Текст книги "Ученик брадобрея"

Фостер

Фостер прибыл в полночь. Мы пили кофе у меня в комнате и разговаривали о всяких случайных мелочах, которые потом ни за что не вспомнить, – разве что в сумеречный миг жизни.

Фостер никогда не утруждал себя звонком. Говорил, что колокольчик напоминает ему церковь, а этого добра ему хватило до конца жизни.

БАХ! БАХ! БАХ! Он просто таранил дверь кулаком – его было слышно по всей библиотеке, и я всегда боялся, что он разнесет стекло. Фостера невозможно было ни проглядеть, ни забыть.

– Что это? – Вайда испуганно вскочила с кровати.

– Фостер, – сказал я.

– Громыхает, как розовый слон.

– Ты что – он к этой дряни и не прикасается.

Мы вышли в библиотеку и зажгли свет – Фостер стоял по другую сторону двери и все так же колотил в нее кулачищем.

По его лицу гуляла широкая ухмылка, и он был одет в свою традиционную майку. Ни рубашек, ни курток, ни свитеров он не признавал. Как бы ни злобствовала погода. И в холод, и в ветер, и в дождь Фостер ходил в одной майке. Потел он при этом, как прохудившаяся плотина, а светлая бизонья шевелюра спускалась ему чуть ли не до плеч.

– Привет! – Голос громыхнул так, словно стеклянная дверь была сделана из бумажной салфетки. – Что тут у вас такое?

Я открыл дверь и увидел перед зданием фургон. Огромный, странный и похожий на заснувшего допотопного зверя.

– Ну, вот и я, – сказал Фостер, обхватил меня одной лапой и крепко прижал к себе. В другой его лапе находилась бутылка виски – половины содержимого в ней уже не было.

– Ну, как оно у тебя, малец? Держи хвост морковкой. Фостер приехал. Эй, вот вам и здравствуйте! – сказал он Вайде. – Ну, дела – а вы симпотная девица! Черт, я рад, что сюда добрался! Каждая миля того стоила. Господи боже мой, мэм, да вы такая красотуля, что я б десять миль по утреннему морозу босиком пробежал, лишь бы в ваших теплых какашках постоять.

Вайда не выдержала и разулыбалась. Я понял, что Фостер ей понравился с первого взгляда.

Подумать только, как успокоилось ее тело за те несколько месяцев, что мы провели вместе. Она все еще была немного неуклюжа, но теперь это выглядело не увечьем, а поэзией, и неимоверно очаровывало.

Вайда подошла и обняла Фостера. Он притиснул ее к себе и предложил глотнуть из бутылки.

– Тебе полезно, – сказал он.

– Ладно, попробую, – согласилась она.

Величественным жестом он обмахнул горлышко и протянул ей бутылку. Вайда сделала крохотный глоток.

– Эй, малец. Попробуй пойла. От него на твоих книгах шерсть вырастет.

Я тоже отпил.

Ни фига себе!

– Где ты нашел это виски? – спросил я.

– Купил у мертвого индейца.

Ничья от сего числа

– Веди нас, – сказал Фостер.

Одной рукой он обнимал Вайду. Они пристроились друг к дружке, словно две горошины в стручке. Я был очень рад, что они так хорошо поладили. Мы пошли ко мне в комнату – расслабиться и обсудить тихуанский план.

– Где же ты была всю мою жизнь? – спросил Фостер.

– Явно не в резервации, – ответила Вайда.

– Изумительно! – сказал Фостер. – Где ты нашел эту девушку?

– Сама пришла, – ответил я.

– Почему я не библиотекарь? – сказал Фостер. – Зачем мне пещеры? Я выбрал не тот край карты. Хей-хей, какая же ты хорошенькая – я таких в жизни не встречал. Господи боже мой, ты даже лучше, чем фото моей мамочки.

– Это от виски, – сказала Вайда. – Я всегда выгляжу лучше сквозь янтарную жидкость.

– Черт, действительно вискач. Твоя правда, на все сорок три градуса. Давайте, я возьму ненадолго библиотеку в свои руки, а вы, ребятки, поезжайте в пещеры, стряхните пыль с этих чертовых книжек. Там в самом деле славно. Только не проболтайтесь никому, что меня знаете. Иисус Христос и старина Фостер им надоели до чертиков одновременно. Меня только и спасает, что я симпатяга.

Тихуанский план

Мы вернулись ко мне в комнату, сели все вместе на кровать, немного попили виски и составили тихуанский план. Обычно я не пью, но сейчас прикинул, что нынешнее состояние нашей жизни заслуживает нескольких капель.

– Значит, у нас будет абортик, так? – сказал Фостер. – Вы твердо решили?

– Ага, – ответил я. – Мы все обсудили. Так нужно.

Фостер посмотрел на Вайду.

– Да, – сказала она. – Мы еще не настолько созрели, чтобы заводить ребенка. Совсем только запутаемся, а ребенку от этого никакой пользы. Рождаться на этот свет – и так господи не приведи, а что уж говорить, если у тебя незрелые и запутавшиеся родители. Да, я хочу аборт.

– Тогда ладно, – сказал Фостер. – Бояться тут совершенно нечего. Я знаю хорошего врача – доктора Гарсию. Он сделает не больно и без осложнений. Все будет хорошо.

– Я тебе верю, – сказала Вайда.

Она взяла меня за руку.

– Расклад очень простой, – сказал Фостер. – Сядете здесь на самолет. Вылетает завтра в четверть девятого утра до Сан-Диего. Я взял вам билеты в оба конца. И позвонил врачу – он будет вас ждать. В Тихуану прибудете до полудня, а немного погодя все уже и закончится… Вернуться можно в тот же вечер, если будете в силах, но если захотите переночевать в Сан-Диего, я вам забронировал номер в «Зеленом отеле». Я знаю тамошнего управляющего. Хороший парень. После аборта будет слегка покачивать, поэтому сами решите, останетесь там или вернетесь. Все зависит от того, как ты будешь себя чувствовать, но если станет дурно, не напрягайся – ночуйте в гостинице… Иногда доктор Гарсия пытается задирать цену, но я сказал, что у вас только двести долларов, а больше нет, поэтому он ответил: «Ладно, Фостер, сойдет». По-английски он говорит так себе, но очень добрый и очень хороший. Настоящий врач. В прошлом году сильно меня выручил с той индейской девчонкой. Вопросы есть – или еще чего-нибудь? Черт! Какая же ты симпотная!

И он трогательно обнял Вайду.

– Похоже, ты обо всем позаботился, – сказал я.

– Вайда? – сказал он.

– Нет, я тоже больше ничего не могу придумать.

– А как же библиотека? – спросил я.

– А что – библиотека? – сказал Фостер.

– Кто за ней присмотрит? Здесь же кто-то должен быть. Это важно – кто-то должен находиться в ней двадцать четыре часа в сутки, встречать и принимать книги. Это сама основа библиотеки. Мы не можем ее закрыть. Она должна работать.

– Ты про меня? – удивился Фостер. – О нет. Я человек пещерный. Придется подыскать другого мальчонку.

– Но здесь кто-то должен остаться, – сказал я, пристально глядя на него.

– Нет-нет, – замотал головой Фостер.

– Но, – проговорил я.

Вайду наша беседа очень забавляла. Я хорошо отдавал себе отчет, что она не разделяет моей привязанности к библиотеке. Но каким бы странным ни казалось это призвание, я обязан делать свое дело.

– Я – пещерный человек, – повторил Фостер.

– Это наша работа, – сказал я. – Для этого нас наняли. Мы должны заботиться о библиотеке и людях, которым она нужна.

– Знаешь, что я тебе скажу? – сказал Фостер. – Платят тут неторопливо. Я, например, уже два года ничего не получаю. А полагается двести девяносто пять с полтиной в месяц.

– Фостер! – сказал я.

– Я ж пошутил, – ответил Фостер. – Просто маленькая шуточка. На-ка, хлебни еще.

– Спасибо.

– Вайда? – предложил Фостер.

– Да, – ответила она. – Было б чудесно глотнуть еще. Успокаивает.

– Старый индейский транквилизатор, – сказал Фостер.

– Пригляди тут день-два, пока мы съездим в Мексику на аборт, – сказал я. – Да ладно тебе, от одного дня честного труда ноги не протянешь. Уж сколько лет груши околачиваешь.

– Да у меня в пещерах полно работы, – сказал Фостер. – Знаешь, какая ответственность – книги таскать, складывать, охранять, следить, чтобы грунтовыми водами не подмочило.

– Грунтовыми водами? – ужаснулся я.

– Забудь, я этого не говорил, – сказал Фостер. – Неохота сейчас во все это вдаваться, ладно – я присмотрю за библиотекой, пока не вернетесь. Мне не нравится, но ничего не попишешь.

– Грунтовые воды? – повторил я.

– Что тут нужно делать? – спросил Фостер. – Как обращаться с теми психами, что тащат сюда свои книжки? Ты сам-то что тут делаешь? Хлебни вискача. Давай, выкладывай.

Вайда развлекалась, глядя на нас. Конечно, она хорошенькая. Мы привольно развалились на моей кровати. Виски размазывал края наших тел и мозгов лужицами жидкой грязи.

– Восхитительно, – сказала Вайда.

Приемыш Фостера № 1

– А это еще что? – спросил Фостер, чуть шевельнувшись на кровати.

– Это колокольчик, – сказал я. – Кто-то принес новую книгу. Я покажу тебе, с какими почестями мы их тут принимаем. Обычно я говорю – «встречаем».

– Словечко из похоронной конторы, – сказал Фостер. – Черт, а сколько времени? – Фостер оглядел комнату. – Я слышу, где-то тикает.

Я посмотрел на часы. Фостер их с кровати не видел.

– Первый час.

– Поздновато для книжек, нет? Первый час? Значит – двенадцать уже есть?

– Мы открыты двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Мы никогда не закрываемся, – сказал я.

– Боже праведный! – сказал Фостер.

– Понимаешь, о чем я? – спросила Вайда.

– А то нет, – сказал Фостер. – Мальцу нужно отдохнуть.

И он посмотрел на Вайду. Он оценил ее классически, вычислительно, по-мужски, но не очевидно и не чувственно – и ему понравилось то, что он увидел.

Вайда смотрела на него, кротко улыбаясь и не тревожа своих губ. Улыбка их не изменила. Но я полагаю, об этом и раньше писали.

Она уже не была той девушкой, что много месяцев назад принесла сюда свою книжку. Она стала кем-то другим в том же теле.

– Да, – наконец произнес Фостер. – Да, наверное, нужно посмотреть, кто принес книгу. Нехорошо заставлять ее, то есть их ждать. На улице холодно.

Фостер за всю свою жизнь ни разу не осознавал холода – а сейчас выпил, и его воображение понеслось вскачь.

– А что ты там делаешь? – спросил Фостер. – Давайте я выйду и сам во всем разберусь? А вы, ребятки, посидите тут, отдохните. Если старина Фостер рядом, совершенно не нужно ломать свои уютные привычки. Я сам позабочусь об этой книге. Все равно нужно выяснить, что творится в этом дурдоме, раз уж я собрался рулить тут, пока вы в Тихуане.

Улыбка Вайды раскрылась настолько, что показались безупречные кромки зубов. В глазах у нее лениво посверкивала дружелюбная молния-невеличка.

Я тоже улыбался.

– Чего ты там делаешь? Записываешь в этот здоровый черный гроссбух название книги, фамилию писателя и чего-нибудь еще про книжку, да?

– Совершенно верно, – сказал я. – Кроме того, нужно быть приветливым. Это важно. Человек и его книга должны чувствовать себя нужными – вот основное предназначение нашей библиотеки; помимо этого, мы стремимся приветливо собирать у себя все нежеланные, все лирические, все затравленные тома, написанные американцами.

– Ты шутишь, – сказал Фостер. – Скажи, что ты пошутил.

– Хватит, Фостер, – сказал я. – А то я вспомню про «грунтовые воды». Ты ведь знаешь, что такое «грунтовые воды».

– Ладно. Ладно. Ладно, ку-ку, – сказал Фостер. – Покажусь в лучшем виде, а кроме того, кто знает: может, я и сам захочу показаться в лучшем виде. Я ведь не такой плохой парень. Сам подумай, у меня целая куча друзей. Может, они в этом и не признаются, но я занимаю изрядное место в их сердце.

Колокольчик еще звенел, но звон слабел и требовал немедленного внимания. Фостер уже поднялся с постели. Запустил пятерню в свою светлую бизонью шевелюру, точно решил причесаться перед тем, как выйти в библиотеку.

Пустая, как снег

Фостер ушел встречать свою первую книгу, а мы с Вайдой остались лежать на кровати, помаленьку отхлебывая виски из бутылки, которую он милостиво оставил нам. Через некоторое время мы успокоились до того, что нас можно было сдавать напрокат, как ромашковые поля.

Неожиданно – мы потеряли счет времени – в комнату с грохотом ворвался Фостер. Он был очень зол – как злятся люди тяжелые, в майках и потные.

– Надо закрывать этот дурдом, пока вы на юге, – рявкнул он, правой рукой требуя виски. – Раскиньте мозгами – эту чертову дыру вообще следует прикрыть. Навсегда. Все по домам. Пусть потуже затягивают болты в голове. Если, конечно, те еще остались.

По-индюшачьи кулдыкнув, Фостер всосал порцию виски, скривился и передернулся, когда глоток увесисто стукнулся о дно желудка.

– Так-то лучше, – сказал он, вытирая рот рукой.

– Что случилось? – спросила Вайда. – Библиотечная прививка не принялась?

– И не говори. Еще вискача! – сказал Фостер, обращаясь к бутылке так, словно она была ладонью целителя, полной бальзама.

– Надеюсь, ты никого не испугал, – сказал я. – Цель библиотеки же не в этом. Мы тут занимаемся обслуживанием, а не спросом.

– Испугал? Да ты шутишь, малец. Все, черт возьми, совсем наоборот. Проклятье, обычно я лажу с людьми.

– Что случилось? – повторила Вайда.

– Ну что – выхожу я туда, а там черт знает что. То есть стоит снаружи и…

– Кто? – спросила Вайда.

– Женщина? – безжалостно уточнил я.

– Неважно, – ответил Фостер. – Дайте досказать, черт бы вас побрал! Да, там женщина, и это слово подходит к ней с большой натяжкой. Звонит в колокольчик, под мышкой книга, поэтому я открыл дверь. Это была ошибка.

– Как она выглядела? – спросил я.

– Неважно, – сказал Фостер.

– Давай дальше, – сказала Вайда. – Рассказывай.

Не обращая на нас внимания, Фостер продолжал рассказ по-своему:

– Когда я открыл дверь, она в тот же миг открыла рот. «Кто вы такой?» А голос – как автомобильная авария. Что за хрень?

«Я Фостер», – говорю я.

«Никакой вы не Фостер, я Фостеров видала, – говорит она. – Не врите, вы кто-то другой, потому что вы – не Фостер».

«Это мое имя, – говорю. – Я всегда был Фостером».

«Х-ха! Но довольно о вас. Где моя мать?» Она еще чего-то требует.

«Что значит – ваша мать? Сколько вам лет, чтоб у вас была мать?» – Я уже устал подлизываться к этой ведьме.

«Что вам сделать с этой книгой?» – спрашиваю.

«Это не ваше собачье дело, самозванец Фостер. Где она?»

«Спокойной ночи», – отвечаю.

«Что значит – спокойной ночи? Я никуда отсюда не пойду. Я останусь прямо вот здесь, пока не выясню, где моя мать».

«Я не знаю, где ваша мать и, честно говоря, могу процитировать Кларка Гейбла [66]66
  Уильям Кларк Гейбл (1901–1960) – американский актер кино и театра, звезда Голливуда 30–40-х гг. В экранизации романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» (1939) режиссера Виктора Флеминга сыграл Ретта Батлера.


[Закрыть] из «Унесенных ветром»: «Мне глубоко плевать»».

«Он назвал мою мать Кларком Гейблом!» – заорала она и собралась дать мне пощечину. Но я уже все понял и перехватил руку в полете, развернул ее всем корпусом и хорошенько подтолкнул к выходу. Она выпорхнула из двери, точно летучий мусорный бак.

«Отпустите мою мать на свободу! – вопит. – Мою мать! Мою мать!»

Я начал было закрывать дверь. Тут на меня будто дремота навалилась. Я не знал, просыпаться мне или хорошенько дать этой стерве по мозгам… Она ринулась было к двери, поэтому пришлось выйти наружу и проводить ее вниз по ступенькам. По дороге мы немножко повздорили, но я приподнажал ей на руку, и она малость поостыла, а я одновременно, как истинный джентльмен, предложил сломать ее цыплячью шейку, если она сейчас же не припустит по дороге туда, куда ее только донесут эти платяные вешалки, которые у нее вместо ног воткнуты… Напоследок она еще орала: «До чего я дошла? Что я делаю? Что это со мной? Что я мелю?» И при этом выдирала из книжки страницы и раскидывала по сторонам, как невеста на свадебном пиру.

– Как невеста на свадьбе? – переспросила Вайда.

– Цветы, – пояснил Фостер.

– Ой, я не поняла, – сказала она.

– Я тоже не понял, – сказал Фостер. – Я спустился и подобрал несколько листов – посмотреть хоть, что это за книга, но на страницах не было написано ничего. Пустые, как снег.

– Бывает, – сказал я. – К нам заходят и авторы не в себе, но по большей части все спокойно. С ними нужно вести себя как можно терпеливее, записать фамилию автора, название книги, добавить небольшое описание в Гроссбух Библиотечного Фонда и предложить им поставить книгу на ту полку, которая им больше нравится.

– С этой-то книгой как раз просто, – сказал Фостер.

Я только открыл рот…

– Описание, – сказал Фостер.

Я только открыл рот…

– Пустая, как снег, – сказал Фостер.

Фургон

– Я пойду спать в фургон, – сказал Фостер.

– Нет, тебе здесь найдется место, – сказал я.

– Останься, пожалуйста, – сказала Вайда.

– Нет-нет, – сказал Фостер. – Мне в фургоне удобнее. Я в нем всегда сплю. У меня там есть спальник, и мне в нем уютно, как клопу в матрасе… Нет, все уже решено. Старине Фостеру – фургон. Вы, ребятки, выспитесь хорошенько, вам рано вставать. Я отвезу вас на летное поле.

– Не получится, – сказал я. – Мы поедем автобусом, а ты останешься здесь присматривать за библиотекой. Не забыл? Она должна быть открыта все время, пока нас не будет. Тебе надо оставаться здесь, пока мы не вернемся.

– Насчет этого не знаю, – сказал Фостер. – После тех переживаний, которые на меня свалились, я просто не знаю. А ты не можешь позвать кого-нибудь из агентства по временному найму, «девушку Келли» [67]67
  «Девушками Келли» называли служащих компании «Russell Kelly Office Service» (впоследствии «Kelly Girl Service, Inc.», в настоящее время «Kelly Services, Inc., с 1946), предоставлявшей временных сотрудников всех уровней различным предприятиям и организациям.


[Закрыть] или кого-нибудь типа, а? Черт, да я заплачу из собственного кармана. Они присмотрят за библиотекой, а я пока смотаюсь на Северный пляж, стриптиза насмотрюсь вволю, пока я тут.

– Нет, Фостер, – ответил я. – Мы не можем вверять библиотеку первому встречному. Сиди здесь, пока нас не будет. Мы ненадолго.

– Не спорь с ним, Фостер, – сказала Вайда.

– Ладно. Интересно посмотреть на следующего психа с книжкой.

– Не беспокойся, – сказал я. – Это было исключение. Пока нас не будет, все пойдет гладко.

– Ну еще бы.

Фостер направился к выходу.

– Вот, глотните еще вискача, – сказал он. – Я заберу бутылку с собой.

– Во сколько вылет? – спросила Вайда.

– В восемь пятнадцать, – сказал Фостер. – Поскольку наш дружок не водит машину, вам, наверное, придется ехать автобусом, ведь Библиотечный Малец хочет, чтобы я остался и возделывал его садик шизиков.

– Я умею водить, – сказала Вайда, плавная, красивая и молодая.

– И фургон можешь? – спросил Фостер.

– Могу, наверное, – ответила Вайда. – Я как-то летом водила грузовики и пикапы, когда жила на ранчо в Монтане. У меня всегда с четырехколесными получалось – спортивные машины, что угодно. Однажды даже школьный автобус пришлось – детишек вывозила на пикник.

– Фургон – это другое, – сказал Фостер.

– Я водила фургон на конной тяге, – сказала Вайда.

– Этот фургон не на конной тяге, – слегка возмутился Фостер. – В мой фургон никогда не запрягали лошадь.

– Фостер, – сказала Вайда. – Не злись, дорогуша. Я просто пытаюсь тебе сказать, что смогу его водить. Я могу водить что угодно. Я ни разу не попадала в аварии. Я хороший водитель. Вот и все. У тебя прекрасный фургон.

– Да, неплохой, – умиротворенно сказал Фостер. – Ладно, большого вреда не будет, к тому ж на нем вы доедете гораздо быстрее, чем на автобусе, да и вернетесь быстрее. И поездка пройдет намного глаже. Автобусы – это ужас, а фургон можно оставить на стоянке прямо перед летным полем. Мне, понятное дело, в этом проклятом дурдоме фургон не понадобится. Хорошо, бери – только рули осторожней. На всем белом свете только один такой фургон, он мой, и я люблю его.

– Не волнуйся, – сказала Вайда. – Я его тоже полюблю.

– Договорились, – сказал Фостер. – Ладно, я, наверное, на улицу и спать. Вискач еще кто-нибудь будет?

– Нет, мне, кажется, уже хватит, – сказал я.

– Ладно.

– Тебя разбудить? – спросила Вайда.

– Не надо, сам встану, – сказал Фостер. – Я просыпаюсь, когда захочу, минута в минуту. У меня в голове будильник. Он меня всегда поднимает. О, чуть не забыл тебе кое-что сказать. Не ешь ничего на завтрак. Такое правило.

Джонни Кэш

Фостер ушел ночевать в фургон, а мы стали собираться в завтрашний путь. Утром, когда проснемся, лишнего времени у нас не будет.

У Вайды в библиотеке было достаточно одежды, поэтому ей не пришлось идти домой. Жила она всего в квартале от библиотеки, но я у нее, разумеется, не был ни разу. Иногда я расспрашивал ее, и она мне все рассказала.

– Там все очень просто, – рассказывала она. – У меня не много вещей. Несколько книг на полке, белый коврик, на полу – небольшой мраморный столик, несколько пластинок: «Битлз», Бах, «Роллинг Стоунз», «Бёрдз», Вивальди, Ванда Ландовска, Джонни Кэш [68]68
  «The Beatles» (1960–1970), «The Rolling Stones» (с 1962) – британские рок-группы. «The Byrds» (1964–1973, 1989–1991, 2000) – американская рок-группа. Ванда Александра Ландовска (1879–1959) – польско-французско-американская клавесинистка и пианистка, музыкальный педагог, ключевая фигура в возрождении клавесина в первой половине XX в. Джон Р. Кэш (1932–2003) – американский певец, музыкант, актер и автор песен.


[Закрыть]. Я же не битница. Я просто всегда считала, что владеть таким телом, как мое, – это и так слишком много, поэтому все остальное должно быть просто.

В старую сумку с эмблемой «КЛМ» [69]69
  «Koninklijke Luchtvaart Maatschappij N. V.» (с 1919) – нидерландская авиакомпания.


[Закрыть] она сложила кое-какую одежду, зубные щетки и мою бритву на тот случай, если придется заночевать в Сан-Диего.

– У меня никогда раньше не было аборта, – сказала Вайда. – Надеюсь, что в Сан-Диего ночевать не придется. Я как-то там была, и мне не понравилось. Слишком много недотраханных моряков, и всё сплошь голые камни или неоновая дешевка. Некрасивый город.

– Не беспокойся, – сказал я. – Сыграем на слух, и если все в порядке, вернемся завтра вечером.

– Разумно, – согласилась Вайда, закончив наши немудреные сборы.

– Давай я тебя поцелую, милая, и ляжем спать. Нам нужно выспаться, – сказал я. – Мы с тобой устали, а утром вставать очень рано.

– Мне еще нужно принять ванну и душ, – сказала Вайда. – И за ушами подушиться.

Я обнял Вайду, набрав целую охапку листвы и цвета ее близости, – она мне ответила, нежно, словно букет.

Затем мы разделись и легли в постель. Я выключил свет, а она спросила:

– Ты поставил будильник, милый?

– Ох, забыл, – ответил я. – Сейчас встану.

– Прости меня, – сказала она.

– Ничего, – ответил я. – Не нужно было забывать. Во сколько ты хочешь проснуться? В шесть?

– Нет, наверное, лучше поставить на полшестого. Я хочу разобраться со своими «женскими жалобами», пока не проснется Фостер, и успеть приготовить нам всем хороший завтрак. День будет долгий, и лучше хорошенько подкрепиться.

– Дама не завтракает, – сказал я. – Помнишь, что сказал Фостер?

– Ой. Ой, правильно. Я забыла, – сказала Вайда.

С минуту было трудно, а потом мы улыбнулись друг дружке во тьме – улыбнулись тому, что нам приходится делать. И хотя улыбок друг дружки не видели, мы знали, что они здесь, утешают нас, как уже тысячи лет улыбки темной ночи утешают страждущих всей земли.

Я встал и зажег свет. Вайда все еще улыбалась тихонько, когда я ставил будильник на 5:30. Уже совершенно поздно раскаиваться или сетовать на Богинь Судьбы. Нас крепко держали хирургические лапы Мексики.