Текст книги "Барабаны летают в огне"

Про Бога.

Несуществующий объект я поблагодарил! Я полон очарования… девушки у тебя появляются?

Вчера Мирабель приходила.

И ты ее…

Я проводил пристрелку. Ты в курсе, как она свое тело оценивает? Критически!

Это она о столь соблазнительных телесах негативного мнения?! Да я ее оглушу, заорав, что она, мать ее, неописуемо заблуждается!

Словами ее ты мнение не изменишь, сказал Майкл.

Докажем иначе, промолвил Джим. Сегодня она зайдет?

Обещала.

Повезет сладенькой… что тут у нас с бугорком? ИМЕЕТСЯ!

Смущающаяся Мирабель вошла, проявляющий нетерпение Джим врубил церковную музыку, девушка попятилась к выходу – ее удержали, и спустя полчаса Майкл, Джим и Мирабель были заняты делом.

И чем мы только ни занимались, с глупой улыбкой натягивая трусы, промолвила Мирабель.

Делом, сказал Джим, нужным делом! Я реально почувствовал, что Бог меня любит.

Если бы меня любил тот, кого нет, сказал Майкл, я бы от такой любви не тащился. Его ЛЮБОВЬ К ТЕБЕ – твое самовнушение.

Скорее всего я все измыслил, но почему сейчас, а не раньше… а ты чего уже в лифчике?

Мне, наверно, пора уходить, сказала Мирабель. Что хотели, мы получили, ну и… мне опять раздеваться?

Укрепить бы не помешало, промолвил Джим. Вдруг мне снова удастся ту любовь уловить. Ложись быстро к нам!

Менее, чем через неделю, в квартире Майкла и Джима появился бюст Иисуса Христа. Вера умножалась, ПОТОК ДЕВУШЕК РОС, видимо, и Херби Дикс свою приведет.

А куда мне с ней было отправиться? – пьянствуя с Маркони и «Жиром», вопросил Херби. – В гостиницу? Но если в гостиницу, подразумевается секс, а с девушкой, с которой еще не спал, надо быть осторожнее. Чтобы не сорвалось. У моих знакомых званый вечер, и мы заскочим, по хот-догу съедим – намерения не афишировал, и девушку в помещение с кроватью доставил.

Листая «Плейбой», на кровати валялся Майкл. Судя по основному признаку, желание в нем било ключом.

С эрекцией был и Джим.

Он вышел из ванной – мокрый и очень возбужденный.

Стоящий член показал – к завоеванию приступил, хмыкнул он, на Розалин глянув. Возбудиться на такую козочку легче легкого, но изначально у меня не на тебя.

А на кого? – вяло спросила Розалин.

А ни на кого! Когда я мылся, я не о девках думал, а как бы не упасть. Я поджидал, что этот клоун свет сейчас выключит! И я упаду!

При погасшем свете ему бы замереть и ничего бы он не падал, сказал Майкл. На хрена ты перемещаться пытаешься?

НАКРЫТЫЙ МРАКОМ, я бессознательно… спасайся кто может! Тобой, милашка, паника приступами не завладевает?

В данный момент к панике я близко, промолвила Розалин.

Из-за нас тебе незачем, сказал Майкл. У нас же общность интересов – мы желаем сношаться с тобой, ты с нами, дадим сейчас себе волю.

Ко встрече с тобой весьма достойно мы приготовились, указывая на свой член, сказал Джим. Раскочегаривать нас тебе не придется! С Херби, вероятно, повозишься, но лишь с ним.

С Херби и для Херби я бы что угодно, сказала она, но не буду. Общедоступной девушкой он посчитал меня зря.

Херби ты ОТКАЖИ, промолвил Майкл.

А нам? – спросил Джим.

Чтобы продемонстрировать, что она не общедоступна, хватит одного Херби. Ему до свидания, а нам после его изгнания ножек раздвигание. Ну вы, ребята, попрощайтесь, и Херби нас покинет.

Прощай, Херби, сказала она.

Да мне без тебя отсюда… тебя же я привел! Ты останешься с ними трахаться, а мне моему младшему братишке санки чини?

Поспособствовать младшему для старшего долг, промолвил Майкл. У твоего младшего с санками непорядок, а ты с нами тут прохлаждаешься? Я о тебе, Херби, лучше думал. Он санки погнул, с горки катаясь?

Ему вредные приятели полозья попортили. С друзьями у нас обоих не сложилось… но вы меня не до конца разгромили. Меня вы за дверь, а ее в постель? Обойдетесь! Моя девушка вместе со мной удалится.

Ты РАЗЖИГПЕШЬ НЕНАВИСТЬ, процедил Джим.

Между…

Тобой и нами. Включая и ее! Ты, цыпочка, просекла, что он удумал? Нетраханной принудить тебя быть! Ты обязана выступить с заявлением. С яростным, да. Нечеловеческим голосом его происки отмети! Где твое заявление?

Тебе, Херби, и вам, великие сексуальные труженики, я официально заявляю, что из соображений приличия я нецензурные слова в мое заявление не включу. Меня от них распирает, но девушке они не идут, а я девушка. А вы свиньи. А со свиньями девушки не спят.

Ее резкое отваливание за дверь, пробормотал Херби Дикс, потрясло лишь меня. Джим вернулся в ванную, Майкл к перелистыванию «Плейбоя», а я сжал пальцы ног, стал царапать ими носки, ногти у меня ломались, носки раздирались, на меня пахнуло мертвечиной… скрытый от моих глаз мертвец, кто ты?

Я ТВОЕ БУДУЩЕЕ.

Нам бы с тобой, «Жир», еще выпить, сказал Маркони. И мистеру Диксу о начавшем бредить Хаскэлле Хеллерстоуне поведать.

Интервью Хеллерстоун дал шокирующее, промолвил «Жир».

Тот бар был…

В восточной части Чикаго. Хеллерстоун же оттуда.

А нас, «Жир», чего туда понесло? Кому-то что-то растолковать?

Но не Хеллерстоуну. Когда я его проходящим мимо нашего кадиллака увидел, я, помню, удивился.

«ГРЯЗНЫЙ КРИЙЯ-ЙОГ Хеллерстоун!», ты закричал. Вам, мистер Дикс, объяснить, что за этим криком стояло?

Закажите мне двойной бурбон и что хотите мне говорите, пробурчал Херби Дикс.

Всем по двойной, промолвил Маркони. Мы не крийя-йоги – движение жизненной энергии мы выпивкой не нарушим. Крийя-йоги не выдумка! Они и в Чикаго встречаются – Хаскэлл Хеллерстоун на подделывании чековых подписей специализировался, а вот уже крийя-йог. Из кадиллака мы с «Жиром» вылезли и пошли перекусить. А в забегаловке он. Томатный сок у него, морковь маринованная, от занятий крийя-йогой здоровье у него, видимо, расшаталось. Он и здесь, наверное, занимался – во всяком случае, дышал он вызывающе. Полминуты крийя равны году ЕСТЕСТВЕННОГО ДУХОВНОГО РАЗВИТИЯ, нам он впоследствии сказал. Мозговое, затылочное, грудное, поясничное, крестцовое и… какое, «Жир», шестое?

Копчиковое.

Шестое сплетение, да, копчиковое, кивнул Маркони. Эти шесть сплетений соответствуют двенадцати астральным знакам Зодиака. Символическому Космическому Человеку. Энергию вокруг шести центров гоняешь и космос… по сознанию его догоняешь.

А что его догонять, когда в сознании космоса ничего не находится? – спросил Херби Дикс.

У космоса сознание пустотное, согласился Маркони. И Хаскэлл Хеллерстоун достиг того, что и у него оно почти такое. Крийя-йога, она очищает… СИЛОВОЕ ТЕСНЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЙ РАЗУМНОСТИ.

Ты ему про журналиста скажи, молвил «Жир». Про заросшего птенца с магнитофоном и микрофоном. Для студенческой газетенки беседу он пришел записать – с кем-то, с кем договаривался. Но на его пленку голос Хеллерстоуна лег; завидев парнишку, Хеллерстоун поманил журналиста к себе, и пленка закрутилась. Чья была инициатива запись вести? Хеллерстоун парня заставил?

Парень соплив, но журналистская жилка в нем толстенькая, сказал Маркони. Нечто несусветное ко мне в руки валится, а я упущу? Нет, аппаратуру я запущу и ни слова не профукаю. Прежде, чем о неудачной икоте, Хеллерстоун о чем заговорил?

О Берти «Склеенном».

Затравленный Берти… нелегальное существование ведущий. СДЕЛКА С ПРАВОСУДИЕМ. И прижатым, отовсюду прижатым мыкается.

Они условия выполнили, а «Склеенный» прокинул – прокурора штата провертел! Ну и обеспечил себе перспективу вполне определенную.

Власти он него требовали подельников выдать, промолвил Маркони.

Требуют – выдавай! – вскричал «Жир».

Если это твое окончательное мнение, оно тебя, «Жир», погубит.

Я не конкретно за то, чтобы своих сдавать, пробормотал «Жир», я за… не можешь сдавать – не сдавай, но и сделок не заключай. Мы тебя отпускаем, и ты их находишь, нас на них выводишь, им мы тюремные робы, а тебе билет до Айовы. Может, до Оклахомы.

Тебе до Айовы вручили? – с презрительной усмешкой спросил Маркони.

Шкодливый ты пес… и рожу вывернул, будто стукач перед тобой. Но относительно меня ни у кого не закрадется, а «Склееного» считают – после его выверта полицейским было приказано на каждом углу о сделке трубить. РАССТРЕЛ ОТ ДРУЗЕЙ, НАРУЧНИКИ ОТ ВЛАСТЕЙ – худо, но это весь выбор.

Я бы в приют для дефективных забился, сказал Херби Дикс.

В Чикаго, протянул «Жир», подобного толка места… не осведомлен.

А родители тебя разве не туда на время сдавали? – спросил Маркони.

А забирали они меня зачем? – переспросил «Жир».

Потискать хотелось. Родного шестнадцатилетнего боровка! Долго жить с тобой невозможно, но сын же: месяц-другой обмоченные тобой простыни постираем и канареек, что ты покупаешь и душишь, на завтрак подавать тебе сможем, а затем, конечно, предел. Канареек ты велел жарить или сырыми на тарелочку класть?

Безумствуешь ты неплохо, промолвил «Жир», но Хаскэлл Хеллерстоун бредил насыщенней. В худшем из веков крийя-йогой я спасаюсь, однако у меня РАСТУТ КИШКИ! И икота… бывает сильная, но перегонку энергии не затрагивающая, ну а сегодня совсем неудачная пробрала – икаю и не идет у меня. Никакого переноса не происходит! Паровоз раздувает пары, но рельсы уже разобрали! Меня молотит, у меня ничего не проходит, полностью я исстрадался… кишки, увеличиваясь, расперли.

Продюсер Аппаброуд, забежав, повалился.

Театральный продюсер! У вас, студентов он, говоришь, в почете?

Приглашая непрофессиональных актеров, пьесам он дает жизнь перспективным.

Он, как и я, крийя-йог. На семинаре рукопожатиями обменялись и от несварения по ходу дальнейшего общения не мучались. Я к нему ходил, и он то книжный кирпич притащит, то об успехах в освоении техники заглянет сказать; когда он, войдя, упал, он ни слова мне не сказал.

Видимых ран нет, сердцебиение хорошее – перетащу его на кровать и себя пусть на ней приходит. Снял с него куртку, ботинки, штаны бы я с Аппаброуда не стягивал, но он явно их давненько не стирал, а покрывало у меня чистое.

Избавляю я Аппаброуда от штанов, неохотно наблюдаю появление из-под них крошечных трусов и… на трусах следы крови.

Кровавый стул? грязное изнасилование? я Аппаброуда расталкиваю, желаю добиться от него срочного ответа, тебя поимели? мы с тобой крийя-йоги и секретов у нас…

Мне было очень приятно, едва уловимым голосом прошелестел Аппаброуд.

Ты продран до крови в зад и утверждаешь, что ТЕБЕ БЫЛО СЛАДКО?!

Я лишь шепчу, что в конце концов я встретил того, кого искал. Дородный пакистанец. Талантливый драматург. Его пьеса будет поставлена.

Разболтав про продюсера и пакистанца, ваш Хеллерстоун выступать перед журналистом закончил? – спросил Херби Дикс. – Больше сенсационных разоблачений не последовало?

Хеллерстоун бы и о ком-то еще наговорил, сказал Маркони, но журналист соскочить с продюсера ему не позволил. Продолжительно распросами донимал. Общий ли у вас наставник, не практикуется ли у вас СОДОМИЯ В ПОРЯДКЕ МАССОВОМ – ему бы об этом спросить, но он все о продюсере. Хеллерстоуну надоело и он, зараза, на нас с «Жиром» указал.

Журналист к нам пантерой метнулся, промолвил «Жир», виски вылакав. Гангстерская пьеса с участием настоящих гангстеров!

Она уже репетируется, усмехнулся Маркони. И играем в ней мы.

Бесстыдный обман, чтобы от журналиста отделаться, проворчал «Жир». Мы совершенно сторонние люди, а он на нас скидывает… про педерастию нас попытать!

На меня, потупившись, сказал Инноцензо Маркони, он даже не взглянул. Его внимание целиком ты занял. БАНДИТ ФАЛЛИЧЕСКИЙ для очка продюсерского.

Сейчас тебе достанется, процедил «Жир». А в Чикаго я и Хеллерстоуна по горлу полосну. Мы в Чикаго звонить намерены? Звонить тому, кому мы подвластны.

Ты, «Жир», очень нужен нашей команде, промолвил Маркони.

Отлично, однако… что произошло с убийцей его брата, Альдони ни в зуб ногой.

По-прежнему так, кивнул Маркони.

Ну звонить, наверно, пора. К чему выжидательную позицию занимать?

Выжидать есть резон, когда кости по-иному могут выпасть, а нам что сегодня, что завтра – исключительно похвала за проделанную работу полагается.

И я подобным образом думаю, сказал «Жир». Что с тобой, не пойму! Почему ты тут сидишь, словно бы у тебя геморрой, в умственной дилемме заключающийся?

Нашему боссу позвонишь и верхний клык себе от досады расшатаешь – зачем же я, козел, звонил. Я, «Жир», вспоминаю, что с тобой было.

Компенсировать боссу мне следовало сразу, пробурчал «Жир».

А что компенсировать? – спросил косеющий на глазах Херби Дикс. – При компенсации чего вы замедлились?

Меня обокрали. Три тысячи долларов из кармана вытащили. Деньги принадлежали не мне.

Что они не вам, сказал Херби Дикс, то… плохого-то что?

ЭТО БЫЛИ ДЕНЬГИ АЛЬДОНИ. Я их только забрал и отдать боссу нес. Шесть тысяч долларов.

Но украли у вас три….

Три украли, а три не украли. Я деньги по двум разным карманам распределил. В правый карман вор не забрался, а из левого и квитацию вынул. Квитанция-то плевая, из химчистки, а когда я исчезновение трех тысяч обнаружил, солнце засветило для меня уныло. День стоял ярчайший, но для меня блеск как-то потерялся. Альдони я позвонил, о краже сказал, половину говорю я вам не донесу, потому что у меня ее стащили – разумеется, я осознавал, что украденные три тысячи на мне будут. Альдони смиренно вздохнет, деньги на меня не повесит…. за крошечную надежду, за ее микроскопический хвостик я цеплялся. Моя наивность не знала границ? Но я же мог попасть на такое его настроение, когда он после сверхприбыльного дела всем подряд улыбается: тысяч пятьдесят наварил и ПОД ИНТЕНСИВНЫМ ВОЗДЕЙСТВИЕМ ЭЙФОРИИ три тысячи мне простит. Я ему звоню, а Альдони… поведать вам, что делал Альдони? Он скрежетал. Пока не из-за меня – у него и без просранных мною тысяч в направлении сточной канавы наклон образовался.

Что звонишь?! – поинтересовался он у меня лающе.

Про три тысячи мне бы сейчас не говорить, я чувствую, что не нужно, но если не три тысячи, тогда что? Чего я ему звоню-то? Я ему звоню, поскольку…

Какого собачьего хрена ты, «Жир», мне звонишь?! – вопит в трубку Альдони.

Погодите, босс, я об этом и думаю… о трубочном табаке в магазинчике Лайбница вопрос задать? Завезли ли туда табак с САЛЬВАДОРА. В Сальвадоре табак, полагаю, выращивают. Но почему трубочный? Я трубку не курю, не курит ее и Альдони, что я ему, своим вопросом злости добавить хочу?

Магазинчик вспыльчивого Лайбница он знает. Когда мы с парнями о столкновениях Лайбница с клиентами, смеясь, переговаривались, Альдони к нам присоединялся и что-то от себя прибавлял.

Про магазинчик Лайбница ему скажу, и босс смекнет, что развеселить его пытаюсь. Босс меня не просил, но я инициативный, я…

«Жир»! Чего ты, урод, заглох? Да отвечай ты, чего звонишь!

Мне вам сказать…

Нечего?!

Было бы мне нечего, я бы вам… трубочный табак вот… сколько хохота у нас с Лайбницем связано!

Тяжелое впечатление ты, «Жир», на меня производишь. Заболел – не мне тебя лечить. Про табак вворачивает… ну и я тебе про трубку. Трубку я вешаю.

Вы, босс…

Я босс! И я кладу. На тебя кладу! Бывай, «Жир», я кладу трубку!

Не дослушав, вы ее не кладите. Мой образ мыслей показался вам необычным, но я вам не им поделиться звоню. У вас выстроено по шаблону, и упаси меня Господь переделывать. От поплывшего босса мы бы взвыли, а он плывет, САМОМУ СЕБЕ УГОЖДАЕТ, на звездном кораблике он обплывает созвездия-кувшинки, растянутому, связывающему галактики осьминогу опускается смоченный в мирре крючок… не клюет. Три тысячи чертей! Три тысячи долларов… не донес я их, босс. Из кармана украли и… я сожалею. Вы, босс, надо мной сжалитесь? Для вас три тысячи крохи, а для меня их выплачивать…

Со скулежом ты в зоомагазин – ящерице поплачешься. Шесть минус три у тебя для меня?

Ровно столько. Подсчитали вы, босс, безукоризненно.

И при том без счетной машинки справился. Мне десять! Баллов. А с тебя, «Жир», девять. Тысяч.

Но с меня всего было шесть…

За НАНЕСЕННЫЙ МОЕЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЕ УРОН утраченные тобой три я удваиваю. Звонишь, меня беспокоишь, кому понравится… шесть минус три! А три плюс шесть тебе как?

Если не передумаете, изыщу, но в разочарованных чувствах. Меня обворовали, а теперь грабят… почва под ногами ходуном. В императорской ложе хамские рожи! Я думал, что ваше императорское величество со мной великодушно, а вы со мной… моя плата за успех. Что я удосужился работать под вами, конечно, успех, а за него чем-нибудь всегда платят. Некрасиво насчитанные вами девять в рассрочку вы примете?

Три сейчас заноси, три к вечеру, а последние три… постарайся до двенадцати уложится.

До сегодняшних полуночных или завтрашних полуденных? Ну да, странный вопрос… расшибусь, но задолженность до полуночи покрою.

Пачка денег перевязывалась, горечь расставания с ними жалила, на Мичиган-авеню ПОДЖАРЫЕ АЗИАТЫ – побелку деревьев проводят. Наняться бы и белить. Криминальному боссу свои кровные не относить.

При выборе жизненного пути малярное ведро я не рассматривал, а сейчас мне кажется, что я бы и маляром предпочел, и по чикагскому санитарно-судовому каналу ходить, я мог бы и Букингемский фонтан в Грант-парке обслуживать. Не исключено, что задача по сложности не по мне, но что мы о них знаем? О возможностях наших скрытых.

Совершенно неожиданную колею бы избрал и как хорошо смазанная машина поехал. Гангстером я терплю крах, а каким-нибудь садовником я бы… а если бы я садовником дорогие семена погубил? Ты, Маркони, на вилы бы меня не поднял?

СКВОЗЬ АД я бы тебя провел, промолвил Маркони. Выкручивания и выламывания, надрезы и засыпание разъедающих химикатов, а под конец взлом организма в районе грудины. Налажавший садовник. Пригвождение ломом. Незатейливая история. Магазин мужской одежды у вас здесь имеется?

А вам в нем, чего вам в нем, вам в магазин, для чего вам в него, зачем? – сбивчивым бормотанием осведомился Херби Дикс.

Вы, Херби, уже как ПОДЗАБОРНЫЙ АЛКАШ в нашей компании присутствуете, заметил Маркони. Вам бы, уважаемый, в порядок себя привести.

Ради нее, ради любезности, я бы, господа, со всеми моими погрешностями по первому вашему зову красноречивее любых слов – что нужно я бы подтянул и оптимизировался, однако одним волеизъявлением мне нутро от алкоголя не очистить.

Оставайтесь перед нами пьяным, сказал Маркони, но слюну с воротника сотрите. Да и куртку бы вам сменить. Чем она набита, то из нее и торчит. Я за ремнем пойду, а вы давайте со мной за курткой.

А к чему тебе ремень? – спросил «Жир». – Перетянуть кого надо?

Оказавшись на Аляске, промолвил Маркони, мы забирались, ВЗБИРАЛИСЬ, много перемещались, что-то произошло и со мной, и с тобой, а что-то только со мной. Отгадку ищи выше пояса.

В указанном тобой месте располагается сердце… пупок…

Надо всем возвышается голова, усмехнулся Маркони.

Про мою голову тебе бы…

А про живот? Ты наверняка размышляешь, где что кроется, а это, «Жир», в нем. В наших мотаниях по Аляске ты его не растряс. А я исхудал. От плоского до впалого истоптался. Нескончаемое подтягивание брюк придает мне особый колорит, но с ремнем будет проще. Неплохо бы коричневый Dunhill с комбинированной пряжкой приобрести.

А комбинированная она из-за каких комбинаций? – спросил «Жир».

От неведения я бы тебя избавил, но подобные пряжки – прерогатива стильных людей. Не толстяков с практически выпавшими волосами. ТЫ КАКИМ СЕБЯ ЧУВСТВУШЬ?

Таким, каким от тебя услышал…

Жирным, лысеющим, но со здоровьем-то что? Бодрость тобой ощущается? А то эффектность эффектностью, а здоровье здоровьем. 60—90 вторично в сравнении с 80—50.

Это вам, мистер Херби, пробурчал «Жир». Цифровые головоломки по вашей части.

Я притягивал и отталкивал, промолвил Херби. Смотрел на обгоревшие стены и кусал подгнивший лимон. Мычащего за дверью быка я понимал с полуслова. Выплакивай мне, бык, расчищай загаженные проспекты твоей бычьей дыши. Адресом ты не ошибся. В вопросах вытягивания из мрака бычьей души авторитет я бесспорный.

БЫКИ!

Они убегают и прячутся у меня дома.

А тебя, бык, чего я тебе не впускаю?

Да у меня отчего-то закралось, что ты, браток, бык не тот.

На дерзкую выходку моими недоброжелателями зомбированный.

Поднывающим бедолагой ко мне пробираешься и бодаешь!

Или по-иному меня дырявишь. Рога-то у тебя с отверстиями, рога-пулеметы, они не забыли, как это делается… они изыскали решающий довод – твои рога. Вперед, вниз, вверх, в обратном направлении, кто так может?

Только колибри.

Для победоносного окончания нашего спора они не крылышки, они рога…

Гляди – косяк гусей над тобой. На кухню летят.

ПРОСВЕТЛЕННЫМ ВЗОРОМ я их ласкаю. Тра-та-та-та-тра-та-та, не ты, бык, я вижу – в меня стреляют со звезд! Помимо говяжьих заводчиков, на меня и мраморный город в туманности Кошачий Глаз ополчился.

Укрепление космического флота нужно с социальными реформами сочетать!

Разваливающиеся хибары обычных тружеников. Миллиардные заказы военно-промышленным производствам.

Завтра на рассвете будет ветер и хибара подслеповатого электромонтажника Двулса Коббоса рассыпется в прах.

А у электромонтажника Вилса Проббоса прибавка. Он на оборонном предприятии и у них огромный государственный заказ, и отсюда внушительная доплата за переработку, «да славится оно, правительство наше, о космическом флоте заботящееся!».

Вилс Проббос, ОТХОДЯ ОТ КАССЫ, воскликнул.

Чем восхвалять, ты бы, Проббос, кулаки в гневе сжал.

Во времена твоей молодости с кем бы вместе работал? Тебе лишь двадцать восемь, но что с того – твоя молодость прошла! На коптящем, отмеченном грифом секретно заводе ее ты растратил!

Двулс Коббос ради возвращения на него неделю бы с донорского кресла не вставал. Высасывайте, грабьте, берите, но на завод верните. Съев врученное мне яблоко, до проходной я дошагаю.

А твое зрение? Тебя же не по директорскому самоуправству, а врачебному заключению с завода выперли. Операция твое зрение бы поправило, но… да? Неужели ты как-то нашел деньги и после операции не хуже, чем до поступления к нам видеть стал?

Примите меня назад, дайте мне подзаработать, у меня малолетние детки, ВЕТЕР ЖИЛИЩЕ РАЗРУШИЛ…

Ты про зрение говори. Если по-прежнему подсевшее, тебе не к нам. Сейчас ты где подвязался? Ух ты, какая незадача… и там под сокращение идешь… бесстыдно люди себя ведут! Доведенным до крайности, ты против существующего порядка не выступишь? Нам бы хотелось обрести уверенность, что туманность Кошачий Глаз ничем таким не сотрясется. Все ее жители отдаются на милость правителям, и мы довольны. А ты? Нет?

Стандартный ответ.

Недовольные делаются бездыханными, грузятся в самосвалы…

По нам плачет виселица?

У вас недостаточно ума, чтобы ее возвести.

Восемьдесят на пятьдесят, наболтавшись о Кошачьем Глазе, промолвил Херби Дикс. И шестьдесят на девяносто. Это не параметры тела?

Смекнули вы, Херби, не мимо, кивнул Маркони. Восемьдесят на пятьдесят – давление, а шестьдесят на девяносто – талия и грудь. Диетически пробиваясь к ИДЕАЛЬНОЙ ФИГУРЕ, моя кузина Сильвия до пятидесяти загналась. Не килограммов. Пятьдесят – это нижнего давления показатель. Спагетти я не употребляю, тебе их в меня не засунуть; не мотай она головой, я бы ее лицо вилкой не поцапарапал. Девичью красоту я обезобразил, но что мне было, безучастно на ее угасание смотреть?

Глупенькая девчонка…

Хороших тебе выходных.

Кормил я ее в четверг, и в выходные она никуда не выйдет.

Что бы кто ни думал, выходные и дома прекрасно провести можно. С фолиантом Фомы Аквинского под дружеским присмотром оставшегося с ней кузена – на выходные я чего только ни задумал, но разве я где-нибудь веселился? Я неотступно находился при Сильвии.

Из Фомы Аквинского мне почитаешь? Если бесит Фома, у нас есть бура. И в карты тебе неохота?

Бенито Альдони на меня настучать? А ты его… вы виделись, но… говорил тебе, что если кто-то обидит, сразу ему жаловаться? А этот ваш разговор тобой не…

Подлинный разговор?

У кого мороз по коже, у меня?! Ты, деточка, в облаках витаешь. Твои жалобы моему боссу никоим образом по мне не ударят.

Нештатная ситуация, стукнув ВЫПИТОЙ СТОПКОЙ ОБ СТОЛ, сказал «Жир». Ты мог ожидать от кузины мелкой пакости навроде булавочного укола тебе в шею, а она Альдони вовлечь вознамерилась. Про вилку ему расскажет, сгоряча и помимо вилки тебя обольет – у моего кузена Маркони я, дон Альдони, на кассеты наткнулась. В обувной коробке. У него в квартире я рылась в кладовке и глубже всего обувная коробка задвинута в ней была. Рождественский подарок в коробке хранится! Для меня, для кузины, для Сильвии! до поднятия крышки пребывала в уверенности, что подарок, а подняла и уже не поручусь. В коробке кассеты.

Моих любимых исполнителей записал и в подарок мне приготовил? Слишком для него обременительно. Но нужно прослушать, в ПОЛОЖИТЕЛЬНОМ РАЗМЯГЧЕНИИ кузену заранее не отказывать, кассету с наклейкой «№1» я вставляю, и из магнитофона вырывается голос.

Дина Мартина? Перри Комо?

Обожаю… но услышала я голос моего кузена Маркони.

Когда я в прошлый раз магнитофон слушала, громкость я подкрутила почти до упора, и Маркони заговорил с кассеты чудовищно зычно. Пустынную долину за собой своим голосом оставляя – не во внешнем пространстве, а в сердце моем, оторопело замеревшем.

Структура вашей организации. Ее состав и ее лидеры. Перечисление махинаций и тяжких преступлений, залежей наличности и банковских счетов, про вас, дон Альдони, говорил он особо.

Фактов привел – лет на семьсот срока тюремного.

Во вступлении он пояснил, что кассеты ему для страховки: наступит надобность, о них обмолвлюсь, и босс не рыпнется.

ПРОСМЕРДЕШИЙ, ОПАСКУДЕВШИЙ БОСС.

О вас, дон Альдони, он в принципе всегда отзывался нелестно. Подвыпившим среди ночи заползет и ко мне пристает… под одеялом меня лапает. Язык в ухо сует. Гадости бормочет.

Про вас. Как вы товароведа Бруччини убили, а затем оловянного кролика товароведу в зад запихнули.

Бормочет и мне пальцем туда забирается.

Его палец я бы, молясь Пречистой Деве вытерпела, но его нападки на вас не смогла! Убежденно возопила, что на дона Альдони ты не возводи, что достойнее дона Альдони я никого не знаю – кузена Маркони отбросило от меня, словно бы на резинке его кто-то к себе подтянул.

Обратно он подскочил ко мне столь же резко.

С вилкой.

И вилкой мне в лицо…

Волна его бешенства обрушилась на меня за мое выступление в вашу поддержку, дон Альдони!

От вас ему за это что-нибудь будет?

Ты бы к боссу, а он огнедышащий вулкан, выйдя из роли кузины, промолвил «Жир». Ты ее вилкой, а он тебя трезубцем. Установленного образца. Нептуна-праотца. «Дон Альдони, вы, а-ааа, вы, охренев от мучений, я вижу, вы – Нептун!». Тебя не кто-то к праотцам отошлет, а сам праотец придет и заберет.

Про Нептуна, как про праотца, вы мне не лейте, ЗАСВЕРКАВ НЕТРЕЗВЫМИ ГЛАЗАМИ, заявил Херби Дикс. Не всеобщий он – морской. Бог морей. Морей и потоков. И тритоны.

Барабаня хвостами, на празднествах его забавляют? – осведомился «Жир».

Хвостики тритонов он, как захочет – для увеселения, для щекотания, для возбуждения, тритоны у него в услужении. Говоря о нем, обычно говорят и о тритонах. Штукатурка в его подводном дворце обвалилась, но тритоны при нем.

А тритоны, протянул «Жир», тритоны не на суше обитают? Занятно бы о тритонах поподробнее поговорить! СВЕЖАЯ ДЛЯ НАС ТЕМА.

Из тех обрывков, что я помню, сказал Маркони, складывается, что тритоны в воде, а на земле саламандры. Недостаток такого разделения в том, что некоторые считают, что тритоны и саламандры – одно и то же. У меня предчувствие, что и сунувшись в книги, легко не разберешься. Хватайтесь за головы! Не стесняйтесь своих чувств! Пока вы страшно ахаете, я вам о моей кузине вполголоса расскажу. Пристегнув вилку к кассетам, босса бы она взбаламутила, но мышка-мысль о кассетах проскользнула в норку не ее разума. К «Жиру» вбежала. Моя кузина с доном Альдони пообщалась, но без фантазий. Диета – спагетти – вилка. Она ему все, как оно было, а он ей все, как оно есть – Маркони, говорит, твой родственник, а родственникам-мужчинам выкашивать придурь из родственниц-дур САМИМ БОГОМ ВЕЛЕНО. Когда мы с ней позже встретились, она зловещую таинственность во взор подпустила. Неумелая маскировка.

Тост! Выпьем за те идеи, которые…

Вы, Херби, смотритесь естественно, а ваш тост…

Я не смирился с судьбой!

Поучительность тут наглядная, но объявлять тост за идеи…

Он в конкурентной борьбе быть объявленным заслужил! Оставил позади за здоровье, за процветание, за ненасытность…

ЗА СЕКСУАЛЬНУЮ НЕНАСЫТНОСТЬ я бы не сидя, а стоя выпил.

Тебе, «Жир», до этого… не оружие массового уничтожения ты у нас. Пукалка!

Слышу, нашел ты его для меня. Доброе слово. Хорошим лекарством мне оно станет.

А от чего тебе надо…

Излечиться? От неплохого отношения к некоторому Маркони. Твой едкий смех меня…. с чем она?! Бутылка перед тобой!

С виски.

Сказал бы, что с ромом, я бы тебя вывел и на месте тебя что бы было?

Ничего. Ты бы меня вывел, и я бы с тобой вышел.

Я не о месте за столом… место снаружи ты для разговора со мной займешь и что на том месте будет?

Буду я.

ВЫТОПТАННАЯ ЗЕМЛЯ! Ждать тебе хруста костей или не ждать? Ждать!

Крысы берут количеством. Кошки длиной зубов. Людей они презирают.

Разнообразие вы, Херби, вносите, никого не спрашивая. Про кошек и крыс он подкинул…

А потом и про людей!

Спокойнее, «Жир», не вопи. Херби нам все объяснит.

С ним ложиться ты, деточка, не спеши, кого-нибудь еще поищи… у девочки кошка, а у мальчика, что ее домогается, крысы.

В цветочный горшок МОРДАМИ ВВЕРХ врыты?

Ты сиди и кури… и на Дженни не смотри. Женщин ты располагаешь к себе без усилий. От тебя, «Жир», и королева Великобритании детей бы нарожала. В вечной любви ты когда в последний раз клялся?

Английской королеве я бы да. Ей от меня клятва, а мне от нее пожизненный пенсион. Документально оформит и новые ласки заработает.

Не забываясь тут подобает. За ласки нового образца кровью ты, «Жир», заплатишь. На все согласная? Она? Королева? Я – Херби Дикс, но и от меня бы королева не все приняла. Вот Гарри Анстоун жену трижды в год заграницу вывозит, а ты, Джон… а я тебя трахаю четырежды в день! Она с благодарной улыбкой под стол и там ему теребит… здесь – в этом кафе. Подслушанные мною мужчина и женщина здесь беседовали. Мужик мне известен, но сказать мне о нем… как говорится у Овидия: «Был из простых он людей, отличался богатством – не более».

Он богатый? А что же он жену трахает, а не мир ей показывает?

Тебе, «Жир», странно, что ему свою жену трахать охота?

Я бы… ее бы я…

Ты проявляешь колебания! Вы, Херби, подметили? Критику мы расширим. Годовой членский взнос он не заплатил! На Аляске записался, воспользовался и не продлил. ЛИГА КОНЬЯЧНОЙ ПРОРУБИ! Коньяк с калифорнийскими этикетками, но самопал. Официантка, коньяку мне подай! Спасибо… воду не считал, а коньяк в прорубь десятками литров льют. Для хлестания слабовато, а для нырка разбавленный хорош. Вылет и нырок!

С трамплинчика, что Бенджамин Фелсом установил, вылетал я до облачности. Погода пасмурная, но в облачности я моей. Сторожевое охранение моего сознания наскоком сметая. И раздирается все! Ядерные реакции в галактиках, ко мне приближающихся!