Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл"

Книга третья
Мерлин Робера де Борона

I. Совет демонов

Велик был гнев Врага нашего, когда Иисус из лона смерти явился сокрушить врата Ада, вывести за собою Адама, Еву и всех первых поборников Божиих, дабы вознести их из скорбного мрака к сияющим пределам Рая. В смятении и ярости столпились демоны, вопия:

– Кто сей дух, кому под силу сломить врата наши и разрушить твердыни наши? Мы уверились было, что ни один, рожденный женщиной, не избегнет наших цепей, и вот явился он, готовый обратить Ад в пустыню! Но как же сам он мог уйти от повинности, нам с него причитающейся?

Тут возвысил голос один демон:

– Я знаю корень наших невзгод: мы погубили наше дело, думая улучшить его. Вспомните слова, которыми долго докучали нам пророки: Сын Божий снизойдет на землю, говорили они; он уладит раздор, начатый Адамом; он спасет тех, кого ему угодно будет спасти. Увы! что они предвещали, то и сбылось. Явился их Спаситель, и вот он похитил у нас души, им избранные, и вновь завладел ими. Нам бы следовало это предвидеть, а возможно, и предупредить. И более того учинил их Спаситель: он смывает грех, воспринятый в материнской утробе, посредством некоей воды, которой окропляет их во имя Отца, Сына и Святого Духа. И мы оттого утрачиваем все свои права, если только души сами собою не возвращаются к нам. В довершение бед, он оставил на земле пастырей, в чьей власти отпускать и последующие прегрешения, если кто придет покаяться, совершив их. И потому люди всегда могут избегнуть нас. Где же тут справедливость? О! как он, однако, ловко сработал, и сколько же любви ему внушили эти люди, что он решился обрести среди них плоть, ради их искупления! Когда его умыслы возбудили в нас подозрения, мы стали его домогаться; мы пытались склонить его к соучастию в наших делах, как это было с Адамом; но напрасно мы усердствовали. Неужто же не найдет никто из нас средства если не возместить все, что мы утратили, то хотя бы сохранить то, что еще может быть утрачено?

– Ах! – вскричали все прочие демоны, – если человеку всегда уготовано прощение, если ему довольно однажды покаяться, чтобы избегнуть нас, то наше царство погибло; нам остается лишь страдать, не имея утешения видеть, как страдают люди.

Иные говорили так:

– Что нам навредило более всего, и что ускорило пришествие того, кто, быть может, сокрушит Ад, – это старания, нами же приложенные, чтобы муками нашими принудить его провозвестников к молчанию. Чем более они вещали, тем сильнее мы их разили; а не оттого ли спешит их Спаситель скорее вызволить их из наших казней? Между тем, если бы мы сумели наделить некоего человека нашими познаниями вкупе с нашей злокозненностью, такого человека, чтобы был на земле верным блюстителем нашей выгоды, мы могли бы получить от него большое подспорье. Поскольку он будет знать обо всем, что говорится и делается, близко ли, далеко ли, в веках прошедших и будущих, ему не составит труда взять верховную власть над людьми.

Тогда промолвил один враг:

– Не в моих силах сделать так, чтобы женщина зачала; но если бы мог – знаю я одну дочь Евы, которая не прочь поддаться нашим умыслам.

– Послушайте меня, – сказал другой, – есть среди нас один, кто по своей воле принимает человеческий облик и сближается с женщинами, когда пожелает. Не мог бы он, не давая ей заподозрить наших намерений, совершить то, к чему ты ведешь речь? Создание, зачатое таким путем, могло бы, живя между людьми, оправдать все наши надежды.

Так, тщась обмануть всемогущего Отца нашего и Господа, великий Враг решил произвести на свет человека, наделенного его разумением и его злонравием. Сколь непостижимы были в том его слепота и безрассудство, если он думал скрыть свои козни от Всемогущего, который прозревает все! Когда после оного большого совета сонмище рассеялось, Дух, по своей прихоти овладевающий женщиной[297]297
  В старинной английской поэме, краткое изложение которой дал Георг Эллис, женщина эта целомудренна и прекрасна. Это не вяжется с идеей исходного автора, который не признает, что Сатана мог иметь хоть малейшее влияние на тех, кто жил добродетельно. – Далее, когда мать Мерлина сохраняет свою былую чистоту после посягательства, жертвой которого она стала, демон сокрушается, что знает не лучше прежнего, что она делает и о чем размышляет; ибо он не смог осквернить ее душу одновременно с телом. Эта психологическая теория (простите за термин!) весьма красива; но нет ли в ней того изъяна, что она возводит первородный грех на Бога? (Прим. П. Париса).
  Георг Эллис (1753–1815) – английский поэт и историк литературы. Издал трехтомную антологию поэзии XIV в., включающую раннеанглийские и шотландские образцы, французские лэ, а также краткое изложение сочинений Гальфрида Монмутского. (Прим. перев.).


[Закрыть], отправился за ней.

II. Почтенный муж[298]298
  Букв. prud’homme. Это слово допускает широкий спектр толкований, от человека «честнейшего», «добропорядочного», «благоразумного» и «почтенного» до претенциозного резонера. Вот что пишет в другом месте сам Парис: «Это слово сегодня означает только человека недалекого и самодовольного, благодаря комедиям Анри Монье. В нашем романе prud’homme – это честный и здравомыслящий горожанин, и от этого старинного смысла произошло название арбитража в торговых делах, «Прюдомальный совет». Prud’homme предшествовал bonhomme [фр. «доброму человеку»]; это название для уважаемых семейств». (Прим. перев.).


[Закрыть] и его семейство

Она была жена богача, хозяина обширных земель, владельца коров, овец и лошадей. У них были три дочери, красивые и приятные в обхождении, и один сын, любезный и хорошо воспитанный. Враг же, чтобы преуспеть в своих замыслах, последовал в поле за работниками и умертвил большую часть скота[299]299
  Слово bêtes [фр. «скоты, животные»] соответствует в особенности баранам. Из пословицы: Девяносто девять баранов и…; остальное я сокращаю. (Прим. П. Париса).
  В полном виде пословица звучит так: «Девяносто девять баранов и один житель Шампани составляют сто голов скота». (Прим. перев.).


[Закрыть]. Когда хозяин узнал эту новость от своих пастухов, он впал в великую печаль; а Враг, зная, что не мог бы лучше заманить его к себе, как вызвав его гнев, напал на десять сильных и упитанных лошадей и убил их за единую ночь. Почтенный муж, когда слуги ему поведали об этой новой беде, не мог сдержать безумных и скверных слов; он предал дьяволу все, что у него оставалось. От этого Враг возымел чрезвычайную радость и, обратив его проступок себе на пользу, наложил руку на весь его прочий скот. Тогда горе побудило несчастного отца семейства отринуть всякого рода общение, и в этой-то розни[300]300
  Эта вера в опасность изоляции неоднократно выражена в нашем романе. В эпизоде со священником, преступный сговор которого с матерью одного из его судей разоблачает Мерлин и который бежит далеко от всех, кого обычно навещал, автор делает следующее замечание: «Да послужат эти рассказы тому, чтобы ни один человек не бежал от людей; ибо дьявол скорее является и охотнее приживается у людей одиноких, чем у прочих» (рук. 747, л. 81, об.). (Прим. П. Париса).


[Закрыть] Врагу не составило труда застичь сына спящим и задушить его. Оттого, лишенный всего, что он любил на свете, почтенный муж разуверился в Боге. А Враг не терял времени и подступился к жене; едва почуяв его вблизи, она бросилась в погреб, забралась там на ларь, схватила веревку и затянула ее вокруг шеи. Враг же пнул ларь ногою и ушел не ранее, чем удостоверился, что жена удушена. Почтенный муж не вынес последнего позора: болезнь одолела его; смерть не замедлила освободить его от всех скорбей сего мира.

Из его несчастного семейства оставались три дочери. Демон вознамерился погубить и их в свой черед.

Вернее всего было подстрекать их последовать своим наклонностям, гонясь за всевозможными плотскими утехами. Был там отрок, суетный, вздорный и буйный; Враг свел его со старшей сестрой; и так неотступен был отрок в своих мольбах, что она полностью предалась его воле. Правда, дело оставалось тайным; но для Врага, если уж он разлучил кого-то с Богом, нет удовольствия большего, чем извлечь из сего повод для посрамления. И вот вскоре все узнали о дурном поведении девицы и о том, как она утратила свою невинность. А в те времена, если женщина бывала уличена в плотском грехе[301]301
  «Которую уличили в avoutire», говорит Борон. Слово «avoutire» подразумевает любой плотский акт вне брака. Вполне возможно, что в случае прелюбодеяния старинные законы варваров предусматривали смертную казнь, так же как и законы Моисея. Автор жизнеописания С. Кентегерна говорит даже, что незамужнюю женщину, уличенную в невоздержанности, у бретонцев бросали в пропасть, а у саксонцев сжигали заживо. Видимо, к этим древним законам прибегали нечасто; но они могли стать следствием феодальной системы и неукоснительно применяться к женщинам – наследницам или держательницам земельных наделов. Так как при отсутствии прямого наследника владения должны были вернуться к сюзерену, вдова или наследница, произведшая на свет ребенка, законность которого не была признана, причиняла сюзерену ущерб. Мы увидим, как кумушки, которые далее судачат о беременности матери Мерлина, первым делом сожалеют, что от нее вот-вот ускользнет столько владений, домов и земель. «Недолговечно было столь прекрасное владение, и столь прекрасная земля, и столь добрые угодья; и вот нынче все будет потеряно» (рук. 747, л. 79, об.). И «несомненно, – добавляет духовник бедной беременной девушки, – когда об этом узнают судьи и суд, они велят взять вас, чтобы завладеть вашими большими домами, и скажут, что они вершат над вами правосудие». (Прим. П. Париса).


[Закрыть], ей оставалось объявить себя доступной всем[302]302
  Проститутке оказывали такое снисхождение, поскольку, признаваясь в этой профессии, она отказывалась от своей доли в семейном наследстве и уже не была «невестой с приданым», руку которой король мог предложить кому-либо из своих подданных. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], иначе над нею чинили обычную расправу; ее побивали камнями. Судьи, будучи о том извещены, собрались и вынесли приговор не без сожаления. «Посмотрите на эту семью, – говорили они промеж собою; – давно ли отец был богат, в чести, в окружении друзей. Что за злой жребий выпал его сыну, жене и ему самому; и вот нам придется осудить на смерть его дочь!» Из жалости и из почтения к старинному другу они порешили, что ее отведут в поле и погребут заживо, среди ночи, дабы скрыть дело, насколько возможно. Это ли не пример, чего могут дождаться от Врага те, кто его чтит и ему повинуется.

Был в этой стране один добродетельный муж, которому поведали то, что повсюду говорилось об этом злоключении. Он отправился к двум другим сестрам, чтобы их утешить и выспросить, как же им выпало столько несчастий.

– Не знаем, – сказали они, – разве только Бог возненавидел нас.

– Никогда не говорите так, – ответил сей праведный муж, – вы ничего не потеряли по воле Божьей; напротив, Бог страждет, глядя, как грешник ненавидит сам себя. Все, что случилось с вами, – происки Врага. Но знали ли вы о дурной жизни вашей сестры?

– О! конечно, нет!

– Опасайтесь же поступать, как она, ибо зло происходит от дурных дел, а благо – от добрых. Так говорил святой Августин.

Так наставлял их добродетельный муж. Старшая слушала его со вниманием и не забывала ни одного его слова. Он учил их своей вере, как должны они молиться Богу, благоговеть, поклоняться и служить Иисусу Христу.

– Если вы хорошо запомните мои советы, – говорил он им, – вы извлечете из них великую пользу, Враг не будет иметь власти над вами. Вы будете моими дочерьми в Боге; я позабочусь о ваших нуждах; когда вам понадобится спросить совета, мой дом недалеко, приходите ко мне, и вы поступите мудро.

Демон видел с неудовольствием, что обе девицы готовы ускользнуть от него; и поскольку он не надеялся более обмануть их при содействии мужчины, он подумал, что женщина могла бы ему сгодиться лучше. Там была одна, всегда готовая ему повиноваться; он пошел к ней и попросил ее посетить младшую из двух девиц; ибо знал, что со старшей, более мудрой и скромной, он ничего не добьется.

И вот старуха пришла к младшей и начала с расспросов о ее жизни и о том, как живет ее сестра.

– Она вас любит? Всегда ли она приветлива с вами?

– Это самая печальная девушка на свете, – отвечала юная дева. – Она непрестанно думает о несчастьях нашей семьи, она никого не принимает. Лишь одному праведному человеку доверяется она вполне, он питает в ней эту привычку к горестным размышлениям; только с ним она видится, только ему внемлет и ему послушна.

– Ах! милая сестричка, – молвила тут старуха, – в какую бездну вы угодили! Мне вас жаль, ведь такая великая красота пропадает понапрасну: пока вы остаетесь в подобном обществе, придется вам отказаться от мирского счастья. Если бы вы хоть единственный раз изведали радости и забавы других женщин, когда они бывают со своими дружками, вы бы не дали и гнилого яблока за наисладчайшие из нынешних ваших удовольствий. Истинное блаженство – это близость тех, кого мы любим; иначе это не жизнь. Что до меня, я предпочла бы не иметь куска хлеба, но ощущать рядом своего друга, чем без него обладать всеми богатствами мира. Счастье – это союз мужчины и женщины. А знаешь ли, милая моя, почему я жалею тебя? Ведь твоя сестра, старшая из вас, раньше тебя обретет себе в пару мужчину, она первая найдет супруга. Когда она будет замужем, ей дела не будет до твоего девичества, и ты потеряешь все, чего по праву могла бы ожидать с такой-то красотой[303]303
  Если ей о тебе еще будет печаль. Таков последний стих, сохранившийся от изначальной поэмы Борона. В отличие от первой части, Иосифа, Мерлин не сохранился для нас целиком. Но, как мы уже говорили, его воспроизвели в прозе, и собиратели приняли его как составляющую и даже необходимую часть своего цикла о Круглом Столе. Мы же теперь, за неимением стихов Робера де Борона, будем следовать прозаическому переложению, которое, судя по всему, нам следует воспринимать как верное. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

– Но, – сказала девушка, – у нас была еще сестра, которую подвергли позорной смерти за то, что она поступила, как вы советуете.

– Вашей сестре не хватило сноровки; а если вы изволите довериться мне, то без малейшего опасения получите все, чего вам только можно и должно желать.

– Не знаю, – ответила девушка, – но я боюсь, как бы моя старшая сестра не застигла нас. Уходите! Поговорим об этом снова в другой раз.

Старуха удалилась; но с этого момента юная девушка была вся во власти речей, ей напетых. Демон, которому доступ к ней начал приоткрываться, часто слышал, как она говорила, глядя ночами на свое прекрасное тело: «Да, старушка права: не так уж я счастлива». Однажды она позвала эту старуху прийти снова:

– Правду вы говорили, – сказала она ей, – моей сестре нет дела до меня.

– И того больше она о вас забудет, – ответила старуха, – когда найдет то, что ищет, то есть, дружка-мужчину для себя. Ибо от этого, милая девушка, происходит вся радость мира.

– Этому я верю, и охотно последовала бы вашим советам, если бы не боялась, что меня за это казнят.

– Я знаю способ, – промолвила старуха, – избавить вас от этой боязни. Вы уедете из этого дома, сказав, что не можете поладить с вашей сестрой. Так вы вновь обретете свободу телесную, нимало не опасаясь правосудия. Когда же в столь приятной жизни вы проведете некоторое время, то легко найдете доброго человека, который возьмет вас в супруги за вашу красоту.

Бедная девушка последовала этому совету; она ушла из дома своей сестры и предала свое тело мужчинам.

Велика была скорбь старшей сестры, увидевшей, как та удаляется от нее, чтобы вести подобную жизнь. Она пошла к праведному мужу, который давал им столь добрые советы, и рассказала ему со слезами, как сестра ее покинула, с тем чтобы вести жизнь ничейной женщины.

– Перекреститесь, дочь моя, – молвил ей праведный муж; – бес еще идет за вами по пятам, он не удовольствуется, пока и вас не введет в заблуждение. Бог может уберечь вас от него, если вы последуете моим наставлениям.

– Ах! – сказала она, – я выслушаю все, что вы мне скажете, ибо меня мучает страх, что у меня не хватит сил защитить себя в одиночку.

– Истинно ли вы веруете в Отца, Сына и Святого Духа; и что эти ипостаси триедины в Боге, и что Господь наш снизошел на землю, дабы спасти тех, кто примет крещение и повинуется святой Церкви?

– Да, во все это верую.

– Тогда, – продолжал сей добродетельный муж, – бес не обманет вас: только остерегайтесь поддаваться гневу; гнев – это страсть, которая наипаче всех служит делу Врага. Когда у вас будет причина для печали, приходите ко мне; если вас одолеет уныние или дурные мысли, исповедуйтесь в них и попросите за них прощения у Господа, у всех Святых, у всех живых тварей, что веруют в Бога и уповают на Него. Ложась в постель или покидая ее, каждый раз креститесь во имя Отца, и Сына, и Святого Духа; осеняйте себя крестным знамением, в память о кресте, на коем было распято тело Господне; и к тому же позаботьтесь, чтобы в комнате, где вы ночуете, всегда был свет; ибо дьявол любит только мрак и не так легко является в местах, заведомо ясных.

Девица выслушала эти наставления и обещала им следовать. Она вернулась домой и вела себя как нельзя более смиренно пред лицом Бога и с нищими. Соседи, приходя ее навестить, говорили:

– Голубушка, вот ведь какая беда случилась с вашим отцом, матерью, братом и сестрами! Но все же не падайте духом: вы богаты, у вас большое наследство; если вы себя соблюдете, какой-нибудь добрый человек, может быть, возьмет вас в жены.

Она отвечала:

– Все в воле Господа нашего! Ему все ведомо, и Он дарует мне то, что мне более всего подобает[304]304
  Поэма, опубликованная Эллисом, не сохраняет за матерью Мерлина полной невинности. Она бесцеремонно относит ссору обеих сестер на счет взятой ими привычки пить эль сверх меры. Вот как зачастую извращаются оригинальные произведения. Если бы добродетель и простота матери Мерлина не были полным контрастом порочности и хитрости демона, Бог не вмешался бы в пользу ребенка, чтобы противопоставить права целомудренной матери правам проклятого отца. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

III. Зачатие Мерлина

Прошло два года, а демон все не мог найти способа ее совратить. Но, пока выискивал, придумал он, что, наверное, вызвав ее гнев, он заставит ее забыть обо всем, чему учил ее праведный муж. И вот он пошел за дурной сестрой и однажды в субботу вечером привел ее к той домой. Она набрала себе в свиту толпу юнцов, а те, войдя в дом, подняли шум, весьма неприятный для мудрой девицы, которая кротко промолвила:

– Милая сестрица, пока вы будете вести такую жизнь, я прошу вас не приходить сюда: вы навлечете на меня хулу, которая мне вовсе не нужна.

– Что вы там толкуете про хулу, – ответила злая сестра, – и про дурную жизнь? Ваша-то еще похуже моей; я же знаю, что этот святоша с вами водится не по-божески, и если бы судьи проведали об этом, как я, вас бы сожгли.

При этих словах девица разгневалась; она велела своей сестре убираться из дома.

– Этот дом такой же мой, как и ваш: мы его наследуем от моего отца, и я намерена здесь остаться.

– Уходите вон!

И, быстро схватив ее за руку, она собралась выставить ее прочь, но тут юнцы бросились наперекор, схватили девицу и осыпали ее ударами. Она едва вырвалась от них; и, убежав сразу в свою комнату, закрыла за собою дверь. Да и как бы ей удалось устоять? в доме никого не было, кроме служанки.

И едва запершись, она бросилась одетая на свое ложе и горько расплакалась, заново переживая сердцем прежние несчастья своего семейства и сверх того стыд, ею только что перенесенный; после, вся изойдя в слезах, она заснула.

А демон, видя, что она, оставшись одна и без света, в горе своем забыла перекреститься, смекнул, что сейчас она отнюдь не под дланью Божией.

– Настал миг, – промолвил он, – призвать того из нас, кто способен принять человеческий облик и познать женщину.

Сей демон оправдал ожидания Ада: он вошел к юной деве и возлежал с нею спящей. Когда она проснулась, то осенила себя крестом:

– Святая Мария! что со мной случилось? Ах! Пречистая Дева, умолите вашего дражайшего Сына и вашего Отца всемогущего спасти и сохранить мою душу от Врага!

Но было уже поздно: дьявол достиг своей цели, Мерлин был зачат.

Я не намерен здесь воспроизводить всю первую часть романа: достаточно будет обозначить его характерные черты. Но, прежде чем идти дальше, несколько слов о стиле прозаика. Святой Грааль и Мерлин, без сомнения, представляют нам одну из первых проб той французской прозы, которой потом будет дано воссиять в таком блеске, воплотиться в стольких шедеврах. У нее еще нет той силы, полноты и разнообразия, которые будут отличать ее позже; но ее поступь уже легка, гармонична; она владеет тайной диалога, очаровательной тайной, которой никакой другой язык, кажется, не обладает в той же степени. Наконец, в ней нет ничего чопорного, натянутого, она свободна от всякого подражания греческому или латыни. Однако здесь еще чувствуется продвижение вслепую, свойственное юному возрасту: повествование, из боязни быть неполным, следует шаг за шагом, не пропуская ни одной детали, и не осмеливается пересечь одним махом сухие земли, чтобы затем пребывать на зеленых лугах. Но эти замедления зачастую придают персонажам атмосферу жизни, и наши взоры любуются их похождениями, как смехом и играми стайки прелестных детей. Позже писатель вооружится ножницами поострее; он будет жертвовать многими ненужными ветвями, многими бесполезными почками, чтобы придать дереву больше высоты, силы, элегантности; хотя отсеченные почки и ветви тоже обладали бы своей красотой. А в наших Романах Круглого Стола мы, в любом случае, прощаем повторения, длинноты и в конце концов привыкаем к этой монотонности форм, которая не умаляет ни поэтической силы, ни взлетов воображения.

Чем далее мы последуем за повествованием, тем чаще будут в нем появляться женщины, и тем больше будет роль любви в приключениях. Но картины счастливой и удовлетворенной любви не помешают авторам сохранять непостижимое чувство очаровательного целомудрия и первобытной невинности. Местами кое-какие слова могут, пожалуй, удивить читателей нашего времени и окрасить мимолетным румянцем лица женщин, которые станут читать или слушать эти повести. Но не следует надеяться найти в двенадцатом веке все внешние предосторожности века нашего: слова, которые ранят современную стыдливость, ныне заменены другими словами, которые порой тоже оскорбили бы стыдливость наших предков. Во всех случаях они представляют образы, в которых даже сегодня нет ничего особо страшного. Не раз уже было замечено: эти слова, запрещенные в наши дни, не были таковыми ни в библейские времена, ни в наши Средние века. Избегать же старались потворства тому, чтобы удерживать мысли на картинах разделенной любви, с намерением произвести на чувства заразительное впечатление. От этого греха наши романисты не вполне чисты; если бы я такое утверждал, мне не преминули бы процитировать повесть, которая увлекла на ложный путь Франческу да Римини; можно бы привести и другие. Но, по крайней мере, можем заверить, что такого рода сцены – первое сближение Гвиневры и Ланселота, любовные дела Игрейны, Артура и короля Бана из Беноика – все же окутаны ароматом чистой и наивной поэзии.

IV. Рождение Мерлина

В первых же словах, которые остановят наше внимание при возвращении к истории Мерлина в том месте, где я ее покинул, мы уже найдем свидетельство соблюдения определенных приличий, которые для двенадцатого века были столь же обычны, как и для нашего. Как только юная девушка, орудие злых дьявольских козней, заподозрила несчастье, которое с ней случилось, она спешит пойти и рассказать все святому человеку, своему наставнику. Но она идет к нему не одна:

Она позвала своего слугу, чтобы он привел ей двух женщин; и когда они пришли, то собрались в путь, чтобы идти к исповеднику[305]305
  Здесь и далее вертикальной чертой отмечены фрагменты, которые в оригинале даны на старофранцузском языке. В этом томе Парис впервые не только кратко излагает содержание старинных рукописей, но и публикует в значительном объеме исходный материал. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Эта деталь небесполезна, и я не знаю, всегда ли молодые набожные особы нашего времени заботятся о принятии таких же предосторожностей.

Праведный муж изъявил недоверие в той мере, какой оный случай заслуживал. Наконец, будучи обезоружен чистосердечным видом бедной страдалицы, он наложил на нее строгое наказание за грех небрежения, в коем она, по меньшей мере, оказалась виновна.

Ибо от великого гнева забыла я перекреститься; и с тем позабыла все наставления, что вы мне давали. А очнувшись, нашла я себя опозоренной,

– так она сказала ему.

Праведный муж запретил ей все мирские развлечения, все игривые и непристойные мысли:

Я тебе их запрещаю навеки; ибо тех, кто предается блуду во сне, ничто не может уберечь.

Дьявол увидел со злобою, что он смог осквернить тело девы, но не овладеть ее помыслами, так что

он не знал, ни что она делала, ни что она говорила, будто с нею ничего и не было.

Но он утешился при мысли, что хотя бы самое дитя будет принадлежать ему. Бремя девицы стало явным, и его не преминули заметить. Прочие женщины говорили, глядя на нее:

– Боже! Милая сударыня, что это с вами? как вы прибавляете в теле!

– Это правда, – отвечала она.

– Уж не в тяжести ли вы?

– Наверное, так.

– А от кого?

– Не дай мне Бог милости разрешиться, если я знаю.

– Так неужели вы имели дело со столькими мужчинами?

– Богу было угодно, чтобы до сих пор ни один не приблизился ко мне!

При этих словах женщины крестились:

– Милая, так не бывает, как вы нам тут рассказываете, и быть никогда не могло. Видно, вы любите того, с кем спознались, больше самой себя. Вы не хотите его винить; а ведь он навлечет на вас беду; когда суд узнает об этом, вас приговорят к смерти. Надо же, сколько прекрасных домов пропадет, сколько прекрасных угодий!

Суд даже ожидать не стал, когда девица разрешится от бремени: получив известие о том, что передавалось из уст в уста, служители явились за нею. Она не колеблясь дала признание, влекшее за собой приговор. Добродетельный муж, который не терял ее из виду, упросил судей подождать, по крайней мере, пока дитя появится на свет.

– Я вам не буду говорить, – сказал он им, – что я думаю об этой женщине; но плод, ею зачатый, невиновен. Велите же запереть несчастную мать в башню, оградив от всех людей внешнего мира. Придайте ей двух женщин, которые помогут ей при родах, и чтобы они не сообщались ни с кем, пока не выполнят этот долг. Что же до матери, предоставьте ей время вскормить свое дитя молоком, до того дня, пока оно не сможет довольствоваться другой пищей. А после вы ей вынесете такой приговор, какой вам будет угоден.

Судьи согласились на то, о чем просил праведный муж. Девицу препроводили в башню, все входы в которую замуровали: вместе с нею были заперты две матроны, из числа наимудрейших. Из окна, сделанного наверху башни, спускалась веревка, посредством которой им доставляли все, в чем они нуждались. Праведный муж, расставаясь, сказал девице, чтобы она озаботилась крестить дитя сразу после рождения, а после дала бы ему знать о дне, когда она будет призвана к судьям.

Когда подошел срок, она произвела на свет сына, коему полагалось бы, по всей видимости, достаться дьяволу, его породившему; но, поскольку девица не по своей воле претерпела гнусные объятия, то Бог, принявший муки во искупление всех нас и ведающий наши истинные помыслы, не потерпел, чтобы дитя принадлежало Врагу всецело. Единственно для того, чтобы быть справедливым, даже супротив дьявола, Бог позволил, чтобы Мерлину, как и отцу его, дано было знать обо всем прошедшем; но затем, чтобы соблюсти равновесие между небом и адом, Бог присовокупил к науке, воспринятой младенцем от отца, науку о грядущем, дарованную свыше. Итак, дитя могло выбирать по своей воле между тем, что унаследовало оно от ада, и тем, что ему дано было с небес.

Вот при каких обстоятельствах родился Мерлин. Увидев его, матроны испустили крик ужаса, ибо он был волосатым, каким не бывал ни один младенец. Мать же при виде его сотворила крестное знамение и воскликнула:

– Ради Бога, милые сударыни, сделайте так, чтобы его окрестили немедленно![306]306
  Мотив крещения Мерлина, по мнению некоторых комментаторов Артурианы, был введен средневековым духовенством, пытавшимся «приручить» кельтские легенды о Мерлине, введя их в христианское русло. В одних версиях (как у Робера де Борона) Мерлина окрестили по воле его матери, в других – по просьбе его возлюбленной Вивианы или по его собственной. (Прим. перев.).


[Закрыть]

– Какое же имя вы хотите ему дать?

– Имя моего отца, а он был Меллин, или Мерлин[307]307
  У исследователей Артурианы (см., например, подробнейшую книгу В. Эрлихмана «Король Артур») есть и другое толкование имени Мерлина: его производят от имени валлийского барда Мирддина (Myrddin), который, впрочем, жил на полвека позже реального Артура. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Они тотчас положили его в корзину, которую поднимали и опускали на веревке, и дали знать стражникам, державшим с ними связь, что они должны окрестить его под именем, указанным матерью.