Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл"

V. Суд над матерью Мерлина

Вслед за тем Мерлина вернули матери, которая питала его молоком девять месяцев. Однако матроны не могли прийти в себя от удивления, видя, как он космат и силен; ибо, едва родившись, он на вид казался более чем двухгодовалым. Через восемнадцать месяцев они сочли, что пора им вернуться по домам, ведь не могли они оставаться вечно взаперти, вдали от своих родных и близких. Не преуспев в мольбах, чтобы они задержались подолее, мать рыдала, опершись на окно башни и держа дитя на руках.

– Ах! милый мой сын! – восклицала она, – из-за вас я приму смерть; я ее не заслужила, но кто мне в этом поверит?

Тут дитя заговорило, глядя на нее:

– Милая матушка, не бойтесь; вы умрете не от того, чему я буду причиной.

Мать, услышав его, от волнения выронила ребенка. Подбежали матроны:

– Что такое! – вскричали они, – никак вы хотите его убить?

Она передала им слова, произнесенные младенцем; все трое наперебой пытались добиться от него еще; но напрасно они над ним хлопотали, он хранил молчание. Несколько дней спустя мать обратилась к матронам:

– Скажите при нем, что меня сожгут в наказание за грех его рождения; увидим, заговорит ли он.

Тогда женщины начали:

– Ах! вот беда, госпожа, что ваше прекрасное тело сожгут из-за этого младенца! Будь проклят день, когда он родился!

– Вы лжете, – вскричал Мерлин, – моя мать вас заставила так говорить; но вы более безрассудны и грешны, чем она.

Эти слова их так напугали, что они не захотели оставаться долее. Между тем судьи условились огласить свой приговор через сорок дней, считая с того самого дня. Когда срок истек, девица предстала перед ними, держа дитя на руках и утверждая, как и прежде, что не знает, кто сделал ее матерью.

– Но ходят слухи, – сказал главный судья, – будто это дитя разговаривает, подобно взрослому: так что же, он ждет для этого, чтобы его мать сожгли?

Тогда ребенок, вывернувшись из рук матери, сошел на землю и, подойдя к скамье судей, произнес:

– За что вы хотите сжечь мою мать?

– За то, – ответил судья, – что она зачала тебя в срамоте телесной и не хочет назвать того, кто тебя породил. Мы не можем нарушить закон наших отцов.

– Это было бы по закону, – возразило дитя, – если бы она совершила зло, ей вменяемое, и если бы другие, кто не несет кары, не совершали его наравне или в большей мере.

– Мы ее виним потому, – сказал судья, – что она не желает признаться, кто твой отец.

– Я прекрасно знаю, чей я сын, – отвечал младенец, – а вот вашей матери лучше ведомо, кто ваш отец, чем моей – кто мой.

– Что ты там рассказываешь о моей матери? – спросил судья, – я готов выслушать все, что ты можешь о ней сказать.

– Ну что же! Если бы ты вершил правый суд, ты бы ей первой вынес приговор.

Судья послал за этой дамой; когда она пришла, он обратился к народу:

– Вот моя мать, послушайте, что скажет о ней этот младенец.

– Ах! – промолвил тут Мерлин, – вы не так мудры, как полагаете; отведите вашу мать в закрытую комнату; пусть будет дозволено войти к ней только вам, двум вашим ближайшим советникам и мне. Но если вы согласитесь, что она более виновна, чем моя мать, будете ли вы еще утверждать, что та достойна смерти?

– Нет.

– Мы в этом клянемся, – сказали все, кто заседали вместе с судьей.

Когда они оказались взаперти, Мерлин сказал:

– Лучше бы вам признать невиновность моей матери, ни о чем не расспрашивая вашу.

– О! – ответил судья, – так ты не отделаешься: придется тебе говорить.

– Ну так вот, я повторяю, ваша мать лучше знает, кто ваш отец, чем моя знает, кто мой.

– Ну и что с того! Матушка, – спросил судья, – разве я не сын вашего законного супруга?

– Милый мой сын, – ответила она, – от кого же еще вы могли родиться?

– Госпожа, – сказал Мерлин, – пора вам поведать вашему сыну правду; вы вдова, но отец его еще жив. Это ваш духовник; тому примета – что, отдаваясь ему, вы говорили, что боитесь зачать. Он вас ободрил, обещав брать на заметку дни, когда станет видеться с вами, чтобы самому знать наверняка, будет ли дитя от него, а не от другого, о ком он подозревал, но кто не был вам супругом: ведь прежде того вы жили с вашим бароном врозь.

– Ах! сын мой, – вмешалась мать, – неужели вы поверите подобным мерзостям, устами Сатаны изрыгаемым!

– Если вы отрицаете это, – продолжал Мерлин, – скажу вам еще другое: когда вы узнали, что носите плод, вы известили священника; он направился к вашему господину и устроил так, чтобы тот помирился с вами; вы провели ночь со своим бароном, так что оный милейший человек не усомнился, что дитя ему родное. Подобные дела творятся повсеместно.

Сии последние слова привели женщину в смущение; она не нашла более ни слова в ответ. А сын ее промолвил, обращаясь к ней:

– Милая матушка, кто бы ни был мой отец, я не забуду, что я ваш сын: скажите же правду.

– Ну что же, – проговорила мать, – я не могу ее более скрывать, правда в том, что поведало это дитя.

– Если это так, – сказал судья Мерлину, – я не буду казнить твою мать за преступление, которое прощаю своей; но, дабы народ удовольствовался, скажи мне истинное имя твоего отца.

Мерлин ответил:

– По доброй воле я сознаюсь в том, о чем не сказал бы по принуждению. Я рожден от злого духа, который обманом проник к моей матери. Сей разряд демонов зовется Инкубы; они обитают в воздушных пространствах, и Бог дозволяет им знать прошлые дела и речи[308]308
  Сказания об инкубах были широко распространены в средневековой литературе; судя по ним, особенным вниманием инкубов пользовались женские монастыри. Будучи бесплотными, эти демоны якобы могли по желанию принимать телесную оболочку и домогаться любви земных женщин. В толковании некоторых теологов инкубы – падшие ангелы. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Через него я и проведал тайну своего рождения. Но Господь наш, узрев добродетели моей матери, ее раскаяние и кару, наградил меня даром предвидеть будущее; и я тебе это сейчас докажу.

И, отведя судью в сторону, продолжил:

– Твоя мать, выйдя отсюда, направится к тому, кто тебя породил. Она передаст ему все, что я открыл тебе; и в тот же миг святого отца проберет такой страх перед твоей местью, что он позволит нечистому увлечь себя к реке, в которой и утопится.

И так и случилось, как предсказал Мерлин. Судья объявил народу, что мать оправдана своим сыном, самым мудрым ребенком на свете. Народ разошелся, довольный, а Мерлин, расставаясь с судьей, просил его рассказать все то, что случилось накануне, праведному мужу, бывшему советчиком его матери. Его звали Блез, и он был тем самым, на кого Мерлин впоследствии возложит труд написать о том, что с ним произойдет.

VI. Комментарий. – Мэтр Блез

Если бы Борон всего лишь следовал общераспространенному в то время преданию о зачатии, рождении и небесно-адских способностях Мерлина, ему бы не было нужды искать гаранта истинности своего рассказа. Ему достаточно было бы сказать: это есть в Святом Граале или в Бруте. Но, поскольку он многое добавил от себя к тому, что уже было известно о пророке, он счел себя обязанным ввести некий солидный персонаж, поверенного тайн Мерлина. Тому надлежало не только записывать все, что расскажет ему колдун о своих деяниях, но еще и объединить эти надиктованные рукописи с историей Иосифа Аримафейского и Грааля. Роль Блеза кажется нам сегодня наивной, и, возможно, современники Борона заблуждались на сей счет не более, чем мы. Но Борон не стал бы его вводить, если бы нашел источник похождений и рассказов своего Мерлина в Святом Граале или в переводах книги Гальфрида Монмутского. Впрочем, чтобы оценить литературную значимость роли, исполняемой Блезом, надо перенестись в двенадцатый век. В то время первейшей мерой предосторожности, которую должен был соблюсти сочинитель, было обеспечение гаранта своих повествований и указание источников, откуда он их черпал. Эта уловка, применяемая с давних пор, всегда более или менее удавалась. Лже-Дарет[309]309
  Дарет Фригийский – вымышленный автор латинской «Повести о разрушении Трои», которая была сочинена, предположительно, в V или VI в. (Прим. перев.).


[Закрыть] снискал доверия больше, чем божественный Гомер, поскольку он утверждал, что присутствовал при осаде Трои; лже-Каллисфен[310]310
  Каллисфен – племянник Аристотеля, который действительно воспитывался вместе с Александром Македонским и писал труды по истории Греции. Но «История Александра Великого», на которую, очевидно, ссылается Парис, перу Каллисфена не принадлежит и создана намного позже. (Прим. перев.).


[Закрыть], выдававший себя за наставника и наперсника Александра, склонял к себе слушателей в ущерб Арриану[311]311
  Флавий Арриан (ок. 86 – ок. 160 гг.) – древнегреческий историк и географ. В частности, оставил 7-томное описание походов Александра Македонского. (Прим. перев.).


[Закрыть], Плутарху и Квинту Курцию[312]312
  Квинт Курций Руф – римский историк, живший, вероятно, в I в. н. э. Автор «Истории Александра Великого Македонского». (Прим. перев.)


[Закрыть]. Лже-Тюрпен, капеллан Карла Великого, числился среди самых подлинных летописцев[313]313
  Под именем архиепископа Тюрпена некий автор издал описание похода Карла Великого в Испанию. Подробнее об этом см. во Введении П. Париса (стр. 32). (Прим. перев.).


[Закрыть]. И вот Роберу де Борону, прежде имевшему гарантом для своего Иосифа Аримафейского великую книгу Грааль – которую он, скорее всего, никогда не видел, – точно так же пришлось объяснять, каким образом сохранилась память о деяниях и подвигах Мерлина, которые не имели ничего общего с легендой о Граале. Он, по сути дела, упредил возражения, домыслив, что Блез, исповедник матери пророка, с самого начала вел заметки о делах Мерлина и присовокупил их к легенде об Иосифе Аримафейском.

Проследим эту важную боковую ветвь книги о Мерлине.

Соглашаясь принимать от пророка его тайны и записывать их, Блез прежде хотел быть обнадежен, не опасно ли служить сыну падшего ангела. Мерлин возразил ему, что держится путей Божиих и что он обрел милость Того, Кому ведомы глубины сердец.

– Блез, – добавил он, – я поведаю тебе то, что знает лишь сам Господь Бог да я. Ты из этого создашь книгу, и те, кто постигнет ее впоследствии, станут лучше и менее досягаемы для греха.

И когда Блез собрал чернил и пергамента, Мерлин рассказал ему про сердечные узы Иисуса Христа и Иосифа Аримафейского; про потомство Иосифа, и как звали тех, кто были хранителями Грааля, про призвание Алена и уход Петра, про передачу священного сосуда от Иосифа Брону, Богатому Рыболову. Он поведал ему, как после всего этого демоны держали совет и решили вывести в мир его самого.

Так наговорил Мерлин сей труд и велел Блезу записать его.

– Книгу, которую ты сочинишь, – сказал еще Мерлин, – будут переписывать повсюду и внимать ей охотно. Однако веса она не возымеет, поскольку ты не апостол и быть им не можешь. Все, что апостолы писали о Господе нашем, они видели сами; тебе же придется записывать о том, чего ты не увидишь, но лишь о чем я тебе повествую. Ты сопряжешь историю Иосифа Аримафейского с моей и из этих двух повестей создашь единую книгу, в которой будет недоставать только тайных слов, сказанных Иосифу Аримафейскому Господом нашим Иисусом Христом, тех, что никому повторять не должно.

Я же направлюсь в страны Запада, куда меня препроводят посланные схватить меня, ибо они будут думать, что им нужна моя кровь. Прежде чем там воссоединиться со мною, следуй по дороге в Нортумбрию, где пребывают хранители Грааля, к которым ты в свое время будешь причислен, в награду за твою благочестивую жизнь и за то деяние, которое я на тебя возлагаю[314]314
  «А мне надлежит идти в страну, откуда пришли искать меня… и ты туда придешь, чтобы завершить то дело, которое начал. Но ты придешь туда не со мною, а пойдешь сам по себе, и спросишь страну, именуемую Нортумбрия; эта страна полна огромнейших лесов, и есть в ней такие места, где никто еще не бывал… и там ты получишь доброе воздаяние; и дело твое пребудет всегда, но по истечении века воротись и внимай прилежно. И знаешь ли ты, откуда изойдет сия благодать? Изойдет она от той благодати, коей Господь наш одарил Иосифа. И когда ты исходишь много земель ради него и его предтеч, и ради их блага, и за тобою будет столько добрых дел, что должно будет тебе войти в их сонм, я укажу тебе путь туда, где они пребывают, и ты увидишь те прекрасные покровы, что наложил Иосиф на тело Иисуса Христа, ему отданное…» (л. 84, об.).
  Рукопись 749, л. 132, прибавляет: «На христиан, которые были в этой стране (до прихода Иосифа), мне не пристало отвлекаться, кроме как на упомянутых в этом сочинении. А если кто желает послушать рассказы о королях, бывших прежде, и желает узнать об их жизни, пусть обратится к истории Британии, называемой Брут, которую мессир Мартин из Рочестера перевел с латыни на романский язык, где счел нужным; и там он об этом узнает доподлинно».
  Я не знаю никакого другого упоминания об этом Мартине из Рочестера, сопернике Пьера из Лангторфа и нашего Васа. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Заметим, однако, что, хотя Мерлин и посылает Блеза в страну, куда удалились хранители Грааля, он еще не дает ему способа приобщиться к ним. Это счастье должно стать наградой за жизнь, посвященную работе и добрым делам. Итак, единственно к самому Мерлину Борон возводит здесь рукопись не только своей поэмы о Мерлине, но и поэмы об Иосифе Аримафейском; ибо он не мог слышать про роман о Граале в прозе, который его анонимный автор преподносит как список с оригинального автографа Иисуса Христа.

Каково было место рождения Мерлина? Куда прибудут посланцы Вортигерна, чтобы найти его? Гальфрид Монмутский и Гиральд Уэльский называют город Кармартен в южной части Уэльса; Робер де Борон, похоже, совсем иного мнения. Согласно его тексту, можно бы предположить Малую Бретань. В самом деле, Мерлин говорит Блезу: «я буду послан к Западу»; а у него Запад – это всегда Великая Бретань. Значит, он не был там, когда так говорил; Арморика, Франция – для него Восток. Но, повторяю, в этом указании много неопределенности.

Как бы то ни было, прослеживая шаг за шагом композицию романов, можно видеть, как рассеиваются те надуманные схемы, те глубокие теории, за которые слишком часто превозносили их авторов. Основная религиозная идея, без сомнения, представляет некую национальную легенду, связанную с реальной или фиктивной генеалогией древних бретонских королей; но здесь не следует искать никакой философской или мистической цели. Единственное назначение легенды о Святом Граале было в том, чтобы придать первой проповеди Евангелия на острове Британия азиатское происхождение и защитить древние формы бретонского богослужения от посягательств противоположного толка[315]315
  Подробнее о противостоянии бретонского и папского христианства см. во Введении П. Париса (стр. 79–87). (Прим. перев.).


[Закрыть].

Но отправную точку того, что в Романах Круглого Стола выходит за пределы благочестивой легенды, всегда можно заметить в переводах Historia britonum и в старинных лэ, которые распевались во всех частях Франции задолго до творения Монмута. Робер де Борон, повторяю, не располагал другим пособием, не черпал из другого источника: теми удачными добавлениями, которые он сделал к народным сказаниям, мы обязаны его воображению, его гению. Легенда об Иосифе Аримафейском, неважно, бретонская, галльская или латинская, существовала до его поэмы. Но если, скажем, Гальфрид Монмутский сконцентрировал внимание и литературную любознательность своего века на приключениях Артура и Мерлина, то Робер де Борон и его продолжатели постепенно возвели на этом фундаменте зачарованное здание Романов Круглого Стола и придали всей этой череде творений своего рода единство, привязав их к первоначальной религиозной основе. Это был для них способ войти в сюжет и завершить его: два дела, весьма трудных и тягостных во всех жанрах сочинительства.

Но никогда эти бессмертные создатели свода романов не помышляли основать новую систему эстетики на руинах той, что была прежде них. Да простит меня один современный писатель, который, пообещав разъяснить толком дух и характер наших романов, на самом деле сгустил тени, их окружающие. Нет, что бы ни говорил г-н Луи Молан, Церковь никогда не воспринимала рыцарство как религиозное установление, как военизированное духовенство, как союз вооруженных пастырей, образцом для которого послужил бы Круглый Стол. Церковь никак не причастна к рождению всех этих героев, и воинская система феодализма сложилась в духе, совершенно чуждом духу Церкви и духовенства. Сверх того, более чем сомнительно, чтобы «книга о Святом Граале никогда не имела ничего общего с орденом тамплиеров». Все это пишется и повторяется в наше время, когда критикам хочется все объяснить синтетическим методом; но из всего этого ничто не доказывает даже существования тех сочинений, к которым его примеряют.

VII. Вортигерн. – Путешествие Мерлина. – Простолюдин с новыми башмаками. – Погребение младенца. – Два дракона

Я вновь принимаюсь за рассказ Робера де Борона. Мерлин зачат; он родился; он привел в смущение судей, пожелавших осудить его мать. Первые семь лет его жизни протекли без приключений. Мать его жила, удалившись в богадельню, а добрейший Блез последовал за ними в их благочестивом уединении.

А что происходит тем временем на острове Бретань? Король Констант после своей кончины оставил трех сыновей. Старший, Амброзий, по прозвищу Монах, был убит по тайному наущению сенешаля Вортигерна, узурпатора его короны.

Оба младших брата Монаха бежали «на Восток, ибо оттуда пришли их предки». В самом деле, по Гальфриду Монмутскому, Константин, дед трех братьев – Монаха, Пендрагона и Утера, был братом Одрана, или Альдроана, короля Малой Бретани[316]316
  В рукописи 749 значится: «Ибо оттуда идут наши предки… В одном старинном городе, который ныне зовется Бурж в провинции Берри, взросли они в стародавние времена» (л. 133). (Прим. П. Париса).
  Здесь Парис не вполне точен в изложении «Истории бриттов»: по словам Гальфрида Монмутского, король Константин имел трех сыновей: Константа (которого он отдал в монахи), Аврелия Амброзия и Утер-Пендрагона. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Вскоре Вортигерн, которому угрожала часть его подданных, призвал к себе на помощь Сенов, или Саксонцев, вождь которых звался Анжис (Хенгист). Робер де Борон говорит:

Анжис преследовал многие цели, на кои мне отвлекаться не должно. Но это я вам могу верно сказать, что он так стоял за Вортигерна, что взял одну его дочь в жены; и да будет известно всем, кто слушает этот рассказ, что это была та, что первой в этом королевстве произнесла Guersil[317]317
  Guersil, или Garsoil – «За ваше здоровье» (ст. – фр.). Согласно преданию, свадебный пир Хенгиста окончился трагически: саксонцы напоили бриттов, затем перерезали их и захватили город Кент, в который были приглашены. Здесь и далее Парис очень конспективно перечисляет основные моменты легенды, на которой гораздо подробнее останавливается в своем Введении (стр. 51 и далее). (Прим. перев.).


[Закрыть].

Совещание Вортигерна со своими мудрецами, учеными и астрономами, с целью обнаружить того, кто противостоит сооружению его крепости, здесь изложено более подробно, чем у Ненния и у Гальфрида: когда ведуны советуют найти дитя, рожденное без отца, чтобы оросить его кровью фундамент строящейся башни, то причиной оказываются звезды, которые возвестили им, что дитя это будет причиной их смерти. Послушайте, как посланцы Вортигерна встречают Мерлина:

Однажды случилось так, что посланники проходили большое поле у входа в некий город, и на этом поле резвилось множество детей. А Мерлин, коему все было ведомо, увидел тех, кто его искал; и подступил к сыну одного из богатейших горожан, потому что знал прекрасно, что тот его ненавидит. Он поднял свой посох и ударил его по ноге, а тот заплакал и стал попрекать Мерлина тем, что он рожден без отца. Когда те, кто наблюдал, услышали об этом, они подошли к плачущему и спросили: Кто он, который тебя ударил? И он им сказал: Это сын женщины, которая вовсе не знала, кто его породил. Когда Мерлин это услышал, он подошел к ним, смеясь, и сказал им: Я тот, кого вы ищете; а вы поклялись королю Вортигерну, что убьете меня и принесете ему мою кровь…

Возвращение посланцев украшено затейливыми доказательствами дара предвидения Мерлина.

Пройдя по рынку одного города, они повстречали простолюдина, который только что купил новые башмаки и большой кусок кожи. Мерлин при виде его принялся смеяться, и посланцы короля спросили его, в чем дело.

– Видите этого мужлана? – сказал он, – идите следом за ним, он умрет раньше, чем вернется домой.

Двое из посланных, подойдя к простолюдину, спросили, что он собирается делать со своей обновкой:

– Я должен, – сказал он, – отправиться в паломничество; я купил новые башмаки и кожу, чтобы чинить их, когда они сносятся.

Посланные вернулись к Мерлину:

– Мы говорили с этим человеком, он совершенно здоров и бодр.

– А все-таки последуйте за ним, – сказал Мерлин.

Они не прошли и одного лье, как увидели, что человек этот остановился, скрючился и упал без движения: они подошли ближе, он был мертв.

Эта история о паломнике уже была в поэме Vita Merlini; но здесь она более к месту, чем в той поэме, которая ее вдохновила.

Второе приключение по ходу их странствия, по-видимому, дублирует историю с матерью судьи.

Проходя один город, они увидели большую толпу мужчин и женщин в трауре вокруг могилы ребенка, предаваемого земле. Мерлин разразился смехом; его спросили о причине.

– Видите ли вы, – сказал он, – того почтенного господина, чей вид говорит о столь великой скорби?

– Да.

– Видите ли вы там священника, который возглашает перед всеми? Почтенному господину не пристало бы плакать, а святому отцу следовало возглавить похоронную процессию; это истинный отец ребенка. Подойдите к женщине, спросите, отчего ее барон так глубоко опечален. Она вам ответит: оттого, что у него умер сын. Но (скажете вы в свой черед), вы-то знаете, что отец этого ребенка – священник; он сам это прекрасно знает, по той причине, что он отметил день, когда его породил.

Женщина, будучи разоблачена, не замедлила во всем признаться, умоляя посланцев ничего не говорить ее господину, который убил бы ее на месте.

Встреча Мерлина и Вортигерна, смущение среди астрологов, открытие и толкование битвы красного дракона с белым, одолевшим его, – все это уже было у Гальфрида Монмутского и даже отчасти у Ненния. Но этот последний, не следует забывать, ни разу не произносит имя Мерлина, и у него ребенок, якобы родившийся без отца, заявляет, что его зовут Амброзий и что он сын римского консула.

Это тем более примечательно, что именно в период создания поэмы и романа о Мерлине появилась романизированная версия знаменитой восточной книги о Синдбаде, переведенной на древнееврейский под заголовком Притчи Сендебара, на греческий – как Синтипа, на латынь – как История о Семи Мудрецах и на французский – как Роман о Семи Мудрецах Римских. Французский роман, по-видимому, восходит к двенадцатому веку; и в нем мы находим эпизод, герой которого, по имени Мерлин, рожден без отца и посрамляет мудрецов или прорицателей короля. Эти два повествования разнятся по основной идее; но различия не мешают критикам признать за обоими общее происхождение. Если бы имя Меллин или Мерлин и вся история с сыном без отца и с наказанием мудрецов были и в самом оригинале Синдбада, следовало бы искать корни легенды о нашем пророке на Востоке, либо в Индии, либо в Персии. Но мы предпочитаем думать, пока не доказано обратное, что имя Мерлин впервые было введено в Романе о Семи Мудрецах неким монахом, хорошо сведущим в бретонских преданиях, который, видимо, счел за благо по своему усмотрению слить в единый персонаж кудесника из греческого или древнееврейского текста, переводимого им, и ведуна, описанного ранее Гальфридом Монмутским. Тогда это было делом довольно обычным – изменять имена героев, пересказывая их приключения, уже где-то обнародованные. Например, в текстах книги о Синдбаде император, его сын и наставник последнего меняли имя столько раз, сколько их история переводилась с одного языка на другой. Императора зовут то Кир, то Понциан, то Ирод; сына – то Диоклетиан, то Луциний; наставника – то Синтипа, то Катон, и т. д. Неудивительно поэтому, что имя Мерлин также могло прийти на смену другому имени, персидскому или индийскому.

Как бы то ни было, вот вкратце сюжет Романа о Семи Мудрецах, сочиненного нашими труверами скорее по мотивам расхожих историй, пришедших с Востока, чем по книге, переведенной с арабского, греческого, древнееврейского или латыни.

У одного римского императора, по имени Ирод, было семь мудрецов, которые толковали сны, требуя по золотому безанту[318]318
  Безант (он же солид) – византийская золотая монета, имевшая широкое хождение в средневековой Европе. (Прим. перев.).


[Закрыть] с каждого, кто их вопрошал. Так они скопили богатства ничуть не меньшие, чем у самого императора. И вот случилось так, что император бывал поражен слепотой всякий раз, когда хотел выйти из ворот Рима. Он призвал мудрецов, желая узнать у них, в чем причина этой напасти. Они испросили неделю для ответа. Когда срок истек, им открылось, что вопрос этот могло бы разрешить лишь дитя, рожденное без отца. Они пускаются на поиски и находят за пределами Рима некоего ребенка, которого его сверстники попрекали тем, что у него нет отца. Мудрецы его останавливают и спрашивают его имя; его зовут Меллин. Его ведут ко двору; по дороге он безвозмездно дает одному доброму человеку толкование сна, из которого тот узнал, что у него под очагом спрятано сокровище. Представ перед императором, мудрецы говорят ему, что это дитя откроет причину того, о чем он спрашивает. Ирод ведет его в свои покои.

– Сир, – говорит Меллин, – под вашим ложем есть котел с кипящей водой, питаемый семью дьяволами. Пока он здесь пребывает, вы не сможете ничего видеть вне Рима, если вы его удалите, не погасив семь языков пламени, вы и в Риме увидите не более, чем за пределами города.

– Научите же меня, что делать, – говорит император.

– Сир, нужно отодвинуть ваше ложе, и пусть копают под ним.

Приходят двадцать слуг, вскрывают пол и находят котел.

– Вот чудеса, – говорит Ирод. – Отныне твой совет будет для меня законом в любом деле. Говори, и я повинуюсь.

– Тогда сначала, – отвечает Меллин, – удалите всех людей, вас окружающих. Сир, – продолжает он, – языки пламени выдают присутствие семи дьяволов, коих вы держите в приближенных.

– Ах! Боже! – восклицает Ирод, – и кто же они?

– Это Семь Мудрецов. Они превзошли вас богатством через мерзопакостный обычай брать по золотому безанту со всех, кто просит истолковать свои сны. И за то, что вы смирились с этим гнусным обычаем, вы бываете лишены зрения каждый раз, как выходите из Рима. Вот теперь возьмите старейшего из семи и велите отрубить ему голову. Вы увидите, как погаснет наибольший язык пламени.

– Право же, – говорит Ирод, – лучшего я и не прошу; пусть приведут его ко мне.

Старца в самом деле обезглавили, и тотчас погас наибольший язык. Прочие мудрецы, приведенные один за другим, подверглись той же участи, и с последним перестала кипеть вода в котле.

– Теперь, – сказал Меллин, – вам остается лишь умыть руки и приказать вернуть ваше ложе на место. Потом садитесь на коня и выезжайте из Рима.

Тут же оседлали коней; император, в сопровождении Меллина, переступил порог главных ворот города и видел все так же ясно, как и прежде. Тогда он заключил Меллина в объятия и воздал ему всевозможные почести.

Как отличить здесь вымысел от подражания? Черпали ли бретонские певцы и сказители из восточных источников? Обогатили ли свой текст армориканской легендой восточные авторы книги о Синдбаде или только автор романа о Семи Мудрецах? Не претендуя на решение вопроса, могу сказать, что эта часть книги о Мерлине, если бы она и была заимствована из восточных легенд, не помешала Мерлину реально существовать в Нортумбрии и войти в чисто национальный фольклор. Согласно этим сказаниям, Мерлин – не обязательно сын без отца; это прежде всего дикарь, рожденный и вскормленный в лесах, влекомый непреодолимой силой в лесное уединение. Пусть преподобный Гальфрид Монмутский, прежде чем вернуться в своей поэме к преданию, рисующему Мерлина лесным человеком, предпочел для своего сюжета другое, которое дало ему в отцы падшего ангела; пусть это другое предание имеет иностранные корни – это не может увести нас вместе с Уортоном[319]319
  Томас Уортон (1728–1790) – английский литературовед, автор «Истории английской поэзии». (Прим. перев.).


[Закрыть] на Восток, чтобы там искать истоки и замысел романов Круглого Стола. Мы еще будем иметь случай вернуться к этому затруднению.