Текст книги "Записные книжки"

Книжка 19 (1854)

* * *

ГРАФИНЕ БЛУДОВОЙ

Баден-Баден, 16 апреля 1854

Сердечно благодарю вас, любезнейшая графиня, за ваше милое и занимательное письмо. Теперь более нежели когда-нибудь кстати сказать:

 
Мила нам добра весть о нашей стороне,
Отечества и дым нам сладок и приятен!
 

Особенно когда это дым пороховой! Радуюсь, что здоровье графа поправляется. Мы было приехали сюда погостить на несколько дней и на прощание со своими и нашли все ужасы природы в этом благорастворенном и прославленном Баден-Бадене. Снег, град, дождь, мороз, буря. Мерзнем в комнатах и только молим Бога, чтобы такая погода и втрое хуже угостила наших черноморских и балтийских заезжих приятелей. Нельзя не злобствовать и не жестокосердствовать в нынешних обстоятельствах. Тут уже не до филантропии и не до милых ближних.

Я очень рад, что «Письма ветерана» вам понравились, хотя и критикуете в них кое-что. Но, помилуйте, как же не имеем мы исторического права на Восточное наследство, когда оно сделается выморочным? Не говорю уже о семейных отношениях царей наших с восточными царевнами, о гербе нашем, но главное дело: церковь. Из Восточной империи она одна уцелела, и душа этой церкви к нам перешла. Там остается один ее труп. Знаю, что правительство наше не хочет присвоения Царьграда. И, может быть, оно и право. Но история хочет, чтобы со временем Царьград был русский. И воля ваша, она права.

Неужели, когда поганая феска слетит с головы Востока, мы отдадим эту голову бумажному колпаку какого-нибудь немецкого принца, как отдали возродившуюся Грецию нашему карлсбадскому приятелю, царю Афанасию? Нет, этому не бывать. Греки – братья наши. Как же не иметь нам исторических прав? Да вся история наша есть не что иное, как развитие этого права! Это не только наше историческое право; еще более это наша историческая обязанность.

Я не говорю, что следует зарезать пожизненного владельца, чтобы скорее завладеть имением его. Но если и когда владелец этот честным манером околеет, то не можем допустить, чтобы кто другой сел на его место, а чтобы не дать другому сесть, одно средство: сесть самому. Другого, воля ваша, ничего не придумаешь.

А пока вот вам мои последние стихи, долг мой князю Горчакову. Я послал Плетневу много других стихов, чтобы отпечатали их особенной книжечкой в пользу нижних наших дунайских чинов. Поручаю их вашему милостивому попечительству.

Через несколько дней отправимся в Дрезден, где должны мы съехаться с Тютчевой и передать ей Лизу Валуеву.

* * *

Баден-Баден, 13 апреля

Писал Горчакову. Послал стихи Ганке.

16 апреля

Приезжала Столыпина из Карлсруэ. Холод, дождь, ветер.

20 апреля

Пишу Булгакову: «Второстепенные и маленькие немецкие державы вообще за нас. Зато две большие державы ставят себе за честь стоять гайдуками на запятках кареты, в которой изволят прогуливаться их величества Гришка Отрепьев и Виктория-Марина».

Смешение теней и сияний на горах меня всегда восхищает.

5 мая

Вчера выехали из Бадена и приехали в четверг ночевать в Гейдельберг. Видел графиню Гурьеву, у нее – сына и графа Григория Шувалова.

6 мая

Вчера приехали во Франкфурт. Видел Глинку. Был у баденского генерала Крига, который перевел стихи мои баварскому королю. В Гейдельберге встретил у Гурьевой парижского священника.

Карлсбаду 30 мая

Писали Анне Тютчевой. Получили вчера письмо от Павла с известием о рождении сына.

1 июня

Прусский король давал обед в честь и в день рождения английской королевы. Очень нужно. А она празднует ли его рождение?..

4 июня

Бельгард говорил мне, что Растопчин в Париже ел один рис.

6 июня

С многих сторон доходит, что австрийская армия вовсе не желает войны против нас, и в том числе и генерал Шлик.

13 июня

Здесь проездом Пурталес из Царьграда. Он хорошо знает Турцию и уверен, что ей ни в каком случае несдобровать; но, кажется, он принадлежит той партии, которая при этом случае хочет ослабить и Россию.

14 июня

Писал Ганке с Трубецким. Говорят, что англичане и французы обещают Австрии протекторат Дунайских княжеств.

15 июня

Дандас в донесении своем адмиралтейским лордам говорит, что русским корпусом, осаждающим Силистрию, командует великий князь Константин!!!

17 июня

Грустно читать газеты. Знаешь, что мы не можем наносить скорые и решительные удары, а все-таки больно видеть, что дела наши не подвигаются, а многое и раздвигается.

21 июня

Газеты говорят о ранах, полученных Паскевичем и Шильдером. Что-то нет нам счастья. Большая неустрашимость, примерное самоотвержение, но нет блистательных ударов. После Синопа и Баш-Кадык-Лара мы заговелись, а в нашем положении нужно поражать мнение блестящими успехами.

23 июня

Письмом Александрины Толстой подтвердилось печальное известие о смерти милого Андрея Карамзина. Я был зловещим поэтом. Бог не благословил моей песни. Грустно и тяжело.

Приехали князь Воронцов и графиня Шуазель.

25 июня

Бедный Андрей! В донесении о деле, в котором он был убит, заключается род посмертного выговора ему.

7 июля

Вчера Воронцов получил известие о новой победе Андроникова. День рождения императора. Был у обедни в латинской церкви.

11 июля

Сегодня Петра и Павла. Вечером у Воронцовых.

20 июля

Приехали в Лейпциг. Прогулка в Розенталь, о коем упоминает Карамзин. Читал его письма из Лейпцига. В Лейпциге греческая церковь в частном доме. Церковь заведена, сказывают, лет за семьдесят двумя русскими братьями, князьями, которые обучались в Лейпцигском университете. Не Голицыными ли? Искал голубого ангела, о котором упоминает Карамзин. И слуху нет. Выехали после обеда в Дрезден.

24 июля

День моего рождения. Стукнуло 62 года. Дело идет к развязке.

26 июля

Вечером приехали в Баден-Баден. Павел с женой в Штутгарте.

28 июля

Был представлен принцу Карлу Прусскому. У Титовой встретился с принцессой Эмилией Гессенской. Баден для меня слишком фашъонебелен: я обмещанился в Карлсбаде и Дрездене. Никто в политических делах толку добраться не может. Для всех тьма кромешная.

3 августа

Был у профессора Щепкина (сына актера). Судя по слухам, я нашел его, относительно к здоровью, в лучшем положении, нежели полагал.

7 августа

Был у Щепкина. Он занимается большим творением с объяснениями всех наших древностей, мифических, общежитных, песен, сказок, поговорок. Боится, что смерть не даст ему кончить.

13 августа

Отправился из Бадена в Карлсруэ.

15 августа

Каннштадт. Провел вечер у великой княгини на вилле.

18 августа

Спас.

26 августа

Был в церкви, что в Ротенберге. Тут венчался Жуковский. При панихиде в память Екатерины Павловны отслужили панихиду по Машеньке и Андрее Карамзине.

27 августа

Дмитрий Княжевич умер и погребен в деревне Багревой, Полтавской губернии.

30 августа

Вечером Титов читал у нас «Записки охотника», отца Аксакова. Очень мило. Свежее и глубокое чувство природы. Степь. Мастерское описание.

31 августа

Ездили с Титовым и Княжевичами в Людвигсбург. Дворец с галереей семейных портретов. В портрете матери Марии Федоровны много сходства с дочерью.

2 сентября

Сегодня день коронации. Был у обедни.

9 сентября

Великая княгиня (Ольга Николаевна) прислала мне на прочтение записку о смерти Андрея Карамзина, писанную на французском языке и присланную из Вены от Анатолия Демидова.

10 сентября

Обедня с панихидой по православным воинам, павшим во брани. Очень умилительно, и бедный Андрей так и носился пред глазами моими. Вечером читал Титову последние стихотворения.

11 сентября

День Св. Александра. Рождение великой княгини Ольги. Обедня, поздравление. Принц в мундире Нижегородского полка. Ездили на виллу смотреть подарки. От государя браслет с бриллиантовыми словами Веруй и надейся.

14 сентября

Баден-Баден – всё тот же маленький Париж, и, вероятно, потому мне и нравится.

15 сентября

Был у принца Ольденбургского, а также у герцогини Нассаусской.

20 сентября

Принцесса Прусская изъявила желание со мной познакомиться. Я был представлен ей на гулянии. Говорила мне с чувством о своей матери, о Жуковском, о жене его.

26 сентября

Получил телеграфическую депешу Титова с уведомлением, что по ходатайству великой княгини Ольги Николаевны и цесаревича продолжен отпуск мой до 1 марта, то есть опять с невозможностью возвратиться к сроку.

27 сентября

Отправился в Штутгарт. День рождения короля. Вечером в театре. Выбор пьесы неприличен для родственного двора и в присутствии великой княгини.

28 сентября

Утром народный праздник, выставка сельских продуктов, скачка. В мундире в королевской трибуне представлен был королю, королеве, нидерландской королеве, веймарскому герцогу, принцессам.

1 октября

Грянула на нас севастопольская бомба. Ни одна надежда наша не сбылась. Все угрозы, которыми нас пугали и которые казались нам несбыточными, постепенно оправдываются. Кто виноват? А виноватый есть.

2 октября

Сегодня день рождения Кати и маленькой Титовой. Еще не гадко, а уже грустно быть русским. Полный крах Меншикова. Виноват он или нет, нам неизвестно, но имя его навеки приковано к неудачным негоциациям нашим в Константинополе и к злополучнейшему поражению перед Севастополем.

7 октября

Приехали в Интерлакен.

8 октября

Ездили в Гриндельвальд. Ходил на ледники, верхние и нижние. Понял их красоту только в ледяных пещерах, а то похоже на овраги наши, когда весной снег начинает таять и походить на грязный снег. Дорогой заезжал на водопад Штауббах – на нем образуются радуги от солнечного отражения. Утром ездил верхом в Абенберг в заведение доктора Гуттенбюля для слабоумных. Здесь несколько времени была дочь княгини Анны Матвеевны Голицыной. Выехали из Интерлакена.

11 октября

Приехали в Веве. Худо провел первую ночь: бой городских часов смущал меня и напоминал мне мои тревожные бессонницы.

17 октября

Вчера у принца Ольденбургского драматический и музыкальный вечер. Была принцесса Лигниц, один прусский принц.

18 октября

Заходил к нам принц Ольденбургский.

22 октября

Ходил на поклонение в Кларан в Le Bosquet se Julie[98]98
  В рощицу Юлии (с фран.), героини романа «Новая Элоиза». – Прим. ред.


[Закрыть]и в дом, в котором жил Жуковский.

26 октября

Вечером были в заседании секты дербистов.

27 октября

Сегодня день Св. Терезы. Именины принцессы Ольденбургской и меньшой ее дочери, очень милой малютки.

28 октября

Принц Ольденбургский получил подтверждение известия о смерти Корнилова.

31 октября

Концерт Левассёра. Какой-то Prevost играл на виолончели вариации на голос:

 
 Кто мог любить так страстно[99]99
  Стихотворение Н.М.Карамзина «Прости». – Прим. ред.


[Закрыть].
 

Это меня приятно удивило, и изо всей публики я был один du secret (в курсе).

2 ноября

Принцесса Ольденбургская начала делать мой медальон из гипса.

3 ноября

Принцесса опять лепила сегодня мою рожу, и находят, что с большим сходством.

4 ноября

Был у меня священник из Стокгольма, назначенный в Женеву, Арсений Тимофеевич, кажется так, Судаков. Третий сеанс и, кажется, последний у принцессы. Кажется, Арсений Трофимович.

5 ноября

Прочел с большим удовольствием присланные мне Булгаковым листы «Московских Ведомостей» с биографическими сведениями о детстве Пушкина (Бартенева). Маленький принц у принцессы под направлением скульптора Доре, который указал на некоторые нужные изменения во лбу, по мнению его характеристическом.

9 ноября

В саду перед домом, на краю Веве, рябина с красными своими ягодами, из коих не умеют делать здесь ни наливки, ни пастилы. Обедали у принца. Дети пели хорошо русские песни. После пели тирольцы.

11 ноября

Читали русское донесение о деле Липранди. Очень удовлетворительно и одобрительно. Но может ли устоять Севастополь? Вот вопрос.

12 ноября

Снегом всё ниже устилаются горы. Снежные полосы как серебряные реки ниспадают по черному грунту гор.

13 ноября

Вчера читал принцессе отрывки из писем императрицы Елисаветы. Она велела списать.

14 ноября

Худые известия о Севастополе.

17 ноября

Пишу стихи императрице для альбома, который поднесен ей будет принцессой.

28 ноября

Читал принцессе письмо из Севастополя, присланное мне Титовым.

29 ноября

Был у принца Ольденбургского. Сын варшавского приятеля и поэта Моравского здесь с больной женой.

4 декабря

С принцем ездил обедать к Редеру. Очень хороший обед, и всё богато и щегольски.

6 декабря

Екатеринин день. Завтракал у принца. Вторая дочь именинница. Читал письмо Руссо д’Аламберу. Ужасно длинно.

12 декабря

Выехали в Штутгарт с принцем в почтовой карете.

17 декабря

Освещение церкви во дворце великой княгини.

18 декабря

Николин день. Обедня во дворце. После обедни, принимая, великая княгиня извинялась, что не может пригласить к обеду – у нее большой обед – затем, что не имеет места. Это не делает чести архитектору, который построил дворец. Это мне урок. Не соваться впредь с учтивостями из-за 300 или 400 верст.

19 декабря

Франкфуртский Глинка также не был приглашен к столу за неимением места.

20 декабря

Во вторник был вечер у Титова. Новые извинения, что не был приглашен к обеду. Ужинал за маленьким столом великой княгини, говорила мне о стихах моих императрице. Сегодня вечером выехал из Штутгарта по железной дороге.

21 декабря

Утром выехал из Базеля в дилижансе. Дорогой сочинил стихи на 6 декабря.

22 декабря

Выехали из Берна. Начал стихи «Трупы лесные, нагие деревья».

23 декабря

Щербатов дал мне на дорогу шубу, которая оказалась вовсе не лишней. Сегодня: Солнце красно обратилося к весне. А как далеки времена от времен Державина, Екатерины, Александра! Скажешь опять с Державиным: Северны громы в гробе лежат.

25 декабря

В субботу вечером пастор читал у принца Ольденбургского 31-й псалом и толкование на него.

26 декабря

Вчера и сегодня дни весенние. Начал новое ветеранское письмо.

28 декабря

Кончил свое ветеранское письмо.

29 декабря

Целое утро переписывал ветеранское письмо. Весь вечер просидел за чтением «Revue des deux Mondes» от 15 декабря. Дельная, умная, нравственная статья Сен-Марка

Жирардена о Руссо и его «Эмиле». Статья о новом сочинении берлинского Больца и переводе «Песни о Полку Игореве».

31 декабря

Вечером праздновали на улицах канун нового года. Ребятишки в масках при барабанном бое бегали и ревели. Раздавались дикие голоса и отчасти пьяные, пели песни. Всё это продолжалось во всю ночь.

1 января 1855 нового стиля

Были у прусского принца. Вечером у Моравского. Читал он мне письмо отца к нему обо мне.

Те же, но еще многолюднее, еще пьянее, еще более ревущие ватаги слонялись и рыскали по улицам. И во всей этой веселости нет драки и буйного беспорядка или по крайней мере бесчинства. Истинная народная веселость встречается в одном Риме в последние дни карнавала.

3 января

Ходил гулять с принцем на панораму. Снежные вершины гор, ярко и живописно освещенные месячным сиянием.

5 января

Справляли сочельник у принцессы постным обедом в 2 часа. После была елка общая для всего семейства и всех домашних. Была елка и нам с милыми подарками. Написал и поднес принцессе стихи.

6 января

Их Крещение, а наше Рождество. Утром у принцессы пастор читал главу 2-ю Евангелия от Луки (зачем говорят от Луки! Это то же, что майор от ворот) и толкование о нем. Особенно настаивал на радость велию, которую миряне понимают по-своему, а не по смыслу ангела, и предаются в эти дни суетным и грешным весельям. Дело в том, можно возразить ему, что праздники для рабочего народа – это не только христианские годовщины, но и дни отдыха от трудов. Нужно же человеку земному и телесному и повеселиться.

Чтение этого Евангелия пробудило во мне воспоминание о местностях: о Вифлееме, о месте, где были пастыри и где ныне стоит бедная, ветхая, полуразвалившаяся греческая церковь. Эту же главу слышал я и в Вифлеемской пещере Рождества Христова 28 апреля 1850 года.

* * *

Грустные известия о начавшихся мирных переговорах в Вене. Эта Вена лежит на нас как язва. Мне крепко сдается, что и теперь правительство наше обмануто или опять обманывается. Мы вызвали на себя войну, к войне не приготовившись, и дали своим долгим бездействием или полудействиями время неприятелям снюхаться, сговориться и собраться с силами. Ныне мы соглашаемся на мире, когда по всем признакам мир более полезен и нужен неприятелям, чем нам. Мы поражения еще не претерпели, и время года нам более благоприятствует, нежели врагам.

Впрочем, падение Севастополя и самого Кронштадта и Петербурга не должно бы вынудить нас на принятие мира, оскорбительного для народной чести, а в нынешних обстоятельствах другого мира ожидать невозможно. Предлагаемые четыре пункта, и без дальнейших невыгодных истолкований и применений, которые легко предвидеть, уже сами собой для нас унизительны.

Я был тогда очень молод, но хорошо помню, что как Фридландское сражение не было грустно для России, но впала она в уныние не от него, а от Тильзитского мира. Проигранное сражение не может оскорбить народной чести. Оно есть неудача, а не пятно. А постыдный мир – пятно.

Император Александр оправился в народном мнении только в 1812 году. Главная невыгода наша в нынешних обстоятельствах – это недостаток в отличных людях. Массы беспримерные, но массы без вождей мужественно претерпевают все тягости и нужды, храбро дерутся, умирают смертью геройской и мученической. А побеждать не могут.

В недостатке людей виновато правительство. Оно везде подавляло личность и требовало одного безусловного повиновения, не хотело и опасалось людей, сделало из людей слепые и бездушные орудия, пружины. Оно может еще годиться в обыкновенные времена, но во времена чрезвычайные, каковы настоящие, нужны люди, а их нет: как больной, который, боясь сильного действия лекарств, дает им выдыхаться, правительство наше требовало одних выдохнувшихся людей.

Кто был с малейшим духом, тот оставался в стороне и без употребления. Как в басне Крылова, оно брило себя тупыми бритвами, понадобились острые – их нет. Когда Вронченко отказывался за неспособностью от министерства финансов, государь, чтобы убедить его, сказал ему: «Я буду министром финансов». Паскевич говорит, что у него начальник штаба есть не что иное, как главный писарь.

Пожалуй, Горчаков был и со способностями от природы, но в писарском своем ремесле, которым был он скован около двадцати лет, успел он притупиться и нравственно одуреть. Вышедши из этой давки на свежий воздух, для самобытного и свободного действия оказался он неспособным. Иначе и быть не могло. Государственная власть может быть самодержавна в общем действии и в начале своем, но в частности должна иметь орудиями своими власти ответственные. У нас ответственности нет, а есть одна подчиненность.

Подчиненные власти пользуются одной свободой делать, по кругу своих занятий, малые или большие злоупотребления. Но действовать по духу, по разумению своему, по совести своей никто не может. Поэтому, кто ни поп, тот батька. Кто дослужился до известного чина, тот и министр, и полководец. Правительство в выборах и назначениях своих советуется с чином, а не со способностями человека.

Смешно и грешно мне сказать, потому что я Норова люблю и уважаю, но одно назначение его министром просвещения может служить ключом ко всем неудачам нашим в нынешнюю войну. У нас везде Норовы – и в гражданском, и в военном управлении, с той только разницей, что Норов – честный человек и добросовестный, а многие другие Норовы – и нечестные, и недобросовестные.

Книжка 20 (1854—1855)

В пребывании моем в Карлсруэ употребил я все возможные домогательства, и через великую герцогиню Софию, и через министров, чтобы добраться до переписки императрицы Елисаветы Алексеевны; все обещали и не дали. Письма должны храниться в Карлсруэ в дворцовом или государственном архиве.

* * *

Говорили, что император Николай сжег подлинные и полные записки императрицы Елисаветы Алексеевны, которые по кончине ее были представлены ему камер-фрейлиной Валуевой. По другим рассказам, список с этих мемуаров остался в руках графини Фредро, дочери графини Головиной. Карамзин читал эти записки – не знаю, вполне ли, – сообщенные ему самой императрицей, и по кончине ее уведомил государя о существовании этих мемуаров.

* * *

Всемилостивейший государь!

В жизни народов бывают торжественные и священные минуты, в которые великая скорбь сливается с великим упованием. Подобное явление совершается при перемене царствований в державе, твердо основанной на благих началах государственного порядка и на чувстве народной преданности к царской власти.

Рыдающая и столь неожиданно и столь глубоко в любви своей пораженная Россия ныне возрождается той же любовью: и от гроба в Бозе почившего Родителя Вашего она возводит умиленные и полные доверенности очи к Престолу, на коем воцарился его возлюбленный Сын.

Великая душа оплакиваемого нами государя отдыхает ныне от славных и многотрудных подвигов своего земного и царственного поприща. Но, отлетая от мира, завещала она Вам, Всемилостивейший государь, благоденствие, величие, силу, независимость и честь России, которую она пламенно любила, над которой неусыпно бодрствовала и за которую до конца мужественно и свято пострадала.

В благодарной памяти народа к высоким и доблестным деяниям, к великим событиям и великодушным пожертвованиям, ознаменовавшим жизнь и царствование незабвенного Венценосца, хранится вернейший и лучший залог любви и преданности нашей к Венценосному Преемнику, который дан Провидением России как утешитель в великой скорби и заступник в великой утрате.

Позвольте повергнуть к священным стопам Вашего императорского величества мою верноподданническую присягу и душевный обет посвятить служению Вашему мои посильные способности, мое перо, всю жизнь мою. С глубочайшим благоговением,

Всемилостивейший государь,

Вашего императорского величества

верноподданный князь Петр Вяземский.

Веве, 26 февраля (10 марта) 1855 года.

* * *

При чтении записки Каподистрии (на имя Николая I из Женевы 24 декабря 1826 года) нельзя не подивиться странной участи императора Александра, который в две эпохи царствования своего имел при себе и при делах приближенными две резко выдающиеся национальные личности: Чарторижского и Каподистрию. Измены России не было ни в том, ни в другом, но у обоих в службе России был умысел другой.

В переписке Чарторижского с императором, недавно изданной, видно, что он перед ним не лукавил. Везде говорит он, что всегда имеет в виду Польшу.

Можно бы причислить к этим двум и третью личность не национальную, а либеральную, Сперанского. И он при государе был вывеска, знамя; и всех трех удалил Александр от себя на полдороге. Впрочем, Сперанский был в самом деле только вывеска, и вывеска, писанная на французском языке, как многие наши городские вывески. В Сперанском не было глубоких убеждений. Он был чиновник огромного размера по редакционной части правительственных реформ, но, разумеется, с примесью плебейской закваски и недоброжелательства к дворянству. Эта закваска, эти бюрократические Геркулесовские подвиги пережили его и воплотились в некоторых новейших государственных деятелях. Ломку здания можно приводить в действие и не будучи архитектором.

Из трех поименованных личностей Каподистрия, без сомнения, есть самая чистая и симпатичная. Он за дело любимое положил жизнь свою. Был ли он глубокий и великий государственный человек, это другой вопрос.