Текст книги "Владимир Ост. Роман"

Глава 17. Без фигур

Василий Наводничий постучал по закрашенному белой краской стеклу, в котором было прорезано круглое окошко.

В ответ – тишина.

Василий посмотрел на надпись «Справки», бровью покрывавшую окошечко, и громко сказал:

– Алле, мне нужна справка.

– Сейчас-сейчас, – донесся откуда-то из-за стекла старушечий голос. – Чайку не отойдешь попить, все идут и идут.

За окошком показалась пожилая женщина в белом халате.

– Добрый день, мне нужно попасть к Осташову. Имя – Владимир. Он вчера, вроде, к вам в больницу поступил.

Старушка села за стол, стоявший по ту сторону стекла, и надела очки.

– Сейчас посмотрю… Все торопливые такие. Это вам надо сейчас выйти на улицу, потом так вот направо, налево, пройдете так вот корпус, и потом там будет арка такая на проход. И вниз. Пожалуйста.

Последние слова женщина сказала, уже удаляясь за внутреннюю дверь, из-за которой только что и появилась.

Застегнув «молнию» на своей коричневой кожаной куртке, Наводничий вышел из корпуса приемного отделения и уверенной походкой направился по территории больницы, по аллее. Достигнув нужной, как ему казалось, арочной двери, он вошел в нее и стал спускаться по лестнице.

– С каких это пор больничные палаты в подвалах стали размещать? – сказал он вслух. – Дожили. Какой-то песец – пушистый зверь в стране творится.

Подвальный коридор, по которому шел Василий, был мрачен, а закончился и вовсе обитой жестью дверью с табличкой «Морг».

Наводничий в недоумении огляделся.

– Навестил, называется, товарища, – помрачнев и оглянувшись, тихо сказал он в пустоту коридора.

Василий взялся за ручку двери, дернул пару раз, дверь была заперта. Он постучал в нее кулаком – тишина.

– А фоторепортаж из морга я еще никогда не делал… – сказал Наводничий и, сложив ладони пиалой вокруг рта и приложив это приспособление кумулятивного действия к тонкой щели между дверью и косяком, крикнул:

– Эй, в морге, есть кто живой?

Никто не отозвался.

– «Вот так направо, вот так налево и вот так вниз», – голосом старушки из справочного окошка сказал Василий и с чувством добавил: – Старая дура, хоть бы предупредила, что Володька уже… – Наводничий помрачнел. – Черт, жаль.

* * *

Григорий Хлобыстин курил у входа в офис фирмы «Граунд+», когда с тем же намерением покурить из двери вышли Ия и Анна.

– Девчонки, вы, как всегда, вовремя.

– А что такое? – спросила Ия.

– Не видишь, что ли, скоро дождь начнется. Как пойдет – и до вечера, и опять придется в конуре смолить.

– Да, блин, не май уже месяц, – сказала Ия и посмотрела по сторонам на рядом стоящие осины, с которых порыв ветра сорвал стаю засохших листьев. Листья заскакали по асфальту, как воробьи.

– Какой сентябрь прохладный выдался, – сказала Русанова.

– Ничего, со дня на день бабье лето должно начаться, – сказал Хлобыстин.

– Ты прям с такой уверенностью заявляешь, как будто бабье лето по расписанию бывает, – сказала Ия.

– В конце сентября полагается, – ответил Григорий.

– Интересно, какой октябрь будет? – сказала Анна своим обычным тихим голосом, словно говорила сама себе, и, посмотрев на Хлобыстина, спросила:

– Что-то друга твоего Володи уже второй день не видно, заболел, что ли?

– Осташов-то? Ну в принципе да, – ответил Григорий. – Его зарезали.

Анна побледнела и промолчала, а Ия раскудахталась:

– Да ты что?! Ничего себе! А что случилось? Вляпался во что-то с какой-нибудь квартирой? И чего, насмерть?

– Ну то есть его не совсем того, он в больницу загремел. Я в точности сам ни хрена не знаю, – сказал Хлобыстин. – Только полчаса назад только вот это и узнал, что вам сказал. Домой ему просто так позвонил спросить, как дела, а там мать расстроенная, она мне и сказала, что он типа где-то на нож нарвался. А чего к чему, она, похоже, сама не в курсе.

– С ним серьезное что-то? – спросила Ия. – Куда его ранили?

– Я ее спросил, а она ничего толком не говорит. Сказала, бог, типа, даст, все будет в порядке.

– Да… – сказала Ия. – Ну и дела…

– В порядочных фирмах вообще-то принято кого-то от коллектива посылать проведать сотрудника, если он попал в больницу, – сказала Русанова.

– Я тоже как раз подумала, – подхватила Ия. – Ты хоть догадался узнать у матери, где он лежит?

– Ой, бубеныть, ну без вашей подсказки куда нам дуракам до чего-то догадаться? – огрызнулся Григорий. – Ясный пень, спросил. Городская больница номер… номер… Короче, у меня там на бумажке записано, сейчас докурим – скажу. Я завтра к нему схожу, сегодня не могу – у меня смена.

– Бедный Володечка, я прямо сегодня съезжу к нему, – сказала Ия. – От коллектива. Ты как, Аньчик, со мной поедешь, или, ты говорила, у тебя дел полно?

– Да, намечались пара просмотров, но что-то я хозяев квартир никак не могу вызвонить. В принципе можно съездить, – Анна опустила глаза. – Твоя-то четырехкомнатная на Курской как? Тоже срывается?

– Ой, блин, я склеротичная! – Ия шлепнула себя ладонью по лбу. – Точно! Мне же сегодня покупателей туда вести надо. Хоть бы им понравилась хата, нехилый бы навар срубился. Блин, не получится в больницу. А вечером попозже в палату наверно не пустят?

– Смотря, в каком он там состоянии, – сказал Хлобыстин. – Если в тяжелом, могут и днем не пустить – если ты ему не родственник, а так, неизвестно кто, от коллектива.

– Очень смешно, – сказала Ия.

– А я и не шутил… – ответил Григорий. – Короче. Хватит вам тут напрягаться – все у Вовца будет ништяк. Я завтра сгоняю в больничку и вам расскажу, как там и че.

* * *

– Басни дедушки Крылова, – зло сказал коротко постриженный мужчина лет сорока пяти с одутловатым лицом и пронизывающим взглядом. Мужчина был в коричневом костюме, серой сорочке и темно-синем галстуке. Он сидел на стуле и в упор смотрел на Осташова, лежащего на больничной кровати.

– Вы впервые видели молодого человека, который ни с того ни с сего ударил вас ножом. Вот все, что вы мне рассказали уже в третий раз, и теперь, наверно, хотите, чтобы я с этой лапшой на ушах ушел отсюда… («Действительно, шел бы ты отсюда», – подумал в этот момент Владимир.) Я не со вчера работаю в органах, Владимир Святославович! Поэтому не говорите мне, что это все случайность.

Оперуполномоченный откинулся на спинку стула и после паузы продолжил примирительным тоном:

– Я хочу открыть вам один секрет: случайностей в нашей жизни, ну, практически не бывает. Если с вами вдруг, я подчеркиваю, вдруг, или, как вы выражаетесь, случайно стряслась какая-то беда – значит, была причина, которую создали вы сами. Понимаете? Это значит, вам не нужно было находиться в том месте, где эта случайность случилась, и вы не должны были общаться с людьми, с которыми перед этим общались, а должны были находиться в каком-то другом месте и совсем с другими людьми… Понимаете?.. Жизнь устроена просто.

Опер вздохнул и уставился в окно, на увядающие кроны деревьев. Владимир задумался: «А может, это правда не случайность? Нет, не может быть. Кому понадобилась моя кровь? По квартирам у меня все всегда чисто было, ни от кого никаких претензий… Может, меня Букер заказал? Узнал, что я к его жене таскаюсь, и заказал. Нет, это бред. На хрен он тогда приперся к себе домой как раз перед этим. Нет, если бы он меня заказал, он бы в тот момент специально торчал бы где-нибудь в другом конце Москвы, причем, чтобы там была куча свидетелей. Нет, Букер про нас с Галкой ничего не знал. И наверно, до сих не знает».

– Итак, продолжим, – сказал оперативник. – Вот вы сказали, что вышли из подъезда, где смотрели какую-то квартиру, которую кто-то собирался продавать, правильно?

Осташов насторожился.

Опер достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее, что это была за квартира, и главное, что я хочу знать на данный момент, – номер квартиры, телефон и кто вам ее показывал.

Владимир нахмурился и начал теребить угол пододеяльника. Лишь по истечении доброй минуты тишины он наконец промямлил:

– Вообще-то я перепутал. Я не смотрел квартиру. Я там просто гулял около подъезда.

Опер широко улыбнулся.

– Вот что, – не переставая улыбаться, сказал он. – Я больше ничего слушать не желаю. Как хотите. Просто поймите: ведь очень может быть, что эта история для вас не кончилась. Вы, мне так кажется, то ли чего-то боитесь, то ли не понимаете, и сами для себя ухудшаете положение. А вдруг я вот сейчас уйду, а к вам в палату случайно… Зайдет какой-то молодой человек… Совершенно незнакомый вам, как и в тот раз… А потом тяжкие телесные повреждения придется переквалифицировать в тяжкие со смертельным исходом, то есть в убийство… А вы мне тут про прогулки заливаете.

В этот момент за спиной оперативника открылась дверь, и Осташов с удивлением увидел Василия. «Быстро Вася узнал про меня, – подумал Владимир. – Видимо, матери звонил».

Милиционер, услышав, как сзади открылась дверь, и увидев на лице Осташова выражение, которое можно было принять за признак растерянности, обернулся. И дальше в голове опера что-то произошло. Только что вошедший посетитель (то есть Василий) стоял на месте, но в фантазии милиционера он, Василий, достал сзади из-за пояса пистолет, а из кармана куртки – глушитель, который нереально быстро, будто при ускоренной съемке, навинтил на ствол. Затем уже не в ускоренном темпе, а как в обычной жизни, передернул затвор, взвел курок. Затем опять карикатурно быстро сделал несколько шагов к кровати Осташова (который лежал с закрытыми глазами и храпел) и навел пистолет на голову спящего. Самого себя, по-прежнему сидящего на стуле, милиционер увидел стоящим за киллером (то есть за Василием) и подсказывающим ему, как подсказывает режиссер актеру на репетиции:

– Стоп-стоп-стоп, так не пойдет. А подушку? Подушку надо на лицо. Чтоб мозгами не забрызгаться.

Киллер Василий поднял вверх указательный палец свободной руки (дескать, конечно, как я мог забыть про брызги мозгов?) и вновь с нечеловеческой быстротой обернулся к соседней, пустой койке, взял с нее подушку, и затем, опять замедлив движения, осторожно положил подушку жертве на лицо, и нацелил пистолет…

– Глюк! – сказал реальный, все еще стоящий в дверях Наводничий. – Володь, привет, дорогой, ты представляешь, я уже думал у меня настоящий глюк – смотрю написано: «Морг»! Меня туда бабка со справок отправила, когда я у нее спрашивал, где ты лежишь. Представляешь? В морг! Ха-ха-ха. Вот же дура!

– Я дура?! – крикнула, влетев в палату вслед за Василием и пихнув его в спину, молодая медсестра; в руке ее был шарообразный леденец на пластмассовой палочке. – Хамло! – Медсестра выглянула из-за мощной фигуры фотографа и нашла взглядом милиционера. – Я в другом конце коридора была. Я сказала ему, что сюда нельзя, что тут важная встреча, а он мне ручкой помахал и – видите? – нагло прет, как к себе домой. Еще и дурой обзывается.

Медсестра отправила леденец в рот.

– Да не вас я дурой назвал, девушка! – сказал Наводничий.

– Вы вообще кто? – спросила она, снова вынув леденец.

– Это мой друг, пусть пройдет, а то я без него не поправлюсь, – весело сказал Осташов, радуясь возможности отделаться от расспросов оперативника.

А опер, тряхнув головой, чтобы избавиться от своего видения про киллера, сказал медсестре:

– Ничего-ничего, уже можно, я ухожу.

Он встал и подошел к Василию.

– Еще и в верхней одежде, – не успокаивалась медсестра. – Пациент всего сутки после операции! Снимите куртку хотя бы.

– Радость моя ненаглядная, с вами я с удовольствием даже полностью разденусь, – сказал Наводничий. – Когда мы познакомимся с вами поближе, вы узнаете, как я умею быстро раздеваться.

– Поближе он познакомится, – сказала медсестра уже без ярости в голосе. – Мечтать не вредно.

Милиционер, подошедший тем временем к Василию, сказал:

– Это хорошо, что друг пришел. Вы вот, пожалуйста, чисто как друг, объясните ему, что если уж он попал в переплет, то в его интересах помочь следствию. А к вам, Владимир Святославович, я через пару дней еще наведаюсь, и тогда уж будьте любезны – определитесь: или мы расследуем это дело, или пишите заявление, что сами нечаянно упали и напоролись на какую-то железяку и что ни к кому претензий не имеете. Мне лишний висяк без надобности.

– А что так можно? – сказал Осташов. – Да я прямо сейчас могу написать.

– Не спешите, мой вам совет. Подумайте хорошенько.

Пропуская Василия дальше в палату, опер между делом заглянул фотографу за полы куртки и сказал: «Проходите, пожалуйста», – и при этом еще как бы дружески похлопал его сзади по пояснице – три раза хлопнул (слева, по позвоночнику и справа). Ну, так, для порядка: никогда ведь не мешает проверить, нет ли у человека за ремнем огнестрельного оружия.

Наводничий демонстративно – перед медсестрой – снял куртку, показал ей обутые поверх кроссовок полиэтиленовые пакеты на резинках («Смотрите, какие я бахилы у вас внизу купил, от Кардена») и прошел к Владимиру. Оперативник и медсестра, вздохнув, скрылись за дверью.

– Садись, рассказывай, что там в мире происходит, – сказал Осташов.

– Ха-ха, это ты рассказывай, что с тобой происходит, – ответил Василий. – Я звоню Грише, как дела, то да се, а он мне говорит, что тебя кто-то пырнул. Еще эта бабка-дуболом из справок со своим моргом… Фу, что-то я устал сегодня.

За дверью палаты послышалась возня и спор. Голос медсестры: «А я вам говорю, что нельзя!» – «Чего это нельзя?» (мужской голос) – «Там уже есть один посетитель». – «Да я уже пришел, как это нельзя?» – «А я вам говорю…» – «Вино с нами пить будете?» – «Вы с ума сошли?» – «Я к другу с работы еле вырвался на минутку». – «Я милицию вызову!» – «Ну я прошу тебя, я пошутил про вино, я на ми-нут-ку!» Все это время дверь то приоткрывалась, то закрывалась, но наконец распахнулась полностью, и в палату шагнул Хлобыстин.

– Боже мой, кого я вижу! – обрадовался Владимир.

– Ну и друзья у вас, один наглее другого, – возмущенно сказала Осташову медсестра. Она сунула в рот леденец на палочке (похоже, девушка жить не могла без этих леденцов и вынимала очередную сосалку изо рта только тогда, когда надо было что-то сказать) и вышла, хлопнув дверью.

– Гришаня! – Наводничий встал и обнял Хлобыстина. – Ты как вообще здесь оказался? Ты ж по телефону сказал, что не можешь прийти, у тебя смена.

– А я стоял, курил, смотрю Букер, ну, наш директор, на своем «Опеле» подваливает. Ну я ему сходу прогнал пургу, типа у него там в ходовой что-то стучит, и говорю, у меня тут рядом есть знакомые автомастера, они типа мне за бесплатно посмотрят, что там. Ну этот лох на халяву сразу купился, ха-ха-ха, мудила грешная. Дал мне ключи, типа: хрен с ней, с охраной этого офиса – кому нужно нападать на него? И, оп-па, я прыгнул в тачанку и погнал сюда. Ништяк я придумал?

В палату зашла медсестра, из угла ее рта торчала, словно сигаретка, палочка леденца. Она вручила Григорию и Василию по белому халату.

– Это нужно было надеть еще перед входом в палату! – сказала она, не вынимая на сей раз конфету изо рта.

* * *

Опер шел по аллее больницы.

Под ноги ему слетали желтые листья. Начал накрапывать дождь.

На душе у опытного сыщика было тягостно. Он вспомнил себя, молодого. Вспомнил, как, будучи первокурсником юридического факультета, мечтал стать поэтом и однажды принес свои стихи про весну в редакцию журнала «Юность». А ему там усталый дядя грубо сказал, что абсолютно ни одной удачной строчки в его стихотворениях обнаружить нельзя. Посоветовал учиться стихосложению у классиков, а еще лучше – по возможности скорее забыть про собственное поэтическое творчество, это, дескать, возрастное, пройдет. Годы спустя при сборке вещей для переезда на новую квартиру милиционер наткнулся на позабытые машинописные листки и понял, что строгий редактор (или кем он там был) сказал все правильно: стихи были ерундовые. Наивные, неумелые. Но при воспоминании о том посещении редакции у служителя закона все равно сжались кулаки, потому что поэзию он не бросил, и позже у него стали получаться неплохие стихи…

Вот и этот художник с ножевой раной, подумал опер, – что художник делает в недвижимости, среди маклеров? Почему так получается? «Я у подъезда гулял». Дурачок, корчит из себя крутого, еще пальцы бы веером пустил. Милиционер пнул распальцованный кленовый лист, как раз попавшийся под ногу.

Сыщик очень расчувствовался. И решил постараться помочь Осташову. И шаг его стал энергичным.

* * *

Наводничий и Хлобыстин, проведя с полчаса в палате Осташова, засобирались уходить. Оба пожали Владимиру руку и, все еще разговаривая с ним, начали потихоньку двигаться к выходу.

– Ну ты вообще орел! – сказал Василий. – Пялить жену собственного гендиректора! Ай молодца!

– И главное, молчал, как партизан, – с обидой сказал Григорий. – Мне-то мог бы сказать, бубеныть.

– А теперь как, – сказал Наводничий, – будешь продолжать к ней ходить?

– А пуркуа бы и не па? – ответил Владимир.

– В смысле? – не понял Хлобыстин.

– Это смесь французского с нижегородским, Гриша, – пояснил Василий. – Означает: почему бы и нет.

– А-а, ну да, – сказал Григорий. – По бабам – это дело, конечно, хорошее. С одной стороны.

– Не понял, – сказал Василий. – Почему «с одной стороны»?

– Да жениться ему пора уже. Женись, Вовец, я тебе дело говорю.

– Ой-ей-ей, кто бы рассуждал на эти темы. Нет, Вась, ну ты понял, какой тут у нас учитель жизни выискался? У самого жена, и дочь, а он все по сторонам шарит. А мне, видите ли, советы отвешивает. Ты сам зачем женился-то, если только и делаешь, что по бабам таскаешься?

– Дурик, чего ты на мою жизнь смотришь? – сказал Хлобыстин, приоткрыв дверь, но все еще оставаясь в палате. – Я – это я, а ты – это ты. Вот тебе как раз жениться надо, из тебя нормальный муж получится. Со стороны-то видно.

– Как я могу жениться? – сказал Осташов. – Я же не зарабатываю еще путевых денег, и не знаю, как у меня будет с этим дальше. Это же главное, чтоб жениться. И вообще, что значит «женись»? Вот прям бери и женись! На ком?

– Да на Русановой, – ответил Григорий с глупым выражением лица. – Пурка бы не на ней?

– А почему на ней?.. Мы с Аньчиком общаемся-то так – «привет-пока». Я же ее совсем не знаю. Как я на ней женюсь?

– Ну-у… не знаю, сам смотри, – сказал Хлобыстин, и выражение его лица стало еще более глупым.

– Нет, ну ты предлагаешь мне: женись на Русановой. Ну почему вдруг именно на ней?

– Да откуда я знаю! Чего ты пристал? Я просто для примера сказал.

– Ну харэ спорить, вы меня оба уже утомили, – сказал Наводничий. – Устроили тут философскую дискуссию без повода. Все. Пока, Вованище, мы пошли.

– Будь здоров, – сказал Григорий и открыл дверь полностью, и шагнул за нее.

– О! Анька, легка на помине. Здорово – давно не виделись, – сказал он, уже находясь вне поля видимости Осташова. – Ты к Вовчику?

Сердце Владимира ударило. «Она все про себя слышала».

– А я только что подошла, – донесся до Осташова сконфуженный ответ Русановой. – Ты же говорил, что не сможешь сегодня, вот я и поехала от нашего отдела, проведать.

– Так я и правда не мог, а потом – раз, ха-ха, и смог. Ну пока.

В коридоре послышались удаляющиеся шаги Хлобыстина и Наводничьего.

Анна прошла к кровати Владимира и села на стул. Она быстро справилась со смущением. В то время как Осташов чувствовал себя очень неловко. В голове вертелись слова Григория насчет женитьбы на Русановой. «Какого черта он приплел ее? Редкостный дурак», – злился Осташов. Он не сомневался, что Анна слышала их последние рассуждения – дверь-то была наполовину открыта. «Бляха-муха, а я здесь орал, что не женюсь на ней. Ну а чего, в принципе? Все правильно. Ну, да, я и не хочу на ней жениться. Чего тут обидного? Я же не сказал, что не женюсь, потому что она уродина, или там, какая-то безмозглая. Я просто говорил, что не знаю ее, и про заработки говорил…»

* * *

– Насколько я понял, эта бабец, которая к Володьке пришла, она и есть, кого ты ему в жены подпихивал? Где-то я ее уже видел, – сказал Наводничий, идя по больничному коридору своей давящей походкой – он ступал по линолеуму, словно массажист в бане, разминающий ногами спину клиента.

– Так у нас на фирме и видел, – ответил Хлобыстин. – Где ж еще? Она с Вовцом в одном отделе работает.

– Нет. Где-то еще. У меня фотографическая память на лица. Где-то еще… Где только, не могу вспомнить.

* * *

– А это кто был, вместе с Гришей? Знакомое как будто лицо, – спросила Русанова уже после расспросов о здоровье Владимира и после того, как он вполне правдиво рассказал об инциденте, который привел его на больничную койку (разумеется, заменив историю с Галиной и ее мужем на выдумку про осмотр квартиры).

– Кто с Гришей был? Да это друг мой, Вася. Ты его у нас в конторе, наверно, видела. Он мой первый клиент. Однушку, помнишь, купил? – сказал Осташов.

Сам он в этот момент думал о другом. Он повнимательней рассмотрел, во что одета Анна, и подумал, что одета она явно без расчета произвести на кого-то эффект. На ней были бордовые кроссовки, коричневые вельветовые джинсы и простой серый шерстяной свитер без выреза и узоров, под которым не было никакой блузки или рубашки. Тем прелестнее, впрочем, выглядела ее открытая шея.

– Нет, я этого парня где-то в другом месте видела, – сказала Анна. – Хотя какая разница?

* * *

Оперативник, который расследовал обстоятельства ранения Осташова, действовал стремительно. Приехав в офис фирмы «Граунд плюс», он без лишнего шума (благо в это время охрана в лице доблестного Григория Хлобыстина на входе отсутствовала) прошел в кабинетик сотрудницы, ведавшей кадрами, и, предъявив удостоверение, потребовал сотрудничества. Выслушав довольно туманные пояснения опера о расследуемом происшествии, женщина сказала:

– Вряд ли я смогу вам чем-то помочь.

– Помогать правоохранительным органам – святой долг любой кадровой службы предприятий и учреждений всех форм собственности и…

– Я слушаю вас.

Сыщик, казалось, задумался, как дальше вести разговор. Несколько раз постучал своей зажигалкой по столу, затем спрятал ее в карман.

– Мне немедленно нужно знать, не живет ли кто-то из работников фирмы по данному адресу, – решительно сказал милиционер и, положив на стол перед женщиной блокнот, ткнул пальцем в нужную строку своих записей.

– Все может быть. Если хотите, сами посмотрите, – женщина достала папку с надписью «Анкеты» и шлепнула ее на блокнот опера. – Я вам ничего не говорила.

Сыщик раскрыл папку, и стал изучать первую анкету – где в графе «Должность» значилось: «Генеральный директор».

– Ага!.. – сказал оперативник. – Да, адрес в точности тот. Надо же, сразу в десятку, без пристрелки! Тэк-с, женат, детей нет. Судя по фото, человек он, похоже, уравновешенный. Или нет?

– Да спокойный вроде. Ну может слегка так на кого-то тут пошуметь, но только по делу. Он, кстати, по-моему, в своем кабинете – можете к нему пройти.

– Я к нему обязательно пройду. Но сначала вы мне скажите, какие у них взаимоотношения – у Осташова и у Букорева?

– Никакие. Тот – гендиректор, а этот – просто сотрудник. Володя месяца три-четыре как к нам устроился.

– Букорев – сам реальный владелец фирмы, или кто-то другой?

– Оформлено на него. Насколько мне известно

– А между ними никогда не возникало ссор? Может, Осташов деньги взял в долг у фирмы и не отдал. Знаете, как бывает: берут, например, на что-то, на машину, на квартиру, а потом отдавать не хотят. А?

– Нет, такого я не слышала. Вряд ли. Константин Иванович очень… бережливый, денег не дает никому.

– Может, Осташов как-то иначе у фирмы деньги взял? Ну, зажал, украл?

– Нет, что вы. Наоборот. Однажды он по-честному даже десять тысяч отдал, хотя мог не отдавать, и Константин Иванович на понедельничной планерке перед всеми поставил его в пример. А другого сотрудника, которого только заподозрил, – бывают такие, себе на уме – просто выгнал и все – без всяких скандалов, через начальника отдела, через Мухина, передал тому, что прямо сейчас собирай свои вещи и уходи, и чтоб больше тебя здесь не было…

– Понятно. Скажите, а вот жена тут в анкете… Жена гендиректора на фирме кем-то работает? Или, может, просто появляется иногда?

– Нет. Не заходит она сюда. Я ее только раз и видела – она вместо Константина Ивановича на пикнике была, когда он вывозил на природу всех сотрудников. Когда ж это? В июне. Да, в июне.

– Вместо Константина Ивановича. А сам он почему не поехал?

– Не знаю. Занят был чем-то, не мог. Вот она его вроде как заменяла, в качестве хозяйки, что ли.

– Весело было?

– Да, хорошо посидели.

– И она веселилась?

– Она – нет, она так, немного побыла, для галочки. Ха-ха, для галочки – ее Галиной как раз и зовут.

– Ну и как вообще эта Галина, молодая-красивая?

– Мужчинам она, по-моему, понравилась. Хотя на жен начальства обычно боятся посматривать.

– Какая вы наблюдательная. Гм. Ну и как там все проходило? Выпили? Естественно. И Осташов?

– И он.

– А не заметили, он с ней там… с Галиной… как-то… нет?

– Он к ней подходил, парой слов они обменялись, потом она уехала. А что случилось-то с Володей? Вы и не сказали.

– Да в общем ничего особенного. Подрался просто.

– Ой. С Константином Ивановичем?

– Почему с Константином Ивановичем?

– Так ведь получается, около его дома все произошло.

– Да нет, не с ним драка была. С хулиганом одним. И я этого хулигана сейчас ищу. Осташов квартиру там рядом показывал. Просто случайное совпадение. Жизнь, я вам скажу, полна случайностей. Ну, спасибо вам огромное, извините, что побеспокоил… Жалко, что мало в чем я тут продвинулся, – Опер постарался выглядеть разочарованным. – Ничего не выяснил… Ладно, у меня со временем напряженка. И вот что… Вы о нашей беседе – ни-ко-му ни гу-гу. Ладно? Ну, пойду я. Только еще к Константину Ивановичу загляну на секунду. Как вы говорите – для галочки.

Сыщик едва скрывал радость.

* * *

– Ну рассказывай, как до такой жизни дошел, – сказала Анна, чуть привстав со стула и поправив одеяло, которое наполовину сползло с больничной койки Владимира.

– Даже не знаю, что еще, я вроде бы все уже рассказал, – ответил Осташов. – Живу вот, видишь? И то хорошо.

– Тогда анекдот расскажи.

– Анекдот?.. Э-э… Что-то как назло ничего в голову не приходит… А! Вспомнил один. Хотя нет, он не очень-то приличный.

– Не волнуйся, не растаю.

– Ну… Ха-ха, ладно. В общем… Ха-ха-ха. Ой, черт! – Владимир поморщился от боли и схватился рукой за живот.

– Болит?

– Да. Если смеюсь, о-ой, вообще невозможно… Да, ну анекдот. Приходит десятиклассница на прием к гинекологу. Он ей говорит: «Пожалуйста, проходите, снизу до половины разденьтесь и располагайтесь на смотровом кресле, я пока вашу карту заполню». А сам садится за письменный стол и отворачивается. Десятиклассница говорит: «Ой, доктор, я на таком кресле никогда не сидела, как тут надо?» – «Как? Ты в машине когда-нибудь отдавалась?» – «Да». – «Ну вот так же и устраивайся». Ну та чего-то там пыхтит-старается, а врач заканчивает в карте писать, оборачивается. «Ой, девушка! Это в какой же вы машине отдавались?» – «В «Оке».

Русанова анекдоту не рассмеялась. И даже не улыбнулась. Она вдруг как-то тревожно подобралась.

– Извини, Аньчик, – сказал Владимир. – Ну видишь, я же предупреждал, что анекдот неприличный. Напрасно я его рассказал. Тем более что ты даже не смеешься.

– Да, – сказала Анна.

– Но анекдот все-таки, по-моему, прикольный, да?

– Анекдот как анекдот.

– Теперь ты давай расскажи. Посмотрим, какие анекдоты тебе нравятся.

– Не надо, у тебя живот заболит… А ты здесь хорошо устроился. И так в палате всего три койки, так еще на двух никого нет. Прямо по-княжески.

– Отсюда только сегодня утром мужиков выписали. А завтра уже, наверно, других поселят. Медсестра сказала.

– Ну вот и хорошо. Никто храпеть не будет, поспишь ночью спокойно.

– А может, я не хочу спокойно, – весело сказал Осташов.

Анна улыбнулась.

– Расхрабрился. Отдыхай, набирайся сил.

– Я и так сильный, – беспечно начал развивать тему Владимир. – Вот медсестра вечером лекарства принесет, надо будет попросить ее измерить мне силу. А лучше скажу ей, пусть и вторую какую-нибудь медсестру с собой приведет. Как раз тут две кровати свободны. Для измерений. Сначала с одной измерю, потом – с другой.

Лицо Русановой стало совершенно серьезным.

– Слушай, я тут анекдот вспомнила.

– Нет, лучше не надо, у меня живот…

– Как раз про измерения.

– Ну серьезно, Аньчик, живот же заболит.

– На улице бабушка к парню подходит. «Сынок, не подскажешь, как найти площадь Ленина?» – «Бабка, ты че, в школе не училась? Надо длину Ленина умножить на ширину Ленина».

Осташов, корчась от боли, захохотал. И долго не мог остановиться.

– Прикольный анекдот, правда? – с безжалостностью в голосе сказала между тем Анна.

– Да-а-а… О-о-ой… Я сейчас пополам тресну. О-о-ой, мама, как больно.

– Я знаю, – задумчиво сказала Русанова. – Ну ладно, раненый, я, наверно, на следующей неделе еще зайду. А может, не зайду.

– Да меня, может, на следующей неделе уже выпишут. У меня же ничего важного внутри не задето.

– Вот и веди себя хорошо, ато заденет.

– Ты что, правда уже уходишь?

– Да. Мне пора.

– Ты еще придешь? Приходи, а то здесь скучно.

– Ничего, тебя медсестры развлекут.

– Да причем здесь медсестры? Правда, Аньчик, будет время – заскакивай.

– В следующий раз к тебе, может, кто-то другой от коллектива придет.

– А ты?

– А я зачем?

– Зачем-зачем… Ну… – Владимир подмигнул ей. – В шахматы поиграем.

– А ты в шахматы любишь играть? – спросила Анна с искренней заинтересованностью.

– Да.

– Я раньше тоже любила играть. С отцом.

– Нет. Я пошутил насчет сыграть в шахматы. Просто приходи, поговорим.

– А может, прямо сейчас поиграем? – Анна неожиданно прильнула к Владимиру, прикрыв его одеялом до подбородка и сковав тем самым его руки. Она дерзко глядела ему прямо в глаза.

– Э-э… сейчас? У меня тут нет ни доски, ни фигур… Если бы мы были игроками суперкласса, можно было бы конечно представить себе доску и говорить друг другу ходы. Знаешь, бывают люди, которые умеют играть на слух.

– Лично я предпочитаю на ощупь. Две-то фигуры здесь есть.

Русанова заулыбалась и отстранилась.

– Не хочешь – не надо, – вдруг серьезно добавила она. – Видимо, бывают люди, которым двух фигур мало. – Она встала с кровати.

– Погоди, нет, подожди, – запротестовал Осташов, раздосадованный своим промахом и непонятливостью. – Вот ты всегда так!

– Мне пора.

– Пора?

– Да. Пора.

– Слушай, кстати, я давно хотел попросить у тебя домашний телефон. Можно? Тут на этаже есть телефон-автомат. Я тебе позвоню.

– Хорошо, – Русанова достала из своей сумки листочек бумаги, написала свой номер, положила на кровать, быстро ушла.

* * *

– Вот, смотри, что я сегодня утром нашел, – сказал Букорев и положил на свой рабочий стол наручные часы.

Женская рука с длиннющими накрашенными ногтями взяла со стола часы и уже через секунду брякнула их обратно.