Текст книги "Противостояние"

Он словно выехал на своем электрокаре из черной, горящей подземной пасти самого ада.

Флэгг, застыв, наблюдал за его приближением. Щеки утратили яркий румянец. Лицо внезапно превратилось в окно из матового стекла.

Голос Мусорного Бака в экстазе бубнил, вырываясь из тощей груди:

– Я это привез… Я привез огонь… пожалуйста… я так сожалею…

Первым вышел из ступора Ллойд. Сделал шаг вперед, затем еще один.

– Мусорище… Мусорник, дружище… – просипел он.

Единственный глаз сместился, выискивая Ллойда.

– Ллойд? Это ты?

– Это я, Мусорник. – Ллойда трясло, точно так же, как недавно трясло Уитни. – Эй, что у тебя там? Это?..

– Это она, – радостно ответил Мусорник. – Это А-бомба! – Он принялся раскачиваться в водительском кресле, как новообращенный на собрании секты. – А-бомба, великанша, большой огонь, моя жизнь принадлежит тебе!

– Увези ее, Мусорник, – прошептал Ллойд. – Она опасна. Она… излучает. Увези ее…

– Заставь его избавиться от нее, Ллойд! – проверещал темный человек, теперь ставший бледным человеком. – Заставь отвезти туда, где он ее взял! Заставь его!..

В единственном глазу Мусорного Бака отразилось недоумение.

– Где он? – спросил Мусорник, и его голос поднялся до визга: – Где он? Он ушел! Где он? Что ты с ним сделал?

Ллойд сделал еще одну отчаянную попытку:

– Мусорник! Ты должен избавиться от нее. Ты…

И внезапно Ральф закричал:

– Ларри! Ларри! Рука Божья! – Его лицо сияло ужасной радостью. Он указывал на небо.

Ларри поднял голову. Увидел электрический шарик, который выскользнул из пальца Флэгга. Тот вырос до невероятных размеров и висел в небе, смещаясь к Мусорному Баку, испуская искры, напоминающие волоски. Ларри вдруг осознал, что воздух настолько наэлектризован, что все его волосы стоят дыбом.

И этот шар по форме действительно напоминал руку.

– Не-е-е-ет! – взвыл темный человек.

Ларри посмотрел на него… но Флэгга не увидел. На месте Флэгга возникло что-то чудовищное, сутулое, горбатое, бесформенное… что-то с огромными желтыми глазами, прорезанными темными щелями кошачьих зрачков.

Потом монстр пропал.

Ларри увидел одежду Флэгга – куртку, джинсы, сапоги, – застывшую в воздухе, сохраняющую форму тела, тогда как само тело бесследно исчезло. И тут же одежда грудой упала на землю.

Потрескивающий синий огонь, зависший в небесах, устремился к желтому электрокару, который Мусорный Бак каким-то образом доставил сюда из Неллис-Рэндж. Лучевая болезнь все глубже проникала в его тело, он терял волосы и выплевывал зубы, но по-прежнему горел решимостью привезти атомную бомбу темному человеку… можно сказать, у него не возникало сомнений в том, что это необходимо.

Шар синего огня нырнул в грузовой отсек электрокара, исследуя его содержимое, притягиваемый его содержимым.

– Ох, черт, мы все в заднице! – крикнул Ллойд Хенрид. Закрыл голову руками, упал на колени.

Ох, Господи, спасибо Тебе, Господи, подумал Ларри. Я не убоюсь, я не убоюсь…

Бесшумный белый свет заполнил мир.

Святой огонь поглотил праведных и неправедных, без разбора.

Глава 74

Стью проснулся на заре, после ночи беспокойного сна, и лежал, дрожа всем телом, хотя Коджак свернулся калачиком рядом с ним. Над головой висело холодное утреннее небо, но, несмотря на дрожь, он чувствовал, что у него жар. Он температурил.

– Заболел, – пробормотал он, и Коджак, подняв голову, посмотрел на него. Завилял хвостом, а потом отбежал в сторону. Вернулся с сухой палкой и положил ее у ног Стью. – Я заболел, палкой тут не поможешь, но она точно не помешает, – сказал ему Стью. Отправил Коджака за добавкой. Скоро запылал костер. Даже сидя рядом с ним, Стью не мог изгнать из тела дрожь, хотя по его лицу катился пот. Ирония судьбы. Он заболел гриппом или чем-то вроде этого. Заболел через два дня после того, как Глен, Ларри и Ральф оставили его. Пару дней болезнь словно приглядывалась к нему: а стоит ли с ним связываться? Вероятно, решила, что стоит. И мало-помалу Стью становилось все хуже. Этим утром он чувствовал себя совсем скверно.

Среди разной мелочевки, оказавшейся в карманах, Стью нашел огрызок карандаша, блокнот (все эти организационные моменты, связанные со Свободной зоной, когда-то казались жизненно важными, а теперь выглядели так глупо) и связку ключей. В последние дни он часто и подолгу смотрел на связку ключей, снова и снова доставая ее, удивленный силой грусти и ностальгии, которые она вызывала. Один от квартиры. Один от шкафчика в раздевалке. Запасной от автомобиля – ржавого «доджа» семьдесят седьмого года выпуска, который, насколько он знал, до сих пор стоял около его многоквартирного дома по адресу: улица Томп сона, тридцать один, Арнетт.

Висел на кольце и картонный прямоугольник в футляре из плексигласа, с именем, фамилией и адресом владельца кольца и ключей: «СТЬЮ РЕДМАН – УЛИЦА ТОМПСОНА, 31 – ТЕЛ. (713) 555-6283». Он снял ключи с кольца, задумчиво покачал на руке, потом выбросил. Последнее имущество человека, которым он был, упало в пересохшее русло и застряло в сухом островке шалфея, где и осталось лежать, как полагал Стью, до скончания веков. Он вытащил картонный прямоугольник, потом вырвал пустую страницу из блокнота. Написал сверху: Дорогая Фрэнни.

Рассказал ей обо всем, что случилось до того, как он сломал ногу. Рассказал, что надеется вновь ее увидеть, хотя и сомневается, что такое возможно. Он мог надеяться только на то, что Коджак сумеет добраться до Зоны. Стью рассеянно смахнул слезы с лица и написал, что любил ее.

Думаю, ты какое-то время будешь скорбеть обо мне, а потом жизнь для тебя пойдет своим чередом. Она должна пойти – для тебя и для малыша. Теперь это очень важно.

Затем подписал письмо, сложил листок, сунул его в плексигласовый футляр. Потом прицепил кольцо для ключей к ошейнику Коджака.

– Хороший пес, – сказал он, покончив с этим. – Хочешь погулять? Найти кролика или еще кого?

Коджак поднялся по склону, на котором Стью сломал ногу, и исчез. Стью наблюдал за его продвижением со смешанными чувствами удивления и горечи, потом взял банку из-под севен-ап, которую Коджак принес ему днем раньше вместе с палками, и наполнил ее мутной водой из канавы. Через некоторое время вода отстоялась, грязь осела на дно. Песчаное питье, как сказала бы его мать, но все лучше, чем никакого. Он пил медленно, постепенно утоляя жажду. Каждый глоток причинял боль.

– Жизнь, конечно же, сука, – пробормотал он и невольно рассмеялся. Несколько секунд ощупывал припухлости на шее, под подбородком. Потом лег, вытянув перед собой сломанную ногу, и задремал.

Проснулся он, как от толчка, примерно через час, в панике хватаясь руками за песчаную землю. Ему приснился кошмар? Если да, то кошмар этот продолжался. Земля медленно двигалась под его руками.

Землетрясение? Произошло землетрясение?

Он схватился за идею, что у него бред, что температура резко поднялась, пока он спал. Но, оглядывая провал, увидел, что земля слоями медленно сползает вниз. Катились камушки, поблескивая вкраплениями слюды и кварца. Потом до Стью донесся слабый, глухой грохот – что-то словно продавливало его барабанные перепонки. Мгновением позже возникли трудности с дыханием, как будто из провала выдуло весь воздух.

Над головой послышался скулеж. Коджак стоял на краю западного склона, упрятав хвост между ног, и смотрел на запад, в сторону Невады.

– Коджак! – в панике крикнул Стью. Давящий на уши шум ужасал его: казалось, Господь Бог внезапно топнул по земле где-то не слишком далеко.

Коджак спустился по склону и присоединился к Стью, по-прежнему скуля. Проведя рукой по спине пса, Стью почувствовал, что тот весь дрожит.

«Я должен все увидеть сам, – решил Стью, – просто должен».

Внезапно со всей очевидностью ему стало ясно: то, чему следовало случиться, случилось. Только что.

– Я поднимаюсь наверх, малыш, – пробормотал Стью.

Он пополз к восточному склону провала. Более крутому, но с большим количеством возможных опор. Подумал о том, что за последние три дня вполне мог подняться по нему, но не видел в этом смысла. На дне провала ветер дул не так сильно и была вода. Однако теперь пришла пора двигаться. Наверх. Чтобы увидеть. Он тащил за собой сломанную ногу, как дубину. Подтягивался на руках и изгибал шею, чтобы увидеть верхний край, который находился очень высоко и очень далеко.

– Не смогу этого сделать, – пробормотал Стью Коджаку, но тем не менее не отказался от своего намерения.

Свежая куча камней образовалась внизу в результате… землетрясения. Или что там произошло. Стью перебрался через нее и начал подъем, используя руки и здоровое колено. Поднялся на двенадцать ярдов, после чего сполз на шесть, прежде чем удалось схватиться за выступ кварца.

– Нет, не получится, – пробормотал он, переводя дыхание.

Десять минут спустя вновь двинулся вверх и преодолел еще десять ярдов. Отдохнул. Двинулся дальше. Добрался до места, где не нашлось ни одной опоры, и смещался влево, пока не нашел подходящую. Коджак шел рядом с ним, безусловно, гадая, что задумал этот дурак, оставив воду и теплый костер.

Теплый. Слишком теплый.

Температура, должно быть, поднималась, но он хотя бы перестал дрожать. Пот катился по лицу и рукам. Волосы, пыльные и сальные, падали на глаза.

Господи, я весь горю! Должно быть, температура у меня сто два, а то и все сто три[227]227
  По Фаренгейту; примерно 38,9°C и 39,4°C соответственно.


[Закрыть].

Его взгляд случайно упал на Коджака. Ему потребовалась минута, чтобы осознать, что он видит. Коджак тяжело дышал. Причина заключалась не в температуре, во всяком случае, не только в температуре, потому что Коджаку тоже было жарко.

Над головой внезапно появилась стая птиц, они кричали и бесцельно кружили.

Они тоже это чувствуют. Что бы это ни было, птицы тоже это чувствуют.

Стью вновь пополз, страх придал ему силы. Миновал час, второй. Он боролся за каждый фут, каждый дюйм. К часу пополудни от края провала его отделяли только шесть футов. Он уже видел над головой зазубренный край асфальта. Только шесть футов – но уж больно крутого, гладкого склона. Он попытался просто заползти наверх, однако из-под него тут же посыпался гравий, и Стью испугался, что при малейшем движении покатится вниз, до самого дна, и сломает при этом вторую ногу.

– Застрял, – пробормотал он. – Интересное кино. И что теперь?

Ответ на этот вопрос пришел быстро, и очевидный. Он-то не шевелился, зато земля под ним поползла вниз. Стью соскользнул на дюйм и вцепился в камни руками. Сломанная нога пульсировала болью, а он не подумал о том, чтобы сунуть в карман таблетки Глена.

Он соскользнул еще на два дюйма. Потом на пять. Левая ступня потеряла точку опоры. Он держался только на руках, но и они уже начали скользить, прочерчивая в земле десять канавок.

– Коджак! – в отчаянии крикнул он, ничего не ожидая, однако внезапно пес оказался рядом. Стью слепо схватился руками за его шею, не надеясь на спасение, как утопающий. Коджак не стал сопротивляться и уперся лапами в землю. На мгновение они застыли – живая скульптура. Потом пес двинулся, отыгрывая у склона дюйм за дюймом, его когти скребли по кусочкам кварца и гравию. Камушки посыпались в лицо Стью, и он зажмурился. Коджак тащил его, пыхтя в правое ухо, словно воздушный компрессор.

Чуть приоткрыв глаза, Стью увидел, что они почти добрались до верха. Коджак опустил голову. Его задние лапы отчаянно упирались в землю. Он поднял Стью еще на четыре дюйма, и тот решил, что этого достаточно. С отчаянным криком отпустил шею Коджака и схватился за асфальтовый выступ, который раскрошился в его руках. Схватился за другой. Два ногтя отлетели, как намокшие этикетки, и он снова закричал. Резкая, пронизывающая боль пронзила тело. Он рванулся вверх, оттолкнувшись здоровой ногой, и наконец-то – каким-то чудом – распластался на асфальте автострады 70, тяжело дыша, с закрытыми глазами.

Коджак уже стоял рядом с ним. Пес заскулил и лизнул Стью в лицо.

Очень медленно Стью сел и посмотрел на запад. Смотрел долго, не замечая жары, которая волнами накатывала на него.

– О Господи, – наконец пролепетал он срывающимся голосом. – Посмотри на это, Коджак. Ларри, Глен… Их больше нет. Господи, больше ничего нет. Все погибли…

Грибовидное облако возвышалось на горизонте, словно сжатый кулак, которым заканчивалась длинная пыльная рука. Оно бурлило, но края уже смазались: облако начинало рассеиваться и светилось оранжево-красным, будто солнце решило закатиться ясным днем.

Огненный смерч, подумал Стью.

В Лас-Вегасе все погибли. Кто-то влез не в свое дело, и атомная бомба взорвалась… чертовски большая, судя по виду облака и по ощущениям. Может, взорвался целый арсенал. Глен, Ларри и Ральф… даже если они еще не дошли до Вегаса, даже если еще шагали по автостраде, конечно, оказались достаточно близко, чтобы их зажарило живьем.

Рядом с ним тоскливо повизгивал Коджак.

Радиоактивные осадки. В какую сторону дует ветер?

Это имело какое-то значение?

Он вспомнил про свою записку Фрэн. Понял, что очень важно добавить несколько строк о том, что произошло. Если радиоактивный ветер дул на восток, могли возникнуть проблемы… но главное, им требовалось сообщить, что Лас-Вегас, опорная база темного человека, перестал существовать. Люди превратились в пар вместе с опасными игрушками, которые лежали вокруг, ожидая, пока кто-нибудь их подберет. Стью понимал, что должен добавить в записку эти строки.

Но не сейчас. Он слишком устал. Подъем вымотал его, а вид рассеивающегося грибовидного облака добил окончательно. Стью не испытывал никакой радости, только отупляющую, давящую слабость. Он лег на мостовую, и последней в его голове мелькнула мысль: «Сколько мегатонн?»

Он не думал, что кто-нибудь узнает или захочет узнать.

Проснулся он после шести. Грибовидное облако исчезло, но западный горизонт злобно светился розовато-красным, напоминая обожженную плоть. Стью дополз до аварийной полосы и лег, лишившись остатков сил. Его вновь начало трясти. Температура тоже никуда не делась. Он коснулся лба запястьем и попытался прикинуть, какой у него жар. Решил, что определенно выше ста[228]228
  По Фаренгейту; примерно 37,8°C.


[Закрыть].

Коджак вернулся ранним вечером с кроликом в зубах. Положил добычу у ног Стью и завилял хвостом, требуя похвалы.

– Хороший пес, – устало прошептал Стью. – Ты хороший пес.

Хвост Коджака завилял быстрее. Да, я очень хороший пес, казалось, соглашался он. Но при этом не сводил глаз со Стью, словно чего-то от него ожидая. Какая-то часть ритуала оставалась невыполненной. Стью попытался понять, какая именно. Мозг его работал очень медленно. Пока он спал, кто-то, похоже, залил патокой все шестеренки.

– Хороший пес, – повторил он и посмотрел на тушку кролика. Тут вспомнил ритуал, хотя даже не знал, остались ли при нем спички. – Принеси, Коджак.

Слова эти он произнес, чтобы доставить удовольствие собаке. Коджак убежал и скоро вернулся с сухой веткой. Спички нашлись, но на автостраде дул ветер, а руки у Стью сильно тряслись. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось разжечь костер. Растопка занялась только с десятой спички, но потом сильный порыв ветра задул пламя. Стью предпринял вторую попытку, прикрывая слабый огонек телом и руками. У него осталось восемь спичек в книжице с рекламой школы Ласалль. Он поджарил кролика, отдал Коджаку его половину, смог съесть только малую часть своей. Бросил Коджаку все, что осталось. Коджак есть не стал. Посмотрел на мясо, потом на Стью, заскулил.

– Ешь, мальчик. Я не могу.

Коджак доел кролика. Стью смотрел на него и дрожал. Его одеяла, само собой, остались внизу.

Солнце зашло, небо на западе по-прежнему гротескно пламенело. Такого удивительного заката Стью не видел за всю свою жизнь… и закат этот нес смерть. Он вспомнил, как в начале шестидесятых годов комментатор в новостном киножурнале с энтузиазмом рассказывал об удивительных закатах, которые в течение недель радовали глаз после испытаний атомного оружия. И разумеется, после землетрясений.

Коджак поднялся из провала, держа что-то в пасти – одно из одеял Стью. Положил ему на колени.

– Эй! – Стью обнял собаку, прижал к себе. – Ты потрясающий пес, знаешь об этом?

Коджак завилял хвостом, показывая, что знает.

Стью завернулся в одеяло и поближе придвинулся к костру. Коджак лег рядом с ним, и скоро они уснули. Но Стью спал плохо и тревожно, то и дело впадая в бред. Где-то после полуночи он разбудил Коджака своими криками.

– Хэп! – кричал Стью. – Тебе лучше отключить колонки! Он едет! Темный человек едет к тебе! Лучше отключи колонки! Он в старом автомобиле!

Коджак тоскливо заскулил. Человек заболел. Он мог унюхать болезнь, и запах этот смешивался с другим запахом. Черным запахом. Этот запах шел от кроликов, когда он набрасывался на них. Этот же запах источал волк, которого он убил у дома матушки Абагейл в Хемингфорд-Хоуме. Этот запах окутывал города, через которые он проходил по пути к Боулдеру и Глену Бейтману. Запах смерти. Если бы он мог атаковать его и прогнать от Человека, он бы это сделал. Но запах шел из Человека. Человек вдыхал хороший воздух и выдыхал запах грядущей смерти, поэтому не оставалось ничего другого, как ждать и наблюдать, до самого конца. Коджак вновь тихонько заскулил, а потом заснул.

Стью проснулся следующим утром с еще большей температурой. Подчелюстные железы увеличились до размера мячей для гольфа. Глаза напоминали горячие камни.

Я умираю… да, это точно.

Он подозвал Коджака, снял с ошейника кольцо для ключей и достал записку. Тщательно выводя каждую букву, добавил строки о том, что увидел, и вернул листок на место. Лег и заснул. Когда проснулся, уже почти стемнело. На западе вновь горел удивительный, ужасный закат. На обед Коджак принес суслика.

– Это все, что ты сумел добыть?

Коджак вилял хвостом и стыдливо улыбался.

Стью поджарил суслика, разделил и сумел съесть свою половину. Жесткое мясо имело отвратительный привкус, и после еды желудок у него свела судорога.

– Когда я умру, я хочу, чтобы ты вернулся в Боулдер, – сказал он псу. – Ты вернешься и найдешь Фрэн. Найдешь Фрэнни. Хорошо, большой старый безмолвный пес?

Коджак с сомнением вилял хвостом.

Часом позже желудок Стью заурчал, предупреждая об опасности. Он едва успел приподняться на локте, чтобы не запачкать одежду, и съеденный суслик выплеснулся наружу.

– Дерьмо, – печально пробормотал он и задремал.

Проснулся в темный предрассветный час, голова гудела от высокой температуры. Костер потух. Это не имело значения. Он знал, что скоро умрет.

Его разбудил какой-то звук, донесшийся из темноты. Звук осыпающейся земли и камней. Наверное, Коджак поднимался по склону из провала…

Вот только Коджак спал рядом с ним.

Едва Стью посмотрел на пса, тот проснулся. Голова поднялась с лап, а мгновением позже он уже вскочил, глядя на провал, из его горла донеслось рычание.

Осыпающаяся земля и камни. Кто-то… что-то… поднималось.

Стью с трудом сел.

Это он, подумал Стью. Он был там, но каким-то образом сумел ускользнуть. Теперь он здесь, и это означает, что он собирается убить меня до того, как это сделает грипп.

Коджак на прямых лапах двинулся к провалу, продолжая рычать.

– Эй! – послышался удивленный, но знакомый голос. – Эй, это же Коджак! Да?

Рычание мгновенно смолкло. Коджак весело побежал вперед, виляя хвостом.

– Нет! – прохрипел Стью. – Это обман! Коджак!..

Но Коджак уже прыгал вокруг фигуры, которая наконец-то выбралась на асфальт. И в этой фигуре… что-то в этой фигуре показалось знакомым и Стью. Она приближалась, а Коджак трусил рядом. Коджак радостно лаял. Стью облизнул губы, готовый к схватке, если возникнет такая необходимость. Он полагал, что сможет нанести один хороший удар, может, два.

– Кто это? – позвал он. – Кто здесь?

Фигура остановилась. Потом заговорила:

– Это Том Каллен, вот кто, мои родные, да. Том Каллен. А ты кто?

– Стью, – тихо ответил он. Перед глазами все поплыло. – Привет, Том, рад тебя видеть.

Но Тома Стью не увидел, во всяком случае, в ту ночь, потому что потерял сознание.

В себя Стью пришел около десяти утра второго октября, хотя ни он, ни Том не знали, какой это день. Том развел огромный костер и завернул Стью в свой спальник и одеяла. Сам он сидел у костра и жарил кролика. Коджак с довольным видом лежал на земле между ними.

– Том, – прошептал Стью.

Том подошел. Стью увидел, что он отрастил бороду и вообще выглядел совсем не тем человеком, который покинул Боулдер пятью неделями раньше. Синие глаза радостно блестели.

– Стью Редман! Ты уже проснулся, родные мои, да! Я рад. Так хорошо видеть тебя. Что ты сделал со своей ногой? Ушиб, наверное. Я однажды ушиб свою. Спрыгнул со стога сена и сломал, наверное. Папаша высек меня? Родные мои, да! Это случилось еще до того, как он сбежал с Ди-Ди Пэкалотт.

– Моя тоже сломана. И сильно. Том, мне ужасно хочется пить…

– Ох, вода есть. Любая. Вот.

Он протянул Стью пластиковую бутылку, в которую когда-то наливали молоко. Теперь ее наполняла вода, чистая и вкусная. Безо всякой грязи. Стью жадно пил, а потом его вырвало.

– Пить надо медленно и не спеша, – сказал Том. – В этом весь секрет. Медленно и не спеша. Ох, как приятно тебя видеть! Повредил ногу, да?

– Да, сломал. Неделю тому назад, может, раньше. – Стью вновь выпил воды, и на этот раз она удержалась в желудке. – Но нога – это еще не все, Том. Я сильно болен. Высокая температура. Послушай меня.

– Точно! Том слушает. Просто скажи мне, что надо сделать.

Том наклонился к нему, и Стью подумал: Он выглядит умнее.

Неужели такое возможно? Где был Том? Знает ли что-нибудь о Судье? О Дейне? О многом надо поговорить, а времени нет. Ему становилось все хуже. В груди дребезжало, словно кто-то стучал цепями. Как при «супергриппе». Обхохочешься.

– Надо сбить температуру, – сказал он Тому. – Это первое. Мне нужен аспирин. Ты знаешь, что такое аспирин?

– Конечно. Аспирин. Для быстрого-быстрого-быстрого облегчения.

– Да, совершенно верно. Ты пойдешь по дороге, Том. Заглядывай в бардачок и багажник каждого автомобиля. Ищи аптечку первой помощи. Обычно это коробочка с нарисованным на ней красным крестом. Когда найдешь аспирин в одной из этих коробочек, принеси сюда. А если найдешь автомобиль с походным снаряжением, принеси палатку, хорошо?

– Конечно. – Том поднялся. – Аспирин и палатку. А потом ты быстро пойдешь на поправку, да?

– Что ж, это будет началом.

– Слушай, а как Ник? – спросил Том. – Он мне снился. В моих снах он говорит мне, что делать, потому что во сне он может говорить. Сны такие странные, правда? Но когда я пытаюсь заговорить с ним, он всегда уходит. С ним все хорошо, да? – Том озабоченно посмотрел на Стью.

– Не сейчас, – ответил Стью. – Я… сейчас я не могу говорить. Об этом не могу. Принеси мне аспирин, хорошо? Тогда мы поговорим.

– Хорошо… – Но страх окутал лицо Тома, как серое облако. – Коджак, хочешь пойти с Томом?

Коджак хотел. Они ушли вместе, направившись на восток. Стью лег и закрыл глаза рукой.

Когда он вновь вернулся в реальность, сгущались сумерки. Том тряс его:

– Стью! Просыпайся! Просыпайся, Стью!

Стью пугало, что время вдруг стало ускользать на достаточно длительные промежутки, когда он целиком и полностью утрачивал связь с реальностью. Сесть он сумел только с помощью Тома, а когда сел, ему пришлось наклониться вперед, потому что его начал терзать кашель. Он кашлял так долго и надсадно, что едва вновь не потерял сознание. Том с тревогой наблюдал за ним. Мало-помалу Стью справился с кашлем. Поплотнее завернулся в одеяла. Его опять била дрожь.

– Что ты нашел, Том?

Том протянул аптечку первой помощи. В ней лежали бинты, пластырь, маленький пузырек меркурохрома и побольше, с таблетками анацина[229]229
  Меркурохром – антисептическое средство, анацин – группа жаропонижающих и снимающих головную боль препаратов.


[Закрыть]. Стью пришел в ужас, когда понял, что не может справиться с крышкой. Ему пришлось отдать пузырек Тому, который, повозившись, сумел его открыть. Стью запил три таблетки анацина водой из пластиковой бутылки.

– И я нашел вот это, – сказал Том. – В автомобиле, набитом походным снаряжением, но палатки там не было. – Он принес огромный, толстый двухместный спальный мешок, ярко-оранжевый снаружи и звездно-полосатый изнутри.

– Да, здорово. Ничуть не хуже палатки. Ты все сделал отлично, Том.

– И это. Лежали в том же автомобиле. – Том сунул руку в куртку и достал несколько пакетов из фольги. Стью не верил своим глазам. Сублимированные концентраты. Яйца. Горошек. Тыква. Говядина. – Еда, правда, Стью? На картинках еда, родные мои, да.

– Это еда, – благодарно согласился Стью. – Думаю, единственная, какую примет мой желудок. – Голова гудела, а где-то глубоко, наверное, в самом центре мозга, стучал отбойный молоток. – Мы можем согреть воду? У нас нет ни кастрюли, ни котелка.

– Я что-нибудь найду.

– Да, хорошо…

– Стью…

Стью посмотрел на его охваченное тревогой, несчастное лицо, лицо мальчика, несмотря на бороду, и мягко сказал:

– Он мертв, Том. Ник мертв. Прошел почти месяц. Это… политика. Пожалуй, можно сказать, убийство. Я сожалею.

Том наклонил голову, и в свете вновь разведенного костра Стью увидел, как капают его слезы. Они падали серебряным дождем. Том молчал. А когда снова поднял голову, его синие глаза блестели ярче, чем прежде. Он вытер их ладонями.

– Я знал, что он мертв, – просипел Том. – Я не хотел думать, что знаю, но знал. Родные мои, да. Он все время поворачивался ко мне спиной и уходил. Он был для меня главным человеком, Стью… ты это знал?

Стью протянул руку и сжал большую ладонь Тома.

– Знал, Том.

– Да, был, родные мои. Мне его ужасно недостает. Но я собираюсь увидеть его на небесах. Том Каллен увидит его там. И он сможет говорить, а я смогу думать. Ведь так?

– Меня это совершенно не удивит, Том.

– Ника убил плохой человек. Том знает. Но Бог разобрался с этим плохим человеком. Я это видел. Рука Божья опустилась с неба. – Холодный ветер дул по бесплодным землям Юты, и Стью дрожал всем телом. – Разобрался с ним за то, что он сделал с Ником и бедным Судьей. Родные мои, да.

– Что ты знаешь о Судье, Том?

– Убит! В Орегоне! Его застрелили!

Стью огорченно кивнул.

– А Дейна? Ты что-нибудь о ней знаешь?

– Том видел ее, но ничего не знает. Они определили меня убирать улицы. Однажды, возвращаясь домой, я увидел, как она делала свою работу. Ее подняли высоко над землей, и она меняла лампу уличного фонаря. Она посмотрела на меня и… – Он замолчал, а когда заговорил вновь, обращался скорее к себе, чем к Стью: – Она видела Тома? Она узнала Тома? Том не знает. Том… думает… она узнала. Но больше Том ее не видел.

Вскоре Том вновь ушел за добычей, взяв с собой Коджака, а Стью задремал. Вернулся Том не с жестяной банкой, на что надеялся Стью, а со сковородой с высокими стенками, достаточно большой, чтобы в ней поместилась рождественская индейка. В пустыне, похоже, сокровищ хватало. Стью улыбнулся, несмотря на болезненные высыпания, которые начали появляться на губах. Том рассказал ему, что взял сковороду из оранжевого фургона с большой буквой «А» на борту. Стью догадался, что кто-то пытался убежать от «супергриппа» со всем своим домашним имуществом. Конечно же, ничего не вышло.

Полчаса спустя они приступили к ужину. Стью ел осторожно, отдавая предпочтение овощам, разбавляя концентраты водой до состояния кашицы. Все съеденное осталось в желудке, и он почувствовал себя лучше. Вскоре после ужина они уже спали. Коджак устроился между ними.

– Том, послушай меня.

Том присел на корточки рядом с большим, толстым спальником Стью. Уже наступило утро. На завтрак Стью съел самую малость. Горло распухло и воспалилось, суставы болели. Кашель стал хуже, анацин не мог сбить температуру.

– Если я не окажусь в тепле и не приму лекарства, то умру. Ближайший город – Грин-Ривер, в шестидесяти милях к востоку. Нам надо доехать туда на автомобиле.

– Том Каллен не может водить автомобиль, Стью. Само собой, никогда!

– Да, я знаю. Для меня это будет проблематично, потому что я не только заболел, но и сломал не ту трехнутую ногу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну… сейчас это не важно. Слишком трудно объяснить. Мы не будем даже волноваться об этом, потому что это не первая проблема. А первая – найти автомобиль, у которого заведется двигатель. Большинство из них простояли на одном месте три месяца, а то и больше. Аккумуляторы давно сели. Поэтому без удачи у нас ничего не выйдет. Мы должны найти автомобиль с механической коробкой передач, стоящий на вершине одного из этих холмов. Возможно, нам повезет. Местность здесь холмистая. – Он не стал добавлять, что автомобиль им нужен в относительно хорошем состоянии, с бензином в баке и… ключом в замке зажигания. Все эти парни в фильмах, которые показывали по телику, умели заводить двигатель, соединяя соответствующие провода, но Стью понятия не имел, как это делается.

Он посмотрел на небо, затянутое облаками.

– Большую часть работы делать придется тебе, Том. Ты станешь моими ногами.

– Хорошо, Стью. Когда мы найдем автомобиль, мы поедем в Боулдер? Том хочет поехать в Боулдер, а ты?

– Больше всего на свете, Том. – Стью посмотрел на Скалистые горы, едва проступающие на горизонте. На перевалах уже пошел снег? Почти наверняка. А если нет, то скоро пойдет. Зима наступала рано в этой высокой и Богом забытой части света. – Но на это потребуется время.

– С чего мы начнем?

– Сделаем волокушу.

– Воло?..

Стью дал Тому складной нож.

– Ты должен проделать две дыры в дне спальника. По одной с каждой стороны.

На изготовление волокуши им потребовался час. Том нашел две относительно прямые палки, засунул их в спальный мешок и вытащил концы через проделанные дыры. Веревка нашлась в том же фургоне, где и сковорода, и Стью привязал палки к спальнику. Когда закончил сборку, полученное транспортное средство, по мнению Стью, больше напоминало рикшу, чем волокушу индейцев.

Том взялся за палки и с сомнением обернулся.

– Ты в мешке, Стью?

– Да. – Он задался вопросом, сколько протянут швы, трущиеся об асфальт. – Я тяжелый, Томми?

– Не очень. Я смогу долго волочь тебя. Поехали!

Они двинулись, постепенно удаляясь от провала, в котором Стью сломал ногу – и в котором уже собрался умереть. Пусть и невероятно ослабевший, Стью ощущал безумный восторг. Все-таки не здесь. Где-то его, возможно, и настигнет смерть, но он не умрет в этой грязной канаве. Спальный мешок убаюкивающе покачивался из стороны в сторону. Он задремал. Том тащил его под темнеющими облаками. Коджак бежал рядом.

Стью проснулся, когда Том опустил его на землю.

– Прости. – В голосе Тома слышались извиняющиеся нотки. – Мне надо дать отдых рукам. – Он потряс ими, потом сжал и разжал кулаки.

– Отдыхай сколько надо, – ответил Стью. – Тише едешь – дальше будешь. – Голова у него раскалывалась от боли. Он нашел пузырек анацина и проглотил две таблетки, не запивая. Казалось, горло выложено наждачной бумагой и какой-то садист раз за разом чиркает по ней спичками. Стью проверил швы спальника. Как он и ожидал, они начали расползаться, но пока держались. Том тащил его вверх по длинному пологому склону, именно такому, какой ему и требовался. Больше двух миль, где автомобиль, спускаясь на нейтрале, мог развить достаточную скорость. Чтобы у водителя появилась возможность завести двигатель со второй, а то и с третьей передачи.