Текст книги "Записные книжки"

При графе Канкрине я успевал в этом. Мои нынешние сношения с министром уже не таковы. Ордена, в некотором отношении, похожи на детские болезни корь или скарлатину. Если не перенесешь их в свое время, то есть в молодых летах, то можешь подвергнуться действию их на старости лет.

Бог помиловал меня до нынешнего дня, но неминуемая скарлатина 1-го Станислава постигла меня на 56-м году жизни моей. Поздненько, но не можно сказать: лучше поздно, чем никогда. Всего забавнее, всего досаднее, что нужно еще будет благодарить за это. Прошлого года по представлению моем не дали 1-го Станислава Скуридину, потому что я его не имел. Теперь могу привить его другим. «Самая красивая девушка не может подарить более того, чем она обладает».

Впрочем, всё это, может быть, к лучшему. Лишениями, оскорблениями по службе нельзя было бы задеть мое самолюбие. Провидение усмиряет мое самолюбие ниспосылаемыми мне милостями. Все мои сверстники далеко ушли от меня. Отличие, полученное мной, ни от кого меня не отличает, а, напротив, более прежнего записывает в число рядовых и дюжинных. Когда я ничего не получал, я мог ставить себя выше других, или по крайней мере поодаль, особняком; теперь, получив то, чего не мог не получить, самолюбию моему уже нет никакой уловки, никакой отрады, оно подрезается под общую мерку и должно стать в уровень со всеми. Боюсь только, чтобы не оскорбился Политковский, видя, что я догнал его.

* * *

6 февраля 1849

Представлялся сегодня государю благодарить за Станислава. Кажется, с 39-го или с 40-го года не был я во дворце. Государь говорил мне о моей пирушке в честь Жуковского и о желании, чтобы он скорее возвратился. Я нашел, что государь очень переменился в лице. Что-то как будто растянулось в чертах и поблекло.

* * *

Адам Смит, самый ревностный проповедник свободной торговли, умер главным управляющим таможен шотландских.

* * *

Франклин провел несколько из последних лет жизни своей во Франции. Перед отъездом, когда уговаривали его остаться в Париже, он отвечал друзьям своим: «Я очень приятно провел мой вечер, когда настает час ложиться спать, надобно каждому возвратиться домой. Мне очень тяжело уезжать, часто даже колеблюсь; но надеюсь, что исполню то, что прилично».

Можно каждому применить эти слова к жизни своей; перед тем как вкусить вечный покой, хорошо бы каждому возвратиться домой, то есть в себя, и отказаться от света и от всех житейских попечений и удовольствий. Так сделал Нелединский.

* * *

Москва, 5 октября 1860

Два раза был я у Ермолова. Ум и память еще очень свежи, но иногда говорит как-то с трудом, тяжело и невнятно. Разговор зашел об умении выбирать людей и о том, как редко это умение встречается в правителях…

При Павле, когда Ермолов служил в Петербурге по артиллерии, он, неизвестно за что, был сослан в Калугу. Через несколько времени объявлено ему высочайшее прощение. Он возвращается в Петербург. Спустя две недели сажают его в крепость в казематы – также не сказавши ему ни слова о причине и поводах к заключению его. Просидел он там два месяца – и сослан был на жительство в Кострому, где нашел сосланного Платова.

Говорили о смерти Хомякова.

– Очень жаль его, большая потеря, да нельзя не пожалеть и о семействе его, – тут кто-то сказал.

– Нет, – продолжал Ермолов, – что же, он семейству оставил хорошее состояние, а нельзя не пожалеть о ***, который без него остался при собственных средствах своих, то есть дурак дураком.

* * *

После причащения Бажанов спросил императрицу Александру Федоровну, простила ли она всем, против которых имела она злопамятство. Она призадумалась и отвечала: «Нет». Духовник увещевал ее держаться христианского правила. Если так, – сказала она, – прощаю австрийскому императору всё зло, которое он сделал покойному императору и нам».

Это повторение того, что было при кончине Николая Павловича. Когда сама императрица спросила его, не осталось ли на душе его озлобления против кого-нибудь, он отвечал: «Нет, прощаю и австрийскому императору, который так жестоко переворачивал нож в ране, им нанесенной мне, и готов молиться за него и за султана», – последнее слово проговорил он улыбаясь. (Рассказано мне Блудовым, который слышал это от императрицы Александры Федоровны.)

Книжка 12 (1838—1843)

Гёте говорит: «Я каждый год перечитывал несколько пьес Мольера, так же как время от времени любуюсь гравюрами с картин итальянских мастеров. Ибо мы пигмеи, мы не в состоянии сохранить в уме нашем возвышенность подобных предметов; нужно нам по временам возвращаться к ним, чтобы возобновлять в себе впечатления такого рода».

Гёте же: «Шекспир предлагает нам золотые яблоки в серебряных чашах. Изучением творений его нам удается перенять от него серебряные чаши, но нечем пополнить их нам, как картофелем. Вот что беда».

Он говорит, что если Байрон имел бы случай излить жестокими выходками в парламенте всё, что было в нем оппозиционного, то поэтический талант его был бы гораздо чище. Но он мало говорил в парламенте и хранил на душе всё, что имел враждебного против нации своей, потому и вынужден был облечь свое негодование поэтической формой. «Я охотно назвал бы большую часть отрицательных действий Байрона – Verhaltene Parlamentsreden (парламентские речи, приведенные в действие)».

Он же: «Я сказал, что классическое есть здравие, а романтическое – болезнь. В таком смысле Нибелунг такой же классический, как Гомер, ибо в обоих есть здоровье и сила. Большая часть новейших произведений не потому романтические, что новейшие, но потому что слабы, болезненны или больны, а творения древние не потому классические, что древни, но потому что в них есть сила, свежесть и здоровье. Если мы по этим приметам различили бы классическое от романтического, то легко бы поняли друг друга».

Книжка 14[55]55
  «Книжка 13» не вошла в настоящее издание, поскольку включает только очерк о путешествии по Турции Виктора Григоровича, без комментариев автора. – Прим. ред.


[Закрыть] (1850, 1852, 1861)

Константинополь, 7 апреля 1850

Нет мне удачи на море: если не своя беда, то чужая навяжется. Мы плыли благополучно и скоро, но пароход триестский, с которым мы должны были встретиться в первую ночь, не попадался нам. Наш капитан был озабочен мыслью, что с ним сталось. Мы прошли мимо островов … у которых стояла французская эскадра во время размолвки нашей с турками. Подалее, не доходя до Митилены, стоят в море скалы и мель. На нее и наткнулся триестский пароход и побился об камни. Мы пошли ему на выручку вместе с английским пароходом, но все усилия были напрасны, хотя английский пароход действовал очень ловко, лучше австрийского. Капитан наш решился остаться тут до утра, чтобы пересадить пассажиров и в случае непогоды помочь кораблю, в котором открылась течь.

Возникли волнение и ропот между турецкими пассажирами. Турецкий чиновник Бей сердился и требовал, чтобы к вечеру, по договоренности, доставили его в Смирну. Солдаты и чернь говорили, что взяли съестных припасов только до вечера. Жиды и переметчики приходили сказывать, что ночью солдаты собираются устроить революцию, если не отправятся. К утру пересадили к нам около двухсот пассажиров, и в 7 часов подняли мы якоря. Таким образом, на одном и том же пароходе и в одно и то же время оказались люди, плывшие из Смирны и в Смирну.

Остров Митилена. Красивое местоположение, крепость на возвышении и дачи на морском берегу. Всё усажено масличными деревьями, довольно высокими. От жестокости нынешней зимы они много пострадали.

Бросили якорь в гавани Смирны часу в четвертом пополудни, в понедельник, 10 апреля. Остановились в лучшей гостинице, довольно плохой. Улица Франков – довольно красивая, с хорошими домами. Кофейня на берегу моря «La bella vista». В числе наших пассажиров смуглый дервиш, род турецкого юродивого.

11 апреля

Дождь, нельзя гулять. Парохода австрийского в Бейруте нет. Все пошли на выручку погибшего товарища, и мы сидим на мели. Скучно. Не читается, не разговаривается. Всякое новое место, пока к нему не привыкну, возбуждает во мне не любопытство, а уныние. Недоумение: не отправиться ли с английским пароходом! Австрийская компания не возвращает нам денег, уплаченных до Бейрута. Несправедливо, потому что несчастье случилось не с нашим пароходом и не с тем, на котором должны мы были отплыть, следовательно, нет законной причины держать нас.

12 апреля

Мы всё еще в Смирне. О пароходе нет ни слуху ни духу. Многие дома в квартале франков, особенно греческие, могут, вероятно, дать понятие о строениях, которые имелись в Помпее. Чистые сени с мраморным полом или камушками, белыми и черными, наподобие мозаики (камушки эти привозятся из Родоса); за стенами вымощенный двор, потом садик, убранный лимонными и померанцевыми деревьями; далее терраса на море. Всё очень чисто и красиво. Все лестницы и коридоры устланы коврами.

Дома здесь строятся, как в Пере, деревянными рамами, которые обкладывают глиной и камнями, сверху – штукатурка; а иные дома обложены мрамором. Почти все дома в беспорядке в отношении мебели. Вследствие многократных землетрясений, бывших в течение месяца, и в опасении новых многие жители даже выехали из города. Дома напоминают Помпею, а может быть, та же участь угрожает и Смирне.

Вчера был я у нашего консула Иванова. Он здесь уже девятнадцать лет, любитель древности. У него несколько мраморных бюстов, обломков замечательных. Кажется, тихий и малообщежительный человек.

Базар меньше Константинопольского. Дом еврея Веньямина Мозера, русского подданного. Навязавшийся мне чичероне, жид, чтобы похвастать своим соплеменником, водил меня туда. Большой, даже чистый дом, с прекрасным видом. Хозяина не было дома, но меня приняли и угощали три поколения женщин. Жена сына, красавица, белокурая жидовка; вышла замуж одиннадцати лет, теперь ей четырнадцать, и она, кажется, беременна. Кофейня перед садом: тут по вечерам сходятся – сидеть и гулять.

В Квартале франков есть улица Роз, не знаю, почему так названная, но я не видал в ней ни роз на ветках, ни роз в юбках: турчанки закрывают здесь лица черным покрывалом. Вечером были мы в кофейной, на берегу моря, слушали музыку. Под эту музыку греческие мальчики, рыбаки, импровизировали довольно стройные танцы-скачки.

Сегодня был опять на базаре, потом ездил с баварским нашим спутником бароном Шварцом на ослах на Мост караванов на Мелесе, реке, известной еще Гомеру. По этому мосту проходят все караваны верблюдов, идущие из Малой Азии, но при мне не прошло ни одного верблюда; также не видал я на улицах ни одного смирниотского женского костюма, о котором так много слыхал. Но красота смирниоток не вымышлена, на улицах много встречаешь красавиц.

Местоположение Моста караванов красиво. Мелес льется с шумом. Кладбище с высокими кипарисами, вдали горы. Вообще, все города на Востоке – это ряд кофеен, торговых лавок и кладбищ.

Здешний паша Галиль, которого мы, кажется, видели в Москве у Дохтуровых, говорят, человек деятельный и благонамеренный. Он назначен сюда или сослан потому, что считается приверженцем русских, женат на сестре султана и удален из Константинополя влиянием Решид-паши.

В Самосе произошло на днях большое кровопролитие. Жители недовольны управлением Вогоридеса[56]56
  Стефан Вогориде (1775/1780—1859), князь острова Самос, управлял островом из Стамбула. – Прим. ред.


[Закрыть] или его поверенных и просили о смене его. Недовольных взяли под стражу, но несколько сот человек пришли из деревень просить об их освобождении. Их встретили выстрелами, они отвечали тем же. Завязалась драка. Турецкого войска было около двух тысяч человек. Самоссцы ушли в горы. Тогда турки бросились в греческие дома и начали резать всё, что попадалось – женщин, детей; ворвались в церкви, разграбили их, повыкидывали все образа. Мустафа-паша, адмирал, командующий войсками, отправился в Константинополь с несколькими из зачинщиков. Одна часть недовольных сдалась, но другая всё еще требует смены Вогоридеса.

Вогоридесу покровительствует Решид-паша, и, пользуясь этим покровительством, он отягощает народ большими и беззаконными поборами. Кажется, должен он взносить в казну только до 400 тысяч пиастров, а сбирает более двух миллионов.

Ничего нет скучнее и глупее, чем писать или диктовать свой путевой дневник. Я всегда удивляюсь искусству людей, которые составляют книги из своих путешествий. Мои впечатления никогда не бывают плодовиты, и особенно не умею я их плодить. Путешественнику нужно непременно быть немного шарлатаном.

Схимонах Кирилл монастыря Св. Саввы – отставной унтер-офицер лейб-гвардии Егерского полка. В монастыре с 1842 года. Имеет прусский крест – настоящий крестоносец древних времен. С жаром говорит о Кульмском сражении. Добрый и простой старик.

На острове Родос замечательна улица Рыцарей, на которой хорошо сохранились древние здания с гербами, девизами и пр. Ныне гнездятся в них турки. Мы зашли в сад турка, который при нас наблюдал за работами в этом саду. Прекрасные померанцевые деревья и самый здоровый климат. Жители долголетны.

На Кипре, в городе Ларнака нас приняли очень радушно и духовенство, и светские жители, вероятно, и потому, что из Смирны плыли мы на пароходе с кипрским жителем, который отрекомендовал нас своим соотчичам.

Духовенство монастыря Св. Лазаря (который, по воскресении своем, жил и умер на Кипре), подало мне записку об исходатайствовании дозволения звонить в колокол. При входе моем в монастырь в колокол звонили, но просили меня на всякий случай, если турецкое начальство будет взыскивать за это нарушение общего постановления, сказать, что я привез этот колокол в дар монастырю.

Кипр – одно из самых жарких мест. В последних числах апреля местами жатва была уже окончена, а местами еще продолжалась, но климат, сказывают, нездоровый. Яффа окружена апельсиновыми садами.

Иерусалимский паша сказывал мне сегодня, 4 мая, что жителей в Иерусалиме около 30 тысяч, а на Пасху пришло в нынешнем году до 30 тысяч паломников христиан и мусульман. Мусульмане в то же время приходят на поклонение мнимой Моисеевой гробнице вблизи Иерусалима. Это мусульманское богомольство учреждено, кажется, с недавнего времени, чтобы на время необыкновенного стечения христиан в Иерусалим усилить мусульманское народонаселение: турки всё боятся, что поклонники христианства когда-нибудь овладеют Иерусалимом.

Гефсимания. Латины показывают одно место, где молился и страдал Спаситель, а греки – другое. Вообще главная местность хорошо обозначена евангелистами, но жаль, что хотят в точности определить самую точку, где происходило такое-то и такое-то событие. Тут определенность не удовлетворяет, а напротив, рождает сомнение.

Гефсиманский сад ныне заключается в небольшом участке земли, обведенном каменной оградой. Тут растут восемь весьма древних масленичных деревьев, которые за несколько лет перед сим были куплены латинами. Разделяется он на два уступа: на верхнем растут четыре маслины и на нижнем – четыре. Перед входом в ограду, слева, образован огороженный камнями закоулок. Тут, по преданию, молился и страдал Спаситель. Перед этим местом показывают в скале камни, на которых уснули апостолы. У латинов место моления и страдания Христа отстоит от сада гораздо далее и ниже, в пещере (в Евангелии о пещере не упоминается). Но, вероятно, Гефсиманский сад расположен был на пространстве более обширном, нежели то, которое он ныне занимает, и тогда всё объясняется и согласуется, особенно если принять в соображение другие наименования, данные евангелистами этой местности. Очевидцы не смогли с математической точностью определить место события, а мы по преданиям хотим всё привести в математическую точность и размерить по вершкам.

Места Голгофы и Гроба Спасителя также могут быть спорными пунктами. Во многом рождает сомнение малое расстояние, отделяющее Голгофу от сада, в котором погребен был Христос. Но все эти спорные пункты должны быть поглощены общей истиной местности и не могут поколебать веры в то, что рассказ Евангелия не подлежит сомнению и в главных частях своих сообразуется с местностью, которую видим и ныне. Саженью ближе или далее – не в том дело, а потому и желал бы я менее топографической определенности.

По мне, так же жаль, что место казни и погребения застроены храмом. В своем первобытном, в природном виде были бы они величественнее и поразительнее, но и то правда, по замечанию одного латинского монаха, с которым встретился я за стенами Иерусалима, что если бы эти места не были бы защищены зданием, то от них не осталось бы следа под влиянием непогод и набожных похищений паломников.

Признаюсь откровенно и каюсь: никакие святые чувства не волновали меня при въезде в Иерусалим. Плоть победила дух. Кроме усталости от двенадцатичасовой езды верхом по трудной дороге и от зноя я не чувствовал ничего, кроме потребности лечь и отдохнуть. Шум и вой нескольких тысяч паломников, который раздавался под окнами, только умножали мое волнение, и нервы мои всё более приходили в раздраженное и болезненное состояние. Однако всё обошлось благополучно.

Я пошел в храм, а наместник повел меня к Гробу Господню и на Голгофу. Я помолился, возвратился в свою келью, лег на кровать и проспал часа два или три. Затем проснулся, встал и пошел к заутрене.

Увы, не имею в черепе своем шишки распорядительности. У меня только одни те шишки, которые валятся на бедного Макара. А шишка распорядительности есть великое дело в жизни, особенно в путешествии. Я не умею распоряжаться часами, чтениями, прогулками, etc. Всё это не приводится мною в стройный порядок, а мутно и блудно расточается. Основа поминутно рвется.

Другой важный недостаток для путешественника – близорукость. В зрении моем ничего ясно не отражается. Многое вижу я кое-как, а многому верю на слово.

Третий недостаток – отсутствие топографического чувства. Не умею глазом хорошенько обнять и понять какую бы ни было местность. План дома, план города – тарабарская грамота для меня. Не знаю ни в Москве, ни в Петербурге, что лежит к северу, что к югу; а тем паче в городе новом, с которым я не успел еще ознакомиться. Вообще, в моей организации есть какая-то неполнота, недоделка, частью, вероятно, природные, а частью и злоприобретенные худыми навыками и пагубной беспечностью[57]57
  В этих пунктах заключается, вероятно, начало болезни, которой ныне стражду (Париж, 21 декабря 1851 г.). Неужели действительно Иерусалим привел меня в Париж, то есть, по мнению некоторых врачей, это поездка на Восток и деятельная там жизнь слишком возбудила мои нервы, а по возвращению в Россию они ослабли от однообразной и довольно ленивой жизни?.. Во всяком случае, больно, что не из Парижа попал я в Иерусалим. Уж лучше занемочь Парижем и исцелиться Иерусалимом, нежели наоборот. – Прим. ает.


[Закрыть].

В долине близ водоема Силоам много растительности, земля обработана. С Елеонской горы[58]58
  Масличной. – Прим. ред.


[Закрыть] весь Иерусалим расстилается панорамой. Наверху, под зданием, показывают на камне скалы след левой стопы Спасителя. След правой стопы будто хранится в мечети Омара.

После физических и человеческих переворотов, испытанных Иерусалимом, от древнего города осталось разве несколько камней, и те, может быть, с прежнего места перенесены на другое. Пока не очистятся наносные груды камней, пепла и земли и не изроют почвы вокруг Иерусалима для отыскания следов древних стен и зданий, ничего не только положительного, но и приблизительного об объеме древнего города знать нельзя. Но входит ли эта реставрация в виды Промысла Божия? Это другой вопрос.

Недаром Господь признавал Иудею своей землей, а Иерусалим – своим городом отдельно и преимущественно пред другими краями земли, которые также суть дело рук Его. Нельзя сомневаться, что и ныне и до скончания веков город этот будет особенно избранным местом для проявления воли Его и судеб. Как изъяснить иначе владычество неверных в Святых местах, равнодушие к тому христианских правительств, которые спорят о Голштинии, когда Гроб Спасителя нашего в руках турок? Видимо, того хочет Бог – до времени, а пред ним «един день яко тысяща лет, и тысяща лет яко день един».

К тому же посетившему здешние места является истиной, хотя и грустной, но неоспоримой, что при нынешнем разделении церквей и при человеческих страстях и раздорах владычество турок здесь нужно и спасительно. Турки сохраняют здесь по крайней мере видимый, внешний мир церквей, которые без них были бы в беспрерывной борьбе и разорили бы друг друга. Здешний паша в случае столкновений становится примирителем. Именем и силой Магомета сохраняется если не любовь, то по крайней мере согласие и взаимная терпимость между чадами Христа.

Освобождение Гроба Спасителя из рук неверных – прекрасная, благочестивая мечта, но на месте убеждаешься, что она не только несбыточна, но и нежелательна – разумеется, также до поры и до времени, а эта пора – тайна Бога. Сюда также относится, хотя и косвенно, вопрос о владычестве турок в Царьграде; и изгнанию их из Царьграда пора еще не наступила. Насильственное, преждевременное изгнание их было бы событием бесплодным и более пагубным, нежели благотворным.

Одна только и есть довольно широкая и чистая улица в Иерусалиме: та, которая окружает Армянский монастырь у Сионских ворот. В монастыре я еще не был, но, сказывают, и он содержится в большом порядке и очень богат. По ту сторону улицы расположен сад и довольно большое место, обсаженное маслинами. Надобно отдать справедливость армянам: и в грязной Пере армянская церковь и большой двор, окружающий ее и вымощенный каменной плитой, отличаются чистотой.

9 мая

Вчера были мы в латинском храме у вечерни, праздновали Пятидесятницу и возвращение папы в Рим. Латинский монах читал проповедь на арабском языке перед сорока или пятьюдесятью арабами и торжественно радовался с ними, или, вернее, за них, вступлению папы в свой город и в свои права. Что о том думали арабы, известно одному Богу.

Монастырь очень богат церковной утварью. Много золота, серебра и драгоценных камней и много изящности в отделке. Служба совершалась с большим благочинием, и арабы, столь шумные и дикие в православии, здесь тихи и слушают службу в молчании и с благоговением. Показали нам на двух молодых оксфордских англичан, кажется, из духовного звания, которые обратились нынешней весной здесь в римское вероисповедание. Православие здесь расширяется мало. Греческое духовенство жалуется на происки латинов и протестантов, но, Господи, прости мое согрешение, кажется, должно бы оно более на себя жаловаться. Здесь нужно непременно основать русский монастырь с приличным службе нашей благолепием, с певчими и проч.

Все иностранцы вопиют о происках наших на Востоке, о властолюбии, духе господства, а мы и мизинцем не упираемся на Востоке. Вся забота – о маленьких, дипломатических победах, которые остаются в архивах и на бумаге, а на народонаселение не изливаются. У всех держав здесь имеются церкви, училища, больницы, странноприимные дома, монастыри, а у нас ничего этого нет. Не мешало бы и нам иметь в надлежащих мерах, без притязания на первенство, христианский голос на земле, отколе пришло к нам христианское учение.

11 мая

Вчера ездил я в монастырь Св. Иоанна в горнем граде Иудове прекрасный и великолепный монастырь. Стены сверху донизу обвешаны малиновым штофом. Должно отдать справедливость, латиняне содержат монастыри и церкви в большой чистоте и отличном порядке. Это дом Божий в полном смысле слова. Монахи входят в него тихо и с благоговением и говорят вполголоса; францисканцы, которых мне случалось здесь видеть, – люди всё более или менее образованные, добродушные и приветливые, духом ясные и веселые, но веселость их не сбивается на пошлость и буффонство, а более служит знамением здоровья и спокойствия души и тела.

В монастыре Св. Иоанна всего десять монахов, большей частью испанцев. Настоятель, кажется, патер

Викентий – тоже испанец. Нет ему сорока лет, а уже более двадцати он монашествует.

На месте рождения Крестителя мраморные барельефы с изображениями из жизни Иоанна, отличной работы.

За селением Иоанна находится водоем, по преданиям – источник, куда Дева Мария приходила за водою, когда гостила у Елисаветы. Поодаль – развалины монастыря, построенного на месте, где жили Захария и жена его Елисавета и где она сказала пришедшей Марии «благословенна Ты в женах» (Лк. 1:42). Вокруг селения земля хорошо обработана: хлебные поля и огороды снабжают Иерусалим овощами. Деревья, зелень, виноградники, долина терпентинновых деревьев.

По приглашению араба Степана (римско-католического исповедания) заходил к нему в дом пить кофей. Комната довольно большая и опрятная. Две дочери. Женщины носят здесь на голове род кички, составленной из монет, плотно и в несколько слоев связанных вместе; кичка обвешена золотыми монетами, которые падают на лоб. Кичка дочери Степана сверкает 1500 пиастрами. Есть и древние и, вероятно, редкие медали. Наш наместник называет Степана восхитителем русских. Он хочет сказать похитителем, грабителем, потому что Степан занимается отделкою образов, крестов, четок, которые затем дорого продает русским паломникам.

Дорога в горний град, разумеется, гористая, как, впрочем, и везде в здешней стороне. И когда видишь пред собою путь над пропастью, загражденный огромными камнями, то не понимаешь, как тут проедешь. Беда, если захочешь умничать и быть умнее лошади своей. Не правь ею и отдайся ей в управление. Она отыщет лазейку и проберется, вцепляясь в камни, как когтями, обходя камни, где не можно перешагнуть их. Заметно, как она в ином месте задумается, как бы пройти повернее и, решившись, уже идет себе вперед.

В монастыре Св. Креста только и есть что игумен и один монах. Вообще, с монастырями здесь сбывается присказка много званых, да мало избранных. Много остается пустых мест. В старину было в них тесно от множества иноков и богомольцев, а теперь только во время Пасхи бывает большое стечение народа, да и то, вероятно, можно считать сотнями, что прежде считалось тысячами. Латинское монашество составлено здесь почти из одних итальянцев; испанцев, французов, кажется, вовсе нет; несколько немцев. В православном монашестве все почти греки с примесью нескольких славян и русских. В наше время завести бы здесь какую-нибудь обширную мануфактуру, она привлекла бы много переселенцев.

12 мая

Сегодня слушали мы на Голгофе обедню и панихиду на русском языке за упокой наших родных и приятелей. Слушая обедню в таком священном месте, всё как-то не так молишься, как бы молился, будь здесь стройное служение и стройное пение нашей церкви. Внутренние чувства поневоле подвластны внешним, по крайней мере в тех из нас, грешных, у кого душа не совершенно поборола плоть. Вам недостаточно внутреннего и самобытного достоинства святыни; вам нужно еще видеть ее облеченной в изящность формы. Но и одна молитва эта, пока и безответная, имеет особенную сладость и обдает душу успокоительным ожиданием и надеждой.

Здесь духовенство и вообще все христиане и мирные жители отзываются с большой благодарностью о владычестве Ибрагима-паши. Он укротил разбойничество бедуинов, разорил многие их скопища, как, например, Иерихон, и избавил монастыри от насильственной подати, собираемой с них бедуинами, которые до него многочисленными толпами окружали монастыри и угрожали им разорением, пока не приносили им требуемого выкупа. Восстановление тишины и порядка еще сохраняется в здешней стороне, и турки не успели своим худым управлением и беспечностью водворить прежний беспорядок и безначалие. Но европейская политика вооруженной рукой выгнала Ибрагима из мест, в которых под его сильной властью христиане отдыхали и наслаждались миром.

Вчера побывал у английского консула Финна, чтобы отпраздновать день рождения английской королевы. Когда пришел я в девятом часу, консула не было дома. Меня встретила молодая жена его, довольно свободно изъясняющаяся по-французски. Консул должен был после обеда отправиться в монастырь Св. Илии, на выручку соотечественников, которых арабы не выпускали и осаждали в монастыре. Несколько англичан на возвратном пути из Вифлеема остановились у Св. Илии. У одного из них, когда он сходил с лошади, пистолет нечаянно выстрелил и легко ранил дробинками в ногу молодого араба. Поднялся шум и гвалт. Настоятель монастыря ввел англичан в церковь и запер ее, а сам дал знать о случившемся в Иерусалим. Отправились несколько людей из Патриархии, несколько конных солдат из турецкого гарнизона и консул со своим доктором. Тем временем из соседней арабской деревни сбежались и съехались верхом вооруженные, как и всегда, бедуины, которые, кажется, требовали, чтобы им выдали англичан. Прозвучал даже один выстрел, и кидали каменья. Наконец подоспела иерусалимская помощь, пошли переговоры, и консула впустили в монастырь, но выпустить уже не хотели.

Часов в девять вечера возвратился консул домой и привез с собою в город своих освобожденных англичан. Он сказывал, что никогда не видал такого остервенения и дикого бешенства. Арабы сняли с себя платье, угрожали, кричали, ревели.

На вечере были также два оксфордских англичанина, обратившиеся в римское исповедание. Хозяйка пела по-английски, то есть на английском языке и английским голосом. Под конец всё общество затянуло Gode save, и мы разошлись по домам.

В первый раз увидел я тогда иерусалимские улицы ночью и при лунном сиянии. Здесь все более или менее заключенные и ведут тюремную жизнь. Город отпирается при восхождении солнца и запирается при закате его, а оно здесь заходит нынче в седьмом часу. Приятно было бы в ясную ночь пойти в Гефсиманию и взойти на Елеонскую гору, но это дело невозможное (нужно завести целую негоциацию с турецкими начальниками, но и тому примера не было). Храмы также почти всегда заперты.

Литургия совершается у Гроба Господнего в полночь, а в других приделах – часу в шестом утра. Нашему брату, не привыкшему просыпаться с петухами, это не очень приятно. Идешь в храм и на молитву не в духе: или уже хотелось бы спать, или еще. Разумеется, у недремлющего и бдительного верою такого не бывает.

Наместник патриарха сказывал мне, что консул в день рождения королевы, когда духовенство пришло к нему с поздравлениями, говорил им, что якобы император Николай отрекся от престола и наследовал ему Константин Николаевич. Любопытно было бы знать, по своей глупости соврал консул или по долгу службы, то есть по наставлению Пальмерстона. Я видел консула и накануне, и в тот день, и на другой он был у жены моей, но ничего о том не сказывал.

13 мая

Ездил по дороге в Газу на источник Св. Филиппа, где Филипп окрестил евнуха эфиопской царицы, едущего на колеснице (вероятно в тахтиреване[59]59
  Ящик с четырьмя оглоблями, которые прикрепляются к спинам лошадей. – Прим. ред.


[Закрыть], ибо колесам по этой дороге проезда нет, разве дороги здешние очень испортились со времен апостольских; что, впрочем, очень возможно, потому что в Турции, где также нет теперь проезда, отыскиваются тут и там остатки каменной мостовой).

Близ источника растет и стареет большое прекрасное ореховое дерево, и тут отдыхали мы под тенью его и около меня собрались и уселись бедуины. Знаешь, что если вздумалось бы одному из них приказать раздеться и выдать им платье и всё, что в платье находится, то надобно было бы беспрекословно повиноваться. Но бедуины на меня никакого страха не наводят. Разумеется, есть между ними и разбойники, как и между не бедуинами, но вообще я нахожу в них какое-то добродушие и веселость. К тому же сигары мои и зрительная трубка, которая их очень удивляет, заводят тотчас между нами дружелюбные сношения. Дам им сигарку выкурить, дам посмотреть в трубку, и, прикладывая руку к сердцу, они изъявляют мне свое удовольствие и свою благодарность.