Текст книги "Треба"

Глава 19
Заячий остров

К полудню ветер не стих, не сменил направление, а усилился. Вскоре изнуренного Течима сменила Илалиджа, примерилась к рулевому веслу, стиснула в крепких пустотных пальцах румпель. Лодка неслась к горизонту как на крыльях и порой, как казалось Арме, отрывалась от волн. Мачта скрипела, парус хлопал на ветру, когда яростные порывы сменялись бешеными. Сырость собиралась на дне лодки лужей, и притихшие хиланцы оставили Тешу и принялись вычерпывать воду, с тревогой прислушиваясь к щелканью обшивки и шпангоутов. Вот уже и Виана, которая так и стояла, вцепившись в деревянного истукана на носу лодки, на дрожащих ногах перебежала к мачте, едва не улетела за борт от хлопка ткани и закричала, замотала руками, призывая Кая снимать парус. Теша чуть ногти не обломала, пока удерживала канаты да помогала хиланцам. Эша, прижавшись к борту, тряс мокрой от соленых брызг бородой, но если и отпускал шуточки, то вой ветра заглушал их.

– Шторм? – крикнул чуть ли не в ухо Вианы Кай, когда парус был снят, скручен и примотан к бочкам с водой и якорю.

– Нет еще, – закричала она в ответ. – Но будет шторм. Ночью будет шторм. Не должно быть, но будет.

– Часто ли бывают шторма, которых не ждешь? – схватил зеленоглазый девушку за плечо.

– Никогда еще не было, – ответила она ему. – В первый раз такое. Сажай самых крепких на весла. Сам иди на руль.

– Далеко ли еще до Заячьего острова? – проорал Кай.

– Как летели, могли и добраться, – ответила Виана. – А могли и мимо пролететь!

– Так что делать-то? – крикнул Кай.

– Молиться богине моря! – ответила Виана. – И постараться не утонуть!

На весла сели все пятеро хиланцев и Илалиджа, которую сменил у руля Кай. Позеленевший от качки Усанува попытался было перехватить весло у пустотницы, но Илалиджа только расхохоталась и предложила пощупать мышцы на ее руках. Лами щупать отказался и вместе с Тешей, Течимой и Армой присел с деревянным ковшом на дно лодки. Вода понемногу прибывала, сочилась между скрипящими досками, но больше залетало с брызгами.

– Одна хорошая волна, – заорала, срываясь на визг, Виана, – и каждый будет за себя. Поэтому держаться. Ору «грести» – грести. Ору «не грести» – не грести. Ясно?

– Ясно, – рявкнул Тарп. – Дальше что?

– Вяжите меня к мачте, – закричала Виана.

И началось.

Вначале только ветер свистел в ушах, всклочивая пенные шапки на бегущих волнах, и Арме даже удавалось иногда подняться и посмотреть вперед, сквозь косые струи дождя на мутный горизонт, не видно ли острова? Потом ветер завыл, и волны пошли с гребнями, которые взлетали и заваливались, грозя перехлестнуть через борта, и Виана начала кричать все громче и громче, перекрикивая вой ветра, и махать руками, когда требовалось быстро загребать гребцам с одной стороны. Затем накатил сумрак, и Арма уже не думала о том, что происходит, не видела гребцов, которые давно уже были мокры не только от дождя, но и от пота, не видела лица Кая с прикушенными губами, который сидел на корме, упирался ногами в шпангоут и ворочал тяжелое весло, словно именно он мог оттолкнуть лодку от накатывающей беды. Она бы и не смогла увидеть, и не потому что не чувствовала моря, как его чувствовала хрипящая от бесконечного крика Виана, и не от сумрака, что наполнил лодку вместе с наполнившими небо тучами, хватило бы сил и луч света бросить к рулевому, но вода прибывала и прибывала, и руки работали безостановочно, зачерпывая – выплескивая, зачерпывая – выплескивая. И только полная темнота и накатывающее изнеможение подсказывали, что уже ночь, но шторм не собирается слабеть, и скоро случится страшное, потому что лодка давно превратилась в качели, то взлетая вверх, то проваливаясь в бездонную пропасть, и однажды она провалится и останется там, внизу. Несколько раз волна уже захлестывала Арму, обливала с головы до ног, но она продолжала все те же движения – зачерпывать и выплескивать, пока не поняла, что уже Виана молчит, а команды отдает Кай, тоже сорвавший голос, а над морем занимается рассвет, а она все плещет и плещет воду через борт.

Только при свете дня вдруг наступила тишина. Лодка замерла. Деревянный ковш начал цеплять шпангоут. А когда пришло время отбросить его в сторону и выпрямиться, Арма не сразу смогла сделать это. Так тяжелы показались руки, что тянули ее ко дну лодки.

Первым, что она увидела, было лицо Вианы. Губы ее вспухли, под глазами темнели синяки, веревка, прихватывающая ее к мачте, намокла, но все еще держала на себе дочь рыбака. Та почти висела на ней. На ее лице был написан ужас. Ничего хорошего не предвещало и лицо Кая.

– Шторм кончился? – прохрипела, закашлялась Арма, скользнула взглядом по странно успокоившемуся, хотя все еще покрытому разводами пены морю и увидела впереди то, что повергло в ужас всех. В лиге от лодки клубились тучи, вставали стеной волны, сверкали молнии, вздымались в черное небо столбы смерчей, каждый из которых мог накрыть лодку полностью и разметать щепками во все стороны. Лишь гром едва рокотал, словно силу его звука затягивали в себя смерчи. Но вместе с тем низкое гудение, которое исходило от дикого зрелища, не предвещало ничего хорошего.

– Это что, милая? – закашлялся у борта превратившийся за ночь в подобие мокрой бродячей псины Эша.

– Это смерть, старик, – с трудом просипела Виана.

– За что же нам смерть? – спросил Эша. – Ведь не за двух подстреленных чаек?

– Смерть не приходит за что-то, а приходит для чего-то, – ответила Виана.

– Зачем, стало быть? – понял Эша. – И зачем же?

– Чтобы не было вас, – ответила Виана и добавила: – И меня заодно. Кессар гневается.

– Кессар! – хмыкнул Эша. – Сиун Хурная. Арма, у тебя хурнайская бляха на поясе! Как явить сиуна? Или он, не являясь, может нас уничтожить? Кай!

– Ты думаешь, что у меня богатый опыт? – процедил сквозь зубы Кай. – Сам видел, всегда сиун являлся. Хотя бы для того, чтобы запечатлеть гибель наглецов.

– Откуда он явится? Из кого? – заныл Эша.

– Из Вианы, – ответил Кай. – Больше не из кого. Но пока Виана всего лишь дочь рыбака, сиуна в ней нет. Возможно, он явится, когда мы будем уже мертвы. Или будет ходить по воде и смотреть, как мы тонем.

– Ты слишком спокоен, Кир Харти, – опять назвал прежним именем Кая Тарп. – А до той стены осталось всего половина лиги. У нас мало времени.

– Кессар во мне? – наконец поняла Виана. – Кессар и правда во мне?

– Ничего хорошего это тебе не даст, – заметила Илалиджа. – Нам, впрочем, тоже.

– Все равно, – закрыла глаза Виана. – Я хочу почувствовать. Я всю жизнь мечтала. Я хочу стать Кессар. Хотя бы волосинкой на ее ухе. Родинкой на ее подошве!

– У нее нет родинок, – вдруг сказала Арма. – Ни одной, Виана. Но это ничего не значит. Ты почувствуешь ее. Течима. У тебя топор под рукой?

– Всегда под рукой, – поднял топор, с трудом поднялся со дна лодки кусатара. – Но я теперь плохой рубщик.

– Сгодится любой, – ответила Арма. И вдруг закричала: – Быстро, Течима! Руби истукана на носу корабля! Руби, Течима!

Кусатара замер на мгновение. Оглянулся на стену урагана, которая уже перегородила половину неба, взметнула волны много выше мачты жалкой лодчонки. Шагнул вперед, размахнулся и ударил топором по изображению Кессар.

– Нет! – вдруг обрела голос Виана.

Новый взмах и новый удар. Вихрь взметнул волосы Армы.

– Стойте! – завизжала дочь рыбака. – Нельзя.

– Сейчас я, – поднял топор Течима в третий раз и перерубил истукана пополам.

И в тот же миг ледяная стрела ударила ему в спину, разворотила ее, прошла насквозь, и Арма почувствовала, что не может повернуться к Виане, потому что и руки и ноги ее заледенели, а стена урагана уже нависает над лодкой, рвется к жертвам, и никто из хиланцев не может шевельнуться, и сквозь вой ветра пытается что-то выкрикнуть за мачтой Кай. Вдруг, не поднимаясь со скамьи, хрустя льдом, Илалиджа метнула через плечо меч Вериджи. Что-то щелкнуло, разлетелось ледяными брызгами, загудел пустотный клинок, вонзившись в мачту, и все кончилось. Вианы не стало. Только лед рассыпался по днищу лодки.

Ураган стих.

– А вот и остров, – показал на темные холмы на горизонте Кай.

Арма обессиленно прижалась к борту. Хиланцы легли на весла.

– Нету, нету Течимы! – зарыдал у безжизненного тела Усанува. – Один тати остался. Один тати. Только Усанува остался.

– Одиннадцать, – закашлялся Эша. – Против восьми сиунов. Но я не был бы уверен, даже если бы нас было сто одиннадцать.

– Однако, – расправил плечи, начал сбивать с одежды лед Тарп, – грести до утра для того, чтобы потом превратиться в кусок льда? Веселенькую ты нам работку подобрал, Кай.

– Боюсь, что будет еще веселее, – ответил зеленоглазый.

Отряд добрался до острова к полудню. Парус ставить не стали, разбираться с ним сил не было, да и ветра совсем не осталось, штиль захватил море. Сил для гребли, впрочем, тоже не было, но Кай посадил на руль Арму, согнал с места Шалигая, который просто упал на дно лодки, сел напротив Илалиджи и начал грести с ней на пару. Постепенно подтянулись и остальные хиланцы. Когда солнце поднялось над головой, остров уже был рядом. Почти от самой воды поднимались высокие и могучие деревья, образуя величественный лес, над лесом вставали лесистые же холмы, но нигде не было видно не только какой-нибудь деревни, но даже удобного причала, чтобы выбраться на берег. Всюду, не меньше чем на десяток локтей, вздымались пласты камня.

Только через час плавания вдоль берега Кай заметил небольшой, в полусотню шагов островок на расстоянии четверти лиги от берега. На нем зеленела трава, росло кряжистое дерево, вдоль воды белел песок. Лодка вонзилась в него со скрипом. Кай подхватил канат, набросил петлю на обрубок истукана и потащил другой конец к дереву. И уже на берегу, оглянувшись на замершую в ожидании команду, приказал:

– Всем спать.

Арма проснулась только следующим утром. Отряд еще спал. Она неслышно поднялась, попробовала размяться, морщась от поселившейся во всем теле ноющей боли, потом прошла к лодке, спряталась за ней, сбросила одежду, повесила ее на борт и опустилась в воду. Именно этого ей теперь и не хватало. Вода, показавшаяся сначала теплой, обвила прохладой тело, растворила вчерашнее изнеможение, пусть и не была властна над усталостью, но подхватила и понесла, отзываясь легким покалыванием в ссадинах.

– Не боишься? – раздался рядом голос Кая.

Она взметнулась, едва не хлебнула воды, но дна под ногами уже не было, и ей пришлось работать руками, чтобы удержаться на месте, да еще и умудриться снять с лица волосы.

– Чего тут бояться? – спросила она зеленоглазого.

– Мало ли, – он оглянулся, – вдруг опасные твари водятся в воде?

– А сам почему не боишься? – спросила она, скашивая взгляд со шрама на лбу, с зеленых глаз на широкие плечи и на мелькающий в воде шрам на груди в виде отпечатка или тавро.

– А я успел переговорить с Вианой, – объяснил он. – Еще в деревне. Поинтересовался насчет купания и всяческих неприятностей.

– И много ли нас ждет неприятностей? – спросила Арма, чувствуя, что рукам все-таки требуется отдых.

– Ну, все предугадать она не могла, – Кай подхватил Арму под локоть, поддержал ее, – но в лес на острове она советовала не заходить.

– А мы все равно зайдем? – сдвинула она брови, стараясь не опираться на его руку.

– Непременно. – Он кивнул, не упуская ее взгляда. – Старухи живут в лесу. Но мы пойдем по дороге. Так можно. А теперь давай-ка подплывем чуть ближе к берегу. Ты устала.

– Это я вчера устала, – не согласилась Арма, но послушалась и поплыла к берегу, представляя с досадой, как белеет в волнах перед его взглядом ее тело. Впрочем, вряд ли это была досада, если жар хлынул ей в лицо. Она нащупала ногами дно, хотела обернуться, чтобы сказать что-то, но не успела. Кай поймал ее за плечи, потом скользнул ладонями под руками, задержался на секунду, но она не шелохнулась, замерла, и он соединил пальцы у нее на груди и прижался к ней сзади, или это она подалась ему навстречу. Повернула голову, коснулась его губ… и тут услышала с берега голос Теши:

– Но я же плавать не умею!

– Да тут мелко! – откликнулся кто-то из хиланцев.

И тут же с хохотом и с брызгами, не стесняясь наготы, в воду забежали трое крепких молодых воинов, а уже за ними с визгом упала на выставленные жадные руки мугайка.

– Пошли на берег, – предложил Кай. – Тут становится неуютно. Стесняешься? Тогда я первый.

Он еще раз скользнул губами по ее шее, не упустил случая очертить в воде ладонями ее силуэт и вышел из воды. Едва ли не четверть его спины занимало глянцевое темное пятно.

– Мешает? – спросила она, обхватив плечи руками и надеясь, что он не догадается, что капли на ее щеках – слезы. – Помнится, Илалиджа должна была доставить тебе какую-то мазь?

– Нет, – он сдернул с борта порты, сунул в них ноги, – не мешает уже. Привык. Но отвыкну с радостью, как только сумею избавиться от этого дара. Все-таки привычка к боли не самая приятная. Но мазь Илалиджи не для меня. Она делает боль сладкой. По мне, так это еще страшнее. Иди сюда.

Он произнес эти слова подряд с предыдущими, словно продолжал рассказывать о собственной спине, наверное, именно поэтому она безропотно вышла из воды и позволила закутать себя в сухое одеяло, а когда услышала вымолвленное чуть слышно – «ты очень красивая, очень», – захотела остаться на этом островке навсегда.

Потом был недолгий завтрак. На губах Илалиджи блуждала усмешка. Усанува тоскливо скулил, издавая какую-то мелодию, стоял по колена в воде, которая приняла тело его приятеля. Эша ворчал, что теперь приходится готовить еду ему, а в Гиме для этого существовала толпа служек, мечтающих попасть на послушание в крепость. На щеках Теши горел румянец, а в глазах таилась тоска – хиланцев было трое, и, похоже, мугайка никак не могла определиться, кто из них ей мил больше других. Потом она смотрела на Кая, и тоска девчонки усиливалась, поскольку надо было предугадать, кто останется к концу пути живым.

Вскоре отряд погрузился в лодку и, понемногу приноравливаясь к плаванию вдоль берега, у которого то тут, то там торчали из воды покрытые зеленой слизью скалы, продолжил поиски деревни и дороги. Отыскать ее удалось через час. Берег острова лишь в одном месте словно специально опустился к воде и исторгнул из себя длинный и узкий мыс, по которому с четверть лиги и бежала выходящая из моря дорога. Впрочем, едва лодка приблизилась, стало очевидным, что выход к воде был вырублен. Древняя мостовая поднималась на берег через рукотворный проход. Именно здесь лес впервые отступал от берега, давая место для дюжины домишек, коньки крыш которых и были видны с воды. К служившему пристанью мысу были причалены с десяток разномастных лодчонок. Между ними плескались в воде несколько загорелых до черноты ребятишек. От устроенного под каменной стеной сарайчика поднимался дымок, и пахло копченой рыбой.

– Я бы тут остался, – мечтательно выдохнул Шалигай. – Конечно, это не та деревенька, но тоже ничего.

Заметив лодку, детвора с визгом бросилась в сторону деревни, а в дверях сарайчика появился смуглый селянин в портах и замызганном фартуке. Лодка ткнулась в берег, зацепиться на котором было не за что, так что один из хиланцев вытащил на полотно дороги каменный якорь.

– Странно, – заметил Кай. – Лодки, сарайчик. После того шторма, что мы пережили, здесь все должно было разметать. Я иду в деревню, судя по словам отца Вианы, тут народ мирный, всего-то десятка три жителей. Расспрошу и вернусь, там и решим, что делать дальше. Тарп, твои ребята пусть смотрят за лодкой.

– Шалигай тоже мой? – поинтересовался Тарп.

– Ну не мой уж точно, – усмехнулся Кай. – Хотя теперь, Тарп, все вы мои. А я ваш. Эша, бери Усануву и Тешу, дойдите до коптильни. Вот монеты, закупись рыбкой в дорогу.

– Это дело! – обрадовался старик.

– Илалиджа, Арма, – впервые Кай не посмотрел на нее, – со мной. Надо приглядеться. Что-то не слишком нравится мне эта деревня.

Лес стоял плотной стеной в полулиге от деревни. На расстоянии нельзя было рассмотреть отдельные деревья, отчего зеленая масса казалась крайним пределом, крепостью, тем более что ни кустов, ни рощиц, ни даже отдельных деревьев до кромки леса не наблюдалось. И дорога, минуя крайние избы, уходила во тьму чащи, словно ныряла в омут, ускользала в черный провал. И из него, и от всего леса явственно тянуло опасностью.

– Однако, – поежилась Илалиджа, – я бы предпочла степь.

– Мы идем по дороге, – ответил ей Кай. – Если хочешь, нас ведут. Выбора нет.

– Как скот на бойню? – спросила Арма.

– Как скот на бойню, – согласился Кай. – Его, правда, пытаются убить по дороге, но все-таки ведут. Вопрос в том, что мы не скот. Надеюсь, что в какой-то момент забойщики будут весьма удивлены.

– Я бы на их месте уже начала удивляться, – заметила Илалиджа.

За домами курчавились огороды, перед плетнями в придорожной пыли похрюкивали полудикие свиньи, детишки, убежавшие от моря, и тут затеяли догонялки, у колодца бабы в длинных, подоткнутых платьях мочили в кадушках белье. Увидев путников, они застыли, но не двинулись с места и, казалось, даже не моргнули, когда Кай поклонился им с пожеланием здравствовать.

– Странно, – заметила Илалиджа. – Я, конечно, не знаток людских порядков, но на этих огородах ничего не растет.

– То есть? – не понял Кай, приглядываясь к курчавящимся зеленью грядам.

– Это не овощи, а такая же трава, как и на любом лугу, – пожала плечами Илалиджа. – О Пустота, я уже начала и плечами пожимать, как тот же Эша. Так скоро вовсе человеком стану.

– Не самый плохой жребий, – заметил Кай.

– Женщины, – проговорила Арма. – Они не только не ответили тебе, Кай. Они и друг с другом не разговаривают.

– И что? – не поняла Илалиджа.

– Это еще необычнее, чем сорняки в огородах, – сказала Арма.

– А вот и староста, – отметил Кай кривоногого босого мужика, что шел по пыльному проселку навстречу троице.

– Ты по животу определил или по походке? – поинтересовалась Илалиджа.

– У него бирка старосты на груди, – объяснил Кай. – Да и отец Вианы его описал.

Староста остановился в пяти шагах от незнакомцев и, сдвинув брови, начал неторопливо их осматривать. Сначала он ощупал взглядом Арму, потом, слегка приподняв брови, Илалиджу, не замедлившую растянуть губы в улыбке и показать деревенскому главе немалые клыки, затем занялся осмотром зеленоглазого. В свою очередь и Арма уделила ему некоторое внимание, но справилась за секунду. Смотреть было особенно не на что. Мужичок был среднего роста и средних лет. Из одежды на нем были только залатанные на коленях порты и рубаха на шнуровке, застиранная до ветхости. На рубахе, поверх сальных пятен, лежала спущенная от толстой шеи на засаленном кожаном шнурке деревянная бирка, на которой были выжжены какие-то руны. Растрепанные волосы, брови и борода подсказали бы любому заезжему наблюдателю, что никакого уважения к этому самому наблюдателю, а равно и к собственной должности глава заброшенной деревни не испытывает. Впрочем, заговорил он вполне уважительно, хотя и запинался на каждом слове, словно выуживал его из глубин памяти:

– Откуда будете, как добрались, за каким морским демоном вас принесло?

Кай поклонился старосте и развел руками:

– Будем издалека, добрались на данной нам в прибрежной деревне лодке, о морских демонах ничего не слышали, а здесь потому, что хотим встречи с двумя старушками. Одну зовут Мури, другую Суваис.

– Не больше и не меньше, – моргнул водянистыми глазами староста, обозначив сходство с копающимся у его ног в грязи кабаном.

– Ну, – добавил Кай, – раз уж разговор завязался, то как раз теперь мой человек выторговывает копченую рыбу у твоего коптильщика на берегу. Хотелось бы к тому же пополнить запас пресной воды да узнать у тебя, насколько велик остров и куда ведет эта дорога, если выходит она из моря?

– Много рыбы будете брать? – безразлично спросил староста.

– На дюжину человек на долгий путь, – ответил Кай.

– А товар какой на мену есть? – вновь не выказал интереса староста.

– Товара нет, – ответил Кай. – А вот монета имеется. Серебро устроит?

– Устроит, – проговорил староста. – И вода будет, и без оплаты, кто ж оплату за воду берет? А дорога-то из моря выходит и в море уходит. Лес пересекает и точно так же в глубину заныривает. Вот такая несуразность у нас наблюдается. Только мы о том не гадаем. Мало ли что могло тут быть, когда моря не было?

– А его не было? – уточнил Кай.

– Не было, выходит, раз уж дорога по его дну идет, – начал монотонное бормотание староста. – Да вы голову-то не забивайте. Мысль должна выход иметь, иначе голова томится, затылок ломит. А какой с той дороги выход? Никакого. Пускай чужой печалью чужие печалятся. А старухи у нас есть такие. Редко мы с ними видимся, но не забываем. Они в середине острова живут. Как раз десяток лиг по дороге. А потом еще десяток, и край острова. Я дам провожатых. За небольшую монету дам.

– Зачем же нам провожатые, если дорога и так прямо к старухам ведет? – не понял Кай.

– Лес у нас особенный, – бубнил староста. – Нельзя в него заходить. Вовсе нельзя, а если нужда по дороге гонит, то нужно правила знать. Никак нельзя без провожатых. А зачем вам старухи понадобились-то?

– Хотим узнать у них, куда эта дорога ведет, – сказал Кай. – Шли по ней до той деревни, что на берегу моря в двух днях от тебя. Добрались до твоей деревни. Пройдем по ней через твой остров, сядем на нашу лодку и дальше поплывем, если уж она снова в море уходит. Как думаешь, скажут нам что-нибудь твои старухи?

– Откуда мне знать, – вдруг потемнел, посерел лицом староста. – Я с ними разговоры не разговаривал. Вот прадед мой однажды перекинулся словом, да и помер. Мне-то зачем?

– Однако дорогу к ним знаешь и провожатых даешь? – не понял Кай.

– Пройдешь мимо молча, и не заметишь их, – наклонил голову, загундосил староста, – а заговоришь, беду накликаешь. Мы им рыбу носим. Взамен мед получаем. Но не говорим ничего. Нельзя со старухами говорить. Беда может случиться.

– Тебе-то чего бояться? – удивился Кай. – Отпущу я твоих провожатых. Не стану заговаривать со старухами до их отхода. А беда беде рознь. Вот нас всю прошлую ночь шторм трепал, а над твоей деревней, вижу, даже ветерок не пролетал, проползал если только.

– Не было прошлой ночью шторма, – ответил староста.

– А что же тогда было? – не понял Кай.

– Погиб кто на судне вашем или как? – спросил староста.

– Погиб, – кивнул Кай. – Гребец один погиб. И еще кое-кто.

– В лодке или за бортом?

– В лодке.

– Хозяйка моря за ним приходила, – ответил староста, не поднимая головы. – Если кто в лодке погиб, значит, за ним приходила. А может быть, и не за ним. Но если перепутала что, то еще придет. А вот если человек из лодки выпал, то не она к нему приходила, а он к ней ушел.

– Увидим еще, – процедил Кай. – Скажи, а кто-то еще приходил к этим старухам? Откуда в той деревне на берегу моря слух, что мудры они?

– Старый человек если не дурак, то всегда мудрец, – ответил староста. – Говорят, что давно, очень давно приходили к старухам любопытные. Когда – не знаю. И дед мой не знал, слухами питался. Но вроде бы, если нужно было что узнать у старух, надо было специального человека с собой брать. Он должен был вопросы задавать. Он потом и погибал. А тот, кто слушал, мог спастись, если с дороги не сходил. Но уж спасался или нет, о том и слухов никаких не осталось. Но одно точно знаю: кто сталью замахивался, тут же и кончался.