Текст книги "Треба"

Шиттар улыбнулась и в мгновение обратилась унылым стариком с лысиной во всю голову и шрамом в виде креста на ней.

– Нет же, – поморщился Сиват. – Покажи Хару, дочь мою. Покажи самое прекрасное, что мне удалось создать.

И снова изменился облик Шиттар. Теперь она стала прекрасной женщиной, еще более прекрасной, чем тогда, когда была проводницей Сарлаты.

– Другое дело, – засмеялся Сиват. – Иногда нужно говорить правду. Она выручает. Объясняет многое. Хара моя дочь. Ишхамай моя внучка. Там, за дверями этого дома, вас ждет отец Ишхамай. И это не Асва, который забил себе голову милой ложью и даже служил ей какое-то время. И не Неку, и не Паркуи, и не Агнис, и не Паттар, крылатый безумец. Каждый из них имел основания подозревать в отцовстве себя. Так бывает. – Сиват ткнул пальцем в сторону Теши. – Вот она знает. Нет, за этой дверью вас ждет настоящий отец Ишхамай. Да, тот самый несчастный, что убил собственную дочь. Или попытался убить, ведь мы не вполне смертны. Точнее, сиун его. Впрочем, иногда это не имеет значения. Поймете потом. Ненависть плещет во мне, тысячи лет плещет. Но не месть движет мною, не из-за мести я пытаюсь помочь тебе, Кай, и твоим друзьям добраться до Храма Двенадцати. Не для этого я отправил с тобой троих верных воинов, пусть даже удержалась рядом с тобой только одна из трех.

Илалиджа склонила голову.

– Я хочу все это закончить, понимаешь? – Сиват поднялся на ноги, топнул ногой, погрозил пальцем Ишхамай. – Иди, девочка, иди к отцу. Дай нам поговорить. Вот и славно.

Бродяга дождался, когда дверь хлопнет, и продолжил:

– Я не отвлеку много внимания, Кай. Только ты можешь сделать то, что собираешься. Ты, наверное, думаешь, что я не просто так послал с тобой ловчих? Да. Ты, наверное, думаешь, что я замышляю что-то? Да. Ты, наверное, не веришь мне? Не верь. Но вон рядом с тобой девка Арма, в крови которой болтается жалкая искра даже не крови, а духа Хиссы, она сможет уверить тебя, стоит ли тебе меня слушать или нет. А пока я скажу тебе, почему я зол на всех двенадцать, и почему я хочу завершить древнее заклинание, которое сумела остановить твоя мать. Ты готов?

– Да, – хрипло сказал Кай.

– То заклинание было очень хитрым, – прошептал Сиват. – Или ты думаешь, что двенадцать не знали, что Ишхамай дочь Сакува и Хары? В конце концов, все прозрели, кроме Асвы. Или ты думаешь, что двенадцать не знали, что Ишхамай ударил ножом Сакува? Знали. Для чего же тогда они строили Храм, поднимали города, переносили в этот дикий мир тати людей, которые должны были воспевать и славить их? В том заклинании было многое, но главное, что в нем было, так это заклинание на захват Пустоты. Паркуи и Эшар вплели это в линии. Если бы оно удалось, мир Салпы и мир Пустоты слились бы в одно целое, и правили бы в нем двенадцать.

Кай посмотрел на Арму, она стояла неподвижно.

– А теперь я помогу вам в последний раз, – сказал Сиват. – Дальше только сами. Мне туда ходу нет. Злоба Эшар защищает Храм Двенадцати. Но сиуна Хары нужно уничтожить здесь. Явись!

Арма вздрогнула. Только что у костра стояла прекрасная женщина, и вот вместо нее появился ужасный мертвец, который медленно побрел к путникам. Запах тления забил ноздри. Кожа висела на его костях лохмотьями, плоть исходила гнилью, и только в провалах черепа подергивались и блестели глазные яблоки.

– У него глаза моего отчима, – сглотнул Кай.

– Так пусть сиуна развоплотит кто-то другой, – воскликнул Сиват. – Илалиджа!

Пустотница содрала с плеча лук и мгновенно выпустила стрелу. Та пронзила череп насквозь, вышибла один глаз и улетела. Но мертвец продолжал идти.

– Шалигай! – крикнул Сиват. – Не ты ли считался лучшим воином последнего иши?

Хиланец поднялся, выдернул меч из ножен, пробежал десяток шагов и опустил меч на голову мертвеца. Плоть поддалась стали, разделилась надвое – ото лба до промежности, но тут же слепилась снова, а отвратительная рука ухватила Шалигая за культю, и тот сам начал обращаться в мертвеца, пока не осыпался прахом.

– Теша! – закричал Сиват. – Теша! Может быть, ты?

Мугайка не двинулась с места. Стояла, закрыв глаза, и что-то нашептывала себе под нос.

– Все нужно делать самому, – горестно воскликнул Сиват, исчез, растворился, как дым, и явился через мгновение между сиуном и Тешей.

– Мертвое можно победить только живым!

Он ухватился за нож, торчащий в груди мугайки, и выдернул его, но выдернул не только лезвие, а что-то еще, что полилось струями света, как будто сам нож служил источником жизни, и этот источник Сиват заколотил сиуну во второй глаз. И сиун Хары рассыпался прахом. А там, где упала Теша, остался лежать высушенный труп худой и неказистой девчонки. А сам Сиват исчез.

– Вот так, – пробормотал, стуча зубами, Эша. – Путешествие близится к концу. Нас осталось четверо, а сиунов еще два. И Арша мы так и не встретили пока.

– Что скажешь? – повернулся к Арме Кай.

– Он говорил правду, – ответила она. – Я словно искупалась в черном фонтане со дна пропасти. Напилась этой мерзости. Но он говорил не всю правду.

– Всей правды не говорит никто, – заметила Илалиджа, наклонилась к останкам Шалигая и подняла рулончик пергамента. – Читай, зеленоглазый.

– «Вспомни», – прочитал Кай. – Что это?

– Угадай, – усмехнулась Илалиджа. – Твое умение читать мысли, Арма, тебя не выручило. Если бы не Сиват…

– Всех мыслей не прочитаешь, – заметила Арма.

– Но главные-то нужно улавливать, – рассмеялась Илалиджа. – Повеление иши хранилось в его голове скрытым, но, развернув этот пергамент, он бы вспомнил его и, уж поверь, убил бы зеленоглазого. Или ты поверила его ужимкам, его любви к золоту? Он даже руку потерял сознательно, потому как лучше сражался левой, хотя и старался этого не показать. Вот так отзываются письма вельможам. Не только Тамаша устраивало то, что есть, но и правителей Текана.

– Его послал не иша, – присела над прахом Арма и подняла ярлык клана Паркуи. – Обратная сторона зачернена. Вот, – она щелкнула пальцами, и ярлык пронзил солнечный луч. – Знак Пустоты!

– И этот служил Тамашу, – скрипнула зубами Илалиджа и тут же растянула губы в улыбке. – Кто будет печеного барашка?

– Что-то с аппетитом случилось, – мрачно бросил Эша. – Вот в трактире у Муриджана я бы перекусил. Там мертвечины поменьше.

– Тогда пошли дальше? – предложила Илалиджа.

– Пошли, – кивнул Кай и двинулся к дверям дома.

Арма вошла внутрь вслед за ним. Зашла и замерла, понимая, почему дверь была так знакома. Они вновь стояли в трактире Муриджана.

Глава 28
Чуть больше

– Ну, – расплылся в улыбке трактирщик. – Что встали? Заходите! Дочка-то нашлась! Все рассказала, все расписала в подробностях, уж даже и не знаю, как благодарить вас. Трактир бы этот отдал, но нужен ли он вам? Ваша судьба – дорога, одеяло – небо, постель – трава. Впрочем, просите, чего хотите. А уж я расстараюсь с угощением и теперь, и во всякий раз, когда заглянете ко мне. На сегодняшнее утро имеются свиные отбивные с тушеными овощами и крепкое ягодное вино. Устраивает? А к ним еще соленые грибочки, пряная ягодка с медом и хлебцы с чесноком и соленым сыром! Как?

– В лучшем виде, – ответила Илалиджа.

Кай взглянул на пустотницу, которая смотрела на Муриджана с явным интересом, и кивнул. Трактирщик тут же засуетился, смахнул со стола крошки, загремел жестяными мисками, побежал в кухню, и вскоре оттуда донесся восхитительный запах и шум кипящего масла.

– Это всего лишь сиун, – объяснила Илалиджа. – Это не твой отец.

– Я понял, – кивнул Кай.

– Нужно только придумать, как явить его, – пожала плечами пустотница.

– Думаю над этим, – ответил Кай.

– Так подумай еще и о том, что Ишхамай твоя сводная сестра, – растянула губы в улыбке Илалиджа. – А уж Сиват, а точнее правитель Пустоты, потому как Сиват все равно что сиун, даже меньше сиуна, если равнять его с величием самого правителя Пустоты. Так вот, правитель Пустоты вроде как дед твой. Понятно, что не родной, но все же.

– И много у него таких внуков, как я? – спросил Кай.

– Не считала, – поставила локти на стол Илалиджа и вновь стала почти такой же, какой она была, когда появилась на ступенях замка клана Смерти. – Но вряд ли много. Мало кто может похвастаться из людей, что он желанный гость в Пустоте.

– Я там был, – сказал Кай. – Был, Илалиджа.

– В видении, – уверила его пустотница, зевнула, сняла с плеча лук, почти пустой тул, бросила на стол. – Анда близко. Чувствую. Собой становлюсь. Ты думаешь, что это мое истинное лицо? Нет, мое лицо то, что ты видел на ступенях замка клана Мертвых. Потому как лицо это то, как каждый представляет себя сам. Так что скоро я вновь стану сама собой. А в этом туле появятся дымные стрелы. Те, которые разят без промаха и пощады.

– От стрелка зависит, – заметил Кай и повторил: – Я был в Пустоте, Илалиджа. Да, в видении, но я видел не только плывущий замок и крылатых демонов на его галереях. Я видел бездну и правителя Пустоты на ее дне. И рисунок на его спине. И маленькое чудовище, которое однажды может пожрать большое.

– Вот как? – помрачнела Илалиджа. – Далеко ты забрался, парень. Или вел тебя кто, или сам… очень любопытный.

– Да ну? – хмыкнул Эша. – Так это маленькое чудовище… хе-хе. Тогда понятно, почему она до сих пор не успокоится. Выходит, что и Ишхамай что-то вроде сиуна? А ведь, судя по тому удару ножом в грудь несчастной мугайки, девочка-то и в самом деле чудовище.

– А тебе мало легенд об Ишхамай? – поинтересовался Кай.

– Так легендам тем уже тысячи лет, – отметил Эша.

– Да, – задумался Кай, – детство у этой девчушки с пятном крови на платьице затянулось.

– А я бы хотела остаться подольше в этом возрасте, – задумалась Арма. – Я была счастлива в ее возрасте.

– Что будет, когда я завершу колдовство? – спросил Кай.

– Ты еще заверши его, – вздохнула Илалиджа.

– Что будет, когда я завершу колдовство? – повторил вопрос Кай.

– А у матери своей не догадался спросить? – сдвинула брови Илалиджа. – Или ты думаешь, что я распорядителем действа служу? Мне, Тидже и Веридже было поручено сопровождать тебя до Храма Двенадцати Престолов. Сопровождать и охранять. И позволить тебе делать то, что ты сам и затеял. Ни больше ни меньше. Не это ли доказательство того, что за нами нет никаких умыслов? Делай свое дело, зеленоглазый, и будь что будет. Или я что-то не так понимаю?

– Одно не исключает другое, – пожал плечами Кай. – Делать и думать, делать и сомневаться, делать и представлять последствия своих поступков. Вчера Паркуи или все двенадцать замыслили покорение Пустоты. Завтра Пустота замыслит покорение мира Салпы. Тот, кто поднимает затвор плотины, крутит ворот и выпускает волну на волю. Но если в долине, куда пойдет волна, окажется город, то того, кто крутил ворот, ждет вечное проклятие. И никого не будет интересовать, что он и не подозревал о существовании города. Более того, никого не будет интересовать, сам ли он пошел к вороту или матушка его послала.

– А если представить, что матушка этого крутильщика некогда была самой умной и самой сильной богиней? – спросила Илалиджа. – Если представить, что, даже потеряв силу и оказавшись пленницей, она не потеряла ум, а приобрела выдержку, мудрость, умножила хитрость, придумала и родила сына, который сделал все, что она хотела? Или почти все. Неужели ты думаешь, что она не предусмотрела всего?

– Не думаю, – ответил Кай. – Она должна была предусмотреть все. Хотя десятки раз мне казалось, что ее замысел повисает на волоске.

– Мы не знаем многого, – улыбнулась Илалиджа. – Мы даже не знаем, сколько таких попыток она совершила за тысячи лет. Сколько зеленоглазых или черноглазых воинов согласно ее замыслу топтали земли Текана, сколько из них пробрались в Запретную долину, сколько дошли до Храма Двенадцати, а сколько не дошли.

– Я тоже пока еще не дошел до Храма, – заметил Кай.

– Дойдешь, – уверила его Илалиджа. – Слишком многое тебе уже удалось, чтобы судьба отвернулась от тебя перед последним шагом. Лучше подумай о том, как тебе явить сиуна Сакува и сиуна Эшар. Ты ведь понимаешь, что это самое трудное? Это не менее трудно, чем ударить ножом в грудь собственную дочь.

– Я не знаю, как явить сиуна Сакува, – признался Кай.

– Как он выглядит? – спросила Илалиджа.

– Я знаю, – подал голос Эша. – В книгах Гимы о нем говорится так: «Образ белесый и мутный, человечный, принимающий в ясный день вид выточенной из горного хрусталя линзы, искажением взгляда определяемый».

– О нем также известно, что долгое время сиун не мог осуществлять надзор над пребыванием в плотском теле самого Сакува, – добавила Илалиджа. – Ведь ты знаешь, что пленники престолов не всегда томятся в каменных узах. Нет, сила и мощь их остаются стеснены, но их осознание получает возможность испытывать все прелести бытия униженных и оскорбленных. Вплоть до телесных мук и смрадной смерти. Те же, кто защищает Запретную долину от непрошенных гостей, одновременно следят за своими подопечными и в Текане. Так вот, сиун Сакува часто терял своего подопечного. И я не знаю, – нахмурилась Илалиджа, – не знаю, как к этому относиться. То ли сам Сакува слишком изощрен, то ли его сиун недостаточно силен? Это не поможет решить нам задачу с его явлением?

– А вот и я! – раздался довольный голос трактирщика. – Вот вино, вот овощи, вот грибочки. Несколько минут, и свиные отбивные последуют на отведенное им блюдо в лучшем виде. Немного терпения, немного терпения!

– Сакува – повелитель зрения и разума, – заметил Кай, провожая взглядом трактирщика. – Недаром клан Сакува именовался кланом Зрячих. Так что не должен был упускать подопечного сиун Сакува. Поэтому над его явлением придется поломать голову. Хотя кое-что меня заинтересовало. Каким образом Пустоте удалось подчинить сиунов?

– Подчинить? – рассмеялась Илалиджа. – Признаюсь, я не занималась делами Салпы, так же, как и Тиджа и Вериджа, вероятно, именно это и определило выбор… Сивата. Может быть, у правителя были подозрения относительно верности Тамаша? Но кое-что я успела изучить. Так вот, ни один сиун не был подчинен, как они не подчинены и ныне. А один сиун, а именно сиун Эшар, вовсе превозмог любые попытки воздействия на него.

– Разве так? – удивился Кай. – Отчего же они осуществляли слежку за подопечными? Да и то, что произошло с Хара…

– С Хара все случилось по-родственному, – развела руками Илалиджа. – Думаю, что Хара никогда всерьез не отдалялась от Пустоты, хотя и была во мраке времен рождена от ее правителя. Но мы не знаем ныне, кем был тогда правитель, не знаем, кто был матерью Хары. Да это и неважно. Важно другое, сиуны никогда не подчинялись Пустоте. Пустота в лице наместника Тамаша только следила за подопечными сиунов. Тот рисунок, что нанес себе на спину правитель, лишь позволял видеть глазами сиунов. Позволял войти в магический рисунок в качестве наблюдателя. Все остальное сиун делал сам. Он был охранником, поэтому и притягивался к своему хозяину, пусть даже от него оставалась только жалкая искра, а то и вовсе только пепел. Пепел. Пепел богов!

– А Пагуба? – сдвинул брови Кай.

– Всего лишь снятие пенки с кипящего молока, – хмыкнула Илалиджа. – Или ты не знаешь, что когда зайцы и куропатки плодятся сверх меры, то само собой увеличивается и количество волков? И в лесу наступает маленькая Пагуба. И кого в этом винить?

– Почему Тамаш хочет остановить меня? – спросил Кай.

– Его все устраивает, – вздохнула Илалиджа. – Он наместник, который к тому же научился вселяться в тела людей. Сиват здесь его не достанет. Салпа прогнется под весом правителя Пустоты. А никакие ловчие Пустоты с Тамашем не справятся. Он лучший после правителя.

– И он убил последнего ишу, – заметил Кай.

– Лично удостоил его ударом, – горестно опустила глаза Илалиджа. – Хотя думаю, тот служил Тамашу. Служил вопреки воле матери. И знаешь почему? Он видел, как ты сражался во время Пагубы. Видел, как ты сражался с Пангариджей и Аршем. Видел, как служившая тебе девчонка творит во дворце иши великую ворожбу. И он испугался. Правители не любят героев. Герои опасны.

– А это? – Кай выудил из-за пазухи и положил на стол каменный нож.

– Это великий талисман, – побледнела Илалиджа. – Сиват взял его, потому что он вырезан из стены его убежища. Пронзая плоть Салпы плотью Пустоты, он соединил два мира и сумел избежать гибели для своего.

– И запер чужой, – подал голос Эша.

– Не он этого хотел, – хмыкнула Илалиджа.

– Ладно, – убрал нож Кай. – Скажи тогда, зачем Тамашу Пагуба?

– Если двенадцать сиунов будут повержены, тогда, с учетом мощи вошедших на землю Салпы воинств Пустоты, Тамаш сможет позволить себе явиться в Запретную долину и остановить тебя, – выговорила Илалиджа.

– И что я буду с ним делать? – не понял Кай.

– Ничего, – усмехнулась Илалиджа. – С ним никто ничего не сможет сделать. Так что думай о том, как будешь бежать на крышу Храма, чтобы завершить давнюю ворожбу. Бежать, как заяц, уворачиваясь от ударов Тамаша. Бежать и надеяться, что Сиват и там сможет оказать тебе помощь. Но это потом, если все будет совсем плохо. А пока все хорошо. Думай, как явить Сакуву.

– А вот и опять я! – вновь подал голос Муриджан. – Свиные отбивные и чесночные хлебцы, запеченные в лучшем пергаменте с оригинальными пожеланиями каждому!

Издающие удивительный аромат блюда заняли места перед четырьмя едоками, после чего трактирщик с поклоном подал каждому сверток с румяными хлебцами.

– «Доблесть умаления больше доблести возвеличивания, поскольку не только уместить большое в малом труднее, чем малое в большом, но и первое является хитростью, а второе обманом», – громогласно прочитал выпавшие ему слова Эша и приосанился, вдыхая густой аромат. – Не очень понял, да и не так уж верю всем этим трактирным и ярмарочным гаданиям, но общий посыл ухватил – я маленький, хитрый и очень доблестный!

– Неплохо, – рассмеялась Илалиджа и развернула выпавший ей пергамент. – «Великая хитрость подобна великому лабиринту. Гость, который теряет нить выхода, рискует столкнуться со строителем, который не может покинуть собственное детище», – прочла она вслух. И пояснила: – Можно сказать и проще. Не перехитри самого себя. Только ведь есть и более простой выход. Не хитри вовсе!

– Достойно, – улыбнулся Кай и посмотрел на Арму. – А у тебя что?

– «Не будь дурой», – обиженно прочитала она.

– Лучшего высказывания я не слышала! – расхохоталась Илалиджа. – Я бы тоже не отказалась от такого напутствия. А что выпало нашему зеленоглазому?

– Читай-читай! – даже подпрыгнул на месте Муриджан.

– «Не выбирай мягкое для постели, выбирай постель», – прочитал Кай.

– Мудрено, – нахмурился Эша.

– А по мне, так мудро, – улыбнулась Илалиджа.

– «Не вмешивайся, сын мой, Луккай. Доверься мне. Сакува, отец твой», – прочитала Арма, наклонившись через плечо Кая, и подняла взгляд на трактирщика. Одно мгновение она видела его, но успела понять, что глаза Муриджана перестали мерцать и тоже стали зелеными. А в следующее мгновение трактирщик прыгнул.

Они сшиблись с пустотницей над столом. В руках у Илалиджи оказались два кинжала, Мериджан выдернул из-за пояса два кухонных ножа с широкими лезвиями, и четыре клинка вдруг затеяли такую сечу, что только искры полетели вниз. Кай и Арма разом отодвинулись вместе со скамьей к стене. Эша выпучил глаза, но когда соперники раздробили ногами блюда с отбивными, старика за столом уже не было, успел слететь со скамьи под стол, да еще вместе с блюдом и кубком. Но Арма не смотрела за стариком, в мельтешении рук и клинков она пыталась рассмотреть, на чьей стороне удача, чьи брызги крови окропили сначала стропила над головой, потом поздравительные пергаменты, потом брызнули струей на пол… А потом Муриджан спрыгнул со стола на пол, убирая ножи, а за его спиной истерзанный труп Илалиджи рухнул у противоположной стены.

– Почему? – только и выдавил из себя Кай.

– Мало времени, очень мало, – процедил сквозь зубы Муриджан.

– Почему? – повторил Кай.

– Когда доберешься до Храма, когда встанешь над рисунком, никого не должно быть в круге, кроме тех, кому ты доверяешь, – сказал Муриджан. – Потому что ты можешь завершить ворожбу, пролив кровь из запястья, а можешь завершить ее, потеряв голову.

– Почему ты убил Ишхамай? – спросил Кай. – Ведь она твоя дочь!

– А что сделал бы ты, обнаружив, что твой ребенок – ненасытное чудовище? – скривил губы Муриджан. – Или есть другой способ исторгнуть его прочь?

– Любила бы его, сколько хватало сил, – неожиданно почти выкрикнула Арма.

– Достойный ответ, – заметил Муриджан. – А если бы она сеяла вокруг себя смерть? А если бы сообщила тебе, что уже мертва? Что всегда была мертва? Что правит смертями, потому что мертва? А если бы она взяла нож, вложила в твою руку и шагнула вперед, насадила сама себя на клинок? И хохотала бы при этом, а потом закатила бы глаза и упала на траву? И смеялась, уже лежа? Ты бы все еще считала, что ты убила ее, что ты нанесла удар? Все еще корила бы себя?

– Да! – крикнула Арма. – Или ты не понимал, что она делает?

– Молодец, – устало опустился на скамью Муриджан и закрыл глаза. – Понимал. Тогда и до сих пор считаю, что убил ее, нанес удар, и корил и корю себя за это. А когда дело дошло до разбирательства, положился на Эшар и Паркуи. Положился на их разум и на точный расчет. Здесь, – Муриджан потер виски, – я знал, что я не виновен. Виновен я был здесь, – коснулся он груди у сердца.

– В чем виновен? – не понял Кай. – Ведь она жива!

– И жива и мертва, – кивнул Муриджан. – Но у нее есть основания обижаться на меня, есть. Даже ребенок-монстр – это прежде всего ребенок.

– Паркуи и в самом деле хотел захватить Пустоту? – спросил Кай.

– Нет, – качнулся Муриджан. – Он хотел плотнее захлопнуть крышку. Мы приоткрыли ее с Харой. Я приоткрыл. Да еще и потерявший голову и здравый смысл Асва постарался. Но прежде всего я. Когда у кого-то хвост за дверью, а ты обнимаешь его, тянешь к себе, хвост неминуемо приоткрывает дверь. А потом уже в эту дверь проникает Сиват. А когда проникает Ишхамай, дверь уже так просто не закрыть. Но закрыть ее надо. Паркуи этим и занялся. И преуспел бы, если бы не второй рисунок. Нет, мы знали, что будет второй рисунок. Мы подозревали, что будет нож, который пронзит оба мира и соединит два рисунка. Мы не знали, что второй рисунок вычерчен по живому – если считать живым повелителя Пустоты, и по мертвому, если иметь в виду, что он – сама смерть. И если бы не Эшар, которая сумела остановить ток крови, то все завершилось бы еще тогда. Самым отвратительным образом. И не потому, что мы были бы уничтожены, хотя это очень неприятно. Сиват тоже не получил бы ни куска мира в виде Салпы, ни всего верхнего мира. Гибель двенадцати богов в одном месте – слишком тяжелое испытание. Этот мир был бы уничтожен полностью, и Пустоте не поздоровилось бы тоже, потому что нельзя разбить сосуд снаружи, не повредив его изнутри.

– Что я должен буду делать в Храме? – спросил Кай.

– Слушай свое сердце и не ищи другого учителя, – ответил Муриджан.

– Почему ты связался с Харой? – спросил Кай.

– Она была очень красива, – сказал Муриджан и засмеялся. – Божественно красива.

– Почему ты связался с Харой? – повторил вопрос Кай. – Ведь ты разум и зрение!

– Да потому что повздорил с Эшар! – почти закричал Муриджан. – И убей меня, если я помню из-за чего!

– Ты мой отец? – спросил Кай.

Муриджан смотрел на зеленоглазого не меньше минуты, потом перевел взгляд на Арму, положил на стол нож, подмигнул ей:

– Пусть это будет не он. Ладно?

– Ты мой отец? – снова спросил Кай.

– Я сиун, – ответил Муриджан. – Но не забывай, что каждый сиун – это слуга своего хозяина. Его защитник, пусть даже он заперт в линиях древнего заклинания. Мой сиун, как и сиуны прочих богов, взял у меня главное – зрение и разум. И я, как и Эшар, дал ему чуть больше, чем дали остальные. Поэтому он немного Сакува. Немного бог. Очень немного, но больше, чем все сиуны. Кроме сиуна Эшар. Я немного Сакува, Луккай. Или ты думаешь, что Сакува на самом деле умудрялся прятаться от меня в Аке? Или ты и впрямь думаешь, что сиун Сакува не мог найти меня, будучи со мной в одном городе?

– Не понимаю, – признался Кай.

– Пусть это будет не он, – подвинул нож Арме Муриджан и поплыл. Сначала его силуэт стал бледным и молочным, как клок тумана или облака, а потом в нем стала копиться прозрачность. Арма взяла нож и метнула его в силуэт. И сиун растаял.

– Пошли, – поднялся Кай.

– Все кончилось? – беспокойно спросил из-под стола Эша.

– Нет еще, но, если мы не пойдем, не кончится никогда, – сказал Кай.

– Тогда пошли, – засуетился Эша. – Хотя я и не скажу, что мне понравилось, что Илалиджи больше нет. Я к ней как-то уже привык. Как же быть дальше-то, проводника нет, дороги все хожены. Как же дальше-то? Девонька, ты бы прибрала лук и тул Илалиджи, хорошая же вещь. И меч Вериджи тоже каких поискать. Я вот копье Тиджи прибрал. Не дома, разбрасываться не стоит.

Арма вслед за Каем шагнула из двери и замерла. Они были почти в центре Анды, потому что сияющий великолепием Храм высился на городском холме, и огромная площадь, и высокие дома были достойны столицы всей Салпы, и никак не иначе. И снежные пики вонзались в желтое небо в отдалении. И ярмарочная площадь шумела в сотне шагов. А здесь, перед дверями трактира, стояли трое путников, а против них взметнули луки и копья не менее двух сотен воинов, росту и стати которых позавидовали бы любые ловчие из любого клана Текана.

– Кай, он же Кир Харти, он же Лук, Луккай, зеленоглазый, Меченый, зачинный, несемейный, сын дочери урая Харкиса, отец неизвестен, – начал произносить глашатай. – А также девица Арма, она же синеглазая, зачинная, несемейная, она же дочь бакенщика и ворожеи из Зены. А также старец Эша, правитель и попечитель крепости Гима, мастер магии и составов. Правительница Анды Перуна приказывает задержать вас и доставить в темницу в связи с обвинением в оскорблении и нанесении увечий воину-страннику Аршу. Разбирательство по данному обвинению состоится завтра с утра на главной городской площади. Призываю, дабы избежать ненужных осложнений, а равно причинения смерти, положить железное, а также стальное и бронзовое оружие на камень.

– Ну вот, – сплюнул Эша. – Помнится, зеленоглазый, как-то, попивая горячий ягодный отвар, мы уже обсуждали с тобой это. Нельзя калечить врага, его следует убивать.

Кай один за другим выложил на камень ножи из-за пояса, из-за голенищ, из-за рукавов куртки. Сбросил с плеча тул со стрелами, заимствованный у воинов Арша, лук. Последним отстегнул от ремня меч.

Арма под довольное гудение воинов увеличила количество ножей вдвое, звякнула желтым, без ножен, мечом. Затем мечом Вериджи. Положила сверху лук Илалиджи. Вытряхнула из тула пустотницы последние стрелы, забросила его за спину.

– Прямо кладу и вижу, какие мы разбойники и убийцы, – проворчал Эша, звякая копьем. – Что? И мою бронзовую тыкалку тоже заберете? Да забирайте!

– Ты почувствовал? – шепнула Каю Арма. – Морок не кончился.

– Да, – кивнул он. – Стрелы Илалиджи не вернулись в ее тул. А ведь мы уже в Анде. Эша, ты ничего не забыл?

– Нет, – вздохнул старик. – Не забыл. Нас осталось трое без оружия и почти что без признаков жизни. Против нас один сиун, один Арш или Тамаш и двести воинов с луками, мечами и копьями. К тому же день начинается, а мы еще глаз не сомкнули со вчерашнего утра.

– Выспимся еще, – пообещал Кай.