Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл"

XII. Путешествие Мерлина в Иерусалим. – Карлик, посвященный Артуром в рыцари. – Послание Римского императора. – Артур в Галлии. – Великан с горы Святого Михаила

Мерлин для того так спешил покинуть двор Артура, чтобы совершить путешествие в Сирию, от которого он, на наш взгляд, мог бы себя избавить. Тут, несомненно, вторгся эпизод, где нет ничего валлийского или бретонского; найдя его в каком-то стороннем лэ, обработчики кое-как пришили его к ткани своих повествований.

Мерлин вышел из дворца в Камалоте таким скорым шагом, что ни один конь не мог бы за ним угнаться; он углубился в Лес Приключений, достиг морского побережья и оттуда, без лодки и весел, в тот же день прибыл в Иерусалим.

Королем той страны был Флюалис, государь, весьма почитаемый среди Сарацинов. Накануне он собрал всех мудрецов своего и сопредельных государств, чтобы просить их истолковать один сон:

– Прошлой ночью, – сказал он, – я уснул, будучи уверен, что держу в объятиях королеву, когда внезапно мне привиделись два крылатых змея с головами устрашающего вида, и зевы их извергали громадное пламя. Один змей приник ко мне, другой к королеве; они вознесли нас на самый верх дворца, отсекли нам руки и ноги и раскидали по сторонам. Потом явились восемь змеенышей, из них каждый ухватил еще по частице наших тел и унес их на вершину храма Дианы[478]478
  Видимо, раз земля языческая, то там могут обитать любые языческие боги и идолы. (Прим. перев.).


[Закрыть], и там они искрошили их на мелкие куски. А тем временем два больших змея предали дворец огню; пепел обоих наших тел, поглощенных огнем, унес за море ветер и рассеял по многим городам разновеликими крупицами. Вот такой посетил меня сон; есть ли среди вас хоть один, кто сумеет мне его растолковать? Тому я обещаю свою дочь в жены и корону в наследство, если он не женат; а если женат, он сможет, по меньшей мере, взять мои земли в ленное владение.

Пока мудрецы старались разгадать этот сон и, невзирая на свои бдения и познания, ничего толком не измыслили, вдруг посреди зала раздался голос, а откуда он исходит, не мог понять никто. Это был голос Мерлина, сам же он оставался невидим.

– Флюалис, – сказал он, – я истолкую тебе твой сон. Два двуглавых змея, изрыгающие огонь, означают двух государей-христиан, твоих соседей, которые испепелят твой дворец. Змеи вознесли вас с королевой на самый верх дворца, ибо короли эти своею властью урежут твои земли по самые дворцовые ворота. Они отсекли ваши члены в знак того, что тебе надлежит порвать со скверным сарацинским учением и исповедовать истинную веру. А восемь змеенышей, унесшие частицы ваших тел на вершину храма Дианы, означают восьмерых сыновей двух христианских государей; они разрушат этот храм, где, на свою беду, будут укрываться ваши дети. Два больших змея не воспретили останкам ваших тел лежать на высоте, ибо вы с королевой будете прославлены в святом христианстве. Дворец ваш был предан огню, поскольку ничто не должно остаться от того, что прикоснется к сарацинской скверне. Наконец, сами вы обратились в пепел, ибо будете очищены от своих грехов водою крещения. Пепел же от ваших тел, рассеянный за моря, означает новых детей, которые родятся от вас и чья добрая слава разнесется по всему миру.

Мы, пожалуй, простим сирийских мудрецов за то, что они не смогли распознать предсказание стольких неожиданных событий в сновидении своего короля.

Флюалис стал свидетелем убийства своих детей в храме Дианы; храм был снесен, королевство разрушено и разграблено. Его дворец оказался сожжен дотла; их с королевой заключили в оковы, но сохранили им жизнь. Они познали основы христианской веры и испросили крещения; король сохранил свое имя, а королева вместо Любины пожелала назваться Мемисьенной. Вместо сыновей, утраченных ими, Господь даровал им четырех дочерей. Они стали женами четырех благородных и честных христианских государей, потомство которых умножилось: старшая имела десять сыновей, все до одного рыцари, и восемь дочерей; вторая – четырнадцать сыновей и трех дочерей; третья – двенадцать дочерей и пятерых сыновей; четвертая – двадцать пять сыновей и одну дочь. Все эти девицы вышли замуж, а все сыновья стали рыцарями при жизни их прародителей. Они посвятили себя защите и преумножению христианской веры. Убив немало язычников, а иных окрестив, они перебрались в Испанию, в сторону Галисии и Компостелы, где продолжали убивать или обращать Сарацинов. Король Флюалис, который последовал за ними в Испанию, там же и умер и был погребен в городе, именуемом в то время Надр. Затем все они вернулись в Сирию, покорили Иерусалим и простерли свои завоевания на все земли в этой части света. Одни заняли Константинополь, другие – четыре королевства Греции, прочие – кто Берберию, кто Кипр; наконец, трое прибыли в Бретань и поступили на службу к королю Артуру, привлеченные его славой; они отличились своей доблестью, но прожили недолгий век. Первые два были убиты в сражении, данном Ланселотом Озерным королю Клодасу, а третий – в большой битве, затеянной Мордредом против короля Артура. Впрочем, об этом мы еще узнаем в книге о Ланселоте.

Произнеся такую речь и не соизволив показаться тем, кого он оставил в величайшем изумлении, Мерлин унесся в Галлию, влекомый желанием провести несколько дней в объятиях Вивианы. Он был принят со знаками величайшей нежности. Вивиана и вправду любила его, не желая, однако, принести ему в жертву свою девственность. Чтобы привести в согласие эти два чувства, она, как мы упомянули, навела чары на подушку, куда приклонял голову Мерлин, и чары эти являли ему во сне услады от мнимых ласк его подруги. Мерлин – и его история нам в том порукой – не был в плотской связи ни с одной женщиной, хоть никогда еще не случалось мужчине полюбить так, как любил он. Это явствовало уже из самоотречения, с каким он посвятил Вивиану во все свои тайны, даже и в ту, из которой ей удастся извлечь столь роковую власть, обратив ее против него же.

Из Броселиандского леса Мерлин направился в Нортумбрию к Блезу. Пробыв в лесу довольно долго, он завернул еще в Логр. По случаю его возвращения устроили большой пир, все бароны королевства чествовали его наперебой за столь великие заслуги перед бретонской нацией. В это самое время ко двору явилась одна девица, истинная красавица, верхом на рыжем муле, везя перед собою карлика, уродливее и страшнее которого и представить себе нельзя. Он был курнос и одутловат, с рыжими косматыми бровями, с ниспадавшей на грудь черной бородой; волосы растрепаны, глаза глубоко запрятаны, плечи вздернуты и покаты, один горб спереди, другой сзади; руки толстые и короткопалые, ноги кривые, хребет длинный и костлявый. Дева же была молода и прекрасна, от нее невозможно было отвести взор. Она легко соскочила с седла, спустила своего карлика под сосну, росшую посреди двора, и привязала мула к стволу; затем, взяв карлика за правую руку, она взошла в залу, где за столом сидел король, и приветствовала его учтивейшим образом. Когда король ответил, она начала такую речь:

– Сир король, я приехала к вам издалека, ведомая молвой, которая идет о вас по свету, и для того только, чтобы испросить у вас один дар: ведь ходят слухи, что вы никогда не откажете девице, если она вас о чем-либо попросит. Но будьте так добры, поостерегитесь обещать мне то, что вы не готовы исполнить в точности.

– Сударыня, – ответил Артур, – просите, что пожелаете; если это зависит от меня и будет не в ущерб чести моего королевства, я вам это дарую.

– Дар, которого я желаю, может обратиться лишь во славу вашу и вашей страны.

– Говорите же, – ответил король, – вам не будет отказа.

– Сир, я пришла к вам с просьбой посвятить в рыцари моего друга, которого я держу за руку; он заслужил эту честь своею доблестью, отвагой и знатностью рода. Он один волен был выбирать, быть ли посвященным рукою короля Пеля Листенойского, безупречного рыцаря, как вам известно; но он поклялся принять рыцарское звание только от вас, и я пришла просить не отказать ему в этом.

Тут никто в зале не смог удержаться от смеха, а сенешаль Кэй, имея обыкновение глумиться и потешаться над людьми, сказал:

– Сударыня, держите его построже, чтобы он от вас не сбежал и чтобы какая-нибудь дама из свиты госпожи королевы не увела его у вас, красавца этакого.

– Сир, – ответила девушка, – добропорядочность короля мне в этом порукой; он не потерпит, чтобы кто-то причинил мне зло.

– Разумеется, сударыня, – подтвердил Артур.

– Так сделайте же, сир король, то, о чем я просила.

– С удовольствием.

Тогда во двор замка въехали верхом на сильных и стройных конях два оруженосца. У одного из них на ремне, тисненном сусальным золотом, свисал с шеи щит: на черном поле три золотых леопарда с лазурными коронами. К луке его седла был приторочен меч. Другой вел в поводу небольшого, ладно сложенного боевого коня с золотой уздечкой и шелковой сбруей. Они погоняли двух вьючных лошадей, нагруженных красивыми и богатыми сундуками. Сойдя на землю под сосной, они привязали коней, открыли сундуки и вынули оттуда серебряную кольчугу, белую, как снег, двойного плетения, и шлем из позолоченного серебра; они вошли в залу, где король сидел за трапезой, и остановились подле девицы.

– Сир, – сказала та, – вот доспехи, в которые облачится мой друг; не медлите более, прошу вас, я и без того уже слишком замешкалась.

– Вначале сядьте и откушайте, сударыня.

– Нет, нет; я не стану есть, пока мой друг не станет рыцарем.

Пока король был за столом, девица все держала карлика за руку. Когда убрали скатерти, она вынула из своего кошеля золотую шпору, завернутую в шелковую ткань; затем сказала королю:

– Сир, поторопитесь: я уже долго жду.

Кэй подошел было с намерением надеть карлику правую шпору, но девица возразила:

– Постойте, рыцарь, никто другой не должен возложить на него руку, кроме короля Артура, давшего согласие на это; мой друг слишком высокороден, чтобы его коснулась не королевская рука.

– Боже упаси! – рассмеялся Артур, – вы правы.

Затем он надел ему правую шпору, препоясал его мечом, застегнул кольчугу и подвязал шлем. И когда тот был облачен, он нанес ему плашмя удар мечом, произнеся:

– Да поможет тебе Бог стать благородным мужем! – слова, которые он говорил обычно, посвящая каждого нового рыцаря.

– Но, сир король, – сказала девица, – разве вы ничего больше не сделаете?

– Мне кажется, я сделал все, что мне следовало.

– Но вы прикрепили ему только одну шпору; а что мне делать с другой?

– Прикрепите ее сами; иначе он не будет вашим рыцарем.

– Спросите же у него, будет ли он так любезен это позволить.

– Прошу вас об этом, рыцарь, – учтиво сказал Артур.

– Согласен, – сказал карлик, – но только ради вас.

Девица прикрепила левую шпору, и они попрощались с королем. Карлика в доспехах посадили на боевого коня, девица села на своего мула и отпустила сопровождавших их оруженосцев. А она сама и карлик въехали в великий Лес Приключений, где и покинет их наш рассказ, чтобы вернуться к королю Артуру.

Он долго обсуждал со смехом этот нежданный визит: рыцари двора не понимали, как могла такая красавица одарить своей любовью столь уродливое и жалкое создание.

– Надо же, – сказала королева, – я не могу прийти в себя от изумления. Наверно, есть в этом какой-то морок, и он мутит ей рассудок.

– Нет, – ответил Мерлин, – она знает, что карлик уродлив до крайности, но знает и то, что нет в наше время существа более храброго, более неустрашимого. Он сын короля и королевы, как и она сама, и отвага его столь велика, что превосходит в ее глазах избыток его уродства. Я никогда не видел эту девицу; но я знаю, кто она и как ее зовут; скоро вы сможете сами узнать всю правду о ее спутнике-карлике, и это вас сразу и опечалит, и порадует. Но не пришло еще время поведать вам обо всем этом: другие заботы займут ваши умы, ибо Луций, император Римский, направил к вам послов, и в этот самый миг они въезжают в дворцовые ворота, сходят с коней под сосной и вот-вот поднимутся по ступеням в залу.

Едва Мерлин закончил речь, как все увидели, что в залу входят двенадцать принцев, богато одетых в шелка. Они выступали по двое, держась за руки. Каждый держал оливковую ветвь, знак их посольских полномочий[479]479
  Примечательна здесь символика оливковой ветви, отнюдь не евангельская: ведь послы прибыли, по существу, с объявлением войны. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Подойдя к королю Артуру, восседавшему в кругу всех своих баронов, они не приветствовали его, а сказали:

– Король Артур, мы двенадцать принцев из Рима, посланных к тебе императором Луцием.

Затем один из них взял слово, держа грамоту, завернутую в шелковую ткань:

– Король Артур, – сказал он, – отдай эту грамоту на прочтение; ты увидишь и услышишь, что требует от тебя наш повелитель, император Луций.

Король взял грамоту и передал ее архиепископу Дубрицию, человеку мудрому, боголюбивому и праведному. Прочтя внимательно, прелат передал ее в таких словах[480]480
  Эта речь, это посольство, ответ Артура и основные обстоятельства войны против римлян заимствованы у Гальфрида Монмутского. Собиратели заменили этим окончанием Книги об Артуре более старинную версию. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]:

«Я, Луций, император, господин и владыка Рима и Римлян, довожу до сведения врага моего короля Артура то, что он заслужил своими деяниями, обращенными против меня и римской власти. Я столь же возмущен, сколь и удивлен, видя, как спесивый Бретонец поднял голову против Римской империи. Как не побоялся ты прогневить владычицу мира, зная, что я жив? Ты узнаешь вскоре, что постигает тех, кто не отдает нам положенное, кто простирает свою дерзость до того, что отказывает нам в дани, нам принадлежащей. Скорее мы увидим, как лев бежит от овцы, волк страшится зубов теленка и заяц гонится за собаками, чем потерпим такое пренебрежение; ибо разве ты перед нами не то же, что овца предо львом, заяц перед собакой? С тех пор, как Юлий Цезарь покорил Бретань[481]481
  Во время Галльской войны Юлий Цезарь предпринял два похода в островную Британию и обложил данью часть кельтских племен в юго-восточной ее части (54 г. до н. э.). Примечательно, что помогли ему в этом межплеменные раздоры самих бриттов: как пишет Гальфрид, один из вождей попросил Юлия поддержать его в борьбе против другого. Правда, бриттам в тот раз повезло больше, чем Вортигерну, с точно такой же целью пригласившему саксонцев; войска Юлия Цезаря не осели в Британии, а вскоре вернулись на материк. (Прим. перев.).


[Закрыть], Рим получал с Бретонцев дань; и за то, что ты посмел уклониться от оного правопорядка, Рим ныне настоятельно требует, чтобы ты удовлетворил его притязания и предстал перед нами в грядущий день Рождества. Если же ты не посчитаешься с нашей доброй волей, я отберу у тебя Бретань и все земли, тебе подвластные; будущим летом я перейду через горы с войском, от которого ты будешь искать спасения, но оно сумеет найти тебя и доставить в Рим, связанного по рукам и ногам».

Оглашение этой грамоты произвело сильное волнение в зале; посланникам едва ли удалось бы защитить свою жизнь, если бы король не умерил всеобщий пыл, напомнив о надлежащем уважении к послам, которые лишь исполняют свой долг, передавая слова и письма тех, кто их посылает. Затем он пригласил князей и баронов перейти в другую залу, чтобы там держать совет и решить, что следует ответить послам. Один отважный рыцарь по имени Кадор[482]482
  Гальфрид Монмутский сделал его герцогом Корнуайским. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] высказался, что вот настала пора проводить время с большей пользой, чем прежде, а не расточать свои дни, веселясь и резвясь с дамами.

– Эти римские посланцы, слава Богу, разбудят сердца Бретонцев.

– Кадор, – возразил Гавейн, – мир есть мир, война есть война. Шалости неплохи в ожидании баталий; игры, забавы, беседы с дамами и девицами побуждают рыцарей выказывать свою доблесть и отвагу.

Усадив всех своих советников, Артур повел такую речь:

– Друзья и спутники в моей фортуне, и доброй, и недоброй, шедшие за мною во многих войнах и оказавшие мне столь великую помощь в изгнании чужеземцев из наших земель, вы слышали, что требуют от нас Римляне; и вы возмущены этим не менее, чем я. Они хотят иметь дань с Бретани и островов, подвластных моей короне; они говорят, что Цезарь завоевал эти земли силой и не встретил там отпора. Сила не есть право; что похищено насилием, то должно вернуть правосудие. Они припоминают нам бесчестие и беды, которые они навлекли на нас; но тем более у нас оснований их ненавидеть и воздать им за ущерб, нанесенный ими. Они обложили данью наших отцов; мы потребуем с них дань взамен. У нас никак не меньше причин заявить права на Рим, чем у них на Бретань. Белин, король Бретонцев, и брат его Бренний в свое время покорили Рим и, более того, повесили четырнадцать римских заложников на глазах у их ближних. После них императором Рима был наш король Константин, а также и Максимиан. Отсюда вы можете заключить, что, будучи в родстве с обоими императорами, я имею на Рим те же права, что и на Бретань[483]483
  По Гальфриду, Белин и Бренний – сыновья короля бриттов Дунваллона, долго враждовавшие между собой из-за отцовского престола. Помирившись, они совершили опустошительный поход на Римскую империю, взяли и разграбили Рим, повесив при этом двадцать четыре заложника. Белин вернулся в Британию, а Бренний остался править Римом, «неслыханно утесняя народ». В истории, действительно, существовал вождь галлов Бренн, совершивший набег на Рим в IV в. до н. э. Константин Великий – римский император (306–337 гг. н. э.). У Гальфрида он оказывается в родстве с Артуром через Максимиана, «наполовину бритта». Прототип последнего – Максим Магн, римский наместник в Британии, связанный тесными узами с кельтской знатью. В 383 г. провозгласил себя римским императором, спустя 5 лет предпринял поход на Рим, но был схвачен и казнен. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Им достались подати от нас, но прежде нам доставались от них; они требуют себе Бретань, я же требую себе Рим. Таково мое мнение; скажите, согласно ли оно с вашим.

Речь короля была встречена бурным восторгом. Все посоветовали призвать из ближних и дальних краев тех, кто подвластен Бретонцам, и выступить с ними в поход на Рим.

– Вспомним, – говорили они, – как Сивилла предсказывала, что три Бретонца будут по очереди властелинами Рима. Белин был первым, Константин вторым, Артуру доведется быть третьим.

И вот Артур снова вошел в залу, где ожидали послы:

– Возвращайтесь, – сказал он, – к тому, кто вас направил: скажите ему, что предки мои дважды покорили Рим, и потому мы желаем получить давнишнюю дань, наложенную ими; а в наказание Римлянам за их небрежение в исполнении столь священного долга, мы идем на Рим, дабы вразумить их.

Послы выслушали молча; они приняли от короля богатые дары, отправились в путь и передали императору слова, которые им пришлось выслушать. Луций то краснел, то бледнел от гнева, внимая им. Не мешкая, он собрал огромное войско, перешел Монжё[484]484
  Гора в окрестностях г. Отёна (Бургундия). (Прим. перев.).


[Закрыть], спустился в Бургундию и остановился в полях неподалеку от большого города Отёна.

Артуру не было нужды писать указы князьям и баронам своих земель: Мерлин взялся созвать их, и менее чем за день он сумел оповестить королей Оркании и Кармелида, баронов Ирландии и Дальних островов, что через неделю или две им следует явиться – одним к Логру, другим к подножию Монжё. Артур вышел к Дувру, переправился за море, прибыл в Барфлёр и разбил свои шатры вдоль реки.

На другой день, едва только они снялись и продолжили путь, как разнеслась весть о некоем великане, родом из Испании, наводившим ужас на этот край, обращенный им в пустыню. Все жители, мужчины и женщины, рассеялись кто куда, подобно заблудшим стадам, спасаясь от его ненасытной ярости. Он похитил благородную девицу, племянницу графа Хоэля Нантского, в свое логово на вершине высокой горы, дважды в сутки теснимой морскими приливами и называемой Горой Святого Михаила с той поры, как на ней были заложены часовня и церковь[485]485
  Гора Св. Михаила (Мон-Сен-Мишель) – скалистый островок близ северного побережья Франции. Когда-то, согласно легендам, на нем находилось друидское святилище. В XI в. там началось строительство знаменитого бенедиктинского аббатства, существующего до сих пор. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Ни у кого уже не доставало смелости выйти сразиться с великаном или даже подобраться к его логову; всех, кто отваживался на это вначале, он сокрушал огромными глыбами, которые отламывал и сбрасывал им на головы.

Узнав об этом, Артур призвал сенешаля Кэя и бутельера Бедивера; он велел им приготовить его доспехи к тому времени, когда все уснут. Втроем, в сопровождении двух оруженосцев, они добрались до подножия той из двух гор, что была повыше; прилив еще не залил его. На обеих вершинах они увидели огни больших костров. Ничто не указывало, на которой из двух гор обитало чудовище. Артур сказал Бедиверу:

– Пойдите на разведку и возвращайтесь, как только узнаете, где логово врага.

Море уже подступило к подножию скал, поэтому Бедивер сел в челнок и на нем обогнул первую гору; спрыгнув затем на землю, он услышал громкие стоны и забеспокоился, что вскоре окажется лицом к лицу с великаном. Но, собравшись с духом, он обнажил меч и начал взбираться на высоту, откуда, судя по всему, доносились стоны.

Дойдя до вершины горы, он заметил недалеко от костра свежевырытую могилу. На краю ее сидела старуха в изорванной одежде, с неубранными волосами, и исторгала пронзительные вопли, среди которых угадывалось имя Елена. Заметив Бедивера, она вскричала:

– Ах, несчастный! Какой злой рок привел тебя сюда! Если великан тебя обнаружит, ты пропал. Беги, пока он не вернулся, это дьявол, не знающий жалости.

– Тетушка, – сказал Бедивер, – перестань на минутку кричать и скажи мне, отчего ты так горюешь. Кто лежит в этой могиле?

– Увы! – отвечала старуха, – я плачу и скорблю по милой и благородной Елене, племяннице графа Хоэля Нантского. Я вскормила ее своим молоком, мне вверили ее под опеку, и я же ее упокоила в этой могиле. Ее похитил сущий дьявол, а я пошла за нею из любви к моей девочке. Он хотел утолить с Еленой свою зверскую похоть; она не смогла вынести его объятий и умерла, задохнувшись в его руках. Все, что я могла, – это вырыть могилу и схоронить ее здесь, денно и нощно проливая по ней слезы.

– Но зачем же здесь оставаться? – спросил Бедивер. – Вы же не надеетесь вернуть ее к жизни.

– Это правда. Но, рыцарь, вы мне кажетесь благородным и любезным, и я не хочу ничего от вас скрывать. Когда моя милая и нежная Елена ушла из жизни, великан заставил меня остаться, чтобы, несмотря на мою старость, заменить мною ту, которую я оплакиваю. Он простер свою нечистую страсть на мое тело, и видит Бог, с каким отвращением я покоряюсь этим жестоким испытаниям. Увы! он всегда уходит не иначе, как истерзав меня до крови, до смерти. Видите большой огонь на соседней горе: он сейчас там, но скоро придет сюда. Уходите же, ради Бога, и оставьте мне мою печаль и мою злую долю.

Бедивер проникся великой жалостью к этой женщине и утешил ее, как мог, прежде чем вернуться к королю и сказать ему, что великан на другой горе. Пользуясь быстротой прилива, Артур переплыл на ту сторону и стал взбираться наверх. Он велел своим спутникам держаться поодаль и не терять его из виду, чтобы унести его тело, если великан выйдет победителем.

Затем, с мечом наизготовку и щитом на груди, он двинулся вперед и скоро очутился в пределах досягаемости великана, который, присев перед огнем, жарил преизрядный кусок мяса, насаженный на древко копья. Он отрезал от него пропеченные куски и пожирал их с остервенением. При шуме шагов короля он обернулся и, увидев поблизости вооруженного человека, вскочил на ноги, оставил костер и метнулся к дубовому бревну, служившему ему палицей, которое едва под силу было поднять двоим. Он взвалил его на плечо, шагнул к Артуру и, подойдя вплотную, занес дубину, норовя размозжить ему голову; но король ловко уклонился, и удар пришелся мимо; оборотясь, Артур хотел было мечом поразить его в лицо, но Мармиадуаза запнулась о палицу и лишь острием задела брови и ранила переносицу; кровь, стекая на глаза, залила великану все лицо, так что он уже не видел ни зги. Это его и сгубило: понапрасну он раздавал удары, палица в его руках годилась отныне лишь для обороны. Артур полосовал его мечом, опасаясь, однако, подступать слишком близко; ведь если бы великан схватил его, это была бы погибель. Так они продолжали долгое время, и ни один не поддавался другому. Изверг первым потерял терпение: он швырнул на землю палицу и двинулся ощупью в ту сторону, откуда слышал шаги. Артур отступал, наступал, кружил и рубил сплеча; но змеиная кожа, непроницаемая броня, охраняла великана от лезвия Мармиадуазы.

Наконец, обшарив везде и всюду, колосс ухватил Артура за руку и уже возомнил себя властелином его жизни; он и вправду легко удавил бы его, если бы не завидное проворство короля, который извернулся так, что вырвался из его рук, весь помятый и истерзанный. После краткой заминки он вновь принялся за дело, и сталь его меча проложила себе путь к правому плечу противника; огромная рука повисла неподвижно, но на змеиной коже не осталось ни зарубки. Между тем великан, все сильнее и сильнее обливаясь кровью, тщетно пытался руками протереть глаза; то тут, то там перед ним маячила лишь тень короля; тогда он кидался в ту сторону, скрежеща зубами; но Артур уклонялся с легкостью и разил его по-прежнему то острием, то лезвием. Пока великан метался и кружил, он снова попал на то место, где бросил свою палицу; он поднял ее и ринулся туда, где, по его слуху, был король. Поединок возобновился и мало-помалу привел его в совершеннейшую ярость. Наконец он смутно узрел своего противника, набросился на него, схватил обеими руками и сдавил с такой силой, что еще немного, и сломал бы ему хребет. Не выпуская его, великан ощупью пробирался вдоль руки Артура, чтобы вырвать у него меч; угадав его намерение, король уронил Мармиадуазу; великан услышал звук ее падения и хотел ухватить ее той рукой, которая не зажимала короля. Артур улучил миг, когда он наклонился, и вонзил ему в пах один из дротиков, притороченных к поясу; изверга пронзила боль, исторгшая у него ужасный вопль; он согнулся и упал на землю. Тогда Артур подхватил Мармиадуазу, наступил на него, приподнял его броню и вонзил в его плоть разящее железо. Раздался утробный рев, и это было последнее дыхание чудовища.

Кэй и Бедивер подобрались так близко, что видели и саму битву, и ее завершение. Они подбежали, вне себя от радости. Измерив рост великана, они не могли опомниться от изумления. Король велел бутельеру отсечь голову врага и отнести ее в стан; затем, придя к оруженосцам, сторожившим лошадей, они тронулись верхом в час второго отлива. Они вернулись к своим, и можете себе представить, какая была им оказана встреча.

(Эта история о битве Артура с великаном с горы Святого Михаила опять же заимствована у Гальфрида Монмутского. Имеет ли она бретонское происхождение? Точное обозначение места действия вроде бы заставляет в это поверить; но, с другой стороны, она обнаруживает такое сходство с легендой о Каке, убитом Гераклом, что напрашивается догадка, не мог ли ученый клирик Гальфрид Монмутский почерпнуть ее у Овидия. В любом случае, без Гальфрида романист Круглого Стола не ввел бы ее в свое произведение. В самом деле, заметим странное подобие обеих историй.

Оба великана приходят из Испании. Пламя, выдыхаемое Каком из своего нутра, соответствует огням, зажженным в пристанище другого. Мычание быков выдает логово Кака, крики и плач кормилицы наводят Артура на след похитителя Елены. Оба обитают на вершине горы, и оба теряют зрение из-за удачного выпада противника. Между прочим, г-н Бреаль в исследовании мифа о Каке прекрасно показал, что подобное предание могло проникнуть во многие страны. Так что у кельтов или бретонцев, как и у этрусков, мог быть свой собственный великан, гроза округи, от которого их избавил некий герой).