Текст книги "Город золотых теней"

По телефону Рени почти ничего не объяснила. Но когда она принялась рассказывать Сьюзен о таинственном файле, то обнаружила, что волей-неволей раскрывает больше, чем хотела бы. Пытаясь уяснить суть, доктор Ван Блик задавала такие вопросы, на которые нельзя было ответить неискренне, и вскоре Рени сообразила, что выложила своей бывшей учительнице почти все, кроме названия сетевого клуба и причины, по которой они туда вообще попали.

«Старые привычки умирают с трудом», – подумала Рени. Сьюзен выжидающе глядела на нее. Глаза ее светились умом, и в ней легко было разглядеть не только необыкновенную женщину, какой она была, когда Рени встретила ее впервые, но и острую на язык девчонку, какой она была полвека назад. «Я никогда не могла ей соврать».

– Но, во имя Господне, кому нужна такая система безопасности? Что, черт возьми, они защищают? – Под внимательным взглядом доктора Рени ощутила себя малолетней преступницей. – Ирен, как тебя угораздило связаться с преступниками?

Рени постаралась не вздрогнуть при звуке ненавистного имени.

– Не знаю. Я пока просто не хочу об этом говорить. Но если они там занимаются тем, о чем я подозреваю, тогда это место надо выжечь огнем, как гадюшник.

Сьюзен откинулась в инвалидной коляске. Лицо ее помрачнело.

– Ирен, я уважаю твое право на личную жизнь, но мне это не нравится. Как тебя туда занесло? – Она покосилась на Ксаббу, словно тот мог быть причиной.

Рени пожала плечами.

– Скажем, они украли у меня кое-что очень важное, и я захотела это вернуть.

– Ладно, сдаюсь. Я не мисс Марпл, чтобы играть в загадки. Посмотрим, что ты принесла. Идите за мной.

Она провела гостей по коридору. За парой дверных створок обнаружился небольшой грузовой лифт.

– Слава Богу, что я установила его для перевозки оборудования, – пояснила Сьюзен. – Втискивайтесь. С тех пор как началась эта катавасия с бедром, я бы месяцами не могла сюда спускаться, не будь у меня лифта. Разве что Джереми меня бы на руках относил. Вот это было бы зрелище.

Подвал едва ли уступал по площади всему дому. Большую его часть занимала лаборатория, где стояли рядами обычные лабораторные столы.

– Ерунда и путаница, – охарактеризовала доктор это зрелище. – У меня есть чистенькая отдельная система, работу по антивирусам я на ней уже закончила. Ее и используем. Вы, наверное, предпочтете наблюдать на экране монитора, да?

Рени решительно кивнула. Даже рядом с доктором Ван Блик она не собиралась исследовать в виртуальной реальности подарки от хозяев «Мистера Джи». Два раза на одну удочку она не попадется.

– Ладно. Тогда запускай свой пульт и поехали. Загрузи сюда, чтобы я могла прогнать диагностику, прежде чем переместить это на новую систему.

Через пару минут доктор бросила сенсоры на колени и состроила еще одну детскую гримаску.

– Не могу забраться в клятую штуковину. Но ты права, это очень странно. Как защита от вторжения она не имеет смысла. На кой черт пропихивать в чужую машину троянского коня, если система не может его переварить? Ладно. Подключай, чего уж.

Рени подсоединила свой пульт к машине Сьюзен. А дальше все пошло очень быстро.

– Оно переносит себя. Так же, как загрузилось на мой пульт.

– Но это не копирование, эта штуковина перемещается. – Сьюзен нахмурилась, глядя на порхающих по своим вычислительным делам диагностов. Рени стало почти жалко специализированные программы доктора, точно те были живыми маленькими учеными, нервно потирающими ручки и спорящими в попытках классифицировать чужеродный объект.

– Я знаю, – проговорила Рени. – Это не имеет смы… – Она запнулась, глядя на экран. Монитор засветился ярче. Диагносты исчезли совершенно, цифры, символы, графики словно выжгло огнем. Что-то проявлялось на экране.

– Что за черт?! – раздраженно вопросила Сьюзен, но в голосе ее проскальзывали нотки настоящего страха.

– Это… город . – Рени наклонилась вперед. Из груди ее рвался истерический смешок. «Все равно что украсть страшно секретную микропленку в старом шпионском боевике, а обнаружить на ней снимки с нудистского пляжа». – Это видеозапись какого-то города.

– Я никогда не видела ничего подобного. – Сьюзен тоже склонилась к экрану, как и стоявший за ее спиной Ксаббу. Свет монитора золотил лица. – Смотрите – вы видели где-нибудь такие автомобили? Это научная фантастика какая-то, кусок сетефильма.

– Нет. Он настоящий. – Рени не могла бы объяснить, откуда она это знает. Но она знала. Будь это неподвижный снимок, как наскальная роспись в гостиной Сьюзен, заметить разницу было бы труднее. Но движение экспоненциально увеличивало количество информации, получаемой глазом – и мозгом. Рени занималась ВР не так долго, как Сьюзен, но глаз ее был наметан не хуже. Даже в «Мистере Джи», хозяева которого явно имели доступ к наисовременнейшему оборудованию, она подмечала легкую рассогласованность, неестественность движений. Но город золотых башен, трепещущих знамен и поездов надземки был безупречен.

– Мне кажется, я где-то видел этот город, – произнес Ксаббу. – Это как сон.

Сьюзен взялась за сенсоры и подала какую-то команду.

– Идет на автомате. Не могу найти никакой вложенной информации… – Она нахмурилась. – Я даже…

Картина исчезла. На мгновение монитор потемнел, потом на нем посыпался снег облетающих пикселей [23]23
  Точка, элемент изображения в компьютерной графике.


[Закрыть].

– Что вы сделали? – Рени оторвала взгляд от монитора. Мерцающий, искристый свет напомнил ей о последнем жутком часе у «Мистера Джи».

– Ничего. Чертова штуковина сама отрубилась. – Сьюзен перезапустила систему – та включилась, точно и не произошло ничего. – И сгинула.

– Сама отключилась?!

– Сгинула. Сдохла! И следа не осталось.

Десять минут спустя Сьюзен опять бросила сенсоры и откатила кресло от монитора. Она обыскала и собственный компьютер, и пульт Рени, но безрезультатно.

– Глаза болят, – пожаловалась она. – Хочешь попробовать?

– Не могу придумать ничего такого, чего бы вы не пробовали. Как оно могло исчезнуть?

– Автофаг. Отработал и сожрал себя. Ничего не осталось.

– Так что все, что у нас было, – город на картинке, – мрачно заключила Рени. – К чему он – Бог знает. А теперь и его нет.

– Господи! Чуть не забыла! – Сьюзен снова подъехала к компьютеру. – Когда эта штука сделала керплоонк , я снимала копию с одного кадра. Посмотрим, что получилось. – Она запустила программу поиска, и через пару секунд экран заполнила паутинно-золотая абстракция. – Вот оно! – Доктор прищурилась. – Как. Когда я снимала копию, четкость уже начала теряться. Ирен, у меня уже глаза не те. Тут можно что-то разобрать, кроме салата из пикселей?

– Кажется, да…

– Вон башня, – медленно произнес Ксаббу. – Там.

– Верно. Тогда это надо перенести на главную систему. Поскольку кадр я снимала сама, можно считать его инертным и безопасным – хотя все это настолько странно, что я уже боюсь утверждать что бы то ни было. Ладно. – Она поиграла несколько минут с соединительными кабелями, и вскоре присутствующие уже смотрели на золотое пятно, размазанное по нескольким ярдам стенного экрана лаборатории.

– У меня есть кое-какие программы очистки изображения, они могут помочь, – заметила Сьюзен. – Предварительную работу они могут провести, пока мы обедаем, – отсеять шум, по возможности обратить потерю разрешения. Пошли. У Джереми уже, наверное, истерика.

– Ксаббу! – Рени положила руку на плечо бушмена, завороженного картиной на экране. – Ты в порядке?

– Даже в таком, искаженном, виде этот город кажется мне знакомым. – Он оглядел бесформенные янтарные, золотые, сливочно-желтые разводы. – Я где-то видел его, но это не столько воспоминание, сколько ощущение.

Рени пожала плечами.

– Не знаю, что и сказать. Пошли обедать. Может, еще вспомнится.

Ксаббу неохотно последовал за ней, остановившись в дверях лифта, чтобы бросить назад прощальный взгляд. Лоб его избороздили морщины.

Сьюзен оказалась права: Джереми был оскорблен, что доктор и ее друзья опоздали на обед на целых двадцать минут.

– Рыбу я не начинал жарить, пока не заслышал ваших шагов, – обвиняющим тоном заявил он, – но за овощи поручиться не могу.

На самом деле овощи были выше всех похвал, а камбала – нежнейшей. Рени не могла и припомнить, когда в последний раз так ела, о чем не преминула сообщить Дако.

Тот, несколько умиротворенный, кивнул, убирая тарелки.

– Доктор Ван Блик предпочла бы питаться сандвичами, – заявил он тоном антиквара, у которого попросили свежий комикс.

Сьюзен рассмеялась.

– Просто мне не хочется подниматься и садиться за стол, когда я работаю. В дни, когда я не пропускаю обед, а еще лучше – и ужин, – вот в эти дни я ощущаю свой возраст. Джереми, неужели ты хочешь, чтобы я была старухой?

– Доктор отнюдь не стара, – ответил он. – Доктор упряма и эгоистична.

Он удалился в кухню.

– Бедняга. – Сьюзен покачала головой. – Он появился в нашем доме, когда мой муж был еще жив. Тогда у нас бывали вечера, приходили гости из университета, иностранцы. Конечно, в то время работы по дому бывало больше. Но он прав – сейчас он меня после завтрака и не видит, если только не надо подписывать счета. Оставляет ядовитые записочки о том, что сделал, а я не оценила. Боюсь, я над ними посмеиваюсь.

Ксаббу наблюдал за Джереми с осторожным любопытством.

– Он похож на брата моей матери: гордый человек, которому под силу больше, чем он делает. Это плохо для его духа.

Сьюзен поджала губы. Рени подумала, что доктор может обидеться.

– Может, вы и правы, – произнесла Сьюзен наконец. – Я не ставила перед Джереми серьезных задач в последнее время, надеялась на собственные силы. Может, это эгоизм с моей стороны. – Она повернулась к Рени: – Он пришел к нам, когда порядка в стране еще не было. Почти необразованный – ты не знаешь, как тебе повезло, Ирен. К твоему рождению школьная система значительно улучшилась. Но я думаю, Джереми мог бы добиться успеха во многих профессиях, будь у него возможность. Он учится быстро и очень старательно. – Доктор опустила глаза на зажатую в старческих пальцах серебряную ложку. – Я надеялась, что его поколение станет последним, которому мы отравили будущее.

Рени не могла не вспомнить собственного отца, тонувшего в невидимом для окружающих океане, не способном найти почву под ногами.

– Я подумаю над вашими словами, Ксаббу. – Сьюзен отложила ложку и торопливо вытерла руки. – Может, я закоснела в своих привычках. Ладно, пошли посмотрим, как там наш загадочный город.

Программы-отобразители превратили кадр в некое подобие разборчивой картины. Город превратился в сад расплывчатых, вытянутых по вертикали многогранников, импрессионистские мазки представляли дороги и колеи надземки. Рени и доктор принялись исправлять детали, добавляя их из собственной памяти там, где программы очистки изображения оказались бессильны. Особенно большую помощь оказал Ксаббу. Зрительная память у него была превосходной: если Рени и Сьюзен лишь помнили, что в стене вроде бы виднелись окна, Ксаббу мог сказать, сколько их было и в каких горел свет.

Еще через час картина приобрела отчетливое сходство с золотым городом, несколько незабываемых секунд горевшим на мониторе Сьюзен. Четкость оставляла желать лучшего, в некоторых местах реконструировать приходилось наобум, но всякий видевший этот город узнал бы изображение.

– Вот отсюда и начнем искать. – Сьюзен склонила голову к плечу. – Хотя чего-то все же не хватает.

– Он больше не похож на настоящий, – ответила Рени. – Пропала… жизненность . Естественно – это же плоская, восстановленная картинка. Но очарование оригинала было в ней. Словно мы смотрели через дыру в экране на реальный город.

– Наверное, ты права. И все-таки более чертовски странного места я не видала. Если оно настоящее, это, должно быть, оно из тех фабричных фибрамидных чудовищ, которые сейчас вырастают за одну ночь на индонезийских островах. – Сьюзен потерла колени. – Эти чертовы сенсоры начинают натирать. Боюсь, на этом придется и закончить, милая моя. Но я начну искать похожие снимки в специализированных сетях – ты ведь на работу еще не вышла, да? Ну вот, тогда этим займусь я. У меня есть три контракта, на которые я могу списать расходы: все от транснационалок, проекты на миллионы человеко-часов; они и не заметят пары лишних коннектов. И у меня есть подруга – ну ладно, знакомая – по имени Мартина Дерубен, совершенно гениальная исследовательница. Посмотрим, может, она знает. Мартина может и бесплатно помочь, если ради доброго дела. – Она снова окинула Рени проницательным взглядом. – Это ведь ради доброго дела? Вижу, что для тебя это очень важно.

Рени сумела только кивнуть.

– Вот и ладно. Пошли. Я вам позвоню, если выйду на след.

На выходе из лифта их встретил Дако. Машина, словно по волшебству, уже ждала у парадного.

Рени обняла доктора Ван Блик и чмокнула в напудренную щечку.

– Спасибо. Так приятно было вас снова увидеть.

Сьюзен улыбнулась.

– Знаешь, чтобы нанести визит, не стоит ждать, пока на тебя насядут виртуальные террористы.

– Ладно. Спасибо вам большое.

Ксаббу пожал доктору руку. Сьюзен не отпускала его несколько секунд, внимательно глядя в лицо.

– Приятно было с вами познакомиться. Надеюсь, вы придете снова.

– С большим удовольствием.

– Отлично. Тогда решено.

Доктор вкатила свое кресло на крыльцо, пока они залезали в машину, и махала им рукой из тени колонн, пока Дако разворачивался, выезжая на длинную аллею.

– Вы печальны.

Ксаббу уже давно вглядывался в нее, отчего Рени становилось неуютно.

– Не печальна. Просто… нервничаю. Каждый раз, когда мне кажется, что дело сдвинулось с мертвой точки, я упираюсь в глухую стену.

– Вам стоит сказать не «я», а «мы».

Его ясные карие глаза укоряли, но у Рени не осталось сил даже испытывать вину.

– Ты очень помог мне, Ксаббу. Конечно.

– Я говорю не о себе, а о вас. Вы не одна – посмотрите, сегодня мы говорили с этой мудрой женщиной, вашим другом, и она поможет нам. Сила в товариществе и семье. – Ксаббу развел руками. – Все мы слабы по сравнению с такими могучими силами, как гроза или песчаная буря.

– Это сильнее песчаной бури. – Рени машинально поискала сигарету, но вспомнила, что в автобусе курить не разрешается. – Если я не совсем сошла с ума, это дело страшнее и удивительнее всего, о чем я только слышала.

– Вот потому вам пришло время звать на помощь. В моей семье говорят: «Хотел бы я видеть бабуинов на этом камне». Только мы их зовем «люди, сидящие на пятках».

– Кого – их?

– Бабуинов. Меня учили, что все существа, живущие под солнцем, тоже люди – как мы, только другие. Я знаю, среди горожан не принято так думать, но для моей семьи, особенно семьи отца, все живые твари – люди. Бабуины – люди, сидящие на пятках. Вы их, конечно, видели и знаете, что это так.

Рени кивнула. Ей было немножко стыдно, что бабуинов она видела только в клетках Дурбанского зоопарка.

– Но зачем желать, чтобы на скале сидели бабуины?

– Это значит, что пришло время великой нужды и нам нужна помощь. Обычно мой народ не питает дружеских чувств к людям, сидящим на пятках. Когда-то, давным-давно, бабуины совершили великий грех против Деда Богомола. Между ними и его народом была большая война.

Рени не могла сдержать улыбки. Бушмен говорил о мифических созданиях, богомолах и обезьянах, точно о товарищах-студентах.

– Война?

– Да. Началась она с долгого спора. Богомол испугался, что спор не кончится добром, и, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, послал одного из своих сыновей собирать дерево для стрел. Бабуины увидали, что мальчик старательно собирает деревяшки, и спросили его, что он делает. – Ксаббу покачал головой. – Юный Богомол был по-детски наивен. Он сказал им, что его отец готовится к войне с людьми, сидящими на пятках. Бабуины разгневались и испугались. Все больше и больше распалялись они, споря меж собой, пока, наконец, не накинулись на юного Богомола и не убили его. Расхрабрившись от легкой победы, они вырвали ему глаз и принялись играть им, перекидывая, будто мяч, и выкрикивая: «Я хочу! Чья очередь?» – снова и снова.

Старый Дед Богомол услыхал во сне, что сын зовет его. Он взял свой лук и побежал так быстро, что немногие стрелы в его колчане трещали, как колючий куст на ветру. Схватился он с бабуинами и, хотя было их много больше, отобрал у них глаз сына, хотя и сам был тяжело ранен. Бросил он глаз в кожаный мешок и убежал.

Он отнес глаз туда, где вода проступает из-под земли и растут тростники, бросил глаз в воду и приказал ему расти снова. Много дней подряд возвращался он, и ничего не менялось, но он продолжал приходить и однажды услыхал плеск воды – то его сын, снова живой, плескался в источнике. – Ксаббу улыбнулся, радуясь счастливому концу, но быстро посерьезнел. – Такова была первая битва между бабуинами и народом Богомола. Долгой и кровавой была та война, и обе стороны понесли много потерь, прежде чем она кончилась.

– Но я не понимаю. Если дело в этом, почему вы ждете от бабуинов помощи? Они ужасны!

– Да, но такими они стали лишь от страха, думая, что Дед Богомол пойдет на них войной. А причина того, что мы просим о помощи бабуинов, в старой сказке семьи моего отца. Но я боюсь, что слишком заболтался. – Он глянул на Рени из-под длинных ресниц – как ей показалось, с доброй усмешкой.

– Нет, продолжай, пожалуйста, – попросила она. Что угодно, лишь бы не размышлять о своих неудачах, пока за окнами проплывает серый город.

– Это случилось давно – так давно, что вы, наверное, сочтете эту историю мифом. – Ксаббу глянул на Рени с нарочитой суровостью. – Но мне говорили, что речь в ней идет о бабушке бабушки моей бабушки.

Так или иначе, женщина моего народа по имени Н! юка отстала от своего племени. Дело было во время засухи, и люди разошлись в разные стороны, чтобы отыскать самые дальние песчаные колодцы. Ушла и она с мужем. Он нес последнюю их воду в яйце страуса, она – младенца на бедре.

Далеко они ушли, но не нашли воды ни в первом песчаном колодце, ни во втором. Пошли бы они и дальше, но застигла их темнота. Измученные жаждой и голодом – ибо во время засухи еды не найти, – легли они спать. Н! юка укачивала ребенка, напевая, чтобы отвлечь его от боли в животе.

Когда проснулась она, высоко над головой стоял месяц, подсказавший людям Прежнего народа форму первого лука, но света от него не было. Муж ее сидел рядом, и глаза его были испуганы. Из темноты за последними угольями догорающего костра слышался голос и, как далекие холодные звезды, горели глаза.

«Я вижу троих: двух больших и одного маленького, – сказал голос. – Дайте мне маленького, ибо я голоден, и тогда я отпущу двоих».

Н! юка прижала ребенка к себе. «Кто там? – воскликнула она. – Кто говорит?» Но голос лишь повторил то, что сказал раньше.

«Мы не сделаем этого! – крикнул муж. – А если ты подойдешь к нашему костру, я выстрелю в тебя отравленной стрелой, и кровь твоя скиснет в жилах, и ты умрешь».

«Тогда я буду глуп, если подойду к огню, – ответил голос. – Но я терпелив. Вы далеко от своего народа, и вам нужен сон…»

Глаза погасли. Н! юка и ее муж были очень испуганы. «Я знаю, кто это, – сказала женщина. – Это Гиена, худший из Древних. Он будет идти за нами, покуда мы не заснем, а тогда убьет нас и сожрет нашего ребенка».

«Тогда я буду биться с ним сейчас, пока жажда и голод не отняли мои силы, – ответил ее муж. – Но пришел мой смертный час, ибо Гиена хитер и клыки его крепки. Я выйду драться с ним, а ты беги и уноси ребенка». Н! юка спорила с мужем, но тот стоял на своем. Он пропел песню Утренней звезде, величайшему из охотников, и ушел во тьму. Плакала Н! юка, унося дитя. Слышала она за спиной кашель Гиены – вот такой: хаф! хаф! хаф! , – чтобы издать этот звук, Ксаббу выпятил вперед подбородок, – и крик мужа. А потом ничего она больше не слышала. Она бежала и бежала, закрывая рот ребенку, но вскоре услыхала сзади голос: «Я вижу двоих, большого и малого. Отдай мне малого, ибо я голоден, и я отпущу второго». Тогда испугалась она, поняв, что Старик Гиена убил мужа и скоро догонит ее и убьет и ее, и ребенка, а поблизости не было соплеменников, и некому было помочь той женщине. Одна бежала она через ночь.

Голос Ксаббу обрел странный ритм, точно первоначальные слова сказания пытались прорваться сквозь чуждый им английский язык. И в этот момент Рени, нервно раздумывавшую, действительно ли ее друг верит в эту сказку, осенило. Это была именно сказка, сказание, то, с чьей помощью человек придает формы видимому миру. В этом Ксаббу был совершенно прав: нет разницы между народной сказкой, религиозным откровением и научной теорией. Пугающая идея принесла ей странное облегчение. На мгновение она потеряла нить рассказа.

–… Поднимается перед ней из песка, втрое выше ее. Она вскарабкалась на скалу, держа ребенка рукой. Все громче и громче звучало дыхание Гиены, и, глянув вниз, увидала женщина его желтые глазищи в темноте. Снова пропела она: «Дед Богомол, помоги мне, Дед Звезда, помоги мне, дайте мне сил залезть на скалу». И она вскарабкалась туда, где Гиена не мог ее достать, и забилась в трещину в скале, а Старик Гиена расхаживал внизу.

«Скоро жажда измучит тебя, – говорил он ей, – и голод. Скоро измучат они твоего ребенка, и заплачет он, требуя сладкого молока и воды. Скоро встанет горячее солнце. Скала тверда, ничто не растет на ней. Что будешь ты делать, когда живот твой сведет боль? Когда язык твой потрескается, как высохшая грязь?»

Испугалась тогда Н! юка, ибо правду говорил Старик Гиена. И заплакала она, говоря: «Вот, пришел мне конец, вдали от друзей и родных». А Старик Гиена внизу напевал, ожидая.

А потом услышала она голос: «Что ты делаешь на нашей скале?» С вершины скалы спустился к ней человек, один из сидящих на пятках. В древние времена мой народ сражался с бабуинами, так что Н! юка испугалась.

«Не убивай меня, – просила она. – Старик Гиена загнал меня сюда. Он убил моего мужа и ждет внизу, чтобы убить меня и моего ребенка».

Человек посмотрел на нее и сказал, обидевшись: «Зачем ты говоришь с нами так? Зачем просишь не убивать тебя? Разве мы причинили тебе вред?»

Н! юка склонила голову.

«Мой народ и ваш были когда-то врагами. Вы вели войну с Дедом Богомолом. И я не предложила вам дружбы».

«То, что ты не друг, не делает тебя врагом, – ответил бабуин. – А Гиена враг нам обоим. Поднимайся на вершину скалы, где собралось мое племя».

Н! юка последовала за ним. Когда поднялась она на вершину скалы, то увидала, что все сидящие на пятках одеты в уборы из шерсти барсука и перьев страуса, ибо был у них праздничный пир. Они накормили ее и ее ребенка, а когда все насытились, старейший и мудрейший бабуин заговорил с ней и сказал так: «Теперь мы должны придумать, что делать нам со Стариком Гиеной. Как ты поймана в ловушку на этой скале, так и мы, потому что вся еда съедена и вся вода выпита».

Долго говорили они, и Гиене внизу надоело ждать, и он крикнул им: «Чую я сидящих на пятках. Их тоже укушу я, и кости их хрустнут на моих зубах. Спускайтесь, отдайте мне самого маленького, самого нежного, и я отпущу остальных». Повернулся старый бабуин к Н! юке и сказал: «Твой народ умеет призывать алое пламя. Вызови его, и тогда мы сможем победить врага». Вытащила Н! юка свой кремень и согнулась низко, чтобы ветер не загасил искры. Когда развела она алый огонь, вместе с бабуинами положила она в костер обломок большой скалы. Когда раскалился камень, завернула его Н! юка в кусок шкуры, который дал ей старый бабуин, подошла к краю скалы и позвала Старика Гиену.

«Я кину тебе своего ребенка, – крикнула она, – потому что голод и жажда терзают меня, а скала пустынна».

«Хорошо, кидай, – ответил Гиена. – Я тоже голоден».

Пригнулась Н! юка и кинула ему раскаленный камень. Подпрыгнул Старик Гиена и проглотил камень вместе со шкурой. А камень в животе начал жечь его. Тогда воззвал Гиена к облакам, моля послать дождь, но не было дождя. Принялся он кататься по земле, пытаясь выблевать камень, но, пока он катался, Н! юка и бабуины спустились со скалы и забили его камнями и палками.

Н! юка поблагодарила сидящих на пятках, и старейший их народа сказал ей: «Помни, что перед лицом общего врага мы были тебе друзьями». И женщина поклялась запомнить, и с тех пор, когда людям моего племени грозит опасность или неизвестность, мы говорим: «Хотел бы я видеть бабуинов на той скале».

На автовокзале Пайнтауна Рени едва успела распрощаться с Ксаббу – отходил ее автобус. Пока автобус скатывался по пандусу на переполненную в час пик улицу, она смотрела в окно на низкорослого юношу, стоящего под навесом и разглядывающего расписание. Чувство вины охватило ее снова.

«Он верит, что бабуины придут и помогут ему. Господи, во что я его втянула?»

Если уж на то пошло, во что она втянулась сама? Кажется, она обзавелась очень влиятельными врагами и, едва не погибнув, так и не узнала толком, что происходит, и потеряла почти все доказательства.

«Скажи прямо – все доказательства. Кроме мутной фотографии города в двух копиях: одна на моем пульте, вторая у Сьюзен. Вот с этим и пойду в ЮНКОМ. „Да, мы полагаем, что эти люди лишают разума детей. Улики? А вот, картинка с небоскребами…“

На улицах в ее районе Пайнтауна толпилось на удивление много народу для вечера рабочего дня. Рени это удивило, но не насторожило. Люди вели себя как на празднике: сбивались в кучки на проезжей части, окликали знакомых, передавали из рук в руки пивные банки. Вылезая из автобуса, она даже ощутила острый запах гари, точно кто-то запускал фейерверки. Только поднявшись по улице Убусика и завидев огни мигалок на фоне бетонных стен и облако камер-зондов, порхающих, точно мухи, в мерцающих огнях, она поняла, что случилось.

К тому времени, когда Рени добежала до полицейского кордона, она задыхалась и истекала потом. Над крышей многоквартирки поднимался тугой столб дыма, как черный палец, уткнувшийся в вечернее небо. Несколько окон на ее этаже были выбиты и окаймлены гарью, точно от рвавшегося наружу жара. Одно окно принадлежало ее квартире. У Рени засосало под ложечкой. Она еще раз пересчитала окна, надеясь, что ошиблась, и зная, что ошибки нет. Она уперлась в полицейский барьер, крича, чтобы ее пропустили, но молоденький чернокожий боец в каске остановил ее. Тогда она сообщила, что живет в этом доме, и боец направил ее к трейлеру в дальнем конце автостоянки. На улице у многоквартирки толпилось по меньшей мере сто ее жителей и вдвое-втрое больше из соседских домов, но отца Рени среди них не заметила. Она судорожно пыталась припомнить, чем он собирался занять день. Обычно он приходил домой после обеда…

У трейлера было слишком шумно и людно, чтобы пытаться поговорить с лицами официальными: десятки голосов требовали внимания, большинство искали близких, иные просто пытались найти объяснения или выяснить, полагается ли им страховка. Рени пихали и отталкивали, пока она не ощутила, что сейчас завизжит от страха и отчаяния. Осознав, что ее воплей все равно никто не услышит , она выбралась из толпы и утерла слезы.

– Миз Сулавейо? – Мистер Пракеш, маленький кругленький индус, живший на ее этаже, тронул Рени за руку. Он был одет в халат и пижаму, на ногах красовались незавязанные такки . – Ужасно, не правда ли?

– Вы видели моего отца?

Индус покачал головой.

– Нет, не видел. Слишком много людей. Мои жена и дочь где-то здесь, они выбежали вместе со мной, но я их с тех пор не видел.

– Что случилось?

– Думаю, бомба. Мы ужинали, и вдруг ффуум! – Он всплеснул руками. – Мы и понять не успели, что произошло, а на лестнице уже кричали. Не знаю, что могло случиться. – Он нервно поежился, точно кто-то мог возложить всю вину на него. – Вы видели вертолеты? Их много налетело, заливали пеной крышу и наружные стены. Я уверен, это очень вредно для здоровья.

Рени отошла. Она не могла разделить его приправленного испугом возбуждения. Его родные в безопасности – сплетничают, наверное, с другими соседями. Интересно, обошлось ли без жертв? При таких разрушениях – вряд ли. И где отец? Рени похолодела. Столько раз она мечтала, чтобы он сгинул, исчез из ее жизни вместе со своими склоками, но никогда не думала, что это может случиться вот так: полвосьмого вечера, полная улица мелющих языками зевак и контуженных жертв. Разве может жизнь меняться так внезапно?

Рени замерла, глядя на почерневшие окна. А если это она виновата? Если ее действия повлекли за собой месть владельцев «Мистера Джи»?

Она помотала головой, отгоняя головокружение. Паранойя, точно. Старые батареи, неисправная проводка, дешевая духовка – взрыв могли вызвать столько причин, куда более вероятных, чем возмездие хозяев виртуального клуба.

По толпе пробежал шепоток восторженного ужаса – пожарные выносили из парадного тела. Рени была испугана, но заставить себя дождаться новостей спокойно не могла. Она попыталась протолкаться сквозь толпу, но не сумела. Изворачиваясь и работая локтями, она все же пробралась по краю толпы, собираясь зайти с другой стороны.

Он сидел на бордюрном камне близ пустой полицейской машины, подперев голову руками.

– Папа? Папа!

Рени рухнула на колени и обняла его. Отец медленно поднял глаза, точно не вполне понимая, что происходит. От него сильно несло пивом, но сейчас Рени было плевать.

– Рени? Девочка, ты? – Мгновение он вглядывался в дочь покрасневшими глазками так пристально, что ей показалось – сейчас ударит. Но Длинный Джозеф разрыдался и обнял Рени, уткнувшись лицом ей в плечо и прижав ее к груди так крепко, что она чуть не задохнулась. – Ох, девочка, как же мне стыдно. Не надо было мне этого делать. Я думал, ты там, внутри. Ох, Господи, Рени, как мне стыдно…

– Папа, о чем ты? Что ты сделал?

– Ты ушла на весь день. К своему дружку-студенту. – Отец помотал башкой, но глаз не поднял. – Уолтер зашел, вот и предложил пойти, повеселиться. А я перепил. Когда вернулся, тут уже сгорело все, я подумал, ты пришла и тоже там сгорела… – Он шумно сглотнул. – Мне так стыдно…

– У меня все в порядке, папа. Я сама только что пришла. Я за тебя волновалась.

Длинный Джозеф глубоко, со всхлипом вздохнул.

– Я увидал огонь. Сохрани Иисусе, девочка, я вспомнил твою мать, бедняжку. Я подумал, что и тебя потерял.

Рени снова расплакалась. Она не скоро смогла отпустить отца. Они сидели рядом на обочине и смотрели, как пожарные наверху добивают последние язычки пламени.

– Все сгорело, – произнес отец. – Все игрушки Стивена, экран стенной – все. Не знаю, девочка, что нам теперь делать.

– Сейчас, думаю, надо пойти и выпить кофе. – Рени поднялась и протянула ему руку. Оперевшись на нее, отец встал. Ноги его подкашивались.

– Кофе? – Он глянул на их дом. Многоквартирка походила на поле жестокого боя, в котором не было победителей. – Наверное. Почему нет?