Текст книги "Оттепель. Действующие лица"

Журавлев Василий (Вильгельм) Андреевич (1914–1996)

Выпускник (и в 60-е годы преподаватель) Литературного института, фронтовик, автор около 30 поэтических сборников, Ж. попал в эту книгу по единственной причине: в журнале «Октябрь» (1965. № 4) была опубликована его подборка стихов, куда вошло и стихотворение Анны Ахматовой «Перед весной бывают дни такие…», выданное Ж. за свое.

«За сим, – комментирует в дневнике Л. Чуковская, –

последовала насмешливая реплика в «Известиях»[1123]1123
  Чьи же стихи? // Известия. 1965. 18 апреля.


[Закрыть]. Оправдываясь, Журавлев разъяснял, что в своем фронтовом архиве он обнаружил эти стихи и принял их за свои… На месте начальства я, после этого эпизода, разогнала бы всю редакцию[1124]1124
  Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 278.


[Закрыть].

И еще раз процитируем слова Л. Чуковской, уже из ее письма К. Чуковскому от 19 апреля:

Он – известный подонок, алкоголик, член СП, кочетовец – и преподаватель Лит. Института.

Воспитатель юношества.

А каково невежество редакции![1125]1125
  Чуковский К., Чуковская Л. Переписка. С. 413.


[Закрыть]

Попытки Ж. оправдаться[1126]1126
  Журавлев В. Письмо в редакцию // Известия. 1965. 28 апреля.


[Закрыть] никого ни в чем не убедили[1127]1127
  И более того, пошли даже слухи, будто, ведя поэтический семинар в Литинституте, Ж. «покупал у студентов стихи, а потом публиковал их под своим именем. А поскольку он платил молодым поэтам очень мало, то один из них решился отомстить ему – продал ахматовское стихотворение как свое собственное. И Журавлев ничтоже сумняшеся его напечатал» (Ардов М. Легендарная Ордынка. С. 242).


[Закрыть], так что эта история облетела всю читающую Россию. И вошла в словари – во всяком случае, именно она иллюстрирует статью «Плагиат» в 5-м томе «Краткой литературной энциклопедии» (М., 1968).

Ж., разумеется, продолжал печататься и позже, однако ничего более эффектного с ним уже не случилось.

Соч.: Косынки моей матери: Стихотворения и поэма. М.: Современник, 1986; Три поэмы. М.: Сов. Россия, 1988.

З

Заболоцкий (Заболотский) Николай Алексеевич (1903–1958)

В Заболоцкого он переименовал себя только в 1925 году – уже заканчивая Герценовский пединститут в Ленинграде и, – по собственному признанию, – имея на руках «объемистую тетрадь плохих стихов». Естественно, возникает вопрос, зачем же потребовалась смена фамилии. Может быть, предположим, затем, чтобы еще и этим провести разделительную черту между вполне заурядным, не по годам степенным человеком с ординарной, – как вспоминают современники, – внешностью и ни на кого не похожим лирическим поэтом, чьи стихи уже тогда начинали приобретать возмутительные содержание и форму.

Работу под началом С. Маршака в Ленинградском отделении Детгиза, дружбу с Д. Хармсом, А. Введенским, Н. Олейниковым, историю движения ОБЭРИУ и сборника «Столбцы» (1929) здесь можно, пожалуй, пропустить – благо об этой поре написаны сотни исследований, подытоженных образцовым изданием «Столбцов» в серии «Литературные памятники» (2016). А вот публикацию поэмы «Торжество земледелия» (Звезда. 1933. № 5) упомянуть необходимо, поскольку и эта публикация, и вызванные ею злобные статьи В. Ермилова «Юродствующая поэзия и поэзия миллионов» (Правда, 21 июля 1933 года), Е. Усиевич «Под маской юродства» (Литературный критик. 1933. № 4), А. Тарасенкова «Похвала Заболоцкому» (Красная новь. 1933. № 9) перевели З. из разряда заблуждающихся в статус кулацких поэтов и не разоружившихся классовых врагов.

И ни предельная осмотрительность в поведении, ни попытка покаяться в формализме (Литературный Ленинград, 1 апреля 1936 года), ни патетический гимн Сталину в «Горийской симфонии» (Известия, 4 декабря 1936 года), ни стихи, которыми З. в дни Большого террора клеймил «троцкистских предателей» (Известия, 27 января 1937 года), спасти его уже не могли. 19 марта 1938 года З. взяли, 2 сентября осудили на пять лет и 8 ноября по этапу отправили в исправтрудлагерь под Комсомольском-на-Амуре.

Представление об этих годах – от следствия с активным применением пыток до общих работ в тайге и в карьерах и наконец до положения вольнонаемного, а на самом деле крепостного сначала на Алтае, потом в Караганде – дают и очерк З. «История моего заключения», и обнародованные архивные материалы. Нам же важно сказать, что в эти годы сложились, кажется, всего два стихотворения – «Лесное озеро» (1938) и «Соловей» (1939), но, едва режим стал помягче, поэт вернулся к начатому еще до ареста переводу «Слова о полку Игореве». И важно обратить внимание на то, что на свободу З. выпустили не благодаря непрестанным мольбам жены или письму сталинских лауреатов Н. Тихонова, И. Эренбурга и С. Маршака от 22 марта 1945 года, адресованному Л. Берии, а только после того как – случай, кажется, беспрецедентный – лагерное начальство 6 сентября того же года попросило писательское начальство

восстановить тов. ЗАБОЛОЦКОГО в правах члена Союза Советских писателей и оказать ему всемерную помощь и поддержку как при опубликовании его труда в печати, так и в предоставлении права на жительство в одном из центральных городов Советского Союза[1128]1128
  Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. С. 579–580.


[Закрыть].

Не вдруг, но дело сладилось. Разрешение на проживание в Ленинграде, замененное разрешением жить в Москве, было выписано. И в этом смысле Оттепель началась для З. еще в 1946 году – пусть «под агентурным наблюдением»[1129]1129
  Там же. С. 581.


[Закрыть], пусть без денег, без своего дома, но началась.

4 марта он читает перевод «Слова» в Клубе писателей, 14 марта в Гослитмузее, под занавес года этот перевод печатается в «Октябре» (№ 11–12)[1130]1130
  «И подумать только, – восклицает В. Каверин, – что, когда в 1946 году появился перевод „Слова о полку Игореве“, нигде – ни в газетах, ни в журналах – не появилось ни строчки. Можно было, пожалуй, вообразить, что в нашей поэзии подвиги совершаются едва ли не ежедневно!» (Каверин В. Счастье таланта. С. 184).


[Закрыть], а в первом номере 1947 года, благодаря настойчивости Л. Чуковской, ведавшей в редакции стихами, в «Новом мире» появляются и «Творцы дорог» – стихотворение, в замысле не лишенное конъюнктурности, но по поэтике перебрасывающее мостик между эксцентрикой «Столбцов» и метафизикой поздней лирики[1131]1131
  В том же 1947-м публикации в симоновском «Новом мире» были продолжены стихотворениями «Город в степи» (№ 5), «Воздушное путешествие» и «Храмгэс» (№ 10).


[Закрыть]. Нашлась и работа, дающая, помимо творческого удовлетворения, надежный заработок и профессиональный статус, – переводы с грузинского, узбекского, венгерского, немецкого, итальянского, иных языков. Позднее З. переведет «Витязя в тигровой шкуре» (1957), выпустит в своей обработке для детей «Гаргантюа и Пантагрюэля» Ф. Рабле, на склоне дней задумает переложение «Песни о Нибелунгах» (1958).

Его репутация выдающегося мастера перевода неоспорима, и даже единственную свою награду – орден Трудового Красного Знамени – он за полгода до смерти получает «за выдающиеся заслуги в развитии грузинского искусства и литературы». Однако ведь пишутся же и собственные стихи, а с их публикацией все далеко не так прекрасно. Спустя два десятилетия после «Столбцов» и более чем десятилетие после «Второй книги» (1937) З. готовит большой том «Стихотворений», но А. Фадеев, этот том благословивший, его же, учитывая, что «сборник Заболоцкого буквально будут рассматривать сквозь лупу», обкарнывает до 92 страниц, да и то большая часть объема уходит под «Слово о полку Игореве» (1948).

Журналы? Но в «Новом мире» произошла смена караула, и, – рассказывает Б. Слуцкий, – когда «друзья Заболоцкого (наверное, Алигер и Казакевич) собрали его стихи и в хорошем 1954 году отнесли их Твардовскому», «Твардовский вернул все стихи, сказав, что ничего и никогда напечатано быть не сможет. – Кроме, пожалуй, парочки вот этих, пейзажных». Понятно, – продолжает Слуцкий, – что «до конца дней своих Заболоцкий относился к Твардовскому с полной и исчерпывающей враждебностью»[1132]1132
  Слуцкий Б. О других и о себе. С. 218. Об этом же эпизоде вспоминал С. Липкин: «Случилось так, что стихи Твардовскому не понравились, но, уважая Заболоцкого, он решил с ним переговорить, и в разговоре он как бы призывал автора чистосердечно разделить его, редактора, здравомысленную точку зрения. Мне запомнилась в передаче Николая Алексеевича фраза, которую с добротой, но укоризненно произнес Твардовский: „Не молоденький, а все шутите“. ‹…› в тот давний день, видя, что автор вежливо, но без интереса относится к ходу его рассуждений и даже тяготится ими, Александр Трифонович обратился к кому-то из сотрудников, как бы ища поддержки: „Он говорит о лебеди, что она – животное полное грез“. Сотрудники рассмеялись» (Липкин С. Квадрига. С. 419).


[Закрыть]. И поистине чудесна сценка, Слуцкому запомнившаяся:

В купе международного вагона он (Твардовский) сказал мне вполне искренне дословно следующее:

– Каково мне, Б. А., быть единственным парнем на деревне и чувствовать, что вокруг никого.

Продолжение тирады было прервано тихим смехом Заболоцкого[1133]1133
  Слуцкий Б. О других и о себе. С. 413.


[Закрыть].

И пусть в 1950-е жизнь З. становится сравнительно благополучной, «собрат зверей, растений, птиц / Боялся он до дней конечных / Волков-опричников, волков-самоубийц, / Волчиных мастеров заплечных» (С. Липкин). На всю жизнь травмированный тем, что последовало за «Столбцами» и «Торжеством земледелия», он, – рассказывает сын, – «всегда тревожился, когда эти стихи читал ему кто-нибудь из малознакомых людей. В раненую душу поэта закрадывалось подсознательное сомнение – а не испытывают ли его, не заманивают ли в ловушку…» Старался выглядеть законопослушным и даже пересаливал – так, побывав с еще девятью советскими поэтами в Италии, счел нужным в свои путевые стихи прибавить в общем-то уже и не требующиеся упоминания о язвах капитализма (Литературная газета, 18 января 1958 года). Цену себе знал, и цену высокую, но подтверждение ее со стороны получал крайне редко, и можно себе представить, с каким недоверчивым волнением читал З. адресованные ему строки К. Чуковского:

Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что автор «Журавлей», «Лебедя», «Уступи мне, скворец, уголок», «Неудачника», «Актрисы», «Человеческих лиц», «Утра», «Лесного озера», «Слепого», «В кино», «Ходоков», «Некрасивой девочки», «Я не ищу гармонии в природе» – подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть даже против воли) придется гордиться, как одним из высочайших своих достижений[1134]1134
  Чуковский К. Собр. соч. Т. 15. С. 439.


[Закрыть].

Эти слова высказаны Корнеем Ивановичем 5 июня 1957 года в ответ на подаренные ему «Стихотворения» (1957) – всего четвертую по счету книгу З. С нею он и уйдет через полтора года из жизни – с тем чтобы оставить нам бессчетные переиздания стихов, прозы, переводов и возможность вот уже почти 70 лет спорить, что же на самом деле поэтически сильнее – «Столбцы», написанные двадцатипятилетним поэтом, или его поздняя лирика.

Соч.: Стихотворения и поэмы. М.; Л.: Сов. писатель, 1965 (Библиотека поэта. Большая серия); Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1983–1984; Огонь, мерцающий в сосуде…: Стихотворения и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества. М.: Педагогика-Пресс, 1995; Полн. собр. стихотворений и поэм. СПб.: Академический проект, 2002 (Новая библиотека поэта); Поэтические переводы: В 3 т. М.: Терра – Книжный клуб, 2004; Метаморфозы. М.: ОГИ, 2014, 2019.

Лит.: Воспоминания о Заболоцком. М.: Сов. писатель, 1977, 1984; Роскина Н. Четыре главы: Из литературных воспоминаний. Paris: YMCA-PRESS, 1980; Македонов А. Николай Заболоцкий: Жизнь, творчество, метаморфозы. Л.: Сов. писатель, 1987; Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. М.: Согласие, 1998; СПб.: Logos, 2003; Н. А. Заболоцкий: pro et contra: личность и творчество Н. А. Заболоцкого в оценке писателей, критиков, исследователей. СПб.: Изд-во Русской Христианской гуманитарной академии, 2010; Шубинский В. Жизнь человека на ветру. М.: АСТ: Corpus, 2015; Михайлов В. Заболоцкий: Иволга, леса отшельница М.: Молодая гвардия, 2018 (Жизнь замечательных людей).

Закс Борис Германович (1908–1998)

Вот судьба, поражающая самое смелое воображение. Хотя, если следовать только за личным листком по учету кадров, то вполне обычная и в своей благополучности даже заурядная: родился в Северном Казахстане, а после учебы (правда, недолгой) в московском Высшем художественно-техническом институте навсегда связал себя с печатью, и войну провел тоже журналистом – сначала в центральной газете «Красный флот», затем редактируя окружной «Суворовский натиск» в Хабаровске.

И вдруг… Как с чужих, безусловно, слов рассказывает В. Войнович, при публикации на первой полосе очередного сталинского приказа в слове «главнокомандующий» нечаянно пропустили букву «л», и эта опечатка могла стоить редактору если не жизни, то свободы. Впору стреляться, однако З. стреляться не стал, а «просто упаковал чемодан и, никому ничего не сказав, не получив расчета, уехал в Москву. Как ни странно, там ему удалось затеряться и остаться в живых и на свободе»[1135]1135
  Войнович В. Замысел.


[Закрыть].

Как могло такое произойти – с офицером, с членом партии, – и произошло ли, нам неизвестно. Известно лишь, что после войны З. отнюдь не «затерялся», но успел поработать в «знаменском» отделе прозы при В. Вишневском, а в 1952 году по приглашению А. Тарасенкова, тогдашнего заместителя главного редактора, пришел в «Новый мир» и закрепился в нем вплоть до изгнания в декабре 1966-го: сначала при А. Твардовском, потом при К. Симонове (1955–1958) и с 1958 года снова при А. Твардовском, но уже в роли ответственного секретаря.

О «новомирцах» написано очень много, хотя о З. меньше всего. И если Н. Бианки, работавшей в редакции при всех властях, он вспоминается как «ходячая энциклопедия»[1136]1136
  Бианки Н. К. Симонов, А. Твардовский в «Новом мире». С. 44.


[Закрыть], а В. Лакшину как «незаменимый знаток журнального дела»[1137]1137
  Лакшин В. Солженицын и колесо истории. С. 183.


[Закрыть], то В. Войновичу видится «человеком чересчур осторожным», а А. Гладилину (у Твардовского, впрочем, не печатавшемуся) и вовсе как умный «еврей при губернаторе», как своего рода «внутренний цензор, который блюл „Новый мир“ от идеологических ошибок»[1138]1138
  Гладилин А. Улица генералов. С. 100. Закс, – подтверждает и работавший в «Новом мире» И. Виноградов, – «был в этом смысле внутри журнала сдерживающим барьером для всего более или менее острого и сильного. Он был одним из первых, кто всегда начинал сомневаться в том, что это можно печатать и так далее» (https://oralhistory.ru/talks/orh–1875.pdf).


[Закрыть].

«Нудноватый», «медленный оглядчивый Закс»[1139]1139
  Там же. С. 106.


[Закрыть] остался и в раздраженной памяти А. Солженицына. «Уже много лет, – пишет он в „Теленке“, – Б. Г. Заксу, сухому невеселому джентльмену, никак не хотелось от художественной литературы, чтоб она испортила ему конец жизни, коктебельские солнечные октябри и лучшие зимние московские концерты»[1140]1140
  Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 22–23.


[Закрыть].

Справедливо ли? «Сверхосторожности у него, пожалуй, не отнимешь, – комментирует Г. Владимов, работавший с З. еще при К. Симонове, –

но, между прочим, «серый и оглядчивый» Акакий Акакиевич (как он себя сам называл) в молодости стрелялся из любви к женщине, а в мое время, когда начальство – Симонов и Кривицкий – колебалось, печатать ли Дудинцева, тот же «нудноватый джентльмен» выложил им свое редакционное удостоверение и пригрозил уходом, если они роман не напечатают. А куда было уходить ему, не имевшему литературного заработка? Право, от знатока душ человеческих, Солженицына, можно было ждать большей проницательности[1141]1141
  Владимов Г. Письмо М. Лунд от 23 февраля 1995. https://proza.ru/2016/07/03/634.


[Закрыть].

Такого рода решительные жесты З. при А. Твардовском не зафиксированы, да и возникала ли в них нужда? Достаточно напомнить, что ответственный секретарь уже по роду своих обязанностей просто должен был быть сверхбдительным. Ведь ему приходилось не только комплектовать одну журнальную книжку за другой, но и латать дыры в уже готовом номере после очередных натисков цензуры на рискованные «новомирские» публикации. Недаром же первыми из журнала, и еще в 1966 году, были удалены А. Дементьев, «комиссар» редакции, и З., начальник штаба.

О дальнейшем, наверное, и рассказывать было бы нечего, не пройди, оказывается, контрапунктом сквозь судьбу «оглядчивого» З. история его вот уж действительно безоглядной любви.

И в полную силу развернулась, – как рассказывает В. Войнович, – эта история, когда жена З.,

красавица Сара Юльевна, ушла от него к крупному советскому деятелю (не знаю, в какой области) Твердохлебову. ‹…› Борис Германович пережить измены не мог и в День Победы, 9 мая 1945 года, стрелялся. Причем не где-нибудь, а прямо на Красной площади. Но странным образом промахнулся, отделался ранением и не понес наказания за самострел. Через некоторое время его физическая рана зажила (и душевная как будто тоже).

Он женился на другой женщине и прожил с ней около тридцати лет. Но в начале 70-х годов Твердохлебов умер, и, как только Сара Юльевна поманила Закса, он тут же бросил вторую жену и нажитых с нею детей и ушел к Саре Юльевне. А у Сары Юльевны был сын Андрей Твердохлебов, очень достойный молодой человек, талантливый физик. В конце 60-х Андрей стал диссидентом, видным и очень активным. Подвергался преследованиям и был посажен.

Борис Германович вместе с Сарой Юльевной боролся за освобождение пасынка, за освобождение других политзаключенных, вообще за гражданские свободы и за то, чтобы Советский Союз уважал и соблюдал Декларацию прав человека. После освобождения Андрей продолжил свою борьбу, но вскоре был принужден к эмиграции. Уехал в Америку. Туда же отправились его мать и отчим. В эмиграции, как до меня доходило, Андрей от диссидентства отошел и диссидентов чурался. А о Борисе Германовиче я и вовсе ничего больше не слышал[1142]1142
  Войнович В. Замысел.


[Закрыть].

Кое-что об этом – американском – десятилетии З. нам тем не менее известно. На склоне дней он, всегда тяготившийся необходимостью что-либо писать, все-таки отправил в альманах «Минувшее» (№ 5. 1988) пару коротких «Заметок очевидца» – об А. Гайдаре, с которым был близко знаком в 1930-е годы, о взаимоотношениях между А. Твардовским и В. Гроссманом – жаль, что только эти. А несколькими годами раньше по приглашению А. Гладилина принял вместе с В. Некрасовым участие в передачах радио «Свобода», где речь шла, естественно, о «Знамени» В. Вишневского и «Новом мире» А. Твардовского, о цензуре и о свободе слова в несвободном мире.

Записи большинства этих передач, к счастью, сохранились.

Залыгин Сергей Павлович (1913–2000)

Писать З. начал еще в школе, однако, закончив Барнаульский сельхозтехникум (1931) и гидромелиоративный факультет Омского сельскохозяйственного института (1939)[1143]1143
  По другим сведениям, в 1942-м. См. http://altlib.ru/personalii/zalyigin-sergey-pavlovich-1913-2000-gg/.


[Закрыть], надолго связал себя с инженерными заботами. Даже в годы войны и то служил инженером-гидрологом в полярном Салехарде, а после Победы вернулся в родной институт, защитил кандидатскую диссертацию (1948), почти 10 лет заведовал кафедрой, писал научные статьи.

Прозу как бы между делом З. тоже, впрочем, писал. И книги, начиная с 1941 года, у него регулярно выходили, и в Союз писателей он вступил (1949), и в «Новом мире» у А. Твардовского отметился – рассказом «Второе действие» (1952. № 9), циклом сельских очерков «Весной нынешнего года» (1954. № 8).

Был в общем не что чтобы известен, но на хорошем счету, так что в 1956-м ему в составе группы писателей дали съездить в Китай, а еще через два года его фамилия появилась под коллективкой, в которой были и такие строки:

Если предателя сравнить с тифозной вошью, то даже она обидится. Пастернак в своей звериной злобе против советской действительности пытался доказать, что в Советском Союзе якобы погибла интеллигенция. ‹…› Он не достоин дышать одним воздухом с советским народом (Сибирские огни. 1958. № 11)[1144]1144
  «Да не было вообще никакой подписи, – спустя десятилетия рассказал он С. Костырко. – Люди просто забыли или притворяются, что забыли, как делалось такое в те времена. Звонят сверху секретарю правления областной писательской организации, и он просто диктует по телефону список ее членов. Про то, что там моя подпись, я узнал много позже» (Костырко С. «…Не надо бояться себя» // Новый мир. 2003. № 12).


[Закрыть].

Жил З. в это время уже в Новосибирске и научной работы пока не оставил, но от очеркистики, от рассказов сдвинулся к замыслам более масштабным. О сатирической повести «Свидетели» (1956), о романе «Тропы Алтая» (Новый мир. 1962. № 1–3) заговорили уже и в Москве, однако прорывной стала повесть «На Иртыше» (Новый мир. 1964. № 2), где, – по словам С. Костырко, – «впервые в советской подцензурной печати была сказана правда о коллективизации, впервые коллективизация осмыслялась не в канонической шолоховской интерпретации, а как трагедия российского крестьянства, и, шире, – как национальная катастрофа»[1145]1145
  Костырко С. «…Не надо бояться себя» // Новый мир. 2003. № 12. Ср.: «„На Иртыше“ – великолепная повесть! Вообще это шедевр Залыгина, самое лучшее, что у него написано. Это повесть о раскулачивании, когда под раскулачивание попадал всякий, кто яркий, кто имеет голос, смелость, личность – вот тому и рубят голову» (Солженицын А. Беседа со студентами-славистами Цюрихского университета // Солженицын А. Публицистика. Т. 2. С. 226).


[Закрыть].

Автора вроде бы должны были растерзать. Но нет же, против него выступили только совсем уж сервильные критики, а следующий «мужицкий» роман «Соленая Падь» о Гражданской войне в Сибири (Новый мир. 1967. № 4–6)[1146]1146
  «Ну силен мужик! – 12 июня того же года сообщил о своих впечатлениях В. Астафьев в письме А. Макарову. – Так о гражданской войне еще никто не писал. Ну мастер, собака!» (Астафьев В., Макаров А. Твердь и посох. С. 211).


[Закрыть] и вовсе был отмечен Государственной премией СССР (1968), создав З. устойчивую репутацию писателя талантливого, честного, правдивого, но все-таки не переступающего грань дозволенного.

Счастливая, можно сказать, судьба. «Все, что я написал за свою жизнь, – признался З. однажды, – я опубликовал. ‹…› И второе – вычеркнули у меня за все время в совокупности не больше одной страницы текста. Сначала Твардовский боролся за каждую мою строку, а потом я уже и сам был в состоянии за себя постоять»[1147]1147
  Цит. по: Нуйкин А. Зрелость художника: Очерк творчества Сергея Залыгина. М., 1984. С. 14.


[Закрыть].

Писатели с такой репутацией тогда ценились высоко – и читателями, и властью. Так что З. получает по случаю своего 50-летия орден Трудового Красного Знамени (1964), становится членом правлений, позже секретарем правлений СП РСФСР и СССР, ведет семинар прозы в Литинституте (1968–1972), много ездит по стране и миру, а его борьба против преступного строительства Нижне-Обской ГЭС, против других экологически опасных проектов развитого социализма увенчивается полной победой.

Вел себя З., впрочем, как положено: например, «выпестовник этого журнала и лично А. Твардовского»[1148]1148
  Оклянский Ю. Загадки советской литературы от Сталина до Брежнева. М.: Вече, 2015. С. 278.


[Закрыть] отказался подписать письмо в защиту «Нового мира», так как именно в это время он, перебравшись из Сибири в столицу, выбивал себе прописку и большую квартиру на берегу Москвы-реки в районе Нескучного сада[1149]1149
  «Он, – свидетельствует А. Рыбаков, – жил тогда в Переделкине, в Доме творчества, сказал Можаеву: „Дожидаюсь ордера на квартиру, жена больна, ты должен меня понять“» (Рыбаков А. Роман-воспоминание. С. 209).


[Закрыть]. А вот осуждающее письмо советских классиков в связи с «антисоветскими действиями и выступлениями А. И. Солженицына и А. Д. Сахарова (Правда, 31 августа 1973 года) все-таки подписал[1150]1150
  Как вспоминает В. Быков в мемуарной книге «Долгая дорога домой», «верные партийной дисциплине писатели-коммунисты вынуждены были подписать. Залыгин же, сославшись на свою беспартийность, попытался отказаться. Тогда перед ним поставили вопрос: „С кем вы? С нами или с ними? Те двое скоро окажутся на скамье подсудимых, как бы и вас к ним не присоединили“. Залыгин лишь недавно перебрался в Москву, получил неплохую квартиру, был полон литературных планов, перед ним открывалась перспектива ‹…›, а тут такой зверский выбор. И он подписал».


[Закрыть] и в атаке на злокозненный альманах «Метрополь» (1979) принял участие тоже (Московский литератор, 23 февраля 1979 года). Да и вообще, быль молодцу не в укор, беспартийный З. мог, когда требовалось, без затруднения произнести ритуальные фразы – типа такой, например: «Именно в том историческом плане и толковании, которое содержалось в речи К. У. Черненко, я закончил роман „После бури“» (Известия, 24 сентября 1984 года)[1151]1151
  Цит. по: Оклянский Ю. Загадки советской литературы от Сталина до Брежнева. С. 279.


[Закрыть].

Но это бы ладно. Главное ведь книги, а они у З. в 1970–1980-е годы были тематически и стилистически столь разнообразны, что могли бы, кажется, вообще заместить собою всю советскую литературу: социально-психологический роман «Южно-американский вариант» (1973) и почти тут же «отвязная», как сказали бы сейчас, фантастическая повесть «Оська – смешной мальчик», строго исторический роман «Комиссия» о Гражданской войне в Сибири (1975) и панорамное полотно «После бури» – своего рода попытка, – по словам И. Дедкова, – «воссоздать „идеологический ландшафт“ Советской России двадцатых годов»[1152]1152
  Дедков И. Сергей Залыгин. Страницы жизни и творчества. С. 348.


[Закрыть].

Локальные споры и вокруг них вспыхивали на журнальных страницах, но именно локальные, так как произведения З. из ведения критики как-то сами собою сдвинулись в ведение уже филологической науки: пошли монографии, диссертации, и будто само собой разумеющееся было воспринято и награждение Сергея Павловича золотой звездой Героя Социалистического Труда (1988), и его избрание народным депутатом СССР (1989–1991), и приглашение в Президентский совет при М. Горбачеве, и производство в действительные члены Академии наук по секции литературы и языка (1991).

Если о чем в последнее десятилетие его жизни и спорили, то о позиции, о стратегии и тактике журнала «Новый мир», главным редактором которого З. стал летом 1986 года[1153]1153
  Имя З. как главного редактора появилось в № 11 за 1986 год, а уже первый номер следующего года был открыт «Котлованом» А. Платонова и «Зубром» Д. Гранина.


[Закрыть]. Но эта тема, уже породившая и памфлеты, и почтительные воспоминания, требует отдельного исследования. Поэтому лучше напомнить, что полоненный вроде бы и редакционной текучкой, и общественными нагрузками, З. до смертного часа чувствовал себя прежде всего писателем. Уже, – рассказывает работавший под его началом С. Костырко, –

отказывало тело – он не в состоянии был приезжать в редакцию, отказывала память и способность сосредоточиться в разговоре. Перед нами была уже тень того Залыгина, которого мы знали на рубеже восьмидесятых-девяностых. Но он присылал в редакцию очередной свой текст, и в первых же фразах – энергичных, мускулистых, выразительных – он оживал в полной мере. Как будто вся оставшаяся в нем жизнь перетекла в его «писательский мускул», и мускул этот сохранял молодую работоспособность до конца[1154]1154
  Костырко С. «…Не надо бояться себя» // Новый мир. 2003. № 12.


[Закрыть].

Передается ли эта энергия нынешним читателям З. и есть ли они? Бог весть.

Соч.: Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1989–1991; Соленая Падь. М.: Вече, 2012; Тропы Алтая. М.: Вече, 2013; После бури. М.: Вече, 2013.

Лит.: Нуйкин А. Зрелость художника: Очерк творчества С. Залыгина. М.: Сов. писатель, 1984; Дедков И. Сергей Залыгин. Страницы жизни и творчества. М.: Современник, 1985; Костырко С. «…Не надо бояться себя»: О Сергее Залыгине // Новый мир. 2003. № 12; Аросев Г. Избранник судьбы // Новый мир. 2013. № 12.