Текст книги "Ученик брадобрея"

Девчонки-пастушки, пошли погуляем?

Я сразу должен вам сказать, что почти всей библиотеки здесь нет. Здание невелико и не смогло бы вместить все книги, что несли сюда годами.

Библиотека существовала еще до того, как в конце 1870-х переехала в Сан-Франциско; при пожаре и землетрясении 1906 года она не потеряла ни единой книги. Пока все вокруг носились, как цыплята с отрубленными бошками, мы действовали продуманно: никакой паники.

Здание библиотеки расположено на покатом пустыре, занимающем весь квартал от Глиняной улицы до Сакраменто. Мы пользуемся лишь небольшим его участком, а остальная территория заросла высоченной травой, кустами, цветами, стеклотарой и свиданиями влюбленных.

Со стороны Глиняной сквозь всю эту деятельную зелень льется старая цементная лестница. Еще там есть древние электрические фонари, друзья Томаса Эдисона [58]58
  Томас Алва Эдисон (1847–1931) – американский изобретатель и предприниматель.


[Закрыть], – они стоят на высоких железных стеблях спаржи.

Когда-то здесь была вторая площадка лестницы. Фонари больше не горят, и все так заросло, что трудно сказать, как и зачем оно тут было в самом начале.

Зады библиотеки почти полностью исчезают в зелени у подножия лестницы.

Тем не менее, парадный газон смотрится аккуратно. Нельзя, чтоб участок совсем превратился в джунгли. Людей это может отпугнуть.

Примерно раз в месяц маленький негритенок приходит стричь газон. У меня нет денег платить ему, но он и не требует платы. А стрижет газон потому, что я ему нравлюсь, к тому же он знает, что я обязан все время сидеть внутри и не могу выйти и постричь газон сам. Я постоянно должен находиться в библиотеке и быть готовым встретить новую книгу.

Сейчас на газоне полно одуванчиков, тут и там расползлись тысячи ромашек, и все вместе напоминает орнамент Роршаха на платье, сшитом Руди Гернрайхом [59]59
  Тест Роршаха, названный именем швейцарского психиатра Херманна Роршаха (1884–1922), позволяет определить эмоциональную и интеллектуальную целостность испытуемого на основе его интерпретации набора из десяти бесформенных клякс. Рудольф Гернрайх (1922–1985) – американский модельер-авангардист австрийского происхождения, самый новаторский художник моды 60-х годов, ставивший своей целью раскрепощение женского тела.


[Закрыть].

Одуванчики – себе на уме, держатся обособленно, но ромашки эти, я вам скажу! Я смотрю на них через тяжелую стеклянную дверь библиотеки.

Промежуточный собачий лай непрерывно захлестывает наше здание – с раннего утра, когда собаки просыпаются, до поздней ночи, когда они снова ложатся спать, а иногда собаки гавкают и в неурочное время.

Совсем рядом с нами – ветеринарная клиника, и хотя отсюда ее не видно, я редко остаюсь без собачьего лая. Но я к нему уже привык.

Сначала это чертово гавканье я ненавидел. Есть у меня такой пунктик: не люблю собак. Но за три года приспособился к их лаю, он меня больше не беспокоит. Иногда мне даже нравится.

В библиотеке над стеллажами – высокие стрельчатые окна, снаружи в них заглядывают два огромных зеленых дерева, размазывая свои ветви по стеклу, как мастику.

Мне очень нравятся эти деревья.

Сквозь стеклянную дверь виден большой белый гараж через дорогу – из него в часы недуга и нужды выезжают машины и возвращаются обратно. На фасаде гаража синим написано одно большое слово: БУХТА.

Прежде чем переехать в Сан-Франциско, библиотека некоторое время располагалась в Сент-Луисе, а затем очень долго – в Нью-Йорке. Где-то в запасниках до сих пор хранится множество книг на голландском.

Наше здание очень маленькое, поэтому мы вынуждены хранить тысячи томов в другом месте. А в этот кирпичный особняк мы перебрались после заварушки 1906-го – на всякий случай, но тут оказалось очень тесно.

По умыслу ли, или волею судьбы, но у нас собирается немыслимое множество книг. Со времени основания библиотеки мы приняли сто четырнадцать томов о «форде» модели Т [60]60
  «Ford Model T» – первый в мире дешевый массовый автомобиль, разработанный в 1908–1910 гг. в нескольких модификациях, который компания «Форд Мотор» выпускала в 1913–1927 гг.


[Закрыть], пятьдесят восемь – об истории банджо и девятнадцать книг о свежевании бизонов.

Здесь мы держим все гроссбухи, куда заносятся поступления, однако сами книги хранятся в наглухо запечатанных пещерах Северной Калифорнии.

Я не занимаюсь книгами в пещерах. Это работа Фостера. Он же привозит мне еду, потому что сам я не могу выходить из библиотеки. Фостер не появляется уже несколько месяцев – наверное, ушел в очередной запой.

Фостер любит пить и всегда умудряется найти, с кем выпить. Фостеру лет сорок, и в любую погоду он ходит в одной майке: дождь, солнце, холод или жара – майке безразлично, – она для Фостера одеяние вечное. Разлучить их может только смерть.

У Фостера тяжелая светлая шевелюра, точно бизонья грива, и я не помню, чтоб он не потел. Он очень дружелюбен и напорист; можно сказать, что этот весельчак-тяжеловес в состоянии обаять любого, совершенно незнакомого человека, да так, что тот немедленно примется угощать его выпивкой. В городках на лесоповалах возле пещер Фостер уходит в месячные запои, ставит на уши лесорубов и гоняется по лесам за девчонками-индеанками.

Сдается мне, что не сегодня завтра с виноватым видом здесь объявится его испитая багровая физиономия, а за спиной – большой зеленый фургон, готовый забрать новую партию пещерных книг.

Книга 2. Вайда

Вайда

Когда мы только познакомились с Вайдой, она считала, что родилась не в своем теле, с трудом смотрела на людей и мечтала об одном: уползти и спрятаться от той штуки, в какую заключена.

Это было в Сан-Франциско в конце прошлого года.

Однажды вечером, закончив работу, она пришла в библиотеку. Библиотека была «закрыта», а я у себя в комнате делал кофе и размышлял о книгах, что принесли мне в тот день.

Одна была о громадном осьминоге с кожистыми крыльями – ночами он летал по притихшим школьным дворам и требовал, чтобы его пустили в класс.

Я клал в кофе сахар и тут услышал, как звякнул колокольчик – совсем слабенько, но обычно хватает едва слышного звяка, чтоб я вышел в библиотеку и ответил на зов.

Я зажег свет: у дверей, за тяжелым истовым стеклом меня дожидалась девчонка.

Я вздрогнул.

Не считая невероятно нежного, очень красивого лица и длинных черных волос, падавших на плечи смерчем летучих мышей, чувствовалось в ней и что-то необычное: сначала я просто не понял, что именно, – таким идеальным лабиринтом оказалось это лицо, что я немедленно заблудился и потерял из виду очень тревожную штуку.

Пока я возился с замками, она смотрела в сторону. Под мышкой она что-то держала. Что-то в пакете из оберточной бумаги и напоминающее книгу.

Еще одну для пещер.

– Здравствуйте, – сказал я. – Входите, пожалуйста.

– Спасибо, – ответила она и робко переступила порог. Я удивился, до чего она неловкая. На меня она даже не взглянула, да и библиотеку осматривать не стала. Казалось, она смотрит на что-то другое. То, на что она смотрела, не стояло передо мной, не торчало у меня из-за спины и не маячило сбоку.

– Что у вас там? Книга? – спросил я, как подобает любезному библиотекарю, чтоб она себя не чувствовала скованной.

Какое нежное у нее лицо: губы, глаза, нос, подбородок, овал щек – все прекрасно. На нее было почти больно смотреть.

– Да, – ответила она. – Надеюсь, я вас не потревожила? Уже поздно.

– Нет, – сказал я. – Нет-нет, что вы. Нет. Прошу вас – сюда, к столу, я занесу ее в Гроссбух Библиотечного Фонда. У нас здесь так принято.

– А я все думала, как вы будете это делать, – сказала она.

– Вы пришли издалека? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Я только что с работы.

На себя она тоже не смотрела. Сам не знаю куда, но на что-то она смотрела очень пристально. Наверное, то, на что она смотрела, находилась у нее же внутри. Недоступное чужим взглядам.

Очень неловко она подступила к столу – потрясающе неловко, но нежная волна, набежавшая и схлынувшая с ее лица, вновь отвлекла меня от источника ее неловкости.

– Я очень надеюсь, что не потревожила вас. Я знаю, что уже поздно, – сказала она без особой надежды в голосе, а затем оторвала взгляд от того, на что смотрела, и со скоростью света перевела его на меня.

Она потревожила меня, но совсем в другом смысле. Что-то в ней динамически не совмещалось, но что – я все равно не мог отыскать. Лицо девушки, будто круг зеркал, уводило меня прочь от этого понимания.

– Да нет, что вы. Это моя работа, она мне нравится. Я не хотел бы оказаться ни в каком другом месте – только здесь.

– Что? – переспросила она.

– Я люблю свою работу, – сказал я.

– Хорошо, что вы счастливы. – Слово «счастливы» она произнесла так, точно разглядывала его с огромного расстояния в телескоп. Слово прозвучало небесно в ее устах, непреклонно, галилейски.

И тут я понял, что в ней казалось так невероятно странно. Лицо – нежное, изумительное, а тело, по сравнению с хрупкостью этого лица, развито просто фантастически.

У нее были крупные, полностью созревшие груди, до невозможности тонкая талия, а широкие округлые бедра сужались к длинным величавым ногам.

Очень чувственное тело подстрекало к похоти, боттичеллиево лицо заставляло разум воспарить в эмпиреях.

Она вдруг ощутила, что я распознал в ней тело. Вспыхнув от огорчения, сунула руку в пакет и вытащила книгу.

– Вот моя книга, – сказала она.

Она положила ее на стол и едва не отскочила. То есть собралась отскочить, но передумала. Снова глянула на меня, и я почувствовал, как кто-то выглядывает из нее, словно тело ее – за́мок, где живет принцесса.

Книга была в простой коричневой обложке, названия не значилось. Больше всего она походила на квадратик пустыря, пышущий морозным жаром.

– О чем она? – спросил я, держа книгу в руке; из-под обложки словно сочилась ненависть.

– Вот о чем, – ответила девушка и внезапно, чуть ли не истерично расстегнула пуговицы и распахнула плащ, точно тяжелую дверь в какие-то кошмарные казематы, набитые пыточным инструментом, болью и лихорадочными признаниями.

На ней были синий свитер, юбка и черные кожаные сапоги по моде времени. Тело, фантастически крепкое и развитое под этой одеждой, заставило бы кинозвезд и королев красоты истечь от зависти протухшим гримом.

Она представляла собой идеальное воплощение мечтаний современного западного человека о том, как женщине полагается выглядеть: большая грудь, крохотная талия, широкие бедра, длинные ножки всей этой мебели из «Повесы» [61]61
  «Playboy» (1953–2020) – американский мужской развлекательный журнал.


[Закрыть].

Она была настолько красива, что спецы по рекламе превратили бы ее в национальный парк – если б только дотянулись до нее своими лапами.

В ее голубых глазах вдруг всколыхнулся прилив, и она разрыдалась.

– Это книга о моем теле, – сказала она. – Я его ненавижу. Оно для меня слишком велико. Это чужое тело. Не мое.

Я полез в карман, вытащил носовой платок и шоколадку. Если людям плохо, если что-то их тревожит, я всегда говорю им, что все будет в порядке, и даю шоколадку. Они удивляются. Шоколад вообще полезен для здоровья.

– Все будет хорошо, – сказал я.

Я дал ей батончик «Млечный путь» [62]62
  «Milky Way» (c 1923) – североамериканская марка шоколадных батончиков из нуги, покрытых карамелью и молочным шоколадом, отличается от европейских и австралийской версий.


[Закрыть]. Потрясенной рукой она взяла шоколадку и уставилась на нее. Еще я дал ей платок.

– Вытрите глаза, – сказал я. – И съешьте шоколадку, а я пока налью вам хересу.

Пытаясь снять обертку, она рассеянно вертела в руках батончик, точно он был устройством из далекого будущего века, а я сходил за хересом. Мне показалось, что выпить не повредит обоим.

Когда я вернулся, она доедала шоколадку.

– Правда, вкусно? – произнес я, улыбнувшись.

Этот нелепый шоколадный батончик все же заставил улыбнуться и ее – и даже чуть было не посмотреть на меня.

– Прошу вас, присядьте, – сказал я, показав на стулья, расставленные вокруг стола. Она села так, словно тело ее было на шесть дюймов больше ее самой. Она уже сидела, а тело еще только садилось.

Я налил два стаканчика хереса «Галло» [63]63
  «E & J Gallo Winery» (с 1933) – крупнейший производитель и экспортер калифорнийских вин, компания основана братьями Эрнесто и Хулио Галло.


[Закрыть] – это все, что может позволить себе библиотека, – и тут наступило неловкое молчание: мы просто сидели и глоточками тянули херес.

Я хотел сказать ей, что она очень красивая девушка, что не стоит так расстраиваться из-за тела, что она неправа, что нельзя так себя изводить, – но сразу же передумал.

Не это ей хотелось слышать, и не это на самом деле мне хотелось говорить. В конце концов, я кое-что соображаю. Ни ей, ни мне не хотелось слышать то, что я собирался сказать.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Вайда. Вайда Крамар.

– А как вам больше нравится – Вай или Айда?

Тут она улыбнулась:

– Лучше просто Вайда.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать. Скоро исполнится двадцать. Десятого.

– Вы учитесь в университете?

– Нет, я работаю в вечернюю смену. Какое-то время ходила в университет Сан-Франциско, потом – в университет Калифорнии, но не знаю. Теперь я работаю по вечерам. Нормально.

Она почти на меня смотрела.

– Вы только что закончили свою книгу? – спросил я.

– Да, я дописала ее вчера. Мне хотелось рассказать, каково это – быть мной. Я поняла вдруг, что больше ничего не остается. В одиннадцать лет бюст у меня был тридцать шесть дюймов. А я училась в шестом классе… Последние восемь лет я была предметом пользования, объектом поклонения – и мишенью, как минимум, миллиона мерзких шуточек. В седьмом классе меня прозвали «очко». Мило, правда? Да и потом лучше не стало… Моя книга – о моем теле, о том, как ужасно, когда люди приползают, прижимаются, присасываются к чему-то, что не я сама. Моя старшая сестра выглядит так, как должна выглядеть я… Это кошмар… Много лет мне снился один и тот же сон: я встаю посреди ночи, захожу в спальню к сестре и меняюсь с ней телами. Снимаю свое и надеваю ее. И оно сидит на мне идеально… А потом просыпаюсь утром и вижу, что на мне – мое собственное тело, а на ней – этот кошмарный урод, который я таскаю на себе сейчас. Я знаю, что это не очень правильный сон, но он мне снился, еще когда я была подростком… Никто не понимает, каково мне. Я не могу выйти из дома, чтобы мне вслед не свистели, не хрюкали, не завывали, не улюлюкали, не осыпали мелкими и крупными сальностями. Каждый мужчина, которого я встречаю, немедленно хочет лечь со мной в постель. У меня не то тело.

Теперь она смотрела прямо на меня. Взгляд ее не дрожал, был прочен, как здание со множеством окон, что крепко стоит в этом мире.

Она продолжала:

– Жизнь моя все это время была сплошным мучением. Я… я не знаю. Я написала книгу, чтобы рассказать всем, насколько кошмарна физическая красота, рассказать обо всем ее ужасе… Три года назад из-за моего тела погиб человек – разбился на машине. Я шла по обочине трассы. Мы всей семьей поехали на пляж, и это оказалось чересчур… Родители потребовали, чтобы я надела купальник. «Не робей, – сказали они, – расслабься, наслаждайся солнышком». Мне было чудовищно оттого, что все обращают на меня внимание. Когда восьмидесятилетний старик уронил себе на ногу мороженое, я не выдержала и оделась. А потом пошла погулять вдоль трассы, которая вела с пляжа. Мне нужно было куда-то уйти… Мимо на машине проезжал человек. Он сбавил газ и уставился на меня. Я пыталась не обращать на него внимания, но он был сам не свой. Совсем забыл, куда ехал, зачем – и врезался на своей машине прямо в поезд… Когда я подбежала, он еще был жив. Он умер у меня на руках, не отводя от меня взгляда. Ужас. Я перемазалась его кровью, а он не спускал с меня глаз. Из его руки торчала сломанная кость, и спина на ощупь была странной. Умирая, он сказал: «Ты прекрасна». Именно этого мне не хватало, чтоб навсегда почувствовать себя совершенством… Когда мне было пятнадцать лет, один мальчик на уроке химии выпил соляную кислоту, потому что я не хотела с ним гулять. Он, конечно, был немного того, но мне-то от этого не легче. Директор запретил мне ходить в школу в свитере. Это все оно. – И Вайда обмахнула свое тело ладонью, словно дождиком. – Это не я. Я не могу отвечать за то, что оно делает. Я не пытаюсь этим телом чего-то от кого-то добиваться, – я никогда так не поступала… Я все время от него прячусь. Можете себе представить – всю жизнь прятаться от собственного тела, точно от чудовища из дешевой киношки, и все равно каждый день таскать его за собой – есть, спать, перемещаться из одного места в другое?.. В ванной я всякий раз боюсь, что меня стошнит. Я в чужой шкуре.

Все то время, пока Вайда говорила, она не спускала с меня глаз. Я чувствовал себя статуей в парке. Я налил ей еще хереса, потом добавил себе. У меня было такое чувство, что этой ночью хереса нам понадобится много.

– Я не знаю, что сказать, – сказал я. – Я просто библиотекарь. Я не могу притвориться, будто вы не прекрасны. Это все равно что делать вид, будто вы где-то совсем в другом месте, скажем, в Китае или Африке, или будто вы какой-то другой род материи, например, растение, запасное колесо, мороженый горошек или автобусная остановка. Понимаете?

– Не знаю, – ответила она.

– Это правда. Вы очень хорошенькая девушка, и вы не изменитесь. Может, попробуете успокоиться и привыкнуть?

Она вздохнула, потом неловко стащила с себя плащ и оставила его болтаться на спинке стула, будто шкурку овоща.

– Одно время я пыталась носить мешковатую и бесформенную одежду, просторные гавайские муму, но ничего не вышло – надоело выглядеть неряхой. Одно дело, когда тебя покрывает вот эта мясистая штука, и совсем другое – когда в то же самое время тебя называют битницей.

Тут она очень широко улыбнулась мне и сказала:

– Ладно, как бы там ни было, это моя беда. Что у нас по расписанию? Что дальше? У вас еще шоколадки есть?

Я сделал вид, будто лезу в карман, и она расхохоталась. Это было очень приятно.

Неожиданно она обратила все свое внимание на меня – очень пристально:

– А что вы здесь делаете, в этой смешной библиотеке? Ведь это такое место, куда всякие недотепы таскают свои книжки. Теперь мне про вас интересно послушать. Что скажете, господин библиотекарь?

Она улыбалась.

– Я здесь работаю, – ответил я.

– Это слишком просто. Откуда вы? Куда вы?

– Ну, я всяким занимался, – сказал я напускным стариковским тоном. – Работал на консервных фабриках, лесопилках, заводах… А теперь вот здесь.

– А где вы живете?

– Тут, – сказал я.

– Живете прямо здесь, в библиотеке?

– Да. У меня в глубине здания есть большая комната с кухней и туалетом.

– Покажите, – попросила она. – Мне вдруг все про вас стало интересно. Такой молодой старик работает в таком жутком месте – получается, в игре и вы не слишком преуспели.

– Как четко вы все разлиновали, – сказал я, потому что она попала в самое яблочко.

– Это я могу, – ответила она. – Может, я, конечно, больная на всю голову, но ведь не дурочка. Покажите мне свою комнату.

– Ну-у… – заартачился я. – На самом деле, так не полагается.

– Вы шутите, – сказала она. – Хотите сказать, что в таком заведении могут быть какие-то правила? Прямо не знаю, как вам сообщить эту новость, но у вас тут довольно шизанутое место. У этой библиотеки явно не все дома.

Она встала и неловко потянулась, а остальное описать довольно трудно. Я никогда в жизни не видел женщину, наделенную столь совершенным телом, и ее чары уже начинали на меня действовать. Разумеется, я повел ее посмотреть на комнату – с той же неизбежностью, с какой морские приливы стремятся к берегам.

– Я, пожалуй, захвачу плащ, – сказала она и перекинула его через руку. – После вас, господин библиотекарь.

– Я никогда раньше этого не делал, – произнес я словно бы издалека, словно бы ни к кому не обращаясь.

– Я тоже, – ответила она. – Мы первооткрыватели.

Я попытался было еще что-то сказать, но мой язык затуманило абстракциями, он стал неповоротлив и бесполезен.

– А сейчас библиотека вроде как не работает, правда? – спросила она. – То есть после полуночи она открыта только для особых книг, для опоздавших полуночников, вроде моей, да?

– Да, она «закрыта», но…

– Но что? – спросила она.

Сам не знаю, откуда взялось это «но», – но оно так же быстро испарилось, юркнуло назад в свое союзно-предложное забытье.

– Ничего, – сказал я.

– Тогда лучше погасите здесь свет, – сказала она. – Зачем зря жечь электричество?

– Да, – согласился я, на ощупь закрывая за собой дверь и чувствуя, как эта робкая, на первый взгляд несчастная девушка оборачивается, оборачивается чем-то сильным, и я не знаю, что мне с этим делать.

– Я лучше выключу свет, – сказал я.

– Да, – сказала она.

Я выключил свет в библиотеке и включил у себя в комнате. Но пока за нами дверь закрывалась, а перед нами открывалась, зажегся не только свет.

– У вас очень простая комната, – сказала она и положила плащ мне на кровать. – Мне нравится. Должно быть, вам тут очень одиноко со всеми этими недотепами и придурками, что носят сюда свои книги, – включая меня.

– Я называю это место домом, – ответил я.

– Грустно, – сказала она. – И давно вы здесь?

– Много лет, – ответил я. Да и черт с ним.

– Вы слишком молоды, чтоб жить здесь так долго, – сказала она. – Сколько вам?

– Тридцать один.

– Хороший возраст.

Она отвернулась и стала рассматривать буфет у меня в кухне.

– На меня можно смотреть, – не повернув головы ни на пядь, произнесла она. – Странно, но я почему-то не возражаю, чтоб вы на меня смотрели. Вообще-то мне это даже приятно, поэтому не стоит так по-бандитски таиться, когда меня рассматриваете.

В ответ я рассмеялся.

Неожиданно она развернулась и посмотрела на меня – сначала вполовину, потом целиком, а затем мягко улыбнулась.

– Мне действительно было очень непросто.

– Кажется, я почти понимаю, – сказал я.

– Вот и славно, – сказала она. Затем подняла руку и откинула назад длинные черные волосы. За ушами вихрем пронесся смерч летучих мышей.

– Я бы выпила кофе, – сказала она, глядя на меня.

– Сейчас поставлю, – ответил я.

– Нет, давайте я сама. Я умею варить хороший кофе. Это мое коронное блюдо. Зовите меня Королевой Кофеина.

– Вот же черт, – сказал я, несколько смутившись. – Простите, но у меня только растворимый.

– Тогда пусть будет растворимый, – проговорила она. – Мы знаем, на что идем. Может, и с растворимым справлюсь. Кто его знает? – И улыбнулась.

– Я сейчас вам все достану, – сказал я.

– Нет-нет, – отозвалась она. – Давайте я сама. Мне любопытно, что у вас за кухня. Я хочу узнать о вас как можно больше и лучше всего начать с этой маленькой кухни. Я уже вижу, что мы с вами похожи. Вы в этом мире не дома.

– Давайте я вам хотя бы кофе достану, – сказал я. – Он…

– Сядьте, – велела она. – Не суетитесь. Растворимый кофе может делать только один человек. Я сама все найду.

Я сел на кровать рядом с ее плащом.

Она нашла все и приготовила кофе так, будто у нас парадный обед. Я никогда не видел, чтобы к чашке растворимого кофе подходили с такой заботой и красноречием. Как будто кофе – балет, а она сама – балерина, описывает пируэты между ложкой, чашками, банкой и кастрюлькой с кипятком.

Она разгребла завалы на моем столе, но потом решила, что кофе нам следует пить на кровати, потому что там удобнее.

Мы уютно устроились на кровати, словно пара клопиков в матрасе, пили кофе и разговаривали о жизни. Она работала техником-лаборантом в маленьком институте, ставившем эксперименты на собаках в надежде разгадать более насущные тайны науки.

– Как вы нашли эту работу? – спросил я.

– По объявлению в «Летописи» [64]64
  «San Francisco Chronicle» (с 1865) – ежедневная газета района Залива и Северной Калифорнии.


[Закрыть].

– А что случилось в университете Сан-Франциско?

– Надоело. В меня влюбился преподаватель английского. Я сказала, чтобы он проваливал, а он провалил меня. Я разозлилась и перевелась в университет Калифорнии.

– А там?

– Та же история. Прямо не знаю, что у нас с преподавателями английского. Стоит им меня увидеть, и они падают, как гильотины.

– Где вы родились?

– В Санта-Кларе. Ладно, я уже наотвечалась на ваши вопросы. Теперь вы мне расскажите, как нашли эту работу. Что скажете, господин библиотекарь?

– Я ею просто завладел.

– Я так понимаю, никакого объявления в газете не было?

– Не-а.

– И как же вы ею завладели?

– Тип, работавший здесь до меня, терпеть не мог детей. Он боялся, что они сопрут его ботинки. Я принес ему свою книгу, он стал записывать ее в Гроссбух Библиотечного Фонда, и тут прибегают двое детей – а этот тип заорал, как ненормальный, и я сказал, что лучше сам займусь библиотекой, а он пусть поищет место, где не бывает детей. Он ответил, что у него и так уже крыша едет, и я получил работу.

– А чем вы занимались до того, как пришли сюда?

– Дурака валял: консервные фабрики, лесопилки, заводы. Пару лет меня содержала одна женщина, но потом ей надоело, и она мне дала пинка под зад. Не знаю, – сказал я. – До того, как я пришел работать сюда, все было довольно запущенно.

– Что вы собираетесь делать, когда бросите эту работу, и собираетесь ли вы ее бросать?

– Не знаю, – ответил я. – Всплывет что-нибудь. Может, найду другую работу или другую женщину, чтобы меня содержала, а может, напишу роман и продам его киношникам.

Это ее позабавило.

Кофе мы допили. Смешно, потому что мы вдруг заметили, что пить нам больше нечего, а мы оба по-прежнему сидим на кровати.

– Что будем делать? – спросила она. – Кофе больше нет и уже поздно.

– Не знаю, – ответил я.

– Наверное, будет слишком банально – просто улечься вдвоем в постель, – сказала она. – Но я не могу придумать ничего лучшего. Я не хочу ехать домой и спать одна. Вы мне нравитесь. Я хочу остаться здесь с вами.

– Это странно, – сказал я.

– Вы хотите спать со мной? – сказала она, не глядя на меня, но не глядя и в сторону. Ее глаза застыли где-то между полувзглядом на меня и полумыслью о чем-то еще.

– Идти нам больше некуда, – сказал я. – Уйди вы сегодня, я б чувствовал себя преступником. Очень трудно спать с чужими. Я бросил это много лет назад, но мы ведь с вами не чужие. Правда?

Она обратила на меня 3/4 взгляда.

– Нет, мы не чужие.

– Вы хотите спать со мной? – спросил я.

– Не знаю, что в вас такое, – ответила она, – но с вами мне собой славно.

– Это все одежда. Она успокаивает. Такое у нее свойство. Я знаю, где брать одежду, от которой людям рядом со мной становится лучше.

– Я не хочу спать с вашей одеждой, – сказала она и улыбнулась.

– Вы хотите спать со мной? – спросил я.

– Я никогда не спала с библиотекарем, – ответила она, обернувшись ко мне на 99 %. Последний 1 % ждал своей очереди. Я заметил, как он начинает поворачиваться.

– Сегодня я принесла сюда книгу, в которой мое собственное тело отвергалось как абсурдное и слоновье, но теперь мне хочется взять эту неуклюжую машину и уложить рядом с вами, вот в этой странной библиотеке.