Текст книги "Приключения Конана-варвара (сборник)"

Пират с лицом крысы торжествующе завопил и подбежал к упавшему варвару, но худощавый коринтиец оттолкнул его.

– Аратус, собака, ты вознамерился нарушить закон Братства?

– Закон не нарушен, – злобно оскалился в ответ бритунец.

– Не нарушен? Собака, тот человек, которого ты только что оглушил, по праву должен был стать нашим капитаном!

– Нет! – заорал Аратус. – Он не из наших, а чужак! Его не принимали в Братство. Убийство Сергия не делает его капитаном, как было бы в случае, если бы его сразил кто-либо из нас.

– Но он хотел присоединиться к нам, – парировал коринтиец. – Он сам сказал об этом.

Началась шумная перебранка; одни пираты поддерживали Аратуса, другие – коринтийца, которого они называли Иваносом. В воздухе зазвучали проклятия, потом дело дошло до оскорблений, и многие руки многозначительно легли на эфесы сабель и мечей.

Наконец какой-то шемит возвысил голос, перекрывая всеобщий шум:

– К чему препираться из-за мертвеца?

– Он не умер, – возразил коринтиец, поднимаясь с колен подле простертого киммерийца. – Удар вышел скользящим, он всего лишь оглушен.

После этих его слов перепалка разгорелась с новой силой. Аратус хотел добить раненого, Иванос защищал его с мечом в руке, не позволяя никому приблизиться к Конану. Оливии казалось, что коринтиец поступает так не из особой любви к киммерийцу, а из желания досадить Аратусу. Очевидно, оба были лейтенантами Сергия и не питали особой любви друг к другу. После продолжительных препирательств было решено связать Конана и взять его с собой, дабы решить его судьбу попозже.

Киммерийца, который начал приходить в себя, связали кожаными ремнями, и четверо пиратов подняли его, а потом, с проклятиями и жалобами, понесли вслед за остальными, вновь направившимися через плато. Труп Сергия оставили валяться там, где он упал, на залитой солнечным светом лужайке.

А вверху, на скалах, притаилась Оливия, оглушенная происходящим. У нее не было сил ни крикнуть, ни пошевелиться, и она могла только лежать и расширенными от ужаса глазами смотреть, как буйная орда уносит с собой ее защитника.

Сколько она пролежала так, девушка затруднилась бы сказать. Она видела, как пираты добрались до оконечности плато и вошли в развалины, прихватив с собой и пленника. Она видела, как они копошатся вокруг руин, входя и выходя из них через двери и проломы, как ковыряются в кучах мусора и залезают на полуразрушенные стены. Спустя некоторое время примерно половина пересекла плато в обратном направлении и скрылась среди деревьев на западной его оконечности, волоком утащив с собой и тело Сергия, скорее всего, для того, чтобы сбросить его в море. Оставшиеся возле развалин принялись рубить деревья, готовя дрова для костра. Оливия слышала их крики, неразборчивые на таком расстоянии, и до нее доносились и голоса тех, кто вошел в лес, эхом отражавшиеся от деревьев. Вскоре они вновь вышли на открытое место, неся с собой бочонки с элем и кожаные бурдюки с провиантом. Они направились к развалинам, изнемогая под тяжестью своей ноши и обильно сдабривая каждый шаг проклятиями и богохульствами.

Оливия лишь краешком сознания отдавала себе отчет в происходящем. Ее переутомленный разум находился на грани срыва. Оставшись одна, совершенно беззащитная, она вдруг поняла, сколь много для нее значил Конан. К этому примешивалось отстраненное изумление коварной шуткой судьбы, в результате которой дочь короля оказалась спутницей варвара с руками по локоть в крови. Но затем ее охватило отвращение к себе подобным. Ее отец и Шах Амурат считались цивилизованными людьми, но они принесли ей одни лишь страдания. Девушка не встретила ни одного так называемого цивилизованного человека, который обращался бы с нею с добротой и любовью, не преследуя при этом каких-то собственных целей. Конан же заботился о ней, защищал и – до сих пор, по крайней мере, – ничего не требовал взамен. Уткнувшись лицом в сгиб локтя, она расплакалась, но вскоре громкие крики, донесшиеся до нее, вывели девушку из оцепенения – теперь уже ей самой грозила опасность.

Оливия перевела взгляд с мрачных развалин, вокруг которых, размахивая руками, бродили пираты, чьи фигуры казались маленькими и нелепыми с такого расстояния, на сумеречные просторы леса. Даже если ужасы, увиденные прошлой ночью в руинах, лишь приснились ей, то зло, таившееся в густой зелени деревьев, отнюдь не было плодом ее воображения. Убьют они Конана или возьмут с собой пленником на корабль – ей придется или сдаться на милость этих шакалов моря или остаться одной на дьявольском острове.

Осознав весь беспросветный ужас своего положения, она лишилась чувств.

Солнце уже висело над самым горизонтом, когда Оливия очнулась. Легкий ветерок донес до нее слабые выкрики и обрывки непристойных песен. Осторожно приподнявшись, она выглянула из своего укрытия. Пираты собрались вокруг большого костра, разведенного снаружи возле развалин, и сердце замерло у нее в груди, когда она увидела, как изнутри вывалилась большая группа, которая с трудом волочила что-то тяжелое. Оливия поняла, что это Конан. Они прислонили его к стене, по-прежнему связанного, и принялись жарко дискутировать о чем-то, размахивая оружием. Затем пираты утащили его обратно в холл, а сами принялись пьянствовать. Оливия вздохнула: теперь она по крайней мере знала, что Конан еще жив. Она ощутила прилив уверенности: как только стемнеет, она проберется в развалины и освободит его или сама попадется им в руки. И еще девушка понимала, что принять такое решение ее подвигла не только забота о собственной безопасности.

Что ж, теперь ей стало легче, и она даже рискнула высунуть нос из своего убежища, чтобы набрать орехов, которые росли поблизости. И тут девушка почувствовала, что за ней наблюдают. Она с тревогой окинула взглядом скалы, а потом, содрогнувшись от неожиданного подозрения, подползла к краю обрыва и посмотрела на колышущееся зеленое море внизу, над которым уже сгущались закатные сумерки. Она ничего не увидела, но ведь и снизу, из этого леса, ее увидеть было невозможно, когда она не лежала на самом краю утеса. Тем не менее она совершенно точно чувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд, словно какое-то наделенное разумом существо знало о ее присутствии здесь.

Вернувшись обратно в свое скалистое убежище, Оливия смотрела на далекие руины до тех пор, пока они не скрылись в наступающих сумерках, и теперь их положение отмечало лишь трепещущее пламя костра да пьяные фигурки вокруг него.

Она поднялась на ноги. Пришло время совершить свою отчаянную попытку. Но сначала она прокралась к обрыву на северной стороне и несколько мгновений всматривалась в лес, тянувшийся до самого пляжа. И вот, напрягая зрение в тусклом свете звезд, она вдруг оцепенела, а потом почувствовала, как ледяная рука ужаса стиснула ей сердце.

Далеко внизу что-то двигалось. Ей казалось, что из моря теней под ней вынырнула какая-то еще более темная и уродливая тень. Она принялась медленно карабкаться по отвесному склону наверх – огромная и бесформенная туша, едва различимая в полумраке. Паника схватила Оливию за горло, и девушка едва удержалась, чтобы не закричать. Повернувшись, она сломя голову бросилась бежать вниз по южному склону.

Стремительный бег по скалистой поверхности превратился в ночной кошмар, в котором она то и дело спотыкалась и поскальзывалась, негнущимися пальцами цепляясь за острые грани утесов. С трудом перебираясь сквозь валуны, через которые с такой легкостью переносил ее Конан, вся в синяках и порезах, она в очередной раз поняла, насколько привыкла полагаться на своего варвара со стальными мускулами. Но мысль эта мелькнула и пропала в захлестнувшем ее океане ужаса.

Спуск казался бесконечным, но вот наконец она достигла травянистого плато и с мужеством отчаяния устремилась к огоньку, одиноко рдевшему в ночи. Девушка слышала, как за спиной у нее с шуршанием срываются камни с отвесного склона, и от этих звуков у нее словно выросли крылья. О том, что за жуткий скалолаз обрушил эти камни, она предпочитала не думать.

Физическое напряжение помогло рассеять охвативший ее ужас, и вскоре разум ее прояснился, к ней вернулась способность рассуждать здраво, хотя ноги ее уже дрожали от усталости.

Оливия легла на живот и поползла вперед, пока не очутилась у небольшого деревца, чудом избежавшего топора пиратов, и принялась оттуда наблюдать за своими врагами. Они уже покончили с ужином, но продолжали пьянствовать, окуная оловянные кружки и украшенные драгоценными камнями кубки в бочонки с выбитым днищем. Некоторые уже храпели, забывшись беспробудным сном на траве, а другие, покачиваясь, неуверенно тянулись в руины. Конана нигде не было видно. Она лежала, на траве вокруг нее и на листьях над головой роса становилась все гуще, а мужчины у костра все еще спорили, играли в кости и сквернословили. Их осталось совсем мало; большинство уже ушли в развалины спать.

Оливия лежала и наблюдала за ними, нервы у нее звенели от напряжения, а по спине бежали мурашки при мысли о том, что могло наблюдать за ней – или таиться у нее за спиной. Время не ползло, оно буквально тащилось со свинцовыми гирями на ногах. Один за другим буяны проваливались в пьяный сон, пока все не простерлись на траве рядом с гаснущим костром.

Оливия заколебалась – а потом вздрогнула, как будто в нее ударила молния. Над деревьями засеребрилось сияние. Это восходит луна!

Приглушенно охнув, она вскочила и поспешила к руинам. По спине у нее пробежал холодок, когда она на цыпочках пробиралась между спящими телами, валяющимися на земле рядом со входом. Внутри пиратов было еще больше, они беспокойно вздрагивали и бессвязно бормотали в пьяном угаре, но никто не проснулся, когда она скользила мимо них. Увидев Конана, девушка чуть не расплакалась от радости. Киммериец бодрствовал, привязанный к колонне, и белки его глаз блестели в слабых отсветах костра, горящего снаружи.

Пробравшись между спящими, Оливия подошла к нему. Как ни старалась она двигаться беззвучно, он услышал ее и увидел, когда ее тень мелькнула в дверном проеме. Легкая улыбка тронула плотно сжатые губы Конана.

Она потянулась и на мгновение прильнула к нему. Он почувствовал, как бешено бьется ее сердце. Сквозь широкий пролом в стене внутрь проник лунный свет, и воздух вдруг заискрился от сдерживаемого напряжения. Конан тоже ощутил его и замер. Оливия испуганно ахнула. И только пьяницы продолжали храпеть как ни в чем не бывало. Быстро наклонившись, она вытащила кинжал из-за пояса ближайшего бесчувственного пирата и принялась пилить узлы, стягивающие руки и ноги Конана. Веревка оказалась пеньковой, завязанной морскими узлами. Она трудилась из последних сил, а лучи лунного света тем временем медленно подбирались к ногам черных фигур, замерших в неподвижности между колоннами.

Дыхание часто и с хрипами вырывалось из груди девушки; она освободила запястья киммерийца, но его локти и лодыжки все еще были крепко связаны. Оливия мельком взглянула на фигуры, выстроившиеся вдоль стен, – они ждали и наблюдали за ними в зловещем молчании не живых и не мертвых. Пьяницы у ее ног заворочались и застонали во сне. А лунный свет полз по полу, и вот он уже коснулся их ног. Веревки спали с рук Конана, и, взяв у нее кинжал, он одним быстрым взмахом рассек путы, связывавшие ему лодыжки. Он отошел от колонны и принялся разминать затекшие руки и ноги, стоически не обращая внимания на боль в лишенных кровообращения конечностях. Оливия прижалась к нему всем телом; девушка дрожала, как в лихорадке. Ей показалось, что лунный свет заиграл в глазах статуй и они вспыхнули мрачным огнем.

Конан двигался легко и стремительно, словно большой камышовый кот. Подхватив свой меч из кучи оружия, сваленного у входа, он легко поднял Оливию на руки и вынес ее наружу сквозь пролом в стене, заросший плющом.

Они не обменялись ни словом. Конан нес ее легко, как пушинку, а она обвила его руками за шею и закрыла глаза, спрятав лицо на его широкой груди. Девушку охватило блаженное ощущение безопасности.

Несмотря на свою драгоценную ношу, Конан быстро пересек лужайку, и Оливия, открыв глаза, увидела, что они уже скрылись в тени утесов.

– Что-то вскарабкалось по отвесной стене, – прошептала она. – Я слышала, как из-под него осыпаются камни, когда спускалась по склону.

– Придется рискнуть, – проворчал он.

– Я больше не боюсь, – вздохнула она.

– Ты не боялась и тогда, когда пришла освобождать меня, – заметил он. – Клянусь Кромом, ну и денек! Я еще никогда не слышал такой свары. Аратус хотел отрубить мне голову, а Иванос отказывался наотрез, чтобы досадить Аратусу, которого он, насколько я понимаю, ненавидит. Они весь день рычали и бросались друг на друга, а команда слишком быстро перепилась, чтобы поддержать одного из них…

Он внезапно застыл на месте, превратившись в бронзовую статую в лунном свете. Быстрым движением он опустил девушку на землю и закрыл ее своим телом. Приподнявшись на коленях, она вдруг закричала, глядя перед собой.

Из тени утеса вышла неуклюжая гигантская фигура – бесформенный ужас, гротескная пародия на живое существо.

В общем и целом оно походило на человека. Но вместо лица они увидели звериную морду, освещенную лунным светом, с плотно прижатыми к черепу ушами, раздувающимися ноздрями и большим ртом с мокрыми губами, в котором влажно поблескивали клыки. Тело твари покрывала свалявшаяся серая шерсть с серебряными нитями, поблескивавшими в лунном свете. Огромные бесформенные лапы свисали почти до земли. Монстр выглядел настоящим гигантом: стоя на коротких полусогнутых лапах, он на целую голову был выше человека, противостоявшего ему. Разворот плеч и выпуклая грудь казались чудовищными; массивные руки походили на стволы деревьев, искривленные и перевитые канатами мускулов.

Озаренный призрачным лунным светом мир покачнулся и закружился у Оливии перед глазами. Они дошли до конца пути – потому что разве найдется человек, способный противостоять нечеловеческой злобе и ярости волосатого демона? Но, глядя расширенными от ужаса глазами на бронзовокожего варвара, рискнувшего бросить вызов безымянному чудовищу, девушка вдруг ощутила между ними родство, которое потрясло ее до глубины души. Это была не столько борьба между человеком и зверем, сколько соперничество двух порождений дикой природы, равно безжалостных и свирепых. Сверкнув белыми клыками, чудовище устремилось в атаку.

Раскинув в стороны огромные лапы, тварь ринулась на человека, невероятно быстрая и стремительная, невзирая на свои чудовищные размеры и короткие ножки.

Конан отреагировал молниеносно, и взгляд Оливии не успевал уследить за его движениями. Она лишь заметила, что он ловко уклонился от смертельных объятий, а его клинок, ослепив ее жгучим блеском, полоснул по одной из массивных рук между плечом и кистью. Отрубленная конечность упала на траву, заливая ее кровью и жутко подергиваясь, но меч не успел закончить движение, когда другая лапа чудовища вцепилась в черную гриву Конана.

Только железные шейные мускулы Конана спасли его от смерти. Его левая рука метнулась вперед, хватая монстра за толстое горло, а левое колено врезалось в поросший шерстью живот твари. Началась жуткая схватка, длившаяся всего несколько мгновений, но парализованной ужасом девушке показалось, что она тянулась целую вечность.

Гигантская человекообразная обезьяна не выпускала волосы Конана, стремясь подтащить его к своим чудовищным клыкам, влажно блестевшим в лунном свете. Киммериец изо всех сил сопротивлялся, опираясь на выпрямленную левую руку, одновременно орудуя правой с зажатым в ней мечом, как мясницким ножом, раз за разом погружая его в живот и грудь чудовища. Тварь принимала его удары в жутком молчании, и кровь, хлеставшая из ужасных ран, ничуть не ослабила ее. И очень скоро чудовищная сила антропоида преодолела сопротивление выставленной человеком руки и ноги. Локоть Конана согнулся, не выдержав страшного давления; голова его оказалась в опасной близости от клыков монстра, которые должны были вот-вот впиться ему в горло. Горящий взгляд человека встретился с налитыми кровью глазками обезьяны. Но когда варвар попытался выдернуть меч, глубоко засевший в теле чудовища, страшные челюсти лязгнули, смыкаясь в последний раз в дюйме от его лица, и киммериец рухнул на траву, отброшенный взмахом агонизирующего чудовища.

Оливия, едва не лишившись чувств от страха, смотрела, как тело обезьяны содрогалось в предсмертных конвульсиях, совсем по-человечески хватаясь лапами за торчащую из его тела рукоять меча. Но вот пробежала последняя судорога, и монстр вытянулся и замер бездыханным.

Конан с трудом поднялся на ноги и, хромая, подошел к мертвому существу. Он дышал тяжело и с хрипом, а шагал, как человек, чьи мышцы только что подверглись испытанию предельными и невыносимыми нагрузками. Коснувшись рукой головы, он выругался, заметив, что монстр по-прежнему сжимает в косматой лапе окровавленную прядь вырванных с корнем волос.

– Клянусь Кромом! – выдохнул он. – Я чувствую себя, как раб на галерах. Откровенно говоря, я предпочел бы сразиться на мечах с дюжиной воинов. Еще мгновение, и эта тварь откусила бы мне башку. Будь он проклят!

Ухватившись обеими руками за эфес меча, он с трудом вырвал его из тела чудовища. Оливия подошла и прижалась к нему, расширенными от страха глазами глядя на мертвого монстра.

– Что… кто это такой? – прошептала она.

– Серая человекообразная обезьяна, – проворчал в ответ Конан. – Свирепый и немой людоед. Они живут в горах на восточном побережье этого моря. Не знаю, как этот экземпляр попал сюда. Может, приплыл сюда на плавнике, который штормом пригнало от материка.

– Значит, это он швырялся камнями?

– Да. Я заподозрил это еще тогда, когда мы стояли в лесу и я увидел, как ветки прогибаются над нашими головами. Эти создания всегда стараются забиться в самую густую чащу и редко выходят оттуда. Не представляю, что могло заставить его выйти на открытое место, но нам повезло: среди деревьев у меня не было бы ни единого шанса против него.

– Он следил за мной, – прошептала Оливия. – Я видела, как он карабкается на скалы.

– Повинуясь инстинктам, он забился в тень скал вместо того, чтобы последовать за тобой через плато. Он и ему подобные – создания тьмы и тишины; они ненавидят солнце и луну.

– Ты думаешь, здесь есть и другие?

– Нет, иначе они напали бы на пиратов, когда те шли через лес. Серая обезьяна очень пугливая, несмотря на свою мощь, что она и продемонстрировала, когда не стала атаковать нас в лесу. Должно быть, его вожделение к тебе было очень сильным, раз заставило его в конце концов выйти на открытое место. Что…

Конан оборвал себя на полуслове и резко развернулся в ту сторону, откуда они пришли. Ночь разорвал протяжный жуткий крик. Он донесся из развалин.

И сразу же вслед за ним раздались безумные вопли и стоны невыносимой боли. Стал слышен и лязг стали, но это была скорее бойня, нежели сражение.

Конан стоял совершенно неподвижно, а девушка, дрожа всем телом, в ужасе прижималась к нему. Крики и шум стали оглушительными, и тогда киммериец развернулся и быстро зашагал к краю плато, вдоль которого выстроился частокол освещенных луной деревьев. Ноги у Оливии подгибались, так что идти она не могла, и ему пришлось нести ее; уютно устроившись у него на руках, девушка почувствовала, как успокаивается бешеный ритм ее сердца.

Они вошли в темный лес, но теперь в тени уже не таился смертельный ужас, и полосы серебряного света не высвечивали отвратительного монстра. На ветках сонно перекликались ночные птахи. Звуки бойни замирали у них за спиной, превращаясь в неразборчивую приглушенную какофонию. Где-то неподалеку скрипучим голосом закричал попугай: «Йагкоолан йок тха, ксуталла!» Они вышли на берег бухты и увидели стоящую на якоре галеру, парус которой призрачно белел в лунном свете. Звезды уже бледнели; близился рассвет.

В ярком солнечном свете жалкая кучка оборванных и окровавленных фигур с трудом продралась сквозь деревья и вышла на узкую полоску пляжа. Их было сорок четыре человека, и они являли собой насмерть перепуганный и деморализованный сброд. Задыхаясь от страха и усталости, они бросились в воду и побрели к галере, как вдруг резкий окрик заставил их остановиться.

На фоне светлеющего неба четко вырисовывался силуэт Конана Киммерийца, и легкий бриз трепал его черную гриву.

– Стойте! – приказал он. – Не подходите ближе. Что вам нужно, собаки?

– Дай нам подняться на борт! – закричал какой-то волосатый мошенник, зажимая ладонью кровоточащий обрубок уха. – Мы хотим поскорее убраться с этого дьявольского острова.

– Первому, кто попытается подняться на борт, я раскрою череп, – пообещал Конан.

Их было сорок четыре против одного, но перевес был на его стороне. Всякое желание драться из них выбили.

– Конан, дай нам подняться на борт, – взмолился замориец с красным кушаком, пугливо оглядываясь на притихший лес. – Нас калечили, били, царапали и рвали на части, мы дрались и бежали, и у нас не осталось сил поднять меч.

– Где эта собака Аратус? – требовательно спросил Конан.

– Погиб вместе с остальными! На нас напали самые настоящие дьяволы! Они начали рвать нас на куски еще до того, как мы проснулись, – и целая дюжина славных парней умерла еще во сне. В развалинах оказалось полно теней, в глазах которых полыхало пламя. А еще у них были острые клыки и когти.

– Да! – подхватил другой корсар. – Это были демоны острова, и они приняли облик железных статуй, чтобы одурачить нас. Иштар! Мы преспокойно улеглись спать среди них. Мы – не трусы. Мы дрались с ними столько, сколько смертный способен выстоять против тьмы. А потом мы оторвались от них, оставив их раздирать трупы на куски, подобно шакалам. Но они наверняка бросятся за нами в погоню.

– Да, дай нам подняться на борт! – крикнул худощавый шемит. – Позволь нам сделать это миром, иначе мы поднимемся с мечами в руках, и хотя ты, без сомнения, убьешь многих из нас, но одному тебе не выстоять против всех.

– Тогда я проделаю дыру в днище и потоплю это корыто, – мрачно отозвался Конан. Пираты возмущенно загалдели, но киммериец быстро успокоил их своим львиным рыком: – Собаки! Я, по-вашему, должен помогать своим врагам? Я должен позволить вам подняться на борт, чтобы вы вырвали мне сердце?

– Нет, нет! – раздались нетерпеливые крики. – Мы – друзья, Конан! Мы хотим стать твоими товарищами, парень. Мы все – настоящие пираты. Мы ненавидим короля Турана, а не друг друга.

И они стали настороженно всматриваться в его загорелое лицо.

– Значит, если я – член Братства, – проворчал он, – на меня распространяются все законы нашего ремесла, и тогда, раз уж я убил вашего вожака в честном бою, я – ваш капитан!

Никто не посмел возразить ему. Пираты были слишком напуганы и избиты, чтобы думать о чем-либо еще, кроме того, как бы побыстрее удрать с этого проклятого острова. Конан нашел взглядом окровавленную фигуру коринтийца.

– Эй, Иванос! – крикнул он. – Однажды ты уже встал на мою сторону. Ты готов еще раз поддержать мои требования?

– Да, клянусь Митрой! – Пират, чувствуя, к чему идет дело, был только рад оказаться полезным Конану. – Он прав, ребята: он – наш законный капитан!

Раздались нестройные крики согласия, которым, пожалуй, недоставало энтузиазма. Но их искренность подогревал молчаливый и зловещий лес за спиной, в котором к ним могли подобраться черные дьяволы с горящими глазами и длинными когтями.

– Поклянитесь на мечах, – потребовал Конан.

В его сторону взлетели рукояти сорока четырех мечей, и сорок четыре голоса принесли ему корсарскую клятву верности.

Киммериец широко улыбнулся и сунул меч в ножны.

– Поднимайтесь на борт, мои верные головорезы, и садитесь на весла.

Он повернулся и поднял Оливию, которая до сих пор пряталась за планширом у его ног.

– А что будет со мной, господин? – робко поинтересовалась девушка.

– А чего бы ты хотела? – в свою очередь осведомился он, глядя на нее прищуренными глазами.

– Идти с тобой, куда бы ты ни направился! – вскричала она и обвила белыми руками его загорелую могучую шею.

Пираты, перебиравшиеся через борт, застыли, с изумлением глядя на них.

– Плыть дорогой крови и убийства? – спросил он. – Этот киль окрасит в ярко-алый цвет все воды, которые будет разрезать.

– Да, я хочу плыть с тобой по морям, синим или красным, все равно, – пылко ответила Оливия. – Ты – варвар, а я – изгнанница, от которой отрекся мой народ. Мы оба – парии, бездомные бродяги. О, возьми меня с собой!

Громко расхохотавшись, он запечатлел на губах девушки яростный поцелуй.

– Я сделаю тебя королевой синих морей! Поднимайте якорь, собаки! Мы еще подпалим панталоны королю Йилдизу, клянусь Кромом!