Текст книги "Записные книжки"

Книжка 21 (1854—1856)

Швейцария, Веве, 16 октября 1854

Ходил в Кларан искать Le Bosquet de Julie. Тамошний житель повел меня на кладбище, уверяя, что, по преданиям, на этом самом месте происходила сцена, описанная в «Новой Элоизе», и позднее срубили росшие там деревья, чтобы очистить простор могилам. По другим указаниям, должно искать боскет, избранный Жан-Жаком, выше, на месте, которое ныне называется les Cretes.

Довольно забавно делать исторические и топографические изыскания для определения достоверности романического и вымышленного предания. Но такова сила, таков авторитет великого писателя. Веришь басни его и сочувствуешь ей как были. Какой-то турист-англичанин требовал, чтобы указали ему на могилу Юлии, и разругал провожатого, который не мог удовлетворить его требованию.

На возвратном пути зашел я в Верне искать дом, в котором Жуковский провел одну зиму. И эта попытка была удачнее. Он жил в доме m-r Pilver, который теперь хозяин того же дома. Первый дом на левой руке, когда идешь из Веве. Жуковский тут с семейством Рейтерна провел зиму с 1831 на 1832 год. Тут делали ему операцию (кажется, лозанский лекарь), чтобы остановить геморроидальное кровотечение, угрожавшее водяной болезнью. Помню, как выехал он больной из Петербурга. Опухший, лицо как налитое, желто-воскового цвета.

Хозяин сказал мне, что у него долго хранилась в шкафу доска, на которой было написано что-то по-русски рукой Жуковского; выпросила себе эту доску великая княгиня

Анна Федоровна. Полно, она ли? Не Елена Павловна ли, или Мария Николаевна? В Женеве разыщу.

В этом доме Жуковский, вероятно, часто держал на коленях своих маленькую девочку, которая тогда неведомо была его суженой и позднее светлым и теплым сиянием озарила последние годы его вечеревшей жизни. Этот романтический эпизод хорошо вклеивается в местность, сохранившую живую память Руссо. Жуковский был очищенный Руссо. Как Руссо, и он на шестом десятилетии жизни испытал всю силу романтической страсти; но, впрочем, это была не страсть и особенно же не романтическая, а такое светлое сочувствие, которое осветилось таинством брака.

Я был в Верне 10 октября 1854 года, но не видал комнаты, в которой жил Жуковский: жильца англичанина не было дома, комната была заперта ключом. Pilivet рассказал мне, что несколько лет тому назад, ночью, приехал англичанин и остановился перед домом, в котором, неизвестно по каким соображениям его, якобы ночевал Руссо или Сен-Прё, – потому что тут действительность сливается с басней и отделить одну от другой невозможно. Начал он стучать в дверь с улицы. На стук вышла старая девица, единственная жилица этого дома, и спросила его с удивлением, что ему угодно. «Провести ночь в этом доме». Здесь не гостиница, отвечает она, и к тому же во всем доме одна кровать, которую она сама занимает. «Дела нет, – говорит англичанин, – я хочу здесь ночевать».

Пошли переговоры. Наконец, за определенную плату, хозяйка уступила свою кровать. Англичанин провел в ней ночь и на другой день рано утром выехал с убеждением, что провел ночь на том самом месте, где почти за сто лет тому назад ночевал Руссо (или все-таки Сен-Прё).

Сегодня, 16 октября, писал я Лизе Валуевой: «Думаешь пробыть здесь еще недели две. А там? А там? Но как знать, что и где будет там? Человек знает одно здесь, и то знает плохо и не верно. Там — слово не человеческое, а Божие».

* * *

Граф Северный, граф дю Нор, то есть будущий император Павел I, проезжая через Женеву, которая тогда была взволнована гражданскими междоусобицами, называл их des ип verre d’eau. Эти буры в стакане возобновились и ныне при новых выборах и падении Фази и партии его: побежденное меньшинство мстит большинству разбойничьими насилиями и оппозицией кулаков и палок. Только противников своих не топят в стакане, а кидают в Рону – как видно из последних газет.

* * *

11 ноября 1854

Писал варшавскому Нессельроде: «Я никогда не бывал в Швейцарии и никогда не читал «Новой Элоизы». Зато в первый день приезда моего в Веве бросился я на нее и обжирался ею и виноградом с жадностью, могу сказать – до конца без пресыщения, хотя и признаюсь, что в книге много есть натянутого и растянутого. Что же касается до безнравственности, которую ей приписывают, то обвинение, по мне, несправедливо. Романы, которые ныне пишутся и читаются дамами и даже барышнями, гораздо безнравственнее и соблазнительнее.

В книге Руссо супруга и мать строгим исполнением своих обязанностей выкупает шалости своей девичьей жизни. В новейших романах и в самом свете жены и матери вознаграждают себя шалостями за скуку и неволю своего девичьего целомудрия. Свет не прощает девушке, у которой есть любовник, а может быть и ребенок, и эта девушка – навсегда пропащая, но свет снисходителен к замужней женщине, у которой любовники не переводятся и которая ссужает мужа своего детьми, прижитыми от других. Тут, кажется, немудрено решить, кто из них двух виноватее. И кто безнравственнее: свет или Руссо?»

* * *

В.П.ТИТОВУ

1 сентября 1855

Давно тосковал я, любезнейший Владимир Павлович, по нашей прежней переписке, и благодарю вас, что вы тоску мою угадали и откликнулись ей письмом вашим от 19 августа. Вы меня поздравляете и воспеваете, а я только что не отпеваю себя. Новое назначение мое могло бы во всех отношениях удовлетворить моему самолюбию и даже затронуть мою душу. И назначение было самое милостивое, и представление – самое радушное, и вообще встречено оно было, можно сказать, единогласным сочувствием. Всё это очень хорошо и всё это ценю я с подобающей благодарностью ко всем и за всё. Но, признаюсь со всем тем, что преобладающее в этих впечатлениях чувство есть чувство уныния.

Вы меня знаете и меня поймете. Может быть, лет за двадцать тому открывающаяся мне деятельность и расшевелила бы меня и пустился бы я в нее с упованием. Теперь – что я? До 63 лет дожил нулем, который в счет не шел, странно мне сделаться цифрой, которая все-таки имеет некоторое значение и принимается в расчет другими при общем итоге требований и ожиданий. Тут я и не признаю своего цифирного достоинства и не надеюсь обогатить этого итога.

Помню пример Дашкова и Блудова. При вступлении их в круг государственных дел можно было надеяться, что их числительная важность произведет значительный оборот в положении дел или что по крайней мере каждый из них сохранит свою внутреннюю ценность и внесет ее в свою отдельную часть. Что же мы видели? Вся их личность демонстризировалась. Вся их ценность разменялась на гомеопатические дроби. Из чего же мне думать, что я буду их искуснее, самостоятельнее или счастливее? Видно, тут не цифры виноваты, а виновата арифметика. Нет, как ни рассуждай, Севастополю не следовало бы пасть, а мне не следовало бы возвышаться.

Как бы то ни было, от внешних ли впечатлений, от внутренних ли источников, но на душе очень грустно и темно. Заочно легче, то есть свободнее было терпеть. В Петербурге как-то не умеют и не имеют времени грустить. Хлопочешь и суетишься с камнем на груди. Под баден-баденскими сенями или на берегах Неккера было досужнее и свободнее, даже полнее можно было предаваться своим соображениям и влиянию событий. Здесь как-то всё живется, делается, думается, чувствуется урывками. Со всем тем убедительно прошу вас сообщить мне всё то, что вы называете вашими элюкюбрациями Милости просим! По возможности буду пользоваться ими, если не всегда для общей пользы, то по крайней мере для своей собственной.

Вы знаете, что я всегда признавал вас рожденным для народного просвещения. Вот и теперь, как бы хорошо было назначить вас президентом Академии наук на место Уварова, который на днях умер в Москве. Вот тоже цифра, которая везде чего-нибудь да стоила бы, а с нашей арифметикой мало принесла пользы. Скажу по совести, что Норов – очень благонамеренный человек, любит и понимает просвещение и довольно настойчив и тверд в своем направлении. Он, может быть, не имеет блестящих способностей Уварова, но имеет гораздо более любви и теплоты, чище и благороднее душой и тверже на одной ноге своей, нежели был тот на двух, да простит ему Бог все его прегрешения вольные или невольные, а мне – мое суждение о нем над свежей его могилой.

В этом отношении я душевно рад быть товарищем Норову и уверен, что с ним не оцарапаю своей совести. Норов отправился в Казань осматривать университет, а я без него калифствую на час. Вспомните обо мне в один из этих вторников и представьте себе мою рожу в Комитете министров, где я один раз уже заседал.

Жуковский спрашивал у одного деревенского священника, почему отцу нельзя быть при крестинах своего младенца; думаю, отвечал он, потому, что как-то неловко и совесть убивает. То же могу сказать и о себе, когда сажусь в чужие кресла.

А пока мы всё еще на даче своей в Лесном и дремучем уединении. Городская квартира наша не готова. Да и к тому же я рад сократить свое городское и зимнее заточение. Все-таки здесь урвешь час, чтобы походить, урвешь другой, чтобы побеседовать с вами.

За свое здоровье должен я благодарить Бога. Оно держится и под суетами дел и даже под смертоносным падением Севастополя.

Все здесь заняты отъездом царя из Москвы в Николаев, а кто говорит – и на северную часть Севастополя. Присутствие его, без сомнения, ободрит и воодушевит войска, которые, впрочем, по словам приехавшего на днях Анатоля Барятинского, не лишились бодрости. За войска можно ручаться. Они герои и мученики. Но хорошо будет на месте и лично пощупать наших генералов. О способностях их не мне судить, но нельзя не сознаться, что нет им счастья; а на войне – как в игре – счастье едва ли не выше уменья или науки. Так думал и Наполеон.

* * *

Лесная дача, 15 сентября 1856

Мне всё это время было, матушка, не до тебя, да и теперь еще не очень до тебя. Около месяца провел в Москве и едва успевал перевести дыхание. Такой трезвон, такая пальба, суматоха, что голова кружилась и сердце замирало. Были минуты прекрасные, торжественные и незабвенные. Особенно великолепны были день въезда и день коронования. Никакой город в мире так не способен и не удобен к подобным торжествам. Ни Рим, ни Царьград не могут поспорить с Москвой в этом отношении.

Да и русский народ особенно хорош в таких случаях. Эти тихие громады, тихие не от бесчувственности и криводушия, но от благоговения, очень умилительны. На таких праздниках религиозное чувство превышает и одолевает все другие чувства. На улицах русский народ при звоне колоколов и при торжественном шествии царя – словно в церкви. Он более молится и крестится, чем кричит «ура!». Русский народ при каждой радости, прежде чем вскрикнуть или всплеснуть руками, осеняется крестным знамением и душу возносит к Богу.

Иностранцы удивляются этой тишине народа и приписывают ее полиции и народному повиновению ей. Вовсе нет. Народ наш так же бурен при случае, как и всякая другая толпа. Но тут он более всего царелюбив и богомолен, то есть то, что он есть преимущественно по свойству и глубине души своей. Немало также содействовал к благолепию празднества и мой красный, шитый золотом мундир.

Книжка 22 (1855)

Веве, 1 января

Утром у принцессы. Читал пастор главу из Послания Св. Павла с приличными рассуждениями о начале года.

4 января

Выпал снег. Довольно зимно: хорошее польское слово, то есть холодно, которое, как и некоторые другие польские слова, могли бы мы себе усвоить.

8 января

Приезжал ко мне Вебер из Лозанны с просьбой от издателя смягчить некоторые крепкие выражения в ветеранских письмах. Кое-что я переменил.

10 января

Писал Анне Тютчевой. Вечер у принцессы.

13 января

Лист печатает в «Constitutionnel» высокомерную чепуху об операх приятеля своего Вагнера.

22 января

Читал отчет нашего парижского священника о русских пленниках.

23 января

Читал с принцессой Александрой записку Карамзина о Москве и некоторые стихотворения Тютчева.

25 января

Получил из Петербурга известие о смерти, почти скоропостижной, графа Протасова. Я назначил бы на его место Норова, а на место Норова – Титова.

26 января

Отправил пакет с моими брошюрами преосвященному Иннокентию.

28 января

В «Инвалиде» 15 января стихи Яхонтова «Осеннему ветру» сходятся мыслью с моими последними стихами на бурю. Стихи Яхонтова очень недурны и оригинальны.

30 января

Принцесса начала делать мой бюст.

1 февраля

Опять до обеда меня бюстировали.

4 февраля

Узнали о скоропостижной смерти графини Наталии Строгановой.

5 февраля

Писал Титову с маленькой характеристикой графини Строгановой и нашего официального общества.

7 февраля

До обеда меня бюстировали, а вечером ералашничали.

8 февраля

Титов назначен на Венские конференции.

18 февраля, пятница Кончина императора Николая. Принц Ольденбургский отправился в ночь на субботу в Петербург при получении телеграфической депеши из Штутгарта.

2 марта

Все эти дни был я под ударом смерти государя. Одна мысль, одно чувство занимали ум и давили душу.

10 марта

Принцесса Ольденбургская с семейством выехала из Веве. Я говорил, что нет смысла уезжать, что это исход. Несколько омнибусов, фургонов, битком набитых людьми и поклажей.

11 февраля

Ездил на устье Роны в проливной дождь. Зачем говорим: Рона, а не Рон – Le Rhone? В стихах своих я сказал Рон.

12 февраля

Выехали из Веве на пароходе. Приехали в Женеву.

13 февраля

Обедня в русской церкви. Были у графа Остермана. Указывая мне на сочинения Державина, которые лежали на столе, сказал он: «Вот моя Библия»; впрочем, тут же лежали и духовные книги и тридцать писем Ветерана. Представлялся великой княгине Анне Федоровне.

Штутгарт, 1 апреля

Именины княгини Марии Афанасьевны Щербатовой. Написал стихи.

2 апреля

Выехал и приехал в Карлсруэ.

9 апреля

Севастопольская пальба опять громит душу. Пишут из Петербурга, что потонул Давид Голицын по дороге из Москвы в деревню.

12 апреля

Приехали в Баден-Баден.

14 апреля

Писал «Плач» и «Утешение».

18 апреля

По-здешнему 1 мая и открытие баденской дьявольщины – салонов, игры, ресторана.

20 апреля

Приезжал Павел с Беками.

23 апреля (5 мая)

День смерти Наполеона на острове Св. Елены. Что делается сегодня с лже-Наполеоном в Париже?

27 апреля

Павел получил чин надворного советника. Неожиданная и особенная милость.

29 апреля

Обедали у Столыпиных со Щербатовым. Праздновали четырехлетие супружества Владимира и Марии Щербатовых.

3 мая

Выехали из Франкфурта.

6 мая

Писал графу Нессельроде и Сенявину благодарственные письма за Павла.

9 мая

В Париже вообще не верят покушению на жизнь Жилблаза и казни Пианори[100]100
  Покушался на жизнь Наполеона III 28 апреля 1855 года. – Прим. ред.


[Закрыть]. Полагают, что во всем этом много поддельного.

12 мая

Выехали из Бадена в Карлсруэ. Со Щербатовым приехали в Висбаден. Вечером видел трех священников.

13 мая

Освящение Висбаденского храма. Церковь великолепная. Немецкие певчие прекрасно поют по-русски.

14 мая

Вчера в полночь перенесение гроба великой княгини из латинской церкви в нашу. Прекрасная, теплая, месячная ночь. Базаров читал речь на немецком языке. Кончилось около трех часов утра. Церковь при светлом освещении еще великолепнее.

15 мая

Троицын день. Обедня в новом храме. Ездили с Полисадовым на могилу князя Василия. Он прочел несколько молитв по усопшему. Оставил священнику 40 франков для очистки могилы. Отправились со Щербатовым во Франкфурт. Обедали в Гамбурге.

16 мая

Вечером возвратился в Баден.

24 мая

Выехал из Бадена во Франкфурт. Читал с Висбаденским священником Янышевым статью о новом храме и отдал ее ему для отпечатания.

25 мая

Выехал из Франкфурта. Был у Бисмарка.

26 мая

Представляемся в Веймаре великой княгине Марии Павловне. Особенно приветлива и ласкова, говорит всё по-русски.

27 мая

Ходил в дома Шиллера и Гёте. Ездили встречать Ольгу Николаевну. Очень милостива о моих письмах.

30 мая

В десятом часу был в Дрездене. Здесь нашел Воронцовых, Дьяковых, Казимиру Воловскую, Бобринского, Клементия Россети, Фирса Голицына, семейство Ольденбургских, леди Пемброк.

31 мая

Крымские вести плохи. Не имею духа читать журналов. Меншиков говорит, что военный министр Долгоруков не только не выдумал пороху, но и не высылает в Севастополь. Вообще всё, что слышишь, не радует. Тяжкие уроки, видно, нас не учат.

2 июня

Жена выехала сегодня в Варшаву с Ольденбургскими.

13 июня

Ковно.

22 июня

Царское Село.

23 июня

Вчера был у нас Тютчев. Ездил с ним в Павловский вокзал.

25 июня

Был на панихиде по покойном государе.

30 июня

Лесная дача. Обедал с Тютчевым и Блудовым. Вечером во дворце Каменноостровском, у княгини Одоевской, то есть у великой княгини.

1 июля

Вечером приехали в Петергоф на дачу принцессы Ольденбургской.

3 июля

У Анны Тютчевой видел государя. Смерть Нахимова.

4 июля

Вечером у всенощной в Сергиевском монастыре.

5 июля

День Св. Сергия. Вчера узнали, что неприятельский флот пошел к Ревелю. Вечером был на Сергеевке у Воейковой. Видел великую княгиню.

6 июля

Вечером ездил с Воейковой в Ораниенбаум на Катальную горку смотреть на неприятельский флот.

8 июля

Был у М.А.Хитровой. Встретил у нее графиню Разумовскую под заревом посещения того же утра императрицы Александры Федоровны.

10 июля

Ездили к Гатчинской заставе в женский монастырь на освящение храма, сооруженного в память Андрею Карамзину.

12 июля

День моего рождения. Вечером был у Анны Тютчевой с отцом ее.

15 июля

Поражает меня общее пустословие – и когда и где же? В виду Кронштадта, запертого неприятельским флотом.

19 июля

Представлялся императрице Марии Александровне. В первый раз от роду ее видел. Очень приветлива и мила. Разговор около часу. Приглашены были на обед к вдовствующей императрице. Перед обедом призывала меня одного, с чувством говорила о своей скорби. Милостиво – о том, что писал я за границей и что всегда обращало на себя внимание покойного императора. «Он был истинно русский царь», – сказала она.

20 июля

Ездили в город. Обедал у Норова Авраама. В нем, в самом деле, есть что-то патриархальное. «Предложения». Вечером возвратился в Петергоф.

22 июля

Нет ни приема, ни выхода. Русская шутка часто вертится на рифме: эта дама из Амстердама, – сказал мне Вонлярлярский.

23 июля

Вечером был у Анны Тютчевой.

24 июля

Представлялся государю императору. Поздравил меня с назначением, говорил о славянском направлении, о допетровских тенденциях в литературе, о цензуре. Благодарил за последние мои произведения.

5 августа

Приехали из города в Петергоф.

6 августа

Вечером у принцессы играл в ералаш с великой княгиней Марией Николаевной.

7 августа

Были на вечере у вдовствующей императрицы.

10 августа

Был при министерском докладе. Вечером был у графини Блудовой. Читал в «Морском Сборнике» биографию Сенявина. Рождение Севастополя. Грустно читать пред страдальческой кончиной его.

11 августа

Отвечал Погодину на письмо его. Ездил с Норовым к нему обедать в Павловск. За обедом неожиданно узнал о смерти С.Ф.Лодомирской. Вечером был в Царском Селе у Мещерских и у них ночевал.

12 августа

Возвратился на Лесную дачу с печальным известием. Писал Александру Апраксину.

13 августа

Заседание Главного правления цензуры. Пололи и пороли разные иностранные книги. Носовые платки с изображением прусского короля!

14 августа

Ездил в Петергоф, в день рождения принца. Вечером были все царские дети – грядущее России. Без меня вдовствующая императрица присылала звать меня к обеду.

18 августа

Панихида по императору Николаю в крепостном соборе. Обедали у Блудова и оставались до вечера.

20 августа

Был у Норова в Павловске и пожертвовал ему севастопольскими камнями (в статье моей).

21 августа

Ермолов пишет, что если бы Реад увидел во сне, что ослушался приказаний начальства, то не проснулся бы.

31 мая

Пожалован в тайные советники и утвержден товарищем министра. Норов поехал в Москву и в Казань.

Я вступил в управление министерством. Ездил в Царское Село, встретился в саду с императором, который был верхом и держал в руках маленькую дочку свою Марию Александровну. Говорил мне о моей статье «18 августа».

1 сентября

Был в министерстве, подписывал первые бумаги.

2 сентября

Заехал к графу Киселеву. Говорил о неспособности различать иные краски умственными глазами. Так же плохо разбирал глупость от ума, неспособность от способности.

10 октября

Был в Государственном совете.

11 октября

Был в Комитете министров. Обедал в Царском Селе у императрицы Александры Федоровны.

3 ноября

Писал Пономареву в Черниговскую губернию о статье его, о моих сочинениях.

17 ноября

Обедал у принца Ольденбургского в честь невесты. Послал записку Титова великому князю Константину Николаевичу.

21 ноября.

Вечером был у Лубяновского. Живой архив. Много рассказывал[101]101
  Федор Петрович Лубяновский (1777—1811) – тайный советник, пензенский и подольский губернатор, сенатор, литератор, мемуарист, масон. – Прим. ред.


[Закрыть].

22 ноября

Послал с венским священником Раевским мой медальон и тридцать писем к Бибеско.

26 ноября

Получил известие о смерти молодого Виельгорского в Симферополе.