Текст книги "Лабиринт Осириса"

Он взглянул Бен-Рою в глаза и в следующее мгновение скрылся в здании. А детектив прошел не меньше сотни метров, прежде чем выбросил журналы в урну. С этой темой придется повременить. У него на руках было дело об убийстве.

Луксор

«Чтоб тебя, Халифа, давай выкладывай свои безумные теории заговоров. Ты фантазер, всегда им был и навсегда останешься. Страшным фантазером!»

Такими словами еще недавно его встретил бы шеф, старший инспектор Абдул ибн-Хассани, если бы он пришел к нему рассказывать о планах неких людей выжить коптов из Аравийской пустыни.

Они не очень-то ладили с самого начала, с тех пор как Халифу определили на службу в Луксор. Раздражительный, властный, лишенный воображения шеф никогда не доверял подчиненному с его широкими взглядами на дело сыска, не понимая его готовности ставить какое-то чутье выше буквы инструкции. Халифу, в свою очередь, бесило убеждение начальника, что самый верный способ что-то получить от людей – запугать их и наорать на них, его страсть к канонам, когда важнее не раскрыть преступление, а раскрыть его по инструкции.

Впрочем, надо отдать шефу Хассани должное: он умел распознать хорошего детектива, если такого встречал, и пусть неохотно, но со временем постепенно отпускал вожжи контроля за Халифой. Однако несмотря на это, их отношения оставались напряженными, и байки подчиненного о заговорах и всяких тайных происках неизменно вызывали у начальника взрыв эмоций. За этим обычно следовала безжалостная выволочка и наставление строго следовать фактам, а не давать волю воображению. А если Халифа продолжал настаивать на своем, шеф доходил до белого каления.

Так было раньше. Но с тех пор как Халифа вернулся из длительного отпуска, он заметил, что манеры шефа стали заметно мягче. Он сдерживал характер, перестал вставлять в речь бранные слова, которые составляли немалую часть их общения, и даже стал называть Халифу Юсуфом – несвойственное ему неофициальное обращение, которое он приберегал для небольшого круга своих подхалимов и любимчиков.

Но эти, пусть даже добрые, перемены выбивали Халифу из колеи. Все было не так, как должно быть. Подобно его старому дому, подобно любимому Луксору, через центр которого пролегла трехкилометровая траншея, подобно смеху Зенаб, бурная воинственность шефа Хассани служила одной из констант существования. И теперь, когда Халифе больше всего хотелось постоянства, эти константы словно улетучивались, оставляя его незащищенным, лишенным опор.

В тот день, сидя в кабинете Хассани и рассказывая об отравленных колодцах, Халифа чувствовал подсознательное желание, чтобы шеф сорвался и напустился на него со своим привычным: «Проклятый фантазер!» Но тот терпеливо слушал, только иногда морщился. А потом, вместо того чтобы треснуть по столу кулаком и завопить, какой его подчиненный безмозглый идиот, откинулся на спинку, стал барабанить мясистыми пальцами по краю стола и выпятил нижнюю челюсть, как поступал всегда, если хотел произвести впечатление человека в глубоком раздумье.

– Интересно. Очень интересно.

– Признаю, – продолжал Халифа, – эти случаи произошли далеко друг от друга. По крайней мере от монастыря до ферм путь неблизкий.

– Километров сорок?

– Пожалуй, скорее тридцать.

– И оливковая роща погибла?

– Три или четыре года назад. Понимаю, все это может показаться несущественным, и тем не менее… Отравлены три коптских колодца, все в относительной близости друг от друга. Это наводит на мысль, что… здесь что-то не так.

Халифа прервался, ожидая, что шеф ввернет замечание. Но тот молчал, сидел и смотрел на него, выпятив челюсть и барабаня по столу пальцами; кустистые брови, сросшиеся вместе, словно столкнувшиеся поезда, выжидательно хмурились. Раньше Хассани отверг бы любое суждение подчиненного, стоило его только высказать, и тем самым укреплял Халифу в мысли, что его суждения скорее всего правильные. И вот теперь, когда все пошло не как обычно, детектив начал сомневаться, не слишком ли нафантазировал он в деле с колодцами.

– Есть в этом что-то странное. – В его голос закралось сомнение. – Больше, чем совпадение. Водоснабжение Бир-Хашфы – это деревня неподалеку от фермы Аттиа – нисколько не нарушено. Пострадали только три коптских колодца.

Хассани сцепил руки и чуть склонил голову набок. Его лицо было словно оторочено тенью невыцветшей краски, оставшейся на стене в том месте, где раньше висел портрет Хосни Мубарака. Его сняли в тот момент, когда стало ясно, что с президентом покончено. Несмотря на свою неповоротливость, шеф прекрасно понимал, откуда ветер дует.

– Строго говоря, ни одно из этих мест не входит в нашу юрисдикцию, – сказал он, помолчав. – И уж точно Дейр-эль-Лумун.

– Зейтун, – поправил его Халифа.

– Вот именно. Но забудем на время об этом. – Шеф театрально взмахнул рукой, будто освобождался от чего-то воображаемого. – И забудем также, что колодцам иногда свойственно портиться без всякого вмешательства извне. Ведь так бывает? Чтобы колодцы портились сами.

Халифа признал, что такие случаи известны.

– Твое предположение таково: кто-то шляется по Аравийской пустыне и травит коптские колодцы.

Детектив кивнул.

– Или точнее: четыре года назад отравили один колодец и еще два за последние пару месяцев.

Халифа опять кивнул, но на этот раз не так убежденно.

– Понимаю, возможно, это ничего и не значит, – повторил он.

Шеф улыбнулся и покачал головой, словно возражая – отнюдь нет. И хотя лицо его ничего не выражало, выдавали глаза – они будто говорили: «Ты абсолютно прав, это ничего не значит».

– И кто, по-твоему, эти таинственные отравители колодцев? – спросил он. Голос взлетел на ноту вверх, хотя он старался говорить сдержанным тоном.

Халифа достал сигареты, но не открыл пачку, только вертел ее в руках.

– Сначала мне показалось, что это должен быть человек из Бир-Хашфы. Господин Аттиа явно так считает. Но монастырь от них слишком далеко. – Он сделал пачкой в воздухе пару кругов. – Возможно, «Братья-мусульмане»?

– Посреди Аравийской пустыни! – Голос шефа взвился к высотам, но он тут же взял себя в руки. – Полно тебе, Халифа… Юсуф. «Братья-мусульмане» – городские ребята. Трущобные крысы.

– Тогда салафиты. Они-то не городские.

Судя по виду Хассани, Халифа его не убедил.

– Чья-то религиозная выходка, – продолжал детектив. – Другого объяснения я не вижу. Если бы пострадали только господин Аттиа и его двоюродный брат, я бы предположил вражду со стороны местных или семейную месть. Но, принимая во внимание монастырь… Кому нужно топать сотни километров в глубь пустыни, где ничего нет, и травить колодец, которым пользовалась пара монахов? Это проявление фанатизма, не иначе. Или какой-то чокнутый разгуливает по пустыне и наугад травит колодцы для собственного удовольствия.

– Или колодцы испортились сами, а то, что все они принадлежали коптам, просто совпадение.

Халифа еще несколько раз взмахнул пачкой, а затем убрал ее в карман, так и не достав сигарету. Он вдруг почувствовал, что совершенно запутался. Толком не знал, что и думать.

– У меня просто ощущение, что здесь что-то не так, – сбивчиво пробормотал он. – Что-то происходит, и мы должны выяснить, что именно.

Не многое так раздражало Хассани, как рассуждения подчиненных о том, что у них по поводу чего-то возникло ощущение. «Ощущения у женщин и педиков, у полицейских доказательства» – так обычно он ставил на место автора фразы. Но, к его чести, на этот раз промолчал, хотя по тому, как язвительно скривил губы, было ясно, что очень хотел отпустить любимое замечание. Вместо этого шеф поднялся и подошел к окну.

Его кабинет – пентхаус, как его прозвали, – находился на верхнем этаже здания и представлял собой роскошное помещение с мраморным полом. Все, что попадало в этот кабинет, как будто уменьшалось в размерах. Когда полгода назад сюда переехала полиция, из окон открывался живописный вид на Нил и дальше на горный массив Тебан. Но затем министерство внутренних дел решило надстроить над своим зданием два этажа, и теперь шеф Хассани видел из окна голую бетонную стену, испещренную коробками кондиционеров. Человек с более художественным складом ума, наверное, был бы огорчен, но Хассани едва ли заметил перемену. Красивые пейзажи его не интересовали.

Встав к Халифе спиной, он смотрел в лишенное обзора окно, и швы на его куртке, казалось, вот-вот разойдутся, не выдержав мощи борцовских плеч. Хрустнув костяшками пальцев, он повернулся.

– Буду откровенен, Халифа… Юсуф… сейчас не самое подходящее время приходить ко мне с такими вещами. Не хочу сказать, что ты поступил неправильно или что твоя озабоченность неоправданна. Просто у нас и без того дел выше крыши, чтобы наваливать на себя заботу о каком-то свихнувшемся на религиозной почве фанатике.

На какое-то мгновение его взгляд метнулся вверх, а голова, наоборот, поникла на грудь – он обдумывал, к месту ли употребил выражение с крышей. Оправдав по всем статьям свое красноречие, он сделал шаг вперед, показав большим пальцем себе за спину, на окно.

– Не забывай о новом музее и туристическом центре в Долине царей – до открытия меньше двух недель. Это потребует полной отдачи. Мобилизации всех ресурсов. Будут присутствовать министр, американский посол, глава компании, которая финансировала это строительство. Придется сопровождать из аэропорта сорок девять разных знаменитостей и на месте обеспечивать их безопасность. Представляешь, сколько потребуется людей, чтобы блокировать и окружить со всех сторон целую долину? Сотни! Снайперы, спецназ, полиция, армия…

Под правым глазом у него начала пульсировать зеленоватая жилка – явный признак того, что шеф на пределе. Усилием воли он взял себя в руки, поднял и опустил ладони, словно отталкивая накатывающую волну тревоги и гнева.

– Я вот о чем: на нас столько всего навалилось, что сейчас не время затевать серьезную проверку версии, что некий псих из фундаменталистов или не из фундаменталистов то ли отравил, то ли не отравил пару колодцев на территории, которая то ли в нашей юрисдикции, то ли не в нашей. Понимаешь? В другое время я бы с радостью обеспечил тебя всем необходимым, но теперь…

Хассани запнулся и осторожно помассировал пульсирующую жилку.

Халифа опустил глаза. В прежние времена, если у него зарождалось подозрение, он не отступал, спорил с шефом, отстаивал свою точку зрения, пока не добивался нужного. Сегодня ему не хватало ни сил, ни убеждения, что у него вообще имеется точка зрения. Не исключено, что начальник прав: колодцы испортились естественным образом, а то, что все они принадлежали коптам, – простое совпадение. Возможно, его суждение затуманила жалость к семейству Аттиа. Раньше он полагался на свое чутье. Теперь во всем сомневался. Не в первый раз за последние месяцы пришла мысль, что от того сыщика, каким он был раньше, не осталось и половины. Даже четверти не осталось.

– Можем мы по крайней мере послать на ферму Аттиа пару полицейских в форме? – Халифа снова достал сигареты и крутил пачку в руке. – Чтобы они посмотрели, что там к чему.

Его вопрос, видимо, удивил шефа. Хассани, наверное, ждал, что подчиненный будет с ним сражаться. Он смотрел на Халифу, ожидая, что тот попросит о чем-нибудь еще. Но детектив молчал, и шеф, удовлетворенно кивнув, грузной походкой вернулся к столу.

– Почему бы и нет? – Он сел и сцепил руки. По его виду было заметно, что он впервые с начала их разговора успокоился. – Только давай для надежности пошлем троих.

– Думаю, двоих достаточно.

– Нет, нет, – не отступал Хассани, излучая радостное добродушие: он понял, что ему не придется ничего предпринимать. – Ты встревожен происшествием, я тебя выслушал. Пошлем трех человек, пусть там быстренько все осмотрят. А когда покончим с Долиной царей, вернемся к этому делу. Если это действительно дело. И если ты решишь, что к нему есть смысл возвращаться. Договорились?

– Договорились, – пробормотал Халифа. – Спасибо.

– Нет, это тебе спасибо. Ты был совершенно прав, что довел до моего сведения историю с колодцами.

Хассани улыбнулся, и это выражение ему совсем не подходило, будто улыбку прилепили на лицо шутки ради.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

– Нет.

– Уверен?

– Уверен.

– Хорошо. Спасибо, что заглянул. Давай трудись так же старательно.

Это была не похвала, а намек, что Халифе пора уходить. Детектив встал и направился к двери, его шаги неестественно гулко звучали на мраморном полу. Он уже был на пороге, когда его окликнул Хассани.

– Передавай привет Зубайде.

– Зенаб.

– Вот именно. Скажи, что мы ее не забываем.

Шеф еще на несколько мгновений оставил улыбку на лице, затем принял серьезный вид и уткнулся глазами в стол.

Когда Халифа закрывал за собой дверь, он услышал, как Хассани проворчал:

– Безмозглый фантазер.

Как в старые времена. Но, как ни странно, Халифе не стало легче.

Тель-Авив

Вернувшись в машину, Бен-Рой позвонил в приют «Хофеш» и, переговорив с директрисой, договорился, чтобы сразу поехать встретиться с ней. Петах-Тиква – невзрачный город-спутник, расположен в десяти километрах от Тель-Авива, и поездка туда занимает минут пятнадцать или вдвое больше, если движение плотное. Но в этот день машины по кольцевой дороге вокруг Тель-Авива шли бампер к бамперу, и, даже прилепив на крышу полицейский проблесковый маячок, Бен-Рой добирался туда почти час.

По крайней мере хватило времени позвонить Зиски и спросить, не выяснилось ли чего-нибудь нового про найденный в квартире Ривки Клейнберг автобусный билет.

Ничего нового не выяснилось.

– Я послал ее фотографию в полицию Мицпе-Рамона, – сообщил помощник. – Снимок размножили и показывают людям, но результата пока нет. Еще заглянул в «Эгед» на случай, если кто-нибудь из их водителей запомнил жертву. Оказалось, что по тому маршруту ездят всего четыре человека. Но, как назло, тот, который нам мог бы что-то рассказать, в отпуске. С ним пытались связаться, но он оказался недоступен.

– Продолжай в том же направлении, – попросил Бен-Рой. – Это важно. Может быть, даже очень важно.

Он сообщил Зиски о своем разговоре с Мордехаем Яароном и о газетах, которые Клейнберг читала в библиотеке.

– Хотите, чтобы я занялся группой «Немезида»? – спросил помощник, когда он закончил. – Мой товарищ, тот, что работает в области кибербезопасности – я упоминал о нем сегодня утром, – может что-то знать.

– Попробуй. И пока этим занимаешься, посмотри, не удастся ли что-нибудь накопать на корпорацию «Баррен». Особенно что касается золотоносного прииска, который она разрабатывает в Румынии. У меня есть знакомый в «Гаарец», если хочешь, позвони ему. Он пишет о проблемах бизнеса и может дать наколку.

Бен-Рой объяснил, кто такой Натан Тират, и слышал в трубке тихое шуршание ручки по бумаге – Зиски делал записи.

– Больше ничего не произошло?

– Час назад проявились эксперты. Они потерпели неудачу с найденным на одежде жертвы волосом. Эксперты не сомневаются, что, судя по длине, волос женский, но соответствий по ДНК не обнаружено.

Бен-Роя это нисколько не удивило. Он с самого начала не был уверен, что волос принадлежал убийце Клейнберг. Но даже если так, не факт, что данные о его ДНК имелись в их базе. У него было ощущение – и оно появилось с самого начала, – что преступник не из тех, кто им известен. Факт, что волос оказался женским, представлял определенный интерес, но никуда не вел, и он пока отложил его на периферию сознания и двинулся дальше.

– Соседи Клейнберг ничем не порадовали? – спросил он.

– С парочкой пока не удалось поговорить. Остальные ничего не видели и ничего не слышали. – Секундная пауза, а затем: – Одна дама упомянула запах.

– Запах?

– Мыло, или духи, или что-то еще. «Мускусный». Кажется, она употребила именно это слово. Сказала, что живет в этом доме тридцать лет, но раньше никогда его не чувствовала. Только в тот вечер, когда убили Клейнберг. Мне рассказал об этом детектив Пинкас. И добавил, что идти по следу духов – дело как раз для меня.

Бен-Рой недовольно поморщился. Он понимал, на что намекал Пинкас, и не сомневался, что у Зиски на этот счет тоже не возникло сомнений. Мыло, духи – атрибуты гея. Пару суток назад он сам был бы не прочь позубоскалить на этот счет, но теперь, немного узнав парня, нашел шутку несмешной.

– Передай от меня детективу Пинкасу, что он жирный кусок дерьма и чтобы он сам шел по этому следу. Запомнил?

– Запомнил.

Бен-Рой не взялся бы утверждать, но ему показалось, что в голосе помощника послышалась нотка благодарности.

– Что-нибудь еще?

Но больше ничего не было. И Пинкас, и Намир все еще ждали сведений от своих информаторов. Намир ни в старых раскрытых делах, ни в висяках ничего полезного не нашел.

– Хотя я кое-что накопал на архиепископа Петросяна.

В голове у Бен-Роя скопилось так много никуда не ведущих ниточек, что он совершенно позабыл об архиепископе.

– Ну давай, удиви меня.

– Оказывается, его квартира имеет отдельный личный выход на улицу. На улицу Святого Иакова. А это означает, что он может выходить и входить на территорию так…

– Что его никто не заметит, – закончил за него фразу Бен-Рой. Он высунул руку из окна и барабанил пальцами по дверце «тойоты».

На дороге Святого Иакова не было полицейских камер. И за Стеной плача в Еврейском квартале, куда вела дорога, тоже не было. (Палестинская шутка: «У евреев есть земля, вода, границы и воздушное пространство, а у нас хотя бы камеры».) Таким образом, теоретически Петросян мог покинуть территорию храма и через Еврейский квартал выйти из Старого города. И его бы никто не засек.

– Так ты говоришь, у него нет алиби на вечер убийства?

– Во всяком случае, такого, чтобы мы могли подтвердить. Он утверждает, что весь вечер провел в квартире, но нет ни одного человека, кто мог бы поручиться, что это правда.

Бен-Рой немного подумал, металлический корпус «тойоты» эхом отзывался на удары его пальцев.

– Окажи мне любезность, – наконец проговорил он, – доведи все, что нарыл, до сведения Леи Шалев. С этим надо разбираться, а у тебя и так дел по горло. Сосредоточься на том, что мы только что обсуждали: Мицпе-Рамон, «Немезида», «Баррен». Вернусь к концу дня. Посмотрим, что ты к тому времени сумеешь накопать.

Он разъединился и посмотрел на вереницы застывших машин, тянущиеся к высоткам Рамат-Гана. Прошло полминуты. Бен-Рой снова вытащил мобильник и набрал эсэмэску: «Удачи, Зиски». Немного поколебался и, заменив «Зиски» на «Дов», отправил текст. А затем включил полицейскую сирену. Он это сделал не в надежде, что транспорт хоть как-то начнет двигаться, а скорее для того, чтобы вокруг все поняли, какой он крутой коп и, хотя стареет, нисколько не потерял крутизны.

Луксор

После встречи с Хассани Халифа попытался выбросить из головы мысль об отравленных колодцах. Может, там что-то не так, а может, и нет – в любом случае он больше ничем помочь не мог. Детектив вернулся в кабинет и отдал распоряжение направить на ферму Аттиа двух полицейских в форме. Затем, поскольку наступил его обеденный перерыв, на час отлучился в полицейский тир, который капрал Ахмед Мехти – усатый гигант с «ежиком» на голове, бессменный заведующий, сколько все помнили, этим тиром – образно называл местом для «пулевой медитации».

Когда Халифа хотел что-то хорошенько обдумать, он отправлялся на Западный берег и забирался на свое «кресло» для размышлений на склоне Курна. Но если старался о чем-нибудь забыть, шел стрелять. В Каирском полицейском колледже он считался одним из лучших стрелков и с тех пор не прекращал тренироваться. А в последнее время все чаще наведывался в тир, радуясь сосредоточенности, которую обретал в этом месте, и возможности пусть ненадолго избавиться от проблем, сужая мир до прицельной прорези «ли-эн-филда-303».

Тир находился в душном бетонном бункере на границе с пустыней за восточной окраиной города. Халифа предупредил капрала Мехти о своем приезде, и тот приготовил все необходимое: защитные наушники, бумажную цель в виде атакующего солдата, коробку с пятизарядными обоймами и даже стакан чая. Халифа, как ему нравилось, оказался в тире один. Расписался за «энфилд» и, выйдя на огневой рубеж, приступил к стрельбе. Первая пуля клюнула в сторону, вторая ушла слишком высоко, но остальные стали попадать в цель. Ритмичное клацанье затвора винтовки и грохот кордита отдавались в бункере гулким эхом, и, всаживая пулю за пулей в грудь и лицо мишени, Халифа чувствовал, как мало-помалу уходит от себя самого. Пару раз ему пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать видение: Зенаб, безмолвная, с безжизненными глазами, в отделении «Скорой помощи» больницы. И затем – голос Аттиа: «Я буду бороться, если потребуется. Защищать жену и детей. Это главный долг мужчины».

В остальном же мозг был милосердно пуст. За сорок минут Халифа расстрелял двенадцать десятизарядных магазинов, изорвал в клочья пять мишеней и стал намного спокойнее. Недаром же говорилось – «пулевая медитация».

Петах-Тиква

Майя Хиллель, директриса приюта «Хофеш» для перемещенных женщин, оказалась обескураживающе привлекательной. Лет под тридцать, стройная, с огромными серыми глазами и густыми непокорными черными волосами, ниспадавшими на плечи, словно темные потоки воды, она больше напоминала модель, чем служащую социальной сферы. Бен-Рой понимал, что работа, которой занималась Майя, никак не располагала засматриваться на нее. Но он был мужчиной и ничего не мог с собой поделать. Раз привлекательная, значит, привлекательная. И точка.

Она встретила его рядом с приютом, безобидным на вид зданием с выкрашенными в белый цвет стенами в пыльном жилом квартале – шикуним в пяти минутах езды от центра города и провела через тяжелые металлические ворота в мощеный двор.

– Приходится соблюдать осторожность. – Она кивнула на ворота и охранника в форме, на окружавший здание забор. – Нет отбоя от сутенеров, пытающихся выманить девушек. Вот и сейчас один околачивается на противоположной стороне.

Бен-Рой посмотрел через плечо, но ворота уже закрылись.

– Хотите, я с ним разберусь?

– Не стоит. Он смоется, но, как только вы уйдете, явится опять. С его точки зрения, мы захватили его имущество, и он хочет вернуть его себе. А за предложение спасибо.

Она показала дорогу за угол здания, туда, где открытая дверь вела в холл с покрытым плитками полом. Слева был вход в пустую кухню. На стенах висели плакаты со здешней тематикой – один изображал с дюжину обнаженных женщин, уложенных на пластмассовом подносе в ряд, словно куриные ножки. Надпись гласила: «Свежее мясо». Бен-Рой на мгновение задержал на нем взгляд и последовал на лестницу вслед за Хиллель.

– Сколько здесь девушек? – спросил он, поднимаясь по ступеням и стараясь оторвать глаза от ее зада.

– Четырнадцать, – ответила она. – Большинство из них сейчас на работе, поэтому в доме так тихо. Мы устраиваем их официантками, уборщицами, что-нибудь в этом роде. Здесь хватило бы места для тридцати пяти, но в последние пару лет к нам стали меньше направлять. Когда мы открылись в две тысячи четвертом году, через нас прошла сотня девушек, а в этом – всего двадцать.

– Рад слышать, что положение исправляется.

– Можно сказать и так. Но я бы с этим поспорила. Полиция больше не считает эту проблему приоритетной, в результате стали спасать меньше девушек.

На площадке первого этажа она обернулась и, прежде чем идти дальше, встретилась с Бен-Роем взглядом.

– Да, дела обстоят лучше, чем десять лет назад. В девяностые ежегодно ввозили две-три тысячи девушек. Сейчас это число ограничивается несколькими сотнями. Однако проблема остается. А вы, ребята, уделяете ей совсем не то внимание, что прежде. Это, если честно, происходит потому, что политики не ассигнуют средства. Министерству внутренних дел наплевать на спасение проституток из неевреек. Это ведь никому не принесет дополнительных голосов избирателей.

Они дошли до площадки третьего этажа, где направо и налево уходили коридоры с дверями. В комнате напротив на весах стояла девушка в мешковатом велюровом спортивном костюме, а полная женщина среднего возраста записывала в папку ее вес. Женщина поздоровалась кивком, а девушка посмотрела на них с безучастным лицом. Болезненно худая, с ввалившимися щеками, жидкими прямыми волосами и желтушным оттенком кожи, она была похожа на выжившую узницу лагеря смерти.

– Все в порядке, Аня? – окликнула ее Хиллель.

Девушка вяло пожала плечами.

– Замечательно прибавляет, – весело заметила женщина. – Уже на двести граммов.

– Здорово, – кивнула Хиллель. – Просто прекрасно.

Она зашла в комнату и ободряюще похлопала девушку по спине. Затем пригласила Бен-Роя подняться по последнему пролету лестницы на верхний этаж.

– Молдаванка… – Хиллель понизила голос, чтобы ее не услышали, и продолжала: – Взяли несколько недель назад во время полицейского рейда в Эйлате. В свое время я всего насмотрелась, но этот случай… – Она оглянулась на лестницу. – Целый букет болячек: туберкулез, гепатит, все венерические заболевания, какие только существуют, и все это вдобавок к СПИДу. Но главные проблемы вот здесь.

Хиллель похлопала себя по голове.

– Ей дали разрешение на работу, чтобы она смогла остаться в стране на год для реабилитации. Но она отказывается давать показания, поэтому, как только год истечет, ее депортируют. И как только она окажется в Молдове, ею займутся те, кто привез ее сюда, и снова переправят в Израиль. Такова схема. Ужасно. А ей всего девятнадцать.

Бен-Рой удивленно поднял брови. Он бы дал существу на весах что-нибудь около тридцати.

– Разве ей не могут предоставить вид на жительство по исключительным обстоятельствам?

– Не смешите меня! Когда это было, чтобы нееврей получал в этой стране гуманитарный статус. Самое большее, на что она может надеяться, – выйти замуж, если найдется человек, который захочет на ней жениться. Но, учитывая, какого сорта мужчины могут клюнуть на бывшую проститутку, ее жизнь вряд ли изменится к лучшему.

Хиллель вздохнула и, преодолев несколько последних ступеней, пригласила Бен-Роя в административное помещение без перегородок, где за столами сидели три женщины – по виду и возрасту сотрудницы приюта. Кроме охранника у ворот, детектив заметил здесь еще одного. И неудивительно после того, что он только что услышал.

Попросив одну из женщин принести им кофе, Хиллель провела Бен-Роя в маленький кабинет с наклонным потолком и большим венецианским окном, открывающимся на крыши Питах-Тиквы. Показала на стул, а сама уселась перед Бен-Роем на стол и, покачивая ногами, посмотрела на него.

– Итак, Ривка Клейнберг. Чем могу вам помочь?

Детектив окинул взглядом фотографии в рамках над столом. Хиллари Клинтон пожимает Хиллель руку. Хиллель получает какую-то награду от президента Израиля Симона Переса. Хиллель с мужчиной и девочкой, видимо, с мужем и дочерью. Этот снимок удивил Бен-Роя – он почему-то решил, что у директрисы приюта нет семьи. Затем он достал записную книжку и приступил к делу.

– Редактор госпожи Клейнберг сообщил мне, что она посещала ваше заведение. – Бен-Рой листал странички, пока не нашел чистую.

Хиллель кивнула.

– Она позвонила недели четыре назад, сказала, что готовит материал о секс-трафике, и попросила разрешения приехать, посмотреть все своими глазами. – Директриса немного помолчала и спросила: – Вы думаете, ее поэтому убили? Из-за статьи?

Полицейский неопределенно пожал плечами.

– На этой стадии расследования мы учитываем все возможности.

– Я бы не удивилась, – продолжала Хиллель. – Секс-трафик – большой бизнес, не сомневаюсь, вы это понимаете. И те, кто им занимается, не хотят, чтобы лодку раскачивали. Особенно русские, которые контролируют восемьдесят процентов бизнеса, а они не из тех людей, кому нравится, когда суют нос в их дела.

Бен-Рой посмотрел на страничку блокнота. «Русская мафия» уже который раз возникает в ходе расследования. Он сделал пометку рассказать об этом Пинкасу, который отвечает за русскую сторону расследования.

– Значит, она приезжала в ваш приют и разговаривала с вами?

– Да.

– О чем?

– Об очень многом: откуда берутся девушки, каким образом они попадают в Израиль, что с ними происходит, когда они здесь оказываются, и как эта проблема решается. Она провела у нас целый день, а через неделю мы разговаривали с ней по телефону. Не самый приятный в общении человек, но она искренне заинтересовалась нашей работой. И прекрасно держалась с девушками. С искренним состраданием.

Бен-Рой вспомнил слова Мордехая Яарона: «В ней было бессознательное сочувствие к обездоленным. Возможно, потому, что она вдоволь натерпелась сама».

– Было ли что-нибудь конкретное, что она хотела с вами обсудить? Какой-нибудь особенный аспект?

– Мы много говорили о том, что предпринимает правительство, чтобы справиться с проблемой. – Хиллель достала из кармана рубашки эластичную ленту для волос и принялась растягивать ее пальцами. – Или, вернее, не предпринимает. Я хочу сказать, что на сегодняшний день мы не достигли и того минимума, который принят госдепартаментом США для борьбы с секс-трафиком. Наши мудрые политики застряли где-то в Средних веках. И, говоря откровенно, большинство полицейских тоже. Считается, что запереть себя в бордель и ежедневно обслуживать по двадцать клиентов мужчин – это сознательный выбор карьеры.

Бен-Рой смущенно поерзал. Сразу после окончания полицейской академии ему немного приходилось заниматься проблемами жриц любви, и он ясно понимал, о каких умонастроениях говорила директриса приюта. Не желая вдаваться в тему, он спросил:

– Что-нибудь еще? Были ли, по-вашему, другие вопросы, которые особенно интересовали госпожу Клейнберг?

– Мы довольно долго обсуждали демографию бизнеса. – Хиллель продолжала поигрывать лентой. – Откуда берут девушек и тот факт, что в проституцию вовлекают все больше израильтянок и тем самым компенсируют уменьшение притока иностранок. Очень интересовалась клиентами, особенно из ультраортодоксальных. Они представляют большой рынок сбыта, и их всегда полно в борделях по пятницам, расслабляются перед субботой.

Хиллель с отвращением поежилась.

– Еще она задавала много вопросов о каналах трафика. – Директриса откинула волосы назад и перевязала лентой. – Особенно о тех, что проходят через Египет.

Бен-Рой поднял на нее глаза. Снова Египет. В этом расследовании то и дело натыкаешься то на Египет, то на русскую мафию. Он уже собирался спросить о подробностях, но его прервал стук в дверь. Одна из женщин, которую он видел в общем помещении, вошла с подносом с кофе и печеньем. Детектив подождал, пока она, поставив поднос на стол, отдала Хиллель конверт и ушла, и продолжил разговор:

– И что, много девушек поступают по этому египетскому каналу?