Текст книги "Противостояние"

Глава 69

Уитни Хоргэн нашел Ллойда в его номере, лежащим на большой круглой кровати, которую он недавно делил с Дейной Джергенс. На его голой груди стоял высокий стакан с джином и тоником. Он пристально всматривался в свое отражение в потолочном зеркале.

– Заходи, – позвал Ллойд, увидев Уитни. – Ради Бога, обойдемся без церемоний. И стучать не обязательно. Ублюдок. – Последнее слово он произнес как «ублудок».

– Ты пьян, Ллойд? – осторожно спросил Уитни.

– Нет. Еще нет. Но иду к этому.

– Он здесь?

– Кто? Бесстрашный лидер? – Ллойд сел. – Где-то имеется. Полуночный бродяга. – Он рассмеялся и снова лег.

– Ты следи за тем, что говоришь, – прошептал Уитни. – Ты же знаешь, это идея не из лучших – пить что-то крепкое, когда он…

– На хрен!..

– Помнишь, что случилось с Геком Дроугэном? И со Стреллертоном?

Ллойд кивнул:

– Ты прав. У стен есть уши. У гребаных стен есть уши. Ты когда-нибудь слышал такое выражение?

– Да, пару раз. Но здесь это соответствует действительности, Ллойд.

– Будь уверен. – Ллойд внезапно сел и швырнул стакан через комнату. Тот разбился. – Это для уборщицы, Уитни.

– Ты в норме, Ллойд?

– У меня все хорошо. Хочешь джина с тоником?

Уитни замялся.

– Нет. Без лайма не пью.

– Эй, не говори «нет» из-за такой ерунды! У меня есть лайм! В бутылочке. – Ллойд прошел к бару и поднял пластиковую бутылочку риалайма[212]212
  Риалайм – восстановленный сок лайма, продающийся в характерных бутылочках в форме лайма.


[Закрыть]. – Напоминает левое яйцо Зеленого великана. Смешно, да?

– Похоже на лайм?

– Само собой, – мрачно ответил Ллойд. – На что же еще? На гребаную овсянку? Так что скажешь? Будь человеком и выпей со мной.

– Ну… ладно.

– Мы будем пить у окна и любоваться видом.

– Нет! – хрипло и резко ответил Уитни. Ллойд остановился на полпути к бару, его лицо вдруг застыло. Он посмотрел на Уитни, их взгляды на мгновение встретились.

– Да, конечно, – кивнул Ллойд. – Извини, чел. Глупая идея.

– Все хорошо.

Но они оба знали, что ничего хорошего нет. Женщина, которую Флэгг представил своей «новобрачной», днем раньше сиганула вниз. Ллойд помнил, как Одинокий Туз сказал, что Дейна не может выброситься из окна, поскольку окна не открывались. Но в пентхаусе была открытая веранда. Наверное, в казино не сомневались, что те, кто действительно играет по-крупному – преимущественно арабы, – вниз никогда не прыгнут. Знатоки суицида.

Он налил Уитни джина с тоником, они сели и некоторое время пили молча. Снаружи солнце заходило в красном сиянии. Наконец Уитни спросил едва слышным шепотом:

– Ты действительно думаешь, что она прыгнула сама?

Ллойд пожал плечами:

– Какое это имеет значение? Конечно. Я думаю, она прыгнула сама. А ты бы не прыгнул, если бы стал его женой? Готов повторить?

Уитни глянул на свой стакан и с удивлением увидел, что тот пуст. Протянул его Ллойду, который направился к бару. Джина Ллойд не жалел, и Уитни уже чувствовал приятное гудение в голове.

Вновь некоторое время они пили молча, наблюдая, как солнце все ниже скатывается за горизонт.

– Что слышно об этом Каллене? – спросил наконец Уитни.

– Ничего. Полная тишина. Абсолютный ноль. Я ничего не слышу. Барри ничего не слышит. Ничего с шоссе сорок, с шоссе тридцать, с шоссе два и семьдесят четыре. С автострады пятнадцать. Ничего с проселочных дорог. Они перекрыли все пути, а результат нулевой. Он где-то в пустыне, но если будет по-прежнему идти ночью и сумеет не сбиться с пути на восток, он от нас ускользнет. Только какое это имеет значение? Что он сможет им рассказать?

– Не знаю.

– Я тоже. Пусть уходит, вот что я говорю.

Уитни чувствовал себя не в своей тарелке. Ллойд опять слишком близко подошел к тому, чтобы критиковать босса. В голове гудело все сильнее, и он этому только радовался. Может, очень скоро он соберется с духом и выложит Ллойду все, что хотел сказать, ради чего и пришел.

– Я тебе кое-что скажу. – Ллойд наклонился вперед. – Он теряет хватку. Ты когда-нибудь слышал это гребаное выражение? Сейчас восьмой иннинг, и он теряет хватку, а на гребаной площадке запасных пусто.

– Ллойд, я…

– Стакан пустой?

– Похоже на то.

Ллойд снова наполнил стаканы. Протянул один Уитни, и по телу того пробежала дрожь, когда он сделал первый глоток. Практически чистый джин.

– Теряет хватку, – гнул свое Ллойд. – Сначала Дейна, потом этот Каллен. Его собственная жена – если это действительно так – прыгает вниз. Ты думаешь, ее двойное-гребаное-сальто с открытой веранды пентхауса входило в его планы?

– Не следует нам об этом говорить.

– И Мусорный Бак. Ты посмотри, что сделал один этот парень. С такими друзьями… кому нужны враги? Вот что я хочу знать!..

– Ллойд…

Ллойд качал головой:

– Я ничего не понимаю. Все шло хорошо до той ночи, когда он пришел и сказал, что в Свободной зоне умерла эта старая женщина. Сказал, что устранено последнее препятствие на нашем пути. Но с того самого момента все пошло наперекосяк.

– Ллойд, я не думаю, что нам следует…

– А теперь я просто не знаю. Наверное, мы можем напасть на них следующей весной, добравшись туда по земле. Раньше нам точно этого не сделать. Но к следующей весне одному Богу известно, что они там придумают. Мы собирались напасть на них до того, как они приготовят нам всякие сюрпризы, а теперь хрен нам. Плюс, святой Бог на троне, надо помнить еще и о Мусорище. Он опять в пустыне, что-то ищет, и я чертовски уверен…

– Ллойд!.. – Тихий, сдавленный голос. – Послушай меня…

Ллойд наклонился к Уитни, на его лице читалась озабоченность.

– Что? Что случилось, старина?

– Я даже не знал, хватит ли мне духа спросить тебя об этом. – Уитни крепко сжимал стакан. – Я, и Одинокий Туз, и Ронни Сайкс, и Дженни Энгстрем. Мы сматываемся. Хочешь с нами? Господи, я, наверное, рехнулся, говоря тебе об этом, потому что ты так с ним близок.

– Сматываетесь? И куда?

– Полагаю, в Южную Америку. В Бразилию. Думаю, это достаточно далеко. – Он помолчал, пожал плечами и продолжил: – Многие уходят. Может, не слишком многие, но уже не единицы, и с каждым днем их становится все больше. Они не думают, что Флэгг сможет одержать верх. Некоторые идут на север, в Канаду. Для меня там чертовски холодно. Но отсюда я ухожу. Пошел бы на восток, если бы думал, что они примут меня. И если бы была уверенность, что мы сумеем прорваться. – Уитни резко замолчал и с тоской посмотрел на Ллойда. Судя по выражению его лица, он не сомневался, что зашел слишком далеко.

– Все в порядке, – мягко ответил Ллойд. – Я не собираюсь закладывать вас, старина.

– Просто… здесь все разваливается, – убитым голосом сказал Уитни.

– Когда собираетесь уйти? – спросил Ллойд.

Уитни бросил на него подозрительный взгляд.

– Ох, забудь, что я задал этот вопрос. Стакан пуст?

– Еще нет. – Уитни смотрел в свой стакан.

– А мой пуст. – Ллойд пошел к бару. Добавил, стоя спиной к Уитни: – Я не могу.

– Что?

– Не могу! – резко повторил Ллойд и обернулся. – Я у него в долгу, я у него в большом долгу. В Финиксе он меня спас, и с тех пор я с ним. Кажется, даже дольше. Кажется, целую вечность.

– Понимаю.

– Но это не все. Он что-то сделал со мной, я стал умнее или что-то в этом роде. Я не знаю, что именно, но я не тот человек, каким был, Уитни. Рядом не лежало. До… него… я был мелкой сош кой. А теперь он поставил меня рулить, и у меня получается. Вроде бы я и соображаю лучше. Да, он сделал меня умнее. – Ллойд поднял с груди камень со щелью, глянул на него, вернул на прежнее место. Вытер руку о штаны, словно прикоснулся к чему-то гадкому. – Я знаю, что я не гений. Должен записывать в блокнот все, что нужно сделать, иначе забываю. Но если он стоит за моей спиной, я могу отдавать приказы, и в большинстве случаев все получается очень даже хорошо. Раньше я мог только получать приказы и попадать в передряги. Я изменился… он изменил меня. Да, кажется, все это началось очень давно. Когда мы попали в Вегас, здесь было только шестнадцать человек. В том числе Ронни, а также Дженни и бедный Гек Дроугэн. Они ждали его. Когда мы пришли в город, Дженни Энгстрем опустилась на свои красивые колени и поцеловала его сапоги. Готов спорить, в постели она тебе никогда об этом не рассказывала. – Он криво улыбнулся Уитни. – А теперь она хочет порвать с ним и слинять. Что ж, я ее не виню, да и тебя тоже. Но не так уж много требуется, чтобы загубить хорошее дело, верно?

– Ты намерен остаться?

– До самого конца, Уитни. Его или моего. Это мой долг перед ним. – Ллойд не стал добавлять, что по-прежнему верит в темного человека и склонен думать, что Уитни и остальные закончат свою жизнь на крестах, скорее да, чем нет. Существовало и еще одно обстоятельство. Здесь он подчинялся только Флэггу. А кем бы стал в Бразилии? Уитни и Ронни были умнее его. Ему и Одинокому Тузу лежал прямой путь в «шестерки», а Ллойда это уже не устраивало. Когда-то он ничего не имел против, но ситуация изменилась. А если что-то меняется в голове, он это выяснил на собственном опыте, то уже навсегда.

– Что ж, может, все образуется для всех нас, – промямлил Уитни.

– Конечно, – кивнул Ллойд и подумал: Но я бы не хотел оказаться на твоем месте, если для Флэгга все обернется к лучшему. Я бы не хотел оказаться на твоем месте, когда у него наконец найдется время, чтобы заметить тебя в Бразилии. Тогда смерть на кресте покажется тебе меньшим из зол…

Ллойд поднял стакан.

– Тост, Уитни.

Поднял стакан и Уитни.

– Чтобы никто не пострадал. Вот мой тост. Чтобы никто не пострадал.

– Чел, за это я выпью! – с жаром воскликнул Уитни, и они выпили.

Вскоре он ушел. Ллойд продолжал пить. Отключился где-то в половине десятого вечера и спал пьяным сном на круглой кровати. Спал без сновидений, получив практически равноценную компенсацию за утреннее похмелье.

Когда солнце поднялось семнадцатого сентября, Том Каллен остановился на ночлег чуть севернее Ганлока, штат Юта. Температура воздуха так упала, что он видел пар от своего дыхания. Уши замерзли и онемели. Но чувствовал он себя прекрасно. Этой ночью прошел рядом с разбитой проселочной дорогой и заметил троих мужчин, которые сидели вокруг маленького костерка. Все с винтовками.

Он пытался пробраться мимо них по сильно пересеченной местности – на западной границе бесплодных земель Юты, – когда из-под его ноги посыпались мелкие камешки, скатываясь в русло пересохшей реки. Том замер. Теплая моча полилась по ногам, но он понял, что напустил в штаны, как маленький ребенок, только через час, а то и позже.

Все трое повернулись, двое вскинули винтовки. Укрытие Тома оставляло желать лучшего. Пока он был тенью среди теней, потому что луна скрылась за облаками. А если бы она выглянула…

Один из них расслабился.

– Олень. Их тут полным-полно.

– Думаю, надо проверить, – ответил другой.

– Сунь палец в жопу и проверь, – подал голос третий, и на том дискуссия закончилась. Они вновь подсели к костру, а Том двинулся дальше, ощупывая землю перед собой при каждом шаге, наблюдая, как костер с мучительной медлительностью тает в темноте. Часом позже он превратился в искру на склоне внизу. Наконец исчез полностью, и, казалось, огромная глыба скатилась с плеч Тома. Появилось ощущение, что худшее позади. Он по-прежнему оставался на западе и знал, что должен соблюдать осторожность – родные мои, да, – но опасность уже не подступала так близко, как раньше, когда его словно со всех сторон окружали индейцы и бандиты.

А теперь, когда взошло солнце, он свернулся в плотный клубок в зарослях низких кустов и приготовился заснуть. Надо достать одеяла, подумал он. Становится холодно. Тут сон и забрал его, внезапно и целиком, как и всегда.

Ему снился Ник.

Глава 70

Мусорный Бак нашел то, что хотел.

Он продвигался по коридору глубоко под землей, такому же темному, как горная шахта. В левой руке держал фонарь, в правой – оружие, потому что здесь было жутковато. Он ехал на электрокаре, который практически бесшумно катил по широкому коридору. Тишину нарушало лишь тихое, на пределе слышимости, гудение.

За водительским сиденьем электрокара начинался большой грузовой отсек. В нем лежала атомная боеголовка.

Тяжелая.

Мусорник не знал, сколько она весит в действительности, потому что руками ему не удавалось даже сдвинуть ее. Длинную и цилиндрическую. Холодную на ощупь. И когда он проводил ладонью по изгибающейся поверхности, ему с трудом верилось, что такой холодный, мертвый кусок металла мог дать столько тепла.

Боеголовку он нашел в четыре утра. Вернулся в гараж и взял цепной подъемник. Спустил его вниз и закрепил цепи на боеголовке. Девяносто минут спустя она уже лежала в грузовом отсеке, носом кверху. Там же был выбит номер: «А161410USAF». Литые резиновые шины электрокара заметно просели под тяжестью боеголовки.

Он приближался к концу тоннеля. Впереди был грузовой лифт с приглашающе открытой дверью. Размеров лифта хватало, чтобы вместить электрокар, но электричество, разумеется, отсутствовало. Мусорник спустился вниз по лестнице. Цепной подъемник весил сущие пустяки в сравнении с боеголовкой. Каких-то сто пятьдесят фунтов. И все-таки он затратил немало усилий, чтобы спустить его на пять этажей.

Как же ему поднять на эти этажи боеголовку?

Приводная лебедка, прошептал разум.

Сидя на водительском кресле, посвечивая фонарем в разные стороны, Мусорник согласно кивнул. Конечно, вот правильный ответ. Затащить боеголовку наверх. Установить лебедку наверху и тянуть, если придется, один лестничный пролет за другим. Но где он возьмет пятисотфутовую цепь?

Что ж, пожалуй, нигде. Однако он мог сварить отдельные куски цепи. А выдержат ли сварные швы? Трудно сказать. И даже если выдержат, что делать с поворотами лестничных маршей?

Он наклонился и в молчаливой темноте ласково провел рукой по гладкой, смертоносной поверхности боеголовки.

Любовь найдет способ.

Оставив боеголовку в грузовом отсеке электрокара, он начал подниматься по лестнице, чтобы посмотреть, что отыщется наверху. На такой базе могло быть что угодно. И он не сомневался, что найдет все необходимое.

Миновав два пролета, он остановился, чтобы перевести дух. Внезапно в голове сверкнула мысль: Я облучаюсь? Они экранировали радиоактивные материалы, экранировали свинцом. Но в фильмах, которые он видел по телику, люди, работавшие с такими материалами, всегда носили защитные костюмы и имели при себе пленочные дозиметры, которые меняли цвет в зависимости от полученной дозы облучения. Потому что радиация была беззвучна. И ты не мог ее увидеть. Она просто проникала в твою плоть и кости. Ты даже не знал, что болен, пока не начинал блевать, и терять волосы, и бегать в сортир каждые несколько минут.

Все это ждало и его?

Мусорник осознал, что ему без разницы. Он собирался поднять эту боеголовку наверх. Еще не знал как, но собирался. А потом каким-то образом привезти в Вегас, чтобы загладить вину за содеянное в Индиан-Спрингсе. И если ему суждено умереть, заглаживая свою вину, что ж, он согласен умереть.

– Моя жизнь принадлежит тебе, – прошептал он в темноте и продолжил подъем.

Глава 71

Семнадцатого сентября, около полуночи, Рэндалл Флэгг находился в пустыне. Завернувшись в три одеяла от пальцев ног до подбородка, четвертое он накинул на голову наподобие бурнуса, так, что на виду остались только глаза и кончик носа.

Мало-помалу он выдавил из головы все мысли. Застыл. Звезды над головой сверкали холодным огнем, излучали ведьмин свет.

Он послал Глаз.

Почувствовал, как тот отделяется от него с легким и безболезненным толчком. Глаз полетел, молчаливый, словно ястреб, поднимающийся на темных воздушных потоках. Теперь он слился с ночью. Стал глазом вороны, глазом волка, глазом ласки, глазом кота. Скорпионом, пауком, проскальзывающим в щель. Смертоносной ядовитой стрелой, пронзающей воздух над пустыней. Что бы ни случилось, Глаз всегда будет при нем.

Он летел, не прилагая к этому никаких усилий, а под ним, словно циферблат, раскинулся мир рожденных ползать.

Они идут… они почти добрались до Юты.

Высоко и молча летел он над кладбищенской землей. Лежащая под ним пустыня напоминала белую могилу, которую пересекала темная лента автострады. Он летел на восток, уже над границей штата, его тело осталось далеко позади, поблескивающие глаза закатились, выставив между веками слепые белки.

Ландшафт начал меняться. Конические горы, скалы, причудливо изъеденные ветром, столовые горы. Автострада прорезала их. Далеко на севере остались Бонневилльские соляные поля. Где-то на западе – Долина черепов. Полет. Шум ветра, мертвый и далекий…

Орел, устроившийся на верхней развилке старого, сожженного молнией дерева где-то к югу от Ричфилда, почувствовал, как что-то пролетело мимо, как что-то зрячее и смертоносное пронеслось сквозь ночь, и бесстрашно ринулся на это что-то, размахивая крыльями, но его отнесло в сторону волной леденящего холода. Ошеломленный орел камнем падал чуть ли не до самой земли, едва успев выйти из пике.

Глаз темного человека летел на восток.

Теперь под ним уходила вдаль автострада 70. Тут и там к ней прилепились маленькие городки, покинутые всеми, кроме крыс и кошек, и олени уже начали заходить туда из лесов, по мере того как выветривался запах человека. Городки эти назывались Фримонт, и Грин-Ривер, и Сего, и Томпсон, и Харли-Доум. Еще один маленький город, тоже заброшенный. Гранд-Джанкшен, штат Колорадо. Потом…

Западнее Гранд-Джанкшена светилась искра огня.

Глаз начал спускаться по спирали.

Костер умирал. Около него спали четыре человека.

Значит, правда.

Глаз хладнокровно оглядел их. Они шли. По причинам, которых он не мог себе и представить, они действительно шли. Надин его не обманула.

Послышалось глухое рычание, и Глаз развернулся. За костром лежала собака, приподняв голову, прикрыв хвостом гениталии. Ее глаза светились, как два злобных янтарных огня. Рычание не прекращалось, словно где-то раздирали бесконечно длинную простыню. Глаз смотрел на пса, пес – на Глаз, не выказывая испуга. Верхняя губа поднялась, обнажая зубы.

Один из людей сел.

– Коджак, – пробормотал он. – Чего бы тебе не заткнуться?

Коджак продолжал рычать, его шерсть встала дыбом.

Проснувшийся мужчина – Глен Бейтман – огляделся, и внезапно ему стало не по себе.

– Кто здесь, мальчик? – шепнул он собаке. – Есть тут кто-нибудь?

Коджак продолжал рычать.

– Стью! – Бейтман толкнул мужчину, лежащего рядом. Тот что-то пробормотал и затих в спальнике.

Темный человек, который теперь стал темным глазом, увидел предостаточно. Он взвился вверх, успев заметить, как изогнулась шея собаки, следившей за ним взглядом. Рычание сменилось лаем. Сначала громким, потом затихающим, затихающим, затихшим.

Остались тишина и летящая тьма.

Какое-то время спустя он завис над пустыней, глядя вниз на себя. Начал медленно спускаться, приближаясь к телу, затем вошел в него. На мгновение возникло странное ощущение головокружения, двое сливались в одного. Потом глаз исчез, и остались только его глаза, уставившиеся на холодные поблескивающие звезды.

Они шли, да.

Флэгг улыбнулся. Старуха велела им прийти? Они послушались ее, когда она, лежа на смертном одре, предложила им покончить с собой таким необычным способом? Он полагал, что да.

Как он мог забыть столь простую истину? У них тоже хватало проблем, они тоже боялись… и в результате совершали колоссальную ошибку.

А может, их изгнали из Зоны?

Эта идея очень ему приглянулась, но в конце концов он понял, что не верит в это. Они шли по собственному выбору. Они шли, уверенные в своей праведности, как миссионеры к деревне каннибалов.

Ох, до чего же хорошо!

Сомнения уйдут. Страхи уйдут. И потребуется для этого только одно: вид четырех голов, поднятых на пиках перед фонтаном у отеля «МГМ-Гранд». Он соберет всех жителей Вегаса и заставит пройти мимо и увидеть это собственными глазами. Он сделает фотографии, плакаты и разошлет их в Лос-Анджелес, и Сан-Франциско, и Спокан, и Портленд.

Пять голов. Он прикажет поднять на пике и собачью голову.

– Хороший песик! – произнес Флэгг и рассмеялся впервые после того, как сбросил с крыши Надин. – Хороший песик, – повторил он улыбаясь.

Спал он в ту ночь хорошо, а утром отдал приказ утроить численность блокпостов на всех дорогах между Ютой и Невадой. Теперь они поджидали не одного человека, уходящего на восток, а четверых мужчин и собаку, идущих на запад. Взять их следовало живыми. Живыми любой ценой.

О да.

Глава 72

– Знаете, – Глен Бейтман смотрел на Гранд-Джанкшен, купающийся в свете раннего утра, – я многие годы слышал выражение: «Это паршиво», – но как-то не понимал, что же оно означает. Теперь наконец понял. – Он опустил глаза на свой завтрак, состоящий из синтетических сосисок «Морнинг стар фармс», и скорчил гримасу.

– Нет, это еще ничего! – с жаром возразил ему Ральф. – Тебе бы попробовать жрачку, которой кормили нас в армии.

Они сидели вокруг костра, разожженного Ларри часом раньше. В теплых куртках и перчатках. Пили по второй чашке кофе. Температура не превышала тридцати пяти градусов[213]213
  По Фаренгейту; примерно 1,7°C.


[Закрыть], небо затянули серые облака. Коджак спал у самого костра. Еще чуть ближе – и спалил бы шерсть.

– Я заморил червячка. – Глен поднялся. – Дайте мне ваших бедных, ваших голодных[214]214
  «Дайте мне ваших бедных, ваших голодных» – аллюзия на строку «А мне отдайте ваших усталых, ваших бедных» из стихотворения «Новый колосс» американской писательницы и поэтессы Эммы Лазарус (1849–1887), которое выгравировано на табличке, прикрепленной к пьедесталу статуи Свободы.


[Закрыть]. С другой стороны, просто дайте мне ваш мусор. Я его похороню.

Стью протянул ему бумажную тарелку и стаканчик.

– Ходьба – это что-то, верно, лысый? Готов спорить, в такой хорошей форме ты был лишь в глубокой молодости.

– Да, семьдесят лет назад, – добавил Ларри и рассмеялся.

– Стью, я никогда не был в такой форме, – мрачно ответил Глен, собирая мусор и укладывая его в пластиковый мешок, который намеревался похоронить. – Я никогда не хотел быть в такой форме. Но я ничего не имею против. После пятидесяти лет непоколебимого агностицизма мне, похоже, предназначено следовать за Богом старой женщины-негритянки в челюсти смерти. Если такова моя судьба, значит, это моя судьба. Конец истории. Но я предпочитаю идти, а не ехать, если все закончится именно так. Ходьба занимает больше времени, следовательно, я проживу дольше… хотя бы на несколько дней. Извините меня, господа, я должен устроить этим отбросам достойные похороны.

Они наблюдали, как он идет к краю лагеря с маленькой саперной лопаткой в руке. Этот «пеший тур по Колорадо и на запад», как обозвал его Глен, тяжелее всего давался именно Глену. Он был самым старым из них, на двенадцать лет старше Ральфа Брентнера. Однако следует отметить, что остальным благодаря ему шагалось легче. Он постоянно иронизировал, но мягко, и чувствовалось, что в душе у него царят мир и покой. А сам факт, что он мог идти день за днем, не просто производил впечатление, но, можно сказать, вдохновлял. Все-таки ему исполнилось пятьдесят семь, и Стью видел, как он растирал фаланги пальцев по утрам, морщась от боли.

– Сильно болит? – вчера спросил его Стью, примерно через час после того, как они двинулись в путь.

– Аспирин с этим справляется. Это артрит, знаешь ли, и все гораздо лучше, чем будет лет через пять – семь, но, скажу тебе откровенно, Восточный Техас, я так далеко не заглядываю.

– Ты действительно думаешь, что он собирается нас убить?

И тут Глен Бейтман произнес необычную фразу:

– Я не убоюсь зла[215]215
  Глен частично цитирует фразу из Псалма 22: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…»


[Закрыть].

На том дискуссия и закончилась.

Теперь они слушали, как он роет подмерзшую землю и клянет ее.

– Парень что надо, да? – спросил Ральф.

Ларри кивнул:

– Да. Я тоже так считаю.

– Я всегда думал, что эти профессора из колледжа – маменькины сынки, но этот точно не такой. Знаешь, что он сказал, когда я спросил, а почему он просто не выбрасывает это дерьмо в придорожный кювет? Сказал, что мы не должны снова начинать гадить. Сказал, что мы и так уже повторили многое из того, что следовало оставить в прошлом.

Коджак поднялся и побежал посмотреть, что там делает Глен. До них долетел голос социолога:

– А вот и ты, большая ленивая жаба! Я уже начал думать, что ты не сдвинешься с места. Хочешь, чтобы я похоронил и тебя?

Ларри улыбнулся и снял с пояса шагомер. Он позаимствовал его в магазине спортивных товаров в Голдене. Устанавливаешь на нем длину шага и цепляешь к ремню, как рулетку плотника. Каждый вечер он записывал, сколько миль они прошли, на сложенный в несколько раз листок бумаги с оборванными уголками.

– Можно взглянуть на твою шпаргалку? – спросил Стью.

– Конечно! – Ларри протянул ему листок.

Вверху было написано: От Боулдера до Вегаса – 771 миля. Ниже следовало:

Стью достал из бумажника обрывок бумаги и сделал какие-то подсчеты.

– Что ж, мы идем быстрее, чем в начале, но нам еще осталось больше четырехсот миль. Черт, мы даже не прошли половину!

Ларри кивнул:

– Идем быстрее, это точно. Потому что под гору. И Глен прав, знаешь ли. Чего нам торопиться? Этот парень прикончит нас, как только мы до него доберемся.

– Знаешь, я в это не верю, – покачал головой Ральф. – Мы можем умереть, это правда, но едва ли все будет так просто. Матушка Абагейл не отправила бы нас туда только для того, чтобы нам всадили по пуле в лоб и на том все закончилось. Не отправила бы.

– Я не верю, что нас отправила именно она, – спокойно заметил Стью.

Шагомер Ларри издал четыре щелчка, когда тот обнулил его. Стью забросал землей остатки костра. Маленькие утренние ритуалы продолжались. Они провели в дороге уже двенадцать дней. И Стью казалось, что дни эти растянутся до бесконечности: Глен, добродушно поругивающий еду, Ларри, записывающий на помятом листке пройденные мили и устанавливающий шагомер, кто-то закапывает вчерашний мусор, кто-то забрасывает костер. Таков порядок, хороший порядок. Благодаря ему забываешь, к чему он ведет, и это хорошо. По утрам Фрэнни казалась очень далекой: он ясно видел ее, но как-то далеко, она напоминала фотографию в медальоне. А по вечерам, когда подступала темнота и по небу плыла луна, она становилась удивительно близкой. Такой близкой, что он, казалось, мог прикоснуться к ней… и тогда, разумеется, приходила боль. Именно в такие моменты его вера в матушку Абагейл слабела, и ему хотелось разбудить всех и сказать, что это пустая затея, что они взяли резиновые копья, чтобы сражаться со смертоносной ветряной мельницей, поэтому им лучше остановиться в следующем городе, найти мотоциклы и вернуться. Что лучше получить хоть немного света и любви, пока еще есть такая возможность… потому что очень скоро Флэгг лишит их всего.

Но подобные желания возникали у него ночью. А утром возвращалось ощущение, что они все делают правильно. Он задумчиво посмотрел на Ларри, гадая, а думает ли Ларри о своей Люси поздним вечером… Грезит ли о ней, хочет ли?..

Вернулся Глен в сопровождении Коджака, чуть морщась при каждом шаге.

– Поднимаем их? Да, Коджак?

Коджак завилял хвостом.

– Он говорит: «Лас-Вегас или смерть». Пошли!

По насыпи они поднялись на автостраду 70, теперь спускающуюся к Гранд-Джанкшен, и начали отсчет пройденных миль этого дня.

Во второй половине дня зарядил холодный дождь, проморозив их до костей и утопив разговор. Ларри шагал, погрузившись в себя, сунув руки в карманы. Сначала он думал о Гарольде Лаудере, на чей труп они наткнулись двумя днями ранее – у них вроде бы существовал негласный договор не говорить о Гарольде, – но потом его мысли сместились к Человеку-волку.

Они нашли Человека-волка у самого тоннеля Эйзенхауэра. Здесь автомобили стояли чуть ли не вплотную друг к другу, и все пропитывал запах смерти. Человек-волк наполовину вывалился из «остина», одетый в обтягивающие джинсы с отворотами и шелковую, расшитую блестками ковбойку. Вокруг «остина» лежало несколько убитых волков. Человек-волк сполз с переднего пассажирского сиденья «остина», и мертвый волк покоился на его груди. Руки Человека-волка сжимали шею волка, а пасть волка, в запекшейся крови, находилась рядом с шеей Человека-волка. Они попытались восстановить ход событий. Стая волков спускалась с гор, заметила одинокого человека и атаковала его. Человек-волк отстреливался. Убил нескольких волков, прежде чем укрылся в «остине».

И через какое время голод заставил его покинуть свое убежище?

Ларри не знал, не хотел знать. Но он видел, каким невероятно тощим стал Человек-волк. Через неделю, наверное. Он ехал на запад, кем бы он ни был, собирался присоединиться к темному человеку, но Ларри никому бы не пожелал такой ужасной судьбы. Об этом он как-то поговорил со Стью, через два дня после того, как они вышли из тоннеля, а Человек-волк остался на другой стороне.

«Почему стая волков так долго ждала на одном месте, Стью?»

«Не знаю».

«Я хочу сказать, если им хотелось поесть, разве они не могли найти еду?»

«Думаю, могли».

Эта жуткая загадка не давала Ларри покоя, но он понимал, что никогда не разгадает ее. Кем бы ни был этот Человек-волк, мужества ему хватало. Голод и жажда в конце концов заставили его открыть пассажирскую дверь. Один из волков прыгнул на него и вырвал горло. Но и Человек-волк задушил своего убийцу.

Вчетвером они прошли тоннель Эйзенхауэра, связавшись веревкой, и в этой темноте Ларри сразу же вспомнился тоннель Линкольна. Только теперь его преследовала не Рита Блейкмур, а лицо Человека-волка, застывшее в предсмертной гримасе, когда он и волк убивали друг друга.

Волков послали, чтобы они убили того человека?

Но эту слишком тревожную мысль не хотелось даже рассматривать. Он попытался вытолкнуть из головы все связанное с Человеком-волком и просто идти, однако оказалось, что это далеко не просто.

В тот вечер они встали лагерем за Лоумой, в непосредственной близости от границы штата Юта. Ужин состоял из найденных по пути продуктов и кипяченой воды, как, собственно, и все их трапезы, – они целиком и полностью следовали указанию матушки Абагейл: «Идите в одежде, которая на вас. Ничего с собой не берите».

– В Юте будет куда хуже, – отметил Ральф. – Наверное, там нам действительно предстоит выяснить, присматривает ли за нами Господь. Нас ждет отрезок длиной более сотни миль не просто без единого города, но и без автозаправочных станций и кафе. – Его такая перспектива определенно не радовала.

– Вода? – спросил Стью.

Ральф пожал плечами:

– И ее немного. Пожалуй, пора спать.

Ларри последовал его примеру и забрался в спальник. Глен задержался у костра, чтобы выкурить трубку. У Стью оставалось несколько сигарет, и он достал одну. Какое-то время они молча курили.

– Долгий путь от Нью-Хэмпшира, верно, лысый?

– Да и до Техаса отсюда не докричишься.

Стью улыбнулся:

– Это точно. Не докричишься.

– Как я понимаю, ты сильно тоскуешь по Фрэн.

– Да. Мне ее недостает, я тревожусь о ней. Тревожусь о ребенке. С наступлением темноты становится хуже.

Глен выпустил струю дыма.

– Ты ничего не можешь изменить, Стюарт.

– Я знаю. Но все равно тревожусь.

– Конечно. – Глен выбил трубку о камень. – Прошлой ночью случилось что-то странное, Стью. Я весь день пытался понять, случилось ли оно наяву или во сне.