с ним не возражаешь?

Заботливый муж от такой ситуации жену бы уберег. ЗАЧЕМ ОЧЕВИДНОЕ СПРАШИВАТЬ? К чему допускать, что твоя жена против всех своих правил шлюхой станет? Теперь будешь меня просить, но я ни на какое кантри, никуда с тобой не поеду, поехали домой!

Едем, растроенно пробормотал Майлфсон.

А я с вами еду? – словно не замечая протянутой ему Майлфсоном руки, поинтересовался Эрл. – Для неравнодушных к кантри принять у себя Эрла Скраббса – сказочный сон наяву!

Я бы ни секунды не раздумывал, но моя жена… ты, милая, разрешаешь?

У нас дома здоровая обстановка, хмуро сказал она.

Ну думаю, Эрл Скраббс, болезненности ей не придаст. Вы, мистер Скраббс, глупостей не натворите?

Я гарантирую. ПОПУТНО И ЗА СИЛАЧА БАЛЛОГОУМЕНА РУЧАЮСЬ.

А ему, этому силачу, тоже к нам не терпится? – растерянно спросил Майлфсон.

О вас и о скором визите к вам он пока не знает. Полагаете, он сейчас в зале находится? Тогда укажите мне на него.

Кого-то особенно фактурного среди публики нет, уверенно промолвил повертевший головой Майлфсон. Ваш Баллогоумен по физическим данным силач? Не за выдающуюся силу чего-то в глаза не бросающегося он вами так прозывается? А то бывает… ты, милая, философа Эмбирейта не забыла? Он когда-то с твоей подругой Брианной вовсю крутил.

О проведенных с ним ночах Брианна не жалеет, понуро сказала Джасмин.

Узенький, метр с кепкой, я думал, что ослышался, когда в разговоре о нем у Брианны прозвище «Буйвол» промелькнуло. Я ее остановил и выяснил, что «Буйвол» – это не поддевка, «Буйволом» она его за ПРОБИВНУЮ МОЩЬ ФИЛОСОФСКОГО УМА окрестила. Им он любое противоречие, самую густую туманность…

Неправду тебе моя подруга сказала. Засмущалась, что проговорилась и околесицу понесла. Я с Эмбирейтом общалась и точно тебе говорю, что ум у него ничем твоего не мощнее.

Я, милая, всю жизнь столярничаю, а он философ, что, как себя ни подтягивай, определенно не в мою пользу.

Ты у меня хоть не малахольный, а Эмбирейт мне таким показался. В первую очередь на его открытом философском семинаре. Мы поговорили об истине, о критериях, об убедительности, отличительных чертах, разработке представлений, регулировки представлений, осколках представлений, жесткий контакт! Ваши представления насилуются и, РАЗДУВАЯ В ВАС ДУРНОЙ ОГОНЬ, раскалываются! Знайте и не забывайте, что у всех вокруг вас желание вам вредить. Критерий истины – чувства! Эпикур утверждал, и я, Эмбирейт, вслед за Эпикуром утверждаю то же самое. Многоступенчатая лестница присевших на ступени философов. Истина и ложь! Сетования морали! «Мудр Клиний или же нет?»… из Платона о Сократе. У знакомого мне пастора язык был благочестив, а недавно я узнаю, что у пастора рак языка! Кто на него наслал? кто их компанию с Богом разбавил? неслыханные последствия неосмотрительной кооперации. Связанные между собой эпизоды неполного паралича… неполного, поскольку земля вертится. Часы идут и члены встают. Да, я о низкосортном. С умственно-гиперумственным оно тесно переплетается.

Философ, а волосы бриолином мажет, насмешливо промолвила Джасмин. Вероятно, из холодильника вытащенным. Чтобы помимо набора гнусной стильности и голову остудить. За ум моя Брианна «Буйволом» его назвала… ну конечно. Мне стало весело! «Буйвол» меня не трахает, но у меня муж.

Муж, который в кровати бессилен, пробормотал Аарен Майлфсон.

Ты у меня не философ Эмбирейт, ты даже не какой-нибудь паршивый расклейщик с редчайшей эрекцией – ты идеально круглый жирно нарисованный ноль. И чудесный сообразительный столяр. С СЕМЬЮ ФАЛЛОСАМИ ты, можно сказать, выкрутился.

Но башку я напряг – и у философа бы лопнула. Ничего, милая, поднатужился и способности реализовал. Вы, мистер Эрл, все поняли?

Я понял, что взамен своего вы ей из дерева понаделали. Просто бери гитару и песню об этом пиши! Про ваш неприметный столярный труд какая из песен вам вспоминается?

Память не подсказывает.

«Пустой кошелек и сопливый платок!». Четкое кантри, дребезжащим голосом спетое. «Раб-бботаю как про-оооклятый, но в кармане пусто-ооой кошелек и соплив-ыыыый платок…». Ларри «Миноносца» Картера вещь. Но она про работающего на подъемном кране. Нуждой он загнал на верхотуру, где его продувает – СОПЛИ ТЕКУТ, ЗАРПЛАТУ УРЕЗАЮТ. Познакомь я вас с «Миноносцем», вы бы обрадовались?

Знакомства мы с женой заводим лишь в пределах разумного, промолвил Майлфсон. Благодарю за предложение, но знакомство с «Миноносцем» Картером необдуманной смелостью бы было.

Вас пугает его нездоровый нрав? – усмехнулся Эрл Скраббс.

Я, мистер Эрл, в жизни кое-чему научился. К примеру, картошку чистить и ОТКРОВЕННЫХ ПСИХОПАТОВ ИЗБЕГАТЬ.

Бизнес, промолвил Эрл. Простреленное плечо кукурузного плантатора и при уходе от сельской полиции врезание в водонапорную башню. От первого до последнего слова туфта.

Я, мистер Эрл, читал, что…

Менеджмент статью проплатил. Миллионер на празднике урожая с охрененной девкой, и «Миноносец» ее за жопу и после заступничества миллионера из магнума в него. И перед доверчивым читателем вырастает бесподобно доподлинный мачо. Все даже тоньше. Аудитория «Миноносца» Картера – рабочий класс. Выстрелить в миллионера, шикарную девку за жопу пощупать им бы хотелось, но куда им. А «Миноносец» сделал! «Миноносцу» виват и аншлаги.

А БОЙНЯ В БАФФАЛО? – вопросил Майлфсон. – «Миноносца» ведь на пять лет осудили.

Ну и через три выпустили.

Вышел он досрочно, но три года он отсидел!

Для реанимации издыхающей карьеры и по десять сидели. Менеджер прикажет – и на десяточку с хвостиком себя закроешь! Думаете, тех выходцев из Бангладеша «Миноносец» по собственной инициативе по стенам размазывал?

Кто-то его надоумил?

В приказном порядке его! Рабочий класс у нас сплошь патриоты и кантри-музыка от пятки до вихра и до кончика хрена в корне для них. АМЕРИКАНСКАЯ МУЗЫКА! И инструментальному ансамблю вонючих эмигрантов нечего ее исполнять. Язык не знают, а исполняют! Не поют, но мелодии наши выводят. Нечего!

Разрушитель вы, мистер Эрл, вздохнул Майлфсон. Я верил, что он инфернальный гризли, в он ведомая менеджментом овца…

Да нормальный он стареющий дядька. Без средств к существованию не остается и будет с него. Для тебя, Баллогоумен, его понимание важного и не очень, приемлемо?

Вполне, глухо сказал подошедший к столику силач.

Ну и что ты там, колесо наконец поменял?

К отъезду мы готовы.

Мы, Баллогоумен, поедем, но поедем мы вот к ним. В гости к этой чудесной семье.

Хорошо, сказал Баллогоумен.

И мы весьма хорошо к вашей затее относимся, пробормотал Аарен Майлфсон.

Показать Эрлу Скраббсу семь деревянных фаллосов Аарен Майлфсон не решался, но Эрл настоял, и Майлфсон сдался. А они мытые? – разглядывая ВЫСТАВЛЕННОЕ НА ПОЛКЕ ДОСТОЯНИЕ, поинтересовался Эрл.

А вам, мистер Эрл, обязательно нужно в руки их брать?

Я песню писать собираюсь. Пока кроме идеи у меня ничего, а потрогаю, может, струей польется. Толстенной. Самый толстый член реально вам удался… имя у него есть?

У всех есть.

И какие же у них имена?

Элвис, Пентагон, Техас, Кубинец, Леопард, Матросик и Микки-Маус.

А Микки-Маус к чему? К чему вашей жене столь мелкий?

Я СЧИТАЮ, ЧТО У ЖЕНЩИНЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ ВЫБОР.

Как джентльмен считаете. Не опасаетесь, что ваша жена сейчас наедине с силачом Баллогоуменом?

Но я же не думаю, что он… он вообще невоздержанный?

Он, конечно, не особый любитель, но если ему подвернется, он вставляет. С неопытностью четырнадцатилетнего мальчика загоняет отчаянно. Эх, расскажу-ка я вам про Миннеаполис. Я тогда не один – с группой концерты давал. Теперь, словно оборванный фолк-музыкант в одиночку перед публикой предстаю. Моим кантри я и в единственном числе что хочу доношу – драйв хиловат, но смысла… СМЫСЛА В СКРЫТОЙ ФОРМЕ. Идиотам не воспринять. С рабочего класса не подкормиться. Никакого менеджера удовлетворить это не может. Вразумись, упрости, но мне не переделаться и от менеджеров мне от ворот поворот. Карьера твоя, ты ее и двигай. Карьера у тебя будет ковер-самолет! К полу прибитый.

Пугайте, пугайте, в толковом менеджера опоры я не ищу. На сцену по проходу иду и на каждом шагу подозрительные лица.

Охранник Джим.

Привет, Эрл!

Наркодилер Джон.

Здравствуйте, многоуважаемый мистер Скраббс.

СО ВСЕМИ ЗДОРОВАЙСЯ, в настрое теряй, а зловещий-то у нас кто? Не здоровается, морду в полуоборота от меня держит, ухо переломанное. Щетина трехдневная. А не менеджер ли он, не ко мне ли, шевелю мозгами, как таракан усами – наверно, он менеджер, и в Миннеаполис он ради меня, руководить моей музыкальной судьбой я бы ему позволил. Трудновато без менеджера, что тут говорить, кошмарно сложно. У басиста стойкая страсть к кокаину, ударник из-за выпивки раздолбался, на какие деньги нюхают и пьют, я не понимаю. На доходы с нашей музыки дрянной виски еще купишь, но не кокаин.

У моего ударника Филлихолда явно свои источники.

Откуда-то неплохо подсасывает, а у материально обделенного меня по двадцать долларов занимает!

Не на кокаин ли?

Возьмет у меня, у девки, ЗАСЛУШИВАЮЩЕЙСЯ ЕГО ДРОБЬЮ, перехватит и на щепотку наберет.

Употребит и бредит. Стеклянная трубочка, говорит. Трубочка для набирания жидкости. Пипетка.

Ну и зачем ты о ней? – начиная проникаться злобностью, осведомился у него я.

Завел я о ней, но потом меня увлекло другое. Йе… трогай мой колокольчик – я хочу, чтобы он звучал во всех твоих местах.

Да ты, Филлихолд, сука, ты меня с бабой спутал! Верно? Или ты ко мне, к Эрлу Скраббсу, обращаешься?

А если к тебе, гнев на милость ты сменишь?

Я бы тебя убил, но снова сидеть за убийство я поостерегусь. Мелкий простоватый ударник. Убивал я, дружок, безжалостно убивал.

В будущем, Эрл, избегай. А кого ты, Эрл, грохнул?

Гробовщика Сомерсета. Репутацию он заработал, ДОСТАТОЧНО ЖИВЫХ В МОГИЛУ ОПУСКАЯ. Меня к нему прикинувшийся моей матерью нечистый дух привел. Сказала, что хочет гроб себе подобрать, и мы, наевшись треугольных пирогов, выдвинулись. Зашли и видим, что предметы обстановки – одни гробы. Моя ненастоящая, прошибаемая появившимся остервенением мать в них залезает, ложится, все гробы перепробовала.

Недомогающий, вышедший к нам с палочкой Сомерсет пропищал о ценах, но я ему сказал, что сразу же пытаться содрать для продавца травмоопасно. Ты, гробовщик, смекнул? ПО КОКТЕЙЛЮ НАМ С МАМОЙ СДЕЛАЙ.

Сомерсет, извиняясь, пробормотал, что у него лишь лимон, два апельсина, чуть-чуть чая, на донышке рома…

Коронный чайный напиток тетушки Хильды! – выпрыгивая из гроба, провизжала мать. – Убойно мы с тобой, Сомерсет, ее похоронили!

Марку держим, скромно потупился гробовщик.

А нынче я к собственным похоронам готовлюсь – с сыночком пришла!

Великолепный он у вас, поклонившись мне, Сомерсет молвил. Чем-то полезным, молодой человек, занимаетесь?

Кантри играю. На похоронные церемонии музыкант вам не нужен?

А относительно самообладания вы, малыш Эрл, не подкачаете?

Назвав меня малышом, ты… рассчитываешь небитым остаться?

Вы сыночек моей давней подруги и для меня вы…

Я тебе в жопу палку твою всуну. Проверну ее там и тогда, может быть, да.

Что да?

Оргазм испытаешь. Педрила старый.

Вас, мистер музыкант, я НАЗВАЛ МАЛЫШОМ С НЕЖНОСТЬЮ, а вы мне за нее ее противоположностью…

С нежностью? Ну педрила же, как божий день понятно, что он. А ну палку мне свою дай!

Сомерсет в палку вцепился, но ему бы палку не оборонять, а палкой атаковать – огрел бы меня, и я не боец.

Палку я у Сомерсета не вырвал.

Его цепкость меня не притормозила, а взбесила; на шаг отступив, я каблуком ботинка грудную клетку ему сотряс. Повалился он с палкой. Я сел на Сомерсета сверху и кулаками ему в лицо, размахивался и кулаками. НЕЧИСТЫЙ ДУХ, видя такое дело, из помещения подумал выскользнуть.

Ты, мама, куда?! – крикнул я. – Ох, мама, зверь я лютый… ты меня родила!

На меня, ты знаешь, ты особо не сваливай, я тебе не совсем, чтобы… а Сомерсета ты зверски не беспричинно. За тетю Хильду ты ему мстишь.

Настроение ты мне подняла, вытирая об труп гробовщика окровавленные руки, промолвил я. Не в безумном припадке прикончил, а за родственницу отомстил – это для самосознания гораздо более неплохо. Ее любимое печенье с голубым сыром и маком ты мне сегодня вечером испечешь?

Возиться с нелепейшим печеньем больно мне надо. ОН МОЕГО СЛАВНОГО СОМЕРСЕТА ЗАВАЛИЛ, а мне ему печенье. Поприще перерождаться в чью-то мать я оставляю. Морока одна.

Под кокаином кровоток в голове становится спринтерским, однако мой ударник Филлихолд, нанюхавшись, мышлением тихоход и он говорит, что насчет матери, гробовщика и нечистого духа чего-то никак не сообразит, точным в оценках не будет, если гробовщика ты убил, тебя бы, Эрл, осудить, но Сомерсет гробовщик, с сатанинскими гусями повязанный, а гусь из ада летит – за ним младший гусь следует и для старшего перелетное гнездо в клюве несет: старший притомится и гнездо ему на осину, он в него брякнется и передышка, вид непроницаемый, ради младшего в гнезде он не потеснится, естественные законы жизни, Скраббс и Филлихолд, В КВЕБЕКЕ Я НАБРАЛ КЕПКУ ПЕРСИКОВ, а мне, обдав хохотом, гаркнули с ними встать и ждать – полиция не наша, канадская, но мне и с ней спорить не захотелось.

Стоим, друг на друга глядим, я персик беру и кусаю. Полицейский, что щекаст и лохмат, похлопывает ладонью по кобуре. С первого раза мне укусить персик не удалось – ну бетон, а не персик.

Я челюсти распахнул и с опасной силой зубами…

Лохматый полицейский выхватил пистолет, и персик я изо рта вынул.

Во всем зримом и незримом, в персиковом цвету и загустевшем молоке кормящих уродок я держу СКИПЕТР МОЕГО ВОЛЬНОЛЮБИЯ, но головорезы, Эрл, в разных уголках слепляющихся и разлепляющихся планет схожая проблема безопасности, нет никаких свидетельств, что в Квебеке подвластные мне барабаны не прозвучали. Случай с персиками был страшный, но сыграть на концерте я смог. Допускаю, что да.

Бодро отыграл или в больнице полгода пролежал – однозначного заявления от меня не последует.

Но другое тебе скажу. Главная обсерватория Квебека под контролем наркомафии! Панорама города изумительная, но вы таблетку у нас купите, заглотните и НЕ СРАВНИТЬ, инертная водная масса вспыхивающими бурунчиками займется, береговая линия метущимися выступами преломится, я, Эрл, покупал.

Она уже подействовала, но меня проперло, что она у меня в дыхательном горле застряла.

Ну постучите же.

По спине!

Лбом об железо!

Не таблетку из дыхательного, так дурь из башки выбейте.

Что дыхательное от таблетки свободно, я частично осознаю, но лбом меня, лбом, за загривок и лбом, погуливавшая со мной крыска говорила мне, что она «За мир без таблеток».

Но без таблеток я умру.

Значит, я «За мир без тебя».

Сука, дура, НЕУЖЕЛИ Я СТОЛЬ СУЕТЕН, что вновь не задержу взор на перекликающихся оттенках объявившейся надо мной радуги?

Тебя, Эрл, радуга когда-нибудь приковывала? Мой бедный маленький мизинец, его любая обувь натирает – в Калифорнии натер и забеспокоился, что в натертости, в этом саднящем новообразовании, радиоактивный химический элемент калифорний.

Мне о нем встречавший нас Эндрю «Химик» Палагут, ОБЫЧНЫМ ДЛЯ НЕГО ОБРАЗОМ ЗАГОВАРИВАЯСЬ, брякнул.

Отель он нам снял – и извалявшийся в листьях странник побрезговал бы вселиться.

Эрл Скраббс не хуже кого-либо понимал, что привлечение в группу менеджера для группы многое бы усовершенствовало, и к зловещему и небритому он подкатил не о кантри в целом с ним потрепаться. Я – Эрл Скраббс и кантри у меня мое, и если мы станем сотрудничать, в клишированный загон вы его не затолкаете. Как мне к вам обращаться? Григорио Пуллс? А вы, Григорио, каких дел мастер? Я подумал, что вы менеджер, но сейчас близко на вас смотрю и подтверждения прежнему предположению не нахожу.

Вышибаете, говорите? Деньги у людей вышибаете?

Вы на моем концерте, и ЛЕГЧЕ ВСЕГО ВЫВЕСТИ, что вышибать вы собираетесь у меня.

У моего басиста? Разумеется, облегчение, но пока вы мне все не объясните, мы, музыканты нашей группы, басиста вам не отдадим и…

Помимо вас нам придется и с силачом Баллогоуменом столкнуться?

А он-то что за хрен? Страшный, ужасный, ладно, я уяснил – от действительности я не убегаю. Раздирая ее рогами, мне в душу заползает бормочущий о смерти олень. Басист вам из-за чего должен? Вы ему за треть цены ворованную машину, и он ее на тест-драйв – разбил и скрылся. Криминалу, ясно, урон. Я лично вас попрошу, чтобы до концерта вы его не трогали. После как пойдет, но до концерта вы руки ему не ломайте. Когда он мимо вас на сцену прошествует, не набрасывайтесь и никуда не тащите.

Да не ИСЧЕЗНЕТ ОН СО СЦЕНЫ БЕССЛЕДНО – выступит, и вы его уведете. Во избежание неожиданностей на сцене предпочитаете находиться? И силача Баллогоумена мне где-нибудь на ней разместить?

Ну стойте. По бубну я для вас отыщу, но излишне старайтесь не постукивать.

В Миннеаполисе, с двумя лишними на тесной сцене, я, вероятно, и пришел к тому, что совершенно сольно играть мне надо. Ударник Филлихолд невменяемо гонит что-то свое, басист Хамфриз, пропуская кусок за куском, испуганно косится на Баллогоумена и Григорио Пуллса, а те на басиста уставились и бубны у них в руках, как кастеты – увлекаются они агрессивностью, непомерно они, я ИРОНИЧНО-ПОЛИТИЧНО пою «Одевший маску негра на Миссисипи о будущем не волнуется» и замечаю, что Баллогоумена цепляет: в бубен он уже не стучит. Глаза оживают, острие взора втыкается в меня, от обморожения он отходит в полынье, в пространстве чистой воды среди льдов отпустивших: к вам я по велению сердца, сказал он мне, с весьма неудовлетворенной публикой тепло прощающемуся.

Ко мне? – недоуменно пробормотал я. – А для чего вам ко мне… говоря, ко мне, вы конкретно о чем говорите?

С вами я хочу быть.

Быть со мной вам…

Вернее, при вас. Вашей группе КТО-НИБУДЬ С МОИМИ ДАННЫМИ ТРЕБУЕТСЯ?

Моей группе, думаю, конец. Ударника кокаин, а басиста Хамфриза ваш друг Григорио. Куда он его со сцены уводит? Я его еще увижу?

Пожалуй, увидите, но не прежним. Загипсованным и не моргающим. Мне полагается вместе с Григорио его обрабатывать, но я с собой правдив, и я знаю, что теперь я не с Григорио, а с вами. Про негра на Миссисипи спели и меня обрели. Чумовая песенка и про скаутскую вожатую была.

«У нее все ребята один к одному – с могучим стояком поутру»?

Об утреннем стояке в той песне… или я прослушал?

Или вы прослушали, или я не спел. О скаутских вожатых у меня в нескольких песнях поется. Какую из них я пел сегодня, мне никак… не о стояке пел. Не о скаутской вожатой Тельме Титтер. «Заболевшую Эйлин Фли» я исполнял.

Про болезнь я помню, закивал Баллогоумен. Она болела, и директор скаутского лагеря лечил ее бульоном из летучих мышей и омлетом из яиц кладбищенского дятла. Мне очень понравилось, но ПРО РЕБЯТ И УТРЕННИЙ СТОЯК, не сомневаюсь, песня на уровень выше. Девчонок она, думаю, захватывает. После концертов всякие там девчонки свои прелести вам предлагают?

Редко, но сегодня из зала знаки мне подавали. Ты погляди – народ, что за музыкой приходил, рассосался, а она еще здесь. Что о ней скажешь?

Не красавица, окинув неказистую девушку каменным взором, промолвил Баллогоумен.

Край маечки приподняла, живот оголила, она нас, Баллогоумен, искушает, осложнения меня, Эрл, преследуют с рождения, добейся я безумной популярности, я бы, Баллогоумен, сексапильных штучек трахал, ну а так ЧТО ДОСТАЕТСЯ, ТО РАКОМ И СТАВЛЮ. Эй, ты, малышка! Ступай с Баллогоуменом, а я попозже присоединюсь. Мне с критиком нужно поболтать. Этого приплюснутого дядю, что охраннику на пальцах что-то объясняет, ты, Баллогоумен, рассмотрел?

Зорко взглянул и да.

Там, на отшибе, Уолли Симмонс персоной собственной. Влиятельный критик из Блумингтона.

Ничего себе.

Газетой, в которой он колонку ведет, владеет семейство Уэйнчихаутов-Риббонсов.

Я впечатлен. А что у них за бизнес?

У них соя.

ОТКРОВЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ. А она, женщина, что тебя захотела, со мной она пойдет?

Как привязанная попрется. Эй, крошка, сейчас вот он, Баллогоумен, со сцены уйдет, и ты за ним. Не за мной! Со сцены я вроде к тебе, но я мимо тебя. Однако ты не ревнуй – я к мужчине.

До Эрла доносилось, что Уолли из Блумингтона спивается, но физиономия у него гладкая, шарфик без пятен, не приближайся, Эрл! – крикнул он Скраббсу. – Выражаясь литературным слогом, я бы БЕЗ ВИЛЯНИЙ ПЕРЕМЕНЧИВОСТИ весь отпущенный мне век до последнего мига рядом с тобой простоял, но рядом с тобой, Эрл Скраббс, я чувствую себя не очень умным.

Над коэффициентом моего интеллекта, пробурчал Эрл, ты, вероятно, посмеиваешься, но что мои песни не для дураков, ты писал.

Естественно, они не для дураков. И не для умных. Не для кого они.

Нелюбезность, Уолли! Слепое упрямство талант во мне не признавать.

У меня, Эрл, намечается статья, относительно тебя одобрительная. Эрл Скраббс, уважаемые друзья, провел колоссальную работу над собой и его новый альбом обещает быть вполне удобоваримым. Запись пройдет в Нэшвилле, сведение в Лос-Анджелесе, место презентации уточняется, но приглашенных предполагается не менее пятисот. Ну а вчера в Миннеаполисе громко гастролирующий Эрл забрался на покатую крышу и в окне дома напротив увидел обнаженную женщину. Начал дрочить и упал. Об отмене дальнейших концертов речь пока не идет, но четырнадцать переломов заставляют нас уповать лишь на его НЕВЕРОЯТНЫЙ ХАРАКТЕР, чья стойкость, как все мы знаем, граничит с чудом. Кто из нас забыл Коттидж-Гров?

За день температура понизилась на двадцать два градуса и выступать на открытой площадке нельзя, но Эрл Скраббс в Коттидж-Гров приехал и где-то играть ему надо.

Он просит перенести в помещение, но ему говорят, что свободных залов на сегодня нет: собираетесь выступать – выступайте, где собирались. Договоренность насчет парка в силе. Что ваше, Эрл, то ваше.

И что же Эрл Скраббс, руководствуясь самоуважением и самосохранением, он куда подальше их с открытой площадкой послал?

Эрл Скраббс на нее вышел и собственным примером подыгрывающим ему музыкантам путь на нее указал. Мы – группа, и ТКАТЬ НАШ КАНТРИ-КОВЕР нам надлежит вместе!

Ударник Филлихолд мне потом признался, что когда это, ну с ковром, он осознал, за Эрлом Скраббсом он чуть было не понесся, но примеривая переданные простуженной женщиной варежки, заскок в себе все-таки утихомирил.

Я не дебил, не герой, третьей причины идти туда не существует.

Варежки я назад женщине: у вас кашель и для вас, моя милая фея, варежки ценнее, чем для меня.

Кашель у меня временно, сказала она. Не то что миопия.

А заразность у миопии…

Миопия к вашему сведению – близорукость. Оправа моих очков не слишком старомодная?

ПЛЕСНИТЕ НАМ КОФЕ, деликатно промолвил басист. В термосе у вас кофе?

Он у меня бразильский, но растворимый. Хорошо, по чуть-чуть я вам налью.

А чего ты нас ограничиваешь? – нахраписто осведомился ударник. – Кофе ты кому, нам принесла? Ну и позволь нам по своему усмотрению с термосом разобраться!

Мой термос для вас в прошлом, процедила она. Потянете к нему руки – яростно защищать стану!

А девка-то поплывшая, заметил Филлихолд.

Так и есть, сказал басист. А ты что, ожидал, что около нашей группы психически устойчивая будет вертеться?

Были и нормальные. Вас, леди, что в истеричность ввело? НА ГРЕБНЕ КАКОЙ МЫСЛИ мы начали считать, что вашего термоса мы не достойны?

Я отвечу вам именем. Знакомым вам именем. Эрл! Эрл, мать его, Скраббс! Вы намереваетесь высосать мой кофе, ни капли замерзающему на сцене Эрлу не оставив. Кофе ему для отогрева! Полный термос ему!

Заводяще выкрикнув в микрофон: «Раз, два, три!», Эрл Скраббс заиграл «О, рудокопы, поглядите на просвет» – раз, два, три… три. Ровно трое сегодня тех, что Эрла Скраббса слушают. Пара одиноких мужчин и трясущийся от холода старик в шотландском берете с помпоном.

«Робби Рид с тобой упускал, но с другой Робби Рид наверстал».

Жалко смотреть. Ради чего они, несчастные, промораживаются насквозь, ради моих песенок про Робби Рида и пристающего к кухарке короля-поэта? «Ей, рыхлой бочке, шестьдесят два, но он к ней опять как всегда».

После исполнения «Короля-поэта» я должен был спеть о болотах острова Детройт.

Детройт – не остров, ты, Эрл, знаешь, совсем-то не дури.

Филлихолд из Детройта, и про Детройт мне вольность себе не позволь, от стенки до стенки, как в бассейне, плавай и даже мысленно для вываливания в океан бортик не пробивай, В ЗАЖАТОСТИ ОКОСТЕНЕВШИМИ РЕАЛИЯМИ мой дар бы иссяк.

Я бы ему это сказал, а Филлихолд сказал бы мне, что подобным даром он бы особо не дорожил.

Ни хрена, струсил бы он сказать – на сцену со мной не вышел, никакой не мужчина, мужчины с концерта ушли, а старик вслед за ними, наверно, хотел, но организм окоченел – не слушается.

Маразматичный старенький шотландец, не умирай.

Умрет – мне внимание. Единственный зритель и тот помер! Для всего шоу-бизнеса курьез столетия! Попасть в историю благодаря этому меня уязвляет.

Концерт окончен, промолвил я в микрофон. Вы, сэр, мне поаплодируете? Сейчас я к вам подойду и вас куда-нибудь оттащу.

А кто вам сказал, что меня оттаскивать надо? – постукивая зубами, поинтересовался шотландец. – Ноги у меня ходят, и если мне вздумается точку сменить, я сам справлюсь. Раз концерт окончен, я пойду, но почему он НАСТОЛЬКО КОРОТКИМ БЫЛ? Из-за мороза больше не можете?

Я-то еще могу, но вы… и вы посидеть еще можете?

Домой мне страшно не хочется. Меня там не переносят. А как иначе расценить их привычку прятать от меня мой берет? Я без берета из дома никуда, а они засунут и меня прикуют. Я дом перерою. И берет вновь у меня! Когда я назад заявляюсь, берет я в разные щели заталкиваю – они вроде бы не найдут, но они находят и перепрятывают! Причем, говорят, что к моему берету они не прикасаются. Только я его прячу. Спрячу, а потом, ВСЕХ ПРОКЛИНАЯ, разыскиваю. Сыграйте мне, мистер Скраббс, песню повеселее!