Текст книги "Оттепель. Действующие лица"

Бубеннов Михаил Семенович (1909–1983)

Всем лучшим в своей жизни Б. обязан лично товарищу Сталину.

Мало кем замеченный провинциальный беллетрист в довоенное время, мало чем отличившийся сотрудник дивизионной и армейской газет в дни Великой Отечественной, он после демобилизации поселился в Риге, откуда и направил в журнал «Октябрь» первую книгу романа «Белая береза». Ее в 1947-м напечатали, и на полученный гонорар осенью того же года Б., – как рассказывает его приятель И. Дроздов, – «снял угол в частном доме где-то под Москвой».

Как вдруг телефонный звонок: «Здравствуйте, Михаил Семенович! С вами говорит Сталин. Прочитал ваш роман „Белая береза“. Замечательную вы написали книгу! Мне думается, это лучшая книга о войне. Поздравляю вас, товарищ Бубеннов. От души поздравляю!» А после паузы пошли еще и участливые вопросы: «Как вы живете, Михаил Семенович? Есть ли у вас квартира? Какая у вас семья?» Услышав в ответ, что квартиры нет, Сталин будто бы молвил: «Такой писатель, как вы, достоин того, чтобы иметь хорошие условия жизни. Я позвоню в Моссовет, попрошу предоставить вам квартиру. Завтра наведайтесь к председателю Моссовета – он что-нибудь для вас сделает».

Б. наведался и уже через малое время поселился в престижном доме напротив Третьяковки. В квартире, – продолжает мемуарист, –

четыре комнаты, и кухня больше любой из комнат, а по коридору можно кататься на велосипеде. Сталин же подарил ему и дачу в поселке «Внуково». Умел «отец народов» одаривать, щедрость проявлял восточную[486]486
  Дроздов И. Последний Иван. М., 1998. Цит. по: https://e-knigi.com/proza/istoricheskaja-proza/page-13-166317-ivan-drozdov-poslednii-ivan.html.


[Закрыть].

В достоверности этого рассказа можно, разумеется, усомниться. Однако же вот и Д. Шепилов вспоминает, что

Сталин интересовался жизненным путем Бубеннова. Поддержал его роман на первую премию. При обсуждении этого вопроса на Политбюро Сталин интересовался его здоровьем. Узнав о болезни Бубеннова, предложил мне организовать его лечение. «И не под Москвой. На юг его отправьте и лечите хорошенько»[487]487
  Шепилов Д. Непримкнувший. С. 131.


[Закрыть].

И уж что действительно точно известно, так это то, что после Сталинской премии 1-й степени (1948) переиздания «Белой березы» на языках народов СССР и стран народной демократии хлынули бурным потоком, а Б. проснулся не просто богатым, но был еще и введен в редколлегию журнала «Новый мир», где, по свидетельству современников, неустанно «бодался» с либеральничающими главными редакторами – сначала с К. Симоновым, затем с А. Твардовским[488]488
  Например, резко выступил против публикации в «Новом мире» трифоновских «Студентов» (1950. № 10–11), отмеченных на следующий год Сталинской премией. Впрочем, – как вспоминает Ю. Трифонов, – при А. Твардовском «Бубеннов продержался в журнале недолго, опираться ему было не на кого, Шолохов далеко, остальные члены редколлегии – Федин, Катаев, Смирнов и Тарасенков – стояли, конечно, за Твардовского. Заседания заканчивались руганью Твардовского с Бубенновым. Александр Трифонович умел людей, которые ему были неприятны или которых он мало уважал, подавлять и третировать безжалостно: и ехидством, и холодным презрением, а то и просто бранью» (Трифонов Ю. Записки соседа).


[Закрыть].

И тайны из своих «боданий» не делал. Наоборот. Стоило, например, «Новому миру» опубликовать роман В. Катаева «За власть Советов» (1949. № 6, 7, 8), как Б., выждав несколько месяцев, отправил уничтожающую этот роман статью в «Правду». И снова очередной звонок:

– Говорит Сталин. Здравствуйте, Михаил Семенович! Из «Правды» мне дали вашу статью о Катаеве. Очень вы хорошо написали. В статье содержится анализ не только романа «За власть Советов», но и стиля писателя, его художественного метода, если вообще у таких писателей есть художественный метод.

– Спасибо, Иосиф Виссарионович, но статья большая, и я напрасно послал ее в «Правду».

– Да, верно, статья большая, но, я полагаю, редакция найдет для нее место. Попрошу, чтобы напечатали без особых сокращений[489]489
  Дроздов И. Последний Иван.


[Закрыть].

Она такой и вышла – несколькими подвалами в двух номерах газеты (16 и 17 января 1950 года), причем с подстрочным примечанием: «Редакция „Правды“ полностью согласна с оценкой романа В. Катаева „За власть Советов“, данной в публикуемой сегодня статье тов. М. Бубеннова». Так что всем было понятно, кто на самом деле стоит за этой беспрецедентной публикацией, как тремя годами позже никто не сомневался, по чьему личному распоряжению в той же «Правде» (13 февраля 1953 года) появилась разгромная статья Б. о романе В. Гроссмана «За правое дело», напечатанном, напомним, опять-таки в «Новом мире», где Б. состоял членом редколлегии.

Так сложилась репутация сталинского фаворита; ведь М. Булгакову и Б. Пастернаку вождь звонил по одному разу, а тут, получается, трижды. И этой репутации было достаточно, чтобы Б. сходили с рук и самые вызывающие непотребства в быту, и самые вызывающие публичные провокации. Да вот, один лишь пример, 27 февраля 1951 года «Комсомольская правда» поместила его наиболее, пожалуй, знаменитую статью «Нужны ли сейчас литературные псевдонимы?», сразу оцененную читателями как юдофобская («Нередко за псевдонимами прячутся люди, которые антиобщественно смотрят на литературное дело и не хотят, чтобы народ знал их подлинные имена. Не секрет, что псевдонимами очень охотно пользовались космополиты в литературе»). 6 марта Б. репликой возразил К. Симонов в «Литературной газете», 8 марта за Б. в «Комсомольской правде» вступился М. Шолохов, после чего 10 марта Симонов не только публично ответил Шолохову, но еще и пожаловался Г. Маленкову. Дискуссия была остановлена, и, – как вспоминает Симонов, – в марте 1952-го на одном из заседаний Комитета по Сталинским премиям Сталин брюзгливо сказал: «В прошлом году уже говорили на эту тему, запретили представлять на премию, указывая двойные фамилии. Зачем это делается?.. Зачем насаждать антисемитизм?»

Прошел, однако же, еще год, Сталин умер, и звезда его любимчика закатилась так же стремительно, как и всходила. Сталинскую премию за вторую книгу «Белой березы» (1952) он получить уже не успел, от ключевых позиций в литературе его оттеснили, на II съезде писателей (1954) не избрав даже одним из 36 членов президиума правления. Началась растянувшаяся на десятилетия опала, которую не прервали ни обиженные письма Б. в родной ЦК, ни написанные им на нужную тему романы «Орлиная степь» о покорении целины (Октябрь. 1959. № 7–10), «Стремнина» об индустриализации Сибири (Москва. 1970. № 1–2).

Как он переживал эту опалу, свидетельств у нас нет. Но стоит внимания, что собрания сочинений Б. на склоне дней все-таки дождался и что «Белая береза», совсем, казалось бы, забытая, теперь время от времени переиздается в книжной серии с говорящим названием «Сделано в СССР».

Соч.: Собр. соч.: В 4 т. М.: Современник, 1981–1982; Светлая даль юности. М.: Современник, 1986; Белая береза. М.: Вече, 2009, 2012, 2014.

Булгакова (урожд. Нюренберг) Елена Сергеевна (1893–1970)

28 февраля 1929 года, на масленицу, Елена Сергеевна познакомилась с Михаилом Афанасьевичем, 4 октября 1932 года они оформили свой брак, а 10 марта 1940 года Булгаков скончался, и время, простершееся между этими событиями, – главное, чем Б. нам памятна. Но ее жизнь оказалась длинной, и нелишне вспомнить, что женская (читай: любовная) биография Маргариты продолжилась и после смерти Мастера. Уже к концу 1940-го она – то ли поочередно, то ли почти одновременно – вступила в романтические отношения с А. Фадеевым и В. Луговским, каждый из которых был моложе ее на восемь лет.

Не входя, разумеется, в деликатные подробности, Б. в позднейших разговорах с друзьями не раз давала понять, что она тем самым чуть ли не выполняла своего рода завещание мужа, который, умирая, будто бы сказал ей: «Веселись, Люся, – и живи, даже когда меня не будет»[490]490
  Лакшин В. После журнала: Дневник 1970 года // Дружба народов. 2004. № 9. Это свидетельство В. Лакшина, а если верить А. Стефановичу, то Булгаков, когда его осенью 1939 года навестил Фадеев, будто бы «с озорством произнес:
  – Лена, мне показалось, что он положил на тебя глаз. Когда я умру, ты можешь завести с ним роман.
  – Ты с ума сошел, что ты несешь, ты же мой муж! – закричала Елена Сергеевна.
  – Я не говорю, что ты должна это сделать прямо сейчас. Но, когда я умру, тебе понадобится поддержка. Он вполне подходит для этой роли» (Б. п. Булгаков завещал свою вдову Фадееву // Комсомольская правда. 2004. 10 июня).


[Закрыть].

Кто знает, вкладывала ли она в эти отношения свою душу. Можно лишь вспомнить, что, пересказывая в дневнике свои разговоры во сне с покойным Булгаковым, она допустила и такие выразительные обмолвки: «Спрашивает: „А значит тот… тебя не удовлетворяет?“ – „Ффу!..“ Он доволен». И еще: «А он? – Хороший любовник. Я так тоскую без тебя!»[491]491
  Дневник Елены Булгаковой. С. 294, 295.


[Закрыть]

Как бы там ни было, если тайная связь с Фадеевым оказалась краткосрочной, а еще вернее сказать, пунктирной и никак не проявилась в его творчестве, то союз с Луговским вышел на публичную поверхность во время эвакуации в Ташкент; он посвятил своей «Инфанте» поэмы «Сказка о сне», «Крещенский вечерок», «Первая свеча», а она перепечатала почти все его поэмы ташкентского периода своей рукой на машинке.

Впрочем, увлечения увлечениями, но все рукописи Булгакова были ею уже к тому времени перебелены, любовно переплетены и содержались в образцовом порядке как наивысшая ценность. И все вокруг знали, что, как ни бывала она порою, – по словам булгаковского биографа А. Варламова, – «тщеславна, капризна, порой неискренна и даже лжива, по-своему жестока и безжалостна», как ни «любила наряды, украшения, обожала быть в центре внимания, особенно мужского»[492]492
  Варламов А. Михаил Булгаков. М.: Молодая гвардия, 2020. («Жизнь замечательных людей»).


[Закрыть], Б. всегда оставалась верна своему долгу вдовы и наследницы великого писателя.

Уж на что Л. Чуковская, совершенно ей иноприродная и не скрывавшая в Ташкенте своей неприязни к этой «даме с большим перцем»[493]493
  Чуковская Л. «Дневник – большое подспорье…» С. 86.


[Закрыть], и та вынуждена была в итоге признать, что «одна ее заслуга огромна и – бесспорна: сохранила всего Булгакова. ‹…› Верила в их <сочинений Булгакова> будущее, когда не было надежд»[494]494
  Там же. С. 255.


[Закрыть].

И хоть надежд действительно не было, поклявшись напечатать всего Булгакова, Елена Сергеевна, подрабатывавшая машинисткой в Союзе писателей, а позднее переводившая по случаю Г. Эмара, Ж. Верна и А. Моруа[495]495
  В просьбе о пожизненной выплате вдове булгаковского авторского гонорара, с которой в марте 1955 года к первому заместителю председателя Совета министров СССР В. Молотову обратились руководители МХАТа (А. Тарасова и М. Кедров), а также ряд ведущих советских писателей (А. Фадеев, К. Федин, Вс. Иванов, Л. Леонов, С. Михалков, С. Маршак, Н. Асеев, К. Чуковский, В. Каверин), было отказано (Гершзон М. «Оттепель». Изменения в культурной политике СССР в 1953 – начале 1956 гг.: кино, театр, изобразительное искусство, книгоиздание. С. 159).


[Закрыть], предпринимала всё новые и новые попытки. 7 июля 1946 года она через А. Поскребышева передает письмо Сталину:

Дорогой Иосиф Виссарионович, я прошу Вашего слова в защиту писателя Булгакова. Я прошу именно Вашего слова – ничто другое в данном случае помочь не может. ‹…› Имя Булгакова, так беззаветно отдавшего свое сердце, ум и талант бесконечно любимой им родине, остается непризнанным и погребенным в молчании. Я прошу Вас, спасите вторично Булгакова, на этот раз от незаслуженного забвения[496]496
  http://bulgakov.lit-info.ru/bulgakov/pisma-o-bulgakove/letter-2.htm.


[Закрыть].

Сталин не ответил, а в ЦК ей фарисейски рекомендовали обращаться непосредственно в издательства. И так годами, но слезы вдовы и камень точат. Поэтому не сразу, совсем не сразу и уже после смерти тирана хоть шатко и валко, но дело пошло: В. Каверин на II писательском съезде первым вслух напомнил, что «сделал Михаил Булгаков для нашей драматургии» (1954), М. Яншин в Театре имени Станиславского поставил «Дни Турбиных» (1954), «Искусство» выпустило под одной обложкой «Дни Турбиных» и «Последние дни» (М., 1955), К. Симонов оживил работу комиссии по булгаковскому наследию (1956), сначала в Сталинграде (1957), а потом и в Александринском театре – тогда Ленинградском академическом театре драмы им. А. С. Пушкина (1958) пошел «Бег».

Уже по этому перечню видно, что Б. билась не в одиночку. Но и без нее ничто бы не происходило, так что «Жизнь господина де Мольера», попавшая под нож в составе запрещенного третьего выпуска «Литературной Москвы» (1957), выходит все-таки отдельным изданием (М., 1962), за нею следуют «Записки юного врача» (М., 1963), «Театральный роман» (Новый мир. 1965. № 8) и сборник «Драмы и комедии» (М., 1965), «Избранная проза» с «Белой гвардией» (М., 1966), «Мастер и Маргарита» (Москва. 1966. № 11; 1967. № 1), «Записки на манжетах» (Звезда Востока. 1967. № 3)…

Последнее, что сделала Б. в этой жизни, – с продуманной тщательностью составила (вместе с С. Ляндресом) сборник «Воспоминания о Михаиле Булгакове», в 1967 году передала его в издательство, и нет ее вины в том, что книга вышла только в 1988-м.

Бои, словом, и на склоне ее дней продолжались. Многое, конечно, появлялось на белый свет с оскорбительными купюрами, многое при жизни Б. так на этот самый свет и не пробилось. Но известность Булгакова, – свидетельствует В. Лакшин, – все равно «нарастала как шквал»[497]497
  Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 7.


[Закрыть], легенда о Мастере опережала и поторапливала публикации, и неотъемлемой частью этой легенды явилась сама его Маргарита. «Да и как могло быть иначе, – говорит М. Чудакова, –

если стало известно, что это ей, ей в первую очередь, ее вере в гений своего мужа, ее страстному стремлению обнародовать несколько десятилетий остававшиеся в рукописях произведения обязаны мы были тем, что Булгаков вошел в нашу жизнь[498]498
  Там же. С. 483.


[Закрыть].

И покоятся они на Новодевичьем кладбище вместе – под огромным ноздреватым камнем «голгофа», который ранее лежал на могиле Гоголя, но – опять-таки хлопотами Елены Сергеевны – еще в 1952 году был перенесен на могилу его законного наследника.

Соч.: Дневник Елены Булгаковой. М.: Книжная палата, 1990.

Бурлацкий Федор Михайлович (1927–2012)

Б. – из вундеркиндов или, как это слово переиначили позже, из киндер-сюрпризов. Во всяком случае, рассказывают, что в 1950 году, впервые приехав из Ташкента в Москву, он самоуверенно заявил: «Я окончил институт за два года. Мне нужен только один год в аспирантуре»[499]499
  Травин Д. Шестидесятники. Федор Бурлацкий: Устроитель коммунизма // Дело: Еженедельник. СПб., 2007. 12 февраля. http://www.idelo.ru/451/17.html.


[Закрыть].

Так все и вышло: через год диссертация была, действительно, защищена, Б. взяли на работу в Президиум Академии наук, его потенциал заметили, и вскоре 25-летнего интеллектуала-марксиста пригласили еще и в штат главного партийного журнала «Коммунист», поскольку, – вспоминает сам Б., – «в то раннее послесталинское время уже активно велся поиск новых людей, которые могли бы поддержать линию Хрущева, прийти на смену сталинским кадрам».

Судьбоносным оказалось и его включение в состав группы из 423 представителей советской элиты, которые ранней осенью 1956 года были усажены на теплоход «Победа» и, с заездами в европейские порты и столицы, за месяц проплыли от Одессы до Ленинграда. «Я, – процитируем Б., –

впервые увидел Европу, ее архитектуру, ее дороги, ее театры, людей, отношения между людьми. Все, что писалось у нас о Западе, выглядело дикой ложью. Домой вернулся законченным западником, понимая, какой колоссальный исторический путь нам надо пройти для того, чтобы сблизиться с другой половиной человечества[500]500
  Потерянный век России? Беседа А. Сабова с Ф. Бурлацким // Российская газета. 2009. 27 апреля.


[Закрыть].

И оказалось, на то и Оттепель, что западники, мечтавшие придать заскорузлой системе человеческое выражение лица, тоже востребованы партийными властителями. По крайней мере, теми из них, кто занимался не столько идеологией, сколько отношениями СССР с окружающим миром. Как, например, член Президиума ЦК О. Куусинен, как секретарь ЦК Б. Пономарев, руководивший там Международным отделом. И как Ю. Андропов, ведавший тогда отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.

Вокруг них и стала постепенно собираться каста особо доверенных советников[501]501
  «В какой-то мере, – говорит Г. Шахназаров, – ее создание было навеяно опытом американцев. Как раз в те годы президент Кеннеди привлек к себе на помощь для совета специалистов из числа крупных политологов, историков, экономистов. В моду входили так называемые мозговые атаки, предлагавшие правителям веер альтернативных решений. Нечто вроде этого задумал только что возведенный в сан секретаря ЦК КПСС заведующий отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Юрий Владимирович Андропов» (Шахназаров Г. Цена свободы: Реформация Горбачева глазами его помощника. М.: Россика: Зевс, 1993).


[Закрыть] или, как они себя сами называли, «духовных аристократов», в которую входили Г. Арбатов, А. Черняев, Г. Шахназаров, А. Бовин, В. Загладин и в которую одним из первых вошел Б., в 1960 году приглашенный Ю. Андроповым на работу в ЦК в роли сначала консультанта, а потом и руководителя группы консультантов.

Реальной власти у них не было, но была возможность нашептывать и подсказывать – то вставляя либеральные пассажи в доклады и статьи вождей, то, собравшись на правительственных дачах, методом мозгового штурма подавать власти нетривиальные идеи и проекты, а то и просто освежать гуманистической риторикой основополагающие партийные документы. Так в 1961 году, – рассказывает Б., – «после крепкой вечерней пьянки» они «буквально часа за полтора» сочинили для новой Программы КПСС Моральный кодекс строителя коммунизма, «который в Президиуме ЦК прошел на „ура“»[502]502
  Федор Бурлацкий: «Судьба дала мне шанс» / Беседа Р. А. Звягельского с Ф. М. Бурлацким // Российский адвокат. 2007. № 5.


[Закрыть] и который десятилетиями потом вынуждены были заучивать миллионы пионеров и комсомольцев. И так уже в 1964 году Б. почти удалось подбить Хрущева на новую «конституцию, президентскую, с двухпалатным парламентом, с Конституционным судом, судом присяжных».

«Нас страшно торопили: когда представите проект?»[503]503
  Сабов А. Историк Федор Бурлацкий расскажет всю правду о выдающихся государственных деятелях // Российская газета. 2009. 27 апреля.


[Закрыть] – вспоминает Б. и… сожалеючи разводит руками: не успели, Хрущев в одночасье лишился власти, Андропов, не входивший в группу партийных заговорщиков, тоже какое-то время «висел на волоске» – и Б. поспешил покинуть своего покровителя – то ли «просто решил бежать с тонущего корабля», то ли «не верил в то, что такой ограниченный человек, как Брежнев, способен установить свою власть надолго»[504]504
  Травин Д. Шестидесятники. Федор Бурлацкий: Устроитель коммунизма


[Закрыть], и, соответственно, рассчитывал, что скорее раньше, чем позже, вернет себе привычную роль просвещенного консильери при готовом к просвещению крестном отце.

Но второй раз, видимо, не входят ни в ту же реку, ни в тот же политический спектакль. Внешне у Б. всегда все было прекрасно: он занимал статусные должности в привилегированных академических институтах, заведовал кафедрой марксистско-ленинской философии в Институте общественных наук при ЦК КПСС (1971–1989), исполнял обязанности политического обозревателя сначала в «Правде»[505]505
  Где продолжал подавать власти нетривиальные идеи. Так, именно Б., 21 декабря 1966 года опубликовавшего в «Правде» статью «О строительстве развитого социалистического общества», можно, вероятно, признать автором одного из самых значимых идеологических мемов брежневской эпохи. В 1967 году о построении в СССР «развитого социализма» было заявлено Брежневым в речи по случаю 50-летия Октябрьской революции (разумеется, без всякой ссылки на Б.), а окончательно этот тезис был закреплен на XXIV съезде КПСС в 1971 году.


[Закрыть], а потом в «Литературной газете». И много писал – по преимуществу, правда, не о советской политической реальности, а о Макиавелли, маоистском Китае и франкистской Испании, эзоповым языком обличая тоталитаризм и рассчитывая на понимание умных читателей, «но, – ехидно замечает Д. Травин, – узок был их круг, и страшно далеки были эти умные читатели от народа»[506]506
  Травин Д. Шестидесятники. Федор Бурлацкий: Устроитель коммунизма.


[Закрыть].

Публичный успех случился лишь однажды, когда Б. в соавторстве еще с одним политическим обозревателем «Правды» Л. Карпинским опубликовал в «Комсомольской правде» (30 июля 1967) статью о том, как театры страдают не от идеологической даже, а от чиновничьей цензуры и по-чиновничьи дуроломных эстетических вкусов. Статья «На пути к премьере»[507]507
  «Это было совершенно не нужное выступление, – через несколько десятилетий вспоминал Б. – Я хорошо работал в „Правде“, выработал свой эзоповский стиль. Писал об Испании, о франкизме – все понимали, что это и о сталинизме, а поймать вроде как невозможно было. И вдруг сам себя дал подловить, причем по теме, которой профессионально не занимался. ‹…› Впрочем, это пошло мне на пользу: я стал писать книги» (Сабов А. Историк Федор Бурлацкий расскажет всю правду о выдающихся государственных деятелях // Российская газета. 2009. 27 апреля).


[Закрыть] разгневала начальство, ее авторов и публикаторов наказали – не выталкивая, впрочем, из круга официальной элиты. Так что жизнь номенклатурного вольнодумца продолжалась, и в 1989 году Б., как многие шестидесятники с именем, стал народным депутатом СССР, а в марте 1990 года был даже избран главным редактором «Литературной газеты», ничем, однако же, кроме барских привычек на этом посту не прославившись. И более того – его царедворство и оглядчивость настолько контрастировали с революционными настроениями тогдашних литгазетовцев, что сразу после путча 1991 года коллектив единодушно отправил Б. в отставку – за то, что эти три августовских дня он провел на курорте, даже не попытавшись вернуться в Москву, и, – как заявил Ю. Щекочихин, – «по существу оккупированная газета осталась без главного редактора»[508]508
  Литературная газета. 1991. 4 сентября.


[Закрыть].

Что потом? Преподавание на факультете политологии МГУ, в Гарварде (1992) и Оксфорде (1993), сочинение мемуаров о работе в Кремле, выпуск 7-томного собрания сочинений. И отчетливая гражданская позиция, сформулированная еще в 2006 году: «Я просто не вижу реальной альтернативы президенту Путину. Я предложил бы вынести на всенародный референдум вопрос о возможности избрания в порядке исключения президента на третий срок в связи с бедственным положением народа», ибо «мы вступили в период стабильности лишь одной ногой», а за третий срок Путина «дело будет прочно поставлено на рельсы, с которых уже не сойти»[509]509
  Бурлацкий Ф. Я не вижу реальной альтернативы Путину // Российская газета. 2006. 29 декабря.


[Закрыть].

Соч.: Русские государи: Эпоха реформации. М.: Шарк, 1996; Никколо Макиавелли: Советник государя. М.: Эксмо-пресс, 2002; Никита Хрущев и его советники. М.: Эксмо-пресс, 2002; Реформы и реформаторы. М.: Собрание, 2008.

Бурлюк Давид Давидович (1882–1967)

Профильное образование этот сын агронома-самоучки, родившийся на хуторе Семиротовка нынешней Сумской области, получил совсем не плохое: прошел курс в Казанском и Одесском художественных училищах, изучал живопись в мюнхенской Королевской академии и в парижской Школе изящных искусств Кормона. А вернувшись в Россию, стал, – по собственной аттестации, – «отцом российского футуризма»: участвовал в скандальных художественных выставках и еще более скандальных сборниках «Садок судей» (1910), «Пощечина общественному вкусу» (1912), «Дохлая луна» (1913), «Молоко кобылиц» (1914), «Взял» (1915), иных прочих.

Как и всякий авангардист, считал себя гением, хотя запомнился и в историю вошел не столько вполне посредственными картинами и стихами, сколько эпатажным поведением и неустанной продюсерской активностью: «с уверенностью, – как заметил Дон-Аминадо, – опытного дрессировщика»[510]510
  Дон-Аминадо. Король и принц. (Уроки истории) // Рампа и жизнь. 1918. 12 марта. Цит. по: Желтова Н. Ю. «Гениальный Давид Бурлюк»: К вопросу о тамбовских культурных связях // Филологическая регионалистика. 2013. № 2 (10). С. 64.


[Закрыть] организовывал и проводил самые возмутительные коллективные акции, а В. Маяковский так и вовсе считал «Додичку» своим ближайшим другом и «действительным учителем».

И, опять же как почти всякий авангардист, революцию Б. принял и воспел, постаравшись, однако же, от ее эпицентра убежать подальше: сначала в Сибирь и на Дальний Восток, оттуда на два года в Японию (1920–1922) и наконец в Штаты, где тоже пытался насадить «пролетарский футуризм» и в течение сорока пяти лет играть роль центрового в эмигрантской художественной среде.

Без особого, впрочем, успеха. Зато Б., едва ли не единственный среди эмигрантов, может рассматриваться еще и как деятельный, хотя кратковременный фигурант Оттепели, так как весной-летом 1956 года именно ему первому разрешили побывать в Советском Союзе. Почему именно ему? Сыграла роль, надо думать, общеизвестная близость к канонизированному Маяковскому. Но еще в большей степени артикулированно просоветская позиция «бурлящего Бурлюка» – уже за океаном он написал поэму к 10-летию Октября, а поэме о Толстом дал название «Великий кроткий большевик», оставил живописные полотна типа «Ленин и Толстой», «Дети Сталинграда», «Советская жатва», сотрудничал с газетой «Русский голос», слал десятки прочувствованных писем знаменитым знакомцам и незнакомцам в Россию, охотно шел на контакты с советским посольством. Так что, – вспоминает А. Громыко, работавший в Нью-Йорке, – «у советских товарищей, которые встречались с ним в США, сложилось твердое убеждение, что это человек, которого социальная буря перенесла на чуждую ему почву»[511]511
  Громыко А. Памятное. М., 1988. Т. 1. С. 145.


[Закрыть]. Тем более что за годы, проведенные в США, Б., – по наблюдению И. Эренбурга, – «стал почтенным, благообразным: ни лорнетки, ни „беременного мужчины“»[512]512
  Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Т. 1. С. 260.


[Закрыть].

Ну как такого не пустить на родину? Денег на билеты в оба конца у него не было, и, благодаря хлопотам Л. Брик, В. Катаняна, Н. Асеева, С. Кирсанова, весь двухмесячный визит был полностью оплачен Союзом писателей СССР.

Это был триумф – как Оттепели, сделавшей железный занавес хотя бы отчасти проницаемым, так и самого Б. Ему выделили шикарный «люкс» в гостинице «Москва» и пригласили повосторгаться первомайским парадом на Красной площади[513]513
  См.: Катанян В. Лиля Брик. С. 157.


[Закрыть]. Он, кроме Москвы, побывал в Ленинграде и в Крыму, посетил Спасское-Лутовиново и Ясную Поляну, завел новые дружбы и восстановил старые. Б. Пастернак, правда, сославшись на разыгравшуюся экзему, встречаться с ним отказался: «Что у меня, – сказал он В. Шаламову, – общего с Бурлюком: нарисуют женщину с одной рукой и объявляют свое произведение гениальным. Я давно, слава богу, избавился от этого бреда»[514]514
  Шаламов В. Пастернак // Шаламов В. Собр. соч. Т. 4. С. 609.


[Закрыть].

Но Б. хватало и других собеседников: Н. Асеев, Р. Фальк, С. Коненков, И. Эренбург, К. Чуковский, В. Шкловский, М. Плисецкая… А центральным событием визита стал вечер 10 мая в Гендриковом переулке, когда в Библиотеку-музей Маяковского пришло столько народу, что была вызвана, – как рассказывают, – даже конная милиция, и побывавший там К. Кедров, тогда 14-летний, вспоминает «невероятное количество „искусствоведов в штатском“, словно не наставник Маяковского приехал, а разведчик Рейли».

Надо отметить, что сам «доитель изнуренных жаб», выступая на этом вечере, начальство не напугал. «Долго и много, – продолжает К. Кедров, – ругал капитализм и Америку»[515]515
  Кедров-Челищев К. Мемуары о Бурлюке, Сапгире, Холине, метаметафоре // https://proza.ru/2007/11/28/246.


[Закрыть]. А говоря о всем прочем, осторожничал и путался; например, Семена Кирсанова, который вел встречу, – по свидетельству Л. Сергеевой, – «упорно называл Сергеем», а о Маяковском

мог вспомнить лишь то, что давал начинающему и всегда голодному поэту каждый день деньги на еду. А когда Маяковский начал печататься и стал известным, то Бурлюк на поэте зарабатывал доллáры[516]516
  Сергеева Л. Жизнь оказалась длинной. С. 256.


[Закрыть].

Так что рапорты от тех, кто следил за ним, шли, можно предположить, самые благоприятные. И все равно классики соцреализма обеспокоились не на шутку. Во всяком случае, скульптор Е. Вучетич еще 3 мая написал лично К. Ворошилову:

‹…› Кому-то, вероятно, очень понадобилось, чтобы Давидка Бурлюк приехал в Советский Союз именно теперь, когда эстетско-формалистические тенденции снова вспыхнули в нашем искусстве. Я не знаю, какие «откровенные» беседы проведет Бурлюк с нашей молодежью, я только знаю, что для воспитания человека на высоких моральных принципах не всегда хватает четверти столетия, а для превращения его в ничтожество часто бывает достаточно одной пьяной ночи, которую великолепно может организовать и провести нынешний миллионер и американский подданный Давид Бурлюк[517]517
  Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 492. Обращает на себя внимание резолюция, которую Ворошилов поставил на этом письме: «Разослать членам и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС».


[Закрыть].

К гостю с Нью-Йоркщины, помимо статусных друзей, действительно потянулись и неформалы. Вот вспоминает художник-авангардист И. Шелковский:

Неисповедимыми путями Володя <Слепян> раздобывает нужный номер телефона и уславливается о встрече с прославленным отцом русского футуризма. Хмурым весенним утром мы ‹…›, судорожно вцепившись в обвязанные бечевкой холсты, поднимаемся по ковровым лестницам на нужный этаж. Еще совсем недавно за знакомство с иностранцем могли посадить и даже расстрелять. Но вот заветная дверь. Бурлюк радушен, гостеприимен. Он благосклонен и поощряющ. Бурлюк в восторге, что молодые художники в России после стольких лет «железного занавеса» его помнят и знают. Вместо обещанных пятнадцати минут мы проводим в многокомнатном номере чуть ли не полный день. Перед нами, начиная с В. Катаева, проходят те, кому назначено рандеву, друзья мэтра. В промежутках Бурлюк поставляет нам информацию о новейших течениях в живописи (Джексон Поллок)[518]518
  Шелковский И. Памяти Владимира Слепяна // Шелковский И. Воспитание чувств. С. 124–125.


[Закрыть].

Что ж, роль просветителя Б. явно льстила. Но он ведь хотел вернуться в Россию не лекциями, а стихами и картинами. А с этим при всей вроде бы благожелательности властей не вышло ничего. Совсем ничего: ни строчки не напечатали, ни одной картины не вынули из запасников[519]519
  По свидетельству Л. Брик, руководивший тогда Иностранной комиссией СП СССР «Полевой попросил Васю <В. А. Катанян> составить сборничек стихов Дав<ида> Давидовича. Вася составил и сдал Полевому. Неужели, правда, напечатают?! Бурлюку безумно этого хочется. Никто, никогда (кроме него самого) еще не напечатал ни одной его строчки» (Брик Л. Пристрастные рассказы. М., 2003. С. 288). Сборник не был издан.


[Закрыть].

Упорствуя, Б. вместе с женой в августе 1965 года приехал в СССР еще раз. С ним по-прежнему были любезны, провели формальные встречи в Библиотеке-музее Маяковского и Министерстве культуры, но вечеров уже не устраивали и, главное, опять – ни публикаций, ни надежды на выставку. Так что в одном из интервью Б., конечно, сказал: «В этом году нам выпало счастье снова побывать на родной земле в качестве почетных гостей. Мы тронуты до слез такой заботой». А в дневнике осталась запись:

Россия отстала, Россия в живописи и литературе вся под пятой старых, провинциальных вкусов, отворачивалась от жизни Запада. Без Запада жить нельзя. Изоляция вредна экономически и эстетически[520]520
  Бурлюк Д. Письма из коллекции С. Денисова. С. 610.


[Закрыть].

Сейчас-то, спустя десятилетия, когда его прах по завещанию давно развеян над Атлантическим океаном, выставки Б. на родине изредка проходят и книги издаются. Но это уже жизнь после жизни.

Соч.: Фрагменты из воспоминаний футуриста. Письма. СПб.: Пушкинский фонд, 1994; Стихотворения / В конволюте со «Стихотворениями» Николая Бурлюка. СПб.: Академический проект, 2002 (Новая Библиотека поэта: Малая серия); Письма из коллекции Денисова. Тамбов, 2011; Филонов: Повесть. М.: Гилея, 2017.

Лит.: Евдаев Н. Давид Бурлюк в Америке: Материалы к биографии. М.: Наука, 2008; Личность в истории культуры: Давид Бурлюк. М., 2012; Деменок Е. Давид Бурлюк: Инстинкт эстетического самосохранения. М.: Молодая гвардия, 2020. (Жизнь замечательных людей).