Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл"

Вот так и таким путем вошел Утер-Пендрагон к Игрейне; и эта ночь породила славного короля, коему впоследствии дано было имя Артур. Утром на рассвете в город пришли вести, что герцог убит и его охрана в плену, и когда это услышали те, что ночевали у ворот, они вскочили и бросились туда, где почивал их господин: Вставайте! и уходите в свой замок, ибо ваши люди думают, что вы мертвы. И он поднялся и сказал: Это не диво, если они так думают, ведь я вышел из моего замка так, что совсем никто про это не знал. Он попрощался с Игрейной и поцеловал ее, глядя на тех, кто был при его уходе. И вот они доехали до реки, и там Мерлин велел им умыться, и они обрели свой истинный облик.

Теперь нужно было посмотреть, какое возмещение даст король людям Тинтагеля. Ибо смерть герцога была наказанием более тяжким, чем того заслуживал его отъезд со двора. Это обстоятельство, очень длинно обсуждаемое в романе, позволяет узнать обычаи и способы ведения дел феодальной знати в начале двенадцатого века.

Ульфин начинает с того, что собирает баронов короля, чтобы спросить у них, как Утер «должен загладить сие посрамление даме и ее близким». Бароны, которым неизвестно, что могло быть причиной отъезда герцога Тинтагельского, тем более не догадываются, какого рода сатисфакции могла бы потребовать герцогиня Игрейна.

– Вы друг короля, – говорят они Ульфину, – просветите нас, скажите нам, что мы должны посоветовать.

– Я и королю выскажу то же самое, – отвечает Ульфин, – что выскажу вам. Надо устранить самый предмет жалобы и ссоры между баронами, дамой и королем. Я желал бы, чтобы король созвал при Тинтагеле всех друзей герцога и чтобы там он предложил даме воздаяние, отвергнуть которое будет неразумно для кого бы то ни было.

Бароны одобрили совет, они идут пересказать его королю, который, вняв их мнению, посылает к людям герцогини предложение созвать близ Тинтагеля собрание, чтобы на нем обсудить соглашение.

Дама, приглашенная явиться в лагерь короля, следует совету своих баронов и принимает охранную грамоту Утер-Пендрагона.

Когда она явилась в войско, король собрал всех своих баронов и велел спросить у дамы и ее советников, что из окрестных земель они желали бы испросить. Советники дамы ответили: Сир, госпожа прибыла сюда не для того, чтобы просить, а чтобы выслушать, что ей предложат за гибель ее сеньора.

Снова держали совет; бароны короля, прежде чем высказаться, хотели услышать, что он склонен предложить, король же повторял, что он согласен на все, что они посоветуют. Наконец, они поручили Ульфину быть их толкователем, и тот, старательно делая вид, что ничего не знает о намерениях короля, сказал Утер-Пендрагону:

Сир, я хочу, чтобы вы знали, что ни один король и ни один земной владыка не бывает слишком любим своими подданными, и если он благоразумен, то должен выказывать им смирение, чтобы владеть их сердцами.

Герцогиня и ее люди обещали признать решение баронов.

Когда они все собрались в круг и каждый изъявил свое мнение, то вновь спросили Ульфина, что он посоветует, и Ульфин ответил: Я выскажу, что думаю об этом, и то, что я выскажу здесь, я повторю повсюду. Вы знаете, что герцог умер из-за короля и по его воле; хоть он и был виноват перед королем, но не совершал проступка, за который бы должен был умереть. И вы знаете, что его жена осталась обременена детьми и что король нанес урон и порчу ее землям, и знаете, что это лучшая дама сего королевства, прекраснейшая и мудрейшая: и знаете, что родные герцога многое потеряли от его гибели. Так что будет вполне справедливо, если король возместит им часть потерь. С другой стороны, вы знаете, что король не женат, так что я вправе сказать, что он не смог бы восполнить ущерб госпоже лучше, чем взяв ее в жены. И когда он это сделает, пусть он по всем обычаям выдаст старшую дочь герцога за короля Лота Орканийского, который здесь присутствует, а прочим близким выплатит столько, сколько каждый сочтет благоразумным и верным. Итак, вы выслушали мой совет; поступайте иначе, если угодно. – И они ответили все вместе: Вы дали самый смелый совет, который никто не отважился высказать, и если с ним согласен король, мы соглашаемся с превеликой охотой. Тогда они обратились к королю. А вы, Сир, сказал Ульфин, что на это скажете? не примете ли благосклонно согласие ваших баронов? Король ответил: Да, охотно приму и желаю этого, если госпожа и ее близкие удовольствуются этим и если король Лот ради меня пожелает взять дочь герцога. Тогда ответил король Лот: Сир, вы не могли бы от меня потребовать для вашей чести и для вашей страны ничего такого, чего бы я не сделал с превеликой охотой. Тогда, выслушав всех, Ульфин обратился к тому, кто передавал слова даме, и спросил его: Принимаете ли вы эту мировую? А тот взглянул на даму и ее советников, которые были столь печальны и горестны, что влага сердечная подступала у них к глазам, так что они плакали от жалости и радости; и вопросил он даму теми же словами, и родичей герцога: Принимаете ли вы эту мировую? Дама промолчала, а родичи заговорили и сказали все вместе: Всякий, кто верует в Бога, должен ее принять, и нам она весьма по душе. И так было улажено с одной стороны и с другой.

Невозможно здесь не отдать должное искусству, с которым автор нас подводит к браку Игрейны. Добродетель и честь герцогини неизменно соблюдены: жертва колдовских чар Мерлина, молодая вдова являет собою законченный образец супружеской добродетели. Она негодует при мысли о том, что осушила золотой кубок, который ей прислал король: она требует мести за простую попытку соблазнения, ни к чему не приведшую; и сердце ее остается верным всем обязательствам супруги. Отъезд герцога Тинтагельского, отсрочка, которая ей дана, помощь и советы, которых и она, и король просят у своих почтительных вассалов; наконец, воздаяние, предложенное королем, – все это в точности представляет ход старинного законодательства. Оценивается положение потерпевшей стороны: у герцогини две дочери, она потеряла возможность их хорошо устроить; у герцога были родные, которым его смерть причинила ущерб, они имеют право на компенсацию; и именно в следовании всем канонам феодального судопроизводства король видит исполнение своих важнейших обетов.

Конечно, эта история о зачатии Артура не особо назидательна; это подновленная легенда из Книги царств и из греко-латинской комедии об Амфитрионе. Однако нравственное чувство здесь не то чтобы больше уважается, но меньше ранится. В Книге Царств Давид, увидев жену Урии, одного из храбрейших своих воинов, которая купалась перед окнами его дворца, находит, что она красива, велит ее привести и спит с нею. Затем он пишет Иоаву, своему военачальнику: «Поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер[345]345
  2-я Книга Царств, 11:15. (Прим. перев.).


[Закрыть]». Иоав делает то, что ему велят, Урия убит, и Давид женится на Вирсавии.

В языческом сказании великий Юпитер исподтишка пользуется своим всемогуществом, чтобы принять облик Амфитриона и с помощью Меркурия соблазнить жену царя Фиванского. Амфитрион по возвращении признает родившегося у него сына, и этот рассказ, в котором боги играют столь неприглядную роль, составлял часть легенды, посвященной рождению Геркулеса, и культу, отправляемому в честь Юпитера, Меркурия и Геркулеса[346]346
  «Римляне, быть может, выходя из Капитолия, куда они приходили обращаться ко Всеблагому и Всемогущему с благодарностями или мольбами, шли рукоплескать комедиантам, которые на просцениуме глумились над Юпитером вкупе с его сыном; противоречие тем более странное, что сценические игры давались только по торжественным праздникам, а все эти праздники были религиозными». Эта ремарка одного из переводчиков Плавта хороша, кроме слова глумиться, которое, кажется, довольно мало применимо к Юпитеру. А вот видеть, как повелитель богов глумится над Амфитрионом и Сосией, двумя обыкновенными людьми, было забавно. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Бретонская поэзия, восприняв языческую легенду, сильно смягчила в ней скандальную ноту. Утер пленяется красотой Игрейны, но она остается верной своему долгу. Он посылает ей подарки, но она их отвергает, и ее негодование вскипает при мысли о невольном обязательстве, которое она взяла на себя, испив из золотого кубка короля. Она объявляет мужу об опасности, которая угрожает их общей чести; она склоняет его покинуть двор; и если герцог Тинтагельский и умирает, защищая свой замок, как Урия под стенами Раввы, то, по крайней мере, виновный король выказывает некоторое огорчение его смертью и женится на герцогине лишь после того, как целиком и полностью согласовал возмещение с приближенными и родственниками герцога Тинтагельского. Какое отличие в пользу нашего романиста в этом простом, целомудренном и гордом характере Игрейны; и насколько Утер, несмотря на свое преступление, выше бога Юпитера и царя Давида! Это ли уже не доказательство, что в двенадцатом веке нравы были менее грубы и более облагорожены, чем в древности иудейской, греческой и римской?

X. Утер-Пендрагон женится на Игрейне. – Их дети. – Смерть Утера. – Испытание плитой с наковальней. – Коронация Артура

Робер де Борон рассказал в немногих словах о браке Игрейны с королем и о браке двух дочерей герцога Тинтагельского, без сомнения, тогда еще весьма юных. Первая, будучи замужем за королем Лотом Орканийским (Оркнейских островов), имела четверых сыновей, призванных играть важную роль в продолжении этой истории. Первый был Гавейн, второй Агравейн, третий Гахерис и четвертый Гарет[347]347
  Именно так они обычно располагаются по старшинству в легендах Артурианы, хотя в романе «Святой Грааль» (стр. 260) Гарет назван третьим сыном, а Гахерис – четвертым. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Вторая дочь герцога Тинтагельского была незаконной и, следовательно, не имела с Артуром никаких родственных связей; она звалась Морганой. Уступая советам друзей ее отца, король Утер-Пендрагон обучил ее грамоте в монастыре.

И так много в ней постигла и так хорошо, что знала искусства[348]348
  В средневековых школах преподавались «семь искусств»: грамматика, логика, риторика, составлявшие «тривиум», и арифметика, геометрия, астрономия, музыка («квадривиум»). (Прим. перев.).


[Закрыть], а одно искусство, называемое астрономией, знала на диво и много им занималась каждый день, и многое знала из физики; и за владение этой премудростью прозвали ее феей Морганой.

Согласно слову короля, скрепленному клятвой, Мерлину должен был отойти в распоряжение ребенок, зачатый во чреве Игрейны. В самом деле, дитя было ему вверено тотчас после рождения. Королева его едва увидела; его поспешили запеленать и передали в руки Мерлина, который в облике старца ожидал его у ворот дворца. Он принес его к одному доблестному и честному рыцарю по имени Антор, заранее предупрежденному, и тот уговорил свою жену, только что родившую, дать собственному сыну чужую кормилицу, чтобы сохранить молоко для младенца, чей род ни ей, ни мужу был не ведом. Первой заботой Антора было окрестить доверенное им дитя, и по совету Мерлина ему дали имя Артур[349]349
  Имя Артур имеет разные толкования; одно из них – от кельтского слова arth (медведь). (Прим. перев.).


[Закрыть]. Что же до сына Антора, это был небезызвестный Кэй[350]350
  Кэй – один из постоянных героев романов бретонского цикла, происходящий от персонажа кельтского фольклора. У Гальфрида Мон-мутского он кравчий короля Артура, в других романах – его сенешаль и молочный брат. Последнее, впрочем, не совсем точно, поскольку они с Артуром вскормлены разными женщинами; у Париса Кэй именуется по отношению к Артуру то молочным братом, то «братом по семейному очагу». (Прим. перев.).


[Закрыть], неизменный объект снисхождения и привязанности со стороны Артура.

Мы не станем останавливаться на обстоятельствах смерти Утер-Пендрагона, предсказанной Мерлином[351]351
  Гальфрид Монмутский в «Истории бриттов» рассказывает, что Утер умер от яда, которым мстительные побежденные саксонцы отравили воду источника, откуда пил король. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Король не оставил потомков, ибо юный Артур, отнятый Мерлином, считался сыном доблестного рыцаря Антора. Будучи в затруднении, бароны этой страны пришли за советом к Мерлину, он же в ответ лишь призвал их подождать до ближайшего святочного праздника[352]352
  В одной рукописи он назван «днем иноземцев». (Прим. П. Париса). Имеется в виду день Богоявления, или день Трех Королей (волхвов).
  Изначально он отмечался как единый праздник вместе с Рождеством и Крещением. С IV века Рождество праздновалось отдельно. В отличие от православной традиции (где Богоявление и Крещение совмещены), католическая церковь посвящает поклонению волхвов отдельный праздник. (Прим. перев.).


[Закрыть], чтобы молить Бога вразумить их при выборе наследника Утер-Пендрагона.

Вслед за тем они пошли к архиепископам и епископам, которые принялись возносить молитвы и велели делать то же во всех церквях, дабы обрести у Бога ту истину, на которую уповали все. Было условлено собраться в Логре[353]353
  По другим источникам – в Лондоне. Именно такую версию приводит Т. Мэлори в «Смерти Артура». (Прим. перев.).


[Закрыть] в день Рождества Спасителя; и, начиная с предшествующей недели, в этот город прибыли все земельные бароны и все, кто владел чем-либо от короны. Антор явился туда с двумя своими детьми; старший, Кэй, в минувший День Всех Святых был посвящен в рыцари.

Накануне праздника они, как положено, были на полуночной мессе, и когда они ее прослушали, то удалились; а были там и те, что вернулись в монастырь и там ожидали дневной мессы.

Эту мессу служил архиепископ Дубриций, человек благочестивый и скромный, который произнес для них проповедь, чтобы дать им веру в содействие Святого Духа.

И когда месса была пропета до Евангелия, и церковь открыли, то вышли те, кто там был; а перед монастырем было большое пустое место. Тогда увидели они перед главными вратами церкви посреди того места каменную плиту, совершенно квадратную, и никак не могли распознать, из какого она камня; и говорили, что она из мрамора: а на этой плите посередине была железная наковальня высотою в половину пье; и в этой наковальне был меч, вонзенный до самой плиты.

Архиепископ, узнав о чуде, вышел из церкви со святой водой и главными святынями; склонившись, он прочел на стали меча такие слова, начертанные золотыми буквами: Кто извлечет этот меч, тот будет королем страны, избранным волею Иисуса Христа.

Это и был тот знак, которого они ожидали с небес; теперь дело было лишь за тем, чтобы устроить испытание и распознать, кого Иисус Христос предназначил на королевский трон. Уговорились поставить стражами плиты десять достойных людей, из которых пятеро были церковники, а пятеро миряне. Затем все вернулись в церковь, чтобы прослушать новую службу и воспеть Te Deum laudamus[354]354
  «Тебя, Бога, хвалим» (лат.). Начало гимна, написанного, по преданию, в IV веке. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Архиепископ в прекрасной проповеди сказал им, что никто из них не должен зариться на корону по причине своей силы, богатства или знатности, но что все они с этой минуты должны преисполниться решимости признать королем того, кто пройдет испытание мечом. Они согласились единодушно; но в то же время каждый хотел первым пройти это испытание. Архиепископу удалось их урезонить, предупредив, что самая первая попытка может выйти отнюдь не самой счастливой. И еще он сказал им, что меч – это знак суверенной власти и что неизменный долг Рыцарства – поддерживать ее, дабы блюсти справедливость ко всем и защищать святую Церковь.

Господь наш, наладив земную справедливость, водрузил ее на лезвие меча, и правосудие, простертое над людьми, есть и будет явлено посредством меча; и по установлению трех орденов меч был вручен рыцарям, дабы защищать святую Церковь и соблюдать истинную справедливость.

Затем архиепископ выбрал двести пятьдесят рыцарей из тех, кого признавали за самых достопочтенных и видных, чтобы подвергнуть испытанию одного за другим: они возлагали руку на рукоять меча, но ни у кого из них не было сил поколебать его. Тогда плиту оставили под охраной десяти надежных людей, и любой мог подойти и наравне с другими подвергнуться испытанию. И не было буквально ни одного человека, кто в этот и в последующие дни не явился бы к плите и не приложил тщетных усилий, чтобы поднять меч. В день Обрезания Господня[355]355
  1 января (Прим. перев.).


[Закрыть] вновь последовала проповедь архиепископа, за нею новые бесплодные попытки и новая клятва баронов признать королем того, кто отделит меч от наковальни и через это будет отмечен самим Господом.

И вот была отслужена месса, и бароны и все прочие пошли по домам отобедать. А после трапезы, как это делалось в те времена, рыцари поехали сразиться на копьях за город в поле, и туда же пошли многие горожане; и те десять почтенных мужей, что охраняли меч, тоже пошли туда, чтобы видеть сражение. И когда рыцари повоевали изрядно, они вручили свои щиты оруженосцам, которые так начали биться друг с другом, что среди них поднялась великая свара, отчего туда ринулись все горожане, и вооруженные, и безоружные.

Антор возвел своего сына Кэя в рыцари еще в День Всех Святых. Когда началась месса, Кэй позвал своего брата и сказал ему: Пойди найди мой меч у нас в доме. Тот был весьма решителен и весьма услужлив, и ответил: Сир, с большим удовольствием. Затем он пришпорил коня и отправился в дом, и стал искать меч своего брата или другой; но не мог найти никакого, ибо хозяйка дома унесла их в свою комнату, а сама ушла вместе с другими посмотреть на турнир и на рукопашную. И когда он увидел, что не сможет ничего найти, то заплакал и был весьма расстроен и встревожен; и тогда он вернулся к монастырю, на место, где была каменная плита, и увидел меч, к которому он не примеривался ни разу. Тогда ему подумалось, что, если бы смог, он отнес бы его своему брату; и он подъехал к нему верхом, и взялся за него рукой, и вынул его, и укрыл полою своей котты[356]356
  Средневековая верхняя одежда с длинными полами и узкими рукавами. (Прим. перев.).


[Закрыть]. А его брат, который ожидал его в стороне от схватки, увидел, как он подъезжает, пошел навстречу и спросил у него меч; тот ответил, что не мог его найти, но привез другой. И вот он извлек его из-под полы, и Кэй его спросил, где он его взял, и тот сказал, что это меч с каменной плиты. Кэй взял его, убрал под полу своей котты и стал искать отца; как только он его нашел, то сказал ему: Сир, я буду королем: вот меч с каменной плиты. Отец весьма удивился и спросил, как он его достал, а он сказал, что взял его с плиты сам. Антор этому не поверил и так и сказал ему, что он лжет; тогда они оба отправились к церкви, а оруженосец Артур следом. Тут Антор сказал: Кэй, милый сын, не лгите мне ни в чем; скажите, как у вас оказался этот меч, ибо, если вы мне солжете, я это прекрасно пойму и уже никогда не буду любить вас. И Кэй ответил, как человек, сильно пристыженный: Сир, конечно же, я не буду вам лгать: мне его принес мой брат Артур, когда я попросил у него мой собственный; не знаю, как он добыл его. Антор ответил: Отдайте его мне, дорогой мой сын, ведь вы не имеете на него никакого права. И вот, держа его, он обернулся и увидел Артура, который следовал за ними. Тогда он позвал его: Милый сын, подойдите сюда и скажите мне, как вы добыли этот меч. Артур ему поведал, и сей почтенный муж сказал: Держите меч и верните его туда, откуда взяли. Тот его взял и вонзил обратно, и меч держался так же прочно, как и прежде. И Антор приказал своему сыну Кэю попробовать, тот попробовал, но не смог. Тогда Антор вошел в церковь и позвал их обоих, и сказал своему сыну Кэю: Я прекрасно знал, что вы не вынимали меч.

И тут Антор заключил юного Артура в объятия:

– Послушайте меня, дорогой сир, – сказал он ему, – если бы я сделал так, что вас изберут королем, какими благами обернулось бы это для меня?

– Все блага, которые я смогу обрести сам, будут ваши, дорогой отец.

– Сир, – ответил Антор, – я всего лишь ваш приемный отец, и я не знаю, кто вас породил.

Тогда Артур разразился слезами:

– Кем же я стану, если у меня нет отца!

– У вас он, несомненно, есть, – ответил Антор, – только он не пожелал, чтобы его узнали. Вас мне передали в самый день вашего рождения; моя жена предпочла вас собственному сыну, отдавая вам свое молоко, и если я вам это припоминаю, то вовсе не затем, чтобы потребовать некую долю в королевстве, которое вы можете возглавить, но чтобы побудить вас всегда относиться к моему сыну с истинной нежностью.

Я вовсе не буду просить у вас ваших земель, но, коль скоро вы выказали себя королем, сделайте вашего брата Кэя сенешалем ваших владений; да так, чтобы за зло, которое он причинит вам ли, другому ли мужчине или женщине вашей земли, он не мог бы потерять сенешальское звание. И если он будет глупцом, и негодяем, и предателем, вы должны это стерпеть; ибо эти скверные черты он получил из-за вас и перенял их от простолюдинки, питавшей его молоком; его же природного его лишили, чтобы вскормить вас. И Артур ответил: Я это сделаю с превеликим удовольствием. Тогда его привели к алтарю, и он поклялся верой и правдой исполнить это.

Как мы видим, Кэй, этот характерный персонаж, введен как нельзя более удачно. Отныне он займет свое место в большинстве эпизодов. Если он забияка, хвастун, злопыхатель, гордец, Артур должен ему это прощать: ибо он поклялся никогда не обращаться с ним сурово; он его брат, не молочный, но по семейному очагу. Если у того дурные наклонности, это потому, что он был отлучен от материнской груди, а Артуру досталось то доброе и здоровое воспитание, которое от природы предназначалось Кэю. Заметим еще, что Гальфрид Монмутский один раз говорит о Кэе, с тем чтобы приписать ему королевство или герцогство Анжуйское. Значит, графы Анжуйские в двенадцатом веке обладали наследственной должностью великих сенешалей короны. Воображали ли они, что их право на эту службу, прочно устоявшееся с конца десятого века, восходит к мессиру Кэю? Скорее, как мне кажется, именно для того, чтобы придать этой важной должности древнее происхождение, Гальфрид Монмутский и пожаловал Кэя, сенешаля Артура, титулом графа Анжуйского.

Между тем Антор привел Артура к архиепископу и испросил для юного оруженосца разрешения пройти испытание наковальней в присутствии баронов, священников и народа. Артур легко поднял меч и преподнес его прелату, который принял его в руки и вторично возгласил Te Deum laudamus. Народ в тот же миг признал жребий Господень; но не то вышло с баронами, которые не могли смириться с тем, чтобы возложить корону Логра на голову ребенка, неведомо от кого рожденного. Тогда архиепископ велел Артуру вернуть меч на наковальню, и как только наковальня соприкоснулась с клинком, прелат пригласил баронов одного за другим предпринять новую попытку. Они ничуть не более преуспели в извлечении меча и покорились, попросив только, чтобы испытание было проведено заново в ближайшее Сретение.

Ибо для нас весьма диковинно, что некий отрок будет государем над нами!

Архиепископ на это согласился. Итак, попытки возобновились в Сретение и завершились с тем же исходом. Один лишь Артур поднял меч, который и вложил снова в руки архиепископа. Бароны все упорствовали; они соглашались признать в Артуре избранника Господня, если с этого дня до Пасхи никто не справится с испытанием так же успешно, как он. Наступает Пасха; и когда Артур снова поднял меч, бароны, встав на сторону архиепископа, объявляют ему, что они покоряются воле Божьей и согласны избрать Артура, но при условии, что посвящение будет отложено до следующей Пятидесятницы. В ожидании этого Артур будет держать в руках всю полноту королевской власти; и если за это время им случится узнать, что новый избранник не обладает свойствами, которые надлежит иметь королю, они смогут объявить недействительным выбор, еще не узаконенный посвящением.

Этот пассаж любопытен.

Тогда они сказали: Сир, мы прекрасно видим и знаем, что Господу нашему угодно, чтобы вы были нашим государем, и коль скоро этого желает Он, того же желаем и мы; и вот, мы вас признаем и будем признавать впредь нашим государем, и от вас хотим держать наши угодья, и наше наследие, и наши чины; но мы вас просим как сеньора, чтобы вы отложили ваше посвящение до Пятидесятницы. Ведь ваша власть над королевством и над нами оттого ничуть не умалится; и мы хотим, чтобы вы нам на это высказали свою волю без совета. И Артур ответил: О том, что вы мне говорите, что я приму ваши присяги, и что я раздам вам чины, и что вы будете держать их от меня, этого я не могу и не должен делать. Я не могу жаловать вас чинами и прочим, пока у меня нет своего; а о том, что вы говорите, что я буду главою королевства, этого не может быть, прежде чем я не получу посвящение, и корону, и королевское звание; но я уважу вашу просьбу касаемо посвящения, и сделаю это со всей охотой. Ибо я не хочу ни посвящения, ни звания, если я не смогу иметь их от Бога и от вас.

Итак, было условлено, ко всеобщему удовольствию, что избрание и посвящение состоятся в следующую Пятидесятницу; а тем временем, чтобы испытать склонности будущего короля, ему дали в руки большие богатства, оружие и драгоценности всех родов. Он ничего из этого не приберег для себя; но, осведомившись о нравах и образе жизни каждого, он роздал

добрым всадникам коней, а красивым и тем алкающим, что были влюблены, отдавал свои драгоценности; а скупым давал денег, и золота, и серебра; а с людьми почтенными, мудрыми, и щедрыми, и умеющими хорошо жить водил компанию, и велел дознаваться у одних про других, что им больше по нраву.

И когда наступила Пятидесятница, архиепископ приготовил корону и посвящение. А накануне празднества, перед Вечерней, по общему совету и с согласия большинства баронов, архиепископ возвел Артура в рыцари, и эту ночь бодрствовал Артур в главной церкви до прихода дня. Тогда архиепископ взял слово и сказал: Вот перед вами человек, избранник Господа нашего; и вот перед вами королевские одежды, и корона; и я хочу услышать из собственных ваших уст, нет ли среди вас такого, кто был бы благородным мужем и кто пожелал бы возразить против этого избрания, пусть он это скажет. И они ответили вместе, во весь голос: Мы признаем и желаем его; и да будет так, что если и был из нас ктото, к кому он питал злые чувства за то, что тот противился посвящению и избранию, пусть он его простит. И тут они все вместе преклонили колена, и Артур заплакал от сострадания, и в свой черед стал перед ними на колени, и сказал так громко, как мог: Я вам честно и от души это прощаю. Потом они все вместе поднялись, и знатные мужи взяли Артура под руки и повели его туда, где были королевские одежды, и облачили его в них; и когда он был облачен, архиепископ, готовый служить мессу, сказал Артуру: Идите, обретите меч и справедливость, коими вы должны защищать Святую Церковь и спасать христианство.

Тогда процессия двинулась к плите, и там архиепископ вопросил Артура, воистину ли он осмелится поклясться и вверить себя Богу, Святой Марии и всем Святым, в том, что будет спасать и поддерживать Святую Церковь и блюсти покой и верноподданность всех бедных мужчин и бедных женщин, и наставлять всех заблудших, и заступаться за всех отверженных, и держаться прямых путей, и вершить правый суд, тогда пусть выступит вперед и возьмет меч, посредством которого избрал его Господь. И Артур прослезился и сказал: Так же истинно, как Бог есть властелин всего сущего, да дарует

Он мне силу и власть исполнить то, что вы сказали. Он опустился на колени, и взял меч обеими руками, и поднял его из наковальни так естественно, как если бы его ничто не удерживало; и потом, держа меч прямо, принес его к алтарю и положил поверх; и тогда его взяли, и посвятили, и помазали, и совершили над ним все то, что должно совершить над королем. И когда все вышли из церкви, никто не знал, куда девалась плита. И так был Артур избран и стал королем королевства Логр, и долго держал землю и королевство в мире.

Здесь мы в последний раз расстаемся с Робером де Бороном, чтобы перейти к продолжателям его творения.