Текст книги "Моя семья: Горький и Берия"

Крючков – запуганный исполнитель чужой воли? Но, зная отношение к себе А.М., он всегда мог рассчитывать на его помощь, и Ягода не мог не учитывать этого, тем более что уже чувствовал растущее недоверие со стороны Сталина.

Из допроса Генриха Ягоды 13 мая 1937 года: «Я всегда чувствовал к себе подозрительное отношение, недоверие, в особенности со стороны Сталина. Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича. Особенно меня тревожил интерес к работе Наркомата внутренних дел со стороны Николая Ивановича Ежова, который начал проявляться еще во время чистки партии в 1933 году, переросший в конце 1934 года в контроль, настойчивое влезание им в дела НКВД вопреки препятствиям, которые мы (участники заговора) чинили ему, все это не предвещало ничего хорошего».

Возможно, и эти показания получены «под давлением». В 1936 году Ягода был смещен с должности главы НКВД и назначен вместо Рыкова наркомом связи, а 4 апреля 1937 года арестован.

Был ли сам Генрих Григорьевич заинтересован в смерти Максима и А.М.? Начиная с 1928 года Ягода поддерживал антисталинскую позицию «правых», с лидерами которых у него отличные отношения. Ягода был осторожен, тайно поддерживая правых. В то же время он старался делать все, чтобы заслужить доверие Сталина. Свою позицию объяснял так: «Я с вами, я за вас, но в силу того, что я занимаю положение зампреда ОГПУ, открыто выступать на вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с вами, пусть никто не знает, а я, всем возможным с моей стороны, со стороны ОГПУ, помогу вашей борьбе против ЦК».

После постройки Беломорско-Балтийского канала его наградили орденом Ленина, в июле 1934 года он становится наркомом внутренних дел СССР, а в следующем году еще и генеральным комиссаром государственной безопасности – это звание соответствовало званию маршала Советского Союза. Опираясь на своих людей в центральном аппарате и на местах, Ягода придерживал ход некоторых дел, в частности о связях лидеров оппозиции с эмигрантскими кругами, ограждал от провалов организации «правых», но перекрыть весь поток агентурных материалов, поступающих со всех концов страны, он был не в состоянии. Ему пришлось арестовать лидеров «Союза марксистов-ленинцев» – Мартемьяна Рютина и Александра Слепкова, главная цель которых заключалась в том, чтобы отобрать власть у Сталина и его окружения. Пришлось прикрыть и «Бухаринскую школу». После ареста на допросах Ягода показал: «Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности поступали со всех концов Советского Союза во все годы. Мы шли на удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее их укрывательство грозило провалом нас самих… Надо признаться, что даже в таких случаях, когда мы шли на вынужденную ликвидацию отдельных провалившихся групп организации, как правых, так и троцкистов, и зиновьевцев, я и Молчанов по моему указанию, принимали все меры к тому, чтобы изобразить эти группы организациями локальными, и в особенности старались скрыть действующие центры организации».

Ягода постепенно концентрировал в своих руках силы, направленные на свержение сталинского режима. К 1936 году в его руках оказалась и охрана Кремля. Теперь при поддержке войск Московского военного округа (командующий Август Корк) вполне можно было рассчитывать на успех переворота. Помощник Ягоды Павел Петрович Буланов на допросе 25 апреля 1937 года показал: «Ягода до того был уверен в успехе переворота, что намечал даже будущее правительство. Так, о себе он говорил, что он станет во главе Совета народных комиссаров, что народным комиссаром внутренних дел он назначит Прокофьева, на наркомпуть он намечал Благонравова. Он говорил также, что у него есть кандидатура и на наркома обороны, но фамилии не называл, на пост народного комиссара по иностранным делам он имел в виду Карахана. Секретарем ЦК, говорил он, будет Рыков. Бухарину он отводил роль секретаря ЦК, руководителя агитации и пропаганды… Бухарин, говорил он, будет у меня не хуже Геббельса».

Постепенно Ягода становится главной фигурой «правой оппозиции». В отличие от партийных теоретиков он прекрасно понимал, что смена власти никакими «парламентскими методами» невозможна. Необходим силовой вариант с опорой на силы НКВД и военных. Мог ли он рассчитывать на какую-либо «помощь» А.М., использовать его авторитет и связи внутри страны и в мире при захвате власти? Уверен, что нет. Втянуть А.М. даже во внутрипартийные дискуссии не удавалось. Хотя до сих пор некоторые исследователи упорно стремятся сделать из А.М. заговорщика. Например, приписывают ему авторство идеи о создании новой партии – «партии беспартийных», противостоящей ВКП(б). В новую партию должны были войти знаменитые ученые Иван Павлов, Александр Карпинский, Владимир Вернадский, Алексей Бах и другие известные деятели науки и культуры.

О намерениях Горького создать такую партию говорилось в передовице № 3 эмигрантского «Социалистического вестника» за 1936 год: «Говорят, что возникла идея поручить организацию “оппозиции”, не выходящей за пределы критики “маленьких недостатков механизма”, некоторым почтенным деятелям, известным своею безусловной преданностью сталинскому режиму, но в то же время имеющим не большевистское, или не 100 % большевистское биографическое прошлое, и в качестве таких лиц называют: Максима Горького, еще в 1922 году по поводу процесса эсеров выступавшего с резким протестом против политики террора, Баха, бывшего эсера, Карпинского, ученого “царского” времени, а ныне председателя Академии наук. Говорят, что все эти лица, по понятным причинам, отклоняют предложенную им честь и прибавляют новейший советский анекдот об обвинении во “вредительстве” за отказ “возглавить оппозицию”».

Если такая идея действительно возникала у Бухарина или у кого-либо еще, то никаких практических шагов по ее осуществлению сделано не было. Да и А.М. никогда не согласился бы участвовать в этой авантюре.

Такая попытка в отношении писателя уже предпринималась в 1932 году и потерпела неудачу. Некий Иринин писал Горькому о «необходимости двухпартийного построения авангардного пролетариата. Конкретно говоря: целесообразно создание в СССР параллельно ВКП(б) Всесоюзной рабоче-крестьянской партии большевиков с теоретическим фундаментом Маркс—Ленин, с программой от ВКП(б) при незначительном ее изменении». Но А.М. сразу же понял провокационный характер этого предложения, явно исходящего из эмигрантских кругов, близких к «Социалистическому вестнику».

Бытует и такая версия: Горький был инициатором общения с Ягодой, зная о его тесных связях с оппозицией и всячески поддерживал его. Договорились даже до того, что А.М. пытался соединить Бухарина, Рыкова и Ягоду в надежде «использовать колоссальный аппарат НКВД против Сталина». По этой версии, весной 1934 года А.М. посылал сына Максима (надо полагать, тоже активного участника заговора) в Ленинград к руководителю города и области Сергею Кирову с предложением занять место Сталина. Вряд ли Сергей Миронович стал бы выслушивать такого рода предложения от сына пусть даже такого известного писателя, как Горький. Но дело даже не в этом: Киров – не противник Сталина, а его верный соратник, поддерживавший все решения сталинского политбюро. Он считался фигурой маловлиятельной. По воспоминаниям Вячеслава Молотова, Киров – хороший массовик, но слабый организатор. Версия Хрущева – убийство Кирова организовано Сталиным – ложь. В 1990 году было проведено расследование Прокуратурой СССР и КГБ СССР совместно с работниками Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Причастности Сталина или органов НКВД к убийству Кирова обнаружено не было. Это был террористический акт, совершенный психически больным человеком – Леонидом Николаевым.

На самом деле А.М. мог быть осведомлен лишь о некоторых деталях деятельности оппозиции. Считая его до некоторой степени своим союзником, Бухарин в одном из писем весной 1935 года аккуратно сообщает: «Было несколько собраний, одно очень [курсив Бухарина] интересное, где присутствовали и ученые и хозяйств[енни]ки, и рабочие и техники, и писатели и говорили “вольно”». По всей видимости, он описывал одно из собраний «Бухаринской школы».

Известно А.М. было и содержание «Рютинской платформы», во всяком случае, ее основные положения: ликвидация диктатуры Сталина, немедленная смена всей головки партийного аппарата и назначение выборов партийных органов на основе подлинной внутрипартийной демократии…

Никакой опасности для заговорщиков А.М. объективно представлять не мог. Посвящать его в подробности плана «дворцового переворота» мог только безумец. А.М. – не путчист. Защищая лидеров оппозиции, своих давних знакомых, с которыми никогда не терял связи, он лишь стремился к использованию их знаний и таланта в общем деле построения нового общества.

Горький во многом не был согласен с политикой Сталина, спорил с ним, старался смягчить методы ее реализации в том числе и за счет усиления позиций «правых». Поэтому он и приветствовал так горячо их «покаяние» на Пленуме ЦК ВКП(б), поверив в их искренность. Лидерам оппозиции скорее выгоднее было рассчитывать на его защиту в случае неудачи, чем подталкивать больного человека к могиле.

Но может быть, и нарком Ягода не был свободен в своих решениях и тоже действовал как исполнитель чужой воли? Прозвучавшую на процессе по делу «право-троцкистского» блока официальную версию убийства Горького и его сына Максима популярный в ту пору журналист Михаил Кольцов изложил в книге «Буревестник. Жизнь и смерть Максима Горького». В книге, написанной, по-видимому, по поручению Сталина, главным вдохновителем убийства объявляется Лев Троцкий.

Якобы еще в 1934 году он дал указание своему доверенному лицу Сергею Бессонову уничтожить во что бы то ни стало этого личного друга Сталина. От Бессонова это указание поступило Бухарину, Рыкову, Томскому, от них – Ягоде, а уже Ягода поручил непосредственное исполнение Крючкову и врачам Левину и Плетневу. Как водится, никаких документальных подтверждений этой версии в книге не приводилось.

Но был ли Троцкий заинтересован в смерти А.М.? Впервые А.М. познакомился с Троцким на Лондонском съезде РСДРП в 1907 году. Судя по сохранившимся письмам, у них сложились вполне доброжелательные отношения. В 1909 году А.М. приглашал Льва Давидовича на Капри – прочесть цикл лекций в Рабочей школе, а Троцкий предлагал Горькому сотрудничество в газете «Правда».

Первые серьезные разногласия возникли в преддверии Октябрьского переворота. В статье «Нельзя молчать!», опубликованной 18 октября 1917 года в «Новой жизни», А.М. резко протестовал против, по его мнению, преждевременного выступления большевиков, так как партия еще не способна повести за собою массы, опасался бессмысленной кровавой бойни. Троцкий в той же газете публично опровергал Горького, утверждая, что за партией «под революционными знаменами пойдет весь рабочий класс, весь революционный гарнизон».

После октября Горький писал в «Новой жизни» о Троцком как о вожде, отравленном «гнилым ядом власти»: «Пугать террором и погромами людей, которые не желают участвовать в бешеной пляске г. Троцкого над развалинами России, – это позорно и преступно».

Троцкий не мог не читать эти гневные статьи, но не опровергал их – он не только оправдывал террор требованием революции, в своих работах он обосновывал его необходимость. В отношении А.М. Троцкий был солидарен с Лениным – использовать авторитет Горького у прогрессивной интеллигенции для пропаганды революции, и какое-то время их отношения, вне острой журнальной полемики, оставались вполне корректными.

Однако после известного письма Горького Рыкову (июнь 1922 года) в защиту эсеров отношения меняются. Троцкий предложил: «Поручить ред[акции] “Правды” мягкую статью о художнике Горьком, которого в политике никто всерьез не берет». После такой «отмашки» в центральной прессе появились «мягкие» статьи, в которых А.М. объявлялся врагом революции.

После смерти Ленина Троцкий выступил в Союзе писателей с речью, направленной против А.М.: «Горький, несомненно, один из крупнейших русских современных писателей, но, к сожалению, он не понимает духа русской революции, и потому он не может любить ни духовных вождей этой революции, ни самой революции». Поводом стал очерк А.М. о Ленине, в первой редакции напечатанный в газете «Известия ЦИК СССР и ВЦИК» 1 апреля 1924 года. 7 октября в «Правде» и «Известиях» появилась статья Троцкого «Верное и фальшивое о Ленине. Мысли по поводу горьковской характеристики». Оценка горьковского очерка – «фальшь и клевета». По мнению самого Льва Давидовича, Ленин – фанатик революции, готовый на все средства ради достижения цели. Находясь за границей, и в Германии, и в Италии, А.М. не терял связи с Россией и внимательно следил за происходящими там событиями, получая информацию не только из печати и писем, но и от многочисленных посетителей.

Когда в мае 1928 года А.М. приехал в Москву, Троцкого уже отправили в ссылку в Алма-Ату, а в феврале 1929 года выслали за рубеж. Горький, оценивая события, произошедшие в стране, свое мнение довел до Сталина. Он неоднократно вставал на защиту Николая Бухарина, Карла Радека, Льва Каменева, Михаила Томского – тех, кого считали сторонниками Троцкого. В 1933 году, получив для ознакомления «Краткий учебник истории ВКП(б)», он написал секретарю ЦК Лазарю Кагановичу: «На стр. 57-й Троцкий назван “гнуснейшим меньшевиком”. Очень хорошо, но – не преждевременно ли? Фактически не преждевременно, однако у читателя может явиться вопрос: а как же “гнуснейший” не только включился в партию, но еще и занимал в ней руководящий пост?.. В книге даны такие характеристики Каменева, Зиновьева, Бухарина и еще кое-кого, что опять-таки у читателя, боюсь, возникнет тот же вопрос, что и о Троцком. Не говоря о том, что, на мой взгляд, хар[актеристи]ки эти навсегда закрывают двери в партию для назв[анных] лиц».

Троцкий, ведя активнейшую антисталинскую пропаганду, отрицал действенность индивидуального террора, считая, что устранение Сталина «означало бы сегодня не что иное, как замену его одним из кагановичей…». Очевидно, что физическое устранение писателя Горького тем более не могло входить в планы Троцкого.

Но если не Троцкий, так, может быть, это сам Сталин – главный вдохновитель и организатор убийства А.М.? Эта версия активно поддерживалась в эмигрантских кругах, и, возможно, ее источником послужила книга Троцкого «Сталин», опубликованная на английском языке в 1946 году. В ней Троцкий писал: «Горький, имевший влияние, как внутри страны, так и за границей, представлял собой серьезную опасность, а главное, он не мог согласиться с тем уничтожением старых большевиков, которые подготавливал Сталин. Горький немедленно запротестовал бы, его голос был бы услышан, и сталинский суд над “заговорщиками” не удался бы. Заставить его молчать нечего было и думать; арестовать, выслать или даже “ликвидировать” было еще менее приемлемо. Оставалось одно – ускорить его кончину при посредстве ядов Ягоды, “не проливая крови”. Кремлевский диктатор другого выхода не видел».

То есть ликвидировать с помощью яда, но так, чтобы все можно было представить как смерть от естественных причин тяжелобольного пожилого писателя. Отсюда и история об отравлении конфетами, присланными из Кремля, – вместе с А.М. якобы скончались еще два санитара. История была опубликована в одном из эмигрантских изданий, со ссылкой на профессора Дмитрия Плетнева, рассказавшего об этом фельдшерице Бригитте Герланд, якобы работавшей под его началом в лагерной больнице в 1948 году.

Мы лечили Горького от болезни сердца, но он страдал не столько физически, сколько морально: он не переставал терзать себя самоупреками. Ему в Советском Союзе уже нечем было дышать, он страстно стремился назад в Италию. На самом деле Горький старался убежать от самого себя, – сказал Дмитрий Дмитриевич. – Сил для большого протеста у него уже не было. Но недоверчивый деспот в Кремле больше всего боялся выступления знаменитого писателя против его режима. И как всегда, он в нужный ему момент придумал наиболее действенное средство.

На этот раз этим средством явилась бонбоньерка, да, красивая, светло розовая, бонбоньерка, убранная яркой шелковой лентой. Одним словом – красота, а не бонбоньерка. Я и сейчас ее хорошо помню. Она стояла на ночном столике у кровати Горького, который любил угощать своих посетителей. На этот раз он щедро одарил конфетами двух санитаров, которые при нем работали, и сам он съел несколько конфет. Через час у всех трех начались мучительные желудочные боли; еще через час наступила смерть.

Герланд Б. Кто отравил Горького? – Рассказ проф. Плетнева // Социалистический вестник. 1954. № 6. С. 109.

В различных интерпретациях этой версии возникает уже не бонбоньерка с конфетами, а коробка засахаренных фруктов. Даже отвлекаясь от способа убийства, более подобающего кому-нибудь из героев рассказов Агаты Кристи, версия эта оказывается несостоятельной – Плетнев был расстрелян 2 сентября 1941 года.

В настоящее время опубликованы воспоминания родных и близких А.М., находившихся рядом с ним в его последние дни практически безотлучно.

Из записки Екатерины Павловны, полной тревоги, близкому знакомому – за сутки до смерти А.М.: «Сейчас опять хуже, чем было 2–3 часа назад… Очень слабеет. Такая отчаянная борьба за жизнь, и медицина так мало может помочь. Измучен впрыскиваниями до нельзя. И только на них реагирует. Очень тяжело».

Лечащий врач Горького Дмитрий Плетнев после смерти А.М. записывает:

Горького я знал 10 лет. За это время он перенес 5 воспалений легких. Предпоследнее, года 3 тому назад, было очень тяжелым, когда он с трудом выкарабкался. Непрерывно Горького наблюдал не только как врач, но и уже как его друг д-р Л.Г. Левин.

В периоды воспалительных процессов я его всегда видел, и неоднократно привлекались к консультации Шервинский, Кончаловский, Хольцман и Никитин. Заболел А.М. легкой формой гриппа и последний раз, которая быстро дала вспышку воспалению легких. Первое гнездо воспаления затихло, наступило улучшение, новая вспышка воспаления его убила.

Для нас врачей, кто его хорошо знал, было ясно, что выдержать он уже не сможет, так как фактически он давно уже дышал только нижними долями своих легких. Верхние доли были настолько изменены прежним туберк[улезным] процессом, на почве которого развились рубцы и расширение бронхов (бронхоэктазы), что они уже не представляли из себя дыхательной поверхности, поэтому когда были захвачены воспалением нижние доли, то он уже не в состоянии был восполнить дефект необходимого воздуха. Во время болезни А.М. дышал непрерывно кислородом, до 100 подушек в день.

Угасал он без больших страданий в последние сутки, ибо его мозг уже был отравлен как инфекцией, так и угольной кислотой благодаря плохой вентиляции легких. Вскрытие до мелочей подтвердило весь прижизненный диагноз.

Из воспоминаний лечащего врача Льва Левина:

Алексей Максимович страдал и физически и морально. Ему нечем было дышать. Весь его организм испытывал острый недостаток кислорода. Нам приходилось давать ему свыше 100 подушек кислорода в сутки. И все-таки он не в состоянии был лежать, а должен был свою тяжелую болезнь переносить сидя или полусидя в постели. Его сердце не в состоянии было справляться с инфекцией и воспалительным процессом в легких.

Семнадцать дней и ночей мы поддерживали слабеющую деятельность его сердца целым рядом сердечных средств. Для введения этих средств нам приходилось ему делать по нескольку десятков впрыскиваний в день.

Воспоминания Марии Будберг, Петра Крючкова, Олимпиады Чертковой, Ивана Кошенкова, история болезни А.М. – все свидетельствует о том, что смерть наступила от естественных причин. Ослабленный организм тяжелого больного не смог преодолеть уже шестое воспаление легких. Антибиотиков тогда еще не было, а все лекарственные средства, существовавшие и применявшиеся в то время, не могли помочь. А.М. мог уйти из жизни еще в 1924 году в Италии. Тогда его спас доктор Сутер, впрыснувший большое количество камфоры, и в 1933 году, сразу после приезда в Союз, о чем сам он писал Константину Федину.

Уже 8 июня 1936 года, как рассказывала Черткова, ему было совсем плохо. Врачи считали положение безнадежным. С разрешения врачей Черткова сделала укол – 20 кубиков камфоры: «Он открыл глаза и улыбнулся: “Чего это вы тут собрались? Хоронить меня собираетесь, что ли?” В это время вошли Сталин и др. А.М. говорил с ними как здоровый…» Но после 8 июня, по воспоминаниям Крючкова: «Периоды улучшения сменялись новыми и новыми припадками. Жил только кислородом». Врачи и воля А.М. боролись с болезнью в течение трех недель, но победить болезнь не удалось, и 18 июня 1936 года Горький ушел из жизни.

В 1984 году специальная медицинская комиссия, проведя тщательное исследование истории болезни, методов лечения А.М., назначавшихся препаратов и их дозы, подтвердила правильность диагноза и методов лечения Горького.

Существует еще одно «объяснение» причин, побудивших Г.Г. Ягоду организовывать или участвовать в убийстве М.А. Пешкова. Причины эти отнюдь не политического, а личного характера. На процессе по делу «Право-троцкистского» блока Ягода признался в убийстве Максима, утверждая, что сделал это из-за влюбленности в его жену. Ягода ходатайствовал у суда о переносе своих показаний по этому делу на закрытое заседание.

В действительности слухи о том, что Ягода ухаживал за Надеждой Алексеевной, – домыслы и грязные сплетни, с радостью подхваченные новой московской полуинтеллигенцией. И это вполне понятно – ее красоте и положению многие откровенно завидовали.

Генрих Ягода был частым гостем в доме на Малой Никитской. Надежде Алексеевне он всегда привозил роскошные букеты цветов, детям – Марфе и Дарье – дарил игрушки, старался остаться с ней наедине. Для стороннего наблюдателя это выглядело как ухаживание. Но Надежда Алексеевна не отвечала на эти знаки внимания, наоборот, сторонилась его. По свидетельству Олимпиады Чертковой, когда садились обедать, она старалась сесть от Ягоды подальше – он был ей физически неприятен.

Позже моя мама и Дарья Максимовна узнали от близкой знакомой бабушки, вхожей в «высшие круги», что Ягоду подсылал Сталин. Надежда Алексеевна давно ему нравилась, и Ягода должен был ее «подготовить», чтобы у нее составилось о Сталине хорошее мнение. Отсюда и подарки, и редкие орхидеи, и красочные альбомы, прославляющие вождя. Поэтому Ягода и спаивал Максима, даже подсовывал ему какую-то балерину из Большого театра. Один из бывших чекистов – шофер, рассказывал моей маме, что сам возил эту женщину по распоряжению Ягоды к нему на дачу и на очередном застолье Максим с ней познакомился.

Сталин и сам приезжал, предлагал бабушке «соединить судьбу». Максима он во внимание не принимал, считал, что вскоре они разведутся. Надежда Алексеевна действительно пригрозила Максиму разводом, если он не бросит пить. О предложении Сталина она не могла рассказать Максиму – боялась, что в запальчивости он натворит бог знает что. Сказать об этом А.М.? Она и помыслить об этом не могла. Сталин после разговора с ней услышал в ответ твердое «нет».

Возможно, Сталин затаил обиду. Или не терял надежды? Уже после смерти Максима всех, кто приближался к Надежде Алексеевне, ждала незавидная участь – их арестовывали и уничтожали. Так что какой уж там Ягода, его расстреляли в 1937 году, а Сталин создал вокруг Тимоши «выжженную землю». Моя мама рассказывала: «У мамы страшная судьба. После смерти Горького она стала собирать материалы, передавая их для организации музея и архива. Во главе музея стал академик Иван Капитонович Луппол, человек замечательный. Мы с Дарьей ревновали маму к нему, поэтому он не оставался в доме. Иван Капитонович ухаживал за мамой два года. В конце второго года они вместе уехали в Грузию, в Тбилиси, на торжества Руставели. Рассчитывали, вернувшись, жить вместе, но мама вернулась одна, Ивана Капитоновича арестовали в Тбилиси вместе с Симоном Чиковани».

Надежде Алексеевне трудно было оставаться одной. После смерти Максима и А.М. все проблемы, связанные с бытом и воспитанием двух дочек, легли на ее плечи. Ей очень не хватало человека любящего, на которого можно было бы положиться. И в 1943 году появился Мирон Иванович Мержанов – известный архитектор. Он и стал для бабушки таким близким и любящим человеком. Моей маме он посоветовал поступать в архитектурный институт: «Рисуешь ты хорошо, а черчение и прочее – с этим я тебе помогу». Но всего через полгода после того, как он поселился на Малой Никитской, ночью за ним пришли. Мама проснулась, услышав шаги на лестнице, увидела четырех людей, выводящих Мирона Ивановича из спальни. На прощание он только и успел сказать: «Надя, умоляю, ни во что плохое не верь. Я всегда был честен».

За Надеждой Алексеевной долго и настойчиво ухаживал Алексей Николаевич Толстой, но ему «мягко» посоветовали это немедленно прекратить. В начале 1950-х годов бабушка решила еще раз попытать счастье. Ее избранником стал Владимир Федорович Попов, инженер-строитель, во время войны служивший в танковых войсках. Его первой женой была одна из дочерей Михаила Ивановича Калинина, многолетнего председателя Президиума Верховного Совета СССР. Веселый, жизнерадостный, великолепный рассказчик, выдумщик, он любил пикники, посиделки у костра с шашлыками, обязательно с сюрпризами – однажды провел длинный провод, спрятал в кустах орешника рядом с костром радиолу, и в самый неожиданный момент куст вдруг взорвался бравурным маршем. Физически очень сильный, он на спор поднимал в воздух самых упитанных гостей, вертел над головой полные ведра так, что не проливалось ни капли. По утрам любил разводить на даче в Жуковке костер, бросал в него зеленые ветки и, раздевшись до пояса, буквально купался в дыму – считал, что это очень полезно.

Его тоже арестовали, но после 1953 года выпустили и он вернулся. Владимир Федорович помог Надежде Алексеевне и получить повышенную пенсию, и организовать музей-квартиру Горького на Малой Никитской, вел все переговоры с Союзом писателей. Устраивал поездки на машине на юг, на море. Наверное, своим веселым характером он напоминал бабушке Максима. Она очень полюбила Ве-Фе, так мы, дети, его называли. Но его бесконечные увлечения женщинами доставляли ей много горя. В конце концов он ушел, и Надежда Алексеевна снова осталась одна.

Большую часть года она жила на даче в Жуковке, в совминовском поселке. Никаких собственных дач, якобы подаренных ей Ягодой или Сталиным, не было. На казенной даче № 71 зимой 1971 года, после ежедневной прогулки по территории поселка, Надежда Алексеевна встретила свой последний день земной жизни.