Текст книги "Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина"

Как Россия сломала «план автономизации»

Так что не было у Ельцина другого способа переиграть «план автономизации» и остановить грядущий развал России, как принять 12 июня 1990 года Декларацию о государственном суверенитете РСФСР.

Это сейчас гуляет очередной миф, что из-за этого документа начался распад СССР. А на деле – аберрация памяти и полное незнание документов и фактов.

Начну с того, что не надо смешивать два понятия: суверенитет и независимость, то есть выход из состава СССР. Это два разных акта с разными последствиями. Декларации о суверенитете приняли все союзные республики, кроме Армении, еще до конца 1990 года. А потом пошли их заявления о независимости и фактический развал Союза. Россия никаких актов о независимости не принимала.

В ответ на начавшийся внутрироссийский «парад суверенитетов» нам надо было подтвердить свою территориальную целостность и запретить лидерам автономий любые игры с центром через голову российского руководства.

Мы записали в Декларации пункты о территориальной целостности РСФСР и о том, что все вопросы о повышении статуса автономий должны решаться на основе российских законов. Я тогда и Шахназарову, и всем остальным советникам Горбачёва долго объяснял, что для РСФСР выход автономий – это конец. А без РСФСР неизбежно развалится и Союз. Но в этом мы с ними никак не могли добиться понимания.

Кстати, Борис Николаевич, как человек с опытом партийного и хозяйственного руководства, очень тонко понимал все вопросы и символы, связанные с иерархией, авторитетом, статусами, и четко видел, к чему может привести их нарушение. И для него сюжет с выравниванием статуса автономий до уровня союзных республик был не абстрактно-теоретическим, а очень конкретным: как будем подписывать новый Союзный договор? Будет ли Ельцин ставить подпись наравне с Татарстаном, Башкортостаном, Якутией и так далее или все-таки один – за всю Россию? Понятно, что автономии хотели сесть за общий стол на равных, но тогда можно было ставить крест на авторитете России, на единстве республики и системы власти.

Так что Борис Николаевич своим вопросом – «как подписывать будем?» – защищал целостность России. И Декларацию о суверенитете принял с этой же целью. Он говорил: «Друзья, коллеги, мы – одна республика, мы – одна Россия. Давайте мы с вами хотя бы Россию сохраним».

Принятая 12 июня 1990 года Декларация о суверенитете стала недвусмысленным знаком для автономий, что вопрос о возможном выходе из состава России для них закрыт. В нашей Декларации нет ни слова о выходе России из СССР. Напротив, там черным по белому написано о решимости республики «создать демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР». И, как я уже тысячу раз писал и говорил, именно Россия вместе с Казахстаном до самого конца оставалась в составе СССР – юридически и фактически.

Не верите мне – почитайте газеты того времени: найдете кучу обвинений в адрес Ельцина, что он слишком держится за сохранение СССР, занимает прогорбачёвскую позицию в вопросе о Союзном договоре. Причем не только демократы, но и прочие депутаты Верховного Совета РСФСР кричали, что Ельцин чересчур лоялен союзному центру, «верен союзническому долгу перед президентом СССР»[40]40
  Соколов М. Союзный договор в ВС РСФСР: Ельцин и Горбачёв опять не поссорились // Коммерсантъ Власть. № 27. 8 июля 1991. URL: https://www.kommersant.ru/doc/71


[Закрыть]. А теперь получается, что картину все рисуют прямо обратную!

Ну и, наконец, последнее.

Наша Декларация о государственном суверенитете была принята не узким кругом ограниченных лиц, а Первым съездом народных депутатов РСФСР, причем подавляющим большинством голосов: за – 907, против – 13, воздержались – 9.

Кстати, хочу напомнить, что съезд состоял отнюдь не из демократов: 920 депутатов были членами КПСС. И эти коммунисты почти единогласно проголосовали в поддержку декларации, потому что на тот момент все четко понимали опасность происходящего.

Так что если придерживаться только фактов, то винить Ельцина в развале СССР – полная глупость. Всё было ровно наоборот. Ельцин, признает это кто-то или нет, сохранил в целости Россию. Этого никто уже не изменит и не перепишет.

И еще он, как мог, пытался сохранить хоть что-то от СССР, чтоб было от чего оттолкнуться для новой интеграции. Не будь его воли и опыта, всё могло бы быть значительно хуже. Так что весь этот страшно живучий миф о том, что Ельцин развалил страну, рано или поздно рассыплется в прах, а правда восторжествует.

И лично я уверен в этом на все сто процентов.

Зачем Ельцин сказал: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить»?

Есть еще такой очень прочный миф, что российские автономии учинили бузу не потому, что союзный центр дал им отмашку, приравняв к государствам, а потому, что Ельцин сам предложил «брать столько суверенитета, сколько смогут проглотить».

Опять-таки, чтоб разобраться, где ложь, а где – правда, не слушайте ничьих мнений, а читайте документы и хроники, сравнивайте даты!

Итак, «план автономизации» был запущен в апреле 1990-го.

12 июня мы приняли Декларацию о государственном суверенитете РСФСР. Там, с одной стороны, четко записали, что РСФСР – это не сумма отдельных единиц, не добровольный союз автономий, а «государство, созданное исторически объединившимися в нем народами». А с другой стороны, подтвердили «необходимость существенного расширения прав» не только автономий, но и всех остальных, как нынче принято говорить, субъектов федерации – краев и областей. То есть поставили автономии «в общий ряд» с другими нашими регионами. И что особенно важно, установили, что конкретные вопросы повышения статуса будут определяться нашими, российскими, а не союзными законами.

Понятно, что руководители национальных автономий остались недовольны – они уже вели себя как президенты и хотели президентских полномочий. И чуть ли не сразу начали принимать свои декларации о государственном суверенитете: 20 июля – Северная Осетия[41]41
  Декларация Верховного Совета Северо-Осетинской АССР от 20 июля 1990 г. «О государственном суверенитете Северо-Осетинской Автономной Советской Социалистической Республики».


[Закрыть], 9 августа – Карелия[42]42
  Декларация Верховного Совета Карельской АССР от 9 августа 1990 г. «О государственном суверенитете Карельской Автономной Советской Социалистической Республики».


[Закрыть]. Еще раньше – 3 июля – четыре из пяти автономных областей (Адыгейская, Горно-Алтайская, Карачаево-Черкесская, Хакасская) получили статус республик в составе России.

А параллельно шел процесс последних согласований по поводу нового Союзного договора и порядка его подписания. И тут, надо сказать, Борис Николаевич мучился – стоять на своем, подписывать в одиночку, или все-таки вместе с автономиями.

Я с самого начала работы с Ельциным занимался не только правовыми делами, но и федеративными отношениями, то есть как раз всеми этими проблемами регионов, автономий, национальных конфликтов. И я точно знаю, что Борис Николаевич, в отличие от многих других наших руководителей – и прошлых и нынешних, где-то на уровне интуиции, но очень глубоко понимал главный федеративный принцип: «Единство во множестве». Все-таки не зря он начал демократические реформы.

Однако в том, что касается стратегии и тактики федеративной политики, тут его просто мотало из стороны в сторону. Хотя по ключевым вопросам, от которых в буквальном смысле слова зависело, быть России или не быть, он был абсолютно четок и тверд. И первый такой пример – как раз Декларация о государственном суверенитете РСФСР.

А вот в других ситуациях он мне порой напоминал Ходжу Насреддина.

Есть такой анекдот.

Как-то раз один человек уехал в долгое путешествие с торговым караваном, а корову оставил соседу, чтобы тот за оговоренную цену ее кормил и всячески за ней присматривал. По возвращении оказалось, что рогатая красавица не просто жива-здорова, но еще с приплодом. Хозяин говорит: «Спасибо, сосед, за корову! Давай, веди ее ко мне вместе с теленком, раз она его родила». А сосед говорит: «Теленка не отдам. Я обещал тебе корову в целости и сохранности вернуть, а про теленка мы не договаривались».

Спорили-спорили, чуть не подрались, но так ничего и не решили. Пошли к Ходже Насреддину.

Хозяин коровы рассказал свою историю. Ходжа ему говорит: «Да, ты прав!»

Сосед рассказал свою правду. И ему Ходжа говорит: «Да, ты тоже прав!»

Тут жена Ходжи Насреддина с кухни кричит: «Ходжа, так не бывает, что и этот прав, и этот прав». А Ходжа ей в ответ: «И ты, моя дорогая, права!»

Вот Борис Николаевич порой как тот Ходжа Насреддин действовал: зайдет Шахрай с идеями о том, что нужно сказать главам республик и регионов, – он прав; зайдет его тогдашний советник по межнациональным отношениям Галина Старовойтова⁶⁵ – и она права; а после всех зайдет госсекретарь Бурбулис – он тоже прав. Это не значит, что он бесконечно свою позицию менял, совсем нет. Просто Ельцин не принимал сразу окончательного решения. Он, как и все остальные политики того периода, выжидал, выбирал линию политической целесообразности.

Так вот, эти его слова: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить» – были не случайной импровизацией, а вполне продуманной и политически целесообразной на тот момент формулой.

Автором формулировки является Галина Васильевна Старовойтова, царство ей небесное. Но не надо выдирать цитату из контекста. Она взяла эту модель из теории урегулирования конфликтов. Есть такой известный не только в теории, но и на практике принцип: для того чтобы остановить большой пожар в лесу, надо направить ему навстречу огненную волну.

Фразу свою Ельцин сказал в Казани 6 августа 1990 года – спустя пять месяцев после того, как союзный центр запустил «процесс автономизации», и через две недели после того, как в Ново-Огареве был окончательно согласован текст под названием Договор о Союзе Суверенных Государств. Потом он то же самое повторил в Уфе. Раз наши автономии фактически уходили из РСФСР в объятия союзного центра, значит, надо было дать им столь желанный суверенитет «из рук России». Борис Николаевич сам потом объяснял: а как еще можно было остановить сепаратизм автономий, если у России тогда реально не было никаких рычагов – ни властных, ни экономических?

Хотя, конечно, мы немного опоздали.

Подписание Договора о Союзе Суверенных Государств было намечено на 20 августа 1991 года, а 19-го начался путч.

Путч развалил КПСС, а распад партии добил СССР

Августовский путч 1991 года стал точкой невозврата в судьбе СССР. До этого момента было несколько развилок, когда Союз можно еще было спасти. Но союзный центр каждый раз сворачивал не в ту сторону. В результате осталась одна дорога, которая привела нас в Вискули. А ГКЧП – это была последняя капля, перевесившая чашу весов истории.

Я уверен, что в конце 1980-х возможности для мирной и постепенной трансформации советского режима были. Но только при ясном понимании ключевого условия – реальным и единственным институтом власти в стране была КПСС. Поэтому трансформировать надо было не систему Советов, которые были декоративной оболочкой, не общественные организации, выполняющие роль приводных ремней и винтиков, а саму партию.

Но Горбачёв принял несколько неудачных решений, которые в итоге привели не к трансформации советской системы власти, а к развалу КПСС. Безусловно, он действовал вынужденно, но каждый его шаг сокращал количество дальнейших вариантов. Поэтому то, что начиналось как случайность, закончилось исторической неизбежностью: события стали цепляться одно за другое, и всё посыпалось, как костяшки домино.

Когда Горбачёв понял, что проигрывает борьбу за лидерство внутри КПСС, он не стал тратить время на обновление партии, а фактически ушел из нее, уведя самые лучшие кадры. Лидер коммунистов в свойственной ему манере не стал сражаться с собственным аппаратом, который оказался сильнее, а начал строить параллельную систему. Именно тогда появились пост президента СССР, Президентский совет, другие квазигосударственные структуры. И самые умные, прогрессивные и эффективные перетекали из руководящих органов партии в эти альтернативные институты власти. А в ЦК КПСС и аппарате оставались люди менее компетентные и абсолютно не настроенные на какие-то перемены. То есть партийная «верхушка» интеллектуально деградировала, и это было заметно.

Получилось, что действия Горбачёва не помогали преодолеть существовавшее в СССР раздвоение власти (декоративные Советы – всемогущая КПСС), а, наоборот, только усугубляли его. Стало очевидно, что партия оказалась идейно разобщена. То, что союзный центр начал выносить сор из избы, втягивать рядовых коммунистов в свои «разборки», вообще абсолютно неправильно. В ситуации, когда надо было действовать как единое целое, начались разброд и шатания.

Кроме того, на мой взгляд, Горбачёв зря не допустил создания фракции внутри КПСС. В свое время была такая «Демократическая платформа» в КПСС. Эти люди не собирались уходить из партии, они просто хотели влиять на выработку решений. Если бы руководство компартии согласилось на внутрипартийный диалог и на существование внутрисистемной оппозиции, всё могло бы пойти иначе. Но фракционность была запрещена, и этих думающих, прогрессивных людей партия потеряла. А вместе с ними и шанс на обновление.

Ну и наконец, как я уже говорил, после путча Горбачёв объявил о сложении с себя обязанностей генсека ЦК КПСС и призвал всех честных коммунистов выйти из партии. Что оставалось делать партийцам? Только выполнить указание.

Понятно, что это была эмоциональная реакция Михаила Сергеевича на произошедшее. Но кроме партии другого механизма власти ведь просто не было. Возможно, Горбачёву нужно было, воспользовавшись ситуацией, вымести из руководящих органов КПСС сторонников путчистов и реформировать страну вместе с партией, а не выпрыгивать из нее. А так компартия рухнула и погребла под своими обломками страну.

Но худшее из всего, что могло случиться с КПСС, – это создание Коммунистической партии РСФСР. И Ленин, и Сталин принципиально стояли на позиции: у РСФСР компартии быть не должно. Компартии, как приводные рычаги управления, могут быть во всех союзных республиках, кроме РСФСР. Потому что Россия – это становой хребет СССР, и создание отдельной российской компартии означало раскол КПСС, а следовательно, раскол власти и страны.

Поэтому, когда Иван Полозков и Геннадий Зюганов создали-таки компартию РСФСР, они тем самым приготовили большой гвоздь в крышку гроба СССР.

И наконец, самая главная из ошибок Горбачёва, которых можно было избежать, – он не решился пойти на выборы президента СССР всенародным голосованием.

Я думаю, что Михаил Сергеевич зря боялся. Его обязательно бы избрали! Ведь 1987–1989-й – самые яркие годы надежд и ожиданий. «Перемен мы ждем, перемен!»

Я бы сам за него тогда голосовал и других бы агитировал!

Но Горбачёв предпочел пойти на выборы Съездом народных депутатов, стал договорным, слабым лидером. Договорилась элита, несколько группировок – его избрали. Точно так же в любой момент они могли договориться и снять его с должности. К этому, собственно, и шло.

В апреле 1991 года на пленуме ЦК КПСС вопрос о снятии Горбачёва был практически решен, на 3 сентября назначили внеочередной съезд КПСС, а 4 сентября должен был состояться внеочередной Съезд народных депутатов СССР. Предполагалось, что на пленуме ЦК Горбачёва снимут с поста генерального секретаря, а на Съезде народных депутатов СССР – с поста президента СССР.

Понятно, что Михаил Сергеевич не стал ждать, когда друзья-соратники отправят его в отставку. Он резко активизировал переговоры с лидерами четырех союзных республик – РСФСР, Белоруссии, Украины и Казахстана. И в обмен на поддержку пообещал им не только обновленный Союз и новый Союзный договор, но и радикальные изменения системы союзного руководства, прежде всего в силовом и экономическом блоке. Все эти обсуждения записывались КГБ, и Крючков⁶⁶ выкладывал расшифровки бесед на стол коллегам по партии.

Работа над проектом Союзного договора была завершена 23 июля 1991 года. Ельцин его парафировал. Окончательный текст был официально обнародован в газете «Правда» 15 августа, а на 20-е было назначено его официальное подписание. Но накануне начался путч.

Путчисты просто хотели сыграть на опережение – не было никакой святой борьбы за спасение страны. Это была циничная борьба за власть. Что бы ни говорили члены ГКЧП о своих намерениях, но они не остановили распад СССР, а ускорили его и сделали необратимым.

Почему ни Горбачёв, ни Ельцин не предотвратили путч 1991 года?

Часто спрашивают, почему Горбачёв не сделал ничего, чтобы путч предотвратить? Есть свидетельства, в том числе в уголовном деле о ГКЧП, что по дипломатическим каналам Михаил Сергеевич получал предупреждения о планах Крючкова, но так ничего и не предпринял. Думаю, что Горбачёв к лету 1991 года уже не был тем сильным лидером, который мог что-то предотвратить. В какой-то момент они у него спросили: «Ты с нами?» – «Я не с вами». – «Тогда отойди, не мешай, мы с тобой потом разберемся». И «коллеги» его отодвинули, но не уничтожили.

Что же касается российского руководства, то, хотя сценарий переворота просматривался уже с апреля 1991 года, до последнего момента никто не верил, что он реализуется. И, уж конечно, никто не предвидел конкретные детали – всю эту историю с танками на улицах Москвы, с «Лебединым озером» по телевизору и трясущимися руками Янаева на знаменитой пресс-конференции…

Я сам себя постоянно спрашиваю: было ли ощущение, что произойдет нечто подобное? Ответ: да, пожалуй, что было. Сейчас, с высоты времени, четко видишь все эти процессы и «звоночки». И в экономике, и в политике, и в конкретном раскладе сил на политической арене. А когда ты погружен в гущу событий, то гонишь тревогу прочь: да ну, не может быть! не самоубийцы же они!

Я уже писал, что на 3–4 сентября 1991 года оппоненты Горбачёва наметили целый спектакль по снятию его со всех постов. И хотя многие считали Михаила Сергеевича не в меру интеллигентным, не сильно решительным и чрезмерно мягким политиком, на самом деле таким он никогда не был. Поэтому, прекрасно понимая, что ему грозит, Горбачёв не стал ждать этого самого третьего сентября, а начал активные контрдействия.

Весь конец весны и начало лета, особенно июнь и июль, он потратил на очень активные встречи с лидерами четырех крупнейших республик – Украины, Белоруссии, России и Казахстана. Михаил Сергеевич встретился с Кравчуком, Шушкевичем, Ельциным и Назарбаевым, чтобы в деталях обсудить новое государственное устройство СССР. Фактически его схема предполагала превращение союзного государства в своеобразную конфедерацию.

Думал в таких терминах о новом государстве Михаил Сергеевич или не думал – не знаю. Но ведь он все-таки в МГУ учился, и должен был понимать, что конфедерация – это всегда неустойчивая, переходная форма. Рано или поздно она либо распадается, либо превращается в более прочное, единое государство – федерацию. Вспомните Швейцарию или США. Но, как бы то ни было, в своей модели Горбачёв предложил сохранить за СССР совсем небольшой объем функций, так сказать только основные полномочия. А то, что особенно интересовало лидеров республик, – собственность и власть – Михаил Сергеевич добровольно передавал на республиканский уровень.

При этом он сразу заявил, что новая конструкция СССР означает и обновление кадров – в новом Союзе не будет его политических оппонентов, включая председателя КГБ СССР Крючкова, министра обороны Язова⁶⁷ и прочих.

Собственно, тем самым летом все договоренности были достигнуты. Ельцин проект Союзного договора честно парафировал, хотя он был не очень, мягко говоря, удачным для РСФСР. Я считал этот документ крайне опасным и в начале июля дал большое интервью «Российской газете», где прямо заявил, что Союзный договор в том виде, как он был написан, попросту уничтожает российскую государственность[43]43
  Союзный договор. Что несет он народам России // Российская газета. № 137 (183). 2 июля 1991. С. 1–2.


[Закрыть]. Я пытался объяснить всю неправильность того, чтобы части России – наши автономии – входили в состав обновленного Союза на тех же основаниях, что и целое – сама Россия. Показывал всю вредность положений проекта, который фактически прекращал действие российских законов, потому что, по сути, в нем закреплялось верховенство законов любой республики в составе РСФСР над законами России.

Но Борис Николаевич исходил из того, что бумага бумагой, а если вопрос начальники между собой решили, то надо по этой схеме и действовать.

Что же произошло дальше? А то, что товарищ Крючков и его команда просто не стали ждать, когда их освободят от занимаемых должностей.

Временем «Ч» для них стала дата подписания Договора о Союзе Суверенных Государств. Именно потому, что на 20 августа было назначено подписание, все и ускорилось.

14 августа председатель КГБ СССР потребовал от комитетчиков и военных предоставить ему перечень первоочередных мер экономического, социально-политического и правового характера на случай чрезвычайного положения. На следующий день план мероприятий по введению ЧП был готов[44]44
  От Министерства обороны СССР в разработке участвовали заместитель министра В.А. Ачалов и командующий Воздушно-десантными войсками П.С. Грачев.


[Закрыть]. Тогда же Крючков приказал организовать прослушку телефонных разговоров руководителей СССР и РСФСР. Два следующих дня – 16 и 17 августа – путчисты потратили на обсуждение конкретных шагов – как вводить ЧП и нейтрализовать Горбачёва.

Ельцин в это время был в Казахстане у Назарбаева, где еще раз обсуждал все детали по новому Союзу. Вернулся он оттуда 18 августа. Это было воскресенье.

Совсем поздно вечером я встречал президента в аэропорту. И точно помню, что какого-либо ощущения, что вот на следующее утро начнется путч, у меня точно не было. Хотя, как я сейчас задним умом понимаю, надо было быть менее доверчивыми. Если мы знали и понимали, что после подписания Союзного договора бесследно исчезает власть, которой обладали Крючков, руководство армии, аппарат ЦК КПСС, то можно было предположить, что вряд ли все они будут бездействовать.

Конечно, модель ГКЧП создавалась второпях, была совсем сырая. Но она выстрелила под утро 19 августа, потому что главной задачей путчистов было предотвратить подписание Союзного договора 20 августа. Иначе они потеряли бы всё.

Дальше события развивались по классическому сценарию. Есть такая закономерность, выведенная опытным путем: если кто-то учиняет переворот, но не решает вопрос власти в три дня, тот проигрывает. При этом не совсем ясно, почему не два дня и не четыре, а именно первые семьдесят два часа считаются критическими для решения вопроса о власти. Что в России еще раз с хрестоматийной точностью и подтвердили путчисты в 1991 году.

Что лично я делал в утро переворота?

На следующее утро после прилета Ельцина мы с его помощником Виктором Васильевичем Илюшиным договорились очень рано, чуть ли не в половине седьмого, вместе выехать на работу, чтобы не гонять две машины. Жили мы тогда все довольно плотно, кучкой, и, нужно сказать, очень удачно, в поселке Архангельское. У меня соседями по даче: с одной стороны – Ельцин, с другой – Хасбулатов, совсем рядом – министр печати и массовой информации Полторанин, потом – Егор Гайдар, а дальше – знаменитые шестая и пятнадцатая дачи, где были написаны самые важные документы российских реформ. И вот, собственно, мы с Илюшиным помчались с утречка на работу.

Уже на Московской кольцевой дороге неожиданно откуда-то выползла направляющаяся в сторону Москвы колонна танков. Мелькнула, прогремела рядом, после чего мы ее обогнали, и она осталась позади. Мы немножко так… озадачились, но почему-то даже мысли не возникло, что это не какие-нибудь летние учения, а попытка государственного переворота.

Потом, когда на Кутузовском проспекте вторую колонну танков обогнали, мы слегка задумались, хотя нас никто не останавливал. А вот когда приехали в Белый дом, совершенно пустой, да еще в кабинете вместо программы новостей услышали знакомые с детства звуки «Лебединого озера», а потом сообщение о создании комитета ГКЧП, то уже всё поняли. Схватили мы с Виктором Васильевичем что было под рукой: по-моему, пишущую машинку, факс, еще что-то, и на этой же машине сначала в центр Москвы вместе с танками приехали, а оттуда – навстречу танковым колоннам – вернулись в Архангельское сразу на дачу Ельцина. Кстати, сколько я сказок на эту тему потом прочел – и от Хасбулатова, и от Собчака, и от прочих. Все почему-то пишут, что Ельцин сначала страшно испугался и растерялся. Но это далеко от правды. Всё происходило иначе.

Заявляю со всей ответственностью, что Борис Николаевич не был напуган, хотя, может, в душе, как любой нормальный человек, и занервничал. Но виду не показал, собрался с мыслями и сразу пытался понять, что происходит, и получить по максимуму всю имеющуюся информацию. Очень быстро выяснилось, что Архангельское по периметру окружено спецназом КГБ – отрядом «Альфа». По территории этого комплекса маленькая речушка Десна протекала, забор стоял, и возле него в кустах ребята такие крепкие в форме и с оружием уже сидели и ждали команды.

Поэтому мы не стали терять время на то, чтобы пообсуждать, сидя в Архангельском, что к чему, а приняли достаточно на тот момент спонтанное решение – всем немедленно выдвинуться в Белый дом. Теперь, с высоты прошедших лет, я понимаю, что это было правильное решение, потому что команды задержать на даче к тому времени бойцам «Альфы» не поступило, и нашу колонну машин без всяких проблем выпустили из поселка. И это, я теперь уверен, была первая ошибка ГКЧП.

Когда я уже во второй раз за это утро уезжал в Москву, на дорогу к даче, где мы жили, выскочили оба моих мальчишки. Старшему сыну Сергею тогда пять лет было, а младшему Мише всего два годика. И с какими-то перепуганными такими глазенками они меня провожали, и такого никогда в моей жизни не было, поэтому это запомнилось. Как рассказывала потом жена, они ничего не понимали еще, но весь день сидели, как мышата, прижавшись к ней.

Они этого не помнят, а у меня навсегда отпечаталось: яркое солнечное утро, синее небо и два мелких мальчишки на пороге: увижу, не увижу… Признаюсь, было страшно. Чем это всё закончится, никто же тогда не знал.