Текст книги "Противостояние"

Глава 35

– Я хочу выбраться из города. – Рита не обернулась. Она стояла на небольшом балконе своей квартиры, и ранний утренний ветерок теребил ее прозрачную ночную рубашку. Длинный шлейф утаскивало в комнату через открытую сдвижную дверь.

– Хорошо. – Ларри сидел за столом и ел сандвич с яичницей.

Она повернулась к нему, ее лицо заметно осунулось. Если в парке в день их встречи она выглядела на элегантные сорок, то теперь казалась женщиной, балансирующей на лезвии хронологического ножа, отделяющего первую половину седьмого десятка от второй. В руке Рита держала сигарету, кончик которой трясся, когда она подносила ее ко рту, набирала дым в рот и выпускала, не затягиваясь.

– Я серьезно.

– Я знаю. – Он вытер рот салфеткой. – И могу тебя понять. Нам действительно надо уходить.

Ее лицевые мышцы облегченно расслабились, и с почти (но все же не совсем) подсознательным отвращением Ларри подумал, что так она выглядит даже старше.

– Когда?

– Почему не сегодня?

– Какой ты милый. Хочешь еще кофе?

– Я могу налить и сам.

– Глупости. Сиди, где сидишь. Я всегда наливала мужу вторую чашку кофе, он настаивал на этом. Впрочем, за завтраком я видела только его волосы. Остальное скрывал «Уолл-стрит джорнал» или какая-нибудь чертовски серьезная книга. Не просто что-нибудь важное или глубокое, но обязательно со значением. Белль, Камю, Мильтон, прости Господи. С тобой куда лучше. – Она обернулась, уже направляясь на кухню, с игривым выражением лица. – Это же просто стыд, прятать за газетой такую мордашку, как у тебя.

Он вяло улыбнулся. Этим утром, как, впрочем, и весь вчерашний день, ее шутки выходили натужными. Он помнил их встречу в парке, когда ее речь показалась ему небрежной россыпью бриллиантов на зеленом сукне бильярдного стола. Однако со второй половины вчерашнего дня бриллианты больше напоминали цирконы, по блеску ничуть не уступающие настоящим драгоценностям, но фальшивые.

– Держи. – Ее руки по-прежнему дрожали, и когда она ставила чашку на стол, кофе выплеснулся ему на тыльную сторону ладони. Он отдернул руку, зашипев от боли, как кошка. – Ой, извини… – На ее лице отразился не просто испуг – почти что ужас.

– Все в порядке…

– Нет, я просто… мокрая тряпка… сиди на месте… неуклюжая… глупая…

Она расплакалась, разразившись такими оглушительными рыданиями, словно стала свидетельницей жуткой смерти лучшего друга, а не легонько обожгла его руку.

Он встал и обнял Риту, не очень-то обрадовавшись ее судорожным ответным объятиям. Она же вцепилась в него чуть ли не мертвой хваткой. «“Космические тиски” – новый альбом Ларри Андервуда, – с тоской подумал он. – Ох, черт, вовсе ты не хороший парень. Опять двадцать пять».

– Прости меня. Не знаю, что это со мной стряслось. Никогда такого не было. Прости меня…

– Все в порядке, это ерунда. – Он продолжал автоматически утешать ее, гладя по тронутым сединой волосам, которые могли выглядеть гораздо лучше (да и вся она, собственно говоря, могла выглядеть гораздо лучше), проведи Рита некоторое время в ванной.

Разумеется, он понимал, что с ней такое. У этой перемены были причины, как объективные, так и субъективные. Все это повлияло и на него, но не столь резко и глубоко. В ней же за последние двадцать часов словно разбился некий внутренний кристалл.

К объективным причинам, очевидно, относился запах. Его приносил прохладный утренний ветерок через открытую дверь между гостиной и балконом. Ветерку этому вскоре предстояло смениться неподвижной, влажной жарой, если, конечно, этот день не будет отличаться от предыдущих трех или четырех. При желании пустить пыль в глаза пришлось бы поломать голову, чтобы подобрать точное название этому запаху. Что-то вроде гнилых апельсинов, или тухлой рыбы, или запаха, который иногда бывает в подземке, когда в поезде открыты окна, – но ни одно из этих определений в полной мере не соответствовало действительности. Пахло гниющими телами, тысячами гниющих тел, разлагающихся на жаре за закрытыми дверями, – да только кому понравится такая правда?

На Манхэттен еще подавалась электроэнергия, но Ларри полагал, что долго так продолжаться не будет. Почти во всех других районах свет уже погас. Прошлой ночью, когда Рита уснула, он стоял на балконе и с такой высоты мог видеть, что темна большая часть Бруклина и весь Куинз. Черный карман тянулся от Сто десятой улицы до самого конца острова Манхэттен. Посмотрев в другую сторону, он увидел яркие огни Юнион-Сити и, возможно, Байонны, но в остальном штат Нью-Джерси погрузился в черноту.

Чернота означала не только отсутствие света. Среди прочего она означала и отключение кондиционеров, этого современного удобства, благодаря которому можно спокойно существовать в городе после середины июня. Она означала, что люди, спокойно умершие в своих квартирах, теперь тухли в раскаленных печах, и когда он об этом думал, перед его мысленным взором возникал посетитель туалетной кабинки у Первого проезда. Ему уже снилось, что этот черный сладкий леденец оживает и манит к себе.

Что касается субъективных причин, Ларри полагал, что Рите, по-видимому, не давала покоя находка, которую они сделали вчера во второй половине дня, гуляя по парку. Когда они выходили из дома, она смеялась, болтала и веселилась, но уже на обратном пути начала стареть.

Выкликатель монстров распластался на тропинке парка в огромной луже собственной крови. Рядом с его окоченевшей и вытянутой левой рукой лежали очки, обе линзы были разбиты вдребезги. Какой-то монстр, очевидно, все же появился. Его столько раз ударили ножом, что Ларри, которого замутило, он напомнил человеческую подушечку для иголок.

Рита кричала и кричала, а когда истерика наконец поутихла, настояла на том, чтобы похоронить его. Так они и сделали. И на обратном пути в квартиру она начала превращаться в женщину, которую он увидел этим утром.

– Все в порядке, – прервал он ее. – Совсем небольшой ожог. Кожа чуть покраснела.

– Я принесу ангуэнтин. В аптечке есть тюбик.

Она шагнула к двери, но он крепко взял ее за плечи и усадил на стул. Она посмотрела на него запавшими глазами, под которыми темнели мешки.

– Что тебе надо, так это поесть. Яичница, гренок, кофе. Потом мы раздобудем какие-нибудь карты и посмотрим, как нам лучше всего выбраться с Манхэттена. Нам придется идти пешком, знаешь ли.

– Да… наверное.

Он прошел в маленькую, примыкающую к гостиной кухоньку, чтобы больше не видеть молчаливой мольбы в ее глазах, достал из холодильника два последних яйца. Разбил над миской, бросил скорлупу в мусорное ведро и стал сбивать.

– Куда ты хочешь уйти?

– Что? Я не…

– В каком направлении? – уточнил он с легким нетерпением в голосе. Он добавил к яйцам молоко и поставил на плиту сковороду. – На север? Там Новая Англия. На юг? По-моему, смысла нет. Мы можем пойти…

Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него, руки мнут друг друга на коленях, глаза блестят от слез. Она пыталась справиться с нервами, но безуспешно.

– В чем дело? – спросил он, подходя к ней. – Что такое?

– Боюсь, я не смогу поесть, – всхлипнула она. – Я знаю, что ты хочешь, чтобы я… Конечно, я попытаюсь… Но запах…

Ларри пересек гостиную, сдвинул половинки стеклянной двери по стальным направляющим, закрыл на защелку.

– Вот так! – небрежно воскликнул он, надеясь, что его раздражение останется незамеченным. – Лучше?

– Да! – с жаром откликнулась Рита. – Гораздо лучше. Теперь я смогу поесть.

Он подошел к плите и помешал яичницу, которая уже начинала пузыриться. На полке нашел терку, несколько раз провел по ней куском американского сыра, посыпал им яичницу. Он слышал, как Рита двигается у него за спиной, и мгновением позже квартиру заполнила музыка Дебюсси, слишком легкая и слащавая на вкус Ларри. Такую классическую музыку он не жаловал. Если уж есть желание послушать классическое дерьмо, так надо брать что-то серьезное, Бетховена, или Вагнера, или кого-то такого. Чего, нах, заниматься ерундой?

Раньше она как бы невзначай спросила, чем он зарабатывал себе на жизнь… и Ларри не без негодования подумал, что небрежность, с которой задавался вопрос, обуславливалась тем, что Рита никогда не сталкивалась с такой проблемой, как заработать на жизнь. «Был рок-н-ролльным певцом, – ответил он, удивляясь, насколько безболезненно дался переход к прошедшему времени. – Пел в одной группе, потом в другой. Иногда записывался в студии». Она кивнула, и они закрыли тему. У него не возникло желания рассказать ей о песне «Поймешь ли ты своего парня, детка?» – потому что песня осталась в прошлом. Между той жизнью и этой разверзлась такая огромная пропасть, что он еще не мог оценить ее масштабов. В той жизни он убегал от торговца кокаином; в этой – похоронил человека в Центральном парке и воспринимал это (более или менее) как само собой разумеющееся.

Он положил яичницу на тарелку, добавил чашку растворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей нравилось (сам Ларри придерживался мнения дальнобойщиков: «Если тебе нужна чашка сливок с сахаром, зачем просить кофе?»), и принес к столу. Она сидела на пуфике, обхватив пальцами локти, лицом к стереопроигрывателю. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.

– Кушать подано, – позвал он.

Она подошла к столу с вымученной улыбкой, посмотрела на яичницу, как бегун – на штангу, и принялась за еду.

– Вкусно, – кивнула она. – Ты был прав. Спасибо.

– На здоровье, – ответил он. – А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать девятой и повернем на запад. Переберемся в Нью-Джерси по тоннелю Линкольна. Потом двинемся по Четыреста девяносто пятому шоссе на северо-запад до Пассейика и… яйца нормальные? Часом, не тухлые?

Она улыбнулась:

– Отличные. – Подцепила на вилку еще один кусок и отправила в рот, запив глотком кофе. – Как раз то, чего мне не хватало. Продолжай, я слушаю.

– От Пассейика мы будем идти на запад, пока дороги в достаточной степени не расчистятся. Потом сможем ехать. Думаю, повернем на северо-восток и направимся в Новую Англию. Сделаем такой крюк, понимаешь? Вроде бы путь более длинный, но, по-моему, это избавит нас от многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. В Киттери, Йорке, Уэллсе, Оганквите, а может быть, в Скарборо или Бутбей-Харбор. Как тебе такой план?

Он говорил, глядя в окно. А когда обернулся и увидел ее, на мгновение страшно перепугался. Подумал, что Рита сошла с ума. Она по-прежнему улыбалась, но ее лицо застыло в маске боли и страха. На нем выступили крупные капли пота.

– Рита? Господи, Рита, что…

– …извини… – Она вскочила, перевернув стул, и побежала к двери. По дороге споткнулась о пуфик, на котором сидела, слушая Дебюсси, тот повалился на бок и покатился, словно большая шашка. Рита сама чуть не упала.

– Рита!

Но она уже метнулась в ванную, и Ларри слышал громкие, скрежещущие звуки, свидетельствующие о расставании с завтраком. Он раздраженно хлопнул рукой по столу, потом поднялся и пошел за ней. Боже, как он ненавидел, когда людей рвало. Всегда возникало ощущение, будто рвет тебя самого. И от запаха американского сыра в ванной его действительно чуть не вывернуло наизнанку. Рита сидела на ярко-синих кафельных плитках пола, подложив под себя ноги, ее голова зависла над унитазом.

Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой посмотрела на него. Лицо ее было белее мела.

– Извини меня, Ларри. Я просто не могла есть. Действительно. Пожалуйста, извини.

– Господи, но если ты знала, что все этим закончится, то зачем же пыталась?

– Потому что ты хотел, чтобы я поела. А мне не хотелось, чтобы ты на меня сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.

Ему вспомнилась прошлая ночь. Рита занималась с ним любовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте и почувствовал легкое отвращение. Словно попал на тренажер. Он кончил быстро, чуть ли не в порядке самозащиты, но она оставила его в покое лишь значительно позже, тяжело дыша, неудовлетворенная. Потом, когда Ларри уже засыпал, она придвинулась к нему, и снова он ощутил запах ее сухих духов – гораздо более дорогих в сравнении с теми, которыми пользовалась его мать, когда они вместе ходили в кино. Рита прошептала ему на ухо слова, которые разом разбудили его и не давали уснуть еще два часа: Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишь меня одну?

До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша, что он даже поразился. Она привела его сюда после ленча в день их встречи, и все произошло совершенно естественно. Он помнил мгновенный приступ отвращения, который испытал, когда увидел, как обвисли ее груди и как выпирают голубоватые вены (ему сразу вспомнились варикозные вены матери), но совсем забыл об этом, когда ее ноги поднялись, а бедра сжали его с удивительной силой.

Медленно, рассмеялась она. Так будут последние первыми, и первые последними[81]81
  Евангелие от Матфея, 20:16.


[Закрыть].

Он уже находился на грани оргазма, когда она оттолкнула его и взяла пачку сигарет.

Какого черта? – удивленно спросил он, а его Джон Томас негодующе раскачивался в воздухе.

Она улыбнулась.

У тебя ведь одна рука не занята, так? У меня тоже.

Они пустили в ход свободные руки, пока курили, и она весело болтала о всякой всячине – хотя ее щеки становились пунцовыми, и дыхание учащалось, и слова начинали путаться.

Пора. Рита взяла его сигарету и загасила вместе со своей. Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты закончить начатое. А если не сможешь, я скорее всего тебя порву.

Ларри закончил, к их обоюдному удовлетворению, и они уснули. Он проснулся после четырех и, наблюдая, как она спит, подумал, что за опыт, в конце концов, надо бы замолвить словечко. Он много трахался за последние десять лет, но то, что произошло с ним сегодня, под это определение не подпадало. Другой уровень, более высокий, пусть и с декадентским привкусом.

Само собой, у нее были любовники.

Эта мысль так взволновала Ларри, что он разбудил Риту.

Так все и продолжалось, пока они не нашли выкликателя монстров в парке и не наступил вчерашний вечер. Конечно, некоторые вещи случались и раньше, и это его тревожило, однако он принимал все как должное. Да, отклонения от нормы, но незначительные, с которыми можно сжиться и идти дальше.

Двумя ночами ранее он проснулся в начале третьего и услышал, как она наливает в ванной стакан воды. Он подумал, что, наверное, она принимает очередную снотворную таблетку. Эти желатиновые красно-белые капсулы на западном побережье называли «желтенькими». Сильные «расслаблялки». Ларри решил, что Рита скорее всего начала принимать эти таблетки задолго до эпидемии “супергриппа”.

И ее манера ходить за ним по пятам по всей квартире. Она стояла в дверях ванной и что-то говорила ему, даже когда он принимал душ или отливал. Он считал, что в ванной посторонним делать нечего, но подумал, что некоторые могли придерживаться иной точки зрения. Все зависело от воспитания. И решил поговорить с ней… со временем.

Но теперь…

Ему придется нести ее на своем горбу? Господи, он надеялся, что нет. А ведь ему казалось, что она сильная, и поначалу так оно и было. По этой причине, среди прочих, она понравилась ему при их встрече в парке… и это была главная причина. Первое впечатление зачастую бывает обманчивым, с горечью подумал Ларри. Разве он сможет заботиться о ней, если и с собой не в состоянии управиться? Он наглядно продемонстрировал это после выхода пластинки. И Уэйн Стьюки все доходчиво ему объяснил.

– Нет, – ответил он ей. – Я не сержусь. Просто… понимаешь, я же не твой начальник. Не хочешь есть, так и скажи.

– Я и сказала… боюсь, поесть я не смогу…

– Хрена лысого ты сказала! – бросил он резко и сердито.

Она опустила голову и уставилась на свои руки, и он понял, что она старается не разрыдаться, знает, что ему это не понравится. На мгновение это разозлило его больше, и он чуть не заорал в полный голос: Я тебе не папенька и не богатенький муженек! Я не собираюсь о тебе заботиться! Господи, да ты на тридцать лет меня старше! Потом почувствовал знакомую волну презрения к себе, задался вопросом: да что, черт побери, с ним такое?

– Прости меня, – сказал он уже тише. – Я бесчувственный ублюдок.

– Нет, нет. – Она шмыгнула носом. – Просто… все это очень уж навалилось на меня. Это… вчера, этот человек в парке… я подумала: ведь никто уже не поймает тех людей, которые так с ним обошлись, и не посадит в тюрьму. А они будут снова и снова это делать. Как звери в джунглях. И все вдруг стало очень реальным. Ты понимаешь, Ларри? Понимаешь, о чем я? – Она вскинула на него влажные от слез глаза.

– Да, – ответил он, все еще чувствуя раздражение, смешанное с совсем маленькой каплей презрения к ней. Ситуация что ни на есть реальная, и это чистая правда. Они во всем участвовали и видели все своими глазами. Его мать умерла, и он при этом присутствовал, а теперь Рита пытается сказать, что у нее более чувствительная натура? Он потерял мать, она – человека, который возил ее на «мерседесе», но почему-то ее утрата более значима? А это уже вздор. Просто вздор.

– Попытайся не сердиться на меня, – попросила она. – Я исправлюсь.

Надеюсь на это. Очень надеюсь.

– Ты молодец. – Он помог ей подняться на ноги. – По шли, прямо сейчас. Что скажешь? Нам надо многое сделать. Ты готова?

– Да, – ответила она, но выражение ее лица было таким же, как в тот момент, когда он предложил ей яичницу.

– Когда мы выберемся из города, тебе станет лучше.

Она беззащитно посмотрела на него:

– Думаешь?

– Уверен, – искренне сказал Ларри. – Уверен, что станет.

Из дома они вышли налегке.

Магазин «Спортивные товары на Манхэттене» был заперт, но Ларри пробил дыру в витрине найденным длинным куском железной трубы. Пустынную улицу огласило бесполезное завывание охранной сигнализации. Он выбрал большой рюкзак для себя и поменьше – для Риты. Она отобрала по две смены одежды на каждого – больше он не позволил, – и он упаковал их в дорожную сумку «Пан-Ам», которую она нашла в своем стенном шкафу. Вместе с зубными щетками. Забота о чистоте зубов Ларри представлялась нелепой. Рита для прогулки оделась по-модному, в белые прямые шелковые брюки и тунику. Ларри обошелся линялыми синими джинсами и белой рубашкой с закатанными рукавами.

В рюкзаки они положили только упаковки сублимированных продуктов.

«Нет смысла особенно нагружаться и тащить на себе что-то еще, включая одежду, – объяснил Ларри. – Все можно найти и на другом берегу реки». Она покорно согласилась, и ее равнодушие вновь разозлило его.

После недолгих внутренних дебатов он также взял с собой «винчестер» тридцатого калибра и двести патронов. Оружие было очень красивым и стоило четыреста пятьдесят долларов, согласно ценнику, который Ларри сорвал с предохранительной скобы и небрежно бросил на пол.

– Ты уверен, что нам это нужно? – спросила Рита опасливо. Револьвер по-прежнему лежал у нее в сумочке.

– Думаю, не помешает, – ответил он и этим ограничился, хотя и вспомнил об ужасной смерти выкликателя монстров.

– Ох! – вырвалось у Риты, и по ее глазам он угадал, что она вспомнила о том же.

– Рюкзак не слишком тяжелый?

– Нет, нет. Правда.

– Да, но в пути у них есть обыкновение становиться тяжелее. Когда устанешь, скажи мне, и я какое-то время его понесу.

– Я справлюсь, – улыбнулась она.

Когда они вновь вышли на улицу, Рита огляделась по сторонам.

– Мы покидаем Нью-Йорк.

– Да.

Она повернулась к нему.

– Я рада. Я чувствую себя… маленькой девочкой. Будто мой отец сейчас скажет: «Сегодня мы отправимся в путешествие». Помнишь, как это было?

Ларри чуть улыбнулся, вспоминая вечера, когда его мать говорила: «Тот вестерн, что ты хотел посмотреть, идет сейчас в «Кресте», Ларри. С Клинтом Иствудом. Что скажешь?»

– Конечно, помню, – ответил он.

Она приподнялась на цыпочки, поправила рюкзак на плечах.

– Путешествие начинается, – произнесла она громко, а потом добавила так тихо, что Ларри и не знал, правильно ли расслышал: – Дорога вдаль и вдаль ведет…

– Что?

– Строка из Толкиена. «Властелин колец». Я всегда думала, что это – ключ к приключениям.

– Чем меньше приключений, тем лучше, – ответил Ларри, но почти неохотно понял, что она имела в виду.

Рита все смотрела на улицу. У перекрестка высокие каменные плиты и участки сверкающего на солнце многослойного термостойкого стекла образовывали узкий каньон, забитый автомобилями. Пробка тянулась на мили в обе стороны. Словно все ньюйоркцы одномоментно решили припарковать свои машины прямо на улицах.

– Я побывала на Бермудах и в Англии, – вновь заговорила Рита, – на Ямайке и в Монреале, в Сайгоне и в Москве. Но я никогда не ходила в пешие походы с тех пор, как маленькой девочкой отец водил меня и мою сестру Бесс в зоопарк. Пошли, Ларри.

Этот поход Ларри Андервуд запомнил на всю жизнь. Подумал, что Рита не ошиблась, процитировав Толкиена, Толкиена с его мистическими землями, увиденными сквозь призму времени и полубезумных полувосторженных фантазий, населенными эльфами, и энтами, и троллями, и орками. Среди жителей Нью-Йорка такие не значились, но столь многое изменилось, столь многое пошло наперекосяк, что для осмысления случившегося как нельзя лучше подходила терминология жанра фэнтези. На перекрестке Пятой авеню и Восточной пятьдесят четвертой улицы на фонарном столбе висел человек. На шее у него красовалась табличка с одним словом: «МАРОДЕР». На крышке шестигранного мусорного контейнера, обклеенного свежими афишами бродвейского шоу, нежилась на утреннем солнышке кошка, а ее недавно родившиеся котята сосали молоко. Широко ухмыляющийся молодой человек с саквояжем в руке подошел к ним и сказал Ларри, что даст ему миллион долларов за право попользоваться его женщиной в течение пятнадцати минут. Миллион, по всей видимости, лежал в саквояже. Ларри снял с плеча карабин и предложил парню отнести миллион куда-нибудь еще.

– Само собой, чел. Не держи на меня зла, лады? Попытка – не пытка, верно? Хорошего вам дня. Пока.

Вскоре после встречи с этим человеком (Рита с несколько истерическим смехом упорно называла его Джоном Берсфордом Типтоном[82]82
  В еженедельной программе «Миллионер», выходившей на канале Си-би-эс в 1955–1960 гг., миллионер Джон Берсфорд Типтон вручал миллион долларов своему секретарю для передачи заранее выбранному человеку, который ничего об этом не знал. В каждой серии показывалось, как, к лучшему или к худшему, менялась жизнь человека, получившего этот подарок.


[Закрыть] – Ларри это имя ничего не говорило) они дошли до угла Пятой авеню и Восточной тридцать девятой улицы. До полудня оставалось совсем ничего, и Ларри предложил перекусить. На углу располагался гастроном, но когда он открыл дверь, вырвавшийся изнутри запах тухлого мяса заставил Риту отпрянуть.

– Пожалуй, чтобы сохранить тот скромный аппетит, который у меня еще остался, мне туда лучше не заходить. – В голосе Риты слышались извиняющиеся нотки.

Ларри полагал, что в гастрономе найдутся какие-нибудь готовые продукты – салями, пеперони, что-нибудь в этом роде, – но после встречи в четырех кварталах отсюда с «Джоном Берсфордом Типтоном» не хотел оставлять ее одну на улице даже на короткое время, которое требовалось для обследования магазина. В итоге, повернув на Тридцать девятую улицу и пройдя на запад еще полквартала, они нашли скамейку и достали сублимированные фрукты и ломтики бекона. Закончили трапезу крекерами с сыром, передавая друг другу термос с кофе со льдом.

– На этот раз мне действительно хотелось есть, – с гордостью заявила Рита.

Ларри улыбнулся ей, чувствуя себя лучше. Просто двигаться, предпринимать любые конкретные действия было здорово. Раньше он говорил Рите, что она придет в норму, когда они выберутся из Нью-Йорка. Тогда это были просто слова. Теперь, ощущая, как поднимается настроение, он полагал, что не ошибся. Нынешний Нью-Йорк слишком напоминал кладбище, мертвецы которого еще не успокоились. И покинуть его следовало как можно быстрее. Возможно, Рита снова станет прежней, как в тот первый день в парке. Они доберутся до Мэна по второстепенным дорогам и поселятся в одном из дорогих летних коттеджей. Поживут на севере, а в сентябре или октябре подадутся на юг. Бутбей-Харбор летом, Ки-Бискейн зимой. Звучит неплохо. Занятый своими мыслями, Ларри не заметил гримасу боли, появившуюся на ее лице в тот момент, когда он встал и повесил на плечо «винчестер».

Теперь они шли на запад, преследуемые своими тенями. Миновали авеню Америк, Седьмую, Восьмую, Девятую, Десятую. Улицы превратились в бесшумные, замерзшие реки автомобилей всех расцветок, среди которых доминировал желтый – цвет такси. Многие машины стали катафалками, разлагающиеся водители сидели за рулем, пассажиры лежали на сиденьях, словно заснули, утомленные ожиданием в пробке. Ларри подумал, что на выходе из города им стоит разжиться парой мотоциклов. Так они смогут передвигаться быстрее и объедут скопления брошенных машин, которыми, должно быть, забиты все дороги.

«Это при условии, что она сможет ехать на мотоцикле, – сказал себе Ларри. – А если исходить из того, как все складывается, скорее всего не сможет». Жизнь с Ритой превращалась в проблему, во всяком случае, в некоторых аспектах. Но если уж прижмет, решил он, она поедет на заднем сиденье.

На пересечении Тридцать девятой улицы и Седьмой авеню они увидели молодого человека, одетого в одни обрезанные джинсовые шорты, который лежал на крыше такси.

– Он мертвый? – спросила Рита, и, услышав ее голос, молодой человек сел, огляделся, увидел их и помахал рукой. Они ответили тем же. Молодой человек вновь улегся на крышу.

В начале третьего, когда они пересекали Одиннадцатую авеню, Ларри услышал сдавленный вскрик боли, раздавшийся у него за спиной, и понял, что Риты рядом нет.

Она опустилась на одно колено, держась за ногу. Охваченный чувством, очень похожим на ужас, Ларри впервые заметил, что на Рите – дорогие сандалии с открытым мыском, стоимостью не меньше восьмидесяти долларов, годящиеся разве что для прогулки – если хочется поглазеть на витрины – по четырем кварталам Пятой авеню, но никак не для похода, в который отправились они.

Ремешки разодрали кожу. По лодыжкам стекала кровь.

– Ларри, я…

Он резко поднял ее на ноги.

– О чем ты думала? – прокричал он ей в лицо. На мгновение, когда она отпрянула, испытал смесь стыда и удовлетворения. – Думала, что сможешь вернуться домой на такси, если ноги устанут?

– Я не думала…

– О Господи! – Он пробежался руками по волосам. – Вижу, что не думала. У тебя течет кровь, Рита. И когда у тебя заболели ноги?

Она ответила так тихо и сипло, что Ларри с трудом расслышал ее даже в этой неестественной тишине.

– С… ну, наверное, когда мы прошли угол Пятой и Сорок девятой.

– У тебя двадцать гребаных кварталов болели ноги, и ты ничего не говорила?

– Я думала… боль могла… уйти… перестать болеть… я не хотела… мы с толком использовали время… уходя из города… я просто подумала…

– Ты вообще не думала! – зло оборвал ее Ларри. – Как мы теперь пойдем? Твои гребаные ноги выглядят так, будто их прибивали к гребаному кресту.

– Не ругайся на меня, Ларри. – Рита заплакала. – Пожалуйста, не надо… мне так плохо, когда ты… пожалуйста, не ругайся на меня.

Но его уже переполняла ярость, и впоследствии он так и не смог себе объяснить, почему именно вид ее окровавленных ног сорвал все внутренние тормоза. В тот момент это не имело никакого значения.

– Твою мать! Твою мать! Твою мать! – Слова эхом отлетали от высоких многоквартирных домов, мутные и бессмысленные.

Она закрыла лицо руками и, плача, наклонилась вперед. Его это разъярило еще сильнее, отчасти потому, что она действительно не хотела этого видеть: она бы с радостью с самого начала закрыла лицо руками и позволила ему вести ее. Почему нет, всегда находился человек, который заботился о Нашей Героине, Маленькой Рите. Кто-то садился за руль автомобиля, ходил на рынок, мыл унитаз, заполнял налоговую декларацию. Так что давайте включим тошнотворного Дебюсси, закроем глаза ухоженными ручками и оставим все на Ларри. «Позаботься обо мне, Ларри. Увидев, что стало с выкликателем монстров, я решила, что больше ничего не хочу видеть. Все это просто омерзительно для человека с таким воспитанием и происхождением, как я…»

Он оторвал ее руки от лица. Она вся сжалась и попыталась вновь закрыть ими глаза.

– Посмотри на меня.

Она покачала головой.

– Черт побери, посмотри на меня, Рита!

Она посмотрела, осторожно, подавшись назад, словно боясь, что он может не только хлестать ее языком, но и наброситься с кулаками. И какая-то его часть хотела наброситься, полагая, что ей это только пойдет на пользу.

– Я хочу объяснить тебе некоторые жизненные обстоятельства, которых ты, похоже, не понимаешь. Первое, мы должны пройти еще двадцать или тридцать миль. Второе, если через эти ранки в организм попадет инфекция, все может закончиться заражением крови и смертью. Третье, тебе пора вытащить палец из жопы и начать помогать мне.

Он держал Риту повыше локтей и заметил, что его большие пальцы глубоко впились в ее плоть. Его злость начала спадать, когда он убрал руки и увидел красные отметины, оставшиеся на ее коже. Отступил на шаг, вновь почувствовав неуверенность, отчетливо понимая, что перегнул палку. Ларри Андервуд в своем репертуаре. Если он такой умный, то почему не проверил ее обувь перед тем, как они тронулись в путь?

Потому что это ее проблема, пронеслась мысль, заставив ее насторожиться.

Нет, ложь. Это была его проблема. Потому что Рита не знала, что их ждет. Если уж он собрался взять ее с собой (а ведь он начал думать, что без нее жизнь стала бы существенно проще, только сегодня), то и ответственность за нее целиком и полностью лежала на нем.

Будь я проклят, если возьму на себя такую ответственность, пробурчал угрюмый голос.

Его мать: Ты можешь только брать.

Специалистка по гигиене рта из Фордэма, кричащая ему вслед: Я думала, ты хороший парень! Никакой ты не хороший!

В тебе чего-то не хватает. Ты можешь только брать.

Это ложь! Это чертова ЛОЖЬ!

– Рита. Извини.

Она села на мостовую, в тунике без рукавов и белых брюках, ее волосы выглядели седыми и старыми. Наклонила голову и обхватила руками кровоточащие ноги. Не глядя на него.

– Извини, – повторил он. – Я… послушай, я не имел права такого говорить. – На самом деле имел, но сейчас речь шла не об этом. Извиняются для того, чтобы наладить отношения. Так уж заведено в этом мире.

– Иди, Ларри. Я не хочу тебя задерживать.

– Я же сказал – извини! – В его голосе послышалось раздражение. – Мы найдем тебе другую обувь и белые носки. Мы…

– Мы ничего не будем делать. Иди.

– Рита, извини…

– Если ты повторишь это еще раз, я закричу. Ты – говно, и твои извинения не принимаются. А теперь иди.

– Я сказал, я…

Она откинула голову и пронзительно заорала. Ларри отступил на шаг, огляделся посмотреть, не слышит ли кто ее, не спешит ли к ним полицейский, чтобы проверить, чем этот молодой парень обидел пожилую даму, которая сидела на тротуаре, сняв обувь. «Пережитки прошлого, – рассеянно подумал он. – Смех, да и только».