Текст книги "Тупиковое звено"

Глава 23

1

Три дня от Полетаева не поступало никакой информации. Все это время Даша болела. Она лежала в кровати роскошного гостиничного номера, соединенного с номером француза общей дверью, накрывшись двумя пуховыми одеялами, и с каменным лицом читала Ницше.

Теперь уже Филипп ухаживал за ней. Он, как мог, старался быть терпимым, однако литературно-философский выбор родственницы его явно нервировал. Принося на подносе горячее молоко, накрытое кружевной салфеточкой, и мед в хрустальной розетке, он многозначительно поглядывал на обложку, несколько раз порывался задать какой-то вопрос, но каждый раз его останавливала внутренняя деликатность и болезненное состояние подопечной.

На третий день, проверяя градусник, Филипп обнаружил, что температура упала до относительно безопасного уровня, и тогда не выдержал:

– Mon Dieu, но почему Ницше?!

Не поднимая глаз, Даша перевернула страницу.

– А что я должна читать в такой обстановке? – хрипловато спросила она. – Сказки матушки Гусыни?

– Но Ницше!

Молодая женщина опустила книгу и громко, насколько позволяло ее больное горло, произнесла:

– За неделю убили почти всех моих родственников. Я имею право читать все, что сочту необходимым. Даже «Майн кампф».

Филипп грустно покивал головой.

– Мне остается надеяться, что месье Полетаев скоро появится.

И тут же от двери послышался бодрый голос:

– Привет умирающим! Отчего такой больничный запах? В дверном проеме сиял подполковник Полетаев.

– Серж, дорогой! – Филипп бросил поднос и устремился навстречу долгожданному гостю.

Они троекратно, с большим чувством расцеловались. От неожиданности позабыв, что тяжело больна, Даша приподнялась на локте.

– Что это вы сейчас делали? – недоверчиво поинтересовалась она.

– Здоровались. – Месье Кервель выглядел удивленным. Полетаев все же чуть смущенным.

– Да вы с ума сошли! – Даша скинула одеяло и попыталась встать с кровати. – Даже я при встрече с ним не целуюсь. Какая пошлость!

– Еще бы для вас это не было пошлостью! – Филипп всплеснул руками. – Женщина, читающая Ницше, вряд ли захочет целоваться с мужчиной.

– Это правда? – Полетаев устремил взгляд на обложку книги, лежащей на прикроватном столике.

– Серж, мой друг, это невыносимо! – продолжал жаловаться Филипп. – За три дня мадемуазель Быстрова прочитала «Антихристианина», – он сделал паузу и перекрестился, – «Что сказал Заратустра» и…

– За три дня? – В голосе подполковника прозвучало сомнение, – Тогда, mon cher Filippe[26]26
  Мой дорогой Филипп (фр.).


[Закрыть], не переживайте – вряд ли Дарья Николаевна сумела усвоить материал. Ницше – автор хоть и спорный, но все же требует некоего умственного напряжения, а главное – времени на осмысление.

– Ха-ха-ха! – Даша состроила рожу. – Я уже давным-давно все осмыслила. Еще в университете. Просто захотелось рассмотреть некоторые его воззрения под иным углом. В свете новых общественных изменений.

– И подумать только, на что ты тратила свою молодость! – Подполковник присел в кресло и закинул ногу на ногу. – Стоит ли удивляться, что ты есть то, что есть.

Даша надулась:

– Дурак!

В ответ подполковник добродушно рассмеялся:

– Разве Заратустра не говорил тебе, что сквернословить некрасиво?

– Отстань. – Не обращая внимания на мужчин, Даша встала и завернулась в толстый стеганный халат – подарок заботливого дядюшки. – Смотрю, ты в хорошем настроении. Надо понимать, что все три дня прошли с пользой?

– Безусловно. – Полетаев с достоинством кивнул. – Я работал. На работе.

– То есть?

– То есть выполнял свои прямые обязанности. И никто мне не мешал этим заниматься. Блаженство!

Даша помрачнела:

– Значит, ты ничего нового так и не узнал? Подполковник пожал плечами:

– Узнал, не узнал… Какое это имеет значение? К моим рекомендациям ты все равно не прислушиваешься.

– «Рекомендациям»! – фыркнула молодая женщина. – Можно подумать, ты специалист по правильному питанию…

Ей страшно не нравилось легкомысленное настроение эфэсбэшника. Это могло означать все что угодно: от обнаружения последним новых фактов до полного бездействия в течение трех суток.

– Так я и не навязываюсь. – Полетаев делал вид, что не замечает ее нервозности. – Чем сегодня займемся? Может сходим в Большой? – И тут же расстроенно всплеснул руками: – Ах нет, боюсь Большой театр нам не подойдет.

– Но почему? – вежливо, с легким оттенком обеспокоенности, поинтересовался Филипп.

– Насколько мне известно, Вагнера там пока не дают.

– А при чем здесь Вагнер?

– Как – при чем? Вы только представьте: после трех дней общения с Заратустрой – массированный артобстрел «Валькирий». – Полетаев взмахнул воображаемой дирижерской палочкой: – Пам-пара-ра, пам-пара-ра! Бум!

– Очень впечатляет. – Кервель украдкой посмотрел на Дашу. – Но я, откровенно говоря, в музыке предпочитаю менее монументальные композиции.

– Филипп, дорогой, – Даша заставила себя улыбнуться, – не принимайте сказанное близко к сердцу. Дайте нашему бравому подполковнику поупражняться в остроумии и заодно продемонстрировать широту своего кругозора. Скажите, разве сможет какой-нибудь господин из ЦРУ вот так вот, мимоходом, напеть Вагнера? Или, к примеру, найти шесть различий между Заратустрой и «Коза нострой»? Да ни в жизнь! А вот наш боец невидимого фронта – запросто!

И она указала на подполковника тем широким жестом, каким обычно памятники Ленину указывали на здания горсовета.

– Нет, просто удивительно – как с такими талантами – и только подполковник…

– Удивительно, как я с такими знакомыми еще не рядовой, – с недоброй полуулыбкой парировал Полетаев.

Он еще был вежлив, но темно-синие глаза уже напоминали грозовое небо.

– Остается молить Бога и надеяться, что долготерпение моего начальства окажется вечным.

– Я тоже на это очень надеюсь, – с готовностью подхватила Даша. – Иначе очень тяжело будет понять: за что же получает зарплату человек, не могущий сыскать даже собственного носа между глаз.

Последняя реплика почему-то особенно сильно задела Полетаева.

– Дарья Николаевна, мне кажется, что вы не правильно расцениваете мое отношение. Я вовсе не нанимался к вам в подручные, – в голосе «все еще подполковника» появилась легкая вибрация, – и плясать под вашу дудку не собираюсь.

– Разве вы, Сергей Павлович, не давали присягу защищать свой народ? – Даша ехидно прищурилась. – Между прочим, я – его часть.

– Защищать я готов и часть, и целое, но при этом не собираюсь становиться инструментом для незаконного обогащения некоторых граждан. Которых, по совести, и гражданами-то назвать затруднительно…

– Я не пойму, ты на что намекаешь? – ощетинилась молодая женщина.

– Я не намекаю. Я прямо говорю: тебе надо, ты и ищи.

– А я и ищу!

– Вот и ищи. И не впутывай меня в свои махинации. Побледнев в тон подаренному халату, Даша прошипела:

– Какие это махинации ты имеешь в виду?

– Эти смерти выгодны твоему отцу не меньше, чем…

– Не смей говорить о моем отце подобные гадости! Даша почувствовала, как температура опять поползла вверх. Спина моментально взмокла, ей не хватало дыхания и слов.

– Если эти люди действительно были убиты, то сделать это мог только один человек: пропавший Алексей Скуратов.

– Ты найди его сначала. – Полетаев сверкнул синими глазами и скрестил руки на груди.

– Найду, не переживай! – рыкнула Даша.

– Как бы эта встреча не стала для тебя последней.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал.

Филипп растерянно переводил взгляд с одного на другого. Создавалось впечатление, что он впервые в своей жизни принимает участие в скандале.

– Может быть перейдем в гостиную и выпьем чаю?

Бедный, он действительно не понимал, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, и потому не знал, чью сторону принять. Как мог, он попытался восстановить пошатнувшийся мир.

– Вы знаете, я вчера пробовал местные пирожные – они прелестны. А давайте закажем их прямо сейчас?

Полетаев и Даша угрюмо молчали.

Так и не ответив на предложение француза, Даша встала и пошла переодеваться.

2

Следующие полчаса говорил только Кервель. Он шутил, рассказывал истории из своей жизни и даже попытался спеть «Катюшу».

Полетаев невпопад улыбался, нервно постукивал мыском ноги по ножке стола, думая о чем-то своем. Даша равнодушными глазами рассматривала пирожные, за каждое из которых при других обстоятельствах отдала бы душу. Ее мучил страх. Только сейчас она поняла, в каком положении оказалась. Если Скуратов убийца, то смерть, без сомнения, грозит и ее отцу, если же вдруг окажется, что во всем виновато родовое проклятье и роковое стечение обстоятельств, то мысль, пришедшая в голову Полетаеву, вполне возможно осенит и французское правосудие и тогда вместо наследства отец получит сто лет одиночества. Как ни крути, а оба зла оказывались большими.

Даша грызла ложку, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход.

Как жалко, что все уже умерли. Вот если бы оказался еще один наследник! Хорошо разрекламированный наследник. На которого, как на живца, можно было бы поймать убийцу. Или, на худой конец, отвести подозрения от отца.

Она тяжело вздохнула.

Еще один наследник. Да где же его взять?

– Вам чай или кофе, Серж? – Филипп нежно улыбнулся мрачному подполковнику.

Полетаев едва кивнул:

– Да, спасибо. Кофе, пожалуйста.

– А вам, Ди-ди?

– Чай, если можно, – пробормотала Даша. Пришедшая в голову мысль не отпускала.

– «Они сошлись, вода и камень, стихи и проза, лед и пламень», – с улыбкой процитировал Кервель. – Друзья мои, стоит ли вам ссориться? Дайте друг другу руки и помиритесь.

– Я ему руки не подам. – Даша потянулась за лимоном. – Он моего отца в убийцы записал.

– Никого никуда я не записывал! Просто ты и твои родственники мне уже поперек горла встали. Простите, Филипп, вас, разумеется, это не касается…

Филипп развел руками:

– Прошу вас, не начинайте все сызнова. – Он придвинул тарелочку с пирожным чуть ближе к подполковнику. – Прошу вас, mon ami[27]27
  Мой друг (фр.).


[Закрыть], сладкое успокаивает нервы.

– Нет, пусть он объяснит, что имеет в виду, – не отступала Даша.

– Не буду я ничего объяснять! – Полетаев схватил рукой первое попавшееся пирожное с такой силой, что раздавил его пополам. – Черт! – Он поискал глазами салфетку. – Да я проклинаю тот день, когда согласился ей помочь, тот день, когда принес эти справки.

«Когда принес эти справки…», – неожиданным эхом вдруг отозвалось в рыжей голове. «А после рождения сына она слегла… Слегла… Умерла, бедная… Умерла…»

– Что это у вас, Ди-ди? – Филипп удивленно смотрел на ее нижнюю губу.

Даша автоматически прижала салфетку ко рту. На белоснежном полотне растеклось красное пятно.

– Ну надо же, губу прокусила… Подождите, если после рождения сына она умерла, то…

– Что? – Полетаев качнулся вперед. – Что ты сейчас сказала?

Продолжая смотреть в одну точку, Даша бормотала:

– Как же тогда… Может потом оказалось, что она жива?

Широко распахнутыми глазами Филипп смотрел на свою племянницу.

– С кем вы сейчас разговаривали, Ди-ди?

– Нет, нет… – Закрыв глаза, Даша помотала головой. – Этого не может быть. Просто кто-то где-то ошибся. Палыч!

Невозмутимый подполковник принял из рук окаменевшего Филиппа чашку.

– Только не вздумай начать просить о помощи. Единственный вопрос, на который теперь я тебе отвечу, это – «который час».

Даша медленно покачала головой.

– Не о помощи сейчас речь. Когда ты принес информацию о первом браке, еще тогда меня что-то смутило… Но я не придала этому значения.

Полетаев демонстративно посмотрел на часы.

– Сейчас половина первого…

– Что именно вас смутило? – переспросил Филипп.

– Подождите, Фи-фи, мне нужно сосредоточиться. – Даша сжала виски и зажмурила глаза. – Николай Андреевич женился на медсестре, которая его выходила… Та родила ребенка, но сама умерла… Все правильно. Умерла.

И тут Даша выпрямилась. Губы ее стали белее салфеток на столе.

– Господи, как же я сразу не догадалась! Она же в самом деле умерла!

У Полетаева ложечка замерла на полпути ко рту. Бедный Филипп едва не выронил кофейник.

– Простите?

– Она, – Даша сделала паузу и по слогам повторила: – У-мер-ла.

– Вы уже пятый или шестой раз произносите это слово, раздраженно бросил подполковник. – И хотя меня это совсем не касается, я все же спрошу: о ком вы говорите?

– Разумеется, о первой жене Николая Андреевича, как ее… Екатерина, кажется…

– Елизавета. Да, я помню. И что?

– Как – что! – вскричала молодая женщина, но тут же снизила голос до шепота: – Фи-фи, вы помните, что было написано в том документе, который показывал мне ваш адвокат?

– В каком документе? Простите, но я не понимаю…

– Да о браке Николая Вельбаха и моей бабушки! Филипп растерянно пожал плечами.

– Бумага как бумага. Что в ней было особенного?

– Ничего. – Даша забарабанила пальцами по столу. – Ничего, кроме того, что в ней черным по белому написано: Николай Вельбах вступал в брак с моей бабушкой будучи разведенным!

– Ну и что?

– Раз-ве-ден-ным! – Даша потрясла рукой в воздухе. – Хотя на самом деле он должен был быть вдовцом.

Теперь уже и месье Кервель стал несколько другого оттенка.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что был еще один брак! Брак, о котором мы ничего не знаем.

Послышался смех. Сдерживаемый и оттого еще более обидный.

Даша резко развернулась:

– Что смешного я сказала?

– Что смешного? Да все смешно. – Полетаев отодвинул тарелочку. Жалобно звякнула ложка. – Раз у нас закончилась одна партия наследников, так почему бы нам не придумать новых? Еще один брак, еще человек пять-шесть подозреваемых. Прочь тоска-печаль! Конечно, обыкновенному киллеру понадобится не меньше месяца, чтобы справиться со всеми, но вам, Дарья Николаевна, уверен, хватит и пары дней.

– Что ты несешь! – Дашу даже затрясло от возмущения. – Думаешь, я специально все выдумываю? – Она вскочила со стула, нашла свою сумку и, покопавшись в многочисленных кармашках, извлекла небольшую пожелтевшую бумагу. – Вот!

– Что это? – Полетаев взял бумагу.

– Копия свидетельства о браке. Читай, – она ткнула в одну из строчек.

Подполковник хмыкнул.

– Действительно, разведен. И что?

– Только то, что я уже сказала: был еще один брак.

– Елизавета Пилау умерла в восемнадцатом, а на твоей бабуле он женился в сороковом…

– Двадцать два года! – Ореховые глаза сверкали, отражая торжество справедливости и свет хрустальных бра. – Двадцать два года, в течение которых он мог жениться, завести детей, развестись и, что самое смешное, не единожды.

– М-да. Смешнее некуда. – Полетаев потер лоб. – На колу висит мочало. Я одного не пойму, ты-то чего так радуешься? В этом случае твои шансы дожить до старости минимальны. Если преступником является Алексей Скуратов, и он вдруг узнает, что ты вытаскиваешь все новых наследников, словно кроликов из шляпы, он для начала убьет тебя, а уж потом их. Можешь не сомневаться. Ты мешаешь ему.

– Но что же мне теперь делать?

– Понятия не имею.

– Необходимо все разузнать про этот брак!

– Я пас. – Подполковник поднял руки. – Больше тебе не удастся меня втравить в…

А Дашу уже лихорадило.

– Господи, это что же получается? Новыми претендентами на наследство могут теперь оказаться и сын Николая Андреевича, и внук или даже правнук.

– И не говорите. – Полетаев со вздохом отодвинул так и нетронутую тарелку с пирожным, – Каждый день несет нам новые сюрпризы.

– Тебя это не трогает?

– Не очень.

– И тебе не жаль моего отца? – рассердилась молодая женщина. – Каждую секунду его могут убить или посадить…

– Хм. – Глаза Полетаева стали чуть насмешливее.

– Хватит ухмыляться, надо спешить! Быстрее, быстрее, пока не поздно…

Подполковник поднес палец к губам.

– Что? Тебе пришла в голову какая-то идея?

– Ну, в общем – да. Мне кажется, не надо спешить, не надо никого искать…

– Не надо?

– Думаю, что нет.

– Но почему?

– Потому что если в ближайшее время баронесса Вельбах скончается, а твой отец, теряясь от смущения, примет из рук ее адвокатов ключи от замка, – он помолчал, – тогда мне придется арестовать всю вашу баронскую семью. И все. И никаких подпольных наследников. Я уже говорил, дела о наследстве хороши тем, что преступник приходит сам.

У Даши потемнело в глазах. Уже неоднократно Полетаев заявлял, что она или ее отец убийца. И это после всего того, что они пережили, после того как он сто раз убеждался в ее честности.

Сорвав салфетку с колен, Даша швырнула ее на стол. Крошки пирожного полетели в перепуганного Филиппа.

– Какой же ты… – Подходящие слова не приходили на ум. – Что б тебя…

Поняв, что волнение не позволит ей достойно ответить противнику, она вышла в коридор, трясущимися руками надела плащ и покинула номер, громко хлопнув дверью.

Глава 24

1

Выйдя на шумную холодную Моховую, Даша быстрым шагом пошла к Лубянской площади. Упершись взглядом в пустой пятачок, некогда безраздельно принадлежавший Феликсу Эдмундовичу, она вдруг расплакалась. Ей отчего-то стало обидно не только за себя. но и за Дзержинского. Мало того что в былые времена возложить цветы к памятнику можно было только полностью пере крыв движение – через четыре или пять рядов кругового движения ни одного пешеходного перехода – так нет, еще и с этого непроходного места сдернули краном! Будто неистовый поляк и в самом деле был повинен в трусливой подлости русских, татар, грузин и остальных представителей коренных и не очень национальностей, день и ночь строчивших друг на друга доносы, подрагивая от страха и удовольствия. «Его жизнь – печальнейшая из поэм», – написал когда-то о железном Феликсе Троцкий, даже не предполагая, насколько печальнее окажется эта жизнь уже после смерти.

Даша развернулась и еще быстрее зашагала в противоположную сторону. Она старалась дышать глубоко и ровно.

Мысль, осенившая ее во время чаепития, была больше, чем мысль. Даже если брака и не было вовсе или он оказался бездетным, то все равно сейчас жизненно необходимо раструбить о нем всем окружающим. Это даст необходимое время во всем разобраться. Иначе либо Скуратов убьет отца, либо Полетаев и в самом деле отправит все ее семейство в Лефортово.

Резко закололо в правом боку. Даша остановилась в мрачном, скверно пахнущем переходе, прислонилась к стене и попыталась успокоить дыхание. Далось ей это не сразу и не без труда.

– Девушка, а как попасть в Лефортово?

Чем-то холодным полоснуло по нервам. Сглотнув, Даша медленно повернула голову:

– Что?

– Как отсюда в Лефортово попасть? Метро-то вроде такого нету… – Немолодая женщина, обвешанная сумками, смотрела без особой надежды. – Не знаете?

– Знаю, знаю… – Поняв, что это просто досадное совпадение, Даша немного успокоилась. – Вам нужно доехать до «Семеновской», а дальше на трамвае. Смотря куда вам надо.

– Да там золовка моя живет. – Женщина явно обрадовалась и принялась объяснять с провинциальной доверительностью: – Совсем рядом с немецким музеем, какие-то красненькие дома там, знаете?

– Немецким музеем? – Что-то Даша не помнила такого музея. А ведь когда-то она знала все музеи в Москве. – Вы уверены, что такой существует?

– А то! Золовка писала, года три как открыли. К ним из Германии всякие важные послы приезжают, даже улицу, говорит, перекрывают… Да и вообще народ валом валит.

– Это в музей-то? – Даша продолжала сомневаться. – На послов, что ли, смотреть?

– Зачем на послов? Там центр, чтобы родственников своих найти. А кто ж нынче не хочет немецкой родней обзавестись? Чай, не сорок первый…

«Это судьба», – вдруг с какой-то спокойной уверенностью подумала Даша.

– Простите, а вы не помните, как точно называется эта улица?

2

Через полчаса она вышла на тихую аллею, густо обсаженную тополями. Тополиные листочки пожелтели, затвердели на холоде, звонким шорохом откликаясь ветру. Трамвай громыхнул и скрылся за поворотом. Даша запахнула длинный без застежек плаш. Вещь, конечно, красивая, но непрактичная. Во всяком случае не для общественного транспорта.

Она огляделась по сторонам, пытаясь сориентироваться. Несмотря на то что Лефортово было одним из старейших районов Москвы, Даша знала его плохо. Вернее, не знала совсем. Этим неприятным качеством отличается большинство жителей мегаполисов: живя на западе столицы, они зачастую понятия не имеют, что делается на востоке.

Хотя о самой истории Лефортово она все же кое-что знала. Когда-то на окрестных полях муштровал Петр свои Потешные полки – привет «Семеновской» и «Преображенской»; позднее тут же раскинулась знаменитая немецкая слобода, посреди которой и выстроил свой дворец одноименный швейцарец Лефорт, обласканный первым императором. Ох, и любил погулять здесь Петр Алексеевич! Бывало, днями праздновали: все двери и ворота замка закроют, выйти нельзя, можно только есть, пить и веселиться без меры. Через неделю многие отдавали концы. «Храни нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Не избежал преждевременной кончины и сам господин Лефорт. Окончил дни свои он скверно, хоть и не в угаре пьяном, – гнилая лихорадка его добила. Оно и ясно, Москва – это вам не Швейцария.

Приставая к одиноким прохожим, Даша наконец обнаружила небольшой домик с латунной табличкой: «Немецкий музей в Лефортово. Ежедневное 10 до 19. Понедельник выходной».

Кто бы сомневался, что сегодня был понедельник! Но раз уж она сюда добралась, то только грубая физическая сила сможет ее не пустить. А у музейных работников, как правило, таковой не обнаруживается. К тому же она в некотором смысле коллега, все-таки искусствовед, почти историк.

Потоптавшись с минуту на пороге, Даша решилась и нажала кнопку. Дверь распахнулась практически сразу. Возможно, за ней с той стороны наблюдали.

– Музей закрыт. – Женщина в строгом костюме произнесла это предупреждающе, но без напора, даже чуть вопросительно.

– Да-да, я знаю. Я сама когда-то работала в музее.

– Вы что-то хотели?

– Да… Вы знаете, у меня очень деликатный вопрос, и я хотела обсудить его с кем-нибудь из специалистов… в области остзейского дворянства. – Даша намеренно заменила слово «прибалтийского» на «остзейского», так звучало профессиональнее.

Женщина, казалось, раздумывала:

– Проходите, пожалуйста.

Они вошли в небольшой, но красивый холл. Темно-красные стены приятно контрастировали с белыми пилонами и лепниной. На лестничном марше, с которого симметрично разбегались лестницы, возвышался бюст самого господина Лефорта.

Директора музея звали Лилия Сергеевна. Даша, бормоча какие-то благодарственные слова, проследовала за ней в небольшой кабинет, отделенный от основного помещения тяжелой портьерой. Кабинет сотрудников выглядел вполне современно.

– Присаживайтесь. – Лилия Сергеевна сразу прошла в небольшой закуток, где стояли кухонная тумба и электроплитка. – Хотите чай или кофе?

– Кофе, если можно. – Даша осмотрелась, не боясь показаться невежливой. Ведь музеи для того и существуют, чтобы глазеть по сторонам. – Это фотографии сотрудников?

– Да. И еще спонсоры, представители комитетов…

– Не знала, что в Москве открыли такой музей. Правда, меня не было почти шесть лет или даже больше…

– Мы существуем всего три года. – Женщина поставила на стол две чашки. – Берите сахар, пожалуйста.

Когда первые условности были соблюдены, Даша решила перейти к делу.

– Лилия Сергеевна, для меня ваш музей – последняя инстанция. Просто не знаю, куда еще обращаться.

– Я слушаю вас.

– Дело в том, что по отцу моя линия идет от представителей остзейского дворянства, до недавнего времени считавшаяся угасшей…

– Угасшей? – Лилия Сергеевна удивленно приподняла красивые круглые брови. – А как же вы?

– Мой отец был усыновлен и почти всю жизнь носил фамилию отчима. Недавно я узнала, что родной дед имел другую семью и, возможно, потомков. Я хотела бы их разыскать.

– Что ж, вы обратились по адресу. Именно этим мы и занимаемся. – Директорша смотрела ободряюще. – Будем рады вам помочь.

– Спасибо большое. – Даша сидела, слегка оглушенная свалившийся удачей. – Даже не знаю, как вас благодарить.

– Ну пока не за что. Хотите еще кофе?

– Нет, спасибо. Прекрасный кофе, но мне достаточно.

– Тогда перейдем к делу. Как фамилия вашего деда?

– Вельбах. Барон Николай Андреевич фон Вельбах. Лилия Сергеевна несколько секунд размышляла. Затем покачала головой:

– Нет. Вот так сразу не припомню.

Даша почти не сомневалась, что ответ будет таковым, и грустно кивнула. Но директорша достала анкету и протянула вместе с ручкой.

– Расстраиваться рано. Заполните все пункты, на которые можете дать ответ, мы это передадим в наш банк данных. Конечно, потребуется некоторое время, но кто знает…

– А сколько? – Даша подняла голову.

– Что сколько?

– Сколько потребуется времени?

– Ну это сказать сложно. – Директорша кивнула на стеллажи вдоль одной из стен. – Здесь у нас данные на тысячи людей, большая часть информации введена в компьютер, но, конечно, много и бумажной работы. Мы связываемся с архивами… Не менее полугода иногда уходит.

– Полгода! – Даша испугалась: за полгода их всех истребят под корень. – А побыстрее никак не получится? Что, если я сама здесь поработаю? – Она умоляюще сложила руки. – Вы не бойтесь, у меня есть опыт.

– Дело здесь не в опыте. – Взгляд Лилии Сергеевны стал ускользающим.

– Понятно. – Даша вздохнула.

Разумеется, кто позволит незнакомому человеку копаться в базах данных?

– Извините, я так спросила, на всякий случай. Но, понимаете… – Молодая женщина все еще не оставляла надежды попытаться решить дело как можно быстрее. – Дело не только в моем любопытстве, существуют определенные обстоятельства… Скажем так: я несколько ограничена в сроках.

Директорша музея смотрела на пустую анкету и явно о чем-то думала. Даша продолжала канючить:

– Моя бабушка… очень больна. Очень. Она попросила меня найти пропавших родственников до того, как отправится в мир иной. Клянусь вам всеми святыми, что никакой иной цели у меня нет. Я даже живу за границей, – зачем-то добавила молодая женщина.

Лилия Сергеевна подняла теплые карие глаза. Они улыбались.

– Вам не надо оправдываться. Я все прекрасно понимаю. У нас такой случай каждый второй. – Директриса помолчала. – Как же мне вам помочь? Быстро решить этот вопрос надежды почти нет…

Что-то в этом «почти» было такое, отчего Даша немедленно навострила уши.

– Почти?

– Да… Есть у нас один человек, выдающийся специалист. Генрих Рейнгольдович Миллер. Я знаю, что одно время он занимался угасшими родами. Думаю, вам надо связаться именно с ним.

– А он сейчас здесь? – У Даши в душе запели фанфары.

– Нет. Он редко бывает в музее. Фанфары стали чуть тише.

– А как же тогда…

– Мы сейчас ему позвоним. Он недалеко живет и, думаю, согласится вас принять. Он очень хороший человек. – С этими словами директорша придвинула телефон и набрала номер. – Его дочь уехала в Германию, а он ни в какую. Говорит, здесь мои предки жили и умирали, и я здесь хочу остаться. Он святой… Алло, Генрих Рейнгольдович, здравствуйте, Митрофанова вас приветствует. Как поживаете? Что-то давно к нам не заглядывали… – После небольшой паузы Лилия Сергеевна негромко охнула: – О, как плохо… Но теперь-то все в порядке? – Выслушав ответ, она снова заулыбалась. – Очень рада за вас, вот и молодец. Генрих Рейнгольдович, а я к вам вот по какому поводу. Здесь у меня одна дама интересуется остзейцами. Спрашивает, не могли бы вы ее проконсультировать? Можно, да? Спасибо вам большое, я передам ей трубочку… А, поняла, поняла! Хорошо, ждем вас в гости… Марье Сергеевне сердечный привет.

Даша растерянно улыбнулась:

– А…

– Генрих Рейнгольдович просил вас зайти прямо сейчас.

– А это удобно? – Даше и в самом деле стало неловко. Получается, что напросилась в гости к совсем незнакомому человеку.

– Конечно удобно. – Лилия Сергеевна уже протягивала ей листок с адресом. – Ему новый человек только в радость. – И добавила с непонятной интонацией: – Тяжело ему одному.