Текст книги "Владимир Ост. Роман"

В помещении стало тише обычного. Мухин и Осташов увидели, что многие с любопытством глядят на них.

– Ну что, Володь, можно поздравить с очередной сделкой? – весело спросила с последнего ряда Ия.

– Рано, – сказал Мухин и обвел зал взглядом. – Так, чего это вы все прохлаждаетесь? Рубите тростник, негры, рубите: солнце еще высоко.

Александр пригласил Осташова зайти в комнату переговоров. Прикрыв за собой дверь, он начал наставлять Владимира:

– Значит, вам по этой сделке вот что надо будет сделать. Сходите с хозяином квартиры в его РЭУ, возьмете там выписку из домовой книги. Посмотрим, не прописан ли там кто-нибудь. Второе: сходите с ним в психоневрологический диспансер и наркологический диспансер, пусть он в вашем присутствии возьмет справки, что не состоит у них на учете.

– А если состоит?

– Если состоит, то плохо. Хозяин квартиры, как мне говорит мой опыт, законченный алкаш. Этот Камиль вертит им, как хочет, и за гроши забирает его квартиру. Если хроник в наркодиспансере засвечен, тогда нам надо брать с покупателя расписку, что он знает об этом. Пусть за все последствия отвечает сам. Если хочет. Вы, кстати, не сказали – что представляет из себя квартира? Пьяная? Хозяина вы на просмотре видели? Что он за человек?

– Меня с ним не знакомили, но, по-моему, – тот еще алконавт.

– Ну, вот, видите? Эта пьянь квартиру продаст, а потом нам фортель выкинет. Подаст в суд, скажет, что вот барыги, спекулянты какие-то, воспользовались его болезнью. Напоили, обманули, заставили бумаги подписать. Этот же Камиль причем и будет руководить им. Понимаете? А если алкаш еще и в психушке на учете состоит, тогда вообще… с таким вариантом лучше никогда не связываться.

– Ясно. А если он в диспансерах не значится?

– Тогда другое дело. Но на всякий случай вам придется съездить в деревню, на его новое место жительства. Это еще бабушка надвое сказала, есть ли там в принципе дом-то, в который его вышвыривают, или это все липа, и он окажется на улице. Тогда ведь тоже могут возникнуть осложнения. А у нас фирма солидная. Нам проколы не нужны. Ну… Все… Кажется, ничего не упустил. Да, все. Вы можете идти работать. А я пойду доложу обстановку Константину Ивановичу.

Осташов отправился на свое место. Он устало сел на стул. Оглядел бумажки на столе. Собрал их в стопку и прихлопнул ладонью.

– Ну, рассказывай, что за квартиру ты впарил? – спросила его Ия, выпятив грудь. – Дорогая хата?

– Да как тебе сказать… Вообще-то, еще и сделки-то не было. Пока – только залог внесли. И хвастаться заранее, знаешь… плохая примета.

Осташов соврал. Он никогда не верил ни в какие сглазы и ни в какие приметы. Еще в детстве, услышав от кого-то про несчастья, приносимые черной кошкой, он спросил мнение отца на сей счет, и тот охарактеризовал подобные разговоры как «бабью болтовню» и посоветовал «забыть навсегда». Маленький Вова поверил отцу на слово. Однако решил все-таки поставить эксперимент. Как-то по дороге в школу, он увидел сидящую в стороне кошку угольной окраски. Вова кинул в нее камнем – чтобы спугнуть – и, когда она метнулась прочь, намеренно пересек траекторию ее бегства. Домой из школы он вернулся с пятеркой по математике. Вова сделал для себя вывод – раз и навсегда. И теперь если на улице перед ним пробегала черная кошка, он без раздумий продолжал свой путь. Если навстречу шла женщина с ведром (хоть и крайне редко, но в городе можно встретить женщин, идущих с ведром), то он, скорее, мог обратить внимание на линию бедра, чем на содержимое ведра. И, словом, сейчас Осташов сказал Ие про плохую примету, лишь для того, чтобы замять неинтересный для него разговор.

Но Ия, похоже, униматься не собиралась.

– Ну, ты крутняк, Володя! Вообще! Не успел прийти, а уже подряд две сделки забацал. Не хило. Так и миллионером скоро станешь.

Владимир промолчал.

– Аньчик! А ты чего молчишь? – обратилась Ия к Анне Русановой, которая работала за своим компьютером впереди Осташова. – Между прочим, Володя сегодня твоего клиента обработал. Всего за один день управился. А тебе этот усатик сколько уже мозги парит?

Анна полуобернулась – так, что могла видеть и Ию, и Владимира – и ответила, слегка закрасневшись:

– Кто кого парит в нашей жизни, Ия, это еще большой вопрос. А то, что Володя квартиру нашел… Молодец Володя. Что тут скажешь? Мне это, между прочим, тоже выгодно – одной проблемой меньше.

– Да ладно басни рассказывать, – сказала Ия. – Какая тебе выгода? Хотя… ты права. Иногда такой кадр попадется… Потеешь с ним, потеешь, уже кажется, ну все, что можно, ему предложила, а этому уроду все не так. А потом, смотришь, он – раз, и соскочил с крючка, сволочь.

В этот момент в зал вошел начальник отдела.

– Прошу внимания, – сказал Мухин. – Алле, негры! Оставьте на минуту свои мачете, тростник потом дорубите. Это объявление всех касается. Значит так. Тим-билдинг, о котором я говорил где-то с неделю назад, состоится завтра. Форма одежды – походная: сидеть будем с шашлыками, на природе. Теперь, значит, как это планируется по времени. Рабочий день завтра заканчивается в двенадцать. Потом можете съездить домой переодеться, и потом встречаемся на платформе «Красково». Это надо ехать на электричке от метро «Выхино» – там езды минут двадцать, от силы. Встречаемся на платформе «Красково» в семнадцать ноль-ноль. Быть – всем! Без опозданий. И еще не забудьте плавки и купальники: там есть неплохая река, можно искупаться, позагорать. Тем, кто замужем, можно приехать с мужем. Или с другом. Или, если это мужчина, то соответственно – можно приехать с женой. Или подругой. Но – внимание, подчеркиваю! – брать с собой только по одной.

– По одной – вина, или по одной – водки? – спросил какой-то толстяк, имени которого Владимир не знал.

– Я имел в виду, что вы можете приехать с одной женщиной, в смысле – с одним человеком со стороны. Приезжать с толпой чужих людей, не работающих в нашей фирме, не надо. Хотя еще лучше – никого с собой не брать. А спиртное с собой вообще строго-настрого не приносить. Все, что требуется, уже закуплено лично мной. За счет фирмы.

По залу прошел шум одобрения.

– Так, поднимите, пожалуйста, руки те, кто, собирается приехать со спутником или спутницей, то есть с людьми, не работающими на нашей фирме: я должен сориентироваться по количеству продовольствия, которое надо будет взять.

– Кто же поедет в Тулу со своим самоваром? – сказала Ия.

– А продовольствия лучше брать побольше, – добавил толстяк.

Руки подняли лишь три-четыре человека.

– Ага, – сказал Александр Витальевич, оглядев зал. – Прекрасно! Я где-то так себе и представлял. Все, на этом мое объявление закончено. Вопросы есть?

– Есть, – сказал Владимир. – А что такое этот… «дибилдинг», или как вы сказали?

– Ха-ха-ха, – воскликнула Ия, бросив игривый взгляд на Осташова. Усмехнулись и некоторые другие.

– Для тех, кто не присутствовал на прошлом разговоре о тим-билдинге, объясняю, – сказал Мухин. – Это термин из главной науки наших дней, то есть из теории менеджмента. «Тим-билдинг» происходит от английских слов «тим», что значит «коллектив, команда», и «билдинг» – «построение». Все вместе – «построение команды». Понятно?

– Строить нас будете? – спросил Владимир.

– Ну, что вы все по-совковому воспринимаете? Имеется в виду не построение на плацу, как в армии, а строительство. Строительство команды. Короче, мы будем на природе неформально общаться… и закусывать. И таким образом станем лучше понимать друг друга, и построим сплоченную команду единомышленников. Понятно? Так, народ! – Мухин поднял вверх указательный палец. – Еще одна важная вещь. Совсем забыл. Предупреждаю всех: если кто на тим-билдинге напьется и будет вести себя по-свински, тот сразу вылетит с работы. Это уже личное нашего шефа Константина Ивановича добавление к теории менеджмента.

На столе Осташова запиликал телефон.

Владимир бросил вопрошающий взгляд на секретаря.

– Бери-бери, это тебя спрашивают, – сказала ему Катя.

Осташов приложил трубку к уху и сразу понял, кто звонит, – это был фотограф Наводничий.

– Как дела? У меня тоже все в порядке, спасибо, что поинтересовался, – энергично затараторил Василий (к этому моменту Владимир успел сказать лишь «Слушаю вас»). – Ну что, ты готов?

– Я-то готов, – весело ответил Осташов. – Спасибо, что сейчас расскажешь, к чему именно.

– Я так и знал, что ты уже все забыл, предатель. Мы же договаривались, что ты будешь позировать на съемке.

– Я-то как раз все помню, я и мольберт взял с собой. А вот ты наверняка свой фотоаппарат забыл. Теперь будешь извиняться, рыдать, просить перенести съемку. Ладно, забыл, так забыл, встань с колен, я тебя прощаю. Раз у тебя нет фотоаппарата, ничего не поделаешь, сфотаешь меня, великого художника, в следующий раз. Ну, давай, пока.

– Э, э, э, стой! Не вешай трубу! Ты куда?

– Испугался?

– Так, Володь, все. Давай теперь без «хи-хи». Время сейчас сжимается, и все теперь пойдет ускоренно.

– В смысле?

– Ну, в смысле свет уходит, а мне нужно обязательно сегодня доснять один сюжет. Правда, это сюжет не про город, поэтому ты мольберт с собой не бери. С мольбертом я тебя потом сниму. А сейчас надо срочно про пьяниц сделать.

– Спасибо за доверие. По-твоему, у меня для этого подходящая мордень?

– Пойдет какая есть. Володя, я тебя умоляю! Свет же уходит.

– Да ладно тебе. Сейчас же лето – чуть не до полночи светло на улице.

– Только не учи профессионала, когда светло, а когда нет. Все! Короче! Я уже все придумал, сниму тебя на Красной площади. Давай, встретимся в Ветошном переулке. Там, где вчера, помнишь, стояли?

– А почему на Красной площади?

– Потом объясню. Дуй мухой, я жду тебя через полчаса.

– Так быстро я не успею. Сорок минут.

– Хорошо, а я пока пузырь куплю.

Осташов положил трубку.

На душе у него было весело и легко. Он хлопнул ладонью по лежавшим перед ним бумажкам, встал и решительно направился к двери. Проходя мимо Мухина, Владимир скороговоркой сказал ему: «Ну, я пошел – вы разрешите? – спасибо, до свиданья».

Осташов уже открыл дверь, и через мгновение она бы за ним закрылась, но тут его окликнула Катя.

– Это опять тебя, – сказала секретарь, показав взглядом на телефонную трубку, которую держала в руке.

Владимир подошел к ее столу.

– Алле, Володь, – послышался в трубке голос Василия. – Хорошо, что еще застал тебя. Слушай. Давай, значит, меняем место встречи. Ты подходи прямо на Красную площадь. Встань там… сейчас скажу, дай сообразить. Встань у кремлевской стены, где-нибудь в районе Царской башни. Знаешь она какая? Она такая маленькая, как беседка, следующая после Спасской. Вот там стой. Кстати, поглядывай на верхушку Спасской башни. Я буду там, где колокола, на балкончике, или как он там называется.

– Тебя туда пустят?

– Вопрос!

– А что ты будешь делать на Спасской башне?

– То же, что обычно. В общем, я оттуда махну тебе рукой, чтоб ты мне позавидовал, ха-ха. А потом я спущусь, и мы займемся, о чем договаривались. О`кей? Ну, давай.

Осташов положил трубку. И только тогда заметил стоявшего рядом Мухина.

– Спасибо, что спросили у меня разрешения уйти с работы, – сказал начальник отдела. – Я позволяю вам это сделать. Всего доброго.

На выходе из офиса Осташов столкнулся с охранником Григорием Хлобыстиным, который, закончив смену, прощался со своим напарником.

До трамвайной остановки дошли вместе. Поговорили о том о сем, Владимир рассказал, куда едет.

– Значит, ты с этим своим фотографом пить будешь? – сказал, входя в трамвай, Хлобыстин.

– Ну, вообще-то, главное – сделать съемку. Но, наверно, и выпьем. Не выбрасывать же бутылку.

– А мы, между прочим, с тобой хотели обмыть твою сделку, помнишь?

Глава 10. Григорий

Поговорив с Осташовым, Василий Наводничий небрежным движением нахлобучил трубку на старомодный телефонный аппарат, украшенный позолоченной эмблемой в виде герба СССР. В советские годы такие аппараты – обязательно цвета слоновой кости – были непременным атрибутом кабинетов высоких начальников.

Рядом с телефоном, на столе, за которым сидел Наводничий, лежал целый ворох бумаг и чертежей. Василий протянул руку и взял первый попавшийся лист. Не поднося его ближе к лицу, он прочел набранное крупным шрифтом название документа: «Плановый ремонт Большого Кремлевского Дворца». Тут же, сбоку значилось: «Согласовано. Заместитель коменданта Кремля В. В. Десятов». Дальше следовал разбитый на пункты текст, который Василия не заинтересовал. Бумага упала на стол.

Кроме фотографа, в кабинете никого не было.

Наводничий встал и прошел к окну.

Перед ним открылась небольшая площадь, за которой белели колокольня Ивана Великого и церковь Двенадцати апостолов; между ними виднелся строгий Успенский собор. Чуть ближе томились металлические монстры – Царь-колокол с отбитой губой и Царь-пушка с бутафорскими ядрами. Обычной толпы зевак рядом с экспонатами не наблюдалось: в этот день Кремль был закрыт для посещения.

Через некоторое время на правом краю площади появились два бронированных лимузина марки «ЗИЛ», сопровождаемые двумя вороными «Волгами» с синими маячками на крышах. Строго шурша шинами, автомобили миновали площадь, свернули направо, за Царь-колокол, и укатили в сторону Боровицких ворот.

– Все, папа уехал, – сказал, войдя в кабинет, человек лет пятидесяти, энергичный, в сером костюме. – Теперь можно и фотографировать. Кот из дома – мыши в пляс.

Наводничий повернулся к вошедшему.

– Это вы тут, в Кремле, кого, Ельцина, что ли, папой называете? А, Валерий Викторович?

Валерий Викторович уселся в кресло, в котором несколько минут назад сидел Наводничий, брякнул на стол какую-то железяку и стал перебирать бумаги.

– Ну а кого еще? Он нам отец родной, кормилец и поилец.

– Ага, поилец и кормилец, а также выпивалец и закусец.

– Ну-ну! Ты, давай, это… поскромней. Здесь слышимость, знаешь ли. Подведешь меня под монастырь.

– Да ладно, сейчас свобода слова.

– Это с вас, с журналистов, спроса нет, а мы люди служивые. Так, все, Вась, не отвлекай меня. Сядь, погоди еще немного, сейчас пойдем. По поводу твоей съемки я команду уже дал. Только мне надо еще один звоночек сделать.

Наводничий зашел с другой стороны стола и сел на стул.

– Вы бы сменили герб-то на телефоне, – сказал он. – Пора уже двуглавым все обклеивать.

– Команда поступит – заменим, – ответил Валерий Викторович и заговорил в телефонную трубку:

– Алле, это я, Десятов. Как дела? У меня тоже ничего, потихоньку. Послушай, Алексеич, ты какой брус мне отправил? Ну. Ну. Не надо ля-ля. Я только что видел, что там ребята разгружают. Нет, не пятьдесят на пятьдесят, а сорок на сорок. Твою мать, Алексеич, посмотри заявку. Ну. А хрен ли ты споришь? У меня всегда все четко, за это здесь и держат. Ладно, сорок на сорок тоже пригодится. Ну а что ж теперь, туда-сюда материал возить? Я это дело сейчас оформлю. А пятьдесят на пятьдесят ты мне это – сегодня же. Понял? Ну, давай. Привет жене.

Десятов положил трубку и, нахмуренный, видимо, все еще думая о проблемах с брусом, взял со стола железяку. Это был обычный, хотя и довольно крупный шпингалет.

– Пойдем? – спросил Наводничий.

– Да, – сказал Валерий Викторович, не двигаясь, впрочем, с места и вновь принявшись разгребать на столе бумаги. – Куда ж я этот перечень положил? А знаешь, что это за шпингалет? Это, между прочим, историческая ценность.

– Это? – Василий взял шпингалет в руки и стал осматривать его со всех сторон.

– Да. Знаешь, он откуда? С веранды, которую для Ленина на крыше построили. Ну, еще в те времена.

– Я эту историю знаю, я вообще историк по образованию. Ильич на этой веранде воздухом дышал, правильно?

– Ну да. Когда уже совсем плохой стал.

– А сначала он хороший был, по-вашему?

– Ох, Вася, сколько с тобой общаюсь, все ты норовишь подковырнуть. Ну, что ты за человек? Вот лучше, если хочешь, возьми шпингалет себе. Сейчас с верандой уже окончательно решено: на слом ее, к чертовой матери. Я оттуда еще штук двадцать таких могу взять. Хочешь?

– Зачем? – спросил Василий, и положил себе на колени стоявший до этого на полу кофр, и открыл его крышку. – Не нужен мне этот шпингалет.

– Пригодится. На даче привинтишь. Бери пока один этот, а я тебе еще дам – через недельку или когда. Хорошие шпингалеты, крепкие.

– Да у меня и дачи-то нет, – сказал Наводничий, и положил шпингалет в свой кофр, и закрыл крышку на застежку, и накинул лямку на плечо, показывая, что готов идти.

– Ну, как знаешь, не надо – так не надо. Остальные шпингалеты в следующий раз, ладно? Так. Сейчас давай делом займемся. Хрен с ним, с перечнем, потом найду. Пошли. Я тебя провожу до Спасской башни и на руки специалистам сдам, часовщикам. Они как раз профилактику на курантах проводить будут. Ты же просил, чтоб в кадре люди были и это… И что еще, ты говорил?

– И движение.

– Вот будут тебе двигающиеся люди.

* * *

Внутри Спасской башни царила приятная прохлада.

Наводничий быстро поднимался по каменной лестнице, которая была настолько крута, что туфли впереди идущего часовщика мелькали у самого лица Василия.

– Как хорошо-то здесь, Александр Карлович, – остановившись и задрав голову, обратился к своему проводнику Василий, – не то, что на улице.

– В Кремле стены толстые, – донеслось сверху; Александр Карлович, одетый поверх обычной одежды в синий халат, проворно вскидывал ноги на высокие средневековые ступени, с каждым шагом взмывая, взмывая, взмывая. Наводничий сказал себе под нос: «Во прет старикан», – и пустился за ним.

В помещение, где обитало время России, Василий вошел, запыхавшись.

– Здесь надо бы, – тяжело дыша, сказал он, – лифт сделать.

– Мы привыкли, – сказал Александр Карлович, погладив себя по коротко подстриженной седой голове, и поздоровался с тремя другими часовщиками, которые с гаечными ключами и масленками в руках уже лазали по металлическим лестницам и балкам, смонтированным вокруг часового механизма.

Наводничий, глянув на устройство часов Спасской башни, с восхищением сказал: «Понятненько». Зрелище было действительно грандиозное. Один маятник – в полтора человеческих роста! Рядом с огромными шестернями, колесами и рычагами Василий почувствовал себя муравьем в будильнике. Впрочем, это не помешало ему моментально оценить фотографическую ценность того факта, что многие части механизма были выкрашены в яркие цвета – преимущественно красный, синий и желтый. Наводничий несколько секунд подумал и решил, что это, видимо, было сделано для удобства работы наладчиков, скажем, чтобы было видно, куда какой рычаг тянется. Конечно, такой карнавал мог иметь и другую цель, к примеру, защитить металл от коррозии. Но какая Василию была разница, зачем государственной важности механизм превратили в детскую книжку-раскраску? Главное – фотографии получатся что надо! Кроме того, Наводничий отметил про себя, что стены и высоченный потолок машинного зала были побелены. Белые стены – это тоже хорошо для съемки.

Василий взялся за аппарат. Он успел отснять целую пленку, когда неожиданно услышал крик одного из наладчиков:

– Поберегись: время!

Часовщики, которые возились с механизмом, отскочили в сторону, как ужаленные.

Некоторые колеса, шестерни и валы часов вдруг закрутились с утроенной скоростью.

– Сейчас начнется, пошли наверх, на колокольню, – сказал Александр Карлович Василию. – Там эффект будет лучше.

Наводничий, смутно догадываясь, о каком эффекте говорит Александр Карлович, последовал за ним.

Они быстро двинулись по винтовой лестнице.

Вот и люк, ведущий на колокольную площадку. Василий успел лишь по пояс высунуться из этого проема в каменном полу звонницы, и тут действительно началось. Колокола (наиболее внушительный и сановитый был подвешен под куполом, остальные – в арочных окнах) выдали с детства знакомый мотив. Но как выдали! Даже заткнув уши пальцами, Наводничий получил жуткую, невообразимую встряску.

По окончании мелодии он уселся на край люка и с кислой миной оглядел висящие вокруг него колокола, которые всё еще источали последние ноты.

– Система «Dolby surround»? – крикнул оглушенный фотограф.

Лицо Александра Карловича осветилось улыбкой радушного хозяина, сумевшего угодить гостю.

– Еще б не долбит, – сказал он и показал пальцем, на колокол, висевший прямо над головой фотографа. – Вот в этом, самом большом, сто тридцать пять пудов!

Наводничий задрал голову.

– Кстати. А с потолка пустить звук в кинотеатрах американцы, по-моему, еще не додумались. Или уже сделали?

– Это я не знаю… Так а зачем в кинотеатре колокола развешивать? По-моему, незачем.

– Золотые слова, Александр Карлович.

Василий начал фотографировать, а Александр Карлович уселся на стоящий на полу колокол и стал сгибать пассатижами какую-то проволоку.

– А этот почему не висит? – спросил Наводничий, ткнув носком туфли в сиденье часовщика. – Лишняя запчасть?

– А мы их все скоро поснимаем. Надо новые отливать.

– Во-от, – сказал Василий, – Готовый информационный повод: последний бой – кранты Курантам. «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает».

– Нет, не эта песня будет, – сказал Александр Карлович. – Другая.

– А, значит, вы и мелодию замените?

– Ага, мелодию будем менять на «Славься», композитора Глинки. Ну, чего? Вы, кажется, уже все, что можно, здесь сфотографировали. Может, пойдем вниз?

– Послушайте, а я вот как-то не заметил, где внутри башни место, откуда стрелки у часов растут?

– Это все равно вниз надо.

Александр Карлович полез в люк, за ним – и Наводничий.

Не прошло и минуты, как они оказались в том месте, откуда, по выражению Василия, стрелки росли. Оно располагалось в совершенно пустом помещении, где все четыре стороны были закрыты не стенами, а циферблатами. Циферблаты состояли из множества сшитых между собой металлических листов и оттого походили на лоскутные одеяла.

Наводничий подошел к одному из них. Не нужно было быть механиком, чтобы понять, каким образом приводятся в движение стрелки часов. От их основания наверх тянулись передаточные цепи. Увлекшись рассматриванием осей стрелок, Василий чуть не наступил в стоящую на полу неглубокую прямоугольную ванночку, в которую с цепей стекало смазочное масло. Он чертыхнулся и тут только заметил в циферблате, прямо перед собой, небольшой трапециевидный ставень.

– Это что? – спросил Наводничий. – Отсюда прямо на улицу можно выглянуть?

– Конечно, – сказал Александр Карлович.

– А мне можно?

– Ну, я думаю, раз уж вас допустили сюда, то, наверно, можно.

Василий немедленно снял деревянный засов, вынул ставень из циферблата и высунулся наружу. Внизу, под часами, находился балкон, кольцом охватывающий Спасскую башню. Еще ниже он увидел зубья кремлевской стены, ведущей к Царской башне, которая по своей малости ничуть не закрывала собой башню следующую, Константино-Еленинскую. А дальше – перед Василием открылся великолепный вид на Васильевский спуск, на Москву-реку, Балчуг и вообще Замоскворечье.

– Это надо как-то использовать, – сказал Наводничий. – Александр Карлович, а на этот балкон внизу выход есть?

– Есть.

Василий заставил отпирающегося Александра Карловича высунуться из окошка, а сам сбежал вниз, вышел на кольцевой балкон и стал снимать наладчика, торчащего из нижней части циферблата.

– Александр Карлович, вы делайте что-нибудь.

– Да мне нечего здесь делать. Снимайте быстрее. А то мужики наши увидят – засмеют: я здесь – как кукушка в ходиках.

– Я прошу вас, Александр Карлович, плоскогубцами схватите какую-нибудь клепку на циферблате.

– Зачем?

– Ну, чтоб на карточке это выглядело. Вы как бы там что-то поправляете. Ну откуда читатель знает, надо вам тут что-нибудь поправлять или нет? Раз делаете – значит, так надо. А вот если вы просто так будете из окна смотреть, то тогда и правда, как кукушка. Понимаете? Ну!

Александр Карлович повиновался.

Затем Наводничий порылся в своем кофре и достал оттуда газету, на первой странице которой красовалось название: «Экспресс новости», – а чуть пониже: «Первый российский таблоид». Василий попросил часовщика спуститься, а когда тот вышел на балкон, показал ему на фотоаппарате кнопку и сказал:

– Нажмете вот сюда и снимете меня, хорошо? Наведете так, чтоб я был прямо в центре кадра. Я тут уже все настроил, вам надо только нажать на кнопку.

Наводничий побежал наверх, высунулся по пояс из окошка в циферблате, протянул вниз, в сторону Александра Карловича, руку, в которой была газета (сложенная так, чтобы было четко видно название), скомандовал часовщику начинать и ослепительно улыбнулся в объектив.

– В «Экспресс новостях» оторвут эту карточку с руками, – радостно бормотал себе под нос Василий. – Купят, сволочи. И хорошо купят!

…Между тем, пока Наводничий увлеченно занимался своим делом, внизу, стоя с наружной стороны кремлевской стены, его уже давно дожидался Осташов.

На условленное место встречи Владимир прибыл не один, – с охранником Григорием Хлобыстиным, который напросился обмыть первую сделку Осташова.

– Что он там показывает из часов? – спросил Владимир Григория.

– А хэ его знает, журнал какой-то. Или еще что.

– Меня подгонял, а сам лазает там и не выходит никак, – сказал Владимир.

– Ну. А тебя он даже не замечает. Когда же мы пить-то начнем?

Хлобыстин вложил пальцы в рот и по-разбойничьи свистнул.

– О, наконец-то, – сказал Осташов, увидев, как Наводничий замахал ему рукой.

– Ты скоро? – крикнул он Василию.

– Да. Володь, сходи пока за водкой.

– Ты же сказал, что сам купишь.

– Ну куда ее по такой жаре? Она б остыла давно.

– Ладно. А где встретимся?

– Давай, иди вон туда, к Ветошному, там есть, где пузырь взять недорого. А потом возвращайся сюда. Или я туда подойду, если ты вернуться не успеешь.

В этот момент в сторону Осташова и Хлобыстина двинулся один из дежуривших на Красной площади милиционеров. У него был вид человека, которого следует опасаться, даже если он не в милицейской форме.

Замедлив на несколько секунд шаг, милиционер полуобернулся и, посмотрев вверх на Василия, торчащего из проема в циферблате часов Спасской башни, злобно крикнул ему:

– Ты долго там орать будешь? Устроился, как в собственной форточке!

Подойдя к приятелям, милиционер перестал хмурить брови, отчего лицо его стало еще более свирепым.

– Совсем уже оборзели со своей демократией? – сказал он. – Считаю до трех. Если еще будете тут, заберу на трое суток. Быстро с моего участка!

* * *

Стало уже вечереть, но зной не спадал. Наводничий стоял на углу, всегда людном в это время суток, многоязычно гомонящем углу Никольской улицы и Ветошного переулка, около ГУМа, и, высоко закинув голову, пил газированную воду из пластмассовой бутылки. Другой рукой он привычно держался за лямку висящего на плече кофра с фотоаппаратурой.

– Ту-ду-ду-`ду, ду-`ду! – послышался рядом голос, имитирующий бравурные звуки трубы, зовущей в атаку.

Не отнимая бутылку ото рта и продолжая пить воду, Наводничий, как конь, повел вокруг скошенными глазами.

Только что подошедший к нему Осташов – а это именно он исполнил бодрую мелодию – сказал:

– Вася, я с Гришей пришел, – Владимир кивнул на стоявшего рядом Григория Хлобыстина. – Он у нас на фирме охранником работает. Свой человек. И тоже может попозировать для съемки.

Василий, еще больше скосившись, глянул на Григория, промычал что-то, что можно было истолковать как «Привет», или «Ага», и, снова пустив свой взгляд, словно воздушного змея, в гору, продолжил процесс безмятежного поглощения напитка. Осташов и Хлобыстин, у которых в руках были такие же, как у Василия, бутылки с водой, словно по команде, отвинтили крышки, приставили сосуды к жадным губам и запрокинули головы.

Лишь опорожнив емкости до дна, все трое горнистов опустили головы.

– Во-о-от, – сказал Наводничий, словно подытоживая долго длившийся разговор. И тут же, не в силах сдержаться, выпустил придавленную отрыжку, и сказал: «Извиняюсь: газировка».

– Да херня, не меньжуйся, – сказал Григорий и намеренно беспардонно, громко рыгнул, после чего весело и задиристо глянул на Василия.

Осташов тоже посмотрел на фотографа. Было видно, что Наводничий принял дурацкий вызов Хлобыстина и собирается каким-то образом ответить. И действительно, сосредоточившись, Василий покрутил головой и с видом оперного певца, расправив грудь и выставив вперед свободную руку, тоже рыгнул – на сей раз с утробным резонансом, величественно и раскатисто. Несколько прохожих в ошеломлении обернулись. Владимир, стрельнув взглядом по сторонам, смущенно потупился.

– Ну, вот и познакомились, – сказал Наводничий. – Где вы бродите-то? Я тут уже десять минут вас жду.

– Да мы думали ты еще долго там будешь снимать, решили в ГУМ зайти, – сказал Осташов.

– Понятненько. И водку еще не купили. Понятненько.

Три пустые пластмассовые бутылки из-под газированной воды влетели, кегельно столкнувшись, в широкую урну, и троица направилась к торговой палатке, представлявшей собой будку на автомобильном прицепе.

– Давай я куплю бутылку, – сказал Осташов Василию. – Я обещал Грише обмыть свою первую сделку. Совместим приятное с полезным. У нас получатся классический треугольник. Русский любовный треугольник – одна на троих.

– Лучше две возьмем, – сказал Григорий и тоже достал из кармана деньги.

– Мужики, вы как хотите, а я на работе не бухаю, – сказал Наводничий.

– Тогда лучше одну, – сказал Владимир, забирая из окошка прохладную бутылку «Столичной» и пакет с несколькими пирожками и бутылкой «Фанты».

– Девушка, – обратился к продавщице Василий. – А вот мне интересно, откуда в Москве столько киосков на колесах развелось?

– Как откуда? Покупают люди.

– А почему на колесах?

– Ну вы, мужчина, такие вопросы задаете. Че, непонятно разве? Если какие проблемы с местной братвой, раз, снялся – и на другое место. Удобно же. А вы че, тоже, что ли, хотите купить палатку? Я могу устроить.

В глазах девушки полыхнул финансовый интерес.

– Нет, я просто любопытный, – ответил Наводничий и, повернувшись к Григорию и Владимиру, сказал: – Ну, почапали на мой спуск.

– На какой спуск? – не понял Хлобыстин.

– На мой, Васильевский спуск. Его в честь меня так назвали. Ты не в курсе?

– Может, лучше… э-э… вон туда? – спросил Григорий и показал пальцем в сторону учреждения общественного питания с названием «Бутербродная».

– Ну, начинается, – сказал Наводничий. – Мы зачем вообще собрались? Пошли.

Вступив на Красную площадь, Василий огляделся и сказал:

– Да, все правильно. Снимать будем около Василия Блаженного.

– Менты повяжут, – сказал Хлобыстин.

– Ничего, мы быстро, не успеют, – ответил Наводничий.

– А почему не снять в другом месте? – поддержал сомнения Григория Осташов. – Какая разница, где люди водку пьют?

– Вы ничего не понимаете. Там будет лучше всего. Там Спасская башня в кадр впишется идеально.