Текст книги "Приключения Конана-варвара (сборник)"

Люди Черного Круга

Король Вендии умирал. В душной темноте ночи гремели гонги и ревели раковины. Но сюда, в комнату с золотым куполообразным сводом, в которой на застланном атласными подушечками помосте сражался за жизнь Бхунда Чанд, долетало лишь слабое эхо. Капли пота блестели на его смуглой коже; скрюченные пальцы вцепились в шитую золотом ткань под ним. Он был молод; его не коснулось копье, и в его вино не был подмешан яд. Но вены у него на висках вздулись, словно синие канаты, а глаза закатились в предчувствии неминуемой смерти. Дрожащие наложницы скорчились в ногах его ложа, а над ним склонилась, с тревогой глядя на короля, его сестра, Дэви Ясмина. Рядом с ней стоял вазам, престарелый и знатный вельможа королевского двора.

Она с негодованием и отчаянием вскинула голову, когда ушей ее достиг отдаленный рокот.

– Будь прокляты эти жрецы со своей шумихой! – гневно воскликнула она. – От них не больше толку, чем от лекарей, а те совершенно бесполезны! Вот он умирает, и никто не может сказать почему. Он умирает на моих глазах – а я стою совершенно беспомощная, хотя готова сжечь целый город и пролить кровь многих тысяч людей, только бы спасти его.

– Во всей Айодхье не найдется человека, который не пожертвовал бы своей жизнью ради него, если бы мог, Дэви, – эхом откликнулся вазам. – Яд…

– Говорю тебе, яд здесь ни при чем! – с горячностью вскричала она. – С самого рождения его оберегали так тщательно, что самые искусные отравители Востока не могли подобраться к нему. Пять черепов, что белеют на Башне Воздушных Змеев, могли бы засвидетельствовать, что подобные попытки предпринимались – и провалились. И тебе прекрасно известно, что целых десять мужчин и женщин только тем и занимаются, что пробуют его еду и питье, а его покой в опочивальне день и ночь стерегут пятьдесят вооруженных воинов, как и сейчас, кстати. Нет, яд здесь ни при чем; это колдовство – черная, гнусная магия…

Она оборвала себя на полуслове, когда заговорил король; его посиневшие губы не дрогнули, и в остекленевших глазах не мелькнула тень узнавания. Но голос его зазвучал, слабый и безжизненный, долетающий словно издалека, из бездны пространства, где гуляют страшные вихри.

– Ясмина! Ясмина! Сестра моя, где ты? Я не вижу тебя. Здесь повсюду темно и ревут сильные ветра!

– Брат! – вскричала Ясмина, судорожно сжимая его вялую и безвольную руку. – Я здесь! Разве ты не узнаешь меня…

Голос ее дрогнул и сорвался, когда она вгляделась в его помертвевшее лицо. С губ короля сорвался слабый стон. Наложницы у его постели заскулили от страха, и Ясмина в отчаянии схватилась за грудь.

В другой части города на забранном решеткой балконе стоял мужчина и смотрел на улицу, залитую багрово-тревожным светом факелов, в клубах дыма которых виднелись запрокинутые лица и белки сверкающих глаз. И вдруг над толпой зазвучал многоголосый скорбный стон.

Мужчина передернул широкими плечами и вернулся в украшенную изображениями цветов и растений комнату. Он был высок и хорошо сложен, а одеяние его отличалось богатством и роскошью.

– Король еще не умер, но погребальный звон уже прозвучал, – сообщил он другому мужчине, сидевшему по-турецки на коврике в углу.

Этот был одет в коричневый халат верблюжьей шерсти, а на голове у него красовался зеленый тюрбан. Выражение его лица было безмятежным, а взгляд ничего не выражал.

– Люди знают, что он уже не увидит очередной восход солнца, – ответил он.

Первый из мужчин окинул его внимательным, пронизывающим взором.

– Не понимаю, – обронил он, – почему мне пришлось ждать так долго, пока твои хозяева не нанесли удар? Если они смогли умертвить короля сейчас, почему не сделали этого еще несколько месяцев назад?

– Даже искусство, которое ты называешь колдовством, подчиняется законам мироздания, – ответил мужчина в зеленом тюрбане. – Звезды направляют их действия, как, впрочем, и любые другие. А изменить порядок вещей не под силу никому, даже моим хозяевам. Только когда небесные светила выстраиваются в определенном порядке, они могут выполнить свое чародейство. – Длинным ногтем, покрытым пятнами, он начертал рисунок созвездия на мраморных плитах пола. – Положение Луны сулит беду королю Вендии, звезды пребывают в смятении, Змей находится в доме Слона. При таком соединении невидимые стражи уходят из духа Бхунды Чанда. Открывается тропа в недоступные доселе миры, и после установления точки соприкосновения могущественные силы отправляются по ней в путь.

– Точка соприкосновения? – переспросил его собеседник. – Ты имеешь в виду прядь волос Бхунды Чанда?

– Да. Все выброшенные за ненадобностью частички человеческого тела неизменно остаются его составляющими, притягиваемыми к нему невидимыми цепями. Жрецы Асуры подозревают об этом, вот почему обрезанные ногти, волосы и прочие продукты жизнедеятельности персоны королевской фамилии тщательно превращаются в пепел, а сам пепел впоследствии сберегается в укромном месте. Но, уступая слезной мольбе принцессы Косала, безнадежно влюбленной в Бхунду Чанда, он подарил ей на память прядь своих длинных черных волос. Когда мои хозяева предрешили его участь, эту прядь, помещенную в золотую шкатулку, украшенную драгоценными каменьями, выкрали из-под подушки спящей принцессы, положив взамен нее другую, неотличимую от прежней. А настоящая прядка проделала долгий-долгий путь с караваном верблюдов сначала до Пешкаури, а оттуда через проход Жаибар попала в руки тем, для кого и предназначалась.

– Всего лишь прядь волос, – задумчиво пробормотал вельможа.

– С ее помощью душу можно извлечь из тела и перенести через неведомые и бездонные глубины пространства, – с гордостью заметил человек на коврике.

Вельможа с любопытством уставился на него.

– До сих пор не понимаю, человек ты или демон, Кхемза, – проговорил он наконец. – Немногие из нас являются теми, кем кажутся. Я, например, – тот, кого Кшатрия знает как Керима Шаха, принца из Иранистана, – не больший притворщик, чем все прочие. Все они предатели в том или ином смысле, причем половина из них не знает, кому служит. Здесь у меня, по крайней мере, нет сомнений; лично я служу королю Йездигерду Туранскому.

– А я – Черным Прорицателям Йимши, – заявил Кхемза, – и мои хозяева могущественнее твоих, потому что своим искусством они добились того, чего не удалось сделать Йездигерду с помощью ста тысяч мечей.

А на улицах от стенаний тысяч людей содрогнулись звезды, усеявшие бархат душной вендийской ночи, а раковины ревели, как буйволы, которых ведут на заклание.

В садах дворца свет факелов дробился на полированных шлемах, кривых мечах и латах с золотой чеканкой. Все благородные воины Айодхьи собрались в самом дворце или вокруг него, и у каждого арочного входа или двери стояли на страже по полсотни лучников, держа свои луки наизготовку. Но смерть бродила невозбранно по королевскому дворцу, и никто не мог помешать ей в этом.

На возвышении под позолоченным куполом король вновь зашелся криком, сотрясаемый ужасными судорогами. И вновь его голос прозвучал слабо и издалека, и вновь Дэви склонилась над ним, дрожа от страха, что был чернее ужаса смерти.

– Ясмина! – До нее вновь долетел этот слабый, полный неизбывной боли голос, обращающийся к ней словно из неизмеримой дали. – Помоги мне! Я оказался далеко от своего родительского дома! Колдуны заманили мою душу в продуваемую ледяными ветрами темноту. Они силятся разорвать серебряную нить, что связывает меня с умирающим телом. Они столпились вокруг; на руках у них когти, а глаза их светятся алым, подобно пламени, пылающему во тьме. Спаси меня, сестра! Прикосновение их пальцев обжигает меня, как огнем! Они умертвят мое тело и погубят душу! Что это они явили мне? О!

Заслышав в голосе брата нотки панического ужаса, Ясмина разразилась душераздирающим плачем и в отчаянии припала к его груди. А короля сотрясали ужасные конвульсии; пена с его искривленных болью губ и скрюченные пальцы оставили жуткие отметины на плечах девушки. Но вдруг пелена беспамятства спала с его глаз подобно дыму от костра, сметенному порывом ветра, и он взглянул на сестру с узнаванием во взоре.

– Брат! – всхлипнула она. – Брат…

– Быстрее! – судорожно выдохнул он, и в его слабом голосе не было и следа безумия. – Теперь я знаю, что уложило меня на смертное ложе. Я проделал долгий путь, но теперь понял все. Меня заколдовали гимелийские маги. Они вырвали душу из моего тела и заперли ее далеко-далеко отсюда, в каменной комнате. Они хотят разорвать серебряную нить жизни и вложить мою душу в жуткое чудовище, которое вызвали своим колдовством из глубин ада. А! Я чувствую, как они вновь зовут меня к себе! Твои слезы и прикосновения твоих пальцев вернули меня обратно, но ненадолго. Мне осталось совсем немного. Душа моя еще цепляется за тело, но их связь слабеет. Быстрее – убей меня, прежде чем они завладеют моей душой навсегда!

– Я не могу! – громко заплакала она, колотя кулачками по своей обнаженной груди.

– Быстрее, я повелеваю тебе! – В его горячечном шепоте прозвучали прежние властные нотки. – Ты никогда не смела ослушаться меня – так выполни же мое последнее повеление! Отправь мою душу в чистоте и невинности к Асуре! Поспеши, если не хочешь, чтобы я вечно скитался во тьме в облике отвратительного монстра. Бей, я приказываю тебе! Бей!

Захлебываясь слезами, Ясмина выдернула украшенный самоцветами кинжал из ножен на поясе и по самую рукоять всадила его в грудь брату. На мгновение тот оцепенел, а потом обмяк, и по мертвым губам скользнула мрачная улыбка. Ясмина ничком повалилась на усыпанный камышом пол, колотя по стеблям сжатыми кулачками. Снаружи взревели гонги и раковины, и жрецы принялись полосовать себя медными ножами.

Чандер Шан, наместник Пешкаури, отложил золотое перо и внимательно пробежал глазами строки, только что начертанные им на пергаменте с его официальной печатью. Ему удалось так долго править Пешкаури еще и потому, что он взвешивал каждое свое слово, как произнесенное вслух, так и доверенное бумаге. Опасность рождает осторожность, и только осторожный человек может выжить в этой суровой и дикой стране, где жаркие вендийские равнины встречаются с предгорьями Гимелийев. После часа пути в западном или северном направлении вы пересекали границу и оказывались в горах, где люди жили по закону ножа.

Наместник был один в своих покоях. Он сидел за резным столом, инкрустированным вставками эбенового дерева. В широкое окно, открытое для прохлады, он видел квадрат синей гимелийской ночи, затканный крупными белыми звездами. Тянувшийся рядом парапет вырисовывался смутной грядой, а еще дальше в тусклом свете звезд едва можно было разглядеть зубцы и амбразуры. У наместника была сильная и мощная крепость, расположенная к тому же за стенами города, который охраняла. Легкий ветерок, ласково шевеливший гобелены на стене, принес с собой слабые отголоски жизни на улицах Пешкаури – обрывки заунывных песен или бренчание струн кифары.

Наместник медленно перечитывал написанное, прикрыв глаза, чтобы ему не мешал свет масляной бронзовой лампы, и слабо шевелил губами. Не прерывая своего занятия, он машинально отметил стук лошадиных копыт у барбикана[18]18
  Барбикан – башня с въездными воротами и подъемным мостом средневекового укрепленного города или замка.


[Закрыть] и острое стаккато переклички часовых, но не придал этим звукам особого значения, сосредоточившись на письме. Оно было адресовано вазаму Вендии при королевском дворе Айодхьи и после обычных витиеватых приветствий гласило:

«…Да будет известно Вашему превосходительству, что я верно и в точности выполнил все указания Вашего превосходительства. Семеро горцев находятся в темнице под надежной охраной, и я еще раз отправил в горы гонца к их вождю с предложением лично прибыть для переговоров об их освобождении. Но он отказался, сообщив, в свою очередь, что, если они не будут освобождены, он сожжет Пешкаури и покроет свое седло моей шкурой, прошу извинения у Вашего превосходительства за столь неаппетитные подробности. Он вполне способен попытаться осуществить свою угрозу, в силу чего я утроил караулы копейных стражников. Этот человек не является уроженцем Гулистана, и я не берусь со всей определенностью предсказать, каким будет его следующий шаг. Но поскольку Дэви желает, дабы…»

Ему хватило одного мгновения, чтобы вскочить со своего кресла из слоновой кости и повернуться к арочной двери. Он взялся было за кривой меч, лежащий в инкрустированных самоцветами ножнах на столе, но вовремя остановил руку.

В комнату без доклада вошла женщина, чья тонкая накидка могла скрыть богатое платье под нею не больше, чем оно скрывало изящество и красоту ее высокой и стройной фигуры. Прозрачная вуаль опускалась чуть ниже груди, ниспадая с роскошного головного убора с длинным шлейфом, закрепленным золотым шнуром тройного плетения и украшенным золотым же полумесяцем. Ее темные глаза взглянули на пораженного наместника поверх вуали, после чего нетерпеливым и повелительным жестом белой руки она открыла лицо.

– Дэви! – Наместник упал на колено перед ней, и его удивление и растерянность несколько подпортили впечатление от выказанного им почтительного уважения.

Она жестом предложила ему подняться, и он поспешил подвести владычицу к креслу из слоновой кости, непрестанно кланяясь ей в пояс. Но в первых же обращенных к ней словах прозвучал упрек:

– Ваше величество! Это очень неблагоразумно с вашей стороны! На границе неспокойно. Горцы то и дело совершают набеги. Вы прибыли с большой свитой?

– В Пешкаури меня сопровождал достаточный эскорт, – ответила она. – Я оставила своих людей устраиваться там, а сама прибыла в форт со своей служанкой Гитарой.

Чандер Шан застонал в непритворном ужасе:

– Дэви! Боюсь, вы не осознаете всей опасности. В часе езды отсюда горы кишат варварами, для которых убийства и насилие давно стали ремеслом. Между фортом и городом похищают женщин и убивают мужчин. Пешкаури совсем не похож на ваши южные провинции…

– Но я здесь, и цела и невредима, – с ноткой нетерпения прервала она его излияния. – Я показала свое кольцо с печаткой стражу на воротах и еще одному, что стоит у твоей двери, и они пропустили меня без доклада, не узнав, полагая, очевидно, что я – тайный курьер из Айодхьи. Но довольно, оставим это. Ты не получал известий от вождя варваров?

– Нет, если не считать угроз и проклятий, Дэви. Он осторожен и преисполнен подозрений. Он считает мое приглашение ловушкой, и вряд ли его можно винить за это. Кшатрийцы не всегда держали слово, данное горцам.

– Его следует заставить принять наши условия! – вновь перебила его Ясмина, с такой силой сжав кулачки, что костяшки ее пальцев побелели.

– Я не понимаю. – Наместник покачал головой. – Когда мне удалось захватить этих семерых горцев, я, как положено, доложил об их пленении вазаму, но потом, прежде чем я успел повесить их, пришел приказ сохранить им жизнь и вступить в переговоры с их вожаком. Я выполнил и это распоряжение, но главарь склонен проявлять недоверие, как я уже говорил. Эти люди из племени афгули, но сам он – пришелец откуда-то с запада, и его зовут Конан. Я пригрозил повесить их завтра на рассвете, если он не приедет.

– Хорошо! – воскликнула Дэви. – Ты все сделал правильно. А теперь я скажу тебе, почему отдала такое повеление. Мой брат… – Голос у девушки дрогнул и сорвался, и наместник почтительно склонил голову в привычном жесте уважения к усопшему правителю.

– Короля Вендии погубила магия, – наконец выговорила Ясмина. – И я не успокоюсь до тех пор, пока не уничтожу его убийц. Умирая, он дал мне ниточку, и я пошла по ней. Я прочла «Книгу Скелоса» и разговаривала с безымянными отшельниками, обитающими в пещерах в нижней части Джелаи. Так что теперь я знаю, кто и каким образом погубил его. Его врагами были Черные Прорицатели Йимши.

– Асура! – прошептал, бледнея, Чандер Шан.

Она впилась в него взглядом.

– Ты боишься их?

– А кто их не боится, ваше величество? – ответил он. – Они – черные дьяволы, обитающие в безлюдных горах за Жаибаром. Но легенды гласят, что они редко вмешиваются в жизнь простых смертных.

– Я не знаю, за что они погубили моего брата, – отозвалась Ясмина. – Но я поклялась на алтаре Асуры, что уничтожу их! И мне нужна помощь людей из-за границы. Без их помощи кшатрийская армия никогда не дойдет до Йимши.

– Да, – пробормотал Чандер Шан. – Вы правы. Каждый шаг будет даваться ей с боем, и нам придется сражаться с косматыми горцами, которые будут сбрасывать на нас камни с каждой вершины и атаковать нас в каждом ущелье. А ведь они очень хорошо владеют своими длинными ножами. Туранцы однажды с боями перевалили через Гимелийи, но многие ли из них вернулись в Кхорусун? Очень мало тех, кто избежал мечей кшатрийцев, после того как король, ваш брат, разбил их войско на реке Джумда, вновь увидели Секундерам.

– Значит, я должна подчинить себе людей по ту сторону границы, – заявила она, – людей, которые знают, как добраться до горы Йимша…

– Но племена боятся Черных Прорицателей и обходят стороной эту проклятую гору, – вставил наместник.

– А их вождь, Конан, тоже боится их? – полюбопытствовала она.

– Видите ли, – проворчал наместник, – сомневаюсь, что этот дьявол боится хоть чего-нибудь.

– Именно так мне и говорили. Следовательно, он – тот самый человек, который мне нужен. Он хочет освободить семерых своих людей. Очень хорошо: выкупом за них станут головы Черных Прорицателей! – При этих словах голос девушки зазвенел от ненависти, и она сжала кулачки. Гордо вскинув голову, со вздымающейся грудью, она олицетворяла собой живое воплощение отчаянной решимости.

И вновь наместник преклонил колени, поскольку прекрасно понимал, что женщина в таком состоянии для окружающих опаснее слепой кобры.

– Как будет угодно вашему величеству. – Затем, видя, что она немного успокоилась, он поднялся с колен и почел за благо предостеречь девушку: – Я не могу предсказать, как поступит этот Конан. Горцы – горячий и вспыльчивый народ, и у меня есть все основания полагать, что туранские эмиссары подбивают их не прекращать набеги на наши границы. Как известно вашему величеству, туранцы фактически подчинили себе Секундерам и другие северные города, хотя горные племена сохраняют независимость. Король Йездигерд давно с вожделением поглядывает на юг и, возможно, рассчитывает с помощью предательства добиться того, что не может заполучить силой. Мне представляется, что этот Конан вполне может оказаться одним из его шпионов.

– Увидим, – ответила девушка. – Если ему дороги его сторонники, на рассвете он будет у ворот, чтобы начать переговоры. Я проведу ночь в крепости. Я прибыла сюда под видом жительницы Пешкаури, оставив свой эскорт в гостинице, а не во дворце. Кроме моих людей, только тебе одному известно о том, что я здесь.

– Я провожу вас в ваши покои, ваше величество, – заявил наместник и, когда они вышли из комнаты, поманил к себе стражника, стоявшего у дверей.

Тот подскочил к своему начальнику и отсалютовал копьем. За дверью их поджидала служанка, накинувшая, подобно своей госпоже, вуаль на лицо, и они вместе двинулись по извилистому коридору, освещенному чадящими факелами, и вскоре достигли покоев, предназначенных для благородных гостей – главным образом, генералов и наместников; еще никто из членов королевской фамилии не бывал в крепости. Чандера Шана беспокоило, что помещение окажется не совсем подходящим для столь высокопоставленной особы, как Дэви, и, хотя она не стремилась подавить его своим присутствием, он был несказанно рад, когда она позволила ему удалиться, и он, кланяясь, поспешно выскочил вон. Все слуги крепости были предоставлены в распоряжение его царственной гостьи – хотя наместник и не посвятил их в тайну ее личности, – и он поставил охранять ее двери отряд копейщиков, среди которых был и тот воин, что охранял его личные покои. В суете и хлопотах наместник попросту забыл сменить его.

Вскоре после ухода наместника Ясмина вдруг вспомнила еще кое-что, что желала бы обсудить с ним, но упустила из виду. Речь шла о действиях некоего Керима Шаха, благородного вельможи из Иранистана, который прожил некоторое время в Пешкаури, прежде чем прибыть ко двору короля в Айодхье. В душе Ясмины зашевелились смутные подозрения на его счет, когда она вновь увидела мужчину сегодня вечером в Пешкаури. Девушка спросила себя, а не специально ли он последовал за нею из Айодхьи. Будучи истинной Дэви, она не стала вновь вызывать к себе наместника, а выбежала в коридор одна и поспешила в его покои.

Чандер Шан, войдя в комнату, закрыл за собой дверь и подошел к столу. Взяв письмо, он разорвал его на мелкие клочки. Едва покончив с ним, он вдруг услышал, как что-то мягко приземлилось на парапет рядом с его окном. Выглянув наружу, он успел заметить чей-то смутный силуэт, на мгновение заслонивший звезды, после чего мужчина легко перепрыгнул в комнату. Свет лампы блеснул на длинном лезвии ножа, который он держал в руке.

– Ш-ш! – прошептал он. – Не вздумай поднимать шум, ублюдок, или я прикончу тебя на месте!

Наместник убрал руку, уже протянутую к мечу, лежавшему на столе. Он стоял всего в двух шагах от кончика длинного жаибарского ножа, блестевшего в руке незваного гостя, и понимал, чем грозит ему непревзойденная стремительность горца.

Чужак оказался мужчиной высокого роста, стройным и одновременно сильным. Хотя одет он был как горец, смуглое лицо и яркие синие глаза не соответствовали выбранному им наряду. Он был не уроженцем Востока, а варваром откуда-то с Запада. Но сноровкой и ловкостью он явно не уступал никому из косматых и диких обитателей гор Гулистана.

– Ты пришел, как вор в ночи, – заметил наместник.

Он сумел взять себя в руки, хотя и помнил, что поблизости не осталось стражников, которых он мог бы кликнуть. Но ведь горец об этом не знал.

– Я перелез через стену, – прорычал в ответ незнакомец. – Стражник очень вовремя высунул голову над парапетом, так что мне оставалось лишь перерезать ему горло.

– Ты – Конан?

– А кто же еще? Ты отправил в горы сообщение о том, что хочешь видеть меня. Ну вот я и пришел, клянусь Кромом! Не подходи к столу, или я выпущу тебе кишки.

– Я всего лишь хочу присесть, – ответил наместник, осторожно опускаясь в кресло из слоновой кости, которое откатил от стола.

Конан нетерпеливо расхаживал перед ним по комнате, бросая подозрительные взгляды на дверь и пробуя большим пальцем остроту своего трехфутового ножа. Он и двигался не так, как это свойственно афгули, и предпочитал прямоту витиеватому многословию Востока.

– Ты держишь в плену семерых моих людей, – резко бросил он. – Ты отказался от предложенного мной выкупа. Какого же дьявола тебе нужно?

– Давай обсудим условия, – осторожно предложил Чандер Шан.

– Условия? – В голосе вождя проскользнули нотки сдерживаемого гнева. – Что ты имеешь в виду? Разве я не предлагал тебе золото?

Чандер Шан рассмеялся:

– Золото? Да в Пешкаури больше золота, чем ты видел за всю свою жизнь.

– Ты лжешь, – гневно парировал Конан. – Я видел улицу золотых дел мастеров в Кхорусуне.

– Ладно – больше, чем видел любой афгули, – согласился Чандер Шан. – А это – всего лишь капля в море по сравнению с сокровищами Вендии. К чему нам золото? Нам выгоднее повесить этих семерых воров.

Конан грубо выругался, и клинок дрогнул у него в руке, а костяшки пальцев побелели.

– Я раскрою тебе череп, как спелую дыню!

В глазах горца заблестело ярко-синее пламя бешенства, но Чандер Шан лишь равнодушно пожал плечами, хотя и не сводил глаз с острой стали.

– Ты с легкостью можешь убить меня и даже удрать потом тем же путем, что и пришел сюда. Но это не спасет семерых твоих соплеменников. Мои воины наверняка вздернут их на виселице. А ведь они – уважаемые люди среди афгули.

– Знаю, – прорычал Конан. – Все племя подняло вой из-за того, что я не добился их немедленного освобождения. Говори прямо, чего ты хочешь, или, клянусь Кромом, я подниму всю орду и приведу ее прямо к воротам Пешкаури!

Глядя на стоявшего перед ним мужчину с ножом в руке и подметив яростный блеск его синих глаз, Чандер Шан ни на мгновение не усомнился в том, что тот способен на это. Впрочем, наместник не верил, что какое-либо горское племя сможет взять Пешкаури штурмом, но он не хотел, чтобы окрестности города превратились в выжженную пустыню.

– Ты должен выполнить одно задание, – сказал он, взвешивая каждое свое слово так, словно они обладали остротой бритвы. – Нам нужно…

Конан отпрыгнул назад, поворачиваясь лицом к двери, и губы его разошлись в зверином оскале. Его слух варвара уловил звуки, неслышные Чандеру Шану, – быстрый перестук мягких шлепанцев в коридоре. В следующее мгновение дверь распахнулась, и стройная фигурка в атласном халате поспешно вошла в комнату, захлопнув дверь за собой, – и замерла на месте при виде горца.

Чандер Шан вскочил, и сердце гулко заколотилось у него в груди.

– Дэви! – невольно вскричал он, на мгновение потеряв голову от страха.

– Дэви? – эхом откликнулся горец.

Чандер Шан заметил, как в синих глазах полыхнули узнавание и решимость. Наместник отчаянно вскрикнул и потянулся за своим мечом, но горец двигался со стремительностью урагана. Он прыгнул вперед, сбив наместника с ног сильным ударом рукояти ножа, подхватил растерянную Дэви одной мускулистой рукой и подскочил к окну. Чандер Шан, с трудом поднявшись на ноги, увидел, как варвар на мгновение замер на подоконнике, увидел трепетание атласных юбок и белизну тела его царственной пленницы и услышал его возбужденное злорадное рычание:

– Только попробуй теперь повесить моих людей!

А потом Конан спрыгнул на парапет и исчез. До ушей наместника долетел дикий крик.

– Стража! Стража! – завопил он, нетвердыми шагами направляясь к двери.

Распахнув ее, он вывалился в коридор. Крики его эхом оттолкнулись от стен, и вскоре прибежали воины, с изумлением глядя на наместника, держащегося за разбитую голову, из которой струилась кровь.

– Поднять по тревоге улан! – проревел он. – Похищение!

Но, даже пребывая в ярости, он сообразил, что не стоит говорить всю правду. Он замер, расслышав донесшийся снаружи топот копыт, отчаянный крик и торжествующий вопль варвара.

В сопровождении озадаченных стражников наместник ринулся к лестнице. Во дворе крепости под седлом всегда стоял наготове эскадрон улан, готовый выступить по первому распоряжению. Чандер Шан отправил всадников в погоню за беглецом, хотя голова у него кружилась, и ему пришлось вцепиться в седло обеими руками, чтобы не упасть. Он не стал раскрывать личность жертвы, а ограничился тем, что сказал: это женщина благородного происхождения, которой доверили кольцо с королевской печатью и которую похитил вождь афгули. Похититель уже скрылся из глаз и удирал во все лопатки, но они знали, каким путем он двинется – по дороге, ведущей к устью Жаибара. Луны не было; в тусклом свете звезд смутно виднелись силуэты крестьянских хижин. Позади них растаяли во тьме мрачные бастионы крепости и башни Пешкаури. Впереди вздымались отвесные склоны Гимелийев.