Текст книги "Оттепель. Действующие лица"

Волков Олег Васильевич (1900–1996)

И роду В. был дворянского, и дедушка его владел виллой в Ницце, и отец был помещиком и банкиром, директором правления Русско-Балтийских заводов. Так что будущее перед В., прошедшим курс в Тенишевском училище одновременно с В. Набоковым, открывалось самое безоблачное: либо отправляться, как ему советовали, в Оксфорд, либо продолжить образование на отделении восточных языков Петербургского университета.

Но тут революция. Идею эмиграции семья отвергла сразу, и зря, быть может. Учеба в университете, куда В. «честь честью», – как он вспоминает, – поступил, сначала была отложена, а потом для него, классово чуждого элемента, и вовсе стала невозможной. Как быть?

Рассказывают, что в 1917 году В. поступил в Тверское кавалерийское юнкерское училище и с зимы 1918 года участвовал в Гражданской войне на стороне Белого движения в составе добровольческого конного отряда, сформированного в Торжке. Летом, вырвавшись из окружения, отряд в надежде спасти царскую семью будто бы совершил переход к Екатеринбургу. Но Ипатьевский дом отряд застал уже опустевшим. Впоследствии В. прибыл в Крым, но тогда, когда эвакуация Вооруженных сил Юга России уже завершилась[613]613
  См. например: Гаркавенко О. Олег Волков: восхождение к свету // Православие и современность. 2012. 6 сентября. https://pravoslavie.ru/55912.html.


[Закрыть].

Недостаток у этой версии только один – сам В. никогда ничего подобного о себе не рассказывал – ни в годы сталинщины, когда такое признание было бы самоубийственным, ни уже в 1990-е годы, когда героическое прошлое присочиняли себе многие.

Многие, но никак не В., щепетильно точный в передаче всего, что случилось на его веку. Поэтому, пока не предъявлены надежные доказательства, скажем вслед за В., что Гражданскую войну семья пережила в родовом селе Пудышево под Торжком. Бедовали, крестьянствовали, а когда их оттуда, – по слову В., – все-таки «вытряхнули», вернулись в Москву. И здесь пригодилось то, что, – как напоминает его дочь Ольга, – «французский был первый папин язык, потом уже он выучил русский, так было принято в дворянских семьях. С матерью папа разговаривал исключительно по-французски, с сестрами и братьями – тоже»[614]614
  Алексеева Е. Олег Волков – биография // Правмир. 2016. 11 мая. https://www.pravmir.ru/shest-prigovorov-olega-volkova/.


[Закрыть]. Так что языками он и стал зарабатывать себе на жизнь: переводил в миссии Нансена, у корреспондента «Ассошиэйтед Пресс», у концессионеров, в греческом посольстве.

И этого, работы на иностранцев, было достаточно, чтобы в феврале 1928-го его в первый раз взяли. Без всяких обвинений, лишь с требованием стать осведомителем, а когда он отказался, закатали в СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Так оно и дальше пошло: апрель 1929 – ссылка в Тульскую область; март 1931 – опять этапирован в СЛОН; 1933–1936 – ссылка в Архангельск; 1937–1941 – Ухтлаг, а после короткой передышки в марте 1943 – снова Ухтлаг, откуда по инвалидности был освобожден раньше срока и отправлен на вольное поселение; 1951 – пятый арест и приговор к 10 годам каторги, замененных поселением в Енисейском районе Красноярского края.

В общей сложности 27 с лишним лет неволи – то по стандартному обвинению в контрреволюционной агитации, а то и просто так, как социально опасный.

Выдержал ли бы я то, что выдержал тот же Шаламов? – задавался В. вопросом в разговоре с А. Битовым. – Не уверен, не знаю. Потому что ту глубину унижения, лишений, которые ему довелось на Колыме испытать… конечно, мне не приходилось. Меня не били никогда – нет у меня ни одного воспоминания. Ну, угрожали застрелить, это всё было. Но по морде или пинали ногами – этого никогда не было[615]615
  Битов А. Одноклассники // Новый мир. 1990. № 5. С. 229.


[Закрыть].

И едва «оживала надежда на одолимость зла» – в ссылках ли, в интервалах между очередными посадками – В. пытался даже зарабатывать литературным трудом: переводил с русского на французский и с французского на русский для издательства иностранной литературы, печатал под псевдонимом О. Осугин (это речка так называется в Тверской области – Осуга) свои рассказы в журнале «Охотничьи просторы» и альманахе «Рыболов-спортсмен», а в 1951 году чудом выскочила даже книжка «Молодые охотники». Естественно, что после реабилитации в 1955-м и свое будущее он связал с литературой.

Здесь надо бы сказать, что предельно честный по отношению к самому себе В. относительно масштабов своего литературного дара никогда не обольщался и книги в советские годы выпускал хотя и безусловно достойные, но вроде бы не слишком заметные – всё больше о родной природе, охоте и рыбалке, топонимике и архитектуре Москвы и Петербурга. Их ценили, и сразу после появления сборника «„Последний мелкотравчатый“ и другие записки старого охотника» (1957) В. приняли в Союз писателей. Однако легенда о дворянине-сидельце с безупречной репутацией была крупнее его книг, и даже облик седобородого статного старика с мудрыми глазами и завидно чистой русской речью, – говорит протоиерей В. Вигилянский, – «сам по себе был проповедью»[616]616
  Вигилянский В. Русский крест: Дневник священника. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2020. С. 679.


[Закрыть].

К общественной активности В. отнюдь не стремился, но то, что считал своим долгом, выполнял честно: например, 4 января 1966 года вместе с Д. Лихачевым, Вяч. Вс. Ивановым, В. Солоухиным, другими литераторами принял участие в знаменитой передаче ленинградского телевидения «Литературный вторник», где впервые пошел публичный разговор о необходимости вернуть русским городам, улицам и площадям их исторические имена. И на приглашение войти во Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры откликнулся охотно, хотя спустя какое-то время оттуда вышел, почувствовав, что за ширмой патриотических лозунгов дела творятся и идеи распространяются далеко не всегда благовидные.

Предпочел и за сбережение исторического наследия, и за спасение Байкала, русских лесов и рек бороться в одиночку – статьями, выступлениями перед слушателями, своей прозой. И всегда помнил, что он, ровесник века, обязан рассказать о собственном опыте, похожем на опыт сотен тысяч других соотечественников и ни на что не похожем.

Энергично как «внутренний» рецензент поддержав в 1963 и 1966 годах издание книги В. Шаламова («‹…› рассказы Шаламова написаны мастерски, по лаконичности своей и емкости сравнимы с лучшими классическими образцами»)[617]617
  Шаламовский сборник. Вып. 5 / Сост. В. Есипов. Вологда; Новосибирск: Common place, 2017.


[Закрыть], В. и сам в то же примерно время совершил первую попытку обнародовать свою лагерную прозу – предложил в «Новый мир» повесть «Под конем», которая А. Твардовским напечатана, однако же, не была: мол, не время.

Материал между тем копился, тем более что, – свидетельствует М. С. Волкова, вдова писателя, – «у него чудом сохранились еще с лагерных времен маленькие записные книжки – дневники, написанные по-французски. Их при новых арестах изымали, а потом частично возвращали»[618]618
  Алексеева Е. Олег Волков – биография // Правмир. 2016. 11 мая. https://www.pravmir.ru/shest-prigovorov-olega-volkova/.


[Закрыть]. И В., «хотя и так всё прекрасно помнил», этим дневником воспользовался, когда уже в конце 1970-х дописывал «Погружение во тьму» – главную свою книгу.

Она на годы должна была лечь под спуд, пока Б. Окуджава тайно не вывез рукопись в Париж, где ее и издали в 1987 году – сначала по-русски и почти сразу же по-французски. Неприятности ожидались, конечно, изрядные, но в России уже вовсю разворачивалась перестройка, так что «Погружение во тьму» и у нас в 1989 году вышло – в первом варианте с цензурными купюрами, а потом уже и без всяких купюр. Наградой старому писателю стали французский орден «За заслуги в области литературы и искусства» (1991), Государственная премия России (1991) и Пушкинская премия, которую присуждал германский фонд А. Тепфера (1993).

А Олег Васильевич, олицетворяя собой «ушедшую до времени под воду, как платоновская Атлантида, историческую Россию»[619]619
  Луговой Е. Олег Васильевич Волков. Избавление от тьмы // https://rusorel.info/oleg-vasilevich-volkov-izbavlenie-ot-tmy/.


[Закрыть], доживал свой век, окруженный всеобщим почитанием. Он ничего никому не забыл и, заполняя незадолго до кончины так называемую тургеневскую анкету, на вопрос: «Кого вы больше всего ненавидите из исторических деятелей?» – ответил: «Ленина – Сталина – Гитлера». Когда же его спросили о любимом герое в истории и действительности, сказал так же однозначно: «Тот безымянный батюшка, что, презрев угрозу расстрела, служил в ночном соловецком лесу»[620]620
  Гаркавенко О. Олег Волков: восхождение к свету // Православие и современность. 2012. 6 сентября. https://pravoslavie.ru/55912.html.


[Закрыть].

Соч.: Век надежд и крушений. М., 1989, 1990; Погружение во тьму. М., 1989, 1992, 2000, 2009, 2014; Городу и миру. М., 2001; Северная Пальмира. М., 2006; Москва дворянских гнезд. М., 2007; Берег крутой, берег пологий. М., 2012.

Лит.: Битов А. Одноклассники: К 90-летию О. В. Волкова и В. В. Набокова // Новый мир. 1990. № 5.

Володин (Лифшиц) Александр Моисеевич (1919–2001)

И на фронте воевал, и сценарный факультет ВГИКа он закончил (1949) под родной фамилией Лифшиц. А потом дошло дело до дебюта в печати.

В альманахе «Молодой Ленинград» приняли мой первый рассказ, – вспоминает В. – Я, воодушевленный новостью, пришел в издательство со своим шестилетним сыном Володей. Редактор, смущаясь, заговорила о моей неподходящей фамилии. И предложила мне стать Володиным, в честь моего сына. И я им стал[621]621
  Володин А. «Я всегда ощущаю себя человеком из очереди…» / Беседовала Н. Ларина, «Литературная газета». Цит. по: https://goo.su/ceC8RTa.


[Закрыть].

Сначала действительно как прозаик, и в 1954 году даже книжка появилась, названная совсем уж непритязательно – «Рассказы». Товарищи по партии, в которую и В. зачем-то вступил в 1949 году[622]622
  «‹…› Как все, – 10 декабря 1989 года рассказал он журналисту Г. Елину, – перед боем написал заявление, чтобы в случае гибели считали коммунистом, но выжил и через несколько лет получил партийный билет» (Елин Г. Александр Володин // https://proza.ru/2016/12/05/1543).


[Закрыть], встретили этот сборник без всякого энтузиазма. «Тут недалеко и до „Нового мира“, и до той померанцевской линии, которая естественно потерпела полное осуждение. Нельзя сбиваться на сплошное отрицание всего положительного», – на совещании молодых ленинградских литераторов заметил поэт А. Решетов. А прозаик Ю. Помозов обратил внимание (чье? видимо, начальства) на то, что

тягостное впечатление создается после прочтения его книги. Его герои живут мелкими страстишками, в рассказах почти не чувствуется примет нашего времени – времени великих свершений нашего народа…[623]623
  Цит. по: Золотоносов М. Гадюшник. С. 368.


[Закрыть]

Про великие свершения В. и дальше словечка не проронит, ни в чем и нигде не потрафив правящей идеологии. Однако в Союз писателей его приняли (1955) и без работы не оставили: редактором сначала на студии «Леннаучфильм», потом на «Ленфильме». Из прозы В. ушел, правда, надолго, сосредоточившись на драматургии, и его биография, отнюдь не изобилующая неожиданными поворотами, почти на полвека превращается в хронику театральных, а позднее и экранных премьер.

Притом по большей части триумфальных. И хотя «Фабричную девчонку» Г. Товстоногову поставить в БДТ вроде бы не дали, но она, для начала проблистав в Ставрополе (1956), уже на следующий год прорвалась на сцены московского Театра Советской Армии и ленинградского Ленкома, чтобы за короткий срок собрать урожай в 37 театрах страны.

Не без проблем, конечно, и, – рассказывает В., – «начиная с первой, мои пьесы, чем дальше, тем больше, систематически ругали: в прессе и с трибун, в момент появления и много времени спустя, и даже до того, как кончена работа, впрок». Но, будем объективны, его спектакли все ж таки с репертуара не снимали, а брань на вороту не виснет, лишь электризуя впечатление, какое производили на публику «Пять вечеров» в БДТ и «Современнике» (1959), «В гостях и дома», поставленные А. Эфросом в Театре имени Ермоловой (1960), «Моя старшая сестра» у Г. Товстоногова (1961), «Назначение» у О. Ефремова (1963). То же и в кино – уже фильм «Звонят, откройте дверь», снятый А. Миттой, получил «Золотого льва святого Марка» на Венецианском фестивале (1966), а многие позднейшие картины – вплоть до «Осеннего марафона» Г. Данелия (1979) и «Пяти вечеров» Н. Михалкова (1978) – при первом же появлении на экране воспринимались как классические и давали превосходные сборы.

Его «реальным миром», – говорит Г. Елин, – в течение десятилетий были премьеры и фестивали, восхищенная любовь первых звезд экрана и сцены, «МХАТ, БДТ, „Современник“ и все другие театры, главрежи коих считали приход к ним Александра Моисеевича праздником»[624]624
  Елин Г. Александр Володин // https://proza.ru/2016/12/05/1543.


[Закрыть]. Вот ведь более, кажется, чем достаточно для того, чтобы войти в роль если не властителя дум, то преуспевающего, хорошо обеспеченного и обласканного молвой баловня судьбы. А он… Он, «всегда, – как вспоминает Валерий Попов, – в одном и том же потертом сером костюмчике, ветхом свитерке», «неказистый, взъерошенный», «всегда перед кем-то извиняющийся»[625]625
  Попов В. Победа Володина // https://story.ru/istorii-znamenitostej/legenda/pobeda-volodina/.


[Закрыть], всю жизнь чувствовал себя неудачником: «Мне главное – жить незаметным человеком…», «Я всегда чувствую себя человеком из очереди, одним из тысяч и тысяч»[626]626
  Володин А. «Я всегда ощущаю себя человеком из очереди…» Цит. по: https://goo.su/ceC8RTa.


[Закрыть]. И даже так: «Я не хочу быть человеком из „лимузина“. Я хочу быть – как будто меня из трамвая только что выкинули».

Тут тайна характера, ставшая позицией. И она лишь в малой степени объясняется тем, что он, – как сказано в «Записках нетрезвого человека», – каждое утро принимал «рюмашку-другую», и так многие десятилетия. В конце концов, один ли В. в оттепельную и застойную эпохи страдал этой пагубной привычкой? Но он, может быть, единственный, кто с пышных банкетов сбегал в дешевые рюмочные, целовал ручку не примадоннам, а подавальщицам, дружил с самыми пропащими забулдыгами и, – еще раз вернемся к воспоминаниям Валерия Попова, – «считал правильным скорее выпить с малознакомым человеком, чем кому-то сказать: „Простите, я вас не знаю!“»[627]627
  Попов В. Победа Володина // https://story.ru/istorii-znamenitostej/legenda/pobeda-volodina/.


[Закрыть]

Над ним, случалось, подтрунивали, но и любили его очень, так что – случай почти уникальный – в бесчисленных мемуарах о литературной и театральной жизни Питера не найти о В. ни одного дурного слова: всегда равен самому себе как в своих текстах, так и в своих отношениях хоть с бомжами, хоть с президентами и олигархами. А в конце жизни В. пришлось иметь дело и с ними – к Государственной премии РСФСР за сценарий «Осеннего марафона» (1981) прибавились полученные в Кремле орден «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени (1999) и премия президента России за 1999 год, а также среди других многих наград многотысячная по денежному обеспечению премия «Триумф» (1999), которую В. вручали в Большом театре.

И что же? Да ничего. В Кремль к Б. Ельцину, – как рассказывают, – пришел пешочком с Ленинградского вокзала и, кажется, под хмельком. От Б. Березовского из Дома приемов ЛОГОВАЗа удрал в очередную рюмочную. Случалось, что и денежки, только что полученные, тут же проигрывал подвернувшимся под руку наперсточникам. Вел себя, словом, как всегда, и из жизни, – процитируем предсмертное интервью, – ушел со словами: «Никогда я не верил в себя. Мне стыдно за все, что я написал. ‹…› Всю жизнь я прожил в стыде, в неловкости, в неуверенности: не получилось, скучно, бездарно, никому не интересно…»[628]628
  Володин А. «Жалость и стыд – вот что я вынес с фронта» / Беседа с А. Боссарт // Новая газета. 2001. 7 мая.


[Закрыть]

Да и как ушел – в воскресенье, 16 декабря 2001 года, его увезли по скорой в больницу на Крестовском острове, и, – вспоминает примчавшийся туда И. Штемлер, –

худшей больницы в Петербурге в те жуткие годы я не видел. Старое здание было совершенно пустым по случаю воскресного дня. Мертвая тишина, ни одного врача и, как сначала показалось, ни одного больного. Заплеванные коридоры, замазанные краской окна, сквозь которые едва проникал тусклый зимний свет…[629]629
  Арсеньева З. Последний вечер драматурга: Воспоминания об Александре Володине // Санкт-Петербургские ведомости. 2019. 11 февраля.


[Закрыть]

Там на следующий день в палате у туалета, «где теплее», В., которому еще в 1995-м присвоили звание «живой легенды Санкт-Петербурга», и умер. Знать не зная и думать не думая, что его работы будут пересматривать и спустя десятилетия и что во дворе московского Театра Олега Табакова установят скульптурную композицию, где беседуют, чего в жизни никогда не случалось, Виктор Розов, Александр Вампилов и В. – главные, быть может, драматурги Оттепели.

Соч.: Пьесы. Сценарии. Рассказы. Записки. Стихи. Екатеринбург: У-Фактория, 1999; С любимыми не расставайтесь. Екатеринбург: У-Фактория, 2005; Осенний марафон. М.: Эксмо, 2005; То же. СПб.: Азбука, 2019; Простите, простите, простите меня: Стихотворения. СПб.: Симпозиум, 2019.

Лит.: Ланина Т. Александр Володин: Очерк жизни и творчества. Л.: Сов. писатель, 1989; О Володине: Первые воспоминания: В 2 т. СПб.: Петербургский театральный журнал, 2004–2006, 2011.

Воронин Сергей Алексеевич (1913–2002)

Сколько-нибудь основательного образования у В. не было: только фабрично-заводское училище и недолгая заочная учеба в Горном институте. В войне он не участвовал тоже: был, – как указывается в биографиях, – осужден за уклонение от службы в РККА и 1937–1945 годы провел в изыскательских партиях, прокладывавших трассы новых железных дорог на Дальнем Востоке, Урале, Поволжье и Кавказе.

Поэтому и первая книга рассказов «Встречи» вышла сравнительно поздно, только в 1947 году. Зато с тех пор перебоев с публикациями и изданиями не было: рассказы, повести, романы «На своей земле» (1948–1952), «Ненужная слава» (1956), «Две жизни» (1961), иное многое. И карьера наладилась: став членом ВКП(б) в 1947 году, В. в 1951–1952 годах заведовал ленинградским корпунктом «Литературной газеты», а в 1956-м пришел в редакцию только что созданного журнала «Нева» сначала заместителем главного редактора, а через год уже и главным редактором – на семь лет, до 1964-го.

Настроен В. как писатель и редактор-коммунист был всегда по-боевому: резко, например, высказывался на собраниях о «ревизионистском» альманахе «Литературная Москва», нападал на И. Эренбурга, Э. Казакевича и В. Дудинцева, а в Питере неустанно боролся, – по его словам, – с «группочкой» (В. Панова, Д. Гранин, Ю. Герман, Д. Дар, И. Меттер, Н. Катерли, А. Горелов), «которая захватывает ключевые позиции», «которая, как это ни странно для нашего времени и строя, командует в издательствах, оказывает давление на газеты и журналы, шумит в секциях»[630]630
  Цит. по: Золотоносов М. Гадюшник. С. 568.


[Закрыть]. И понятно, что эта «группочка» писателей с неславянскими зачастую корнями то и дело вставляла В. палки в колеса – и стоило ему прийти в журнал, как

первое, что сделали групповщики, это объявили «голодную блокаду», надеясь, что без их прозы я загублю журнал. В ответ я широко открыл двери редакции писателям с периферии, памятуя, что Русь талантами не оскудела. Прошло время, и журнал стал одним из самых тиражных[631]631
  Воронин С. «Это сущая правда» // Завтра. 1997. № 29, июль.


[Закрыть].

Да и как не стать, если визитной карточкой «Невы» при В. оказался отнюдь не неведомый никому шедевр из глубины России, но «антинигилистический» роман «Братья Ершовы» (1958. № 6–7) Вс. Кочетова, недавно вытесненного этой самой «группочкой» из Ленинграда в Москву. Принят был к публикации и многострадальный роман И. Шевцова «Тля», но тут, правда, «неожиданно, как это нередко случалось, идеологический ветер подул в другую сторону»[632]632
  Цит. по: Золотоносов М. Гадюшник, с. 567.


[Закрыть] – и не срослось. Зато в 1959–1960 годах на несколько номеров была разогнана вторая книга шолоховской «Поднятой целины»[633]633
  Почти параллельно – случай в журнальной практике беспрецедентный – этот роман печатался также и в «Доне» (1959. № 7; 1960. № 2), и в «Октябре» (1960. № 2–4).


[Закрыть], а в 1961 году украшением журнала стал роман Алексея Черкасова «Хмель» (№ 11–12), критиками почти не замеченный, но вызвавший ажиотаж в среде так называемых широких читателей: достаточно сказать, что при переизданиях его тираж еще до смерти автора в 1973 году превысил три миллиона экземпляров.

Но, – продолжим цитировать позднейшие воспоминания В., –

время шло. Групповщина все больше набирала силу. Под «групповщиной» в то время все понимали «еврейское засилье»[634]634
  Здесь уместно, наверное, привести позднейшую запись С. Боровикова: «Старый, матерый литератор-антисемит серьезно и даже сердито заявлял в разговоре, что Высоцкий не мог быть евреем даже на капельку, поскольку написал „Протопи ты мне баньку, хозяюшка“. Он был не просто антисемит, но питерский антисемит, песня нравилась ему до слез, и допустить, что ее сочинил человек, имеющий отношение к тем, с кем он всю жизнь боролся, было для него нестерпимо» (Боровиков С. В русском жанре–18 // Новый мир. 2000. № 10).


[Закрыть], но тогда не было принято называть вещи своими именами. Побаивались. Надо сказать, что не одни евреи были в групповщине, находились и русские – такие как Михаил Дудин[635]635
  Воронин С. «Это сущая правда» // Завтра. 1997. № 29, июль.


[Закрыть].

Так что своего поста, а вместе с ним и власти в литературе, В., чье имя стало уже одиозным, лишился. А писать продолжил, и, с точки зрения власти, небезуспешно, что подтверждается прижизненной библиографией, насчитывающей более 80 отдельных книжных изданий, Государственной премией РСФСР за сборник «Родительский дом» (1976) и орденом Трудового Красного Знамени к 75-летию (1988).

И боевитость, даже практически переселившись в последние десятилетия в деревню Спицыно на берегу Чудского озера, В. сохранил тоже – поставив, в частности, свою подпись в 1969 году под письмом заединщиков «Против чего выступает „Новый мир“?» (Огонек, 26 июля), а в 1990-м под «Письмом 74-х» литераторов с осуждением горбачевской перестройки и гласности.

Его книги и сейчас хоть не часто, но переиздаются, и, наверное, не зря. Ведь репутация репутацией, боевитость боевитостью, но в них действительно есть что-то, заставляющее вспомнить язвительно-сочувственную эпиграмму окрещенного «групповщиком» Михаила Дудина:

 
Искра божья случайно заронена
В непроглядную душу Воронина[636]636
  Двадцатый век в эпиграммах. С. 81.


[Закрыть].
 

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Современник, 1981–1982; Тихие люди: Повести и рассказы. Л.: Сов. писатель, 1989; Мы никому не мешали: Повести, рассказы. СПб.: Ист. иллюстрация, 1998; Рассказы и сказки. СПб.: Речь, 2013.

Лит.: Емельянов Л. Сергей Воронин: Очерк творчества. Л.: Сов. писатель, 1983.

Воронков Константин Васильевич (1911–1984)

Образцовый советский чиновник, В. служил и в ЦК комсомола, и в Комитете партийного контроля, и в Главном управлении трудовых резервов, и еще много где, а между делом писал сценарии, пьесы, повести и рассказы, по преимуществу для детей, читателями не слишком замеченные, но замеченные, надо думать, партийным руководством. Во всяком случае, именно В. после III съезда писателей (1959) поставили на ответственную должность оргсекретаря правления СП СССР.

Многие литераторы, в особенности когда В. вошел в полную силу, удивлялись: да откуда же он вообще взялся: этот «коренастый, широкочелюстный хамелеон»[637]637
  Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 206.


[Закрыть] или – можно ведь сказать и по-другому – этот «холеный, пожалуй, даже красивый, стриженный под полубокс» человек, который «несмотря на белые нейлоновые сорочки, казалось, был всегда одет в ежовскую гимнастерку»?[638]638
  Вознесенский А. На виртуальном ветру. С. 268.


[Закрыть] «Говорят, он появился среди писателей во время эвакуации архива, да так и прижился» (А. Вознесенский)[639]639
  Там же.


[Закрыть]. «Рассказывали мне, что когда-то Фадеев выбрал себе в любовницы одну из секретарш СП, тем самым она уже не могла вести простую техническую работу, и на подхват взяли прислужистого Костю Воронкова. Оттуда он вжился, въелся и поднялся» (А. Солженицын)[640]640
  Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 206–207.


[Закрыть].

Это слухи, конечно. И конечно, формально вся власть в «большом» Союзе принадлежала К. Федину. Но он всеми, и самим собой тоже, воспринимался как (полу)живой классик и, соответственно, как deus ex machina, так что по пустякам его не беспокоили, и за всей повседневной жизнью советских писателей надзирал именно В.

Приглядывал, в частности, за похоронами Б. Пастернака (запомнившись В. Каверину своим «неприятным, равнодушно-бабьим лицом»)[641]641
  Каверин В. Эпилог. С. 398.


[Закрыть], разбирал кляузы, командовал Литфондом, определял наказание для провинившихся перед властью, решал, кому из писателей можно позволить поездку за границу, а кому отказать. Главное же, разумеется, он ведал кадровыми вопросами, всеми вот этими назначениями и увольнениями, и, например, хроника уничтожения «Нового мира» в конце 1960-х – это еще и хроника мучительных переговоров А. Твардовского с В., при как бы устранившемся К. Федине.

Можно, словом, согласиться с А. Вознесенским, сказавшим, что В. «властью обладал огромной, перед ним пресмыкались»[642]642
  Вознесенский А. На виртуальном ветру. С. 268.


[Закрыть]. Поэтому, – спрашивает Г. Бакланов, –

мог ли он при такой должности не стать писателем? Писатель Воронков![643]643
  Справедливости ради надо сказать, что В. членом СП СССР стал еще в марте 1958-го, то есть более чем за год до своего назначения секретарем по организационным вопросам.


[Закрыть] Чтобы это осуществилось, предложил ему свои услуги Анатолий Алексин: он что-то написал, Воронков – соавтор, он же и организовал обоим премию имени Ленинского комсомола, поскольку был оттуда родом и связей не порывал[644]644
  Бакланов Г. Жизнь, подаренная дважды. С. 231.


[Закрыть].

Да, действительно, несколько пионерских книжек В. написаны им в соавторстве с А. Алексиным (Мы пишем из Артека. М.: Малыш, 1965; Человек с красным галстуком. М.: Малыш, 1972), и премию Ленинского комсомола они в 1970 году тоже получили вместе – за сценарий безвозвратно забытого ныне кинофильма «Право быть ребенком». Однако же среди соавторов В. побывали и его однофамилица Любовь Воронкова, и Филипп Наседкин, и… Твардовский. Да, да, и Твардовский, по крайней мере, одобривший сценическую композицию, в 1961 году составленную В. по поэме «Василий Теркин» для Театра имени Моссовета.

А полетел со своего поста В. уже в 1970-м, возможно потому, – предполагает Г. Бакланов, – что «лично ходатайствовал» за выезд Анатолия Кузнецова в Англию для работы над романом о II съезде партии, где тот попросил политического убежища и

вскоре он <на восемь лет> был пересажен в кресло замминистра культуры, что по незримой табели о рангах означало понижение. Как же было ему не стараться в новой должности? И он успел-таки запретить в Театре на Таганке спектакль «Живой» по повести Бориса Можаева и проделал это мастерски[645]645
  Там же. С. 231–232.


[Закрыть].

Других свидетельств о деятельности В. по руководству отечественной культурой у нас нет. Известно лишь, что в 1977 году он небольшой книжкой выпустил «Страницы из дневника» (М.: Сов. Россия), где нет решительно ничего, кроме панегириков родной советской власти и лично великому Федину[646]646
  «Ей, – напоминает Л. Лазарев, – было предпослано хвалебное предисловие Валентина Катаева, которое поражало откровенным, я бы даже сказал, наглым бесстыдством, поскольку он не мог не понимать, что за текст рекомендует читателям» (Лазарев Л. Записки пожилого человека. С. 462).


[Закрыть], а через год был отправлен доживать на вполне пенсионерскую тогда должность директора Театрального музея имени Бахрушина.