Текст книги "Противостояние"

– Пожалуй, лучше оставить их здесь, старина.

В тот день они до Боулдера не добрались. Остановились с наступлением сумерек, уставшие донельзя. Снег казался таким легким и пушистым, но брели они по нему со скоростью черепахи, буквально ползли. Костер разводить не стали. Дров под рукой не нашлось, а идти за ними не было сил. Их окружали высокие снежные дюны. И даже когда совсем стемнело, они не увидели зарева на северном горизонте, хотя Стью то и дело озабоченно туда поглядывал.

Ужин они съели холодным. Том залез в спальник и тут же заснул, даже не пожелав Стью спокойной ночи. Стью тоже устал, и у него ужасно болела нога. Хорошо хоть, что она меня еще держит, подумал он.

И пообещал себе, что к завтрашнему вечеру они обязательно доберутся до Боулдера и следующую ночь проведут уже в настоящих постелях.

Тревожная мысль пришла к нему, когда он заползал в спальник. Вдруг они придут в Боулдер и найдут его опустевшим, таким же, как Гранд-Джанкшен, и Эйвон, и Киттридж? Пустые дома, пустые магазины, крыши, провалившиеся под тяжестью снега, улицы в сугробах. Ни единого звука, кроме капели при оттепелях: он где-то прочитал, что в разгар зимы температура воздуха в Боулдере иной раз поднималась до семидесяти градусов[234]234
  По Фаренгейту; примерно 21,1°C.


[Закрыть]. Но все ушли, как уходят люди из сна, когда ты просыпаешься. Потому что во всем мире остались только Стью Редман и Том Каллен.

Безумная, конечно, мысль, однако Стью никак не мог отделаться от нее. Вылез из спального мешка и вновь посмотрел на север, в надежде на слабое свечение на горизонте, которое можно видеть недалеко от города, где живут люди. Конечно же, он должен что-то видеть. Стью попытался вспомнить предположение Глена относительно того, сколько людей будет жить в Боулдере к тому времени, когда снег перекроет дороги. Но память упорно буксовала. Восемь тысяч? Не больше? Восемь тысяч – не так уж и густо. Они много света не нажгут, даже при восстановленной подаче электричества. Может…

Может, лучше поспать и не тревожиться понапрасну? Завтра все прояснится.

Он забрался в спальник, поворочался несколько минут, а потом усталость взяла свое. Он спал. Ему снилось, что он в Боулдере, в летнем Боулдере, где лужайки все желтые, высохшие от жары без полива. И тишину нарушает только скрип петель открытой двери, которую раскачивает легкий ветерок. Все ушли. Даже Том ушел.

Фрэнни! – позвал он, но ответил ему только ветер и скрип двери, раскачивающейся взад-вперед.

* * *

К двум пополудни следующего дня они преодолели еще несколько миль. Тропу пробивали по очереди. Стью уже начал склоняться к мысли, что им придется провести в пути еще один день. Тормозил их он. Сломанная нога отказывалась служить ему, боль нарастала с каждым шагом. Скоро мне придется ползти, думал Стью. Дорогу преимущественно прокладывал Том.

Когда они остановились, чтобы перекусить холодными консервами – о костре речь не шла, – Стью вдруг подумал, что так и не увидел Фрэнни с большим животом. Может, еще есть шанс. Но он в этом сомневался. Крепла убежденность в том, что все произошло без него… к лучшему или к худшему.

Теперь же, через час после ленча, он с головой ушел в свои мысли и чуть не наткнулся на Тома, который вдруг остановился.

– В чем дело? – спросил он, потирая больную ногу.

– Дорога, – ответил Том, и Стью торопливо обошел его, чтобы посмотреть.

Заговорил он только после долгой, изумленной паузы:

– Я бы просто свалился вниз.

Они стояли на снежном обрыве, высотой почти девять футов. Смерзшаяся корка круто уходила к расчищенному асфальту. Справа от дороги стоял щит-указатель с надписью: «АДМИНИСТРАТИВНАЯ ГРАНИЦА БОУЛДЕРА».

Стью захохотал. Уселся в снег и смеялся, не обращая внимания на недоумевающий взгляд Тома. Наконец объяснил:

– Они расчищают дороги. Понимаешь? Мы сумели вернуться, Том! Мы сумели вернуться! Коджак! Иди сюда!

Он бросил на снег последние собачьи сухари, и Коджак ел их, пока Стью курил, а Том смотрел на дорогу, которая разрезала нетронутую снежную целину, как мираж лунатика.

– Мы снова в Боулдере, – пробормотал Том. – Мы действительно в Боулдере. Родные мои.

Стью хлопнул его по плечу и отбросил окурок.

– Пошли, Томми. Пора нам наконец попасть домой.

Около четырех вновь пошел снег. К шести вечера стемнело, и черный асфальт под ногами стал призрачно белым. Стью сильно хромал и пошатывался. Один раз Том спросил, не хочет ли тот отдохнуть, но он лишь покачал головой.

К восьми снег заметно усилился. Раз или два они теряли направление и утыкались в сугробы по обочинам дороги, прежде чем понимали, куда надо идти. Покрытый снегом асфальт стал скользким. Том падал дважды, а потом, где-то в четверть девятого, Стью упал на больную ногу. Ему пришлось сцепить зубы, чтобы подавить стон. Том поспешил на помощь.

– Я в порядке. – Стью удалось подняться.

Двадцать минут спустя из темноты донесся нервный молодой голос, заставивший их замереть:

– К-кто и-идет?

Коджак начал рычать, его шерсть встала дыбом. Том ахнул. И тут Стью едва различил в вое ветра звук, который вселил в него ужас: передергивание затвора винтовки.

Часовые. Они поставили часовых. Это ж надо, пройти весь путь, чтобы получить пулю от часового рядом с торговым центром «Столовая гора». Обхохочешься. Эту шутку оценил бы даже Рэндалл Флэгг.

– Стью Редман! – крикнул он в темноту. – Здесь Стью Редман. – Он сглотнул и услышал, как что-то щелкнуло в горле. – Кто говорит?

Глупец. Наверняка ты не знаешь этого человека…

Но голос, доносящийся из-за снежной пелены, казался знакомым.

– Стью? Стью Редман?

– Со мной Том Каллен… ради Бога, не подстрелите нас!

– Это уловка? – Голос, похоже, спорил сам с собой.

– Никакой уловки! Том, скажи что-нибудь!

– Всем привет! – тут же откликнулся Том.

Последовала пауза. Ветер выл и визжал. Потом часовой (да, Стью точно знал этот голос) сказал:

– В старой квартире Стью на стене висела картина. Какая?

Стью принялся лихорадочно рыться в памяти. Звук передергиваемого затвора определенно мешал сосредоточиться. Он подумал: Господи, я стою под валящим снегом и пытаюсь вспомнить, какая картина висела у меня в квартире – в старой квартире, сказал он, то есть Фрэн, должно быть, действительно переехала к Люси. Люси еще смеялась над этой картиной, говорила, что Джон Уэйн подстрелит этих индейцев, как только ты отвернешься…

– Фредерика Ремингтона! – прокричал он во всю мощь легких. – Она называлась «Тропа войны»!

– Стью! – воскликнул часовой. Черная тень материализовалась из снега, поскальзываясь на каждом шаге, побежала к ним. – Я просто не могу поверить!..

Он оказался перед ними, и Стью увидел, что это Билли Джеринджер, который прошлым летом доставил им столько хлопот из-за пристрастия к быстрой езде.

– Стью! Том! И, клянусь Иисусом, Коджак! Где Бейтман и Ларри? Где Ральф?

Стью медленно покачал головой:

– Не знаю. Нам надо уйти с холода, Билли. Мы замерзаем.

– Конечно, супермаркет совсем рядом. Я позвоню Норму Келлогу… Гарри Данбартону… Дику Эллису… черт, я разбужу весь город! Это здорово! Я просто не могу поверить!

– Билли…

Билли вновь повернулся к ним, и Стью, хромая, направился к нему.

– Билли, Фрэн собиралась рожать…

Билли замер. Потом прошептал:

– Черт, я совсем об этом забыл.

– Она родила?

– Джордж. Джордж Ричардсон может сказать тебе, Стью. Или Дэн Латроп. Он наш новый врач, появился примерно через четыре недели после вашего ухода, раньше лечил уши, горло и нос, но он…

Стью тряхнул Билли, оборвав его лепетание.

– Что-то не так? – спросил Том. – Что-то не так с Фрэнни?

– Скажи мне, Билли! – взмолился Стью. – Пожалуйста!

– С Фрэн все хорошо, – ответил Билли. – Она поправляется.

– Ты это слышал?

– Нет, я видел ее. Мы с Тони Донахью заходили к ней, принесли цветы из теплицы. Теплица – это проект Тони, он там много чего выращивает, не только цветы. Она все еще в больнице только потому, что ей пришлось делать… как это называется… римские роды…

– Кесарево сечение?

– Да, именно, потому что ребенок лежал неправильно. Но никаких проблем не возникло. Мы виделись с ней через три дня после рождения ребенка, седьмого января, два дня тому назад. Мы принесли ей розы. Решили, что они ее подбодрят.

– Ребенок умер? – мрачно спросил Стью.

– Нет, – ответил Билли, а после паузы с неохотой добавил: – Пока нет.

Стью внезапно почувствовал, что его уносит в пустоту. Услышал смех… и волчий вой…

Билли же говорил и говорил:

– У него грипп. «Капитан Торч». Это конец для всех нас, вот что говорят люди. Фрэнни родила четвертого января, мальчика, шесть фунтов девять унций, и поначалу все шло хорошо, и, наверное, в Зоне напились все, Дик Эллис сказал, что это был День победы в Европе и День победы над Японией одновременно. А потом, шестого, он… заболел. Вот так. – Тут у Билли сел голос. – Он заболел, черт, это не самая радостная новость для человека, вернувшегося домой, мне очень жаль, Стью…

Стью нащупал плечо Билли, притянул его ближе.

– Поначалу все говорили, что он поправится, может, это обычный грипп… или бронхит… или даже круп… но врачи, они сказали, что новорожденные почти никогда этим не болеют. Это как природный иммунитет, потому что они такие маленькие. И оба, и Джордж, и Дэн… в прошлом году навидались больных «супергриппом».

– А значит, ошибку они допустить не могли, – закончил за него Стью.

– Да, – прошептал Билли. – Ты все понял правильно.

– Вот беда, – пробормотал Стью. Отпустил плечо Билли и вновь захромал по дороге.

– Стью, куда ты идешь?

– В больницу, – ответил Стью. – Повидаться с моей женщиной.

Глава 76

Фрэн лежала без сна с включенной настольной лампой. Яркий свет падал на левую часть чистой белой простыни. Центр светового пятна занимал нераскрытый роман Агаты Кристи, лежащий лицом вниз. Фрэн еще бодрствовала, но медленно впадала в сон, пребывала в том состоянии, когда воспоминания становятся невероятно ясными, чтобы вскоре трансформироваться в сны. Она собиралась хоронить отца. Остальное значения не имело, но чтобы сделать это, ей предстояло оправиться от потрясения, вызванного его смертью. Акт любви. Покончив с этим, она отрезала бы себе кусок клубнично-ревеневого пирога. Большой, сочный и очень-очень горький.

Полчаса тому назад заходила Марси, чтобы справиться о ее самочувствии, и Фрэн спросила: «Питер еще не умер?» Когда задавала вопрос, два времени до такой степени слились друг с другом, что она сама не могла в точности сказать, о ком спрашивала – о Питере-младенце или о Питере-дедушке, давно усопшем.

«Ш-ш-ш, он прекрасно себя чувствует», – ответила Марси, но в ее глазах Фрэнни прочитала более правдивый ответ. Ребенок, которого она зачала с Джессом Райдером, умирал где-то за четырьмя стеклянными стенами. Возможно, ребенку Люси повезет больше: оба родителя обладали врожденным иммунитетом к «Капитану Торчу». Зона поставила крест на ее Питере и возлагала коллективные надежды на тех женщин, которые забеременели после первого июля прошлого года. Жестоко, конечно, но объяснимо. Разум Фрэнни плавно перетек на новый уровень, приблизившись к границе сна, следуя дорогами прошлого и лабиринтами сердца. Она думала о гостиной матери, где царила эпоха консервации. Она думала о глазах Стью, о первом взгляде на своего ребенка, Питера Голдсмита-Редмана. Она грезила, что Стью сейчас с ней, в ее палате.

– Фрэн…

Все вышло не так, как хотелось. Все надежды пошли прахом, оказались такими же ненастоящими, как говорящие и двигающиеся животные в «Дисней уорлде», просто пригоршня пружинок и шестеренок, обман, ложная заря, ложная беременность, ло…

– Эй, Фрэнни!

В своем сне она видела, что Стью вернулся. Стоял в дверях ее палаты, одетый в огромную меховую куртку с капюшоном. Еще один обман. Но она видела, что Стью из сна отрастил бороду. Ну не смех ли?

Фрэнни уже начала сомневаться, а сон ли это, когда увидела Тома Каллена, стоящего за спиной Стью, и… уж не Коджак ли сидит у его ноги?

Ее рука метнулась к щеке и ущипнула так яростно, что заслезился левый глаз. Ничего не изменилось.

– Стью? – прошептала она. – Господи, это Стью?

Его лицо загорело дочерна, не считая той части вокруг глаз, которую, вероятно, закрывали очки. Такую подробность во сне не уловить…

Она вновь ущипнула себя.

– Это я. – Стью вошел в палату. – Перестань мучить себя, милая. – Он так сильно хромал, что едва не падал. – Фрэнни, я дома.

– Стью! – вскричала она. – Ты настоящий? Если ты настоящий, подойди сюда!

Он подошел и обнял ее.

Глава 77

Стью сидел на стуле у кровати Фрэн, когда вошли Джордж Ричардсон и Дэн Латроп. Фрэн тут же схватила его руку и крепко, чуть ли не до боли, сжала. Лицо ее напряглось, и на мгновение Стью увидел, какой она будет в старости: совсем как матушка Абагейл.

– Стью! – воскликнул Джордж. – Мне сказали о твоем возвращении. Это просто чудо. У меня нет слов. Я так рад видеть тебя. Мы все рады.

Джордж пожал ему руку и представил Дэна Латропа.

– Мы слышали о взрыве в Лас-Вегасе, – сказал Дэн. – Вы действительно его видели?

– Да.

– Здесь люди думают, что это был атомный взрыв. Это правда?

– Да. – Джордж кивнул, а потом решил сменить тему и повернулся к Фрэн: – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Рада, что мой мужчина вернулся. Как ребенок?

– По этому поводу мы и пришли, – ответил Латроп.

Фрэн кивнула.

– Он умер?

Джордж и Дэн переглянулись.

– Фрэнни, – начал Джордж, – я хочу, чтобы ты выслушала меня очень внимательно и правильно поняла все, что я скажу…

– Если он умер, так и скажи! – Она едва сдерживала истерику.

– Фрэн!.. – попытался вразумить ее Стью.

– Питер, похоже, выздоравливает, – вставил Дэн Латроп.

На мгновение в палате воцарилась полная тишина. Фрэн – белый овал лица в обрамлении темно-каштановых волос, рассыпанных по подушке, – смотрела на Дэна так, будто тот начал нести какую-то несусветную чушь. Кто-то – Лори Констебл или Марси Спрюс – заглянул в палату и пошел дальше. Эти мгновения Стью запомнил навсегда.

– Что? – наконец прошептала Фрэн.

– Пока радоваться рано, – предупредил ее Джордж.

– Но вы сказали… выздоравливает. – На ее лице отражалось полнейшее изумление. До этого момента она сама не понимала, насколько смирилась со смертью сына.

– Мы с Дэном видели тысячи больных во время эпидемии, Фрэн… обрати внимание, я не говорю «лечили», потому что не думаю, что кому-то из нас удалось хоть в малой степени помочь нашим пациентам. Это справедливое утверждение, Дэн?

– Да.

На лбу Фрэн появилась морщинка «я-хочу», которую Стью заметил в первые часы после их знакомства в Нью-Хэмпшире.

– Ради Бога, ты можешь говорить по делу?

– Я пытаюсь, но я не должен вселять ложных надежд и не собираюсь этого делать, – ответил Джордж. – Мы говорим о твоем сыне, и я не разрешу тебе давить на меня. Я хочу, чтобы ты поняла ход наших мыслей. Теперь мы склоняемся к тому, что «Капитан Торч» – грипп с переменным антигеном. Каждый вид гриппа – старого гриппа – обладал своим антигеном. По этой причине он обязательно возвращался раз в два или три года, несмотря на прививки. Могла быть вспышка гриппа типа А или гонконгского гриппа, и ты делал прививку, но через два года приходил грипп типа Б, и ты заболевал, если не делал себе уже другую прививку.

– Но тебе удавалось поправиться, – вмешался Дэн, – потому что организм начинал вырабатывать антитела. Организм изменялся, чтобы справиться с гриппом. В случае «Капитана Торча» сам вирус изменялся всякий раз, когда организм начинал защищаться от какого-то конкретного штамма. В этом смысле «Капитан Торч» больше схож с вирусом СПИДа, а не с разновидностями гриппа, с которыми мы сталкивались раньше. И, как и вирус СПИДа, он продолжал изменяться, пока не подавлял сопротивление иммунной системы. Потом наступала смерть.

– Тогда почему мы им не заболели? – спросил Стью.

– Этого мы не знаем, – ответил Джордж. – И не думаю, что когда-нибудь узнаем. Уверены мы только в одном: врожденный иммунитет не помогал заболевшим выздороветь. Они просто не заболевали. И это вновь возвращает нас к Питеру, так, Дэн?

– Да. Заболевшим «Капитаном Торчем» в какой-то момент становилось лучше, но полностью они не выздоравливали. Наоборот, состояние ухудшалось. Этот младенец, Питер, заболел через сорок восемь часов после рождения. В том, что это «Капитан Торч», сомневаться не приходилось. Симптомы классические. Но потемнения кожи под челюстью, которые мы с Джорджем ассоциируем с четвертой и летальной стадией «супергриппа», так и не появились. С другой стороны, периоды ремиссии удлинялись и удлинялись.

– Я не понимаю. – На лице Фрэн отражалось недоумение. – Что?..

– Всякий раз, когда вирус мутировал, иммунная система Питера менялась следом за ним, вырабатывая новые антитела, – ответил Джордж. – Теоретически еще существует возможность ухудшения состояния мальчика, но он ни разу не входил в последнюю, критическую стадию. Похоже, он справляется с болезнью.

Вновь в палате повисла тишина.

– Ты передала свой иммунитет ребенку, Фрэн, – нарушил молчание Дэн. – И теперь мы думаем, что благодаря этому у него есть возможность побороть болезнь. Мы предполагаем, что тот же шанс был и у близнецов миссис Уэнтуорт, но обстоятельства сложились против них. Я придерживаюсь мнения, что они умерли не от «супергриппа», а от связанных с ним осложнений. Это небольшое отличие, я понимаю, но, возможно, именно оно и оказалось решающим.

– А другие женщины, которые забеременели от мужчин, не обладавших иммунитетом? – спросил Стью.

– Мы думаем, им придется наблюдать, как их дети будут бороться с «супергриппом», – ответил Джордж. – Некоторые, возможно, умрут, какое-то время жизнь Питера тоже висела на волоске, но другие успешно справятся с вирусом. И очень скоро наступит время, когда все еще не родившиеся дети, и в Свободной зоне, и во всем мире, будут иметь родителей, обладающих врожденным иммунитетом к «супергриппу». Пусть делать такие прогнозы не совсем корректно, но я готов поставить все деньги, которые заработаю, если они вновь у нас появятся, что победа будет за нами, а не за «супергриппом». А пока мы должны очень внимательно наблюдать за самочувствием Питера.

– И не только мы, – добавил Дэн. – В определенном смысле сейчас Питер – достояние всей Свободной зоны.

– Я хочу, чтобы он жил, потому что он мой и я его люблю, – прошептала Фрэнни и посмотрела на Стью. – И он моя связь с прежним миром. На Джесса он похож больше, чем на меня, и я этому рада. Это правильно. Ты меня понимаешь, любимый?

Стью кивнул, и странная мысль пришла ему в голову: как же хочется посидеть сейчас с Хэпом, и Нормом Бруэттом, и с Виком Полфри, пить с ними пиво, наблюдать, как Вик закуривает самокрутку с вонючим табаком, и рассказывать о том, что из всего этого вышло. Они прозвали его Молчальником Стью, говорили, что он не скажет «говно», даже если набьет им рот. Но ему хотелось столько им рассказать. Он бы говорил сутки напролет. Стью сжал руку Фрэн, чувствуя, как слезы жгут глаза.

– Нам надо обойти больных, – Джордж встал, – но Питер будет находиться под нашим неусыпным контролем, Фрэн. Когда у нас появится полная уверенность, что он выздоровел, ты узнаешь об этом первой.

– Когда я смогу кормить его? Если… если он не…

– Через неделю, – ответил Дэн.

– Но это так долго!

– Это будет долгий срок для всех нас. В Зоне шестьдесят одна беременная, и шесть зачали до начала эпидемии. Для них это будет особенно долгая неделя. Стью! Приятно познакомиться. – Дэн протянул руку, и Стью ее пожал. Врач тут же ушел, как человек, у которого много работы и который стремится ее сделать.

Джордж тоже пожал руку Стью.

– Увидимся завтра, самое позднее – во второй половине дня, хорошо? Только скажи Лори, какое время для тебя наиболее удобно.

– Зачем?

– Нога, – ответил Джордж. – С ней беда, верно?

– Не такая уж и беда.

– Стью! – Фрэнни села. – Что у тебя с ногой?

– Перелом, неправильное срастание костей, избыточная нагрузка, – ответил Джордж. – Хорошего мало, но все это можно исправить.

– Ну… – произнес Стью.

– Никаких «ну»! Дай мне взглянуть на нее, Стюарт! – На лбу Фрэнни вновь появилась морщинка «я-хочу».

– Позже, – ответил Стью.

Джордж направился к двери.

– Зайди к Лори, хорошо?

– Он зайдет, – пообещала Фрэнни.

Стью улыбнулся:

– Зайду. Раз леди-босс так говорит…

– Как хорошо, что ты вернулся. – По лицу Джорджа чувствовалось, что его так и распирают вопросы, но он лишь качнул головой и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

– Дай-ка взглянуть, как ты ходишь. – Морщинка «я-хочу» не сходила со лба Фрэн.

– Слушай, Фрэнни…

– Пройдись, дай взглянуть.

Он прошелся, напоминая матроса, пересекающего палубу в сильный шторм. Когда вернулся к стулу, она плакала.

– Фрэнни, не надо. Милая!..

– Не могу. – Она закрыла лицо руками.

Он сел, взял ее за руки, опустил их.

– Нет. Нет, не надо.

Она смотрела на него, по ее щекам катились слезы.

– Так много людей умерло… Гарольд, Ник, Сюзан… а как же Ларри? Как Глен и Ральф?

– Я не знаю.

– И что сказать Люси? Она придет через час. Она приходит каждый день, и она уже на четвертом месяце. Стью, когда она спросит тебя…

– Они умерли там… – Стью говорил скорее себе, чем Фрэн. – Вот что я думаю. Вот что я знаю… сердцем.

– Не говори этого, – взмолилась Фрэнни. – Не говори при Люси. Это разобьет ей сердце.

– Я думаю, они были жертвой. Бог всегда просит жертву. Его руки в крови жертв. Почему? Не могу сказать. Я не такой умный. Возможно, мы сами навлекли это на себя. Точно я знаю одно: эта бомба взорвалась там, вместо того чтобы взорваться здесь, и на какое-то время мы в полной безопасности. На короткое время.

– Флэгг погиб? Действительно погиб?

– Не знаю. Я думаю… мы не должны терять бдительности. Со временем кто-то найдет место, где создавали такие вирусы, как «Капитан Торч», и завалит это место землей, и засеет землю солью, и потом помолится над ним. Помолится за нас всех.

Тем же вечером, только гораздо позже, почти в полночь, Стью вез Фрэнни по тихому и пустынному больничному коридору в инвалидном кресле. С ними шла Лори Констебл, и Фрэн проследила, чтобы Стью договорился с ней о завтрашнем осмотре.

– Ты выглядишь так, будто тебя самого впору возить в кресле, – заметила Лори.

– Сейчас нога совершенно меня не беспокоит, – ответил Стью.

Они подошли к широкому окну, за которым находилась палата, выдержанная в голубых и розовых тонах. Под потолком висел большой мобиль. Только в одной кроватке, в первом ряду, лежал младенец.

Стью как зачарованный смотрел на него.

«ГОЛДСМИТ-РЕДМАН, ПИТЕР, – гласила надпись на медицинской карте, прикрепленной к кроватке. – МАЛЬЧИК. ВЕС 6 ФУНТ. 9 УНЦ. М. ФРЭНСИС ГОЛДСМИТ, ПАЛАТА 209. ОТ. ДЖЕССИ РАЙДЕР (УМ.)».

Питер плакал, сжав маленькие пальчики в кулачки. Его лицо покраснело. Он родился с черными как смоль волосами, синие глаза смотрели прямо в глаза Стью, словно обвиняя его во всех несчастьях.

Лоб пересекала глубокая вертикальная морщинка… «я-хочу».

Фрэнни снова плакала.

– Фрэнни, что не так?

– Все эти пустые кроватки. – С ее губ сорвалось рыдание. – Вот что не так. Он здесь один. Неудивительно, что он плачет, Стью, он совсем один. И эти пустые кроватки, Господи…

– Один он пробудет недолго. – Стью обнял ее за плечи. – И судя по тому, как он выглядит, все у него будет хорошо. Как думаешь, Лори?

Но Лори уже оставила их одних у окна палаты новорожденных.

Морщась от боли в ноге, Стью опустился рядом с Фрэн на колени и неуклюже обнял ее. Вдвоем они восторженно смотрели на Питера, словно на первого ребенка на Земле. Через какое-то время Питер заснул, прижимая кулачки к груди, а они по-прежнему смотрели на него, дивясь тому, что он вообще есть.