Текст книги "Оттепель. Действующие лица"

Галь Нора (Гальперина Элеонора Яковлевна) (1912–1991)

За границей Г. не побывала ни разу, на английском и французском – своих рабочих языках – практически никогда и ни с кем не разговаривала. Впрочем, и профессиональной переводчицей она стала только в возрасте за тридцать, хотя к сочинительству тяготела с ранней юности, даже под псевдонимами «деткор Нор-Галь» или «деткорка Норгаль» печатала стихотворения в детском журнальчике «Барабан» и «Пионерской правде» (1925–1927), а в годы обучения в МГПИ имени Ленина попробовала себя как прозаик – «Повесть о друзьях» (Молодая гвардия. 1935. № 3).

Дальше аспирантура, публикации статей о зарубежных писателях в журналах «Интернациональная литература», «Литературное обозрение», «Литературный критик», защита кандидатской диссертации о творчестве А. Рембо (1941), преподавание в Московском полиграфическом институте (1944–1945). И за переводы она взялась исключительно в видах заработка: шла война, «выбирать, – как рассказывает ее внук Д. Кузьмин, –

было не из чего, и в конце концов ей дали книгу на английском языке (которого она не знала) и сказали: «Переводите» (чего она прежде не делала). И она положила перед собой эту книгу и словарь, причем на первой странице, согласно ее собственным воспоминаниям, лезла в словарь и за словом has и за словом had, не зная, что это один и тот же глагол to have, – но к тому времени, когда она закончила переводить порученный ей роман (в итоге запрещенный цензурой и напечатанный через сорок лет)[679]679
  Речь идет о переводе романа Н. Шюта «Крысолов», впервые опубликованном в журнале «Урал» (1983. № 6).


[Закрыть], английским она владела[680]680
  Горалик Л. Частные лица: Биографии поэтов, рассказанные ими самими. М.: Новое издательство, 2013.


[Закрыть].

Вот Г. и занялась редактированием чужих переводов А. Дюма-отца, Ж. Ренара, Г. Уэллса, других классиков, в иных случаях вынужденно переписывая чуть ли не весь текст, раздражавший ее ошибками и пробелами. Так, в 1947 году согласившись освежить сделанный З. Вершининой еще в 1928-м перевод «Американской трагедии» Т. Драйзера, она практически полностью заменила его своей версией, и издательство поставило ее имя на титульный лист как сопереводчика.

Превратить объемистый роман этого, – как говорила Г., – «стилиста отнюдь не великого» в перл творения все равно не удалось, но выглядел он уже прилично и, многократно переизданный, кормил ее десятилетиями; на гонорары за «Американку», – как рассказывает Э. Кузьмина, дочь Норы Яковлевны, – была куплена квартира в писательском кооперативе у метро «Аэропорт» (1962).

1950–1970-е годы – счастливое время для советских переводчиков: густо выходили не только авторские или коллективные сборники, но и многотомные собрания сочинений зарубежных писателей, готовилась 200-томная «Библиотека всемирной литературы», так что и фантастическая работоспособность Г., и ее высочайшая квалификация были очень востребованы. Она, нередко в соавторстве, создавала новые русские версии произведений Диккенса, Брет Гарта, Э. По, Дж. Лондона, Э. Войнич, однако ее, – вспоминает Р. Облонская, – «прежде всего интересовал мир современный. Писатели, отражающие мироощущение человека двадцатого века, их манера письма были ей всего ближе, интереснее. „Я двадцатница“, – часто говорила Н. Я.»[681]681
  Облонская Р. О Норе Галь // Нора Галь. Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. Цит. по: http://www.vavilon.ru/noragal/oblonsk.html.


[Закрыть].

И счастье, что в ее руки однажды полуслучайно попал «Маленький принц» А. де Сент-Экзюпери. Тоненькую книжку с иллюстрациями самого автора Г. перевела мгновенно, а напечатать сумела только через год: «Новый мир» отказался воспроизводить рисунки Сент-Экса, другие журналы были смущены его абстрактным гуманизмом, так что сказка о малыше, его друзьях и недругах появилась только в «Москве» (1959. № 8), чтобы, понятая как одна из эмблем Оттепели, тут же стать необыкновенно популярной.

За книги французского романтика схватились и другие переводчики, но в сознании публики слава открывателя А. де Сент-Экзюпери останется у Г.: «Планета людей» (1963), «Письмо заложнику» (1972), эссеистика, воспоминания и письма. Как литературные события будут отныне восприниматься практически все ее крупные переводы: романы «Смерть героя» Р. Олдингтона (1961), «Убить пересмешника» Х. Ли (Иностранная литература. 1963. № 3–4; совместно с Р. Облонской), «Посторонний» А. Камю (Иностранная литература. 1968. № 9), «Поющие в терновнике» К. Маккалоу (1980), «Сад радостей земных» Д. К. Оутс (1993) и в этом же ряду «Корабль дураков» К. Э. Портер, переведенный еще в 1976-м, но увидевший свет только в 1989 году. Что же касается любителей фантастики, то они уж точно обязаны Г. знакомством с Р. Брэдбери, А. Азимовым, У. Ле Гуин, Р. Шекли, К. Саймаком, многими другими англо-американскими мастерами.

А в переводческой, и только ли в переводческой, среде за Г. закрепилась репутация арбитра вкуса – в особенности после выхода книги «Слово живое и мертвое» (1972), которая до сих пор переиздается и, соответственно, читается. В ней нет политики, хотя Г., – как вспоминает А. Раскина, – конечно,

не питала никаких иллюзий насчет Советской власти. Но, осуждая творившиеся вокруг беззакония, она не была диссидентом, не участвовала в публичных протестах. Придерживалась принципа: каждый должен делать свое дело на своем месте – то, что он лучше может и умеет[682]682
  Раскина А. На первом месте // Там же. Цит. по: http://www.vavilon.ru/noragal/raskina.html.


[Закрыть].

Вот она его и делала, находя одобрение и поддержку не у власти, а у нескольких поколений читателей. И у верных друзей – от коллег-переводчиков В. Топер, М. Богословской и Н. Дарузес (это они еще в 1957 году дали Г. рекомендации в Союз писателей) до Ф. Вигдоровой (это она ходила по редакциям с обрусевшим «Маленьким принцем»), А. Аникста, Л. Разгона и М. Чудаковой.

Прах Норы Яковлевны покоится сейчас в колумбарии нового Донского кладбища Москвы. Но где-то в глубинах космоса плывет малая планета Норагаль, и живет память – в переизданиях ее «Слова живого и мертвого» (1975, 1979, 1987, 2001, 2003, 2007, 2011, 2012, 2015, 2021), в книгах замечательных писателей, которые Г. привела в Россию, в премии ее имени, что с 2012 года присуждается за лучшие переводы короткой англоязычной прозы.

Соч.: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. М.: Арго-Риск, 1997; Голоса Пространства: Избранная фантастика в переводах Норы Галь. М.: Новатор, 1997; Звезда по имени Галь. Заповедная зона: Сб. фантастических рассказов. М.: Мир, 1999; Апрель в Париже: Зарубежная новелла в переводах Норы Галь. М.: Рудомино, 2012; Нора Галь: Мама Маленького принца. М.: АСТ, 2019.

Ганичев Валерий Николаевич (1933–2018)

Выпускник истфака Киевского университета (1956), Г. всю первую часть жизни был связан с молодежной печатью. Ей были посвящены его кандидатская (1972) и докторская (1977) диссертации, в этой же сфере он и работал: инструктор ЦК ВЛКСМ и замзав отдела по вопросам печати (1960–1964), заместитель главного редактора журнала «Молодая гвардия» при А. Никонове (1964–1965)[683]683
  «Честно говоря, – вспоминает Г., – он над моей головой поработал. Потому что все мы широкого фронта интернационалисты – дружба, патриотизм. А он сказал: «Вот это является частью русской истории, а это частью русской культуры. Это вы изучите тоже». Он вплетал это все в советскую систему» («Наш патриотизм шел от Победы»: Беседа В. Ганичева и А. Степанова // Старейшины. 2016. Декабрь. https://ruskline.ru/rnl_tv/2016/dekabr/22/nash_patriotizm_shel_ot_pobedy_beseda_s_rossii_valeriem_ganichevym/).


[Закрыть], при С. Павлове заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ (1965–1968), где, – по словам М. Лобанова, – в своем «номенклатурном положении он мог поддержать тех, кто противостоял космополитическому, под видом интернационализма, нашествию»[684]684
  Лобанов М. Просветитель // Наш современник. 2003. № 8.


[Закрыть], директор издательства «Молодая гвардия» (1968–1978), главный редактор газеты «Комсомольская правда» (1978–1980).

Карьера шла на взлет, и в кругу единомышленников Г. все увереннее прочили на роль нового Суслова. Может быть, и выдавая желаемое за сущее, однако же не без оснований, так как, – говорит С. Семанов, – «он обладал двумя необходимейшими качествами политического деятеля – решительностью и умением прикрыть реальные дела бюрократической стеной»[685]685
  Вадим Кожинов: сто рассказов о великом русском. С. 170.


[Закрыть]. И еще – Г. был очень инициативен. Во всяком случае, это он, – по его собственному признанию, – «подготовил»[686]686
  См.: Сегень А. «Русский писатель не может не быть православным»: Беседа с писателем Валерием Ганичевым. 2014. 1 августа // http://www.pravoslavie.ru/72660.html).


[Закрыть], то есть написал текст обращения «Берегите святыню нашу», которое, выйдя в «Молодой гвардии» за подписями С. Коненкова, П. Корина, Л. Леонова (1965. № 5)[687]687
  Рассказав в мемуарах о том, что «Корин, правда, не очень жаловал наше патриотическое движение. Кабы чего не вышло, что могло бы испортить его карьеру уважаемого советского художника!», и о том, что Леонов при упоминании его имени предостерегал: «Не слушайте Глазунова, он заведет не туда», – И. Глазунов добавляет: «Интересный факт: когда мы готовили статью ‹…› за подписями Корина, Леонова и Коненкова, они ставили подписи с тяжким вздохом. „Деточка, подпиши статью, – убеждала Сергея Тимофеевича его супруга Маргарита Ивановна, – и ребята правильно пишут. И Коненков подписал“» (Глазунов И. Россия распятая. Т. 2. С. 727–728).


[Закрыть], было прочтено как первый манифест пробуждавшегося русского национализма.

Именно прочтено, даже угадано, так как никакой агрессивности в этом обращении, разумеется, не было, как не было ее и в программных документах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК), созданного при деятельном участии Г. в июле того же года. Благородная идея спасать разрушающиеся монастыри и храмы, сохранять наследие старины и национальные традиции воодушевила многие тысячи людей, но, как и следовало ожидать, самыми голосистыми среди них стали убежденные борцы отнюдь не с бесовской советской властью, а с жидомасонским засильем и вестернизированными, то есть либеральными, тенденциями в оттепельной культуре.

Г. в числе публичных спикеров движения, которое назовут национально-патриотическим, тогда не засветился. Его стихия – оргработа, селекция и подбор кадров по принципу идеологической близости, этнического и мировоззренческого родства. Как в издательстве «Молодая гвардия», где, – свидетельствует М. Лобанов, – «при Ганичеве обновился состав заведующих редакций, во многом изменились ориентиры издательства в сторону антисионистской, антимасонской тематики, национально-патриотических проблем, традиционных ценностей русской культуры»[688]688
  Лобанов М. Просветитель // Наш современник. 2003. № 8.


[Закрыть], а соответственно стал другим и круг наиболее желанных авторов. Так и в «Комсомольской правде» – «может быть, – вспоминает Г., –

я был первым русским редактором в этой газете. Но дело в том, что у них была своя специфика: действительно, она была пацифистской, действительно, непатриотической, действительно, там не было русских писателей. Когда я пришел, то где-то 200, а то и больше русских писателей впервые появилось на ее страницах. И Анатолий Иванов, и Василий Белов, там и Бондарев, там и Владимир Фирсов.

Поворот был столь решительным, что едва ли не все звезды «Комсомолки» из нее бежали, по преимуществу в «Литературную газету». Но и век реформатора был недолог: власть в брежневские времена строго держалась трамвайного правила «Не высовываться», и Г. убрали подальше – в «Роман-газету» со штатом из пяти человек.

Опала, конечно. Ссылка. Однако, – рассказывает Г., –

я и не собирался никому жаловаться. Хотя борьба за русское начало во властных и политических структурах для меня заканчивалась, никто не мешал пока мне осуществить ее в других местах. Возможно, литературное поле было самым лучшим из них[689]689
  Карев И. Писатель, редактор, русофил: Умер Валерий Ганичев // Аргументы и факты. 2018. 8 июля.


[Закрыть].

И действительно, – продолжим цитату, –

первое, что я сделал (на посту главного редактора «Роман-газеты»), – это предложил издать Василия Белова… И пошло! В «Роман-газете» мы стали издавать массу значительных народных писателей… «Роман-газета» – целый период моей жизни – большой, очень важный…

Еще и потому важный, что именно тогда Г., еще в 1976 году принятый в Союз писателей, стал наконец-то писать свои книги: «Тульский энциклопедист» – биографию просветителя А. Болотова, «Росс непобедимый» – роман о выходе России к берегам Черного моря, «Державница» – жизнеописание матушки государыни Екатерины II и – под разными названиями – целую серию трудов об адмирале Ф. Ушакове.

Заметными литературными событиями эти книги не стали, но напомнили и о стойкости великодержавных убеждений автора, и о его деловых качествах, так что в 1994 году Г. избрали председателем правления Союза писателей России, которым он и управлял чуть ли не до самой своей кончины. Стал членом пяти, как минимум, самопровозглашенных академий, вошел, естественно, в члены редколлегий почти всех изданий СПР, получил, опять же естественно, почти все его ведомственные премии и другие знаки отличия.

Об истории этого Союза – единомышленники обычно называют его патриотическим, а противники «фашистским» – еще будут, вне сомнения, написаны академические исследования. Подождем, а пока скажем только о том, что коммунист Г. решительно повел курс на сближение своей организации с Русской Православной Церковью: в 1993 году выступил одним из учредителей и заместителем главы Всемирного Русского Народного Собора, добивался и добился-таки канонизации местночтимого святого Федора Ушакова (2001), неизменно подчеркивал, что «русский писатель не может не быть православным»[690]690
  «Русский писатель не может не быть православным»: С В. Ганичевым беседовал А. Сегень // Православие. Ru. 2014. 1 августа. http://www.pravoslavie.ru/72660.html.


[Закрыть]. Так что к орденам Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», Почета (2006) и Дружбы (2008) прибавились церковные награды, а к премии Ленинского комсомола за работы по истории ВЛКСМ и международного молодежного движения (1978) еще и Патриаршая литературная премия (2014).

Соч.: Листая версты дней. М.: Вече, 2013; О русском. М.: Ин-т русской цивилизации, 2013.

Герман Юрий Павлович (1910–1967)

Бывает, что слава сына затмевает в массовом сознании славу его отца. Таков случай Арсения и Андрея Тарковских. В том же ряду и случай Юрия, Алексея-сына и Алексея-внука Германов.

Между тем и основатель династии, сдвинутый ныне в тень, заслуживает нашего внимания – уже потому, что в 1950–1960-е годы он был одним из тех, чьи книги пользовались ажиотажным читательским спросом.

Начал Г. рано – как водится, стихами и рассказом «Варька» в газете «Курская правда», в 17 лет сочинил роман «Рафаэль из парикмахерской», который вышел в 1931-м, почти одновременно с новым романом «Вступление» про американского ученого, нашедшего счастье в Стране Советов. Правда, если на «Рафаэля» обратили внимание только польщенные парикмахеры, то по «Вступлению» ударили тут же: одна из ленинградских газет назвала роман вылазкой классового врага, а «Литературная газета» разнесла его в статье «Вступление попутчика». И плохи были бы дела молодого писателя, не заяви М. Горький, что этот роман, «несмотря на многие недостатки», «прекрасная книга» (Правда, 6 мая 1932). Все враз поправилось: роман переиздали, В. Мейерхольд поставил его инсценировку на сцене ГосТиМа (1933), а Г., хотя и с правами совещательного голоса, пригласили на I съезд советских писателей (1934).

Потекли будни, вполне праздничные. Г. изобличил германский фашизм в повести «Бедный Генрих» (1934), выпустил семейно-бытовой роман «Наши знакомые» (1936), написал сценарий для ставшего популярным фильма «Семеро смелых» (1936), напечатал в журналах повести о работниках уголовного розыска «Лапшин» (Звезда. 1937. № 12), «Алексей Жмакин» (Литературный современник. 1937. № 10; 1938. № 9), отдал щедрую дань советской агиографии серией рассказов о великом гуманисте Ф. Дзержинском (1938) и был, соответственно, при первой же «раздаче слонов» награжден орденом Трудового Красного Знамени (1939). Войну он прошел фронтовым журналистом без сучка и задоринки, получив майорское звание, ордена Красной Звезды (1944) и Отечественной войны 2-й степени (1946).

Высокий писательский статус подтвердила Сталинская премия 2-й степени за сценарий биографического фильма «Пирогов» (1948). Хотя примерно тогда же у Г. начались и серьезные неприятности. Сперва он был недобро помянут в постановлении ЦК «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» как автор подозрительно хвалебной рецензии «О рассказах М. Зощенко» (Ленинградская правда, 8 июля 1946)[691]691
  Сталин и космополитизм: Документы Агитпропа ЦК КПСС. 1945–1953. М.: МФД: Материк, 2005. С. 69.


[Закрыть]. И хуже того – в 1949-м, когда борьба с безродными космополитами вступила в острую фазу, начал в «Звезде», где заведовал отделом прозы, приступил к публикации начальных глав собственной повести «Подполковник медицинской службы», где ничто не нарушало каноны социалистического реализма, но главный положительный герой был «провокационно» назван доктором Левиным.

Опомнились, правда, сразу: публикацию прервали на первом же номере, а в третьем напечатали и покаянное письмо автора, и комментарий редакции, признавшей свою грубую ошибку. Помогло, однако, не очень – Г. сгоряча даже исключили из Союза писателей, через несколько дней, после вмешательства А. Фадеева, правда, восстановили[692]692
  «В это время, – рассказывает А. Герман, – сильно пил Фадеев, у него же были запои, все это знали, и вот, когда Фадеев протрезвел, он спросил: „Что, значит, было?“ Ему доложили: „Вот, у нас Германа исключили“. Фадеев приказал: „Немедленно вернуть его обратно“ (Модель Л. Юрий Герман: Жизнь писателя глазами современников. Часть 2-я // Камертон. 2020. 10 июня. https://webkamerton.ru/2020/06/yuriy-german-zhizn-pisatelya-glazami-sovremennikov-chast-2-ya-0.


[Закрыть], но, – вспоминает А. Герман, – «что сделали с папой, не поддается описанию: с ним все издательства расторгли договоры»[693]693
  Там же.


[Закрыть], имущество пришлось распродавать, а от крохотной дачи в Комарове отказываться.

Переводы, работа на заказ выручали мало. Вернуть доверие власти могло только либо что-нибудь колхозно-заводское, либо вошедшее тогда в моду обращение к священным страницам русской истории, и Г. пишет огромный роман «Россия молодая» (1952) о петровской эпохе – пафосный, конечно, но увлекательный, хорошо написанный и до сих пор хорошо читающийся.

А тут время повернуло к Оттепели, которую Г. прожил в общем-то уже беспечально. Даже, соблазненный надеждами XX съезда, в апреле 1956-го подал заявление в партию[694]694
  Как вспоминает Д. Данин, Герман ночью позвонил ему: «„Я принял решение. Мы наконец вступаем в семью европейских народов! И я вступаю в партию!“ ‹…› Юраша – человек-праздник – был беспартийнейшим из беспартийных. Строгая система догм – это было не для него. Он любил жизнь. Бремя уставных предписаний не для него. Он любил жизнь. Отправление нормативных обязанностей – не для него. Он любил жизнь. И ей-богу, правящей партии делало честь, что она сумела ввести в соблазн такую бескорыстную и правдолюбивую натуру…» (Данин Д. Бремя стыда. С. 281).


[Закрыть], стал кандидатом и в 1958 года полноправным членом КПСС. Пользовался расположением А. Ахматовой и Д. Шостаковича, дружил с Е. Шварцем, О. Берггольц, Д. Граниным, Г. Козинцевым, И. Хейфицем, Н. Черкасовым, А. Райкиным, другими первыми фигурами эпохи. «Подполковника медицинской службы» наконец-то выпустили отдельной книгой (1956), пошли другие переиздания, и новые произведения писались тоже. Среди них «милицейский» роман «Один год» (1960) и постепенно собравшиеся в трилогию о враче Владимире Устименко романы «Дело, которому ты служишь» (1958), «Дорогой мой человек» (1962), «Я отвечаю за всё» (1965).

Событием в «высокой» литературе эти романы, вероятно, не стали, правительственных наград не снискали и вообще проходили по разряду беллетристики, зато читали их взахлеб, как взахлеб смотрели и снятые по сценариям Г. фильмы «Дело Румянцева» (1956), «Дорогой мой человек» (1958), «Верьте мне, люди» (1964), «Дай лапу, Друг!» (1967).

В кино память об этом великолепном сюжетчике, мастере отточенных диалогов, собственно, и осталась: помнятся и снятые уже после преждевременной кончины Г. «Наши знакомые» (1968), девятисерийный телефильм «Россия молодая» (1981), а «Торпедоносцы» С. Арановича (1981), «Проверка на дорогах» (снят в 1971, выпущен на экраны только в 1986) и «Мой друг Иван Лапшин» (1985) по праву вошли в состав отечественной киноклассики.

Соч.: Собр. соч.: В 6 т. Л.: Худож. лит., 1975–1977.

Лит.: Левин Л. Дни нашей жизни: Книга о Ю. Германе и его друзьях. М.: Сов. писатель, 1981; Колганов В. Герман, или Божий человек: Юрий Герман, Алексей Герман, Алексей Герман-младший.

Герштейн Эмма Григорьевна (1903–2002)

«У меня нет биографии. ‹…› Вот так сложилось», – сказала уже в старости Г., и ее долгий жизненный путь событиями действительно беден: в тюрьме она не отсидела, карьеру не сделала, в знаменитости не вышла, семью не завела. Начиная с ранней юности и до самой смерти не покидала надолго Москву, где, окончив трехлетний курс по отделению языка и литературы факультета общественных наук МГУ (1924), если и работала, то на должностях все больше незаметных: в газете «За индустриализацию» (1926–1927), делопроизводителем в тресте «Утильсырье» (1927–1928), личным секретарем О. Д. Каменевой, которая, как и ее сановный некогда муж, к тому времени уже «впала в ничтожество» (1929–1930)[695]695
  Герштейн Э. Вблизи поэтов. С. 622.


[Закрыть].

Больше записей в трудовой книжке Г. по сути и не было. Перебивалась как машинистка-надомница разовыми заработками, чуть позднее на условиях сдельной оплаты разбирала архивы в Гослитмузее, других бумагохранилищах – словом, всю жизнь едва сводила концы с концами[696]696
  «Э. Герштейн, – как вспоминает Л. Чуковская, – долгие годы жила на случайные заработки, друзья – в том числе и я – пытались приискать ей работу более или менее постоянную» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 56).


[Закрыть], а жила совсем другим. Тем, что в 1928 году она в санатории «Узкое» полуслучайно познакомилась с О. Мандельштамом и его женой и, спустя некоторое время, стала «своей» в кругу А. Ахматовой и Б. Пастернака, М. Петровых и Л. Чуковской, Б. Эйхенбаума и В. Шкловского.

На каких правах? Хотелось бы думать, что на правах друга. Однако, при всем коленопреклоненном почитании мандельштамовских стихов, природную обидчивость ли, чувство ли собственного достоинства со счетов не сбросишь, и уже в самом начале отношений для Г. «стало слишком очевидным, что Мандельштамы хотят иметь во мне не друга, не соратника, не почитателя поэта, а раба, полностью отрекшегося от своей личности и от своей жизни»[697]697
  Герштейн Э. Вблизи поэтов. С. 109.


[Закрыть]. Да и Н. Харджиев, десятилетиями по-дружески опекавший Г., не упустит, – как она рассказывает, – возможности напомнить: «„Почему-то к вам все относились, как к чему-то низшему“. Я не доросла, значит, ни до Харджиева, ни до Надьки[698]698
  Н. Я. Мандельштам.


[Закрыть]. Вот они все такие»[699]699
  Герштейн Э. Вблизи поэтов. С. 11.


[Закрыть].

Увы, они – поэты, харизматики и эгоцентристы – в самом деле такие. Так что можно либо благоразумно отойти в сторону, либо действительно им служить, и Г. служила бескорыстнее и преданнее, чем кто-либо. Могла бы жестоко пострадать, когда Мандельштам на допросе упомянул ее среди тех, кому он читал свою самоубийственную антисталинскую инвективу. Но, Бог милостив, не пострадала[700]700
  «„Изолировать, но сохранить“, – такова была директива. Это избавило всех нас от привлечения к делу» (Там же. С. 88).


[Закрыть], и значит, по-прежнему спасала его рукописи, и значит, – рассказывает Г., – «как только я получила первые деньги, я поехала в Воронеж» – к сосланному и уже обреченному Мандельштаму.

Да и ее одна на всю жизнь любовь к Л. Гумилеву, которую сама же Г. назовет «лишней», что как не служение? Ведь с самого же начала было понятно, что самоуверенный красавец и сердцеед, к тому же еще и на девять лет моложе Эммы Григорьевны, взаимностью на чувства «этой дурнушки» не ответит. Так что знала она все, обо всем догадывалась, но десятилетиями боролась за его освобождение, вернее за череду его освобождений из тюрем и лагерей с такой самоотверженностью, что… лучше воздержаться от комментариев.

А сказать о том, что сжатые, будто пружина, интеллект и темперамент Г. толкали ее и к поиску самостоятельного поля деятельности. Сначала она по совету А. Ахматовой занялась изучением биографии Н. Гумилева («Нелегально, конечно. Ну, не то чтобы нелегально, но – не для публики, даже не для знакомых»)[701]701
  Эмма Герштейн: цитаты из жизни // Новая Юность. 2015. № 1.


[Закрыть]. А потом – по советам на этот раз Б. Эйхенбаума и Н. Харджиева – перед Г. на всю уже жизнь «приоткрылась дверь в мир исследовательской работы, совершенно незнакомой публицистам, пропагандистам и авторам исторических романов»[702]702
  Герштейн Э. Вблизи поэтов. С. 388.


[Закрыть]. В январе 1936 года она делает в Пушкинском Доме первый доклад о «кружке шестнадцати», в который входил юный Лермонтов, в январе 1938-го печатает статью о некрасовском «Современнике» в журнале «30 дней», в апреле того же года читает доклад в Лермонтовской комиссии Института мировой литературы…

Работы, как и в дальнейшем, неброские, но все, как говорится, на сливочном масле, на источниках, впервые вводимых в научный оборот, так что ее стали называть «поэтом архивов»[703]703
  Там же. С. 400.


[Закрыть], и В. Шкловский, отметивший, что Г. «не пишет книги о книгах, а находит новый ход», подытожил: «Это и есть писатель, то есть первоисточник, а не обработчик»[704]704
  Там же. С. 483.


[Закрыть].

Сказано это было в мае 1943 года, когда Г. в очередной раз отказали в приеме в Союз писателей, несмотря на самые лестные рекомендации Б. Эйхенбаума, Н. Бродского, И. Андроникова, М. Цявловского[705]705
  См. письмо Г. к Н. Мандельштам от 7 июня 1943 года (Место в сердце, или В чем секрет вечных дружб? / Публ. П. Нерлера // Наш современник. 2015. № 114. http: www.nasledie-rus.ru/podshivka/11405.php.


[Закрыть]. Ходатайство В. Шкловского не сработало тоже, так что Г. на птичьих правах и, – как заметила А. Ахматова, – в положении «хуже худого»[706]706
  Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 130.


[Закрыть] пришлось прожить еще два десятилетия: в годы войны недолгая служба секретарем у К. Чуковского и опять обрыдшая до смерти машинопись, опять архивы, опять редактирование чужих статей и редкие собственные публикации.

Пока не вышла наконец вынянченная книга «Судьба Лермонтова» (1964) и пока – благодаря личной просьбе А. Ахматовой – не был получен членский билет Союза писателей (1965)[707]707
  Как свидетельствует Л. Чуковская, руководивший тогда Московской писательской организацией «С. С. Наровчатов долгое время всячески сопротивлялся приему Э. Г. Герштейн в Союз (хотя рекомендатели ее Анна Ахматова, Ираклий Андроников и Корней Чуковский). Когда же Сергей Сергеевич стал постоянным посетителем Анны Андреевны и она обратилась к нему с соответствующей просьбой – он заявил в Союзе, что перечитал заново работу Э. Г. Герштейн и во втором чтении ее книга о Лермонтове представилась ему ценной. После этого, в 1965 году, Э. Герштейн в Союз Писателей была беспрепятственно принята» (Там же. С. 451).


[Закрыть], а с ним и право купить пусть однокомнатную, зато отдельную квартиру в писательском кооперативе. Богаче она не стала, и круг восторженных почитателей вокруг нее не образовался, как образовался он, например, в Питере вокруг Л. Гинзбург, ее практически ровесницы. Однако можно было выдохнуть и чувствовать, что не только она защищает своих друзей, но и за нее вступятся в случае нужды. Так случилось, правда, только однажды – когда на ее статью «Вокруг гибели Пушкина» (Новый мир. 1962. № 2) кочетовский «Октябрь» откликнулся глумливым фельетоном В. Назаренко «В покоях императрицы» (1962. № 5), и честь Г. отстояли И. Андроников (Литературная газета. 26 мая 1962 года), и А. Ахматова, которая мало того что написала реплику в «Новый мир» (1962. № 7), так еще и подкрепила свою подпись именами авторитетных Вс. Иванова, С. Бонди и С. Маршака.

Жила Г., – как вспоминают друзья и соседи, – вроде бы неунывающе мирной пенсионеркой[708]708
  «Эмма не имеет обыкновения жаловаться, хотя жизнь бьет и бьет ее», – написала Л. Чуковская (Там же. С. 132), и это же подтверждают все, кто имел счастье знать Г.


[Закрыть], хотя новостями, конечно, интересовалась и даже в июне 1967 года подписала коллективное письмо IV съезду писателей с протестом против цензуры и в защиту А. Солженицына. С диссидентами и гостями из-за кордона, впрочем, не якшалась, ни в чем предосудительном замечена более не была и лишь в 1986 году издала в Париже книгу «Новое о Мандельштаме. Главы из воспоминаний. О. Э. Мандельштам в воронежской ссылке (по письмам С. Б. Рудакова)».

Название академически непритязательное, но содержание взрывное, можно даже сказать скандальное, многое меняющее в нашем представлении и о Мандельштаме, и о тридцатых годах, так что уже ближе к концу века ей из Петербурга сначала написал, потом позвонил поэт и (тогда) издатель Н. Кононов с предложением выпустить в свет полноценные мемуары.

От таких предложений не отказываются, но Эмме Григорьевне было уже хорошо за девяносто, и Н. Кононову в течение года пришлось раз за разом приезжать в Москву, жить там подолгу, чтобы, соединяя сохранившиеся, оказывается, записи еще довоенных лет с уже готовым очерком «Лишняя любовь» (Новый мир. 1993. № 12) и с новыми важными добавлениями, выстроить объемную книгу, которая принесла Г. оглушительную славу, премии и «Малый Букер», и «Антибукер» одновременно (1998), тысячи обид и тысячи восторгов.

Что ж, иногда в России действительно надо жить очень долго, чтобы и в столь почтенном возрасте проснуться вдруг настоящим писателем, в полную меру реализовавшим свой дремавший десятилетиями литературный потенциал. И чтобы, похоронив всех, кого ты любил и кого ты ненавидел, вынести окончательный приговор и им, и всей эпохе.

Впрочем, окончательный ли? Назвав как-то Эмму Григорьевну «злой»[709]709
  Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 39.


[Закрыть], А. Ахматова и тут не ошиблась. Книга у Г. вышла и в самом деле беспримерно злой, до несправедливости пристрастной и очень-очень женской – во всяком случае, сводя счеты с «ничтожеством» и «сатанисткой»[710]710
  Эмма Герштейн: цитаты из жизни // Новая Юность. 2015. № 1.


[Закрыть] Надеждой Яковлевной Мандельштам, она не забывает отметить у своей врагини «заметную кривизну ног»[711]711
  Герштейн Э. Вблизи поэтов. С. 16.


[Закрыть], обожаемую, казалось бы, Анну Андреевну Ахматову упрекает в наклонности к «пиршествам тщеславия»[712]712
  Там же. С. 777.


[Закрыть], а в Ольге Всеволодовне Ивинской видит только «хорошенькую, но слегка увядшую блондинку», «беленькие носочки» у которой были иногда «забрызганы грязью»[713]713
  Там же. С. 778.


[Закрыть].

Сопоставляя то, что, враждуя друг с другом, передали нам в своих воспоминаниях все эти великие старухи, историки литературы отмечают и предвзятость, и противоречия, и ошибки памяти. А мы… Мы читаем их книги, и мемуары Г. здесь в самом первом ряду, еще и как увлекательные романы, «в которых отразился век и современный человек изображен довольно верно».

«Кроме литературы, у нее не было другой жизни», – говорит С. Надеев, последний помощник Эммы Григорьевны[714]714
  «Кроме литературы, у нее не было другой жизни»: Эмма Герштейн в воспоминаниях Сергея Надеева // Colta.ru. 2018. 29 июня. https://www.colta.ru/articles/literature/18486-krome-literatury-u-nee-ne-bylo-drugoy-zhizni?page=2.


[Закрыть]. Поэтому, разбудив память, она работала едва ли не до последнего дня и, когда уже не в силах была писать, надиктовывала страницы, которые и при ее жизни, и после кончины с благодарностью принимал к публикации журнал «Знамя» (1998. № 2; 1999. № 10, 2002. № 1; 2002. № 8).

Потому что в них всё правда. И всё литература.

Жаль вот только, что научного, текстологически точного и тщательно откомментированного издания мемуаров Г. пока еще нет.

Соч.: Судьба Лермонтова. М.: Сов. писатель, 1964; То же. М.: Худож. лит., 1986; Мемуары. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998; М., 2002; Память писателя: Статьи и исследования 30–90-х годов. СПб.: ИНАПРЕСС, 2001; Вблизи поэтов. Мемуары: Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Лев Гумилев. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.