Текст книги "Барабаны летают в огне"

Шотландскую?

Я не шотландец. Берет у меня шотландский, но он не мою национальность – мои музыкальные пристрастия показывает. Вас, Эрл, я слушаю, но Алэйсдэйра Макбрайта я чту! К нам в Коттидж-Гров он приезжал, и я, разумеется, на концерте, и кроме меня не то, что сейчас, тысячи полторы! Вас, Эрл, я, вероятно, задел?

При минусе и на Макбрайта никто бы не пришел…

Алэйсдэйр Макбрайт, само собой, выступал не при минусе. В самом вместительном, КРЫТОМ, растяжка, о концерте оповещающая, над центральной площадью висела, ваш концерт, Эрл – это испытание, а тогда праздник. Вдохновенно отыграв, Макбрайт метнул свой берет, и его подобрал я! За ним мы одновременно с двадцатилетним парнем бросились, но у молодого жирдяя резкость не та, что у жилистого старика. Роскошный берет!

Макбрайт по дешевке заказывает, процедил Эрл, в знак протеста «Сызмальства гордый» наигрывая.

Ну может быть. Хватит с меня ваших песен! Если с Макбрайтом вы знакомы, вы не бренчите, а о нем мне расскажите. Вы оба кантри-музыканты, и знакомство между вами я допускаю. Но что вы друзья, не поверю. Хотя! У симпатичной девушки зачастую в подружках уродина, и возможно, тут, да, ваш случай.

Не стесняясь в выражениях, Эрлу Скраббсу деда бы приложить, ДЕД – ХАМ, но основания возносить Алэйсдэйра Макбрайта над Эрлом Скраббсом он имеет.

Макбрайта везде распростерто, Эрла сквозь жернова недоверия – соберет ли, окупит, касательно кантри Алэйсдэйр Макбрайт столп общества, а Эрл его болячка.

Ужас. Но для Эрла уже тихий ужас. Кое-что, не ломая себя, зарабатывать получается, и иди ты, Макбрайт, идите вы, критики и зрители, на моей табличке вы пишите «Неудачник», но мои глаза слезами не наполняются.

Я через волны, их высота увеличивается, до самой смерти! я буду упрямо грести до нее, я в Берлингтоне, где у меня концерт – я выступил и не уезжаю. Поскольку повторно выступить попросили. Есть интерес к Эрлу Скраббсу, безусловно есть.

Не стоит об этом забывать. Голову пеплом начну посыпать, ну и для взбодрения вспомню.

С Берлингтона, штат Вермонт, она, вероятно пойдет – цепная реакция, что кумиром миллиардов меня сделает. Территорию захвачу и как бы величайшие группы и солисты передо мной ни унижались, никого не впущу. Ну вот, забушевало во мне… глупо. Равномерно. ПРИЯТНЫЙ ПОДЪЕМ Я И В ШТАНАХ ОЩУТИЛ.

Возбуждение, не сказал бы, что острое, но весьма-весьма. А бычара подошел и поганит. От кого вы? От Алэйсдэйра Макбайта?! К нему на ферму меня зовет?

Прознал, что я в Вермонте, и…

А у вас действительно полномочия? Вы не из шутников, что в идиотское положение доверчивых людей ставят?

Вы мистер Инс, а я мистер Скраббс. Ага, вы из команды Макбрайта, по связям с прессой вы, вы меня и отвезете?

А расстояние до фермы…

Двести тридцать миль.

А ферма у Макбрайта…

ГУСИНАЯ.

16

С гусями можно во что-нибудь поиграть. Прошлой ночью сон я клевал, как по зернышкам, и в машине я, наверно, сосну. Мы, мистер Инс, вдвоем поедем? ЕЩЕ И ДЕВКУ ПРИХВАТИМ? Для кого, для меня? Неужели Макбрайт озаботился, чтобы у него на ферме, помимо гусей, у меня своя девка была?

Спасибо за разъяснение. С гусями развлекайся, а девка не про твою честь.

А к Макбрайту она, поскольку к нему неравнодушна или платит он ей?

Что-то среднее?

И чувства, и приплата за чувства, особенную чувственность уловит – цифры возрастают; с Макбрайтом она не склочная, а с вами, со мной, в машине мы с ней не перегрыземся?

Если мы поскандалим, кого-то из нас к Макбрайту вы не довезете? Впускать к себе наш конфликт ему ни к чему и он приказал вам высадить… уверен, что меня. Да не нужно мне говорить, что объективно оценить вам сказано – Макбрайт что, больной? Ему бабу везут, а он настаивает на справедливости, она виновата – ее ссаживай, ты, Макбрайт, с огромным стояком выбежал девку встречать, а я тебе не ее, Эрла Скраббса доставил!

Тритесь, ослята, кривляйтесь зеленые вермонтские горы.

Что, мистер Инс? Ваш вопрос меня сотряс…

Ну почему, мистер Скраббс, почему вы совершенно не допускаете, что ваше общество для мистера Макбрайта не идет ни в какое сравнение со значимостью для него какой-то очередной девки?

НАСЫЩЕННОМУ ПЕЧАЛЬНОЙ ЗАДУМЧИВОСТЬЮ Эрлу Скраббсу совершенно ясно, что лицо он потерял. Да, предстал жалким, нисколько себя не уважающим, рядом со мной, гномом, всякая девка великанша, и за внимание мне с ней не посоперничать, интерес к моей личности из-под такого заслона не вывести, тебя, Эрл Скраббс, остается сбрасывать и оплакивать, сбрасывать и оплакивать, о ты, всеми обожаемый Эрл, не торопись уходить!

Я и не собирался. С Инсом и с девкой в гору еду и пиво из банки пью. Банку мне она дала. Залезая в машину, поздоровалась, а усевшись, ПИВО ПРЕДЛОЖИЛА. Я взял – по баночке пива нам с вами не помешает, неопределенно девке сказал.

А я пиво не буду, сказала она. Пиво я лишь для вас. Меня проинформировали, что с нами поедет Эрл Скраббс, и баночку я прихватила. Я бы и упаковочку притащила, но было бы неудобно.

В алкоголики, конечно, неудобно… про мой алкоголизм Макбрайт вам сказал?

Он мне о вас не говорил.

По вашему вермонтскому радио обо мне заходило, но не о пороках, а о достоинствах. На редкость, кстати, положительно я был обрисован, хвалебные арии буквально пропели. «Посетивший наш штат Эрл Скраббс в непосредственной близости от выдающегося прорыва». Нужно постараться оправдать.

С ДЕВУШКОЙ МАКБРАЙТА СБОКУ ОТ СЕБЯ Эрл катится по Вермонту, ее не тиская. Его правила поведения это не запрещают, но в помышлениях Эрла не сиськи, а прорыв.

«А на Земле хуже».

Название для гениальной композиции появилось, но сундучок содержания девственно пуст. В трущобах Сакраменто ликантропия и мирта лиловые ягоды. Тяжеловесная, как двойной подбородок ученой гориллы, псевдопоэзия! Но ликантропию, превращение человека в волка, я в повороте песенного сюжета задействую. Добро пожаловать на гусиную ферму. Миловидная птичница с отменными рекомендациями на нее нанимается, и ее берут.

Наймите меня-яяя, я гусей не обижу-ууу…

Тебя мы берем-ммм, ты нам подходишь-ьььь….

Хозяин фермы птичницу, разумеется, трахает.

За то, что до секса она жутко охочая, кличет ее волчицей.

А она по сути волчицей и является.

ПРЕВРАЩАЯСЬ, гусей гоняет и поедает, но с хозяином она гладкая белокожая женщина и, натягивая ее, он ни о чем не догадывается.

Поголовье гусей на ферме неудержимо падало, и хозяина постепенно забирала меланхолия, с прежней пробивной силой загонять птичнице ему не удавалось, а однажды, когда его оповестили, что из всех сотен гусей, у него теперь даже не десятки, а единицы, эрегированностью он ни насколько не вспыхнул.

И птичница взвилась! Не получив своего, стремительно сделалась волчицей и на их грубо сбитом ложе его порвала!

Из моих наработок, мистер Макбрайт, по-моему, незабываемая песня выйдет.

С твоим приездом, Эрл, у нас распогодилось, пробормотал вежливо выслушавший Скраббса хозяин гусиной фермы.

ОТЧАЯННО КУСАЮЩИХСЯ АКУЛ я бы, мистер Макбрайт, от вас отогнал!

Ну акул, Эрл, я…

А от волчицы бы не спас. Спас бы – песню испортил.

Естественно, Эрл, песня дороже. Ты, Эрл, у меня недолго, а свести с ума уже успел.

Алэйсдэйр Макбрайт окрестных жителей не терроризирует – в богатстве и спокойствии век коротает и всем того же желает. А на гастроли вы…

Редко, Эрл.

А более респектабельный дом для себя отстроить вы…

У меня их немало, но я предпочитаю этот.

С гусиным гоготанием в уши?

А оно, Эрл, до тебя разве доносится? К сожалению, Эрл, мои гуси гоготать перестали. ОНИ УГНЕТЕНЫ. Я полагал, они что-то вирусное подхватили, но ветеринар сказал, что их гусиные тела в абсолютном порядке. Причина упадка у них в плоскости душевной. Твое мнение о гусях, как о примитивных бездушных тварях, я поколебал?

Приравнять их к людям мне пока нелегко, но раз ветеринар сказал… им бы тогда не какого-нибудь простого, а ветеринара-мозгоправа. Он бы прибыл и ха-ха-ха, безумный смех, я по ментальным гусиным болезням, не вызванная условиями содержания угрюмость ваших гусей от моего внимания не ускользнет, кому из них терапией оптимизм вернуть не сумею, тех зажарить и мне в багажник, бе-бе бе-бе – эти звуки действуют на гусей деморализующе, но терапия у меня слоистая и, поначалу ухудшая, я затем выправляю и нагнетаю. Расталкиваю и по узкоколейке улучшения вагонетка тайфуном! Во весь рост в ней не растянутся, но компактно по мне не есть скрюченно. Гуси! ЛАНДЫШИ НАДЕЖД! Ради их улыбок сверхчеловеческие усилия прилагать буду.

В горячем серном источнике твоего остроумия, промолвил Макбрайт, тебе бы, Эрл, не меня – их бы омыть. Гусей! Фиалок провидения! Но оптимально было бы тебе им не болтать, а спеть. Ты ко мне без гитары приехал?

Я посчитал, что понадобись мне гитара, уж кто-кто, а Алэйсдэйр Макбрайт, гитару мне выделит.

Гитар у меня, разумеется, завались. Выбирай, какая тебе по сердцу, и к гусям.

А что мне им петь? Я что, перед захандрившими гусями выступать сюда вызван?

Своими песнями, сказал Макбрайт, наполнить их энергией я пытался, но куда хотел, не вытянул. И тут из Берлингтона до меня доползает, что там фантастический Эрл Скраббс концертирует. МНОГОКРАТНО ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ЭРЛ!

Ну фантастический, да еще многократно, для меня, наверно… не чрезмерно?

Нет, уверенно покачал головой Алэйсдэйр Макбрайт. Моих гусей, распевая, в норму вернешь – самому себе дарованную тебе фантастичность докажешь.

Посылать меня с гитарой к гусям, подумал Эрл Скраббс, типичное порождение охваченной придурью звездной натуры, но пожалуйста, к гусям я схожу. САМООБЛАДАНИЕ НАИЗГОТОВКУ. Войду и поздороваюсь, на подъеме скажу им из Данте, что ходят Кифа и Сосуд Избранья Святого Духа – каждый бос и худ… на лягушку наступил. Она не отпрыгнула – во владениях Макбрайта у всех подряд воля к жизни потеряна.

Ну Макбрайт гусям и отгрохал – не гусятник, а дворец. Коровник, свинарник, курятник говорить принято, а гусятник? обстановка в гусятнике угнетающая. Глаза полузакрыты, головы набок, из клювов у них течет – если проблема у них в психике, то течет-то почему?

Влекомый беспокойством Макбрайт к ним бегал, дверью хлопал, продуло и простудились.

Я, видимо, угадал, но поздравления я бы принимал сдержанно. Продуло ли их, мозги ли у них вытекают, ну что себя умозрительным загружать. Поиграю гусям, попою и потребую, чтобы мистер Инс машину заводил и в Берлингтон меня вез.

Доберусь до Берлингтона и оттуда меня из Вермонта унесет бесследно, но сейчас я тут и для гусей я…

«Кактусовый блюз»!

Проверенный акустический боевик!

В общем, для вас, драгоценные, гуси и только для вас.!

«Я без умолку, на кактусе я, уйдя в самоволку – предстану перед трибуналом. С весьма подозрительно изуродованным аналом».

Песня охренительно шумная и быстрая, но гуси зевают.

Разражающе кислые гуси, НАВЕЧНО В ПАМЯТИ ОНИ У МЕНЯ.

У силача Баллогоумена поучитесь! Он уже не встает, но чувствует себя лучше.

Я обещал, что из Вермонта ему позвоню, здоровьем поинтересуюсь, с гусями о друге забыл! Конечно, они же бедные, хворые, мое сострадание, а за ним и остальное, я на них – дело не в гусях. Нет, дорогая моя совесть, в гусях! А я говорю, что не в гусях, и что бы ты мне ни сказал… я скажу тебе, что… ну а я тебе… ну ты мне и сказала.

Битву с совестью я проиграл.

За Джэксонвилль она грызть меня не посмеет!

В Джэксонвилле поставивший не та ту команду Эрл Скраббс зажал деньги. Джэксонвилль бурлит, Джэксонвилль весь в ожидании, в Джэксонвилле с концертом Эрл Скраббс! И в тот же день в Джэксонвилле какая-то футбольная игра – Джэксонвилльские Ягуары против Питсбургских Сталеваров. Ну правду, так правду, доводите до меня правду, от этого я не умру.

Как следует из пояснений Блэнса и Пеггота, ГОРОД НЕ ВЫСТУПЛЕНИЕМ ЭРЛА СКРАББСА ВЗБУДОРАЖЕН – от предстоящей игры он на ушах.

А на меня-то кто-нибудь придет?

Мы, Эрл, работу ведем, но количество непроданных билетов пока устрашает. Однако, если уже купленные не сдадут, человек пятьдесят тебя послушают. Лишь бы полиция не вмешалась. Люди сидят, ничего антиобщественного не устраивают, но они, Эрл, на твоем концерте сидят – полиция может подумать, что они тобой насильно удерживаются.

Пришедших на меня добровольно, само собой, не вообразить, равнодушным тоном промолвил Эрл Скраббс. Древняя шутка, парни. Решительные шаги по привлечению зрителей вы предпринимали?

Объявить, что на твоем концерте приговоренный к смерти маньяк Тибелбаум вместе с тобою споет? – насмешливо спросил Пеггот.

Тибелбаума на ВЫСЕЛКИ СОЗНАНИЯ, сказал Эрл. У ваших «Ягуаров» кто квотербек?

Тим Раккун.

Ну Тима Раккуна и объявляйте.

Раккуном мы и последнего придурка не приманим, побывав в глубоких раздумьях, сказал Блэнс. Если бы они сегодня не играли… но у них игра.

Во сколько? – поинтересовался Эрл.

Ровно в восемь. А у тебя концерт в половине девятого. По-твоему, можно допустить, что он отыграет и к тебе на сцену, горло хрипло драть, принесется?

Сообщите, что у него изящный фальцет.

У кого, у Раккуна?! – вскричал Пеггот. – У двухметрового амбала с бульдожьей челюстью и медвежьей спиной?

А с его габаритами со скоростью у него что? – осведомился Эрл. – СКОРОСТНЫЕ ПРОРЫВЫ ОН ПРАКТИКУЕТ?

Скорость у него сносная, сказал Пеггот. Словно у разогнавшегося товарняка она у него.

Моим требованиям к квотербекам он не отвечает, сказал Эрл. Ставки у вас в городе принимаются?

Эрл Скраббс, пустая ты голова, хмыкнул Блэнс, ты что, на «Сталеваров» вздумал поставить? Да будет тебе известно, что перспективы Питсбурга против наших и в десять процентов не оцениваются!

Тем лучше для доходов того, кто в них поверит. Долларов семь я с доллара подниму?

Тут, храбрый Эрл, и девятью попахивает, сказал Пеггот. Дезинформацию о Раккуне на радио мы подбросим! Насчет Раккуна ТВОЯ МЫСЛЬ, ПОЗДРАВЛЯЮ, НЕ ДЕБИЛИЗМ.

А анонсировать появление на сцене маньяка Тибелбаума не круче будет? – спросил Эрл. – Ложь о нем вранье о квотербеке в кассовом отношении не переплюнет?

Прогнать о маньяке, возможно, денежнее, сказал Пеггот, но помимо праздных идиотов на концерт и родственники убитых им женщин могут заявиться. Где Тибелбаум?! где вы его прячете?! наши власти мы знаем, в рамках губернаторской тюремной программы выпустить его попеть запросто! выдайте нам Тибелбаума или мы вас разорвем!

Безопасность на сцене мне очень нужна, пробормотал Эрл Скраббс. К дьяволу маньяка. Про квотербека гоните.

ПОРОДИСТЫЙ, ПЛУТАЮЩИЙ В АЛКОГОЛЬНЫХ РАЗВЕТВЛЕНИЯХ радиоведущий Климсон любит пить с женщинами. Никак не с мелкими, задастыми возрастными педиками Блэнсом и Пегготом. В собутыльники их не берет, но их клуб «Блэнс и Пеггот» за левую плату рекламирует.

А сейчас, господа, о моем любимом местечке, в котором, грешен, по-полной я отрываюсь. Мне сегодня взболтнули, и я за что купил, за то и продаю. В «Блэнс и Пеггот» подваливание Тима Ракуна предполагается! «Сталеваров» он вздрючит и на концерт. И не кому-нибудь там хлопать, а чтобы ему, Тиму Раккуну, похлопали! Концерт его близкий друг, знаменитый Эрл Скраббс, дает, и Тим собирается к нему на сцену и своим фальцетом с ним спеть. Удивлены, что у Тима фальцет? Пусть голосок у него высокий, но от расплющивания надвигающихся на них горой питсбургским «Сталеварам» не уйти. Мощней, «Ягуары»! Громче, фанаты! В «БЛЭНС И ПЕГГОТ ПОБЕДУ ОТМЕТИМ»!

С изумительных передач Тима Раккуна «Ягуары» занесли пять тачдаунов, а один он сам, поразительно юрко ворвавшийся, сотворил.

Мать твою, пятьсот долларов… всех денег лишился. Меня обобрали. Я в стане врага. Пивную пробку в травку вдавил и пора внутрь и на сцену. Травку поглажу, выступать не пойду, все-таки выйти и хоть паршиво, но выступить? Придерживаться середины не для исполинов!

На оставленном между асфальтовыми дорожками травяном пятне мною ощущается недостаток воздуха. Я ДОХОЖУ, мне не встать, а по дорожкам шагают и шагают – в кепках и куртках с символикой «Ягуаров».

Недоумки, радостью распираемые. Как бы у меня слезы не потекли. Но я бесслезно! Не помня себя от горя, размер скапливающейся массы прикидываю. По моим приблизительным подсчетам «Блэнс и Пеггот» она битком набьет.

Время к полуночи, а они не домой устало, а сюда энергично – начало моего концерта на двенадцать перенесено. Выступать в половине девятого я был готов, но Блэнс и Пеггот мне сказали, что после совершенного Климсоном вброса телефон в их клубе раскалился, и они, учитывая такой интерес, концерт сдвинули.

Футбол закончится – кантри начнется. СНАЧАЛА «ЯГУАРЫ», ЗАТЕМ ТЫ.

Приехавшие в Джэксонвилль с той же миссией, что и Эрл, ударник Филлихолд и басист Хамфриз касательно проведенного здесь манипулирования фанатского сознания в курс не введены.

Ввиду некоторых обстоятельств концерт, мужики, у нас в двенадцать, сказал им Эрл. Не знаете, чем заняться – поспите. Кто во сне задохнется, на джэксонвилльском кладбище покой обретет. У Блэнса и Пеггота тут везде свои люди – без поборов, думаю, закопают.

Заснуть и задохнуться из-за передоза реально, пробормотал Филлихолд, но в Джэксонвилле я…

Еще из-за отека Квинке, перебил его Эрл. С идиофонистом Коннеллом Ховардом кочевая жизнь вас не сводила?

А идиофонист, он на чем-то идиофонном или от идиота производное? – поинтересовался Хамфриз.

На треугольнике. Пым-пым по нему и тонко слышащему уху приятно. Я за себя говорю. Мне кричали, что треугольник для кантри лажа и не комильфо, но воля у меня непреклонная и в турне по Западной Вирджинии идиофониста Ховарда я взял. В Моргантауне и Паркерсберге он был ну просто дико хорош, а в Уилинге скончался.

Я ДЛЯ ТРОИЦЫ, Я НА ТРЕУГОЛЬНИКЕ, пым-пым, пым-пым – какой интеллигентный молодой человек, прошепчет Иисус придремнувшему Богу-Отцу.

Разделяю, кивнет тот. Из Уилинга его заберем.

Здравствуй, Силинда, Эрл Скраббс говорит. С твоим мужем мы в Уилинге, но он, как бы тебе сказать, не с нами. Мыслями ни с тобой, ни со мной, нигде. Не овощь после инсульта, нет – он, Силинда, покойник. Тускло освещенным лежит и переправкой к вам в Бивертон меня напрягает. К чему? Ну хоронить же в Бивертоне ты его будешь. Не принципиально? Ладно, в Уилинге я его. В последний путь провожать его думаешь? Считаешь ненужным – считай… обо мне-то вспоминаешь? Появится возможность – заеду.

КАРСОН-СИТИ. Одиночный концерт. Гармонично сыграем, тогда и в турне. Суп из хвостов аллигаторов! Я, Коннелл, не ел, я и песню об этом не пишу, ввалившиеся глаза у меня от концентрации на возбуждающем средстве к женщине-мяснику. Для широкоформатности сюда и социально незащищенные слои бы ввернуть. Поощрением пивка мне открой.

Милое дело. С женщиной-мясником я в Айдахо – мясо у него было на любой вкус и карман. Баранина, сэр, дорога, а огузок шошона я вам почти даром.

Индейца-шошона.

Дурманом их опаиваю, и они валятся, распластавшись, изливают мне душу, ИЗ ВЛАСТИТЕЛЕЙ МЫ В ОБОРВАНЦЫ, обожженные войнами предки предстают и с укором нас сверлят, нам делается совестно – богатого наследства из гор и озер мы запаршивевшие погубители! не проявляя терпимости, сверлящие предки просверливают и пробитые головы заходившими ушами салютуют им, вождям, у них взоры воинов! О, Верховный Бог Манабозо, они невменяемы! Ну и питьем ты нас угостила… ты – Дсоноква! Людоедка огромная с когтями медными! Ночью ты появляешься из пепла и с корзиной за спиной какого-нибудь путника ищешь. Ты адское шипящее страшилище, но подманиваешь ты к себе пением девушки – спой нам, Дсоноква!

Спой нам, планета Сатурн!

Спой нам и ты, Эрл Скраббс.

Пес с тобой, спой и ты. Лишь попросим, чтобы ты не по свою заурядную бренчалку, а под чумной треугольник Коннелла Ховарда нам выдал.

Зажги, Эрл! СВЕЧУ ИЗ РАСТОПЛЕННОГО ЖИРА МЕРТВЕЦА для нас, Эрл!

Случаи помешательства среди кантри-музыкантов нередки, обращаясь к кланяющемуся публике Ховарду, сказал Скраббс, но я даже не близок. А в суставах меня чего-то ломает – на холодном, видно, поспал. Незаметно для себя с кровати на каменный пол скатился. А у тебя, Коннелл, как жизнь? В семье все нормально?

У меня, Эрл, жена.

Грудастая?

Несколько плоская, но секси.

Со стороны ее Красного Льва упреков ты не заслужил? Ее влагалища, Коннелл!

У нас, Эрл, неписаное правило – СЕКСОМ ДРУГ ДРУГА НЕ ДОСТАВАТЬ. Я ей с этим не надоедаю, ну и она мне. Шаловливо передо мной подрыгается и лифчик мне в морду – не из ее арсенала проделка. Откуда бы я ни возвращался, она всегда без улыбки. Ты в Бивертон ненадолго со мной не наведаешься?

Из Карсон-сити, Невада в Бивертон, Орегон. Из Полынного штата в Бобровый, чушь какая-то – у него с женой плачевнее, чем у многих, кого я знаю, но я-то что исправить могу? Порог переступит Эрл Скраббс и пойдет ликование. Ты, дорогой, привез мне легендарного Эрла и отныне я тебя обожаю! Говоря серьезно, надо полагать, что не съездишь – не поймешь. Тащиться в Бивертон к чьей-то жене я в гробу видел, но ради понимания, в чем тут смысл, в дорогу я отправлюсь. В Карсон-сити мы играли не бесплатно, арендовать машину нам с Коннеллом Ховардом по средствам, нет, Коннелл, слишком новая, проходи дальше, и серебристый додж не для нас, ух ты, шевроле камаро. На подобной у меня, Коннелл, филадельфийская подруга перемещалась. УПОТРЕБЛЯЮЩАЯ, СОРОКАЛЕТНЯЯ, НО ОСТАЮЩАЯСЯ КРАСИВОЙ.

Пила она медленно. Не торопилась, но проблем с тем, чтобы накачаться, не возникало.

Мы по-человечески сдружились, и я ее трахал. И перетрахивал. Если чувствовал, что вышло неидеально.

У тебя, Коннелл, гляжу, кровь холодновата, а меня увлечь легко, посреди улицу девку к себе притяну и не вырвешься! Обхватив, я голубку в засос, а к нам ее парень несется. Его девушку кто-то присвоил и у него прилив адреналина, клокочущее намерение меня от нее оторвать и гаечным ключом меня наказать, из мастерской он выскочил, механик хренов.

Что делается, Коннелл, что делается – случившееся со мной в Ниагара-Фоллз психологически я преодолел.

Желтый плимут. Мой басист Хамфриз на нем меня из Ниагара-Фоллз вывозил. Бинт размотался и запекшаяся кровь перед правым глазом колышется. А по Филадельфии я непострадавшим, ироничным, отпущенные усы подкручивающим – на шевроле камаро.

Машину до Бивертона я выбрал.

КАМАРО!

Денег я дам, но кое-что, разумеется, с тебя, ну конечно, и с тебя тоже, мы, Коннелл, едем к тебе, и тебе бы взять и самому за машину заплатить.

Коннелл Ховард безропотно согласился, и развалившийся на пассажирском кресле Эрл Скраббс неблизкий путь до Бивертона проделал в настроении. Когда гнали по равнине, про ничего не значащие равнины говорил, катили в предгорье вверх или вниз – про ничего не значащие спуски и подъемы, про меня, я слышал, говорят, что я из кантри-музыкантов, в загрузчики термических печей намерен податься, но это, Коннелл, все сплетни.

Пакетировать металл для загрузки. Из печи пакеты выгружать. Укладывать между пакетами прокладки.

Окажите мне честь и ПОЗВОЛЬТЕ К ВАМ НА КОМБИНАТ. Я не спонтанно – мысль о тяжелой, но стабильной работе всегда про запас я держал.

Жарой в цехах вы меня не пугайте. В Англтоне, округ Бразория, штат Техас сущее пекло было, но я играл и что собирался, сыграл.

Приветливая латиноамериканка, влажной губкой лицо мне протирающая – я за тобой слежу. Кошелек спереть не вздумай.

Заканчивать я думал «Подземным строительством». Исполнить ее я сумел?

Со зрителями вы, сеньор, попрощались. До следующих встреч им сказали.

Время от времени я прощаюсь не после заключительной песни, а до нее. На голом профессионализме измочаленного трудяги ее сбацаю и без слов удаляюсь. С неискоренимой верой, что на бис позовут.

СТАЛО БЫТЬ, ОВАЦИИ. Да смолкнут они, полминуты и то не продлятся. Ну ты, Господи, и придумщик – не стихают они! Я сейчас покачнусь, и коньяком меня отпаивайте!

Усталость прошла, и я осилю, теннисным мячиком по сцене запрыгаю! суматошный астроном Перкинс, ты в телескоп за мной наблюдаешь?

Чувствую, не усидел и к окну, на загорающих девок глянуть. В Майами и помимо небесных объектов есть на что посмотреть, он мне говаривал. Здесь у нас жить и лишь на небо смотреть – открытое безумие, Эрл!

Про безумие Жиль Перкинс не с потолка – не десятилетие, конечно, но год в клинике он провел.

За ним и меня туда нужно. Овации! Вызов на бис! Перкинс бы мне сказал, что, СВИХНУВШИСЬ, СЕБЯ МЫ ТОЛЬКО НАХОДИМ. От моих воззрений пока далековато. А как Перкинс относится к кантри? Не касаться кантри, мы не могли, но тут в воспоминаниях у меня пробел.

Глаз у тебя в глазнице, а я вот захочу и он будет в моей руке.

Ладно тебе, Перкинс, не борзей. Круазаны у тебя получились? Удивленный вид не делай. У тебя на кухне весь пол противенями с выпечкой заставлен. По форме вылитые круазаны. Воздушность у них надлежащая?

Прожестикулировав Эрлу остаться, Жиль Перкинс неуверенным шагом ушел на кухню. Чавканье, проклятия, разбитое брошенным противнем стекло, Эрл Скраббс схватился за гитару. С осколком зарезать придет – гитарой попытаюсь отбиться.

На кухне вновь чавканье. И что же мы разнесем вслед за снятием второй пробы?

Эрл!

Здравствуй, Жиль. Чем интересным меня порадуешь?

А круазаны-то удались. Тебе принести?

Их бы под чай или кофе.

Понял, Эрл. Чайник я поставлю.

Против осколка гитара вполне, но КИПЯТОК ОПАСНЕЕ. Чтобы Перкинс меня не обварил, чайник у него хорошо бы изъять: он, разумеется, не отдаст, как в спасательный круг, вцепится, удобный момент коленом в пах ему врезать. Вернуться назад в комнату и телескоп поломать. Диван распотрошить, поджечь и квартиру спалить!

Жиля Перкинса из клиники выписали, а меня, Эрла Скраббса, пожалуйста, поместите. Куда иду, осознал, и уже не иду – в объектив телескопа уставился и дышу ровно, словно безмятежность у меня устоявшаяся.

Звезды… дьяволы.

Дьяволы. У них рожки, из ноздрей у них пламя, ЧЕРЕЗ ТЕЛЕСКОП ЗВЕЗДЫ ТАК ВЫГЛЯДЯТ?

Ты, Эрл, мне должен, и со старыми долгами тебе со мной, с Сатаной, не рассчитаться.

Шторы! Окно зашторено, и я в телескоп на шторы смотрю. Псих ты, Жиль – рой одинаковых дьяволов у тебя на шторах рисунком.

Церковь на замке. Я замок поцеловал и переодевающуюся девушку увидел. Купальник сняла, джинсы надеть приготовилась, дай твоем телу дышать! Задержись в состоянии, для меня восхитительном. Нагота придает тебе блеск. Она уравнивает тебя с завладевшей моими помыслами Диамандой.

Посапывающая Диаманда.

Выкорми меня, Диаманда, протонами забвения и электронами удовольствия! Ты не просыпаешься и не утруждайся, я сам себя подкормлю, в чикагском институте искусств у меня в четыре дня лекция и возможное общение, после приглашения мое самомнение поперло в гору, но мне сказали, что вас, мистер Скраббс, мы приглашаем не на пьедестале сидеть и свысока нам вещать. Мы вас к нам, понятно, не кем-то, а кантри-музыкантом, но не идолом. Пусть для вас не будет неожиданностью, что мы представим вас аудитории НИЧЕГО НЕ ДОБИВШИМСЯ И ПОЛНОСТЬЮ БЕСТАЛАННЫМ.

Арт-терапия. Лечение искусством. Сублимация, чей механизм состоит в перенаправлении энергии на творчество.

По нашим данным вы, мистер Скраббс, не в себе, но не до обвала – ваше сознание балансирует, но в преисподнюю безумия не срывается. У вас крюк и вы за него хватаетесь! Крюк для вас – ваша музыка. Вы на него напоролись и с кишками наружу над пучиной сумасшествия им же хранитесь, амплитудно раскачиваясь от оторопи до гиперактивности – перед нами вы оторопелый, но поверьте нам, до взрыва недалеко.

Да он уже гремит! – прокричал прочухавшийся Эрл. – Я чуть ли не стадионы собирал, а вы мне, что творчество мне лишь бы с ума не сойти. И это мне на лекции! На обозрение общественности выставляй. С подобным позорным венцом кто-то из творческих людей у вас до меня речь толкал?

Разумеется, мистер Скраббс. Фотограф Мартин Льюис Дециус Берримор Хобс.

Я-то куда не шло, пробормотал Эрл, а Мартин Льюис, он, похоже, из таких, из законченных – ФОТОГРАФИРУЕТ НОЖНИЦЫ, ЧЛЕНЫ И КОЛЛАЖИ ДЕЛАЕТ?

В жанре ню он снимает, но женщин. У него жена инвалид, и он ее по-разному ворочает и запечатлевает. На его снимках и раздетая мать жены попадается, но старая леди не совсем без белья. Ее чувство приличия не эфемерно, впрочем, Мартин Льюис Дециус утверждает, что стену он доломает. Прессану, говорит, и не отвертится. Чтобы не показаться неучтивыми, о предполагаемых мерах воздействия мы у него поинтересовались, но Мартин Льюис Дециус Берримор Хобс промолчал. Ваш инстинкт, мистер Скраббс, намечающийся криминал тут не улавливает?

Мистер Скраббс размышляет о том, что у него или у его группы своего прикрепленного фотографа никогда не было. Услуги Мартина Льюиса Дециуса, полагаю, недорого бы мне обошлись – после лекции в чикагском институте искусств он может ПРОСЛАВИТЬСЯ и поэтому контракт с ним нужно до нее подписать. Нагряну к нему и в состоянии шока возьму.

Через цепочку, сволочь, открывает. У виднеющейся физиономии губы смыкаются с носом, ну прямо утиная с торчащей во все стороны бородой, вы ее нашли? – осведомился он у меня.

Я нашел вас, пробормотал я, руку ему просовывыя. Вы мистер Мартин Льюис Дециус Берримор Хобс? Что-то потерявший фотограф?

Вставную челюсть моей тещи разыскиваем, ответил он мне, не впуская. В доме везде посмотрели и, наверное, на пляж пойдем – на Oak street beach. Теща говорит, что там она свою челюсть вытаскивала. Перед купанием на полотенце положила, а затем не забрала. Сплавала, ощутила себя молодой, схватила полотенце, бодро растерлась, сброшенная с полотенца челюсть запропала, ну и ничего. Она же не моя! Я УПРУГАЯ ПИКАНТНАЯ ДЕВУШКА, на пляже я красавчиков кадрю, маразматичка, из ума выжившая…

Значит, спрашиваю я у нее, на пляже твою челюсть искать?

Не уверена, теща шамкает. Без челюсти мне дышать вольготнее и я ее вынимаю – держу, но пальцы у меня не капкан, разжимаются они у меня, непослушные. Если я обронила челюсть где-то на районе, мне ее принесут. Было же, приносили!

Ох, уж мне эта ЛЕГЕНДА О ПРИНЕСЕННОЙ ЧЕЛЮСТИ, процедил Мартин Льюис. Будто бы теща вернулась без челюсти, но звонок, расшаркивание и челюсть она назад принимает. От блистательного мужчины с очень близко посаженными глазами.

Про незаурядно короткое расстояние между моими глазами, промолвил Эрл, мне слышать не выпадало, а сам я замеры не производил. Вот ведь как. Вы мне сказали, и мне стало неуютно. О моих глазах я не думал и в песнях не пел… чего вы мне мозги засрали? Челюсть вашей теще не я приносил! Предлагаю дальше без конфронтации. Холодное пиво у вас есть?

Мы с женой не пиво – белое вино употребляем.

А теща?

Она пиво хлещет, но в баре. Дома мы ей не позволяем. У нас приличный дом. А когда в доме инвалид, обжираться пивом тем более нечего. Поглядеть на мою супругу вам хочется? Но не трогать! Только глядеть вы согласны?

Вы муж и вам распоряжаться. Руки я не распущу.

ЗДЕСЬ ПЛОХО ПАХНЕТ, шаги здесь даются непросто, Мартин Льюис Дециус, остановившись, указал мне, куда идти, и в комнату я вошел без него. На кровати что-то белеет, но я стараюсь не смотреть, надо мной довлеет, что я ошибся, подчинился мысли дебильной – фотографии. Избегая смотреть на женщину, я смотрю на висящие фотографии, а на них она.