Текст книги "Барабаны летают в огне"

Ну не идиот ли – Германию на Канаду, чтобы всего лишь завод на завод.

А какая-нибудь смазливенькая канадочка сюда не втерлась?

Долго экономила, что-то накопила и на Западную Европу глядеть. ЭРОТИЧЕСКИ СОСТОЯВШАЯСЯ штучка – в Прагу, в Лейпциг… в Дортмунд. А в Дортмунде катит свои воды славная река Эмшер и поддается пессимизму черный металлург Гюнтер: потери армии искателей любви в основном от дезертирства, и Гюнтер тоже отваливает.

Надеяться и ждать, уперто идя в том строю, мощи у него уже нет.

Он выходит, в кабак заходит, шнапс, пиво, сосиски, сказочный уголок.

Еще стаканчик и это произойдет, утрата чувства реальности оргазмирующим плюшевым мишкой ко мне снизойдет, нужды ни в чем он не знает и со мной перед сном поиграет, он – ножка выпрыгивающего грибка, а я его сорванная, вращающаяся шляпка, мы станем меняться ролями, весело плести откровенную чушь, ты свалился ко мне со звезды, с сексуальной оргии, и тебе нетрудно со мной туда вознестись.

Я дрожу от мысли, что мы с тобой перенесемся, МЫ НА РАЗГУЛЬНОЙ ЗВЕЗДЕ, из последних сил выбиваясь, я всех на ней перетрахаю!

Доступа ко всем не получу?

А кто вне досягаемости моей похоти пребудет?

Выше пояса шерстяная, гибридная, по экватору звезды прогулочно бродящая – не люблю бесцельно шатающихся зверей.

Задница белая, гладкая, а выше уже пошла шерсть. Зверь, ну и что, что зверь – с присущей мне энергией я бы и заросшее чудище…

Поиметь мне нельзя, потому что ее какой-нибудь хозяин звезды имеет?

Творец произведений искусства?

Ее в ЕДИНОЛИЧНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ ему предоставляют? И что же он пишет или ваяет? Если ему выпала подобная привилегия, масштабность я предполагаю планетарную.

Священные тексты для жителей звезды сочиняет?

Простое ли любопытство меня разбирает?

У меня не задание, нет, для ваших врагов я бы ничего не выпытывал, я… меня скрутят и в машину?

И над могилой заготовили, что сказать?

ДО ЕГО ПЕРВОЙ СМЕРТИ в звездной автокастрофе наш дорогой Гюнтер был черным металлургом, щедро делившимся тяжко заработанным с экологическими организациями, обществами матери и ребенка, любительскими регбийными клубами «Пе роти» и «Пе сале», а регбистам-то отдавать, какая общественная польза?

И названия отчего-то французские. «Недожаренный» и «Несоленый».

Тринадцать переписывающихся человек с язвенной болезнью желудка и двенадцатиперстной кишки провели между собой консультации и, не жалея восклицательных знаков, объединились.

Объединение «Пе Сале».

СМЫСЛА НИКАКОГО. Вроде бы в объединении, но не видятся, совместно ничем не занимаются, про болячки друг другу пишут и настроение портят.

Можно всем встретиться и в живом общении о чем-то поговорить!

О наших болячках?

Их, конечно, затронем…

Парадокс, но заслон от обсуждения болячек в новых болячках. А в регби мы нахватаем их столько, что не согнешься и не разогнешься!

Регби? Почему регби? ДЛЯ ЧЕГО УПОМЯНУТО РЕГБИ?

А мы, объединившись не только на бумаге, будем в регби играть. Правила подчитаем и на свободной полянке зарубимся!

На две команды разбившись? А раскол мы этим в объединение не внесем?

Сшибания наших туш искры разъединения высекут… шаурма! Нам ее нельзя, но понюхать я себе не запрещаю. Запах такой, что слезы умиления вот-вот хлынут. Возле моего дома араб ее выколдовывает – с шевелящимися ноздрями я там примелькался, и араб спросил у меня, денег на шаурму у тебя что ли нет?

Я с деревянной улыбкой говорю, что материально я неплох и от большинства забот избавлен. Много шаурмы у вас бы купил, но с полным ртом тогда в реанимацию.

Араб СОЧУВСТВИЕ ПРОЯВИЛ, мы с ним еще поболтали, а после я иду из шиномонтажа, а араб с другими арабами мячом перекидывается. Не гандбол, не волейбол – нечто, похоже, арабское.

Мой араб меня увидел и, поприветствовав, сказал, что жалобы покупателей, мать их, его достали.

Его и прочих. Он и те арабы, что здесь отдыхают, они шаурмисты, и обвинения на весь цех сыплются одинаковые – недоделанное мясо клиентам суем.

Не предпринять ли мне попытку моего араба и его соплеменников на регби настроить? они уже во что-то играют, но, возможно, это оставят и в регби против нас выйдут.

Насчет мяса вы слышали, и отсюда и имя для их клуба – «Недожаренный».

А у нас «Несоленый».

«Пе роти» против «Пе сале»!

Шаурмисты вступают в бой с язвенниками!

Черный металлург Гюнтер разобрался: выделяя средства «Пе сале», он помогает больным, подкидывая «Пе роти», оказывает содействие этническим меньшинствам, все вокруг верхом на мне ездят – лицо в чем-то жирном, липком, наверно, плюшевый мишка меня обкончал.

Понял, что мне паршиво, просидел рядом всю ночь и кончал на меня, кончал…

Крылья надежды у меня маленькие, но похлопать ими можно.

Твердо шагаю по родной земле и хлопаю!

Увы, я сижу, ПЕРЕДО МНОЙ СТАВЯТ, И Я ЗАЛПОМ ПЬЮ, я упаду не раньше, чем с ней отношения выясню.

В кабак ее черт принес! Безукоризненно грудастая, для тоскующих мужчин далеко не безопасная, когда поинтересовался, откуда, ответила, что из Канады.

А в Германии что забыла?!

Я на нее накричал, а она окликнула бармена и парочку пива просит.

Второе для меня?

Без пива, боюсь, ты меня к себе не подпустишь, сказал она.

Да у меня и без твоего пива богатство мысли непомерное… ты навязываешь мне пиво, и я его залью. Голодная собака у помойки…

Печально.

Гораздо печальнее, что помойка окружена решеткой и собака не может туда пробраться!

Мое знание людей подсказывает мне, что по вашим ощущениям вы сидите НЕ В КАБАКЕ, А НА РУИНАХ. Отстраивать разрушенное не думаете?

Руины или возведенный небоскреб – моя рыночная стоимость не поднимется.

К вашей собственной персоне слишком уничижительно вы относитесь. Что в вас такого ужасного, из-за чего вы полагаете, что личное счастье не для вас?

А что я вполне счастлив, вы не допускаете? Даже малую вероятность подобного отметаете?

НЕПРИКАЯННЫЙ ВЫ ПОДЧЕРКНУТО… чему женщины решающее значение придают?

Если размеру члена, расположение ничье мне не выпадет. Черт побери, что за свинцовые тучи над миром!

Вы, мужчина, воздух особенно не сотрясайте. По доходам в какую имущественную группу вы входите?

Я – черный металлург.

Акционер?

Мое поле деятельности – не бумажками шуршать! В озверяющей душегубке я породу для преобразования подаю!

Вы настолько по-мужски и о мужском сейчас рявкнули, что меня, простите, возбуждение проняло. Мне нужно срочно взять себя в руки.

А вы, девушка, не торопитесь. Вожделея меня, вы повышаете мою самооценку, и мне…

Я не вас.

А кого? ВАС ВОЗБУДИЛ Я, А ВОЗЖЕЛАЛИ ВЫ НЕ МЕНЯ? Разве красиво так с кем бы то ни было поступать?

Вы в Европе, а в Европе у меня никого. Вас я учитываю, но тем ни менее повторю, что никого. Мой мужчина царской поступью по Гамильтону вышагивает. Внимание он привлекает почтительное. Какой он занимает пост? Конечно же, высокий. Особой привязанности к нему я, мне думается, не испытываю, но сохранение верности – та формальность, которую я соблюдаю. Однако я бы ни сказала, что перспектив у вас ни малейших. Когда я с ним разорву, а это, видимо, не за горами, ко мне станет прижиматься не он, а… глядишь, и вы. Будете в то время в канаде, счастливый билет, может, и вытянете.

В Гамильтон? Полечу. А НА ОСТРОВ ТОНГА?

И на остров Тонга полечу.

Как же я хохочу… завалился на боковую и сиплым гоготом легкие перед сном прочищаю. По телефонной книге меня в Гамильтоне найдешь… она назвалась, кого искать, я знаю, но я что, с приветом?

Канада, засада, Канада, отрада – я смеюсь, но движение мысли у меня к Канаде: когда столь ослабевает разум, у меня возникает чувство незащищенности.

Рацио, прибирающее к рукам избранных рацио, мне бы оказаться в твоей власти, в рабстве у тебя я бы кандалы не рвал, а оберегал, за что мне вышибание на свободу? где рациональность того, что в Канаду направлюсь?

Что мне обещано было, ради чего все стоит менять? Если я с кем-то там расстанусь, тебе я достанусь…

Ну достанется.

Не достанется! Но я ВООБРАЖУ, ЧТО ДОСТАНЕТСЯ. Она моя! Она мне всю себя предоставляет по-всякому!

Не нуждаюсь. Активный период жизни мною, кажется, прожит. Мое естественное существование – в алкогольной депрессии.

Кого-то оно устраивает полностью, но я бы как-нибудь вывернулся, какой-нибудь спасательный маневр бы совершил – перелет в Канаду не исключается. Душа исключить не позволяет. В Гамильтон меня гонит не секс. Но если бы и повгонять хорошо удалось, это было бы пиршество.

У таксиста спросил, что за здание? услышал ответ, что Музей Военного Наследия, высади меня у музея! с бутылкой виски, мистер, в музей входа нет. У меня в машине ее допьете?

При работающем счетчике? Будете стоять, со мной трепаться, а денежки капают? У вас в Гамильтоне все таксисты такие умные?

Умная у меня жена. У МУЗЕЯ Я ВСТАЛ. Вылезаете?

Вылезу, конечно. А что ваша жена? Чем она ум доказывает?

Тем, что каждый за доказательство примет. Вы кто?

Черный металлург.

А я баранку кручу.

Нас вы забраковываете, а за ней высшее качество признаете и меня признать подтягиваете… глотни и заяви! Глотни еще виски и заяви, что твоя жена нереальной, совсем не женской значимости баба! Для мира! Лишь ее изобретением космос от развала удерживается. МЕШОК ДЛЯ КОСМОСА ОНА СШИЛА! Весь космос целиком в него всунут и ничего не теряется: Владыка пространств, Отец космоса раньше хранил его в своем беззубом рту, но расшалившийся космос скатился в дыхательное горло, гневным выхаркиванием был удален, он беспризорно кружил и раздвигался, растягивался, покрывался надрывами – виски, виски, мне необходимо засосать виски.

Мои бредни меня изнутри, как из дробовика, разнесут! про вашу жену прошу говорить. Нормально говорить! Она у вас умная, но сделайте уточнение. В какой из уважаемых отраслей она преуспела?

Она по стрекозам. Динозавр или стрекоза? Кто раньше на нашей планете появился?

Ухватив подтекст, я без лишних рассуждений за стрекоз. Стрекоз размером с летающую тарелку. Нынешние стрекозы их копии, явно уменьшенные.

Абсолютно не сравнить.

Через тысячи поколений и ГИППОПОТАМЫ С ТУШКАНЧИКОВ БУДУТ. Однако стрекозы не вымерли. И гиппопотамы не вымрут!

Стрекозы, разумеется, живут, но к осени все они умирают.

Ну пора им, вот и мрут. А почему им пора?

Они могут оставаться в живых только летом. Жизнеспособность с летним солнцем напрямую связана.

А мне что солнце, что не солнце. Не пойду я в музей. Не в кайф мне в его пыли зигзаги чертить.

Смена настроений у пьющих людей – явление частое. Куда вас отвести, соображения есть?

По Гамильтону меня прокатите. Со скоростью, ЧТОБЫ ВСЕ МЕЛЬКАЛО, И Я НИЧЕГО НЕ РАЗЛИЧАЛ, сможете?

Я без превышения ездить привык. Но где-то в темпе стрекозы покатаю.

Поползем, значит…

Как сказать. Стрекоза до пятидесяти пяти в час разгоняется.

Жена вас насчет стрекоз, смотрю, поднатаскала. У стрекозы под микроскопом физиономия отталкивающая?

Глядишь на нее и омерзительное отродье видишь.

Осмелюсь помыслить, что тип физиономии у нее ваш.

Зачем же вы меня…

Стрекоза красивое создание!

Мордашка у нее, извините… с какого ты на меня попер?!

Я не задеть, а к истине подобраться. Ты непривлекательный и ты таксист, а твоя жена науку о стрекозах освоила и физически, чувствую, недурна – чего же она с тобой спуталась? Эх, догадываюсь я, мужик, ЧЕМ ТЫ ЕЕ ПОКОРИЛ!

Если нет возражений, я и тебя покорю тем же самым.

От меня тебе слова, тебя возвышающие, а ты мне что? Легко, ты считаешь, я такое снесу? Мысли тебя отдубасить ни на мгновение не поддамся?

Я с тобой наружу не выйду. А относительней драки внутри машины техника у меня куда отточенней.

Условия здесь бесспорно специфические… хлесткий удар в висок и здесь пройдет! Ты, я уверен, ударил бы неплохо, но я ударю раньше.

Раньше?

Да, раньше.

Не надейся на раньше. Я тебе уже почти врезал, а ты все думаешь, что ты раньше?

Ты только болтаешь.

ХВАТИТ ГОВОРИТ, ПОРА БИТЬ? Ну тогда я бью.

Где-то возлежу, фактически не дышу, лицо у меня когда-то заплывало, и сейчас, мне представляется, повторяется. Меняя цвет, раздуваются обе! обе моих половины моего лица, махач с рудокопом Швейне на левой лишь отразился.

Выяснение с рудокопом я помню. Таксист о драке с ним воспоминаний мне не оставил.

Подозревай я, что он безоговорочного успеха со мной добьется, рисковать я бы не стал. Вы интеллигентны, симпатичны, это не вы вашей жены недостойны, а она вас… а что с моим виски?! Меня он куда-то вывез и выкинул, а мою бутылку?

Руками рядом с собой повожу, возможно, найду.

НЕ ДВИГАЮТСЯ.

Что он мне, и руки сломал?! Ну и сукин же сын он, попрошу заметить.

К правой подвижность вроде вернулась. Ее дальнейшее применение – помочь на спину мне перевернуться: перевернусь, огляжусь, в городе я или сельские домики повсюду натыканы, разудалый переворот! давай, рука, силу показывай! не справляется.

Не можешь меня перевернуть, проверь деньги и документы. Непонятно ведь, где я валяюсь. Таксист вряд ли меня обобрал, но если я в криминогенном районе, то, что я лежу вырубленным, воров наверняка привлекло.

Залезай, рука, в задний брючный карман и под нос мне подсовывай.

Ладно, рука, там у кармана покойся. Нечего пред мои очи явить – незачем перед ними и появляться.

Я ЗА ГРАНИЦЕЙ, Я ИЗБИТ, Я ОБВОРОВАН, от ужаса мой разум прояснился и я определил, что подо мной снег. Я в Канаде, а в Канаде снежно, я на холодную погоду и закладывался.

Одет я тепло.

Без моей куртки я бы околел, но ее с меня не сняли, и я еще поживу. Но зябко мне чертовски. Горько жалею, что будучи разгоряченным алкоголем, шарф в такси размотал. На колени бросил, а затем он, видимо, вниз и с таксистом уехал. Взамен шарфа мне бы… что у меня тут в распоряжении… на рейс до Гамильтона я сел, чтобы следовать к девушке.

Откуда бы ей позвонить?

До телефона мне не добраться, но сказать кому-нибудь набрать ее номер реально.

ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ ПРИЗЫВАЮ!

И к кому я только что обратился? Поблизости никаких шагов и атмосфера сгущается….

Кто-то оживленно беседует.

Плохо, что это я, Я И Я, у меня едва ли не все атрофировано, но я не так прост, на милость волн я не отдамся, меня несет к смерти, но с ангелом смерти у меня кровная вражда: он забрал моего дедушку, забрал моего отца, но об меня он свои челюсти обломает, потому что я твердый, замерзший, я ощутил ногу! подъем, вероятно, удастся!

Черный металлург Гюнтер встал. Воля – немаловажная черта характера, и у него она есть. Гюнтер встал, сделал для себя открытие, что он возле пиццерии: до нее добреду, из нее позвоню, мне бы через порог перевалиться.

Преодолеть и снова лежать, но согреваясь.

От меня потягивает спиртным и рожа у меня битая, бродягам в эту пиццерию вход дозволяется?

А ну-ка, грязный бродяга, назад за дверь!

Меня прогонят, и я…. я с ними по-немецки заговорю. Выдам пулеметную фразу и не разлягусь, а за столик присяду.

Буду сидеть, как мышь. Безмолвно и насупленно.

Немец, немец, зашепчутся они, он немец, он опасный немец.

Они ВЗВОЛНОВАННОСТИ ОТНОСИТЕЛЬНО МЕНЯ НАБИРАЮТ, а я глаза выпучу и гаркну: ломоть пиццы мне! Чесночной с молодым картофелем!

8

Картофель у нас сгнил, но с ананасом и ветчиной пиццу мы вам подадим. Ее откушаете? Человека за ананасом нам посылать? Временем его подождать вы располагаете?

Если он туда и обратно, из магазина он…

За ананасом мы его не в магазин, а в тропическую Америку. Сорвет, вновь на коня вскочит и с ананасом сюда. Кавалериста зовут Гауда, а коня Моцарелла.

Но это же сыры!

В пицце с ананасом и ветчиной они используются всенепременно. Синьор Орегано сегодня снаружи не дремлет? На складном стульчике его не было?

Стульчика и кого-то на нем я…

У синьора Орегано выросла третья рука. СПЕЦИАЛЬНО, чтобы член дергать. Для чего-нибудь, помимо этого, она не предназначена. Отвертку, считаете, она сожмет?

Вы говорите, что нет, и я с вами…

А член она сжимает мертво! Разгоняет его резко! Синьор Орегано посапывает, а его рука, воздействуя на его член, как заведенная, его сновидение эротикой насыщает. Вы черный металлург?

Не отрицаю.

Черный цельный металлург?

Кажется, цельный.

Черный цельный с черным молотым познакомится?

А кто он и….

Вы перец?

Тут в Гамильтоне потрахаться я не исключаю.

Шикарно! Вы перец, и он перец! Перец с перцем! Жопораздирающий мужской экстаз!

Глядите, трения между нами вызовете. Черный перец мне в задний проход засыпать? Хотите, чтобы я в КРОВАВОМ БАЛАГАНЕ БЫТИЯ и от этого мучения принимал?

Мы ищем для вас решение, а предложенное вам сейчас, оно для вас…

В самый раз?!

Вы сказали за нас и сказали слава богу верно.

Нет, неверно! Неверно, свиньи вы поганые! Сильно неверно!

Заключительная вспышка, прилив, стук ладонью по обледеневшей ступеньке и повторяющееся слово «неверно»; боровшийся со слабостью Гюнтер не дотянул до пиццерии до обидного чуть-чуть. Был на пути правильном, видел перед собой дверь, но сфокусированный на ней взгляд по ней же и сполз.

Что ему сейчас предстоит, Гюнтер отчасти осознает. Со мной что-то наверно… смерть, вероятно. Обморозился и помру. Неужели помру? Вытащит меня смерть потанцевать, уговорит с земли приподняться, какой бы краской я ее, интересно, нарисовал?

А голубенькой бы!

Крепок я, получается, если шутить так способен.

Я НЕ СКОНЧАЮСЬ, ОТ СМЕРТИ Я ОТБРЫКАЮСЬ, сам я не сдвинусь, но выйди кто из пиццерии или зайди, птички для меня не на кладбище запоют.

Надо мной замирают, не могут на меня налюбоваться, шевелить мозгами вас не заставить? Некогда мыслили славно, но ныне переживаете глубокий спад? Следуйте тогда указаниям того, у кого пока все ничего.

Хватайте меня и в дверь!

Предварительно, естественно, отворите.

В комнатную температуру внесите, куда-нибудь там сбросьте и больше обо мне не беспокойтесь.

Заказать мне для согрева выпивку? Спасибо, у меня ведь все ничего за некоторым исключением – кровь во мне ГРАДУСА СЕВЕРНЫХ МОРЕЙ, и бокальчик согревающего мне бы не повредил, но вводить вас в расходы, злоупотреблять вашей ко мне добротой… если только повод для гордости вам подарить.

Какие мы совершенно отменные, беспомощного мужика внутрь затащили и вдобавок угостили, снег за мной захрустел. К пиццерии кто-то приближается.

Мой оптимизм никогда не подтверждается, но козырной туз и мне наконец выпасть должен. Возле меня притоптывают, стряхивают с ботинок снег, СМОТРИ НА МЕНЯ. Не сомневайся в том, что я в тебе нуждаюсь.

От меня все отвернулись, но твоей милостью к новому дню моей жизни я прорвусь!

Тревожный гул.

В пиццерии клерки, мамаши с детьми, и в нее вволакивают выставленного в неприглядном свете меня.

Когда челюсти вернут способность двигаться, что же я им скажу?

Здесь у вас культурно и тут с улицы вносят меня, вполне тянущего на бездомного и подозрительно сонного.

Ой, мамочка, дядечка вдолбился, похоже!

Позвольте, мадам, я вашему сыну отвечу? Наркотиков я, мальчик, не низкопоклонник! Бутылочным содержимым в послеобеденное время я балуюсь, но с прикрытыми глазами я ничком не из-за алкоголя.

В такси я был пьян и что, не использующим зрение кульком в нем ехал? Отнюдь – я и на ГАМИЛЬТОН, и на шофера, в кресле сидел и, поворачивая шею, взирал. Город рождественский, приветливый, а вот шоферу мне есть что предъявить. Жена у него, кстати, по стрекозам. А избивать он умеет так, что если ты, сынок, хочешь у кого-нибудь научиться, учись у него.

Мою голову в плане воспоминаний о самой драке словно снарядом снесло, однако бил меня, думаю, он. Меня отмудохали, в снег кинули, а я не тюлень – лежание на ледяной поверхности низводит мое состояние до крайне критического.

Веки опускаются, НАЛЕТЕВШИЕ ПАДАЛЬЩИКИ КРЫЛАМИ КАСАЮТСЯ, выслушав мой рассказ, ты мне своего горячего шоколада в отдельный стакан не отольешь? Мы бы из одного, но твоя мама возмутится, с вероятность попадания в тебя моих бацилл не смирится, губить здоровье вашему мальчику нет, не след. От меня заразы он не наберется, но осторожность, я понимаю, нам…

В пиццерию вошли. Меня за собой не втянули.

Плутовской взор? На меня его бросили? Не видел.

Я не дряхлый старик и помирать мне обидно, но что я могу изменить? Всех, кому молятся, всех вас призываю… умираю…

В последний момент спасение не забрезжит?

Никого.

К черному металлургу Гюнтеру на помощь не пришли, Гюнтер да, ОКОЛЕЛ, у «Бронепоезда» Рифхауэра представление о дяде Гюнтере сохранилось расплывчатое. Кажется, чем-то занимавшийся, на земле не лишний – в собственной правоте не уверен.

В должниках у «Бронепоезда» дядюшка не ходил, а не то бы «Бронепоезд» знал о нем побольше. Приблизительно как о руководителе мангеймского оркестра знает. Супруга, двое дочерей, кошка британской породы, фольксваген устаревшего типа – Матиас Груббе. Административная смекалка и собачьи бега.

Ну не везет ему с собаками! За полтора десятка лет буквально ни одной ставки на победителя.

А ставит он крупно. Как-то, проигравшись, он ринулся к устроителю и поинтересовался у «Бронепоезда», можно ли в долг поставить. Узрев перед собой обезумевшего, но уважаемого в Мангейме человека, «Бронепоезд» ему разрешил.

Кредит открыт, ПЯТЬ МЕСЯЧНЫХ ЗАРПЛАТ спущено, из дома принесены сбережения, играть до следующей получки не на что.

Сделать ставочку руки чешутся… ни на кого не поставлю – самоубийством себя успокою!

На балконе сохнет белье. Жена постирала, повесила, Матиас Груббе, нашатавшись по квартире, вырывается на балкон и протирает влажной простыней вспотевшую физиономию.

Я с балкона на растрепываемые поддуваниями ветви гляжу, а собачки по кругу уже побежали…

Мне претит сама мысль, что ЗВЕРСКИ МНОЮ ЖЕЛАЕМОЕ, останется для меня недоступным.

Повелеть бы тебе, Господи, «Бронепоезду» Рифхауэру разовый кредит в постоянный трансформировать. Как возвращать собираюсь? А покрыть долги с огромного выигрыша мне никак?

Дерьмовато, Господи.

А мои детишки, Господи, моя жена, над ними Ты не сжалишься? От ставок мне не отвратиться, а ставки-то в долг, соизволением «Бронепоезда» ставки, поиграть мне взаймы не откажет – поиграю. Для выплаты у меня зарплата, но зарплата у меня и для существования моей семьи. На траты домашние и ТРАТЫ БЕГОВЫЕ я ее как-то распределял, но я играл на свои, а когда играешь в долг, на тебе еще и проценты – дашь мне, Господи, выигрыш, с «Бронепоездом» я расплачусь и снова на свои.

Похвалюсь тебе, Господи, что свои у меня в принципе водятся. В кассе получу, семь восьмых «Бронепоезду» занесу, а прочее мое. Дети ограничены во всем, жена во всем, кроме секса. Старается сдерживаться, а не то рыдала бы бесконечно.

Не любишь ты нас, Матиас, хнычет она, ни меня, ни детей.

А ты другая? Ты, по-твоему, детей любишь?

О чем ты, Матиас? Я в детях души не чаю и…

Да?! Нашей младшенькой туфельки старшенькой велики, но она их донашивает, а старшая в твоих стоптанных ножки портит, и что же их мамочка? В чем выражаются ее попытки нашу БЕДНОСТЬ ПРЕОДОЛЕТЬ?

Но мне же на тебя не повлиять, для тебя твои ставки…

Пагубная страсть!

Разумеется, Матиас, она очень…

Ну а кроме как уговорами мне в ухо жужжать, на что ты способна? На кое-что безусловно! Сделаешь и заживем. Дочки приоденутся, свинина на сковородке зашкворчит, а морально-то мне насколько легче станет. Короче, ты не затягивай.

А что мне…

На работу устраивайся!

Матиас Груббе играет, его жена выступает на Фридрихсплац с клоунами, друзьями детства, «Бронепоезд» Рифхауэр в Нью-Йорке – с Паоло Альбертини СПАГЕТТИ ПО-НЕАПОЛИТАНСКИ в траттории «Варнава» наворачивает; Матиас Груббе, он говорит, у меня в кабале и ответить мне отрицательно он не посмеет. Твоего сына, считай, в его оркестр мы пристроили. Скрипкой-то он более-менее владеет? Что хочет или что получится из нее извлекает?

Режущий срыв из тональности в тональность, промолвил Паоло, это этап у нас пройденный. Мой сын сегодняшний, он скрипач без филигранности, но дико не порящий. Его пальцы отдельной жизнью не живут.

А у кого живут? Разве у гениальных музыкантов не живут? У Оскара Питерсона, я наблюдал, пальцы так носятся, что воздух вокруг взвихряют. Никакая скорость мысли достаточной не будет.

У кого-то мысль так быстра и остра, что нам, «Бронепоезд», и не вообразить. А в Мангейм ты звони.

Для встречи своего нового оркестранта Матиасу Груббе в аэропорт не приехать?

Парню такие почести рановато, но с ним прилечу я. МОЙ ЧЕМОДАН ДО ТАКСИ ПУСТЬ ДОТАЩИТ.

Обидно для меня поступаешь, Паоло…

Чем это, позволь узнать?

Прошу не говорить мне, что с сыном ты летишь за компанию. Давить на Матиаса в замыслах у тебя! Моих уверений, что Матиаса я возьму на себя, тебе мало – наобещает мне «Бронепоезд», но «Бронепоезд» же болтун, ногой-то он топнет, на должника прикрикнет, но с зачислением в оркестр заминка. Да, юноша, да, разговор о вас был, рекомендации у вас вполне подходящие, однако секция скрипачей у нас укомплектована, и вам следует обождать, связаться со мной уже из Нью-Йорка, вы мне по телефону вопрос, и я вам конкретный ответ.

«Что с моим местом? Мест нет. Когда что-нибудь освободится? Когда фазан индюком разродится».

И твой сын к тебе, ты ко мне, ты разъяренно изрыгаешь, что я – фуфло, что мое слово – говно, подобный плевок, Паоло, я заслужу. Но не раньше, чем заслужу.

Задумчиво поводив ладонью по набриолиненным волосам, Паоло Альбертини на «Бронепоезда» положился, и у «Бронепоезда» паническая атака. А не выгорит у меня с Матиасом? Вешай меня, скажет он мне, но этому убогому в оркестре не быть!…

А чего я себя пугаю? Что за ИДИОТСКОЕ ВЕЛЕНИЕ ДУШИ Матиаса Груббе героическими свойствами наделять?

Я ему кулак, и он задрожит! Кулак он видит. А что в нем, ты, Матиас, знаешь?

Наверное, что-то из свинца, чтобы удар мне легковесным не показался.

Да ты, Матиас, на мир-то солнечнее смотри. Мне бы разыграть с тобой сценку, где я чемпион-супертяж, а ты забывшийся, бросивший мне перчатку середняк-средневес, но в кулаке у меня для тебя радость. Смятая, как из задницы, но радость. Одна из твоих долговых расписок!

Я найму парня в оркестр, и ты что же, долг мне скостишь?

УСЛУГА ИТАЛЬЯНСКОЙ МАФИИ того стоит. Твой оркестрант боссу сыном приходится.

Изумительного ты мне мальчика подсовываешь…

Марчелло Альбертини по неопытности сел не туда, не к скрипачам, повсюду сидят неразговорчивые немцы и немки, куда новичку следует пересесть, кто-то на английском проронил и тоже заткнулся.

Поразмысливший Марчелло измыслил, что все в напряженном ожидании прихода дирижера. В Мангейме это Бернхард Эрталлер, МЕГАНАТУРА СВЕТЛОГО ЛИРИЗМА и высокультурного обаяния – с затаенным дыханием Марчелло предвкушает Эрталлера. Он придет, седой гривой тряхнет, и мы заиграем… что тут у меня за ноты?… Эмануэль Шабрие, увертюра к опере «Гвендолина».

Мы заиграем Шабрие. Покусывает то, что Шабрие я прежде не играл. Гордо вздернув голову, нота в ноту сыграю.

Разболтанность у меня в разуме. Вздерну я… а скрипку прижимать? Вздернутость голов не для скрипачей, а я, упуская базу, серьезно подумывал. Отказ от налаженной нью-йоркской жизни стремительно за борт меня перегнул.

Быстрые опасные воды щелкнувшей вне дома зрелости – взирай на них и не вырывайся.

ВЗДЫБИЛИСЬ, ОПРОКИНУЛИ, коллеги, друзья, мне сделалось нехорошо, уместно вспомнить Нью-Йорк: аптаун, мидтаун, даунтаун, театры Бродвея, Парад Хэллоуин в Гринвич-Виллидж, кто по собственному желанию Нью-Йорк на Мангейм поменяет?

Вообще-то желание изъявил мой отец.

Тон решительный, деньги на проживание значительные, ослушаться отца меня не влекло.

Отцу я подчиняюсь и отцом же перед беременной Лаурой Поллини оправдаюсь.

Ты, Лаурита, итальянка, а у нас, итальянцев, мнение отца – мнение Христа. Да, я не религиозен, но… ты, Лаурита, на меня не кричи. Если не угомонишься, и от меня ПРИМЕРНОГО ПОВЕДЕНИЯ не дождешься. В Мангейме, думаешь, симпатичных девушек нет?

А баб постарше? Над приезжим молодым брюнетом никто, думаешь, шефство взять не захочет?

У женского пола, как тебе известно, я всегда востребованным оказывался.

Но сейчас я исключительно с тобой. И это, заверяю тебя, будет длиться и длиться. Расставшись тепло, мы, Лаурита, расстанемся временно. Тебя ждет мое возвращение, моя нежность и мой бравый, эрегированный член – ну конечно же, я вернусь к тебе, ни с кем не переспав.

У меня на уме только ты.

Наш ребеночек?

Ну и он на уме. Появление нашего малыша или малышки вознаградило бы меня за все. За годы, отданные скрипке, за насмешки надо мной отцовских мафиозных подельников, они С СИГАРАМИ В ЗУБАХ моей игре ухмылялись, а мое скрипичное дарование для меня уже и Европу открыло.

Попав к Бернхарду Эрталлеру, я прибавлю, еще подрасту, его понимание музыки меня поразит. Бернхард Эрталлер! Шаги широченные, остановка перед нами, музыкантами, резкая.

Угрюмый словно бы с перепоя.

На мне сосредотачивается и спрашивает: вы чего, юноша, рот разинули? И почему тут сидите, а я с вами даже не знаком? Ну да, вы, наверное, тот, кем наш оркестр Груббе пополнил… вы из Нью-Йорка? Мастерами игры на скрипке Нью-Йорк очень богат.

К их секретам я, маэстро, можно сказать, допущен. Вам что-нибудь сыграть?

Что-нибудь поминальное.

А оно вам… вам оно в настроение?

У моей матери случился четвертый инфаркт. Для нее наступают последние дни, и я считаю правильным провести эти дни вместе с нею. В Мангейме я с моим оркестром творил, делал историю, но мать у меня в Бремене, и ПОЕЗДОМ Я ТУДА ЕДУ СЕГОДНЯШНИМ. Вам надо продолжать репетировать.

Мы, герр Эрталлер…

Я желаю вам наладить эффективное сотрудничеством с герром Даркхубером. Наслышанные о нем среди вас есть?

О дирижере Даркхубере, возможно, что-то и доносилось, но ничего не отложилось, и не зная, с кем ему предстоит работать, Марчелло Альбертини боязливо предчувствует, что Даркхубер станет выдвигать к нему ужасные требования. Постоянно играть идеально, не создавать разнобоя, оркестрант я начинающий и слегка поотстану, забегу вперед, свою порцию похвалы и мне необходимо получить, а дирижер Даркхубер, ЕСЛИ ОН ИСТЕРИК, меня не по головке – взвизгивая, меня отчитает. Огрехи мои крайне нервно воспримет.

Отталкиваясь от меня, и всем другим профилактически вставит. Я наездник, а вы запряженные в мою телегу лошади! У состязающихся со мной конкурентов легкие спортивные повозки, а у меня несмазанная телега, на которой я намерен не просто до финиша доползти, а выиграть!

Залог моей победы, господа, ваше беспримерное старание.

Чтобы вы расслабленно вздохнуть и не помышляли, я вам о телеге и сказал.

Предпосылок для победы у нее нет, но Я СОГЛАСЕН ТОЛЬКО НА ПОБЕД!

Для победы у меня вы. А для вас у меня скаковой хлыст.

С дирижерской деспотией Марчелло Альбертини бы мирился, до какого-то предела. Я не цыпленок, а он не фермер, на хрипящем тракторе за мной катающийся и, натешившись, давящий. Становление моего «я» он мне своими криками и придирками не обнулит. Помимо задержки в развитии и отбрасывание далеко назад может случится! По субботам у меня Нью-Йорк – ледяную колу отхлебываю и перед папой по телефону отчитываюсь.