Текст книги "Треба"

– Наш-то ростом в полтора раза короче, а с клинком так и вовсе в два, – с тревогой прошептала на ухо Арме Теша.

Арма оглянулась. «Наш». Всего-то и были вместе несколько дней, ничего и не испытали толком, а уже наш. И точно. И Теша с бешеными глазами рядом с Лилаем – наша, и Лилай, и Тару, и Кай, и все-все-все. Даже трое пустотников с язвительными усмешками и презрительными взглядами. Пока – наши.

– Спокойнее, – только и сказал Кай Мекишу, и тут Косой бросился вперед. Не то зарычал, не то захрипел, но, не разгибая коленей, засеменил вперед и один, второй, третий раз взмахнул перед собой мечом, пытаясь зацепить малла. Тот отбил один удар, подбил вверх второй, уклонился от третьего и метнулся под ноги разбойнику, черканув его по бедру. Кровь побежала алой ниткой по портам, но только раззадорила Косого. Разбойник, чуть припадая на ногу, снова направился к малла, то взмахивая мечом перед собой, то тыкая острием вперед.

– Не играй, – повысил голос Кай. – Заканчивай!

– Сейчас. – Глаза малла блестели. – Еще немного.

И Мекиш снова принялся отбивать удары Косого, пока после очередного кувырка не наградил того порезом и на другой ноге, хотя и сам получил царапину на скуле.

– Ерунда, – пожал плечами в сторону Кая Мекиш. – И отметины не останется.

– Все! – потребовал Кай.

Косой уже стоял на месте, с недоумением тараща глаза то на играющего мечом малла, то на собственные, тяжелеющие от крови порты, но когда Мекиш вновь двинулся к нему, поднял меч без усилий и едва не снес маленькому тати голову. Тот присел так быстро, что меч, взрезав пустоту, чуть не выпал из рук Косого, но значения это уже не имело. Мекиш пронзил брюхо разбойнику, шагнул в сторону и, отворив поток крови, вскрыл его до селезенки. Косой захрипел и рухнул на камень. Малла занес меч над его шеей.

– Нет-нет, – раздался уже знакомый голос, и от резного шатра отделился приветливый горожанин, встречавший отряд у ворот. – Не порти мне воина, малыш. Приделать обратно голову много сложнее, чем зашить брюхо. Да-да, к вашим услугам, гости благословенной Танаты, староста деревни – Наршам. Он же оракул и командир этих славных гвардейцев. А ну-ка, ребятки, – оракул ткнул пальцами в двух ближайших воинов, – несите эту падаль в казарму да положите на лед. С полудня я займусь вашим будущим приятелем. А вас, гости Танаты, жду через полчаса у себя в шатре.

– А белка? – завопил Мекиш вслед унесшим Косого воинам. – Я хотел снова выкупить белку!

– Белка тебе уже не понадобится, – с сожалением произнес Наршам. – Пустынная лихорадка не слишком заразна, но уж если попала в кровь… Нескольких минут хватит, чтобы свалить даже такого великана, как… – Оракул оглянулся и ткнул пальцем в Шувая, после чего обратился к Каю: – Из мальца стражника делать не буду. Маловат, да и не по правилам. Вон за сторожевой башней погребальный костер, сожжете тело там. И не тяните, у меня времени немного.

– Погребальный костер? – не понял Кай и вдруг переменился в лице, шагнул вперед, подхватил брошенную Косым тряпицу и едва не заскрежетал зубами. – Мекиш! Я же говорил тебе, не играй!

Малла стоял, зажав царапину на лице ладонью. Вот звякнул выпавший из его руки меч. Вот открытый глаз, наполненный ужасом, заволокло пеленой. Вторая рука опустилась, открыв стремительно чернеющее лицо, и малла мягко и почти беззвучно повалился на камень…

Тело малла прогорело за несколько минут. Тару, сыплющий ругательствами, уверял, что потребуется несколько часов, но осунувшийся, еще сильнее сгорбившийся Эша покопался в мешках, подвешенных к поясу, выудил из них две горсти камней и начал укладывать их на лицо, грудь, живот маленького тати. В пять минут тело Мекиша превратилось в раскаленный уголь и в следующие пять минут осыпалось пеплом. Дрова погребального костра только занялись пламенем, а мертвеца уже и не было.

– Ну, вот и вся месть, – разжал над огнем пальцы большой тати Шувай и уронил пергамент. Свиток со списком врагов Мекиша начал дымить и почти сразу занялся пламенем.

– Тринадцать, – медленно проговорил Кай уже в резном шатре, где спутники заняли тянущуюся кругом скамью, только Шувай, шмыгая носом, сел на пол, уж больно ненадежным ему показалось сиденье.

– Тринадцать, – мрачно повторил Усанува и стал загибать пальцы. – Я, Течима, Шувай, Кай, Арма, Эша, Тару, Лилай, Теша, Шалигай и, – лами поднял стиснутые кулаки, – и еще трое пустотников.

– Пустотников, говоришь? – расплылся в улыбке оракул, который занял место в кресле на противоположной от входа стороне шатра.

– Вы, – он посмотрел на сидевших у выхода Илалиджу, Тиджу и Вериджу, потом оглянулся на площадь, которую начинал заполнять торговый люд, – пустотники, выходит? Удобно. Всякому смерть неприятна, и пустотник не исключение, но вот уж кто точно вместо посмертия отправляется домой зализывать раны, так это он.

Арма посмотрела на троицу. Впервые она не увидела презрения на их лицах. Все трое смотрели на Наршама с интересом. И она сама стала присматриваться к этому странному человеку, улыбка с лица которого не сходила. И чем больше она смотрела на него, тем больше ей казалось, что он вовсе не смеется. А с глазами так и вовсе было что-то неладное. Они не только были разного цвета, но и всякий раз другого, мерцали, как угасающие лесные светляки на рассвете.

– Как же так? – посмотрел на Кая Тару. – Вот этого всего вокруг нас нету, а пепел от мертвого Мекиша имеется?

– Здесь говорит оракул, – ответил старику Кай. – Пока на тебя не показали пальцем, не подавай голос. А то всякое слово за вопрос будет принято.

– А и принято, – хихикнул Наршам. – То, чего нету, того нету, Тару. А то, что есть, то есть. То, что было и не стало, того нет. А то, чего не было, но появилось, то есть. Но то, чего нет здесь, может быть где-то. Поэтому ни о чем не говори, что нет его, даже если его нет. И если ты думаешь о чем-то, значит, оно уже есть. Пусть и в твоей голове. Значит, есть все. Отчего ты так уверен, что и ты сам не в чьей-то голове в виде сущей безделицы вычищаешь сосновую смолу из усов?

– Ну, так… – растерянно оторвал руки от бороды Тару.

– Не гадай, – строго сказал Наршам. – Развеивается морок – иди сквозь. Не развеивается – прорубайся. Ты?

Оракул строго посмотрел на Шалигая.

– Нет вопросов, – пожал плечами хиланец. – Какие вопросы у стражника, у воина? Служи, выполняй приказы, не трусь, а трусишь, не показывай. Разве только о твоих воинах… почтенный оракул, есть вопрос. Как ты их… оживляешь? Насколько они ловки? Сколько служат? Платишь ли им жалованье?

– А ты никак нанимаешься? – прищурился оракул.

– Нет, – побледнел Шалигай. – Но мало ли… Вдруг самому придется воинство набирать, интересный у тебя способ, я скажу.

– И эти воины у тебя в голове, – крякнул Наршам. – И в голове Тару, и в голове каждого из вас. Нет их на самом деле. Но они есть, потому как что на самом деле, а что не на самом, никому не известно окончательно. Всякий мудрец и умелец боится оказаться прыщом на заднице большего умельца. И всякий однажды им и оказывается.

– Даже боги? – нахмурился Эша.

– И боги, – кивнул Наршам. – Только бог богу рознь. Вот остались бы в Вольных землях только малла да заселили бы Гиму, ты бы и слыл среди них богом, Эша. Ровно до тех пор, пока не увидел бы среди скал лоскут земли да не приказал бы подняться из него дереву, да не мороку древесному, а живому стволу с ветвями и листьями. Тут и призадумался бы, а бог ли ты?

– А если поднимется? – прикрыл глаза, зашевелил губами Эша.

– А без зерна, без семечка, без саженца поднимется? – улыбнулся Наршам. – То-то! Так ведь и умельцы, что без зерна способны дерево на камнях вытянуть, тоже прыщи на чьей-то заднице. И хозяин той задницы никак не владыка мира. Он его даже и в лицо может не знать.

– А есть ли у него лицо? – проговорила Илалиджа.

– Кому и солнце не светило над головой, а искра, вылетающая из костра, – медленно выговорил Наршам. – Что тебе его лицо, если даже ты, Илалиджа, не сумеешь и точки на нем окинуть взглядом от горизонта до горизонта?

– Кто из нас троих дойдет до Анды? – спросил Тиджа.

– Никто не дойдет, – отчего-то помрачнел оракул. – Но все трое будете там, и все трое встанете на назначенных вам местах.

– Где можно найти лошадей, кроме твоего города? – поинтересовался Вериджа.

– Непиш покажет путь вам в большую деревню, – ответил оракул. – Там большой табун. Хорошие лошади. Хороший выбор. Шувай?

– Что бывает с мейкками после смерти? – дрожащим голосом спросил великан.

– То же, что и с людьми, – отрезал оракул. – Усанува?

– Кто скрывается за границей Салпы? – прошептал лами. – Кто хлынет на земли Салпы, когда границы падут?

– Враги, – отчеканил оракул. – Если хлынут – значит, враги. Друзья приходят в гости или просятся на постой. Течима?

– Почему тати разные? – спросил кусатара. – Мейкки – высокие и большие, палхи злые и низколобые, лами – гибкие и быстрые, малла – маленькие и юркие, кусатара – рукастые и сильные? Почему люди одинаковые, а тати разные? Хотя попадаются полукровки между разными тати и даже сами могут иметь детей! Но во втором, третьем поколении дети опять становятся такими же, как и их соплеменники!

– Почему собаки разные? – прищурился оракул.

– Тати не собаки, – надул губы Течима. – Тати никто не разводит, они сами разводятся. Тати никто не держит на цепи, и никто не отбирает по масти и стати щенков.

– Отбирает, – покачал головой Наршам. – Тати не собаки, да. Тати плоть от плоти этой земли. Тати не столь сообразительны, как люди, хотя и не менее умны, но тати берут свое тем, что приспосабливаются. За поколения – приспосабливаются. Мейкки к тяжелым камням и морозам. Кусатара к рудникам и тесаному камню. Малла – к дуплам и кустам. Лами – к узким тоннелям и лазам в глубинах гор. Палхи к соседству с врагом, которого надо есть, чтобы занять у него силу, ум, доблесть, да и мясо, в конце концов. И вы все смотрите друг на друга и повторяете про себя, к примеру, так – я кусатара, значит, у меня должны быть длинные руки и крепкие плечи. И плечи слушаются вас. Лилай?

– Когда-нибудь люди смогут вернуться туда, где их родина? – спросил воин.

– Там, где ты родился, там и твоя родина, – ответил оракул. – Все остальное в воле богов. Теша?

– Я рожу ребенка? – прошелестела она чуть слышно.

Он молчал всего лишь долю секунды, но этого было достаточно, чтобы Лилай побледнел, а мугайка залилась слезами.

– Ты думаешь, что судьба уберегла тебя от смерти в мугайской деревне, чтобы оставить на развод? Арма?

– Как пройти двенадцать сиунов? – спросила она.

– Идите, – ответил он холодно. – Кай?

– Как добраться до Анды? – спросил зеленоглазый.

– Идите, – повторил оракул.

Глава 11
Мертвые и живые

Непиш вновь выбрал из двух дорог ту, которая уходила на восток. Сказал, что если не сворачивать, рано или поздно отряд доберется до деревни, в которой есть лошади.

– Так рано или поздно? – спросил Тару проводника.

– Дороги тут разные, – уклонился от объяснения проводник. – Путь один, а дороги разные. Я сам, бывало, иду к лошадникам два дня, а обратно неделя выходит. А вроде тем же шагом, тем же путем. Так что посмотрим. Как шагать будете.

– Быстро или медленно? – не понял Тару, приглядываясь к мощеному полотну и даже пофыркивая носом. – Как надо?

– Плотно или вразвалочку, – ответил Непиш.

– Плотно, значит, плотно, – согласился Кай, но, оглянувшись на отряд, похлопал по прикладу ружья, дал знать, чтобы спутники были готовы ко всякой пакости.

– А как же Анда? – не замедлил прицепиться к проводнику Эша. – Далеко ли до Анды? Нам в Анду нужно! Оракул сказал «идите». Так в ту ли сторону мы идем?

– Проводников много, – собрал на лбу пучок морщин Непиш. – Я в Анду не вожу. Дороги не знаю. Я веду, пока знаю, не буду знать, другой проводник найдется.

– Но так же можно год за годом петлять! – возмутился Эша.

– Чего же петлять? – не понял Непиш. – Пришел на старое место, выбирай другую дорогу. Все просто. Ни одна дорога не длиннее жизни.

– Ты это Мекишу бы сказал, – в сердцах сплюнул Эша.

– И его дорога была короче его жизни, – ответил Непиш.

– Смотреть по сторонам! – повысил голос Кай.

– Не пойму, – проворчал Эша, отставая от головы отряда. – Зачем вообще нужен проводник? Всего-то и делов, идти по мощенке да не сворачивать. Плотно, редко, вразвалочку, вприпрыжку – какая разница?

– Послушай, – придержал Кая за рукав Тару. – Сбавь ход, зеленоглазый. Ты ничего не заметил?

– Заметил, старый, как ты носом шевелил, – ответил Кай. – И скажу, что ты прав. Отправленные в побитую деревню воины пошли в другую сторону. И мы сейчас идем по их следам.

– Это что ж значит-то? – не понял старик.

– То и значит, что биться с ними придется, – усмехнулся Кай.

– С этими страшилами? – побледнел старик. – С мертвыми? Это как же?

– А как получится, – стер улыбку с лица Кай. – Впрочем, не загадываю. Мне пока не приходилось, но так я один ходил этими дорогами. Что на меня мертвяков тратить?

– Так их что, оракул послал? – оторопел Тару. – Это что значит-то?

– Думаю, что оракул – сиун, – сказал Кай.

– Сиун? – развел руками Тару и оглянулся назад, туда, где уже скрылась за кронами сосен крепость. – Так мы же ушли уже от него? Ты ж говорил, что мы перебить их должны?

– Ничего, минуем его посланников, все одно от нас не отстанет, – ответил Кай. – Появится. Надеюсь, в истинном облике. Во всяком случае, причины скрываться под личиной оракула у него уже не будет.

– Что ж тогда, Мекиш погиб зря? – прошипел шагающий за спиной Тару Усанува.

– Если доберемся до Анды, не зря, – ответил Кай. – То, что без пролитой крови не пройдешь ни одного сиуна, – это ведь только слова оракула, правда, сказанные чуть иначе, да и не в этот раз. Может, и мало ему будет этой крови. К тому же я проходил Паттара, а крови не проливал.

– Значит, Наршам был сиуном? – спросила Илалиджа и сама же ответила: – Понятно, что сиуном. Или кто-то думает, что среди танатских торговцев были живые люди? Морок, один морок! Конечно, сиуном. Нужно быть великим колдуном, чтобы править воинством мертвяков, да еще целый город поддерживать! Здесь без силы бога никак.

– Порой и обычный колдун может натворить таких дел, что… – покачал головой Эша. – Да что колдун. Возьми того же мугая-лесоруба. Что он может сделать с огромным кедром? Да ничего. Только если башку себе разбить. А если дать ему топор? Вот! Так и колдун.

– Наршам был сиуном! – злобно щелкнула тетивой Илалиджа. – Тогда почему ты не убил его там, зеленоглазый? Или испугался мертвяков? Думаешь, мы не смогли бы отбиться от них?

– Может быть, и смогли бы, – ответил Кай. – Только так убивать бесполезно. Было уже. Я двух сиунов знаю здесь, пока только двух. Наршама подозреваю, в другом уверен. А их двенадцать! Они хранители долины, они защищают ее от всякого, пусть даже он, как и мы, желает свободы их хозяевам. Я уже говорил, что они как цепные псы, которых нельзя приручить и которым ничего нельзя объяснить!

– А как их надо убивать? – не понял Тиджа. – Травить? Колоть? Рубить? Как?

– Каждого по-своему, – ответил Кай. – Не в том дело как. Главное – когда убивать.

– И когда же? – ускорил шаг, догнал зеленоглазого Вериджа. – Ты уж разъясни, Кай. Все одно главные воины в твоем отряде это мы.

– Схватка покажет, кто главный, – процедил Кай. – Но убивать сиуна можно только после того, как он себя явит.

– А если раньше? – Илалиджа сдернула с плеча лук, мгновенно наложила стрелу, подтянула тетиву к уху. – Если вот сейчас проткнуть голову проводнику, будет ли это значить, что с одним сиуном мы разобрались? Ты же о нем говоришь?

– О нем, да не о нем, – покачал головой Кай. – Пробовал. Думаю, что и Наршама нельзя убивать, пусть даже он послал бы на нас всех своих воинов.

– Что значит «явить себя»? – спросила Арма.

– Не могу описать, – ответил Кай. – Все сиуны разные. Но сейчас впереди идет не сиун. Идет обычный проводник – Непиш. И на наши вопросы отвечал не сиун, а могущественный колдун и оракул – Наршам. Спросишь, почему я так думаю? Потому что видел явление из Непиша сиуна Паттара. Но когда в один из заходов в долину убил Непиша до явления сиуна, сиун Паттара явился из другого человека. Понятно?

– Понятно, – клацнула клыками Илалиджа. – Так ты уж дай знать, как он явит себя.

– Увидишь – не ошибешься, – ответил Кай.

Дорога бежала с холма на холм, путники шагали бодро, но оставаться в готовности к схватке было нелегко. Среди рощ то и дело показывались хутора с подворьями, в лугах паслись коровы, в грязи на узких проселках рылись свиньи, поля сулили богатый урожай, от садов доносился дурманящий запах цветущих яблонь, селянки в цветастых платьях плели венки, а потом вдруг подул ветерок и забил ноздри ароматом парного молока да свежей выпечки. Шалигай так и подпрыгнул, забормотал что-то про родную деревню на полпути от Хилана к Зене. Теша и та забыла о Лилае, только и сглатывала слюну. Арма, которая держалась поблизости от Кая, крутила головой и думала, что, наверное, чего-то не понимает в замыслах создателей Запретной долины. Или же мороком была глинистая пустыня, а за невидимым занавесом пряталось именно то, что сейчас осязали ее глаза и нос? Или охранители Анды изначально задумали окружить древний город не неприступными стенами и рвами, а сельским очарованием, чтобы всякий путник, прикоснувшись к нему, исполнился бы негой и забыл обо всем прочем? Отчего же тогда так высоки стены Танаты? И что думают хотя бы вон те крестьяне с косами, что затянули какую-то веселую, почти хиланскую песню, которой Шалигай принялся подпевать, о прошедшей по этой дороге сотне мертвых воинов?

– Вранье, – прошептала Арма. – Все вранье. Как картинка, намалеванная на доске. Озимые в зерно должны только через полтора месяца выйти, а тут они вот-вот осыпаться начнут. Да и трава в пояс. Откуда?

– Картинка – не картинка, – оглянулся Кай, – но уже то хорошо, что не одеяло, из-под которого всякая пакость выпрыгнуть может. Все на виду, и ладно.

– Далеко ты проходил? – спросила Арма.

– Вот. – Кай прищурился, протянул руку вперед и показал на торчащие над лесом скалы. – Дальше тех камешков не забирался. Можно было расстараться, но почувствовал, что один не дойду. Да и пополз морок, в клочья начал рваться, крови захотел.

– Почему Наршам послал воинов, а не приказал убить нас в поселке?

– Не знаю, – ответил Кай. – Может быть, он только соглядатаем поставлен здесь, на самом краю долины? Не здесь его оборона? Думаю об этом. И всякий раз вспоминаю, что вот эти двенадцать сиунов – созданы богами. Они их тени, охранители. Понятно, что боги не собственное узилище создавали, а недолгую защиту творили, но коли уж она затянулась, должна была проявиться не только их глупость, но и мудрость. А мудрость в том, что не только враг может прийти к ним через долину. А я пока вижу только глупость. Уничтожить готовы любого, не разбирая. Понимаешь? Поймешь, когда Паттар явит себя.

– Когда он явит себя? – спросила Арма. – И как?

– Ну вот, – рассмеялся Кай. – Ты мне свои слова говорить не хочешь, а от меня слов ждешь? Увидишь сама. Спугнуть боюсь его. Вдруг не сделает того, что должен? Где его потом ловить? И как? Тару! – окликнул зеленоглазый охотника. – Веревка-то еще есть у тебя?

– Есть веревка, – сдвинул брови старик.

– Понадобится, – кивнул Кай. – После полудня, ближе к вечеру понадобится.

Дорога между тем продолжала виться между деревеньками и хуторами, и словно не было в этом краю ни палхов, ни лапани, что явно должны были где-то разыскивать обидчика Меченого, Сарлата-то добрался до Танаты. Но и Сарлаты не было видно, ни следов его, ни еще кого, кто пробрался в долину через Ледяное ущелье. Да и мертвые воины, что прошли по дороге перед отрядом, вроде бы тоже исчезли. Ближе к полудню дорога так и вовсе нырнула в светлую рощу, затем оказалась уже и не только дорогой, но и деревенской улицей, на которой шумел какой-то праздник, потому что всюду стояли столы со снедью, и лилось вино, и пелись песни, и дудели дудки. И селяне и селянки один за другим подбегали к отряду и тянули, тянули путников за рукава, приглашая разделить празднество, а то и остаться, хоть на месяц. Арма оглянулась и сама не сдержала улыбку, такая вдруг тоска ей почудилась в глазах того же Шалигая. Черноглазая девчушка подбежала к Каю с кувшином и чаркой, плеснула вина. За ней поспешили ее подружки – у кого такой же кувшин, у кого теплая выпечка, у кого золотистый, запеченный в чугунке куренок.

– Что тебе заплатить за вино? – спросил Кай.

– Поцелуй, – вспыхнула румянцем селянка. – Но раз остаться не можешь, то не в губы, а в щеку.

Поцеловал девчонку зеленоглазый в щеку, выпил чарку, вернул ее, похвалил вино, дальше зашагал, а Арма вдруг почувствовала странный укол в сердце, но подумать не успела об этом, потому как и к ней подбежал молодой паренек, сунул в руки ароматный пирог с ягодой и бросился бежать, покраснев ярче ягодного пирога. Не в силах сдержать улыбку, Арма вновь оглянулась и разглядела тут же и счастливого, зацелованного Шувая, на плечах которого сидела чуть ли не дюжина ребятишек, и недоверчиво улыбающегося Усануву, и странно притихшую, на глазах становящуюся прежней красавицей Илалиджу, и всех спутников зеленоглазого, одаренных и пирогами, и вином, и, главное, радушием.

– Яда не могло быть в этом вине? – спросила Арма Кая, принюхиваясь к аромату пирога, когда деревня осталась позади, и даже Шувай спустил с плеч детвору, которая помчалась обратно в деревню, сверкая пятками.

– Яд был, – обернулся Кай, но тут же засмеялся. – Но не тот, о котором ты подумала. Другой яд. Искушение радостью и теплом. Уютом и добротой. Самый опасный яд и самый действенный.

– И какой же сиун это придумал? – прошептала Арма.

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Мало что знаю, скоро предел, дальше которого я не ходил. Но думаю, что придумать подобное способен был каждый, но по настроению – только твоя мать. Точнее, сиун твоей матери. Ты заметила, как солнечно было в деревне? А ведь твоя мать – Хисса – богиня солнца, любви, рождения. И сиун ее – солнечный свет. Или забыла, как она уходила в Зене пятнадцать лет назад?

Арма остановилась, замерла, борясь с искушением побежать назад, чтобы бродить между этих добрых людей и искать, искать родное лицо.

– Мою мать звали не Хиссой, – сказала она, надувая губы. – Это ты назвал ее Хиссой. Она же была тенью Хиссы. Пеплом. В Зене ее звали Таваной. Послушай. А если она и вправду там, в деревне?

– Пошли. – Он взял ее за руку. – Там даже сиуна ее нет. Это только прикидка. Нас испытывают, понимаешь? Ничего, поймешь. Скоро. Вот поднимемся на холмик перед скалами, за рощей – сразу все поймешь.

За рощей все кончилось. На холм спутники поднимались, весело переговариваясь между собой, прикидывая, что скоро полуденный привал, и вряд ли что может быть лучше, чем присесть на мягкой траве, но на вершине холма разговоры смолкли. Обратная сторона его была мертвой. И все, что увидели их глаза за холмом, тоже было мертвым. Мертвая земля, усыпанная острыми обломками мертвого камня, так что ни прилечь, ни присесть. Мертвые скалы впереди без единого куста, без единого деревца. И почему-то не желтоватое, а серое небо. Замер отряд на гребне, остановился в безмолвии. И Непиш встал впереди в полусотне шагов, оглянулся, словно и сам усомнился, пойдут ли за ним ведомые?

Не сговариваясь, спутники обернулись. И Арма посмотрела назад, вдохнула запах сдобы и печеного мяса, вина и свежести. Взглянула на раскинувшуюся за спиной обильную землю. Впитала все еще доносящийся, едва слышный распев.

– Молотила баба, молотила, а как вымолотила, так и молоток уронила, – в сердцах бросил Шалигай. – Муженек под горячую руку попал.

– Пил, что ли? – переспросил Эша, вызвав грустные смешки, но голос подал Кай:

– И так будет еще не один раз, и не десять раз, а до конца жизни. Кто со мной, идем. Есть на ходу, привала пока не будет.

К полудню, когда отряд миновал безжизненное плоскогорье и начал подниматься, обливаясь потом от жары и сухости, в гору, запахло тленом, и когда Кай, обогнув очередную скалу, остановился, Арма сразу поняла, что впереди препятствие, и сама остановилась, едва не прижавшись щекой к плечу зеленоглазого.

– Вот они, ребятки, – пробормотал Тару. – Однако хорошо, что не с копьями.

Тропа, прежде чем сузиться перед крутым подъемом до пяти шагов, разбегалась за скалою на все двадцать, и именно там отряд ожидали мертвые воины. Вся сотня стояла недвижимо на расстоянии полета дротика. По десять меченосцев в ряду, ряд за рядом, и покрытые пятнами ржавчины клинки в их руках казались еще более ужасными, чем затянутые тканью лица. Непиш, не останавливаясь, дошел до первого ряда, мертвые раздались, оставляя проход, и сомкнулись, пропустив проводника.

– Ушел, – удивилась Теша. – Может, и нас так пропустят?

– Сомневаюсь, – с усмешкой выдохнула Илалиджа.

– Подождет нас с другой стороны, – объяснил Кай. – И правильно, нечего мешаться.

– Однако для него эти мечники что-то вроде придорожных столбов, – заметил Тару.

– Ну, вот и потеха, – потянул из ножен меч Вериджа.

– Снимайте мешки, – скомандовал Кай. – Прорываться бесполезно, эти не отстанут. Будем рубиться.

– А если вернемся в деревеньку? – поинтересовался Шалигай. – Все равно не отстанут?

– Не вернемся, – отрезал Кай. – И луки снимайте, этих протыкать без толку. Или рубить головы, или подсекать руки или ноги.

– А вот это мы еще посмотрим, – прищурилась Илалиджа.

Она взметнула короткий, выполненный из какого-то странного дерева лук, натянула тетиву так, что наконечник длинной, в два локтя, стрелы коснулся стиснувшей ложе ладони, и отпустила. Удар был хлестким. Стрела вошла точно в лицо среднего воина в первом ряду, прошла его насквозь, до оперения, качнула назад и пришпилила к воину, стоявшему во втором ряду.

– Ну как? – усмехнулась Илалиджа.

– И ни звука, – прошептал Шалигай.

Мертвые шевельнулись, первый ряд сделал шаг вперед, задние ряды отступили, увеличивая расстояние. Насаженный на стрелу воин из второго ряда уперся в спину переднего и толчком снял его со стрелы. Из глаза раненого поползло что-то черное, но он безмолвно занял место в строю.

– Я иду первым, – сказал Кай, вытаскивая из ножен серый меч. – Иду по правому краю тропы. За мной Вериджа. Десять шагов сзади, два – левее. За ним на таком же расстоянии Тиджа. Судя по всему, с копьем ты управляешься как с мечом, придется потрудиться. За тобой Шалигай. Не жмурься, хиланец, я видел, как ты ставишь ноги, справишься. Тоже десять шагов назад, два шага левее. Вот и вся тропа. Вторым рядом, – Кай посмотрел на Арму, – ты.

– А у нее-то где меч? – нахмурился Тару.

– Есть у нее меч, – ответил Кай. – За Армой Лилай, потом Течима, за ним Шувай.

– У меня молот, – прогудел мейкк.

– Бей сверху, не ошибешься, – посоветовал Кай. – Эша, Тару, Теша, Илалиджа, Усанува – сзади.

– Зачем это все? – покачал головой Тару.

– Проверка, – объяснил Кай. – Правитель вот этих молодцов просто решил размяться, думаю. Посмотреть, кто чего стоит.

– А ведь хороший мужик был, стоящий, – пробормотал Шалигай. – Да что толку, сказала ушлая хиланская торговка, вынося во двор пьяного гвардейца.

– Ну, начали, – сказал Кай.

Зеленоглазый пошел к рядам мертвых обычным шагом, перебрасывая меч из руки в руку, словно прогуливался по рыночной площади, через десять шагов за ним двинулся Вериджа, так, как должен идти настоящий воин – не слишком быстро, не отталкиваясь от полотна дороги, а словно прирастая к нему с каждым шагом. Затем Тиджа. Затем Шалигай. А зеленоглазый тем временем почти уже дошел до первого ряда мертвых воинов, и их ржавые мечи взметнулись одновременно вверх, как будто всех их держала одна рука. Но там, где только что был Кай, вдруг словно взметнулся вихрь, закрутился смерч, и в сторону от этого смерча сначала отлетела отрубленная рука с мечом, потом покатилась чья-то голова, и уже через секунду Арма поняла, что Кай рубится уже со вторым рядом мертвых, услышала странный рев, который начал издавать Вериджа, поняла, почему лица убитых в мугайской деревне наполнял ужас, и уже сама выдернула, извлекла из внутренностей посоха желтый клинок и пошла вперед, где закручивался смертоносный круговорот.

Все-таки они были довольно быстры – эти мертвые воины оракула Наршама. Вот уже в их ряды врезались и Кай, и Вериджа, и Тиджа, который орудовал копьем как косой, и Шалигай, что старательно рубил руки и головы, словно упражнялся на хиланской площади на соломенных чучелах. Вот уже и раны появились на теле пустотников, вот и Шалигай схватился за запястье, и мертвые уже оказались прямо перед Армой и Лилаем, и она вдруг с упоением вспомнила затверженную науку и подсекла одного, снесла голову второму, а потом поймала жест Лилая, встала с ним в пару и пошла исполнять парный смертоносный танец клана Смерти, удивляясь только хрусту, который раздавался позади, словно старательный селянин дробил колотушкой скотине на корм капустные кочаны.

– Вот вам, вот вам, вот вам! – утробно повторял, работая молотом, Шувай.

– Все! – наконец захрипел за спиной Армы Тару, и она опустила меч, оглянулась и с удивлением увидела, что нет больше ни одного мертвого воина, все лежат грудой, но не плоти, а бесформенной, издающий запах разложения мерзости, и из отряда все, кажется, живы, но все точно так же перемазаны черной слизью, а Шалигай и Теша сотрясаются тут же в приступах тошноты.

– Самая мерзкая битва, в которой мне приходилось участвовать, – закашлялся Эша, наклоняясь, чтобы отыскать клок ветхой ткани – протереть вымазанный в той же черноте кинжал.

– Быстрее! – поторопил, перешагивая через теперь уже ставшие неподвижными трупы, Кай. – Важное впереди. Очень важное. Важнее этой схватки. Раненые есть?

– Шалигай – запястье, Шувай – бедро, кусатара – бок. Но всё царапины, – поморщилась Теша, сплевывая. – И на пустотниках все заживает на глазах. Мне бы толику их здоровья. Только если и перевязывать, то не здесь. Дышать нечем.

– Непиш должен ждать через пару сотен шагов, там будет ручей, смоем грязь и идем дальше. Через четыре лиги небольшой перевал, думаю, спуск будет не короче. А разбивать стоянку в этих горах мне совсем не хочется. Так что отдых только под вечер. Наверное.

Арма развернулась, с благодарностью кивнула Лилаю, усмехнулась ревнивому взгляду Теши и побежала за посохом-ножнами.

– Хитра! – погрозил пальцем девчонке Тару.

– Хорошо сражалась, – бросил через плечо Вериджа.

– Кай лучше, – ответила Арма.

– Лучше, – кивнул Вериджа и почему-то зло добавил: – Лучше всех. А мог бы и еще лучше. А вот будь мы не в долине, то еще бы потягались, кто лучше.

– Словно сквозь паутину приходится продираться, – добавил Тиджа.