Текст книги "Владимир Ост. Роман"

Другое дело кузнечики с их мелкими, невыразительными гляделками. Хотя у этих (во всяком случае, у некоторых из них – у красноперок) была своя изюминка – роскошные, малиновым баяном распахивающиеся крылышки. Кстати, вот тоже вроде бы шустрая братия, однако их Володя всегда ловил с легкостью. Причем, обходился без сачка или какого-либо другого снаряжения.

Но кого нельзя было взять голыми руками – это шмелей, пчел и ос. А самым опасным среди летунов считался красноголовый шмель – так мальчишки называли мощное, похожее на шершня насекомое длиной около четырех-пяти сантиметров. Вспомнив о нем, Осташов отчетливо представил себе этого демона, который и в самом деле имел красную либо оранжевую голову, снабженную устрашающими клещами челюстей. Крылья – дымчатые, желто-коричневые, отливали иссиня-вороным, металлическим блеском. На внешней стороне мохнатого черно-коричневого брюшка – четыре крупных желтых пластины, которые блестели, как бы постоянно выдавая (в четырех экземплярах – для дураков) предупреждающий светофорный знак «Движение запрещено». Оканчивалось брюшко пятью жалами – Володя подсчитывал.

Свирепый вид этих истребителей внушал пацанам страх и почтение. Но красноголовых, тем не менее, ловили. И очень просто – надев на руку отцовскую кожаную перчатку. (У самих ребят кожаных перчаток не было: кто ж им купит трепать такие дорогие вещи?) Иногда красноголовых держали на поводке, словно летучих собачек. То есть обвязывали этого шмеля обычной ниткой в том месте, где грудная часть туловища соединялась с брюшной, и нитка (длинной метр-полтора) становилась поводком. «Выгуливать» такого шмеля во дворе было чертовски престижно и приятно. Но и страшно – порой он вдруг направлял свой грозный полет в сторону владельца…

Несколько лет спустя, уже в Москве, старшеклассник Осташов узнал, что насекомое, которое он в Ростове называл красноголовым шмелем, – никакой не шмель. И не оса. И не шершень. А – сколия, паразит личинок жуков-носорогов. Scolia maculata – сколия-гигант. Это выяснилось в Музее зоологии МГУ, куда Володя отправился вместе со всем классом на экскурсию. Там же он окончательно убедился в том, что бабочка, так и не пойманная им у куста жасмина, зовется махаон (это он знал и раньше, но не был уверен). А вот большие кузнечики с красным оперением, как выяснилось, правильно именуются не красноперками, а кобылками розовокрылыми.

…Ощутимый пинок под зад – вот чем закончилось для Осташова рассматривание насекомых в музее зоологии. Сейчас, вспомнив это, Владимир улыбнулся. Но тогда ему было не до смеха. Колесников – одноклассник, который пнул его, – бросился к ближайшей стене и прижался к ней спиной. «Ну, Колёсик, сейчас ты получишь, гадина», – сказал Володя и двинулся к обидчику. «Мне по жопе бить нельзя, – крикнул Колесников. – Я у стенки». Володя совсем забыл, что по дороге в музей они договорились играть в жопки – игру бесхитростную и у школьников необычайно популярную. Все правила ее заключаются в том, чтобы дать пендаля другому игроку, а самому прижаться задом к стене. Насильно отрывать играющего от стенки запрещается. Так что для продолжения эстафеты вам следует поискать задницу другого участника игры – не прислоненную в данный момент к стене. Володя оглядел музейный зал и увидел, что почти все одноклассники носятся меж стеклянных стендов с экспонатами и награждают друг друга пинками. «Кретины! – крикнула сопровождавшая их биологичка, бессильная остановить разбушевавшуюся мальчишескую стихию. – Я никогда больше вас никуда не поведу, дегенераты. Всем – неуд в журнал! Всех родителей – к завучу!»

Владимир теперешний, лежащий на траве у реки, чуть в голос не расхохотался, вспомнив тот поход в научный храм мумифицирования животных. Веселенькое было времечко…

На этом, однако, воспоминания прекратили свое плавное течение. Картинки стали путаться и развеиваться. Осташова неудержимо клонило в сон.

Лежать на солнцепеке становилось в тягость, даже близость реки не спасала от духоты, и Владимир, превозмогая вялость и расслабленность, переполз в тень огромной ивы.

С поляны доносились восклицания и смех сослуживцев.

«Как хорошо! – подумал Владимир. – Только бы никто не трогал». И уснул.

Проснулся он оттого, что поблизости звучали чьи-то голоса.

Осташов отлепил щеку от руки и поднял голову.

Рядом, совсем близко, лежа на животе, загорала с закрытыми глазами Русанова. Она была в голубом купальнике. Вспомнив розовый сарафан, в котором Анна стояла на платформе, Владимир подумал о ней: «Кобылка розовокрылая», – и усмехнулся. Аналогия с насекомым показалась ему забавной. Мысли на эту тему сами собой продолжились, и Осташов, припомнив зловредное поведение Русановой (когда она скорчила ему рожу), подумал, что Анна, скорее, не кобылка-красноперка, а – сколия.

У берега, хохоча, шумно плескались Ия и Григорий. Хлобыстин был почему-то в рубашке.

Увидев, что Осташов проснулся, он крикнул:

– Вов, похож я на авианосец?

– Ты просто вылитый авианосец, – сказал Владимир.

– Ай-ай, – кричала Ия. – Гриша, дурак, перестань брызгаться.

– Гриша, – сказал Осташов. – А чего ты в рубашке?

– Я ее кетчупом заляпал, теперь стираю, – сказал Хлобыстин. Он окунулся с головой и тут же поднялся. Правая рука его была сжата в кулак. Он разжал ладонь, с нее стала стекать жидкая кашка зачерпнутого со дна песка.

– А вот и стиральный порошок, – сказал Григорий и потер песком левый рукав рубашки. – В полевых условиях песок для стирки и мытья – самое оно. Мы в армии так стирались.

– Мы тоже, – сказал Владимир и снова опустил голову.

– Что-то мне надоело плескаться, – сказала Ия. – Гриш, пойдем в картишки перекинемся, или в волейбол сыгранем. Слышь, пойдем, устроил тут прачечную.

– Господи, – сказала Анна, – что за мужчины недотепистые пошли? Женщинам самим себя приходится развлекать.

Осташову показалось, что это камушек, в том числе, и даже в основном – в его огород.

Он посмотрел на ее лицо, шею, руки, и все остальное.

Анна была хороша. Классические формы, подумал он, Венера Милосская. Только пальцы рук, как отметил про себя Владимир, были слегка коротковаты. Впрочем, это отступление от классики было столь незначительным, что его можно было в расчет не принимать. Не говоря уж о том, что сравнивать руки Анны (или чьи-либо еще) с руками каменной красавицы с острова Милос вообще затруднительно – по объективным причинам.

Помедлив, он пододвинулся к Русановой и попытался приобнять ее за плечи, с трудом соображая на ходу, какой бы отпустить комплимент, но за мгновение до того, как он коснулся Анны, она пренебрежительно сказала: «Что это?» – и чуть ли не с брезгливостью покосилась на Владимира. Осташов, так и не тронув ее, убрал руку.

– Это и есть все развлечение, на которое ты способен? – с усмешкой спросила она.

Владимир озадачился. Понять вопрос можно было по-разному. Либо Русанова оскорбилась (из-за того, что ее замечание насчет недотепистости мужчин приняли за приглашение к близости). Либо она и в самом деле откровенно позвала к сближению, и ее рассмешила неуклюжая и медлительная реакция Осташова на этот зов. Так или иначе, но Владимир снова почувствовал себя ужаленным.

Он молча поднялся и с разбега нырнул в воду.

Отплыв подальше, он лег на спину и замер, глядя в небеса. «Черт побери, что за невезуха сегодня с бабцами?!» – подумал он.

– Аньчик, пошли в волейбол играть, – донесся до него голос Ии.

Выходя из реки, Владимир увидел, что Хлобыстин сидит на берегу в одиночестве.

– Меня, вообще-то, этот тимбилдинг уже достал. Может, пойдем отсюда? – сказал Григорий.

– Сейчас. Обсохнут плавки, и двинем. Ты как с Ией-то прогулялся?

– Ну ее к матери!

– Что, не дала?

– Скажешь тоже – не дала!

– А чего?

– Все было ништяк, пока все не началось. Дура неумелая. Бубенть, надо ж до такого возраста дожить и не научиться ртом работать. Все настроение испортила. Клыками своими.

– Зря ты ее напоил.

– Такую напоишь. Хлещет водку, как лошадь, а сама трезвее меня. Ха-ха, слушай, у меня случай однажды был. Бухали как-то у одной знакомой. Ну вот. А у нее квартира – однокомнатная. Ну и там нас несколько человек было. Накачались мы – в дугаря. Хозяйка уже тоже готовая, и я к ней подлез (я вот почему и вспомнил: там – тоже баба пьяная была). В общем, целовались мы с ней в кресле, целовались, надо уже дальше что-то делать, а хата-то однокомнатная. Ну, потащил ее в ванную. Заперлись, все нормально. Поставил я ее в позу, трусняк спустил, сам уже тоже расчехлился, а она вдруг начала мычать, одной рукой за ванну держится, а другую руку наверх подняла и какой-то знак мне делает. А я лица-то ее не вижу. Ну чего тут думать, въезжаю ей сзади… Ха-ха-ха, и так, главное, смешно получилось, знаешь, как будто я ее насквозь проткнул и изо рта пробку вышиб: как она в этот момент блеванет!

– Фу-у.

– Ага. Серый Волк напялил Красную Шапочку по самые уши, ха-ха-ха. Прикинь, так все и продолжалось: она – блюет, а я ее – пялю. Ха-ха-ха, как вспоминаю, всегда ржачка накатывает. Обоссаться, да?

– Да. Это очень смешно. И как-то даже трогательно.

– Ха-ха-ха, это точно, она была тронута до глубины… всего. А ты думал! Я на полдороги не останавливаюсь. Только вот сегодня не получилось. – Григорий потер пах. – Ч-черт, какая ж эта Ия дубина. Овца с клыками.

Глава 14. Половина

Галина приехала домой взвинченной. С одной стороны, она была горда тем, что сумела устроить тим-билдинг, каким он ей виделся по прочтении пары книг на темы управления персоналом. И это преисполняло ее чувством собственного достоинства. Однако в не меньшей степени она была и раздражена: Галину выводила из себя мысль о том, что осуществить эту вылазку на природу пришлось в одиночку, без супруга и даже вопреки его воле.

Господи, ну почему он так по-свински отнесся к ее инициативе? Ведь все, что она хотела, – использовать передовые методы менеджмента. Почему он думает, что она не в состоянии помочь ему в бизнесе? Отчего такая нетерпимость? Неужели приревновал ее к фирме? Или рассуждает, как все мужики: что баба – всегда дура, что ее вмешательство только повредит?

Но ведь я ему жена, я – его половина, думала Галина. Кому же еще доверять, с кем посоветоваться, как не со мной? Почему я должна сидеть дома, как клуша? Чем мне заниматься? Почему я должна только и делать, что готовить завтраки, обеды, ужины, мыть посуду, пылесосить квартиру, стирать пыль с мебели, гладить ему сорочки и брюки, надраивать до блеска его туфли и заниматься прочей ерундой, и главное, ждать его, ждать, ждать? И все это каждый день, до одури, без конца!

Раньше хоть в театры иногда ходили, на концерты какие-нибудь. А теперь – у него, видите ли, работа! У него нет времени! Ну так если нет времени, если столько много работы, тут бы я как раз и помогла. Ведь когда дело только вставало на ноги, сам говорил, что надо приобщаться к бизнесу, что жена предпринимателя должна уметь руководить фирмой, чтобы подменить мужа, если он вдруг заболеет, или если ему понадобится на время скрыться куда-нибудь.

Конечно, она, сама виновата: нужно было сразу же заняться этим. Но тогда ей это было неинтересно, она вообще не хотела об этом думать.

И немудрено. Всю жизнь она трудилась в своем захолустье. То швеей на фабрике мягкой игрушки, то потом контролером ОТК на полусекретном заводе. За унизительно маленькую зарплату, которая не позволяла головы поднять. А в последний год платить и вовсе перестали, но увольняться было страшно, и она продолжала работать, живя надеждой на выплату денег. А вечерами надо было помогать родителям на огороде – картошка-морковка, поливка-прополка. Тягостное, тупое существование. Разумеется, были и развлечения. По выходным она иногда ходила с подружками на дискотеки или в бары, но там были всё одни и те же скучные лица. И когда Костя Букорев предложил ей выйти за него замуж, переехать в Москву и забыть о своем заводе, как о дурном сне, она от счастья вспорхнула на седьмое небо.

Букорев, конечно, не был принцем на белом коне. Но что поделать, не всем же достаются писаные красавцы. Довольно было и того, что человек культурный. И состоятельный. Теперь можно было не ходить на проклятую работу, не думать о завтрашнем дне, о насущной копейке. И она была безмерно рада.

Конечно, поначалу, когда положение стремительно перебравшейся в Москву новой семьи было нестабильным, а перспективы – неясными, она хотела устроиться куда-нибудь. Но пока искала подходящее место, прошло время, а там неожиданно и школьный друг Ребус подвернулся. При его поддержке появилась фирма недвижимости, и жизнь покатилась по накатанной колее. Муж руководил бизнесом, Галина с удовольствием занималась домом, семейным очагом.

Однако все когда-то надоедает, и теперь ситуация изменилась. Точнее, ситуация изо дня в день оставалась прежней, и именно это стало проблемой. Привычный образ жизни мало-помалу превратился в трясину, которая затягивала и душила Галину. А мужа, похоже, это не трогало.

Размышляя об этом после возвращения из Красково, Галина места себе не находила, за что ни бралась, все валилось из ее рук.

Ей нужна была какая-то разрядка. Галина сделала себе кофе и села на кухне за телефон.

Хорошо, что она познакомилась со Светой. Света всегда всё понимает, всегда может дать разумный совет, или по крайней мере просто выслушать.

Светлана оказалась дома. Она довольно долго, почти не прерывая, слушала сбивчивую речь Галины и наконец сказала:

– Ох, Галчонок, вам бы ребенка родить, сразу бы все наладилось.

– Я прошу тебя, только не надо сейчас об этом. Ты же знаешь, что он не хочет.

– Да ладно, я так, к слову пришлось. И вообще, чего ты зациклилась? У тебя же в принципе все нормально. Многие бы бабы дорого дали, чтобы жить, как ты. Муж с деньгами, квартира, обстановка – все есть. Развлекайся сколько душе угодно. Какие, кстати говоря, у тебя планы на вечер?

– Да никаких. Как всегда. Костя сказал, что придет поздно, какие-то переговоры у него. Может, зайдешь ко мне? Поболтаем, винца выпьем.

– А чего, можно. Клади бутылку в холодильник, жарища такая.

* * *

Вернувшись на электричке в Москву, Осташов и Хлобыстин не разъехались по домам, а сели в метро и отправились в центр города – прогуляться по Тверской. Очень уж не хотелось заканчивать вечер, сидя дома.

– У тебя бабы какие-нибудь есть? – сказал Григорий, когда они проходили мимо арки-въезда в Георгиевский переулок.

– Две, – ответил Владимир. – Мы с тобой прямо в унисон думаем. Но проблема в том, что я не взял с собой записную книжку. А на память их телефоны я никак не могу вспомнить.

– Зато у меня все с собой, – сказал Хлобыстин и достал из заднего кармана брюк маленькую, с пол ладони, зеленую книжку. – Главное застать кого-нибудь дома. Хотя сейчас уже, конечно, такое время, что все должны быть на блядках.

Приятели затиснулись под козырек уличного таксофона, и Григорий набрал первый номер.

– Алле, Натэла! Чего поделываешь? Слушай, давай, мы с другом к тебе подъедем сейчас, а ты пока подругу выпиши. Мы с собой все привезем, и вино, и закусь. Ну Натэл! Да хватит тебе, успеешь ты подготовиться к своим экзаменам, надо же когда-то и передышку себе дать. Ну мы едем, да? Что? Кто позвонил? А? Жду.

– Ей в дверь кто-то позвонил, – сказал Владимиру Хлобыстин. – Сейчас откроет – договорим. Она уже почти уломана. Сейчас я ее додавлю.

– Алле-алле, да, я тут, – сказал он в трубку. – Ну что хорошего скажешь? Родители с дачи вернулись? Бал-лин горелый! Вот непруха! А ты сама-то выездная? Дома сидеть будешь? А, ну ладно, в следующий раз. Тысяча поцелуев, ха-ха, в тысячу разных мест.

Несколько последующих звонков результата тоже не принесли. Кто-то из подруг Григория уже имел свои виды на вечер, других не было дома.

– Жопа, – подытожил Хлобыстин, вешая трубку.

Приятели пригорюнились. И тут, закуривая, Осташов заметил на пачке сигарет еле различимые царапины – номер телефона Галины.

Он позвонил ей без особой надежды, но действовал напролом: с места в карьер обрушил на Галину поток комплиментов и без обиняков стал напрашиваться в гости. Она отвечала сдержанно, но, как показалось Владимиру, была недалека от того, чтобы согласиться. Впрочем, развить натиск ему не удалось: в трубке раздался писк, сигнализирующий об иссякшем счете вставленной в таксофон телефонной карты, и через короткое время разговор прервался.

– Черт, придется идти за новой карточкой, – сказал Осташов.

Тем временем Галина, сидя у себя на кухне, положила телефонную трубку и, взяв бокал с вином, сказала сидящей напротив Светлане:

– Давай выпьем, знаешь за что? За то, чтобы перед нами в жизни всегда было несколько дорог. Куда хочешь, туда и сворачивай. А?

Светлана лукаво улыбнулась.

– Ты куда это наметила сворачивать? Налево?

– Да ну! Просто… так все надоело. Хочется чего-то нового. А что может быть нового?

– Га-а-алка! Меня ты не проведешь. Кто он?

– Ты про кого?

– Не притворяйся. Тот, который сейчас звонил.

– А, этот. Да это, господи боже мой, сегодня познакомились, он на фирме у Кости работает, маклер.

– Ну и…

– Ну что «ну и»? Ну, познакомились на тим-билдинге, Володя его зовут. Ну, и все.

– О-о! Тихоня! Два часа мне тут про мужа занудного рассказываешь, и больше ни гу-гу.

– А что больше? Я же тебе все рассказала про тим-билдинг.

– Чего ты мне рассказала? Выпила немного пива и уехала домой. Вот что ты мне рассказала.

Светлана хотела налить в бокалы еще вина, но оказалось, что бутылка уже пуста.

– Откроем вторую?

– Давай, – ответила Галина и зашла за барную стойку в углу кухни, где в навесных шкафчиках под притемненными стеклами угадывались силуэты бутылок.

– Ну, не томи, Галя, рассказывай, рассказывай.

– Чего тут рассказывать, Свет? Я же говорю, сидели у реки. Я и правда немного побыла и собралась уже уезжать, тут он подскакивает. Ну, познакомились, и я сразу уехала. Вот и все.

– Ты скажи: какой он из себя? Заметный мужчинка?

– Да, честно говоря, я его так уж сильно и не разглядела. Конечно, он ничего… Глаза серые, даже с зеленью. Лицо такое умное, благородное лицо. Волосы светлые, густые. Руки красивые, сильные, но не в смысле как у Шварценеггера, а просто сильные. И ноги стройные, длинные. Плечи широкие.

Подруги выпили еще по бокалу.

– Так-так, Галь, ну, рассказывай дальше.

– Да все, вроде.

– А как у этого Володи с тылом?

– В смысле с финансами? Я думаю, не очень. Да и, Свет, ну при чем здесь деньги?

– Вот именно. При чем здесь деньги? Мы же не про банкира говорим, а про муж-чин-ку. И когда я тебя спрашиваю: «Какой у него тыл?» – я имею в виду, какая у него жопа.

Галина в смущении рассмеялась и прикрыла лицо ладонью.

– Ой, ну ты, даешь, Светик.

Но затем Галина подперла голову рукой, возвела глаза к потолку и, посерьезнев, сказала:

– Светик, ты даже представить себе не можешь, какая у него жопа. Даже через джинсы все понятно. Ой, ха-ха-ха, по-моему, я уже пьяная. Мне больше пить не надо, а то я со стула сползу.

На столе зазвонил телефон.

– Это, наверно, опять он, Володя. Первый раз почему-то оборвался разговор. Он говорил, что хочет букет мне принести, прямо сейчас… Даже не знаю, что ему сказать. Зря, наверно, я ему телефон дала. Он уверен, что я новая сотрудница – такая же, как он сам, понимаешь?

– Да ты трубку сначала сними. Может, это не он.

Как выяснилось, это и вправду был не Владимир. Это был Букорев. Он сообщил жене, что деловые переговоры затягиваются, и что домой он сможет вернуться только утром.

– Ну и пусть себе переговаривается, – сказала Светлана, когда встревоженная Галина передала ей разговор с мужем. – Вернется, никуда не денется. И мы с тобой посидим спокойно.

– Мы и так спокойно сидим. Чего нам беспокоиться. Хотя ничего спокойного я тут не вижу. Происходит какая-то… Просто херня какая-то происходит! Я не понимаю, какие могут быть переговоры ночью. Что это за бред? Светик… По-моему, он был поддатый.

– Да, не переживай ты, Галка. Не ты первая, не ты последняя. Мужики все такие.

– О чем это ты?

– Сама знаешь – о чем. И не надо на меня так смотреть, как будто это я с ним сейчас… шурум-бурумничаю.

– Ну, знаешь что.

– Ну что? Что я такого удивительного сказала? Кто мне говорил, что подозревает его в шашнях на стороне? Не ты, что ли?

– Мало ли, что я говорила? Господи. А я-то думаю, чего он со мной сексом уже почти полтора месяца не занимается? То устал, то настроения нет, скотина… Ч-черт! Ну я ему устрою переговоры. Я переговорю с этой сволочью.

– Не будь дурой. Если у него кто-то есть, то ни до чего ты с ним не договоришься. Он будет врать до последнего. Я тебе всегда советовала и буду советовать: не смотри на него. В конце концов, будь хозяйкой своей судьбы.

Галина внимательно посмотрела на подругу и с удивлением огляделась, словно впервые видит и Светлану, и собственную кухню.

– Живи сама по себе, наслаждайся жизнью, – продолжала Светлана. – Вот Володя тебе подвернулся. Ну и пользуйся случаем. Классный мужик, по твоим словам, с красивой, ха-ха-ха, жопой, в конце концов. Хоть будет о чем на пенсии вспомнить. Почему бы и нет? Ему сколько лет?

Ответить Галина не успела, потому что снова зазвонил телефон.

Приложив трубку к уху и послушав, о чем ей говорили в течение десяти-пятнадцати секунд, за которые она успела заметно побледнеть, Галина молча положила трубку на место.

– Что-то случилось? – спросила Светлана. – Кто это был?

– Это была какая-то шлюшка. Она сейчас с моим Костей.

– А что сказала?

– Сказала, что она с моим Костей. Что сейчас она очень хорошо проводит с ним время. А попозже, ночью, ей будет вообще бесподобно. Вот что она сказала. Так и сказала: «Бесподобно».

– Врет. Завистница, наверно, какая-нибудь. Таких стерв сколько хочешь. Им лишь бы чужую жизнь отравить.

– Когда звонил Костя, там слышалась музыка, – вяло и заторможено сказала Галина. – Эта песня, знаешь? «На Вернисаже как-то раз», и там что-то такое, и дальше «Но вы вдвоем, вы не со мной».

– Ну и что?

– Да то, что, когда эта тварь сейчас говорила, та же самая песня была, она как раз заканчивалась – вот эта же самая песня.

Галина залпом выпила бокал красного вина, краска ударила ей в лицо, и одновременно телефон, стоящий на столе, – цветом такой же, как пылающие щеки Галины, – разразился звонком.

Галина машинальным движением подцепила трубку, сказала в нее: «Подождите минуту» – и зажала ее ладонью, чтобы на другом конце не слышали ее слов.

– Радуйся, – шипя, сказала она Светлане. – Ты оказалась права: мой муж действительно изменяет мне.

На глаза Галины навернулись слезы.

– А мне что за радость? – сказала Светлана. – Я же просто просчитывала ситуацию. Просто хотела подготовить тебя к худшему варианту.

Рот Галины скривился, по щекам потекли слезы.

– Ну не надо, Галчонок, – запричитала Светлана. – Да брось ты. Да он мизинца твоего не стоит. Плакать еще из-за него.

Впрочем, в голос расплакаться Галина себе не позволила. Глаза ее слезились и одновременно сверкали яростью.

В этот момент телефонная трубка выскользнула из ее руки, со стуком упала на стол и таким образом напомнила о себе.

– А это-то кто звонит? – шепотом спросила Светлана.

– Володя.

Светлана внимательно посмотрела на Галину и сказала: «Пошлю-ка я его, нам не до гостей сейчас», – и потянулась за телефонной трубкой. Но Галина опередила подругу. Несколько секунд она помахивала трубкой в воздухе, отирая другой рукой слезы, а затем решительно сказала в нее: «Володя?»

…Спустя полчаса хмельные да веселые Осташов и Хлобыстин – «Девчонки! А вот и мы – небось, не ждали?! Давайте знакомиться максимально близко!» – уже входили в дверь Галины с бутылкой шампанского, двумя бутылками водки и двумя скромными букетами тюльпанов.

За столом мужчины пустились с места в карьер. Они непрестанно предлагали тосты, полные двусмысленностей, без умолка балагурили и рассказывали анекдоты. Женщины смеялись и тоже пили, но Владимир видел, что Галина чем-то озабочена. Она то хохотала, запрокинув голову, то вдруг впадала в унылое оцепенение, и в такие моменты тактичный Осташов старался не гнать коней.

Хлобыстин же по своему обыкновению ни в чем удержу не знал. Пытаясь удивить новых подруг, он рассказал, среди прочего, и о том, как давеча они с Осташовым позировали на Красной площади перед фоторепортером знаменитой турецкой газеты. Рассказ был сильно драматизирован. Так что даже Владимир, участник событий, слушал эту историю с изумлением. По версии Григория, закончилось дело тем, что им пришлось спасаться от милиции на автомобиле репортера. Мол, их приняли за каких-то шпионов. И в них стреляли. И от погони удалось оторваться только при выезде за город. Все смеялись, пьяные, от души. «Чего, не верите?» – сказал Хлобыстин и с обиженным видом достал из кармана вырезку из американской газеты.

«Kremlin hawks» – называлась небольшая заметка, проиллюстрированная фотографией бравого российского солдатика на фоне Спасской башни. На руке молодого бойца, которая была защищена особой кожаной перчаткой с красивой бахромой, гордо восседал настоящий ястреб-тетеревятник.

– Вот, пожалуйста! – сказал Григорий. – Видали? Это он фотографию забацал, мой дружбан Вася, про которого я сейчас рассказывал, журналист.

Осташов не понял, каким образом фотография из американской газеты может подтвердить фантастичную историю Хлобыстина про погоню со стрельбой, но, похоже, кроме него, Владимира, никого из присутствующих эта неувязка не смущала. Женщины стали с любопытством рассматривать фото.

– Ого, – сказала Светлана. – Это что, прямо в Кремле у нас, что ли, такие птицы обитают?

– Ну да, – сказал Григорий. – Их там специально держат, чтобы на ворон охотиться.

– Да? – заинтересованно спросил Осташов. – Гриш, а откуда у тебя это?

– Что, газетка? А ты не помнишь? Ну, ты даешь. Нам же с тобой Вася рассказывал про этих ястребов. Когда мы у памятника пили. И заметку мне подарил. Чего, вправду не помнишь?

– Ну ладно, хватит вам разбираться, кто чего помнит, – сказала Галина. – Рассказывай, Гриш, что тут про ястребов-то написано.

– В общем, дело так было, – сказал Хлобыстин. – Еще в замшелые советские времена одна ворона села на березу в Кремле, а под березой как раз какой-то член Политбюро стоял. Вот. И короче, как она дристанет сверху, и точно этому члену на пиджак попала.

– Ха-ха, правильно и сделала, – сказала Светлана. – Этой вороне только лапу пожать за это можно, ха-ха-ха.

– Да. И этот хрен из Политбюро, – продолжал Григорий, – распорядился изничтожить ворон, чтоб духу их в Кремле не было. Ну, гэбэшники – что? Приказ надо исполнять. Стали репу чесать, как ворон перебить. И чего только не делали с этими воронами, все равно хоть сколько-то их оставалось в Кремле. И до сих пор остается.

– Так что, их ястребами теперь гоняют? – спросила Галина.

– Да, ястребы – самое лучшее оказалось. А то ворон поначалу и из ружей мочили. И потом даже какую-то установку у иностранцев купили, которая специальные звуки издает, и птицы от этого сваливают подальше. На аэродромах такие применяются. Но против ворон эта установка не очень фурычила.

– Во, кэлэмэнэ, какие дела в нашем собственном Кремле делаются, – сказала Светлана. – А мы и не знаем ни черта.

– Ну и сколько этих ястребов сейчас там? – спросила Галина.

– Когда два, когда три, а когда всего один. Их приручают и дрессируют, чтоб на ворон охотиться могли. Но птица-то – вольная, вот они иногда и улетают из Кремля совсем. И не возвращаются. Тогда новых завозят.

– Ну да, новых завозят… – зло сказала Галина.

– Володь, ну ты чего заслушался-то? – сказал Хлобыстин. – Ха-ха, один черт, потом опять ничего помнить не будешь. Лучше б рюмахи наполнил. Давай-ка я сам быстрее. Галь, а ты чего сидишь? Поставь какой-нибудь музончик такой, ато у нас тут, бубеныть, весело, как в библиотеке.

Галина ушла в комнату и вернулась лишь через минут десять. С аудиокассетой в руке.

– Это моя любимая, – сказала она. – Еле нашла, я ее уже тысячу лет не слушала.

Небольшой музыкальный центр, помещавшийся на широком подоконнике кухни, выдал песню «Savage silk» в исполнении Suzi Quatro, девицы с инфернальным голосом и личиком ангела.

Все повскакали танцевать, и танец быстро превратился в неистовство.

Хлобыстин обнимал обеих женщин, причем руки его путешествовали по таким местам, куда обычно допускаются только руки любовников. Светлана пребывала в состоянии восторга, Галина же мягко, но настойчиво отстранялась и как бы невзначай попадала в объятия Осташова.

– Кто это лабает? – спросил Григорий.

– Я тоже от этого старья балдею! – ответила Светлана.

Буйство, однако, кончилось очень быстро.

Светлана, пританцовывая, сказала что-то Галине на ухо. После чего произошла сцена, никем не предвиденная.

Галина выключила музыкальный центр и громко сказала:

– Так, всё, поразвлекались – и хватит. Давайте, все по домам.

Взглянув на ее лицо, Владимир понял, что это не шутка. Галина говорила всерьез и была непреклонна. Конечно, ее пытались переубедить, но никакие уговоры и призывы «перестать дурью маяться» не имели ни малейшего результата.

– Ну, что вы спорите? Я же вас не выгоняю. Просто муж сейчас по мобильному звонил – скоро вернется, вы понимаете, черт возьми, или нет? Сами должны соображать, не маленькие, – сказала она наконец, и этот аргумент показался всем резонным.

Гости засобирались уходить. Вид у них был приунывший, один лишь Хлобыстин продолжал хорохориться, впрочем, без особой настойчивости.

– Подумаешь, муж вернется. Нормальные люди из-за этого гостей не вытуривают. Муж. Ну и что? Ты бы нас в шкаф спрятала, ха-ха-ха. Прикинь, картинка: муж притаранился, а из шкафа – песни. Ха-ха-ха, он бы дверцу шкафа открыл, ха-ха-ха, а ему голые, в сисю пьяные мужики стаканы с винищем протягивают.

– Нормальные женщины, – сказала Галина, посмотрев на подругу, – прячут в шкаф только одного мужчину, а не толпу.

– Ладно, пока, Галь. Светик, подтягивайся, мы с Володей пока у лифта покурим, – сказал Григорий и шепотом добавил Светлане: «Может, все-таки уговоришь ее? Еще бы немного посидели…»

Осташов с Хлобыстиным направились к лифту, но долго им ждать не пришлось. На пороге покинутой ими квартиры появилась Светлана. Из-за ее фигуры выглянула Галина и сказала:

– Володь, можно тебя на секунду – ты тут кое-что забыл.

Осташов вернулся, Галина впустила его в квартиру и прикрыла дверь.

– Вот ваша статья из газеты, – сказала она. – Не знаю, твоя или Гришкина. И я хотела еще тебе сказать. Ты уж не обижайся, что все так вышло, но, по-моему, Светик хотела тут групповуху устроить. А я этих вещей не признаю, понимаешь? Может, конечно, мне показалось, что она чего-то такого хотела, не знаю. В общем, дело даже… У меня сегодня был очень неудачный день и… С вами, конечно, весело, но настроение у меня все равно поганое. И вообще я с тобой… не готова к чему-то… Понимаешь? Извини, ладно? Не обижайся.