Текст книги "Треба"

Арма почувствовала злой взгляд Илалиджи, но не подняла глаз, наклонилась за посохом, выудила из-за пояса тряпицу, протерла и спрятала клинок.

– Меч матери? – спросил подошедший Кай.

– Да, – закинула за спину мешок Арма.

– Сохранила, – удовлетворенно заметил зеленоглазый.

– И ты тоже сохранил, – напомнила Арма.

– Береги его, – кивнул Кай.

– Береги меня, – ответила Арма, – и меч сбережется.

– И ты, – усмехнулся зеленоглазый и махнул рукой: – Уходим.

Непиш ждал их у грязноватого ручейка, брызгающегося струйками над завалом из камней. Тропа огибала камни и начинала круто забираться в горы, превращаясь в вырубленную в скалах нишу не шире пары шагов. Проводник словно пересчитал про себя спутников, кивнул и, не дожидаясь омовения, двинулся дальше.

– Минуту! – предупредил Кай и снял с плеча Тару приготовленную веревку. – Всем обвязаться. Последним пойдет Шувай. Затягивай на поясе. Следующий через пять шагов. Смотрите, кто за кем. Я иду первым, за мной Арма, за ней Илалиджа, Тиджа и Вериджа. Всем обвязаться.

– На скалы, что ли, полезем? – не понял Шалигай.

– Куда скажу, туда и полезете, – ответил Кай. – Быстрее! Шувай! Тропа забирает вверх круто, но везде не у́же двух шагов, везде ровная. В трех местах ступени. Слева стена в твой рост, справа пропасть. Как скажу – «глаза», – закрывай глаза и дальше иди на ощупь.

– А чего мне закрывать-то? – не понял мейкк. – Я ж высоты не боюсь, да и рана у меня – царапина. Может, я…

– Глаза! – повысил голос Кай, прихватывая конец веревки на поясе. – Закрыть глаза по команде, понял?

– Закрою, – пожал плечами великан. – А чего тогда проводника на веревку не посадили?

– Нельзя, – ответил Кай. – Он должен быть свободен, как…

– Как… – начал было Тару, но осекся под взглядом зеленоглазого.

– Вперед, – поторопил отряд Кай. – Четыре лиги до перевала.

Четыре лиги до перевала оказались нелегкими. И не потому, что с самого утра, начавшегося гибелью Мекиша, отряд шел без передышки, и не потому, что схватка, которая уложилась в несколько минут, отняла так уж много сил. Усталость накатывала откуда-то извне. Томила плечи, забиралась в грудь, хватала за колени. Тропа была вырублена так, словно над ней трудились тысячи камнетесов долгие годы. Ни одной лишней выбоины не было на дорожном полотне, высокие ступени во всех трех местах, о которых говорил Кай, блестели глянцем отшлифованного камня, даже насечка на гранях имелась, чтобы незадачливый путник не поскользнулся и не слетел в пропасть, которая тянулась по правую руку спутников в двух шагах от противоположного края тропы. Сначала она напоминала усыпанный осколками ров, потом раздалась до четверти лиги, углубилась и продолжала углубляться с каждым шагом вверх к перевалу, пока Арма вовсе перестала различать ее дно, хотя и тянула, тянула в сторону шею. Усталость таилась не в пропасти, а на тропе. В пропасти жила легкость. А уж когда закончилась третья порция ступеней, и скалы на противоположной стороне пропасти вовсе рассеялись, открывая затянутое дымкой пространство до горизонта, новый мир, высоту, воздух, чуть подернутые желтым облака, легкость начала долбить Арме в виски. Разговоры за спиной стихли, только покашливание Эша доносилось издали да чуть слышные ругательства Илалиджи на каком-то незнакомом, чужом языке. А когда нависающая порода исчезла и над головой и отряд оказался не в вырубленном тоннеле, а на узком карнизе, скальном уступе, Кай и крикнул, обернувшись, «глаза», и прошептал чуть слышно только для Армы – «держись». Она кивнула, словно он мог увидеть ее кивок, бросила короткий взгляд вправо, едва удержалась, чтобы не прыгнуть вниз, в эту легкость, ухватилась за веревку, подрагивающую между ней и зеленоглазым, закрыла глаза и вдруг почувствовала облегчение и поняла, что легкость за гранью уступа не в высоте и просторе, а только во взгляде.

– Здесь! – раздался странный голос Непиша.

Арма открыла глаза и разом увидела и начинающийся впереди спуск, и каменную арку над ним, и простор, звенящий простор справа, и Непиша впереди, который уже был не Непишем, а кем-то невыразимо прекрасным, частью простора и легкости, как были частью простора и легкости крылья, взметнувшиеся за его спиной. И точно такие же крылья взметнулись за спиной Армы, не хватало только легкости, но она была рядом, в одном шаге, главное не упустить, потому что потом уже может не получиться, а теперь только шаг – и всё, и она сделала его, и оторвалась от края, и полетела бы, если бы не мерзкий голос зеленоглазого – «куда?», и не его твердая рука, ухватившая летунью за ворот. Он дернул ее так, что Арма, ударившись спиной о стену, упала, путаясь в веревке, закрыла на мгновение глаза, почувствовала стыд и злость на саму себя, и тут же услышала фырканье лука Илалиджи и выстрелы зеленоглазого – один, другой, третий.

Легкость и высота растворились, и только перья, белоснежные огромные перья, рассыпаясь, падали в страшную пропасть. Арма оглянулась. Пустотная троица стояла недвижимо, а ниже на веревках болтались в обрыве – Теша, Шалигай, Тару и Лилай, а Шувай, Эша, Усанува и Течима подтаскивали их обратно. Теша рыдала, повторяя раз за разом – «зачем, зачем, я уже полетела», а Тару ругался, что соседи распрыгались, снесли его с края тропы, ненормальные.

– Ну, все на месте? – поинтересовался Кай, всматриваясь вверх. – Этот рубеж мы почти миновали. Дальше вон той арки я не был. Но теперь нам все равно придется пробежаться. И снимайте веревку, она будет мешать.

Глава 12
Небо и земля

На Лилае не было лица. И если Теша словно потеряла память о собственном прыжке, Тару сетовал на соблазн и неосторожность молодых и горячих, а Шалигай что-то лепетал о том, что не он сдернул старика, а старик сдернул его с обрыва, то Лилай скрипел зубами и кусал губы. Арма даже захотела подойти и пожать ему руку, но чувствовала, что воина клана Смерти лучше пока оставить в покое. И тут же подумала, что ведь и точно, как говорил Эша еще на границе Запретной долины, плотность магии вокруг такова, что не только лишила ее дара подслушивать чужие мысли, но и выручавшую всю жизнь татуировку на руках, лодыжках, талии, шее – превратила всего лишь в украшение. Магия того же сиуна захлестнула волной, лишила дыхания и здравого смысла, что она могла найти в пропасти, на дне которой щетинились острые камни?

– Бегом, бегом! – торопил отряд Кай, но уже через сотню шагов остановил всех под каменной аркой.

– Что там? – спросил Эша, щурясь в блеклое небо, куда продолжал смотреть и зеленоглазый.

– Опасность, – ответил Кай. – В последний раз мне пришлось провести под этой аркой двое суток, а потом вернуться. Да и то не потому, что опасность рассеялась, а стала рассеиваться сама долина. Но сейчас вроде бы все обходится. Пока обходится. Теперь идем вниз. Быстрым шагом. Непиш говорил, что спуск с перевала равен подъему, но пропасти нет и дорога чуть шире, хотя и пролегает в ущелье. За ущельем роща, в которой можно укрыться.

– От кого укрыться? – не понял Тару.

– Увидите, – сказал Кай. – Теперь главное – покинуть эти скалы.

– Да что там? – нахмурился Тару, тараща глаза в небо.

– Пока ничего, – ответил Кай и поправил на плече ружье. – Может, и обойдется. Идем.

Над головой сияло пятном жаркое солнце, и хотя мрачное ущелье не давало повода для улыбок, да и тело требовало если не купания, то хотя бы ведра прохладной воды на голову, но настроение у спутников понемногу улучшилось, да и дорога все-таки вела вниз, и Шуваю уже не приходилось жмуриться, о чем он во всеуслышание немедленно и заявил. Одного не мог понять великан, как вообще могло прийти в голову прыгать в пропасть, если ни у кого из его спутников не имелось за спиной не то что крыльев, так хотя бы перепонок, как у летучих белок? Лилай, который начал понемногу приходить в себя только через лигу после перевала, неожиданно ответил великану:

– Если бы я был уверен, что дурман не рассеется до того самого момента, как тело размозжится о камни, это была бы лучшая смерть из возможных.

– Подожди! – не понял Эша. – А как же законы клана Хара? Ведь каждый твой воин-соплеменник должен перед смертью сломать собственный меч! Насколько я знаю, твоему отцу это удалось, несмотря на то что он был убит из-за спины и умер мгновенно?

– Никто не может сказать, как это происходит, – ответил Лилай. – Клан Смерти – клан Хара. Хара, по преданиям, бог ненависти и смерти и одновременно бог безупречности. Воины Хара верят, что он каждому дает еще секунду бытия и после гибели. Секунды более чем достаточно, чтобы сломать меч.

– А если рядом будет гибнуть твой друг? – поинтересовалась Арма. – Что ты выберешь? Сломать меч или выручить его?

– Хара дает каждому воину секунду бытия, – ответил Лилай. – Не уверен, что он добавляет к ней еще и способность думать и выбирать.

– Тихо! – остановился Кай, подняв руку.

Небо продолжало сиять над ущельем узкой желтой полосой, но почти сомкнувшиеся стены наполняли тропу сумраком. Выход из ущелья обозначился в четверти лиги.

– Тихо, – повторил Кай.

– Клекот, – потянул с плеча лук Тару. – Мне клекот послышался. Неужели мы эту птичку не добили?

– Это его летучие псы, – процедил сквозь зубы Кай, и в это самое мгновение огромная тень на мгновение накрыла ущелье.

– Что это? – вскричал охотник. – Никак пустотная мерзость?

– Из пустотной мерзости, старый, здесь только я, Тиджа и Вериджа, – отчеканила Илалиджа. – Эх, мне бы мои настоящие стрелы!

– Обойдемся тем, что есть, – отрезал Кай. – Вперед.

Пока отряд добрался до выхода из ущелья, тень еще четырежды промелькнула над головой. Перед равниной скалы сходились до десяти шагов, и сразу за ними расстилалась каменистая, покрытая бедной травой поверхность, собирающаяся погрузиться в сумрак. В половине лиги чернела раскидистая, почему-то безлистная роща, дорога вела к ней, а потом терялась в невысоких холмах, верно уходя в долину текущей в отдалении реки.

– Придется бежать, – сказал Кай. – В том лесу наше спасение, летучие псы не смогут приблизиться, кроны помешают им, а мы сможем стрелять. Здесь же это невозможно. Из ущелья не высунешься, а летучие твари способны ждать добычи много дней. Но бежать мало, надо еще и удерживать их в отдалении. Луки на изготовку. Лучники и я прикрываем бегущих.

– Эх, – вздохнул Тару. – Староват я уже бегать, но надо – значит надо.

– Многовато приключений для одного дня, – заметил Эша, затягивая шнуровку на сапогах. – Мне уже кажется, что Мекиш погиб не сегодня с утра, а неделю назад.

– Первым Шувай, следом остальные, лучники в хвосте, – приказал Кай. – Я последним.

Арма приготовила самострел, но даже сам взгляд на шутейное оружие заставил ее скривить губы – если тень, накрывающая ущелье, и впрямь принадлежала живому существу, короткие стрелки значили бы для него не больше чем иглы гиенской колючки.

– Ну, – смахнул пот со лба зеленоглазый, – уже вечереет, вырвемся из этой ловушки – устроим привал. Главное – добраться до рощи. А теперь что было сил. Пошли!

Арма выбежала из теснины перед Каем, глянув направо и налево, холодея от ужаса, осознала, что видит и в самом деле прилипшие к скалам огромные, ужасные создания, напоминающие ящериц с орлиными клювами, только каждая из них была размером с тяжелую повозку, запряженную парой лошадей, да еще имела перепонки между передними лапами и омерзительным коричневым туловищем. Создания словно ждали последнюю жертву и сразу после появления Кая начали одно за другим с громким клекотом отрываться от скал и набирать высоту.

– Быстрее! – выкрикнул Кай и взметнул ружье. – Сейчас будут падать!

Грохот выстрела ударился о скальную стену, разлетелся в стороны, погас в дальних холмах, но сам выстрел не помог путникам, разве только заставил кувыркнуться в воздухе одно из чудовищ и разразиться вместо клекота хриплым воем.

«Пять, – подумала Арма на бегу. – Их пять. Сейчас они пойдут вниз, и даже если не унесут пятерых за собой, то, пока мы доберемся до леса, успеют уйти еще на один заход».

Звери падали вниз со свистом. Кай стрелял беспрерывно, и свист одного из чудовищ все-таки обратился визгом, когда крылья хлопали уже над головой Армы. Она взметнула самострел, прицелилась в желтое, покрытое неровными бляхами брони брюхо и, прежде чем подстреленная зеленоглазым тварь все-таки рухнула рядом с дорогой, успела разглядеть, что ее стрелка отскочила от роговых пластин как щепка. Огромное крыло ударило рядом, едва не сбив Арму с ног, а впереди вздымали пыль еще два крылатых силуэта, и две твари разворачивались уже над рощей, чтобы пойти на второй заход. Прямо перед Армой одно из чудовищ стало бить крыльями, чтобы подняться в воздух. Арма еще разглядела дергающего ногами Шувая в огромных когтях, когда зеленоглазый обогнал ее, на ходу перезаряжая ружье, и один за другим загнал пять зарядов в коричневую тушу похитителя. Шувай грохнулся с высоты десяти локтей, а тварь влила истошный визг в хрип первого летуна. Арму захлестнуло ужасом, но впереди происходило еще более страшное. На дороге лежала, пытаясь отползти в сторону, Теша. К ней двигалось, ковыляя на сложенных крыльях, чудовище. Кровь стекала с его морды, из одного глаза торчала стрела Илалиджы, дротик Усанувы застрял в глотке, но Илалиджа и Усанува пятились прочь, и почему – Арма поняла тут же. Очередная стрела Илалиджи вонзилась твари в ноздрю, и в следующее мгновение язык пламени вырвался из черного клюва, пронесся над Тешей, опалив ей волосы, и едва не превратил в факел метнувшуюся назад Илалиджу, заставил упасть ничком Усануву.

– Не подходи к ней! – выкрикнул Кай Арме, продолжая стрелять вверх, отгоняя двух оставшихся созданий.

И тут под брюхом у твари мелькнул силуэт Лилая. Он двигался на четвереньках, сжимая в руке обнаженный меч. Двигался, всматриваясь в извивающееся над головой брюхо, и почти уже добравшись до клюва, сел и погрузил в горло чудовища меч.

– Лилай! – закричала Теша, перекрикивая и визг умирающих тварей, свист и недовольный клекот парящих, и крик Шувая, который, прихрамывая, уже несся с поднятой кувалдой вперед, и даже выстрелы Кая, который не мог опустить ружье, удерживая опасность над головой, когда из нанесенной сыном клана Хара раны упал ослепительный огнепад, и воин в мгновение превратился в раскаленный уголь.

– Вот куда надо, – услышала в странной, накатившей на нее тишине Арма голос Кая, и вслед за этим два выстрела оборвали и клекот и свист. Обливаясь пламенем, чудовища упали в стороне от дороги.

Когда усилиями Шувая и остальных удалось сдвинуть исходящую дымом тушу, от Лилая уже остался только пепел. Спутники встали кругом, только Теша сидела безжизненной куклой в стороне. Старик Тару наклонился, пошевелил ножнами остывающие угли и вытолкнул дымящиеся клинок и рукоять. Каким-то непостижимым образом Лилай успел переломить меч.

– Возьмешь? – посмотрел он на Кая тяжелым взглядом, в котором не было ни осуждения, ни страха, а была только не находящая выхода боль. – Стоит показать его бабке?

– Нет, – твердо сказал Кай. – Она поверит мне на слово. Хотя ей не нужно даже моего слова. Она знает и так. Шувай, – зеленоглазый повернулся к великану, – что с ногой?

– Пятку ушиб, – вздохнул мейкк. – Высоковато прыгать пришлось. Но ничего, уже проходит.

– Возьми Тешу на руки, – сказал Кай. – Идем дальше. Скоро ночь, а нам нужно пройти еще пару лиг. Думаю, что вон у тех холмов – река.

Река действительно текла между холмами, шевелила темные ленты речной травы, закручивалась омутами, распускала круги от рыбьих всплесков. Только вот, помня болотное чудовище, к воде никто подойти не рискнул. Даже воду для умывания и каши набирали с опаской. А уж Шувай, навсегда расставшийся с мечтою летать как птица, вздрагивал не только от плеска воды, но и от любого звука, умудряясь одновременно задирать подбородок и втягивать голову в плечи.

Теша сидела там, где ее оставили, обратившись в каменного истукана. Тару занялся едой и костром, укрытым в овражке между двух холмов. Шалигай взялся обрабатывать раны. Сначала промыл и приложил найденную целебную траву к собственному запястью, потом заставил Течиму стянуть рубаху и перевязал ему рассеченный бок, а там уж и добрался до Шувая, лишив его и рубахи и портов: и если на бедре у великана была колотая рана, то грудь и спина были вспороты когтями.

– Тяжеловат я для него оказался, – объяснил, поскуливая от боли, великан. – Сползать начал в когтях, он оттого и взлетал медленно.

– Радуйся, – проворчал Тару от костра. – Был бы ты полегче, да нес бы на спине молоток вместо молота, только бы тебя и видели. Однако вот же мерзость водится в этой долине, никогда бы не подумал!

– Может, и не водится, а только кажется? – сказал Кай, прислушиваясь к журчанию реки, всматриваясь в темнеющий горизонт. – Что там, Илалиджа?

Лучница, стоявшая на верхушке ближнего холма, спустилась, присела у костра.

– Деревня в пяти лигах, но дорога идет вдоль реки. Наверное, делает крюк. Должен быть мост или брод.

– Пойдем по дороге, – твердо сказал Кай. – Нам нужны лошади. Но нужная деревня лежит около дороги.

– А что, – спросил Усанува, – следующий проводник в кого превратится? Может, в рыбу? Или в зверя какого?

– А там и посмотрим, – ответил Кай.

– Однако прошли только одного сиуна, а потеряли уже двоих, – проворчал Тару. – Если так дальше пойдет, не доберешься ты, зеленоглазый, до Анды.

– Доберусь, – твердо сказал Кай.

– Мне вот что непонятно, – почесал лоб Течима. – Отчего они нас сразу не пожгли? Ведь могли!

– Они не убить нас хотели, а еды добыть, – объяснил Кай. – Оттого и схватили самого крупного.

– Так Теша, считай, что самая маленькая! – не понял кусатара. – Что там в ней есть?

– Есть? – удивился Усанува. – Ты палх, что ли?

– Она испугалась, вперед побежала, когда Шувая тварь схватила, – сказал Тару. – Лилай за ней. Бежали рядом, видно, вторая тварь и соблазнилась взять обоих. Но Теша словно почувствовала что-то и сама упала, и Лилая потянула на камень. Он откатился в сторону, да, наверное, приложился головой. Тварь пошла на Тешу, тут Илалиджа со своими стрелами да Усанува с дротиком ей всю охоту и попортили. А там и Лилай очухался. А дальше вы все видели.

– Да уж, – кивнул Эша, перебирая в ладонях собранные на берегу реки камни. – И хотелось бы забыть увиденное, да не получится.

– Можешь насторожь накинуть? – спросил Кай старика. – Тяжелый день был, отдохнуть надо бы.

– Накинул бы, – усмехнулся Эша, – да чего зря трудиться, охранительница твоя уже старается. И мнится мне, что вот это дело у нее получается очень неплохо.

Арма плела солнечные лучи. Плела, как учила мать да как учила ее подруга матери – старая Хуш, которую мать, впрочем, звала Кессар. Несколько лет прожила у них хурнайская гадалка, пока не вернулась домой. Большую часть Пагубы провела. С малолетства поучала синеглазую кроху всяким кессарским штучкам – воду приморозить в чашке среди жаркого лета или платок увлажнить росой в непереносимую сушь. Вот и теперь Арма отошла в сторону, присела на другой холм, как раз напротив бугорка, с которого только что спустилась Илалиджа и где остались стоять Вериджа и Тиджа, потянулась к горизонту, за которым почти вовсе уже скрылось солнце, и стала надергивать, копить в пальцах лучи, чтобы сплести насторожь да обновить запас света, на котором точно – не точно, а можно и самой разглядеть в темноте все-таки побольше, чем ничего. А к солнечным лучам добавляла нитей из реки, перебирала их в пальцах и чувствовала: нет ничего в темной воде страшного, потому как не гнездилище пакости та речка, а граница между одним краем и другим. И то верно – с этой стороны реки трава редкая, низкая, битая жарой, да и рощицы такие же, первая, у самых скал черная – вовсе выжженная до середины стволов, видно, на ней твари огненные умением своим забавлялись, а прочие – пыльные и сухие. Зато на другой стороне реки и холмы вроде как сходили на нет, и трава стояла в пояс, и вдалеке темнела кромка леса или дальних увалов, не разберешь отсюда. Нет, ничем не грозила речка, можно было и тело омыть, и напиться прямо из ее струй. Однако речка речкой, а крепкий сон требовал крепкой насторожи. Солнце и вода у нее уже были, теперь самое сложное следовало сделать: сплести солнечные нити и речные. Не хотели они сплетаться – речные шипели чуть слышно, а солнечные истаивали, но с умением и с этим можно было сладить, зато уж такую насторожь никто не заметит, даже Эша всевидящий, который хоть и не видел солнечного плетения, а все одно чувствовал, как в силок попадал. Разве только Кай разглядит, вот и теперь глаз с нее не сводит, стоит и смотрит издали, но непонятно, то ли на лицо смотрит, то ли на руки, то ли еще куда.

– Вот я не пойму, красавица, – загремел, ссыпая камешки в кисет, Эша. – Вроде бы тянешь ты к себе что-то, сплетаешь, а сплетенного нет. Это как же так?

– Ты как насторожь прячешь? – переспросила старика Арма.

– Смотря из чего плету, – расправил седую бороду Эша. – Если из ветра приплетаю, на ветвях раскидываю, если из земли – на земле. А вот ты из чего плетешь, никак не пойму. А уж сплетенного и вовсе разглядеть не могу.

– А ты бы соединил воздух с землей, – попробовала улыбнуться Арма. – И так бы и прятал – тем, кто с земли смотрит, воздухом бы закутывал, а тем, кто с лету, землей.

– Мудреное ты что-то предлагаешь, – нахмурился Эша. – И меч у тебя какой-то странный, не золотой, но желтый. И сражаешься ты так, словно родилась с этим мечом в кулаке. И заклинания плетешь против всех правил. Если что, знай, синеглазая, не все вижу, но на все смотрю!

– Смотри, – пожала плечами Арма. – Я монету за пригляд не тяну.

– Варево поспело, – возвестил Тару. – Конечно, это не кушанье из той благословенной деревеньки, но живот наполнить вполне способно.

Арма наполнила миску кашей, отошла в сторону, оглянулась, но в накатившем на бивак сумраке уже ничего не могла рассмотреть, только почувствовала по наброшенной ею же насторожи, что все на месте, все оставшиеся двенадцать. Все забрасывали в рот рассыпающуюся на языке горячую кашу, только Теша сидела, не шевелясь, хотя миску ей в руки Тару сунул.

После ужина отряд погрузился в сон, только Тиджа поднялся на дальний холм, замер, окаменел, прислушиваясь к равнине, так, как умели только пустотники. Арма выждала, пока дыхание ее спутников успокоится, спустилась на берег, сбросила одежду, вошла в прохладную воду, ощутила ступнями шершавые ленты травы, оттолкнулась, зарываясь в чистый, не заиленный песок, и поплыла, хотя что там было в этой реке плавания – глубина в четыре локтя на середине, да всей ширины двадцать локтей. Но чтобы раствориться, раскинуться от неразличимого отсюда истока до недостижимого устья – хватило. Замереть, исчезнуть, разбежаться струями и умолкнуть тяжелыми омутами. Перестать быть ненадолго, чтобы наконец остаться с собою один на один…

Когда она поднялась из воды, то первое, что услышала, было чуть слышное рыдание. У берега таилось что-то белое. Арма подошла и разглядела сморщенное лицо Теши. Мугайка сидела в воде, свернувшись, выставив наружу только голову. Арма опустилась рядом, протянула руку, коснулась ее плеча, дождалась, когда та успокоится, обняла.

– Я устала, – стала шептать Теша. – Я просто устала. У меня даже нет больше сил ненавидеть этих троих из Пустоты. Да и чего их ненавидеть? Ты думаешь, у нас в деревне палхов ненавидели? Или волков? Глупо их ненавидеть. Их убивать надо. Все равно что молнию ненавидеть, она же ведь тоже иногда попадает в людей. Редко, но попадает. Я сама не видела, но рассказывали. Ненавидеть можно своего, который предал. Человека можно ненавидеть, который зла тебе желает. Даже тати, если он не палх. Вот Шувай хороший. Нес меня на руках и все какие-то мейккские колыбельные шептал. Я ни слова не понимаю, а он шепчет. Я сижу у него на руках и заплакать не могу, а он шепчет. Я говорю ему – «дурак», а он мне – «да, я дурак». И дальше шепчет. Ты не думай, я топиться не собираюсь. Во мне семя Лилая. Мне нельзя топиться. Я знаю, что я, конечно, не рожу ребенка, я погибну. Обязательно погибну. Мы все тут погибнем. С этим ничего не сделать. Даже Кай погибнет. Доберется до этой проклятой Анды и погибнет. По-другому не бывает просто. Но когда семя внутри, все по-другому. Пойми. Вообще все по-другому.

– Пошли, – сказала Арма, поднимая Тешу за плечи. – Ты замерзла. Надо отдохнуть. Завтра будет тяжелый день.

– Легких дней вообще больше не будет, – ответила мугайка, но послушалась и не сказала больше ни слова, пока Арма растирала ее тряпицей да одевала, укладывала, закутывала в одеяло. А потом Арма вернулась к реке, снова окунулась и стала медленно одеваться. Она никуда не торопилась, потому что чувствовала – зеленоглазый смотрит на нее в темноте, и странная дрожь охватывала ее от его взгляда.