Текст книги "Оттепель. Действующие лица"

Богомолов Владимир Осипович (1924–2003)[406]406
  В. Левитес, своей «строго засекреченной» возлюбленной, ставшей впоследствии его помощницей и подругой, Б. сообщил, что он «родился в 1926 году» (Левитес В. «Хорошие слова»: Тридцать четыре года рядом с Владимиром Богомоловым (о нем и немного о себе) // Знамя. 2013. № 12). Эта же дата повторена и в ряде биографий писателя.


[Закрыть]

Жизнь Б. полна загадок. Не вполне ясна даже его подлинная фамилия: то ли он – по отчиму? по отцу? – Войтинский, то ли Богомолец, то ли на самом деле Богомолов. И о том, был ли он фронтовиком, служил ли в СМЕРШе и в контрразведке МГБ СССР, был ли награжден боевыми орденами[407]407
  В Википедии упомянуто, что Б. был «награжден орденами и медалями, шесть боевых наград, включая четыре (пять) боевых ордена», тогда как в Центральном архиве Министерства обороны содержатся сведения только о медали «За Победу над Германией», которую лейтенант Б. получил уже в октябре 1947 года по представлению Управления контрразведки МГБ Дальневосточного военного округа на территории Южного Сахалина.


[Закрыть], сиживал ли, наконец, в тюрьме (по одной версии – в конце войны во Львове вместе с оуновцами, по другой – после войны на Дальнем Востоке), тоже до сих пор спорят. Обнародованные документы конфликтуют между собою, личные свидетельства писателя в важных деталях не совпадают друг с другом, воспоминания современников предлагают самые различные версии[408]408
  См. об этом: Кучкина О. «Момент истины» Владимира Богомолова // Нева. 2006. № 1.


[Закрыть]. Во всяком случае, положенного всем ветеранам ордена Отечественной войны он в 1985 году не получил, в официальном справочнике «Отчизны верные сыны. Писатели России – участники Великой Отечественной войны» (М., 2000) его биографии нет, и на портале «Память народа» данные слишком скупы. Утверждают даже, что Б. неизменно избегал необходимости заполнять личный листок по учету кадров: в Союз писателей, несмотря на постоянные приглашения, так и не вступил[409]409
  Действительно, – подтверждает сам Б. – «в 1959–76 гг. меня и впрямь не раз приглашали вступить в эту организацию; устно и письменно ко мне обращались по поводу членства Г. Березко, С. Щипачев, Л. Соболев, Ю. Бондарев, К. Симонов, С. Смирнов, С. Наровчатов – эти люди в разное время были руководителями или секретарями Союзов писателей России, СССР или Московского отделения. В середине 70-х годов Ю. Бондарев дважды предлагал оформить меня членом Союза без прохождения приемной комиссии – „решением Секретариата“. В каждом случае я вежливо благодарил и с еще большей вежливостью отказывался».


[Закрыть], отказался получить орден Трудового Красного Знамени (1984) и премию «За достойное творческое поведение в литературе» имени А. Синявского (2001). Что говорить, если и его сын, родившийся в 1956 году, был зарегистрирован Суворовым по фамилии матери[410]410
  Сына при рождении звали Александром. Однако, – как свидетельствует В. Левитес, – «по словам Вл. Ос., свое первое произведение, рассказ „Иван“, он посвятил сыну, уже тогда решив по достижении мальчиком совершеннолетия изменить ему имя и назвать Иваном. С матерью Саши жил он очень короткое время. Это была генеральская семья со своим властным главой, вписаться в нее Вл. Ос. не сумел. Разошлись.
  Саша часто бывал у своей бабушки Надежды Павловны, матери Вл. Ос., жившей вместе с дочерью Екатериной Михайловной. Они сообщали отцу о дне предстоящего Сашиного визита и о том, в чем ребенок в данный момент нуждается. Все заказы отец аккуратно выполнял и тоже старался к ним в этот день приехать. Таким образом, он довольно часто виделся с сыном, и у них был хороший близкий контакт.
  Окончив школу, мальчик превратился в Ивана» (Левитес В. «Хорошие слова» // Знамя. 2013. № 12).


[Закрыть].

Сюжет, что называется, для конспирологического романа. Но пока этот роман не написан, скажем о том, что не вызывает сомнений: уже дебютный рассказ «Иван» (Знамя. 1958. № 6)[411]411
  Прислушаемся к рассказу самого Б.: «Сделал три экземпляра, один оставил себе, два послал в „Знамя“ и в „Юность“. В то время жил под Москвой, в Москву приезжал раз в неделю мыться. В один из приездов – звонок от Кожевникова из „Знамени“ и водитель с запиской от Катаева из „Юности“. С разницей в полтора часа. За эти полтора часа успел побывать в „Знамени“ и согласиться на публикацию. Потом бродил по бульварам в худом плащишке, не зная, что делать. В „Юности“ Катаев встретил словами: приветствую ваше появление в литературе. Спустя пару минут добавил: я, автор „Сына полка“, при своих подчиненных не стесняюсь сказать, что мои розовые сопли, мой социалистический сюсюк ничего не стоят по сравнению с вашей вещью. ‹…› Автор сидел в своем синем плащишке, и чем больше слышал похвал, тем ниже опускал голову. Наконец последовал вопрос: в чем дело, у вас что-то случилось? Ответ: случилось, рассказ уже отдан в „Знамя“. Какой поднялся крик, принесли договор, убеждали подписать, обещали, что проснется знаменитым. Он не подписал, не мог изменить слову» (Кучкина О. «Момент истины» Владимира Богомолова // Нева. 2006. № 1).


[Закрыть] был оценен как прорывный, и снятый по нему А. Тарковским фильм «Иваново детство» (1962), хоть и не стал одним из лидеров проката в СССР, но получил главные призы на международных кинофестивалях в Венеции (1962), Сан-Франциско (1962) и Акапулько (1963).

Успех начинающего кинорежиссера, конечно, но и начинающего писателя тоже. Впору голове закружиться, и, – как 10 октября 1962 года «совершенно секретно» докладывал в ЦК КПСС председатель КГБ В. Семичастный, – Б.

без согласования с соответствующими организациями направлял по почте свою повесть «Иван» в адреса восьми иностранных издательств (Бразилии, Швеции, Швейцарии, Финляндии, Австрии, Аргентины, Италии и Дании)[412]412
  Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 533.


[Закрыть].

Указанная корреспонденция была, разумеется, изъята, с Б. по-отечески побеседовали в Союзе писателей и в Идеологическом отделе ЦК, поэтому больше таких рискованных проб он уже не совершал.

В них, собственно, и нужды не было: рассказ не только инсценировали, включали в антологии и коллективные сборники, но и более 200 раз по общему счету издали на сорока языках. Другие нечастые, чтоб не сказать совсем редкие публикации Б. прошли менее заметно, но повесть «Зося» (Знамя. 1965. № 1) была в 1966 году тоже очень удачно экранизирована М. Богиным, и картину посмотрели почти 23 миллиона советских зрителей.

В том, что считалось общественной жизнью, Б. упрямо не участвовал, на собраниях не светился, в полемики не вступал, хотя в июне 1967 года подписал коллективное письмо IV съезду писателей в поддержку А. Солженицына и с протестом против цензурного произвола[413]413
  Слово пробивает себе дорогу. С. 217.


[Закрыть]. Мало кто и знал, что все эти годы он собирал материал для многофигурного и остросюжетного романа о доблестном труде советских контрразведчиков на излете войны.

Замысел, судя по всему, возник еще в 1951 году, октябрем которого помечена богомоловская запись: «Задумал написать приключенческую повесть для юношества. Тема старая, а повесть будет новая». Летом 1964-го Б. прибавил: «Действие разрастается и все больше занимает мои мысли. Сделано вчерне 22 листа»[414]414
  Огрызко В. Факты без ретуши. М.: Лит. Россия, 2021. С. 125.


[Закрыть]. И вот в начале 1971 года пришло время предлагать рукопись журнальным редакциям: сначала в «Юность», где печатать согласились, заключили авансовый договор (который был Б., впрочем, просрочен), но потребовали неприемлемых для автора купюр, потом в «Знамя», где текст сразу же вернули, и наконец в «Новый мир».

Там тоже стали мешкать, причиной чего, – по словам Б., – явились перестраховочные отзывы экспертов сразу из ГРУ и из КГБ. Вероятно, это так, но судьбу романа решили не чекисты, а цекисты. И здесь, помимо рассказа самого Б. о доброхотной помощи хорошо известного литераторам И. Черноуцана, есть письменное свидетельство не упомянутого им Н. Биккенина, в ту пору заведовавшего сектором Отдела пропаганды ЦК. Это к нему летом 1974-го Б. будто бы принес «машинописный экземпляр рукописи», и это он, мгновенно все прочитав, вызвал на Старую площадь автора и «позвонил при нем в редакцию». «Никаких замечаний и вопросов у меня не было, – рассказывает Н. Биккенин. – Это был тот случай, когда в мои действия никто не вмешивался: ни смежные отделы, ни соседи, ни мои начальники. Взял на себя, и хорошо».

Так роман «В августе сорок четвертого…» (другое название «Момент истины»[415]415
  В первоначальной версии роман назывался «Убиты при задержании», затем возникло «Взять их всех!..» и наконец – слово самому автору: «В 1979 году, как проницательно в 1974 году рекомендовал И. С. Черноуцан, я без труда восстановил главное название романа „Момент истины“, а в скобках обязательно указывал („В августе сорок четвертого…“), дав расшифровку понятия „Момент истины“ как „момента получения информации, способствующей установлению истины“, это название наиболее емко и точно отражало суть романа».


[Закрыть]) и вышел в трех книжках «Нового мира» (1974. № 10–12). «Ждали, – еще раз сошлемся на Н. Биккенина, – реакцию Суслова и Андропова», и «первой, нарушив „заговор молчания“, выступила с похвальной рецензией „Правда“»[416]416
  Это не совсем так. На самом деле, первой была «Литературная газета»: 1 января в статье «Герои, о которых не знали» Б. Галанов назвал роман героическим; затем «Литературная Россия», где А. Елкин 3 января в рецензии «На свинцовом ветру» нашел роман «в высшей степени современным»; 8 января к общему хору присоединилась «Комсомольская правда» с откликом Л. Корнешова «Это и есть война…», где роман был представлен как «удивительная книга, написанная мастером очень большого и честного таланта». И наконец, – фиксирует Б. этапы своего триумфа, – «14 января в газете „Правда“ (Центральном органе ЦК КПСС) была опубликована статья „Люди высокого полета“, в которой С. С. Смирнов – глубоко уважаемый мной человек и писатель, чье мнение для меня было особенно важным, весомым и ценным, в наиболее, пожалуй, основательной рецензии дал высокую художественную оценку романа: „Впервые в нашей литературе появилось произведение, убедительно и глубоко показывающее „черный хлеб“ повседневного труда контрразведчиков – физические, психологические и чисто технические особенности их профессии… Роман отличается высоким профессионализмом самого автора и всех его героев“».


[Закрыть], чему тоже были причины: член Политбюро К. Т. Мазуров

очень заинтересованно отнесся к роману, рекомендовал его М. В. Зимянину – тоже белорусскому партизану, редактору «Правды». А Михаил Васильевич был «на ты» с Ю. В. Андроповым, еще с довоенной поры, со времен их общей комсомольской юности, и переговорить с председателем КГБ для него не составляло проблемы.

Так «началось, иначе не могу сказать, триумфальное шествие романа. Он нравился всем. ‹…› Не было газеты и журнала, которые не опубликовали бы рецензий»[417]417
  Биккенин Н. Как это было на самом деле. С. 168–171.


[Закрыть].

Роман бесчисленное множество раз переиздавался, а в литературной среде роились слухи, один другого красочнее. Что военное ведомство и КГБ закупили для своих целей 30 тысяч экземпляров первого книжного издания. Что Андропов будто бы подсылал к писателю порученца за автографом, а тот наотрез отказал. Что Б. избегал интервьюеров и категорически запрещал себя фотографировать. Что «Момент истины» в 1975-м хотели выдвинуть на Государственную премию СССР, но Б. и тут уклонился. Единственное, что он согласился взять, так это просторную квартиру в писательском доме по Безбожному переулку.

Новый роман «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…», который Б., воспользовавшись формулой В. Ходасевича, определил как «автобиографию вымышленного лица», был уже в работе, и эта работа так до смерти автора и не была закончена, хотя он годами водил журнальных редакторов за нос обещаниями вот-вот, ну буквально на днях сдать полный текст в производство. В печати появились, правда, повесть «В кригере» (Новый мир. 1993. № 8), еще пара фрагментов, если не считать памфлета «Срам имут и мертвые, и живые, и Россия…» (Книжное обозрение. 9 мая 1995), громящего роман Г. Владимова «Генерал и его армия»[418]418
  Публикация повторена в журнале «Свободная мысль – XXI» (1995. № 7).


[Закрыть], но это, собственно, и всё.

Так что прощальный роман, собранный вдовой из беловых и черновых бумаг, вышел в свет, когда прах писателя был уже давно – и с воинскими почестями! – упокоен на Ваганьковском кладбище. Рассказывают, будто вдова, знавшая о фобиях Б., хотела на его могиле поставить «памятник без лица»[419]419
  Кучкина О. «Момент истины» Владимира Богомолова // Нева. 2006. № 1.


[Закрыть]. Но этого все-таки не случилось: православный крест сменен теперь гранитной пирамидкой, на которой, помимо фамилии, дат жизни и смерти, высечены слова «Момент истины». Фотографии, впрочем, нет.

Соч.: Соч.: В 2 т. М.: Вагриус, 2008; В августе сорок четвертого… СПб.: Амфора, 2010; Жизнь моя, иль ты приснилась мне… М.: Книжный клуб 36,6, 2012, 2014; Момент истины. М.: Книжный клуб 36,6; То же. СПб.: Азбука, 2020; Иван. М.: Речь, 2015; Иван. Зося. В кригере. СПб.: Амфора, 2016; Иван. Зося. М.: Детская литература, 2017.

Лит.: Кучкина О. «Момент истины» Владимира Богомолова // Нева. 2006. № 1; Лазарев Л. «В литературе тоже есть породы» (О Владимире Богомолове) // Знамя. 2007. № 5; Левитес В. «Хорошие слова»: Тридцать четыре года рядом с Владимиром Богомоловым (о нем и немного о себе) // Знамя. 2013. № 12; Огрызко В. Факты без ретуши. М.: Лит. Россия, 2021. С. 124–139.

Бондарев Юрий Васильевич (1924–2020)

Хотя имя Б. жестко сцеплено в нашем сознании с понятием «лейтенантской прозы», он всю войну прошел сначала солдатом, потом сержантом, а звание младшего лейтенанта получил лишь по окончании Чкаловского артиллерийского училища в декабре 1945 года. И тут же по совокупности ранений был демобилизован, успев догнать сверстников в литинститутском семинаре сначала у Ф. Гладкова, потом у К. Паустовского (1946–1951)[420]420
  «Когда я поступал в Литинститут, принес стихотворения и два рассказа по четыре страницы», – рассказал Б. в разговоре с С. Шаргуновым (Шаргунов С. Памяти Юрия Бондарева // Юность. 2020. 29 марта. https://unost.org/authors/sergej-shargunov-o-yurii-bondareve-i-razgovor-s-nim/).


[Закрыть].

С 1949 года пошли первые журнальные публикации, сразу же замеченные, так что в Союз писателей Б. приняли еще в 1951-м, до выхода дебютного сборника рассказов «На большой реке» (1953). Но всерьез о нем заговорили, когда в печати появились повести о поколении 20-летних фронтовиков: «Юность командиров» (1956), «Батальоны просят огня» (Молодая гвардия. 1956. № 5–6)[421]421
  Полвека спустя Ю. Бондарев вспоминал, как главный редактор «Молодой гвардии» А. Макаров просил его пойти на компромисс: «Представьте: он стал на колени: „Юра! Умоляю! Нас разгонят. Уберите конец – я уже сдаю повесть в набор!“ Я посмотрел – у него чуть не слезы на глазах. „Батальоны…“ ему нравились до сумасшествия. Я говорю: „Господи, но что ж я буду делать со своей совестью?“ И тут я допустил слабость – потому что в книге, разумеется, мой конец печатать не стали, то есть не решились рисковать. А потом случилась беда – при переезде с квартиры на квартиру я потерял эти странички, и как ни силился потом, так и не смог по памяти восстановить текст. Я прекрасно помню содержание этих страниц, но текстуально восстановить их не могу с тем настроением и той болью» (Книжное обозрение. 2005. № 18/19).


[Закрыть], «Последние залпы» (Новый мир. 1959. № 1–2).

По ним, еще не распознав в Б. своего, разумеется, ударила нормативная критика: мол, окопная правда, ремаркизм, «какая-то смутность идейная и художественная нечеткость» (Комсомольская правда, 25 апреля 1958 года). Однако на то и Оттепель, чтобы подобные отзывы воспринимались уже не как приговор, а как многообещающий аванс. Б. приглашают представлять молодежь в редколлегии так и не вышедшего третьего выпуска «Литературной Москвы» (1957), а спустя два года системный, как сейчас бы сказали, либерал С. С. Смирнов, став главным редактором «Литературной газеты», на пост руководителя раздела русской литературы взамен ретрограда М. Алексеева выберет именно Б.

Он все еще свой в этом кругу: в редакции начальствует над В. Лакшиным, Л. Лазаревым, В. Берестовым, Б. Сарновым, Г. Владимовым, Ст. Рассадиным, Б. Окуджавой, другими вольнодумцами, чуть позже печатает в газете едва ли не единственную положительную рецензию на аксеновский «Звездный билет» (29 июля 1961), пишет рекомендации В. Аксенову и В. Лакшину в Союз писателей. А самое главное – в «Новом мире» проходит, «ободрав, – по словам В. Лакшина, – бока о цензуру», антисталинистский[422]422
  Сравнительно недавно обозреватель «Коммерсанта» М. Трофименков даже изумлялся: «Как и почему литературным знаменем антисталинизма стал „Один день Ивана Денисовича“, на фоне „Тишины“ кажущийся пасторалью и кондовым соцреализмом?» (Трофименков М. Лейтенант советской прозы: Умер Юрий Бондарев // Коммерсантъ. 2020. 29 марта).


[Закрыть] роман «Тишина» (Новый мир. 1962. № 3–5)[423]423
  Вторая книга «Тишины» под названием «Двое», завершающаяся впечатляющей картиной чудовищной давки на похоронах Сталина, появилась тоже в «Новом мире» (1964. № 4–5).


[Закрыть].

Понятно, что такие автоматчики партии, как ростовский писатель М. Соколов, публично заклеймили «Тишину» как «чуждое социалистическому реализму чтиво» (май 1962 года), а председатель КГБ В Семичастный 10 июля 1962 года доложил в ЦК, что Б. в своем романе «с ненавистью описывает образы чекистов, представляет их читателю тупыми, грязными и невежественными, произвольно распоряжающимися судьбами людей»[424]424
  Цит. по: Огрызко В. Советский литературный генералитет. С. 312, 313.


[Закрыть]. Зато – опять-таки Оттепель, время относительного плюрализма – К. Паустовский статьей «Сражение в тишине» в «Известиях» не просто дал бондаревскому роману восторженную оценку, но и ответил его критикам: «Каждая попытка оправдать культ – перед лицом погибших, перед лицом самой элементарной человеческой совести – сама по себе чудовищна»[425]425
  А. Ахматова послала Паустовскому телеграмму: «Глубоким волнением и радостью прочла Вашу замечательную статью „Известиях“. Благодарю Вас. Анна Ахматова» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 536).


[Закрыть].

Пути писательские, однако же неисповедимы, и через семь лет после «Тишины» Б. – и не в гонимом «Новом мире», а у В. Кожевникова в «Знамени» – печатает роман «Горячий снег», где впечатляют и батальные сцены, и то, что, – сошлемся на оценку С. Шаргунова, – Б. впервые «дал художественно пластичный и яркий образ Сталина, проницательного и твердого полководца»[426]426
  Шаргунов С. Памяти Юрия Бондарева // Юность. 2020. 29 марта. https://unost.org/authors/sergej-shargunov-o-yurii-bondareve-i-razgovor-s-nim/.


[Закрыть].

Многие бывшие единомышленники Б. были шокированы этой переменой убеждений, но еще больше шокировала их созданная по его сценарию (вместе с О. Кургановым) киноэпопея «Освобождение» (1968–1971), своей помпезностью отвечавшая всем требованиям заказчика – ЦК КПСС, но никак не соответствовавшая личным воспоминаниям ветеранов войны.

Зато пошли чины – с 1971-го и на долгие годы он первый заместитель председателя правления СП РСФСР, секретарь правления СП СССР (1971–1991), председатель правления Российского общества любителей книги (1974–1979), депутат Верховного Совета СССР от Карачаево-Черкесской автономной области (1984–1989). Что же до наград, то они пошли еще гуще – Ленинская премия за «Освобождение» (1972), Государственная премия РСФСР за сценарий фильма «Горячий снег» (1972), по Государственной премии СССР за романы «Берег» (1977) и «Выбор» (1983)[427]427
  «Там уж и вовсе ничего нет, – 17 января 1981 года писал Л. Аннинский И. Дедкову, – одно „художество“, которое мне, как и тебе, давно и прочно осточертело, и я, конечно, эту секретарскую прозу в руки не брал. Бондарев среди них тем жалок, что осекретарился прекрасный по природе парень и хорошо начинавший писатель. Сожрали. Нет уж, раз так, то мне проще с каким-нибудь барином вроде Кожевникова, чем с этим ностальгирующим по трудностям счастливцем. Нет, пусть вернется в простые смертные да полокоткается в литературной очереди локтями, тогда я его, может быть, попробую читать. Ибо локти – это хоть и противная, но все ж реальность. А тут – облака» («Я читал тебя и думал, радуясь: вот сошлись, совпали»: Из переписки Льва Аннинского и Игоря Дедкова (1973–1987) // Дружба народов. 2020. № 1).


[Закрыть], к скромному, когда чинов еще не было, «Знаку Почета» (1967) прибавились ордена Ленина (1971, 1984), Трудового Красного Знамени (1974), Октябрьской Революции (1981), Отечественной войны 1-й степени (1985) и – как вишенка на торте – звание Героя Социалистического Труда.

Писал он в поздние советские десятилетия много и книг выпустил, вместе с переизданиями, немерено: так, – подсчитал В. Вигилянский в уже перестроечной статье «Гражданская война в литературе» – только за пять лет с 1981 по 1985 год за Б. числится 50 изданий общим тиражом 5 868 000 экземпляров, да не простых изданий, а по большей части в высокогонорарной «Роман-газете» или в столь же высокогонорарных книжных сериях «Библиотека советской классики», «Библиотека Победы» или «Школьная библиотека»[428]428
  См.: Огонек. 1988. № 43.


[Закрыть].

Расходились ли они? А почему же не расходиться, ведь львиная часть тиражей мастеров так называемой секретарской прозы оседала в бесчисленных массовых библиотеках, и к тому же многие его читатели и критики считали, что, в отличие от других литературных генералов, Б. – истинный художник слова, чьи новые произведения, от романов до миниатюр, отличаются сгущенной образностью и наклонностью к философствованию.

За это положение в литературе надо было, разумеется, платить, так что Б., конечно, подписал обращение «классиков» с осуждением А. Сахарова и А. Солженицына (Правда, 31 августа 1973), умел найти незаемные слова для похвалы начальства, а в Союзе писателей слыл покровителем черносотенцев, хотя сам к ним вроде бы не принадлежал. Что же касается идеалов писательской юности, то бескомпромиссный борец с «культом личности» стал неутомимым борцом с «культом потребления» – сначала, конечно, западным, а затем и доморощенным, калечащим чистые души советских людей.

Последние три десятилетия жизни Б. драматичны. Он выступает против перестройки с трибуны XIX партийной конференции (29 июня 1988 года), подписывает «Слово к народу», которое назвали идеологическим обеспечением путча ГКЧП (Советская Россия, 23 июня 1991), в 1989-м демонстративно выходит из состава учредителей советского ПЕН-центра, так как в его списке есть те, «с кем я в нравственном несогласии по отношению к литературе, искусству, истории и общечеловеческим ценностям», выходит из редколлегии «Нашего современника» в знак протеста против публикации солженицынского романа «Октябрь Шестнадцатого», а в 1994-м столь же демонстративно отказывается из рук Ельцина принять орден Дружбы народов, направив президенту телеграмму: «Сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны».

Но это, что называется, идеология, хотя в Союзе писателей России, который считается державно-патриотическим, тоже тогда все шло не гладко. Сначала Б. смещает старинного друга С. Михалкова с поста председателя, потом более молодые «заединщики» и его смещают тоже, а между ним и С. Михалковым годами тянется «спор хозяйствующих субъектов» вокруг писательского имущества.

Здесь всем этим малоприятным историям не место. Лучше сказать, что новые романы Б. сочиняются и печатаются с прежней энергией: «Искушение» (1992), «Непротивление» (1996), «Бермудский треугольник» (1999), «Без милосердия» (2004). Одна только беда – помня давние книги, новые романы Б. уже не замечают. Ни верховная власть, которая строптивцу предпочла общение сначала с В. Астафьевым, затем с Д. Граниным. Ни критики, ни читатели, чей круг интересов в эти годы радикально изменился.

Б. воспоминания бы написать о пути на вершину советского писательского Олимпа и о крутом спуске с него, но он этих воспоминаний не оставил.

Соч.: Собр. соч.: В 6 т. М., 1984–1986; Собр. соч.: В 6 т. М.: Книжный клуб «Книговек», 2013; Берег. М.: Вече, 2014; То же. М.: Эксмо, 2015; То же. СПб.: Амфора, 2015; Горький пот войны. М.: Родина, 2020; Батальоны просят огня. М.: Эксмо, 2015; То же. М.: Клуб семейного досуга; Эксмо-Пресс, 2019; То же. М.: Детская литература, 2021; То же. М.: Вече, 2018, 2022; То же. М.: Эксмо, 2022; Горячий снег. СПб.: Амфора, 2014; То же. М.: Эксмо, 2013, 2015; То же. М.: ОлмаМедиаГрупп, 2015; То же. М.: Комсомольская правда, 2015; То же. СПб.: Амфора, 2015; То же. М.: Эксмо-Пресс, 2019; То же. М.: Вече, 2020; То же. М.: Детская литература, 2021.

Лит.: Михайлов О. Юрий Бондарев: Очерк творчества М.: Сов. Россия, 1976; Коробов В. Юрий Бондарев: Страницы жизни, страницы творчества. М.: Современник, 1984; Идашкин Ю. Юрий Бондарев. М.: Худож. лит., 1987; Горбунова Е. Юрий Бондарев: Очерк творчества. М.: Сов. Россия, 1989; Федь Н. Художественные открытия Бондарева. М.: Современник, 1989.

Бородин Леонид Иванович (1938–2011)

Быть бы ему Леонидом Феликсовичем Шеметасом – по отцу, но отца, родом из сосланных в Сибирь литовцев, в том же 1938-м арестовали и приговорили к расстрельным, как можно было догадаться, 10 годам без права переписки. Так что мать снова вышла замуж, все документы сына переправила на отчима, и, – вспоминает Б., – «в доме не сохранилось ни единой, даже самой пустяковой, вещицы, принадлежавшей отцу»[429]429
  Бородин Л. Без выбора. С. 25.


[Закрыть]. Зато появилась фотокарточка на стене у детской кровати – «Сталин. Боже! Как я любил его лицо! Как я любил смотреть на него. Просто смотреть – и все! Ни о чем при этом не думая»[430]430
  Там же. С. 14.


[Закрыть].

Естественно, что, став, – по собственному признанию, – «очень сознательным пионером, очень сознательным комсомольцем», Б. и свой первый шаг в жизни сделал по призыву партии – поступил учиться в спецшколу МВД в Елабуге (1955). Однако законопослушности более чем на год юному строптивцу не хватило. Как не хватило ее и на истфаке Иркутского университета – с первого же курса вылетел и из ВЛКСМ, и из студентов «за попытку создания полуподпольного студенческого кружка, ориентированного на выработку идей и предложений по „улучшению“ комсомола и самой партии…»[431]431
  Там же. С. 17.


[Закрыть]

И замелькали записи в трудовой книжке: рабочий-путеец на Кругобайкальской железной дороге, бурильщик на Братской ГЭС, проходчик рудника в Норильске. Высшее образование в Улан-Удэнском педагогическом институте он все-таки получил (1958–1962), и жизнь вроде бы наладилась: получил назначение директором школы на станции Гусиное Озеро в Бурятии, обзавелся семьей… Однако в 1965-м «рванул из Сибири»[432]432
  Там же. С. 52.


[Закрыть] в Ленинград писать диссертацию о философии Н. Бердяева, а так как сразу не срослось, стал директором школы в Серебрянке Лужского района.

Все слава Богу? Нет, не все, потому что месяцем ранее, 17 октября 1965 года, Б., дав присягу, вступил в военизированные ряды ВСХСОН, подпольного Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа, программа которого заключалась в трех лозунгах: христианизация политики, христианизация экономики и христианизация культуры. И, – пишет Б., – «аспирантура и вообще всё, что так или иначе могло иметь отношение к карьере, то есть к успеху в жизни „на виду“, – все потеряло смысл и ценность»[433]433
  Там же. С. 77.


[Закрыть].

Место бойцу определили во взводе контрразведки, но И. Огурцов и другие вожаки ВСХСОН поощряли креативные идеи, так что Б., предложив проникнуть в Союз писателей, чтобы разлагать его изнутри, «как-то совершенно походя ‹…› накатал десяток рассказов, в половину авторского листа каждый, и отправил в районную газету „Лужская правда“. И они пошли. Рассказ в месяц»[434]434
  Там же. С. 80.


[Закрыть]. Готова была уже и повесть, предназначавшаяся для журнала «Нева», но…

Аресты начались 4 февраля 1967 года, Б. взяли 18-го, а 14 марта – 5 апреля 1968 года всхсоновцев судили, причем – в отличие от разворачивавшихся тогда же процессов над правозащитниками – этот прошел почти незамеченным. Как с удовлетворением доложил в ЦК КПСС председатель КГБ Ю. Андропов,

данные о практической враждебной деятельности «ВСХСОН» в ходе судебного процесса не получили широкой огласки. Отдельные слухи о нем, распространившиеся за рубежом, являлись домыслами буржуазных корреспондентов, которые, вследствие продвинутой заранее через возможности Комитета госбезопасности в западную прессу выгодной для нашей страны информации, не имели сенсационного значения[435]435
  Куняев С. Вадим Кожинов // Наш современник. 2021. № 3. С. 254.


[Закрыть].

Выгодная для властей информация состояла, по-видимому, в том, что люди И. Огурцова действительно готовили вооруженный государственный переворот, и это либеральную интеллигенцию отпугнуло, во-вторых же, оказались будто бы не только националистами, но еще и антисемитами, а хуже этого клейма, пусть даже ложного, у нас не бывает. И, – говорит Б., –

словно стряхнувшие с души очарование клятвенно принятой идеи, члены организации, отсидев свои небольшие сроки, не только не продолжили «дела», но и вообще ни в каких оппозиционных бултыханиях принципиально более не участвовали[436]436
  Бородин Л. Без выбора. С. 94.


[Закрыть].

Не то что Б., чей путь борьбы за национальное и православное преображение России был только начат.

Отсидев положенную «шестерку» в Дубровлаге и Владимирской тюрьме, 18 февраля 1973 года он вышел на свободу и, человек «с повышенной социальной чувствительностью»[437]437
  Там же. С. 50.


[Закрыть], тут же включился в работу над нелегальным журналом В. Осипова «Вече». А когда его прикрыли, затеялся выпускать собственный «Московский сборник», и хотя подготовленные им три номера «не имели ни малейшего эффекта»[438]438
  Там же. С. 184.


[Закрыть], все равно, – вспоминает Б., – «был круг единомышленников и своя жизнь, были квартиры, где мы общались – отводили душу»[439]439
  Бородин Л. «Из писателей я самый счастливый человек…»: Интервью // Москва. 2014. № 4.


[Закрыть].

Одной из таких квартир, и об этом очень подробно рассказано в автобиографическом повествовании «Без выбора», была роскошная мастерская И. Глазунова, на чьи средства, собственно говоря, и жили тогда русские националисты. Диссидентами они себя не считали, правозащитников в идейном смысле сторонились, но по-человечески с ними контактировали. Во всяком случае, публикацией своих зрелых уже вещей в «Посеве» и «Гранях» Б. обязан диссидентам, и в первую очередь Г. Владимову.

Антисоветскими, в строгом смысле слова, эти произведения не назовешь. Но они были несоветскими с наклонностью к православию и декоммунизированной великодержавности, и это властям, к рубежу 1970–1980-х годов разгромившим правозащитное движение, показалось вдруг страшной угрозой.

Вдруг, потому что в это же самое время, отделяя овец от козлищ, власть канонизировала деревенскую прозу, тоже несоветскую, но отнюдь не бунтарскую. Так что одним ревнителям национального самосознания пошли литературные премии, ордена, а позже и геройские звания, а Б., сторожевавшего тогда на Антиохийском подворье в Москве, 13 мая 1982 года арестовали и впаяли ему как рецидивисту по максимуму: 10 лет заключения и 5 лет ссылки.

Тремя годами ранее ему, правда, как и многим активистам тогда, предлагали уехать «по-доброму», но он мысль об эмиграции отказывался даже рассматривать[440]440
  Бородин Л. «Из писателей я самый счастливый человек…»: Интервью // Москва. 2014. № 4.


[Закрыть]. Поэтому и получил свое – тюрьму, куда ему, кстати сказать, пришло известие о премии Свободы Французского ПЕН-центра, а вслед за этим исправительно-трудовую колонию Пермь-36, откуда он уже и не чаял выбраться.

Так бы, вероятно, и случилось, кабы не перестройка. Прошение о помиловании Б. писать не стал, но на свободу все-таки был выпущен. И пошел вроде бы успех: журнальные редакторы, издатели, переводчики за его старыми и новыми произведениями выстраивались в очередь, пошли поездки по стране и в Соединенные Штаты, В. Крупин пригласил его заведовать прозой в редакцию «Москвы», а в 1992-м и вовсе передал обязанности главного редактора. Пошли и награды, в том числе заметные – орден преподобного Сергия Радонежского 3-й степени (2002), премия А. Солженицына (2002), «Ясная Поляна» (2007). Что еще? Вел семинар прозы в Литературном институте, побывал даже по назначению президента В. Путина членом Общественной палаты РФ (2006–2008).

Значит, все сбылось? Как бы не так, и последние десятилетия своей жизни Б. провел в глубоком сокрушении. Из национально-религиозного возрождения великой России, чему он отдал всего себя, ничего толком не вышло. И с единомышленниками незадача: власти он, как и в молодые годы, не потрафлял, либералов считал своими противниками и с агрессивным крылом национал-патриотов душевной близости никак не чувствовал. Так что В. Новодворская точно назвала его «своим среди чужих, чужим среди своих» и еще «Дон-Кихотом Байкальским, рыцарем Прощального образа»[441]441
  Новодворская В. Честный враг коммунизма и советской власти Леонид Бородин // Новодворская В. Избранное: В 3 т. Т. 3.


[Закрыть].

Впрочем, на Суде небесном каждый ответит только за себя. И автобиография Б., вопреки всем разочарованиям, завершается словами:

О себе же с честной уверенностью могу сказать, что мне повезло, выпало счастье – в годы бед и испытаний, личных и народных – ни в словах, ни в мыслях не оскверниться проклятием Родины. И да простится мне, если я этим счастьем немного погоржусь…[442]442
  Бородин Л. Без выбора. С. 442.


[Закрыть].

Соч.: Собр. соч.: В 7 т. М.: Изд-во ж-ла «Москва», 2013.

Лит.: Штокман И. Л. Бородин – слово и судьба. М. Издательство, 2000; Солженицын А. Леонид Бородин – «Царица смуты»: Из «Литературной коллекции» // Новый мир. 2004. № 6. С. 149–158; Иванов И. Русское подполье. Пути и судьбы социал-христианского движения. М.: Традиция, 2015.